Катя за это время здорово изменилась. Животик, конечно, едва заметен, а вот позвоночник, становится похож на изгиб гусиной шеи. Попа всё больше отклячивается назад, живот подается вперёд. На лице веснушек прибавилось. Зато тошнить перестало. Но появились капризы: хочу то, хочу это. А как принесёшь, — фу, не хочу. Уже передумать успела. Говорят, это нормально. Ну, не знаю. Может просто издевается?
В выходной в сельском клубе субботник устроили. Уборка территории, колка дров, приборка и прочие хозяйственные мелочи. Директор денег на фуршет выделил, не очень много, но вполне погулять можно. Мы с Катей тоже пошли. Поработали, посмеялись, в коллективе весело и азартно.
Потом меня выбрали на переправу за пивом съездить. Выдали две канистры по двадцать литров, деньги и на мотоцикл. Купили быстро, а как обратно катились, мотоцикл на кочке тряхнуло хорошенько, я с канистрами вылетел. Как обычно — в самую грязь.
Привёз Николай меня домой, он мотоциклом правил, переодеваться. Махнули с ним по кружечке пива и в клуб поехали. Зад болит. Не очень удачно сковырнулся. Приезжаем, там уже гульба.
Водка, вина полный стол, закуска. Народ слегка под хмельком. Потом музыку включили. Моя Катя как вошла в круг, так и не выходит. Только иногда подбегает, чтобы рюмочку тяпнуть, и дальше прыгать. Пусть, думаю, повеселится, дело молодое, ей иногда кампания нужна.
Катя, всех, кого могла, замучила танцами, но азарт не потеряла. Женатики, между тем, разошлись по домам. Остались мальчишки да одиночки. Жена от движения румянцем ярким , словно макияжем, раскрасилась. Красивая она у меня. Пусть завидуют.
А она, хлоп рюмочку, хвать другую. Да без закуски, а кровь бурлит. Смотрю, ещё одного кавалера тащит — молодой водитель, Санька Кашкатюк. Катя руки ему на плечи кладёт. Покрутились, а уже и он её прижимает, потом на ушко чего-то зашептал. Ладно, не беда.
Дальше больше — в шею целует. Сопротивления не почувствовал, решил дальше двигаться. Под хмельком парень — тормоза отключены. Дальше, за задницу трогает, к себе притягивает. А там целоваться полез. Она хохочет, молчит, не пресекает.
Я еще не психую, но уже зол. Пора поздороваться. Подхожу к нему, разворачиваю и прямой наводкой короткий тычок в подбородок. Тот даже удивиться не успел. Хлоп назад, как солдатик, и спит. Глаза закатил, не двигается, но дышит.
Взял я жену за руку, поднырнул под неё и на плечо забросил. Верещит, отбивается. Вытащил на улицу, поставил на землю, — не ори, а то выпорю. Я долго терпел, больше не в силах. Ты моя невеста, моя женщина. Извини, подруга, но теперь только моя. Усвоила Остальное завтра, когда протрезвеешь.
— Не имеешь права. Я не собственность. С кем хочу, с тем и целуюсь.
— Согласен. Только тогда без меня. Но не сегодня. Сейчас мы уходим вместе. А завтра скажешь, быть свадьбе или нет.
Катя вырывается, пытается забежать обратно. Хватаю за руку, тащу в сторону дома. Она заметно под мухой. Насколько сильно пока не понял, но на ногах очень не твёрдо стоит. Штормит девочку прилично. Тащу домой — сопротивляется.
Ладно, давай постоим. Начинает косить под смертельно пьяную. Предлагаю понести. Ругается, начинает хамить. Потом, словно ноги подкосились, плюхается, как стояла, на землю. Бог его знает, правда или притворяется, только поднять никак не могу. Вроде маленькая, лёгкая, а из рук выскальзывает.
До дома километра полтора, если не больше. Гружу на плечо, решаю срезать угол. Через поле и ручей вдвое ближе, только ручей надо по бревну переходить, а по пути раза четыре изгороди из жердей, чтобы коровы на пашню и сенокос не заходили.
Для меня ерунда, но ведь надо ещё и Катерину через изгороди переместить. Ладно, попробую. По улице вовсе не донесу. Волоку, весь мокрый. Если бы она за меня держалась, не заметил бы, как дошли, а то сваливается, выскальзывает.
Через первые две изгороди перебрались удачно, потом ручей. Отдохнул, взвалил свою ненаглядную ношу и на бревно вступаю. Тут ей приспичило очнуться. Заворчала, ногами дрыгает, вырывается, а мы уже на середине ручья.
