Я лежал на своей койке и безучастно смотрел телевизор. Шла «Ирония судьбы».
Подходил к концу шестой час предновогоднего вечера. Настроение лежачее. На тумбочке дневального всё время звонил телефон. Лукашин пел арию московского гостя. И в какой-то момент дневальный поднял трубку.
- Курсант Плотников, к телефону,- проорал дневальный на всю казарму.
Казарма на крик дневального не отреагировала, и я в том числе.
- Плотников, оглох? К телефону!
Я нехотя встал с кровати, и, шаркая тапочками, «весело» побрёл к телефону.
Взяв трубку ТА-47, с возмутительной интонацией доложил:
- Курсант Плотников на проводе…
Я уже было решил положить трубку, как всё же услышал зычный голос на том конце провода:
- Я тэби покажу «на проводе», шо совсим там оборзели, я щас устрою тэби празднычний наряд! Доложить, как положено, а то пры матэри-то тебя щас…
За третий год службы я хорошо усвоил этот характерный тон.
- Курсант Плотников слушает!
- Вот так-то! Говорыт дежурный по КПП старшый прапорщык Степанэнко. Слухай сюда, значыт так, к тэби, значыт, мать приихала, бистро мэни к тэлэфону зови сваго ротнаго, понял?... «на проводе»!
- Так точно, понял,- положил трубку на тумбочку, медленно повернулся и пошёл к телевизору, у которого сидел ротный.
В голове летели стаей птиц мысли, мешая друг другу: «Какая мать? Да не, не может быть? Нет, не может быть! А вдруг и правда? Мама? Приехала? Почему? Не позвонила, не написала, не предупредила?» Перебирая в голове все мыслимые и немыслимые варианты, я медленно двигался к ротному.
Ротный, Санька-Соловей, спокойно смотрел излюбленное кино советских граждан, посмеивался. Настроение приподнято-комедийное. От неожиданно прозвучавшего голоса курсанта, майор вздрогнул.
- Товарищ майор, Вас к телефону;
- Что? Кто?
Над семейным ужином нависла угроза.
- Нууу, Что натворил?
- Да нет, ничего… не натворил…
По пути к телефону каждый шаг отдавался в голове. Ротный взял трубку телефона, представился. Что говорила трубка, мне слышно не было. Пульс подскочил до ста ударов в минуту, на лице появился румянец. Судя по ответам командира роты, приезд матери - чистая правда! Настроение зависло…
Майор повернулся ко мне и, по-отечески похлопав по плечу:
- Иди на КПП, к тебе мать приехала.
Замешкался.
- Ну, что ты, сынок? Обалдел от счастья, что сказать-то надо?
- Понял, товарищ майор!
- Ну, так-то, иди на КПП, приведешь её сюда, я с ней побеседую, ну, давай, иди.
Мысли, как стадо баранов, сгрудились где-то у лобной кости. Настроение находилось в прострации. В безысходности я направился на КПП.
Где-то в районе архитектурной композиции с самолётом я наткнулся на Эдика. Эдик был старше своих однокурсников. Ростом он был высок, несколько нескладен, даже неуклюж. Зато характером брал с лихвой над своей же «ловкостью и сноровкой». Женат он был на высокой и стройной блондинке. Женатые встречали Новый год дома. Настроение у Эдика было домашнее!
- Слушай меня внимательно и не перебивай!
- …
- Прибегаю сёдня домой и застаю не только благоверную, но и ее подругу. Понимаешь?
- Нет!
- Ну, не надоело тебе за три года встречать Новый год в казарме?
- Надоело…
- Ну! Не пора бы нам развлечься? Да и подруга симпатичная, Машей зовут.
- Какая Маша?!
Эдик отмахнулся.
- По дороге в училище нашёл женщину. И прикинь, она согласилась! Она будет твоей матерью! Временно!
- Матерью? Ты нашёл женщину? Какую женщину? Ты её на улице нашел?
- Да какая разница, на улице или нет - она согласна!
- Она согласна? Ты Эдик - придурок! Как я её узнаю?
- Сам ты - придурок, с ней же ведь стоит моя жена!
- Жена? А откуда жена?
- Из дома, идиот!
- А она-то как меня узнает?
- Нет, ты точно придурок, я же ведь с тобой!
КПП рос в геометрических размерах. В настроении появилась тревожность.
