Выражение Memento Mori можно рассматривать и в грамматическом аспекте. Memento - выражение глагола, такого же, как "иди", "смотри". "Помни" - по своей сути, это обращение к памяти. Mori , если вы хотите разобраться в инфинитиве отложительного глагола самостоятельно, то разбирайтесь. Но коротко по-русски это можно выразить, как "несуществующее", то есть не имеющее сущности, субъективное понятие.
---------------
Приближался день 7 ноября, день памяти свекрови. В Наташе невольно вставал протест. Она не понимала, почему это происходит, но вспоминала при этом маму. С мамой их связывала целая жизнь, которая не могла расплести свою косу в одночасье. Мама умерла давно, и их долгая совместная жизнь развязывалась спокойно, посылая навстречу тех людей, которые знали и Наташу, и её маму. Их воспоминания добрым словом лечили утрату. Это походило на заплаты в том месте, где была дыра, открытая холодным бурям и беспощадному слепящему солнцу.
Наталья долго сопротивлялась образу пережитой смерти, желая отрезать, обрубить всё, что её связывало с воспоминанием о ней. Немногие личные вещи мамы тут же ею были розданы подругам и нуждающимся. Что соприкасалось с покойным телом, выдворилось из дома на помойку, потому как вызывало нетерпимую боль. Дорога к центру города проходила черед мусорные контейнеры, и Наташа не могла не заметить, как кровать и постельное бельё, не дождавшись утренних машин, уже исчезли. Но в доме остался запах исчезнувшего тела на каких-то предметах, попадались волоски и другие мелочи, который носили отпечаток утраты близкого человека. Куда бы она не пошла в квартире, везде ощущалась отсутствие, там где могло быть встречено тело.
Наташа спрашивала саму себя: "Что умерло?" - если даже голос мамы она ощущает по-прежнему здесь, внутри себя и может видеть маму, если захочет, вынув из памяти живой образ. Отсутствие присутствия, зримого присутствия тела долго не давал покоя. Наташа искала объяснения в самой себе, пытаясь успокоить себя. Ведь тела мамы не было на улице, не было в других местах, пока она была жива. Оставалась только привычка видеть тело в доме, всегда в этом месте. Пустота никому не мешала, ничему не препятствовала, не управляла свободой передвижения. Говорить с мамой Наташа могла и без тела. Но отчего же тогда шло волнение в сердце в тот самый час когда мама ушла? Каждый вечер, в течение целого года сердце как будто кого-то приветствовало, ощущало, волновалось. Неужели пустота живая? И она только временно принимает облик какого-то тела?
Эта мысль когда-то поразила Наташу. Ведь бывало, что когда она была одна в лесу или на пустынной улице ночью, то ощущала то же самое - присутствие наблюдающей пустоты. Всё ли может чувствовать тело, видеть глаза? Или тело - это то, что ограничивает восприятие живого?
Год прошёл в этом таинстве и сомнениях, но потом всё изменилось. Рядом появился другой человек, Вадим, которого она могла видеть, общаться и соприкасаться. Однако, в памяти оставался ещё и опыт, когда Наташа не просто увидела маму между сном и явью, но даже трогала её и чувствовала тепло. И ей было это не понятно. Не понятно, потому что это было непривычно, это не входило в рамки того, что она знала о мире.
Свекровь для неё не сделалась близкой, как мама. Она стояла неприступно на границе своего мира, не впуская в него никого постороннего. Когда Наташе пришло время рожать, поднялся вопрос - кто будет сидеть с ребёнком. Свекровь чётко выдвинула протест: "Я уже подняла одного внука!" Наташа с Вадимом послушно отступили. Семья брата мужа была благодарна Людмиле Ивановне за её помощь, а вот Наташе пришлось искать другие варианты. И только память о маме колыхала пустоту в Наталье против матери Вадима.
Её мама была мягкой, добросердечной. А свекровь выказывала полную противоположность - твёрдость и независимость. Людмила Ивановна, выйдя на пенсию, всё ещё преподавала в институте экономику. Ради своей работы она покупала в конце лета новый дорогой наряд и внешне преображалась, что, очевидно, помогало ей настроить силы на весь учебный год. Её день рождения выпадал на последний день лета. Потому она из него переходила к официальной деятельности всегда бодро и в приподнятой значимости. Множество букетов сопровождало эту экстериориза;цию.