Вот тогда и поскользнулись, да с головкой в ручей. Мне привычно. Не очень приятно, но ничего страшного, а подружка к таким процедурам не приучена. Проснулась в момент, орёт, как потерпевшая, хотя, если разобраться, потерпевшая и есть.
Для жизни опасности нет, только для здоровья, а оно, как известно, поправимо, если за ним следить. Беда лишь в том, что девчонка беременна, хоть и срок не велик. Думаю, обойдётся. Вытащил на другой берег. Получаю пинок в самое интересное место и добавку, локтем в рожу. Небольшая истерика, потом рвота и опять спит.
Потащил дальше. Уже дом видно. Осталась последняя загородка, только она выше других почти на метр — с ношей не перелезть. Ещё хуже, что жерди слишком часто, подсунуть снизу, тоже не выходит. Нахожу кол, рою подкоп. Катя, всё это время на земле лежит в мокрой одежде, а уже практически ночь, очень свежо. Даже я, копая, не очень вспотел. Мне не по себе — надо торопиться. Как бы не застыла моя девонька.
Последние сто метров преодолели минут за сорок. Принёс, сразу печку растопил. Наложил дров под завязку, трубу открыл, чтобы быстрее нагрелась. Раздеваю в темпе, кладу на кровать, начинаю растирать шерстяными рукавицами. Надеваю теплые носки с горчицей, одеваю в сухое, и под одеяло.
Тут ей становится плохо. Катя вскакивает, её выворачивает, прямо на меня. Себя тоже не обидела. Глаза открыла, ртом воздух хватает, заревела, начала сопли с рвотой по лицу размазывать.
Надо всё вытереть, прибраться, переодеть, а я не могу отойти ни на шаг — не дай бог упадёт, зашибётся. Ещё хуже, если до выкидыша дело дойдет. Кто его знает, как оно бывает. Сажаю КатЕ спиной к печке, приношу клеёнку и матрац из комнаты командировочных, раздеваю, укладываю на сухое место.
Дом уже немного натоплен. Начинаю замывать пол. Ставлю на печку, греться, таз с водой. Вытаскиваю грязную воду, бегу на ручей за чистой. Приношу, замываю ещё раз, потом насухо. Скидываю с себя всю одежду, замачиваю в ведре. Опять бегу за водой.
Тёплой, обмакивая полотенце, мою Катю, обмываю с мылом её волосы, одеваю ещё раз, укладываю, накрываю. Всё это бегом. В один из забегов роняю ведро с водой, поскальзываюсь и со всей дури падаю затылком на угол стула. Слава богу, что не стола. Тогда бы сразу насмерть.
Плакать некогда, теперь на полу плещется целое ведро воды. Начинаю собирать, выжимаю обратно в ведро, время от времени подбегаю к жене и проверяю самочувствие. Свои и Катины испачканные вещи застирываю, полощу в ручье, развешиваю над печкой. К утру, еле управился. Сижу, дышу. Хорошо, что сегодня воскресенье. Можно успеть отоспаться. Кипячу чайник, пью. Красиво погуляли. На всю жизнь запомню.
Теперь лечь отдохнуть. Если получится, посплю. Проскальзываю под бочок своей девочки, она вся горит. Ищу градусник. До уборки где-то был. Наконец, удача, нашёл. Кладу ей подмышку, жду пару минут, вынимаю. Тридцать девять и восемь. Лоб в испарине, тяжелое дыхание — допрыгался.
Пытаюсь разбудить. Удаётся, но только частично. Встает, не просыпаясь. Даю две таблетки аспирина. Больше у меня ничего нет. Эти и то не мои, оставил кто-то. Я все болезни лечу в ручье и парной, ещё спортивным бегом. Больше лекарств не признаю. Прикладываю Кате на лоб холодные компрессы. Жар немного спадает, надолго ли?
На нервах дожидаюсь восьми часов, бегу домой к фельдшеру. Она, девчонка молодая, если и поругается, то недолго — отходчивая. Та быстро одевается, назад бежим вместе.
— Похоже на воспаление лёгких, точнее не скажу, не врач. Нужно колоть антибиотики. Сейчас пару уколов сделаю, дальше сам. Сумеешь?
— Чего там уметь? В тундре и тайге всему научился. Было бы чего колоть.
— Шприц и стерилизатор я тебе оставлю. Уколы на день тоже. За остальными лекарствами позже придёшь, в аптечный киоск. Только до десяти, потом я в район уеду, потому и спрашиваю, умеешь или нет?
