19
Антона прооперировали 5 октября. Операция была тяжелой и длительной: опухоль удалось удалить, но вместе с глазом и фрагментом кости под глазницей.
Трое суток врачи сражались за его жизнь в реанимации, а когда состояние Антона стабилизировалось, перевели в послеоперационную палату, где он постоянно находился под наблюдением.
Сознание приходило к нему ненадолго, урывками. И тогда Антон ощущал осязаемую черную мглу, изредка прерываемую какими-то разрозненными картинками из той его жизни, в которой он мог видеть людей и предметы, мог двигаться. Потом его мозг снова погружался во мрак. Эти путешествия сознания туда и обратно изводили его. Антон силился вспомнить что-то очень важное, но глубокие перерывы в сознании не давали ему сосредоточиться. Каким-то краем мозга юноша понимал, что все больше и больше времени проводит на той, другой стороне, и это пугало его, - Антон опасался, что однажды может просто не вернуться в осязаемый мир… И он так и не вспомнит то, что терзало его постоянно, что-то важное, о чем он не должен был забывать ни при каких обстоятельствах и помнить всегда.
Приходили люди в белых халатах, и его мучило то, что он не может их видеть; они что-то говорили, но он не узнавал их по голосам, хотя знал каждого уже несколько лет. Они что-то делали с его головой, и Антон безучастно переносил это, ибо они не могли ему помочь вспомнить. После их ухода он некоторое время бодрствовал, а потом снова накатывалась мгла.
Но однажды пришла она – его Дина, и взяла его за руку. Его словно пробило током, и Антон он сразу же все вспомнил. Дине разрешили побыть рядом с ним всего лишь несколько мгновений. Она что-то щебетала, но Антон слышал и не слышал ее, - его мозг не воспринимал речь, только звуки. Но он слышал любимый голос, и не мог наслушаться, насладиться его музыкой.
Вскоре Дине разрешили навещать Антона. Их свидания длились недолго – всего-то пару минут, и он многое хотел бы сказать девушке, но язык отказывался повиноваться, и Антон только мычал… А она порхала вокруг его койки, что-то поправляя, поглаживая его лицо, полускрытое бинтами, ласковыми, теплыми прикосновениями, от которых Антону становилось тепло и уютно. И в эти моменты он понимал, что все еще жив, и ему хотелось жить.
В какой-то момент Антон вдруг осознал, что пальцы его правой руки шевелятся. Он сжал и разжал пальцы, приподнял и опустил кисть… Сомнений не было, - рука работала! Утром он показал это медсестре, и она, осознав, что произошел прорыв в лечении, тут же побежала докладывать о столь значимом в жизни пациента событии врачам.
С того памятного дня Антон пошел на поправку. Через неделю он заговорил, запинаясь и непривычно растягивая слова. А еще через неделю он говорил Дине, сияющей от счастья от того, что находилась рядом с возлюбленным и могла держать его руку в своей: «Любимая, я восхищаюсь твоей силой духа и ценю твои усилия быть рядом со мной, твои попытки сделать меня счастливым, несмотря ни на что».
Но произнеся свою «речь», которую готовил несколько дней, Антон совсем обессилел. Он уронил руку, и дежурившая у постели Антона сестра-сиделка из медицинского колледжа тут же глазами показала Дине, что свидание окончено, и девушке пора уходить.
Вечером пришла другая сестра. Ей, видимо, передали по смене, что Дине разрешены посещения Антона, и она пропустила девушку в палату, хотя Антон спал в это время.
- Он несколько раз спрашивал о тебе, - сказала медсестра. – А потом уснул.
- Ничего, я просто посижу рядом с ним, - сказала Дина, присаживаясь на табурет.
- Он сказал мне, что хочет написать тебе письмо, - сестра достала из тумбочки лист бумаги и вопросительно взглянула на Дину.