Мать Наташи тоже была педагогом, но в младших классах школы. Одевалась она всегда просто, скромно и опрятно. У обеих женщин их педагогический стаж отражался в правильной и чёткой постановке речи, которую они использовали по назначению, то есть без лишних слов ни о чём. Все жили в одном городе, потому матери даже могли встречаться, что-то знать друг о друге отдалённо. Наташа почему-то чувствовала, что связана одной тонкой ниточкой со Вадимом и свекровью, понимала, что встреча с мужем не совсем была случайной. Их духовное родство имело какие-то общие корни. Но выяснить что-то без разговора в домашней обстановке, не удавалось.
Наташу всегда сковывало присутствие Людмилы Ивановны. Когда она выходила замуж за Вадима, ей хотелось, чтобы свекровь заняла место мамы. Но никакие дары, никакие предложения со стороны Наташи не вызывали в свекрови сердечное тепло. Это больше походило на парадную учтивость. Свекрови был важен её мир и его покой. Именно это она подчёркивала взглядом и немногословием в ответ. Наташа замечала исподволь, что вещи в квартире свекрови имели каждая своё место и не переставлялись. Когда Наташа предлагала что-то поменять, переставить в мелочах для удобства, свекровь не возражала, но после ухода молодой пары всё возвращалось на свои прежние места. Наташа пыталась проникнуть в то, что за этим кроется. Очевидно, годы брали своё, потому мир свекрови не терпел вторжения в заведённый порядок. Это Наташа помнила по маме. Наташа не хотела обременять свекровь ничем лишним, за что та не хотела сама браться. Здоровое тело свекрови не могло обмануть Наташину бдительность. Такой протест против новизны, перемен говорил, что мир свекрови уже близится к грани исчезновения. Долгий опыт с мамой, которая очень поздно родила Наташу, уже обучил наблюдательности и зрению, которым она могла замечать невидимое остальным. Этим наитием Наташа видела незримое течение, уносящее силы в одном теле взамен прибывающих сил в другом. Внук подрастал и набирался сил, а у его бабушки происходило всё наоборот. Она видела эту прямую зависимость, хоть часто думала, что ей это только кажется.
Когда Топтыжка, так Наташа называла своего сына, которому на семейном совете дали имя Михаил, ещё много спал в коляске и кроватке, всё вокруг него переустраивалось под его место в жизни. Назрел вопрос о сносе старой дачи. Дом вполне был пригоден для жизни предков, доживающих свой век, но в зрелой поре внуков точно бы превратился в руины. Обсуждение переустройства заняло две минуты. Молодая пара просто высказала мнение и готовность к новостройке. Пожилая чета, которой в своё время был выделен участок под летнюю резиденцию, почувствовала, как земля уходит из под ног, забирая прожитые годы борьбы под солнцем и превращая их в руины. Но ради внуков предки согласились.
Разрушение старого и возведение нового дома заняло три месяца. Пожилая пара приехала посмотреть новую дачу в конце июля. Их лица выражали смешанные чувства восхищения и глубокой печали. Но Людмила Ивановна не собиралась сдавать позиции хозяйки. Она всем видом сразу показала, что уборка и готовка пищи - это её половина. Наташа, любившая хозяйничать, уступила безропотно эту часть жизни, выделив её, как компенсацию за нанесённый урон душе. Освободившееся летнее время она посвятила прогулкам с сыном по окрестным полям, лесам и рекам. С утра Наташа увозила сынишку на простор, где он мог делать всё, что угодно, в том числе и вдоволь плакать и кричать, изливая душу так, как той хочется на данный момент. Потом он спокойно засыпал в коляске. Наташа хорошо помнила, как ей в детстве запрещалось кричать и плакать, соблюдая установку прежде всего мира взрослых, устающих от работы и желающих тишины в доме. Оттого она выросла тихой и неуверенной в своих силах. Муж подарил ей эту уверенность, поддерживая всё, что она видела и предлагала для создания общего блага. Свою мать он очень уважал, и шёл по жизни её столпами, прокладывая не спеша, но уверенно и спокойно рельсы будущего. Он, как и Наташина свекровь, был немногословен, предпочитая труд выше пустых разговоров. К отцу, имеющего склонность к отлыниванию от лишних нагрузок в частое расслабления со спиртным, он также был строг, как и его мать, помня показательные примеры такой слабости. Две разбитые машины, травма ноги - всё это никак не могло служить притягательным образом для повтора.
