Роза всё реже вспоминала об Ане и Аллочке. Они больше не встретятся, а папа сказал, что если долго мечтать о невозможном, мечта может замучить. Роза старалась не мечтать, и у неё это почти получалось. Почти.
Домашнее обучение оказалось скучным, ведь теперь она не виделась с подругами, не бегала на перемене по коридорам, не сидела за красным пластиковыми столиком в школьном буфете, запивая сосиску несладким чаем (в танцевальной студии взвешивание каждую неделю) и повторяя школьную расхожую поговорку: «хорошо, но мало». Не делилась секретами с подругами, взяв с них клятвенное слово молчать «до могилы» (в клятве не уточнялось — чьей). Не писала сочинения, за которые её всегда хвалила учительница. Не ездила на школьные экскурсии, когда в окна автобуса лезет горячее солнце, ветер играет со шторками, а салон звенит детскими радостными голосами и содрогается от хохота.
Программу с седьмого по десятый класс Роза одолела за два года, «дистанционно», со всеми вытекающими. То есть, сами понимаете…
Весной 2000 года она сдала экзамены экстерном, получила аттестат о среднем образовании и поступила в Архитектурный институт, на бюджетное отделение. В ноябре ей исполнилось 16, а в декабре Чермен, хитро улыбаясь, предложил им с Ингой встречать Новый год на даче.
— Фомушкины обещали приехать, и вообще, новый год на природе это что-то. Ёлку из леса притащим, я договорился с кем надо. На лыжах покатаемся... Деда Мороза живого увидим! А тебя, дочь, ждёт сюрприз.
Роза от предложения отца была не в восторге. В институте будет новогодний вечер, ей так хотелось пойти! Она умеет танцевать, почти профессионально, и на вечере блеснула бы... А на даче что ей делать? Снег в лесу месить? И что это за сюрприз, которого надо ждать целую неделю? Папа говорит, самое бесполезное занятие, это когда чего-то ждёшь.
Она подождёт.
Сюрприз оправдал ожидания. Ёлка во дворе сияла гирляндами (когда Роза была маленькой, елку наряжали каждый год, она была живая, и не надо было жалеть, что — вот, росла, а теперь умрёт). В этом году гирлянды были голубыми, и звёзды светились голубыми огоньками, и если задрать голову и покружиться, а потом упасть в снег, то в голове всё перемешивалось и нельзя было понять, где земля, а где небо.
Роза повторила детский трюк со звёздами, и немного полежала на снегу, уставясь в небо. Звёзды - это чьи-то солнца, а значит там, в запредельной дали, есть другие планеты и другая жизнь.
У Розы тоже другая жизнь, учиться в институте очень интересно, просто здорово. У неё много друзей, а Розин бывший репетитор преподаёт у них в МАРХИ и, встречаясь с Розой на лекциях, всегда улыбается и кивает. «Поможет, если что» — сказал Чермен, и Роза поняла — «что». Она понятливая девочка. Теперь уже — девушка, шестнадцать лет, через два года получит права, а машину ей папа уже купил, спортивный «Diatto-zagato» сине-стального цвета, Роза сразу в неё влюбилась. В него. В "загато".
Ей не стоит лежать на снегу и смотреть в небо. Детство кончилось, и детские забавы кончились. А звёзды остались, и ёлка, и подарки! У Бариноковых подарки всегда клали под ёлку, и так смешно было их искать, раздвигая мишуру и натыкаясь на коробки… «Ой! Тут коробок столько! А где моя?» — «А ты на надпись посмотри, они подписаны» — «Дед Мороз подписал?» — «Ну а кто же ещё, я такими глупостями не занимаюсь» — уверял Чермен. Его тоже ждал подарок, но сначала — женщины и дети, шутил Чермен. А ему — что останется. Если останется… ха-ха-ха!
Взвизгнула железом калитка, взвизгнула от радости Инга, зазвенели в морозном воздухе голоса, перебивая друг друга, тараторя взахлёб. Гости пришли! Тётя Аглая и Виктор Николаевич. Больше никто не придёт, они никого не пригласили, новый год семейный праздник, чем меньше соберётся народу, тем уютнее сидеть за столом, смотреть телевизор, водить вокруг ёлки хоровод… Они никогда никого не приглашали, хоровод водили вчетвером – мама, папа, бабушка и Роза, а потом цепочка рук распадалась и все куда-то пропадали… Роза смеялась и тоже «пропадала», закапываясь в сугроб, чтобы папа её не нашёл.
Роза заставила себя перестать вспоминать, отряхнула с шубки снег и отправилась встречать гостей.
Фомушкины явились в полном составе: Аня прилетела в Москву вчера. Роза её не узнала — изменившуюся до неузнаваемости. Вместо нескладной голенастой девчонки перед ней стояла красивая девушка, странно и стильно одетая, не для нашей зимы. Лицо у девушки было чужое, не Анино. Взрослое. Девушка улыбнулась — «Здравствуй, Роза. Не узнала?» — и стала Аней! Роза повисла у неё на шее, гладила по щекам, шептала что-то хорошее… Она приедет в Англию, и они с Аней будут гулять по Лондону, и Аня покажет ей Тауэр и Виндзорский замок. Она обязательно приедет! Честно-честно!
