Всё, что происходит в последнее время в общественной жизни Германии, не просто непонятно с точки зрения общечеловеческой логики, а кажется совершенно неадекватным, чем-то почти патологическим.
Судите сами: в страну прибыло за последние три с небольшим года около двух миллионов мигрантов. И продолжают прибывать. Факты широкой публике хорошо известны:
- это нелегальные мигранты, которые в массовом порядке избавлялись от своих документов;
- до 90% вторженцев составляют молодые мужчины;
- о «беженцах» из Сирии, на которых ссылается пресса, говорить смешно, потому что большой процент среди новоприбывших – африканцы.
И хотя миграционная политика фрау Меркель расколола нацию почти пополам, на федеральном уровне немцы безмолствуют.
Последствия для немцев, или, как немцев называет фрау Меркель, для давно живущих здесь (!), ощущаются. Квартплаты выросли в два раза, снять доступную квартиру уже практически невозможно. Преступность, писать о которой прессе запрещено, выросла, особенно случаи изнасилований и поножовщины. Запрещено не только прессе – полиции тоже запрещено публиковать криминальную статистику, чтобы «не играть на руку правым».
Мигранты, получающие вид на жительство, ищут себе квартиры, причём город оплачивает даже высокую квартплату (поэтому выросли цены на жильё), они получают социальную помощь на всех членов семьи, оплачиваемую медицинскую страховку, бесплатные языковые курсы, другие бонусы, как, например, скидки в спортклубах. И всё это оплачивают сами немцы.
Я вспоминаю случай двадцатилетней давности. Я ехала в трамвае, и одна немка высказалась по адресу рядом сидящей мусульманки с детьми в том смысле, что они иждивенцы и живут за чужой счет – за счёт налогоплательщиков.
В Германии среди «священных коров» есть слово «налогоплательщик». Налогоплательщик – это существо высшего порядка, на котором зиждется благосостояние Германии. В Германии нет полезных ископаемых, казна пополняется только за счёт налогов. Это знал каждый немец и реагировал болезненно на прибытие мигрантов, которых приходилось содержать каждому из работающих. Это было чувство на уровне подсознания.
Было. Если оно и осталось сегодня, то запрятано на такую глубину, что отыскать его практически невозможно. А что осталось? «Мы должны помочь», - кому и почему, обсуждать не рекомендуется, иначе ты – наци – так в Германии называют нацистов.
Благодаря тому, что я живу в Германии больше двадцати лет, я хорошо чувствую немцев. Поэтому я пытаюсь разобраться в особенностях их сегодняшнего поведения и мышления.
И об одной из возможных причин я уже писала – это «стокгольмский синдром» - немцы ничего не могут изменить в сегодняшней ситуации и поэтому пытаются найти в ней что-то позитивное и приспособиться.
Ещё одна причина – игра на глубоко внедрённом в сознание чувстве вины за войну и Холокост. Если кто-то не то чтобы против представителей других национальностей, а просто собрался порассуждать на тему справедливости статуса кво, его тут же тычут носом в старую кучу дерьма и он опять же «наци».
Нынешним летом мне удалось выявить ещё одну причину соглашательства граждан со своим правительством.
Мы отдыхали в Финляндии и познакомились с одной милейшей парой из Германии, которые приехали в Финляндию тоже на кемпере, как и мы. Долгими вечерами за стаканчиком вина мы что только ни обсуждали. Мы рассказывали о нашей жизни, они нам – о своей. Бернд работал всю жизнь не покладая рук, Мария-Луиза была домохозяйкой. Они построили дом, добились всего своим трудом. Бернд обронил фразу о том, что когда он работал (а теперь он уже давно на пенсии), каждый год жизнь становилась лучше: он продвигался по служебной лестнице, его зарплата росла стабильно и регулярно, каждый год они могли позволить себе всё больше и больше. Они много путешествовали, объездили почти весь мир.
Сейчас Бернд смотрит реальности в глаза: он видит происходящее в стране и критически его оценивает. Мария-Луиза отказывается это делать. Слушая наши рассуждения о политике в Германии, она упрямо твердила: «Фрау Меркель всё делает правильно». Бернд не спорил с женой, оставляя за ней право на собственное мнение. Не спорила и я, пытаясь её понять. И, кажется, поняла. Думая о том, что и как они рассказывали о своей жизни в прежней Германии, я пришла к выводу, что та жизнь была для них абсолютным идеалом. Не только потому, что благосостояние в ФРГ того времени было достаточно высоким, но и потому, что у граждан не было повода усомниться в правильной политике своего государства – у жителей Германии выработалась стойкая привычка доверять своему правительству. Это ли не цель каждого государства – благосостояние граждан и доверие с их стороны?
Мария-Луиза и другие милые и порядочные немцы, поддерживающие сейчас политику своего правительства, не хотят расставаться с той реальностью, в которой они жили годы и годы. Они не хотят её терять и не хотят верить, что их предают – предают их прошлое (а ведь это их руками построена та Германия, в которую так стремятся нелегалы), предают их культуру (культура, выросшая на почве христианства, гостям чужда), предают их представления о справедливости (в страну прибывают миллионы, могущие жить только за чужой счёт, за счёт налогоплательщика).
