Белый заяц

Изольда Кривухина
Девочка зарылась с головой в подушки, укрылась тёплым ватным одеялом. На дворе зима. За окном в жёлтом свете фонаря виден призрачный танец сотен снежинок. Раз два три, раз два три, раз два три… Она зевнула. Сегодня умерла её любимая маленькая крыса. Белая, с розовым хвостиком. Раз два три, раз два три… Снежинки расплываются, щёки мокрые. Слизнула солёную капельку.
«Человечек, Человечек, расскажи мне сказку», - прошептала девочка, - « Я хочу, чтобы там никто не умирал. Хочу, чтобы все хорошие жили вечно. Расскажи…»
Человечек долго о чем-то молчал. А потом, наконец, начал.
 
***

- Последний штришок. Да, вот так, осторожно…, - шептал старый Амт. Это будет лучшей его работой. Узловатые пальцы крепко держат кисть, дыхание ровно. Давай, Амт, соберись, сожми себя в тонкую струну, стеклянную линзу, преломляющую мир, и выжми нечто прекрасное! Охохонюшки, целая жизнь положена ради этого момента. Он задумчиво пожевал нижнюю губу, с шумом выдохнул в густые усы. А потом отложил кисть. Да, в общем, и так сойдёт! Надо бы немного отдохнуть. Амт, конечно, великий мастер и всё такое, но чаёчек сам себя не заварит, бутербродик с колбаской не съестся. Никакой самостоятельности в этой еде!
- Дядя Амт, дядя Амт, что ты там делаешь?
 Старик вздрогнул и обернулся. Любопытная мордочка маленькой Иль, его любимой племянницы, застыла в дверном проёме мастерской. Голубые глазки, блондинистые кудряшки – картинка, а не девочка.
- Заходи, малышка, только осторожно, не споткнись об эту кучу деревях, тряпок…Эээ, потом я обязательно уберусь - улыбаясь, проскрипел старый Амт, - Я кое-что нарисовал.
Девочка подошла к столу, наклонилась, чтобы получше рассмотреть.
- Ооох, дядя Амт, это бабочка! Она совсем как живая…, - восхищённо прошептала Иль.
- Она живая. Не веришь? А вот и смотри, - усмехнулся старый мастер.
 Амт прошептал заклинание… Ничего не произошло. Десять секунд. Двадцать. Минута. Ни-че-го.
 Иль вздохнула и с грустью посмотрела на дядю. Он такой взрослый и умный, но всё ещё верит в дурацкие сказки. Даже она, маленькая Иль, уже давно смирилась с тем, что Санты нет, ведьмы и колдуны – просто пугалки. Бедный, бедный старик, выживший к концу жизни из ума… И тут бабочка освободилась. Она прорвала тонкую плёнку листа, пронзила яркими крылышками воздух. Живая. Живая, совсем-совсем настоящая.
- Ха! Я же говорил, что получится! Я знал, я всегда знал, что легенды не врут, что древние мастера действительно могли создавать волшебство. Но тогда…
 Старик задумчиво смотрел на бабочку. Она будто бы даже намного совершеннее этого реального мира. Такая лёгкая, невесомая, слишком прекрасная.
- Дядя Амт, - поражённо сказала Иль, - Как тебе это удалось?
Мастер вынырнул из своих мыслей и как-то отстранённо посмотрел на малышку.
- Даа, конечно. Конечно, конечно… Так о чем я? Ах да. Помнишь ли ты, что я тебе рассказывал? О волшебниках, которые жили много веков назад.
Девочка кивнула.
- Так вот, ангельчик мой, Великие Творцы не просто рисовали – они создавали души. К сожалению, в тёмные века многие из них погибли. Чертовы войны! Картины были уничтожены, а технологии утеряны. Я потратил почти всю жизнь на то, чтобы раскрыть секрет Творцов. Эхх, столько воды утекло, и вот результат, - он посмотрел на бабочку, - И знаешь, что самое забавное? Она умрёт. А вот если бы она так и осталась заложницей листа, то жила бы хоть чуточку дольше.
 И бабочка умерла. Растаяла в воздухе, словно её и не существовало. Иль прерывисто выдохнула.
- Почему?
- Потому что живым существам свойственна смерть. Особенно прекрасным живым существам. Правда, у Творцов была одна легенда... Ох, не знаю, сложно это.
- Расскажи, дядя, - настояла Иль.
- Охохо, дай-ка я найду эту часть. Таакс, не здесь и не здесь, - зарылся мастер в свои книги,- А, ну вот же оно! Хмм, слушай. "Великий Ротрэд, учитель семи учителей, чудесник и маг второго поколения...» а, к черту, пропустим. Так вот, этот Ротрэд задавался вопросом о бессмертии и смысле жизни («как, в прочем, и все», - добавил про себя Амт) . Он решил вывести концепцию "белого зайца на белом листе". Это тонкое олицетворение единства с миром, абсолютного счастья, не омраченного всякими серыми красками, и полной невинности. Дескать, если нарисовать такого зайца, то ты и твоё творение останетесь в веках и будете жить праведно и радостно. Да вот у самого Ротрэда это не очень-то получилось. Не знаю, правда, или нет, да вот такая история: Ротрэд просто долго и упорно пытался при помощи фантазии поверить в то, что белый лист - это и есть заяц.