Наташа отпускала мужа в плавание с друзьями на байдарках каждую весну в течении трёх первых лет супружества. Муж возвращался всегда грязный и почти себя не помнящий в полной свободе от долга брака. Это было время возврата в образ беспечной юности, релаксация. Но в последний год такой отпуск закончился переворотом байдарки и угрозой нанести увечья телу или вообще не вернуться домой. Вадим сам отказался от такого отдыха, переключив холостые привычки в усиленное внимание к сыну. Его мать после того случая долго молчала, глаз не поднимая и не выказывая никакого укора. Наташа тоже молчала, хоть иногда посмеивалась. Вадим, предоставленный в размышлениях себе самому, принял ответственность, как мужчина. И обе женщины, не говоря об этом между собой, облегчённо вздохнули. Ведь свёкор тоже всё понимал в общем укладе семьи, только выбор делал чаще в уход от ответственности.
После смерти Людмилы Ивановны свёкор не изменил своим привычкам, только перестал прятать бутылки в лесу за дачей или выкидывать их из квартиры на улицу. Пожив вместе с Наташей и Вадимом какое-то время вместе в одной квартире, свёкор перебрался обратно к себе, где ему постепенно пришлось обучиться готовить себе еду и заниматься хозяйством, чтобы не чувствовать себя в униженном положении "приживалки". Чтобы свёкор не спился, Наташа с Вадимом наняли домработницу. Вид женщины рядом помогал не опустить образ той жизни, который свёкор за долгие годы научился всё-таки ценить и уважать.
Незадолго до означенной даты - 7 ноября - Наташу пригласили на праздник Хеллоуина. Она уже приглядела себе наряд в супермаркете и собиралась ехать в магазин, когда Вадим напомнил, что грядёт дата примирения с усопшими. Нужно бы сходить в церковь и съездить на могилу. Эти предложения располосовали настрой праздничной атмосферы веселья, заполнив исчезающий фейерверк удушьем долга. Всю неделю, пока Наташа была занята работой и домом, ей пришлось думать о поездке на кладбище. Ехать не хотелось. И не потому, что она не уважала свекровь. Нет, она вспоминала, когда была свободная минутка, только хорошее. Но она хотела поехать с поклоном, с чистым сердцем, полным прощения и примирения, а не долгом родственника. Наташа понимала, что Хеллоуин - это просто маскировка, предлог, чтобы забыть этот день, спрятать поглубже так, чтобы он не попадался на глаза. Перед смертью, встретившись с ней дважды, невозможно лукавить, играть, будто она тебя не касается. Устрашающие маски, которые должны вызывать ответную реакцию облегчения, весь этот маскарад, пока он не сочетается в внутренним состоянием - блеф. Даже приняв приглашение и купив костюм, она не сможет смеяться естественно, празднично, пока не поймёт, что её удерживает, какая подводная скала.
В субботу, стоя на кухне, Наташа перебирала в уме все фрагменты последнего лета, проведённого под одной крышей со свекровью. Делала это она не специально. Картины сами выходили, пока её руки производили автоматически работу. Вадим с сыном гуляли. Музыку включать не хотелось, чтобы побыть немного в тишине. А тишина уводила в прошлое, с которым она пока не примирилась. В кране на кухне журчит тёплая вода. На плите варится суп. А мысли улетают от сырости и холода за окном в тёплое лето.
Идёт дождь. Она слышит его здесь, сейчас, видит под ногами лужи с ручейками, которые приходится обходить. Дождь застиг в дороге внезапно, собрав грозовую тучу очень быстро. Так легко и радостно бежать по лужам, катя перед собой трёхколёсный велосипед вместе с Топтыжкой. Сын впервые в жизни видел столько воды, падающей на него прямо с неба. Он не понимал, как это возможно, и оглядывался на Наташу, ожидая поддержки. Молния сильно напугала и его, и мать, которая, немного волновалась за сына, как Пьер Безухов за Наташу Ростову на её первом балу . Раскаты сильного грома вынудили Мишутку подскочить на сиденье от неожиданности. Всё это было очень забавно. И Наташа купалась в этом счастье, смеялась и пела, чтобы сынишке не было страшно. Она схватила Топтыжку на руки, прижала к себе и закружилась. Но тот, как только согрелся и успокоился, тут же запросился на велосипед обратно. "Ну, ладно. Быстрее доедем" - подумала Наташа и, усадив его, побежала дальше.
