Мы расстались с Машей Гонтаревой. Она не любила евреев, но долго об этом молчала, а потом не выдержала и сказала: "Гарик, ну почему мне так не повезло? Ты мог родиться украинцем или русским, но ты родился евреем". - "Так получилось, - ответил я. - Честное благородное слово, от меня это не зависело. Мои родители - евреи, а у двух евреев получается стопроцентный еврейчик".
Маша попыталась меня утешить:
- Гарик, в тебе много положительных качеств.
- Машка, расскажи лучше о моих отрицательных качествах.
- Зачем?
- Постараюсь от них избавиться.
- Зачем?
Она наверняка думала, что я скажу: хочу тебя понравиться. Но я ничего подобного не сказал. Я сделал вид, что мне нравится снежная Одесса и стал восторгаться снежными платанами на Пушкинской.
- Ладно, - сказала Маша. - Слушай и запоминай.
И я стал слушать и запоминать, мне ничего другого не оставалось.
- Гарик, можешь отрицать, но в тебе есть еврейская гордыня. Она порою явственно проявляется. А еще ты любишь вступать в спор. Не в глобальный спор, а самый заурядный. Напрасно расходуешь слова. Ты никогда не причесываешься, демонстрируя, что тебе плевать на мнение окружающих...
- Машка, - сказал я, - все твои упреки принимаю. Но, поверь, к моему еврейству все, что ты перечислила, не имеет никакого значения. Такие же претензии можно предъявлять и к русским и к украинцам, и даже к нанайцам и чучкам. Поверь, я против русских, украинцев, нанайцев и чукчей ничего не имею. Все они мне нравятся. Ну, понятное дело, не все - среди них случаются отрицательные персонажи, но есть и просто великолепные.
- Лучше бы ты был нанайцем, - перебила меня Машка, - у нас бы не было никаких проблем.
Я загрустил. И снежная Одесса загрустила - роскошные старые здания и современные постройки, портившие гармонию города, скособочились, а трамваи стали менее решительными и замедлили свой бег.
- Машка, - сказал я, - забудь о моем происхождении. Думай просто, что я - Гарик, один из многих. Имярек по имени Гарик. И тогда тебе станет легче.
- Я пробовала, - честно призналась Маша, - но от этого проблема в твоем происхождении для меня не уменьшилась. К тому же, вполне возможно, ты - сионист. А сионисты мне не нравятся еще больше, чем евреи.
- А многих ли ты евреев знаешь?
- Только тебя.
- На чем же основаны твои выводы?
- Скорее всего, на интуиции.
Снежная Одесса вздохнула еще печальнее. Я почувствовал, что она на моей стороне.
- Ладно, - мне захотелось переменить тему, - не будем портить наш последний вечер. Начнем улыбаться друг другу.
- Я согласна!
У меня улыбка не получилась. Но я подумал, что Машка меня разыгрывает. Я знал несколько еврейских семей, которые благоволили к Маше. Они ее считали славной девушкой. Да-да, милой и обходительной. Почему Машка о них забыла? Наверное, хотела насолить мне еще больше.
- Не надо отчаиваться, - попросила меня Маша.
- И не собираюсь! - сказал я и попытался снова улыбнуться. И опять улыбка не получилась.
- Мы встретимся через десять лет, - пообещала Маша. - Может, в мире что-то изменится, и я стану к еврееям относиться лучше.
- Уговор дороже денег! - бросил я Машке и посмотрел на снежную Одессу. Она промолчала.
И я ушел от Маши. Навсегда.
Или она от меня? Так ли это важно?