Я с Эдиком зашёл в помещение контрольно-пропускного пункта. В проходе стояла троица: старший прапорщик, с большим, не военных размеров животом, симпатичная высокая блондинка и женщина средних лет, в сером неприглядном пальто и какой-то шапчонке. Угадать по её внешнему виду жительницу Крайнего Севера было весьма затруднительно.
Не совершая каких-либо предварительных телодвижений, мать и сын бросились навстречу друг другу.
- Игорёк, сыночек, родной мой, похудел-то как, вас что тут не кормят?
- Мама, как ты добралась, почему не позвонила?
- Не болеешь ли, как у вас тут погода, в казарме не холодно?
- Почему не позвонила, как папа, сестра?
Прапорщик, дежурный по КПП:
- Ладно уж, в чэсть наступающаго новаго года и прыезда мамаши так и буть ругать тэби нэ буду, но в слидующый раз…- и погрозил указательным пальцем.
- Так точно, - ответил я, продолжая обнимать свою новоиспеченную мать.
Выражение лица Эдика менялось при каждом вопросе матери: грусть, трагедия, радость… Артист!
;;;
Эшафот для меня был в канцелярии роты. Для «мамы» же - театральные подмостки. Мы вошли в расположение роты и сразу же столкнулись лицом к лицу с ротным.
Все происходящее вокруг и настроение расплылось.
В кабинете женщина, присев на краешек стула, как и подобает курсантской матери, задала такое количество вопросов, что у ротного не хватило бы времени ответить на них до самого утра. Для верности картинно, театрально и любя отвесила сыночку подзатыльник.
На лице ротного появилась небольшая гримаса: сколько раз ему вот так хотелось как замахнуться, да как дать по башке…
- Да что вы, нормальный курсант, а куда вы едете-то?
- Да как же, я что ли не сказала, - всплеснув руками, начала свой рассказ мамаша,- да вы не представляете, в коем-то веке наш профсоюз выделил путевку …
Монолог длился довольно долго. Ротный периодически набирал в легкие чистого казарменного воздуха, но мамаша не сдавалась.
Мне же не оставалось ничего, кроме как молча взирать на происходящие события.
Ротный все-таки сподобился прервать увлекательный рассказ:
- Где, вы говорите, остановились-то здесь?
- Так у знакомых, я же уже, по-моему, говорила, они тут рядом живут, Игорёк, как эта улица называется, что–то я забыла?
- Чкалова.
- Во, точно, Чкалова…
- Извините, я не расслышал ваше имя отчество, - удалось задать очередной вопрос ротному.
- Валентина Кирилловна, а у вас чисто, - похвалила мать ротного.
- Так, мы же убираемся… каждую неделю!
- Что двоек-то у него много?
- Да нет, а у вас когда поезд? – какое-то сомнение у Саньки-Соловья все-таки было.
Я как-то внутренне напрягся! «Эх, про поезд-то…» Настроение оборвалось!
- Поезд у меня завтра, - без тени смущения ответила «мать»,- утром… из Поворино.
- Инструктаж! - выпалил ротный!
Радость от этой разумной мысли скрыть не смог и вкратце рассказал, что делать курсанту не положено в увольнении.
После инструктажа принялся заполнять увольнительную записку, старательно, не торопясь, выводя слова на бланке увольнительной и слушая рассказ матери курсанта о тяжелой жизни на Крайнем Севере.
Мне казалось, что сцена длится вечно. Сердце не успокаивалось, волнение не проходило, настроение пересохло.
Командир дописав, облегченно вздохнул.
- В восемь часов, ты, как штык, стоишь на утренней проверке!
- Так точно, - слипшимися губами и сухим ртом.
Распрощавшись, ротный пошел к телевизору, что-то насвистывая, сложив руки за спиной и несколько наклонясь вперед! Мать с сыном пошли в увольнение. Настроение оттолкнулось от казарменного быта!
- Ну, как? Как все прошло? – вынырнул откуда-то Эдик;
- Представляешь, даже паспорт не спросил!
Выйдя за территорию училища, остановились. Женщина улыбалась и, казалось, была счастлива. Я же еще ощущал внутреннюю дрожь от взлетающего настроения. Эдик сиял весь, как лампочка Ильича. Жена Эдика эмоций не проявляла.
- А, вас как по имени отчеству,- неожиданно для самого себя спросил я.
- Да, неважно!
И уже вслед:
- Спасибо!
***
Утреннюю проверку командир роты читал лично:
- Иванов? Я! Петров? Я! Плотников?
- Я!
- Мать проводил?
- Какую мать?
…