Гроза быстро проходила. Наташе показалось, что та, показав себя новому человечку, не желала продлевать знакомство, чтобы запугать его. Когда они долетели до калитки, гром катился уже далеко, а здесь лились только тёплые струи, от которых сынишка пытался неуклюже отмахнуться. Уже у самого дома, заметив висящее бельё на верёвках, Наташа кинулась его спасать, забыв про сына. Людмила Ивановна в это время была в гостях у соседки, потому тоже спешила домой, вспомнив о висящем под открытом небом белье. Дождь всё ещё не прекращался. Наташа пришлось отнимать бельё у ветра, который закутывал её в простынях, пододеяльниках. Освободившись от прилипшей маски, она бросала её быстро в таз. В проёме после очередной снятой простыни промелькнул силуэт Людмилы Ивановны, несущей на руках живой комочек, торопясь скорее в укрытие. На крыльце лицо свекрови полыхнуло негодованием, направленным в упор на Наташу. И тут невидимая молния пронзила её ум. Как?! Как она могла забыть про сына, бросить под ливнем ради какого-то белья?
Дождь захлестывал всё сильнее, видно передумав уходить, а Наташа стояла с зажатой в руках тряпкой и плакала, осознавая, что она сделала. Но внезапно неудержимая ярость вынудила её бросить бельё и побежать в дом. Сердце бушевало досадой, которую, под порывами ветра легко было бросить в укор той женщине, которая так долго игнорировала её вместе с сыном. Наташа ураганом внесла себя в открытую дверь.
- Как! Как Вы посмели мне указывать, что мне нужно делать?
Скопившееся за три года молчание в безответном чувстве привязанности переходило в открытое объявление войны. Свекровь же спокойно и холодно произнесла:
- Тебе никто не предлагал делать то, что тебя не касалось. Ты сама решила поменять местами службу. Всё хозяйство когда-то перейдёт в твои руки, но сейчас тебе нельзя было выбирать. Бросить то, что тебе было доверено всеми нами, чтобы заниматься не своими делами - глупо. Твоя суета могла погубить ребёнка.
И надменная улыбка торжествующей правды отразилось на лице свекрови.
Бессилие сломило Наташу. Так ясно и выразительно встало "мы доверили". Свекровь говорила об общей семье, не разделяя её. Тогда почему, откуда это превосходство в ухмылке? В Наташе забурлил протест против какой несправедливости, неправильности. Ей казалось, что должна быть права она. Ведь это случилось спонтанно, импульсивно. Наташа боялась признаться самой себе, что совершила действительно ошибку, которая могла бы стоит жизни самому дорогому для неё человечку. Не найдя, что ответить, Наташа убежала тогда в лес и там вылила слезами самой себе накопившееся.
Да, ей не хватает разнообразия в той силе молодости, которая хочет всё успеть и со всем справится сама. Ждать, пока сынишка растёт, и просто наблюдать, без действия, очень трудно. Терпение - это не то, что хотелось в переходе во взрослую жизнь. Ведь все мы ждём долго совершеннолетия. Ждать ещё? Но жизнь не такая, уж, длинная.
Стоя под ливнем, Наташа понимала, что сейчас бросила всё сразу, с чем могла бы справится сама, на попечение той, которая ставит Наташу в образ нерадивой ученицы. Эти маленькие мелочи об общей заботе Наташа не ставила в себе заслугу, но их как будто не замечали. Хотелось рыдать на груди мужа, умоляя его о раздельном доме, отдельном хозяйстве и чтобы не было рядом той, которой "ничем не угодишь, что бы не делалось". Наташе хотелось помочь, только помочь, зная труд той, которой тяжело уже выполнять работу и тем более её переделывать.
И эта холодная улыбка прямо в горячее сердце!
Спустя два года, как Людмилы Ивановны не стало, Наташа всё ещё носила рубец на сердце. Теперь она была полноправной хозяйкой. Но свекровь продолжала оставаться незримо рядом, как тень прошлого на солнце. Наташа по-прежнему натыкалась на немой взор свекрови: "Не так!" - и дела по-своему, а потом, утолив месть, переделывала, разбираясь самостоятельно в искусстве домоводства. Но когда Вадим говорил, что у неё получается не хуже, чем у Людмилы Ивановны, ей это было неприятно. Правда, Наташа научилась молчать, как свекровь, не показывая внутренней борьбы, и стала даже замечать, что по мере овладения навыками, в ней вместо укоризны появлялась нотка игривости: "И без Вас, вашего совета всё вышло".