Поворачиваю Катю на живот, поднимаю ночную рубашку, оголяя зад. Фельдшер мажет место укола ваткой с эфиром. И начинается кошмар. Откуда только у неё силы взялись. Катя, ударом ноги, отбрасывает меня, следом медичку.
Та улетает в угол, но удерживается на ногах. Я прижимаю больную к кровати, Катя изворачивается, снова пинает. Кричит, как раненное животное перед смертью. Почти без перерыва в сопротивлении до крови кусает меня за руку, соскакивает с кровати.
У медички глаза вылезают на лоб, она пятится, прячется в кухонной части комнаты. Хватаю Катюшу, силясь повалить на кровать. Тщетно. Она запросто сбивает меня с ног, пытается выбежать на улицу. Снова хватаю, заворачиваю за спину руку, прижимаю к стенке. Начинаю разговаривать и уговаривать.
Оказывается, девочка до смерти боится уколов. Это новость. И что делать? В конце концов, удаётся убедить Катерину, что она беременна и если не начать лечить, может, случиться выкидыш. Девочка орёт, сопротивляется, но уже не столь активно.
Укол удаётся сделать. Боюсь, больше фельдшер к нам не придёт. Спать совсем расхотелось, зато есть желание напиться вдрызг. Такие нагрузки не для меня. Я не слабак, но так попасть. Немыслимо.
Неделю, Катя провалялась с температурой, ещё несколько дней просто болеет. Сегодня ей лучше. Мы едем в посёлок, к врачу, заодно в женскую консультацию. Плод здоров, развивается нормально. У Катерины тоже порядок. Проблемы только у меня — смертельно хочу спать.
Ещё больше нуждаюсь в женщине, точнее, мне необходим секс. Сначала любовь, а тогда спать. И пусть всё провалится к чёртовой матери, если найдётся идиот, осмелившийся меня разбудить. Теперь всем буду говорить, чтобы жениться не вздумали.
Ладно, это я в сердцах трепанул. Деды наши женились, родители, мы тоже традиции нарушать не станем. Подумаешь, расслабилась, дала себя пощупать. Совсем немножко.
Может, почудилось девчонке чего. Она ведь пьяная была.
Кашкатюк через пару дней приходит ко мне домой, — извини,— говорит, — Антон Петрович - нечистый попутал. Молодость, понимаешь, азарт. Сам знаешь, что с девками у нас не густо. Разве что Ленка вон, так она всем и каждому даёт — боязно с такой связываться. Ты ведь видел - я пьненький был. Ну и потянуло на свежатинку. А голова не работает. Точнее, именно голова-то и включилась, да только не та. Потом, обмозговал всё и понял — не прав. Здорово, однако, приложил ты меня. Два дня голова как колокол гудела. Ребята говорят, что я брык и с катушек. Никто такого и не видел ни разу, только в кино. В гаражах про тебя теперь, знаешь, с каким уважением мужики отзываются. Так что винюсь перед тобой, да и перед невестой твоей. Вот, бутылочку принёс. Если простишь, давай это дело и сбрызнем сразу. Может, друзьями, когда станем ещё.
Посидели с ним, чего не побеседовать, если человек с добром. Пока Катя в бреду валяется, мы потихоньку бутылочку уговорили, за другой сбегали. Курить на улицу выходим. Я ведь понимаю — дело молодое, горячая кровь. Сам недавно, только что на заборы не бросался. Только у меня своя методика на этот случай была.
Здесь люди говорят,— «сучка не схочет, кобель не вскочит». Сам видел, Катерина его заводила. Нашла, с кем шутить. Да в этом возрасте мужики в пять секунд впадают в прострацию. Очнутся, а дело уже сделано и спросить, кроме себя, не с кого. Я не в обиде на него.
Вот Катю понять не могу. Ей-то, чего от мальца надобно было? Вроде у нас всё нормально, может, даже с перевыполнением плана. Во взрослые игры регулярно играем, да не по разу, бывает всю ночь напролёт. Что-то видно скребёт изнутри голубку мою, если на глазах у мужа такие выкрутасы позволяет.
Девка ведь не парень, у неё той головы, что безобразничает с сознанием, нет. Но что-то есть. Откуда ноги у таких ситуаций растут? Нужно подумать, да повыдергать то место, пока не созрело. Но это потом, пока голова о другом болит. Есть проблемы важнее. Сейчас Катя в болезни мается, надо о ней подумать. Вот выздоровеет, тогда.
Только тогда не случилось. Затихло на душе, забылось, выцвело — пришлось выбросить случившееся из головы. Потом свадьба, рождение дочери. Обыденность заслонила все мелкие проблемы.
А ведь семейная жизнь ещё даже не началась.
Фото: Svetlana Timis