Роза говорила, Аня согласно кивала, обе знали, что это не так, и улыбались.
— Ты надолго приехала? Насовсем? Или на каникулы?
— Я… I here for a while. I have arrived for three days (англ.: Я здесь ненадолго. Я приехала на три дня).
— Почему на три? — надулась Роза, и Аня подумала, что она совсем ещё ребёнок, несмотря на свои шестнадцать. Это воспитание. Слишком любят, слишком опекают. Наверное, это правильно, хотя совсем не по-английски. Своих детей надо любить, тогда они не будут приезжать на три дня и не знать как их поскорее прожить, чтобы уехать.
— Я так тебя ждала, долго-долго! Зачем ты уехала? Зачем? Мне было без тебя так плохо, и Аллочке, а ты нам ни одного письма не написала…
Ни одного письма? Но она же писала… Ей тоже было — плохо, она звонила, писала, говорила об этом родителям в каждом письме. А они отвечали: «Учи язык, учись там как следует, и всё наладится, привыкнешь».
Аня писала Розе, а она не получала писем. Значит, письма не передавали, но Розе не надо об этом знать, она расстроится.
Родители были правы, она привыкла (никогда не привыкнет! Там всё чужое, а здесь… чужая она сама), у неё «всё наладилось», в Москву она не вернётся, в Лондоне тоже не останется, найдёт работу переводчика-синхрониста, собственно, она уже её нашла: Ане помогла русская семья, в которой она работала в свои первые в жизни английские каникулы. А девочка Маша, Мэри, с которой Ане запрещали разговаривать по-русски, мило болтает с ней по телефону на чистом английском, через слово вставляя cockney rhyming slang (кокни — лондонский слэнг, просторечие), к ужасу родителей.
— Писем не писала, прости. Well excuse please. Мне некогда было. I will eat my hat! Честное слово!
— Ань... Ты останешься? Ты насовсем приехала?
— Я тебе уже ответила на этот вопрос.
— Роза, слезь с неё! Что ты как маленькая, тебе шестнадцать уже, забыла?
— Nothing, everything is normal, всё нормально, мы с ней давно… так не сидели.
Роза слезла с Аниных колен, на которых она так уютно устроилась, и потянула подругу за руку — "Пойдём наверх, в моей комнате поговорим, и ты мне всё расскажешь".
— In den oberen Zimmer kalt, komm wieder, Роза (нем.: в верхних комнатах холодно, вернись, Роза) - не выдержала Эмилия Францевна.
— Ну ба-аа… Wir werden kurz dort, wir werden bald zuruckkehren (нем.: Мы недолго там будем, мы скоро)
— Мама, оставь ты их, пусть идут. Не умрут. Девочки, пальто наденьте, наверху холодно, бабушка правду говорит.
— Аня! Do you go? (англ.: Ты идёшь?)
— I now! I go! (англ.: Сейчас! Я иду!), — Аня сняла с вешалки своё пальто, Эмилия Францевна покачала головой, забрала пальто и сунула ей лохматую меховую доху — «На, бери. А то застынешь там… Наша-то закалённая, а ты как была лебедёнком, так и осталась».
Назвать Аню, как когда-то, гадким утёнком, у Эмилии не повернулся язык. Красивая стала, и стрижка стильная, ничего не скажешь. Гадкий утёнок вырос, превратился в лебедя... и навсегда улетел.
Сидя в нетопленой спальне (ну и ничего, зато никто не слышит, а то ещё скажут, что она хвастается), Роза не закрывала рта, рассказывая подружке об институте и о своей будущей профессии. Арт-дизайн – воплощение и использование авангардных течений, появившихся на стыке декоративно-прикладного искусства, скульптуры, архитектуры и дизайна. Арт-дизайн это синтез художественного и архитектурного формообразования, арт-дизайн это философия. Объекты, комплексы объектов, изделия — лишаются утилитарного значения и становятся почти декоративными, выставочными. То есть, практически — проектируются эмоции.
Щёки у Розы разгорелись, глаза сияли. Аня зябко куталась в доху и думала о том, что у подруги всё хорошо и за неё можно не волноваться. У Розы будет своя, яркая и прекрасная жизнь. Детство с его длинным летом — детство кончилось, и кончилась их дружба. Наверное, они больше не увидятся, это последняя встреча. Как жаль, как мне жаль, as I am sorry…
Фомушкины принуждённо улыбались: что с ней сделаешь, из-за стола ушла и пропала. По подружке соскучилась… Хотя какие подружки, выросли обе, детство кончилось, и их ничто не связывает.
Если не умеешь дружить, не умеешь любить, то никогда не поймёшь тех, кто — умеет. И никогда не научишься, этому нельзя научиться, это или есть или нет, думала Инга. А ещё она думала, что девочки больше не увидятся. Если только…
Если только Чермен не купит своей ненаглядной девочке тур в Англию. С него станется, отправит её, шестнадцатилетнюю, одну. Английский она знает, и испанский знает, правда, хуже. Но объясниться может. Они с Черменом дали своей дочери всё что могли, и теперь пора выпустить её из клетки на волю, пусть — летит.
КОНЕЦ