 Голос мастера охрип, стал ниже. Брови нахмурены, щёки обвисли, и вот перед Иль сидит вовсе не добрый дядя Амт, а усталый и будто чем-то расстроенный старик.
 - Чудесник ушёл от мира, поселившись в жалкой лачужке на окраине леса, и большую часть дня тратил на "веру". Девушка, которая носила ему еду, рассказывала, как этот чудак подолгу сидел напротив бумажного ничто и шептал, шипел, даже плевался. Дикие, черные глаза, выжженные сумасшедшим блеском, и губы растянутые в жуткой полуулыбке – его единственное выражение лица. Однажды девушка пришла к магу и увидела, как он корчится на полу в страшном приступе. Сквозь хрип и всхлипывания нельзя было разобрать то, что он хочет сказать. Толи "взашей", толи "добей", а может вообще "убей". Поговаривают, что перед смертью ему таки удалось вызвать нечто в воображении и даже оживить. Да вот только вряд ли это был заяц...
Повисло молчание.
- Ты думаешь, что это был какой-нибудь монстр?- распорол тишину тоненький голос Иль.
- Понятия не имею, что ему могло привидеться в агонии, да так гласят легенды. Страшновато, не правда ли? - нервно усмехнулся старик, - Ну, так я не хочу повторять судьбу Ротрэда. Не буду искать мифического белого зайца, только ради того, чтобы быть вечным. Да и сам символ... Не нравится он мне. Нельзя быть абсолютно идеальным. Какой в этом смысл? Серьёзно, это чертовски скучно, и, - старик усмехнулся, - пусто. Постоянное счастье приедается. Черный, серый - всё это должно быть. Наша жизнь состоит из контрастов, так что ко всем чертям идеал! Его могут достичь либо чокнутые, либо пустые, либо... гении. Хотя, это всё почти одно и то же. А я пока никем из этой чудесной троицы не являюсь. Мне хватает и этого, - он кивнул на краски, - Работы ещё полно. Что бы мы хотели оживить? А? Может, попробовать нарисовать миленького серого зайчишку? -
попытался разрядить обстановку Амт.
 Девочка задумчиво кивнула. Белый заяц, белый-белый заяц. Вот он шевелит своими пушистенькими ушками, манит к себе, обещает вечную жизнь, чистоту и счастье. А если…
- Дядя Амт, кажется, я знаю, как нарисовать белого зайца на белом листе.
- Что? – поперхнулся старик.
- Да, точно. Это очень и очень просто. Смотри!
 Малышка вытащила листочек откуда-то из завалов всякой всячины на столе Амта, взяла кисточку и обмакнула её в черную краску. Кружочек в самом центре, а к нему ведут небольшие следы.
- Это нора для белого зайчика на белом снегу! Вот так-то! Просто его не видно в черноте его домика. Зайчик спрятался, - протороторила Иль, с надеждой заглядывая в испуганные глаза дяди, - а теперь, пожалуйста, вызови его.
 Амт долго смотрел в засасывающий вихрь черного круга. Вдруг ему померещился в глубине какой-то огонёк. Огонёк в угольной пустоте, сумасшедший блеск глаз Ротрэда, учителя семи учителей, несчастного идиота, погнавшегося за химерой. Чернота моргнула, следы выстроились в улыбку. Губы мастера сами зашептали заветные слова…

***

Человечек замолчал.
- Так что было дальше? – не выдержала девочка.
- Ты ведь понимаешь, что мастер был изначально прав? Что нельзя жить вечно и счастливо,  что любая попытка изменить это потерпит крах. И что бабочка жила бы чуточку дольше, если бы она так и осталась простым рисунком? Понимаешь?
- Понимаю, - грустно сказала девочка.
- Нельзя нарисовать белого зайца на белом листе. Но знаешь что? Ты можешь нарисовать свою крыску, только сделай контур чуть более серым. Так ты подаришь ей вторую жизнь.
- Хорошо, Человечек, но не сейчас, сейчас только спать…Спасибо тебе.
- Спокойной ночи, маленькая.
 Девочке снился танец снежинок, белоснежные холмы, чьи-то пушистые ушки. В темноте за окном бродил призрак Ротрэда. Рядом неизменно трусило нечто, вызванное его воображением перед самой смертью.
 Белый заяц злобно ухмылялся.