Павловой Инне Николаевне
Раннее-раннее утро терапевтического отделения военного госпиталя. В длинном коридоре тускло горит ночное освещение. За столом, под настольной лампой, сидит дежурная медицинская сестра и пишет, пишет, пишет. Надо все успеть. Тут порядки строгие, и нерадивые с лентяями не работают.
На лавочке, в тени коридора, в синем больничном костюме сидит молодой солдат, скорее страдающий хроническим недосыпанием, чем чем-то иным.
- Пилигримов. Пилигримов! Пи-лиг-ри-мов!!! - тембр голоса медицинской сестры каждый раз усиливается, но она, не поднимая головы, по-прежнему пишет, пишет и пишет, - Ты здесь или ушел? – наконец поворачивает она голову, - Мочу сдал?
Пилигримов медленно поднимает упавшую на грудь голову и с силой пытается открыть сомкнутые веки.
- Нет, - шепчет он и его череп глухо бьется о грудь.
- Так пойди и сдай. В туалете на подоконнике баночка стоит, на ней бумажка с твоей фамилией наклеена. Читать умеешь?
В пустом коридоре с высоченными потолками слышится легкий гул от ее голоса, но ответной реакции никакой нет.
- Пилигримов, ты меня слышишь?
- Нет, - тихо отвечает больной.
- Читать умеешь?
- Читать? Да. Но давно уже ничего не читал. Некогда.
- Запоминай, на баночке бумажка наклеена с твоей фамилией в нее и пописаешь.
- Ладно, - после долгой паузы отвечает он, и вновь его сознание стремительно несется в бездну.
- Что ты здесь делаешь, почему не спишь в палате?
- Не понял…
- В коридоре что делаешь, спрашиваю? - опять повышает голос медицинская сестра.
- Вы же сами сказали, чтоб утром подошел. Я пришел, а вы отлучились и укол кому-то делали… Я взял градусник и температуру стал мерить.
- Ты час ее меряешь. Градусник не расплавился? Сколько набежало?
Пилигримов долго шарит под рубашкой.
- Ну?..
- Щас, - наконец он находит термометр и сонными глазами пытается на шкале поймать столбик ртути.
- Сколько? Давай сюда!
Подниматься больному лень, да и ноги затекли, и обмякшее тело не слушается.
- Сорок пять, - изрекает он, - Температура у меня сорок пять!..
Сестра, как ошпаренная взлетает над столом и быстро подбегает к солдату, берет градусник в руки и лихорадочно смотрит на градусник.
- Ты точно больной, Пилигримов, только не у нас должен лечиться, а в психиатрии. Это цифра тридцать пять, а не сорок пять, - тычет она пальцем, - Он у тебя под мышкой был?
- Нет… Свалился… Я нашел его под рубашкой…
- Быстро встал, помочился и в койку!.. Мне некогда тобой заниматься! Я сама скоро всем приду мерить температуру. И тебе градусник дам. Помнишь, что вчера тебе сказала твой лечащий врач, Инна Николаевна?
- Не помню… Ничего не сказала… - он помолчал, - Я ее ни о чем и не спрашивал… - он снова надолго затих, - Зачем?
- Иди уже, досыпай. В пятницу выписывают тебя. Служить надо, а не здесь валяться.
- А я и не валяюсь, – брюзжит он удаляясь.
Вскоре, пошатываясь, он выходит туалетной комнаты.
- Все сделал? – интересуется медицинская сестра, снова склонившаяся за столом над бумагами.
- Нет.
- Почему?
- Я баночку не нашел. Там вот эта бутылочка только стоит, - потряс он ей в воздухе.
- Это она и есть. Не отвлекай меня.
- Я в нее не попаду.
- Предлагаешь мне попасть?
Пилигримов стоит и долго думает.
- Не знаю, - наконец выдавливает из себя.
- Прицелься и попадешь. Иди, а то укол сделаю.
- Хорошо.
Как и куда ушел больной, медицинская сестра не видела, а когда пришла мерить температуру, тот крепко спал.
Через три дня Пилигримова в отделении не было. Снова заступив на дежурство, она заглянула в его Историю болезни, где на бумажке «Анализ мочи», красной пастой, большими буквами было написано: «Мало мочи».
Она улыбнулась, вспомнив этого неуклюжего солдата, прошептала: «Будь здоров, солдат!», - и начала новый день с капельниц, уколов и всего остального, полностью отдаваясь своей работе.
Жизнь лечебного учреждения не располагает к воспоминаниям, медицинских работников ждут новые больные.
Дай им всем Бог Здоровья!