Смерть может быть празднованием. Но праздник невозможен без примирения. Мы не можем видеть, но можем осознавать, что прошлое никуда не уходит. Оно остаётся здесь. Колесо жизни крутится так, что все мы совершаем переход, меняя друг друга. Наташе не хотелось, чтобы ни мама, ни свекровь ушли навсегда. Ей хотелось оставаться рядом с ними. Но рядом - это всегда соперничество, где только уступки одного становятся проходом для другого, как в узком месте. Свобода приходит тогда, когда ты одна на дороге. В жизни всё устраивается мудро. Пока ты не готова к переходу, место впереди не освободится. Впереди идущий может протягивать руку помощи, когда своим опытом видит, что ты сама не можешь видеть.
Что не видит Наташа? В сотый раз она себя спрашивала - что не видит, что может помочь ей перейти на место полноправной хозяйки? Почему дух соперничества всё ещё жив? Почему протестует сердце?
Когда обед был сварен, ей хотелось заняться ещё чем-нибудь. Но дела закончились. Наташа села, устав от сражения внутри себя. И тут ей вспомнилось, как она там, в лесу, смогла раствориться. То, что было внутри неё, было снаружи - тревога и смятение в свободной стихии. В свободе! Наташу ничто не разделяло, ей было хорошо, пока бушевала стихия. И когда та сама успокоилась, Наташа тоже успокоилась. Это смешение внутреннего жара и холодного воздуха создавало, уравновешиваясь, тепло. И тут Наташу осенило само созвучие явлений природы и человеческой жизни, проявлений эмоций между людьми. Озарило, как осенью, когда сбрасывается сгоревшая листва, а вместо неё появляется чистый и прозрачный воздух. Без диктата холода невозможно погасить горячность, запальчивость. Сейчас свекровь - это образ зимы. Чтобы принять, как пустое или свободное место, нужно остудить жар внутри. Нужно остудить. Как? Как это сделать? Ну, нельзя же столько лет вспоминать эту насмешливую улыбку? Этим внутренним и не гаснущим огнём прожигается каждая мелочь, которая как-то касается памяти свекрови. "Каждая мелочь", - Наташа вспомнила, как Людмила Ивановна цеплялась за каждую мелочь угасающего в ней мира. Каждая вещь была так дорога, как первая и последняя. В ней, Наташе, сейчас, как осенью, прожигается насквозь каждая мелочь, служившая границей между ней и свекровью. Это было нужно не только ей, Наташе. Это нужно было им обоим - убрать границу разделения, сжечь её.
И как только Наташа это поняла, граница исчезла. Ей вдруг стало всё равно, поедут они на кладбище или нет. Больше не осталось никакого препятствия, которое отталкивает назад. Впереди была пустота, живая пустота, свобода. Та свобода, в которую не вмещаются больше ни слова. Заполненная пустота, как твёрдая дорога. По ней можно идти свободна, потому что на ней никого не осталось.
Наташа выглянула в окно. Муж с Топтыжкой прыгали на детской площадке в "кто дальше". Любимая игра приводила их обоих в азарт, от которого оба смеялись. Вадим будто почувствовал, что на них кто-то смотрит и взглянул в окно. Глаза их встретились. Наташа махнула рукой, приглашая домой. Очевидно, что игра сынишке уже тоже надоела, потому, когда Вадим ему что-то сказал, тот сразу протянул свою ручонку в ладонь отца. Мужчины пошли домой.
Наташа встретила их улыбкой и с одним желанием - чтобы они всё съели, что она им приготовила. Еда стояла на столе - горячая, издающая сильные запахи. Оба разделись, помыли руки и поспешили сразу в столовую. Как бы невзначай, Наташа упомянула, что обедать желательно поскорее, потому как нужно успеть заехать на кладбище к мамам, отвезти им цветы. Вадим вопросительно посмотрел на Наташу, а потом тихо подошёл и привлёк к себе. И та подтвердила: "К нашим мамам!"
Теперь Наташа знала твёрдо: то, что жизнь соединяет, смерть разлучить не может, но нужно время, чтобы стёрлись все границы. Позвонил свёкор и сказал, что ждёт в машине и подниматься к ним не будет. Вся семья быстро собралась и вышла. Дед курил в машине, задумчиво поглядывая в небо. Наташа перевела тоже свой взор на небо. Их дом находился рядом с рекой. На небе сияла радуга. К ноябре её видеть было очень странно. Но Наташа знала, что это за знак, который предназначался им всем. Все улыбнулись, когда она сказала, что это Людмила Ивановна улыбается им с неба, но никто в это не поверил серьёзно.