Я не спорила с Марией-Луизой – мне было искренне жаль её. И я восхищалась мужеством Бернда, не боящегося смотреть правде в глаза.
Есть ещё одна причина соглашательской позиции немцев. Как ни странно, причина эта – позитивное мышление.
Много лет назад, начав активно общаться с немцами, я обратила внимание на одну особенность их менталитета. Они не жаловались ни на какие трудности, даже на недомогания. А если вдруг и начинали разговор о неприятностях, то заканчивали его необычайно быстро фразой, что это всё не страшно, всё пройдёт и будет опять хорошо. От них исходил такой позитив, что общаться с ними было для меня настоящим удовольствием. Этот позитив постепенно выделился в моём сознании в самостоятельное качество немцев, я уже искала его, чтобы разобраться в его природе. Высокое благосостояние? А те, кто пережил войну, ковровые бомбардировки англичан, годы разрухи и голода? У них-то оно откуда? Я стала искать статьи на тему «позитивное мышление», и не только тех, кто его всецело одобрял, но и тех, кто его критиковал, упрекая «позитивистов» в бегстве от реальности, в своего рода рабстве.
Судьба свела меня как-то с одной женщиной, которой я давала уроки русского. Она работала в одной из структур протестантской церкви. А немецкая протестантская церковь – это явление особого порядка. Не путать с католической. Протестантская церковь – дитя Лютера – очень демократична: там нет обязаловки, как у католиков, проповеди напрямую связаны с сегодняшней жизнью каждого прихожанина, и их интересно слушать, потому что в них присутствует и философский подтекст. Да и многие другие аспекты жизни протестантский церкви вызывают симпатию. Поэтому мне было так интересно беседовать с моей ученицей. И она рассказала мне, как в Германии появилось это понятие «позитивное мышление».
Послевоенная Германия лежала в руинах, а она действительно лежала в руинах, и это не преувеличение. Мужское население либо погибло на войне, либо, больное и калечное, возвращалось из плена – мальчишки не в счёт. В руинах лежала не только страна, которую разделили на зоны оккупации, чтобы той Германии, которая то и дело начинала мировые войны, больше не существовало. В руинах покоился дух нации. И причиной была не только послевоенная разруха. Крушение идеологии, на которую возлагались такие надежды, чувство безнадёжности, безмерное отчаяние, а где-то даже и чувство собственной вины – вот каким было общее настроение в проигравшей войну Германии.
Американцы, которые не много значения придают договорённостям вообще, не долго придерживались и Ялтинских соглашений. Из трёх зон оккупации – американской, английской и французской – в 1949 году была создана Федеративная Республика Германия. Французы, которые присутствовали в этой сделке лишь номинально, и англичане постепенно покинули свои базы, американцы остались и начали править бал. Система школьного образования строилась при рекомендациях со стороны американцев, особенно содержимое гуманитарных предметов, например, истории – поэтому немцы твёрдо заявляют, что от нацизма их освободили американцы и англичане. Английский язык занял большое место в школьной программе, а немецкий… Куда ж от него деться. Он тоже изучается. Но изучение литературных произведений немецких классиков можно назвать минимальным – ознакомительным.
Страну нужно было восстанавливать, с этим никто не спорил. Опираясь на что? На трудолюбие немцев, конечно. Но и на дух. А как его поднять? И тогда государством, при кураторстве США, и протестантсткой и католической церковью была разработана программа по воспитанию позитивного мышления, позитивного восприятия действительности.
Сегодня мы видим её плоды: люди пытаются во всём видеть только положительные черты. Они не то, чтобы не видят ничего отрицательного – видят, но не придают этому отрицательному большого значения. Основной посыл: да, трудности, конечно, есть, но мы своим трудом и верой в добро преодолеем все эти трудности.
Если мыслить позитивно вошло в привычку, а это приятная привычка, то отрицательные моменты купируются сознанием. Купируются так долго, что «раскопать» их становится всё труднее и труднее. Критики позитивного мышления в чём-то правы: в сознании человeка создаётся реальность, в лучшем случае не во всем совпадающая с действительностью. А в худшем случае не имеющая с ней ничего общего.
И на факты реальной действительности всегда находятся контраргументы позитивно мыслящих:
Нелегалы? Нет-нет. Несчастные беженцы.
Рвались в Германию через Грецию, по «балканскому маршруту», не оставшись в странах Восточной Европы, потому что их целью было получение социальной помощи? Нет-нет. Они все хотят работать и как только выучат язык, так тут же, сразу же будут содержать себя сами.
Насилуют и убивают? Нельзя обобщать, тем самым вы создаёте почву для правых настроений в стране. В основной массе все мигранты пай-мальчики. А исключения есть везде.
Подводя итог, можно сказать, что есть несколько причин, почему немцы так безучастны, наблюдая каждый день, как меняется их страна, их цивилизация. Во-первых, это «стокгольмский синдром», во-вторых, спекуляции на взрощенном в послевоенное время чувстве вины немцев за войну и Холокост. В-третьих, нежелание и неспособность проститься с прежней, благополучной Германией. И в-четвёртых, аберрация сознания, вызванная особенностями позитивного мышления, при котором создаётся параллельная реальность, в которую так уютно убежать из этой непонятной и неуправляемой действительности.