Дина взяла письмо, написанное невообразимо корявыми буквами, вкривь и вкось на всей поверхности листа, но вполне читаемое…
«Дина, любимая, я понимаю, что однажды могу уйти безвозвратно в черную пустоту, которая так часто поглощает меня. Я бесконечно благодарен тебе за все, что ты сейчас делаешь для меня. Если завтра я уйду, Дина, и не буду в состоянии сказать, хотя бы в последний раз, что я люблю тебя…» - на этом письмо прерывалось…
На глаза Дины вдруг упала какая-то мутная пелена, и лист бумаги поплыл перед глазами. Девушка не сразу поняла, что это слезы…
Медсестра промокнула глаза Дины марлевой салфеткой, и девушка убрала письмо в карман халата, в знак благодарности прикрыв глаза веками.
К середине ноября Антон мог уже поднять обе руки вверх, касаясь спинки кровати, мог делать ими простейшие манипуляции, например, рисовать, писать, хотя письмо давалось ему трудно – нужно было вспоминать написание той или иной буквы, а это напрягало, раздражало Антона, отбивая всякую охоту к письму. Но Дина настаивала, и он вновь и вновь повторял свои попытки. Так продолжалось до того дня, как Мария Михайловна принесла Антону специальный планшет для письма с прорезями для строк. С его помощью Антон очень быстро стал восстанавливать свои навыки.
Дина теперь могла навещать Антона несколько раз в день. Она приходила, иногда что-то рассказывала ему, а иногда просто сидела рядом, поглаживая его ладонь, и часто им обоим было достаточно этого. Он слушал ее голос, и ему совсем неважно было то, что часть слов Антон просто не успевал «переварить», осознать. Иногда в моменты, когда Дина что-то рассказывала ему, он прилагал свои пальцы к ее губам и тщетно силился понять по их движению, что же такое она ему говорит. Его переполняли чувства, но выразить их, кроме как слабым пожатием руки, когда девушка вкладывала в нее свою ладонь, он не мог, потому что речь все еще давалась ему с трудом и требовала больших усилий – и умственных и физических. Но чем больше он писал, странное дело, ему становилось легче разговаривать. И впервые в жизни Антон осознал – какое это чудо – человеческая речь, которая дает возможность общения с себе подобными, то есть, с людьми, и как может быть жалок человек, этой возможности лишенный!
Однако было в его жизни то единственное, что Антон мог делать без труда – это молиться. Он не беспокоил Господа всуе и обращался к Нему, когда становилось совсем уж невмоготу.
- Когда я проснулся сегодня, Господи, - Антон не знал, можно ли было считать его общение с Богом молитвой, он просто разговаривал с Ним, - я вдруг осознал, что больше никогда в жизни не увижу рассвет, не увижу, как искрится снег под лучами солнца. И мне кажется, Господи, что мне уже сто лет, и жизнь моя подходит к концу…
В этот самый момент в его голове возникло яркое видение. Было раннее-раннее утро. Птицы еще спали, и даже дежурная медсестра вздремнула, опустив голову на тумбочку. Бог тем временем пробовал сотворить рассвет, и это оказалось совсем не просто, но Он все же справился. Небо постепенно бледнело, прогоняя черно-лиловый бархат ночи. Бог наполнил воздушные сферы белым, серым, голубым, Он отстранил ночь и оживил мир. Взмахнув ресницами облаков, в небесах ярко просияли и исчезли, истаяли в зыбком мареве звезды. Но Бог не останавливался! И Антон увидел, как над высокими вершинами сосен воскресает первый луч солнца, пасхальной свечой возжигая зарю…
- О, Господи! – прошептал Антон. - Я понял, что ты был здесь, со мной. И открыл мне свою тайну: нужно каждый день проживать как жизнь! И воспринимать мир так, как будто ты только что родился, и впереди у тебя целая жизнь.
Что ж, я последую твоему завету и буду применять его к каждому своему дню. Ты позволил мне созерцать свет, краски дня, деревья, птиц, животных. Ты позволил мне любить и быть любимым. Я чувствую, как в мои ноздри входит воздух и заставляет меня дышать. Я слышу голоса, раздающиеся в коридоре, за дверью палаты, будто под сводами собора. Я впервые после операции ощутил себя живым. Меня переполняет дрожь чистой радости. Счастье бытия. Я преисполнен изумления, Господи.
Боже мой, спасибо, что ты сделал это для меня. Мне кажется, что ты взял меня за руку и ввел в сердцевину тайны, чтобы я мог созерцать эту тайну. Спасибо тебе, Господи!