Я долго колебался, прежде, чем начать писать. Прежде всего, ради памяти моего отца, других людей. В некотором отношении моя ситуация уникальна, с другой стороны, отражает чувства многих людей.
Начну с того, что я живу на Украине вот уже 69 лет. Наша семья переехала в Киев из Ленинграда в 1950 г, когда отцу, профессору ЛПИ, по распоряжению Министерства образования СССР, было предписано занять кафедру электромеханики в Киевском политехническом. Отец, этнический русский, родом из северной русской деревни, мать из Ростова-на-Дону, также русская, с небольшой примесью украинской крови, оказались в Киеве, древнем русском городе, помимо своей воли. В то время слово “русский” и “украинский” были для нас почти синонимами. О том, что есть украинский язык, не похожий на русский, я узнал только в третьем классе. Признаюсь был немало удивлен, и прилагал большие усилия для его освоения. Никто в семье не знал украинского. Кроме того, среди знакомых и коллег отца говорили только по-русски.
Школа, в которой я учился, была русская, подавляющее число одноклассников - из интеллигентных еврейских семей (о чем я узнал значительно позже) и, насколько я понимаю, “чисто” русским был я один. Только в восьмом классе, к нам присоединилась часть ребят с русскими фамилиями, и надо сказать, что они пришлись мне по душе. (Это были дети военных) После окончания школы, мои одноклассники-евреи (явно превосходившие остальных по своим способностям) столкнулись с трудностями поступления в вузы. Многие получили золотые медали, но это им не помогло. И тут я впервые осознал их “ особенность”. Как я уже говорил, все они были из интеллигентных семей, и мне было с ними интересно, хотя они держались в сторонке. После окончания школы, я был просто в шоке, когда узнал, что на евреев в вузы существует квота. В особенности для них был закрыт путь на самые престижные в то время специальности (мех-мат, мат-физика, и т.п.) После этого некоторые иммигрировали, некоторые заболели и умерли с горя. На ум приходит случай с Борей Ортенбергом. Его мать, наша классная руководительница, приходила к моему отцу просить помочь в поступлении в Политехнический. Боря поступил на энергофак, но потом перевелся в Университет и быстро защитил диссертацию по физико-химическим процессам. К несчастью, он заболел и рано умер. Другому однокласснику, Алику Колодному, талантливому математику, не дали возможность защитить диссертацию по экономике. Его отец, ректор Киевского экономического института, в знак протеста сдал свой партийный билет и тут же был уволен из института. Алик эмигрировал в США, но и там не мог найти себя и рано умер.
В студенческой среде, число евреев было невелико, на их место принимали детей колхозников для “выравнивания социального статуса города и деревни”, что, конечно, было правильно с точки зрения социальной политики, но и понижало общий интеллектуальный уровень среды. После окончания Политехнического, я остался работать на кафедре и начал замечать понижение уровня преподавания и качества студентов. Возможно, это было следствием отъезда многих евреев в эмиграцию. (В 70-х гг, под давлением международной общественности, евреям разрешили эмиграцию из Советского Союза).
В академической среде, впрочем, их число было значительным, т.к. они проявляли исключительные способности в науке. Правительство, со скрипом, допускало их в академические институты, понимая значимость работ, особенно имеющих военное приложение. Здесь убивалось несколько зайцев. Во-первых, развивались военные приложения, во–вторых, евреев можно было не выпускать из Союза под предлогом их участия в секретных разработках. Защищать докторские диссертации им было также непросто, т.к. это открывало путь к администрированию. Директоры институтов должны были быть “лояльными” к своей стране. Приведу лишь пример с Олегом Тозони, заведующим отделом в Институте кибернетики, который на мой взгляд, был ведущим теоретиком и специалистом по расчету электромагнитных полей не только в Украине, но и во всем Союзе, и которому препятствовали в академии из-за его прозападных взглядов. Как и его ученику, Исаку Маергойзу, который не мог защитить докторскую диссертацию. Оба эмигрировали в США. (Об отношении к ученым еврейского происхождения в СССР можно почитать в “Воспоминаниях” академика Сахарова, который, вопреки расхожему мнению, сам не был евреем).
После “падения коммунизма”, около ОВИРа в Киеве, начали собираться очереди. Я видел этих людей (это были евреи), и ловил себя на мысли, что хочу быть рядом с ними, в очереди. Но мне некуда было ехать.
Распад Советского Союза я принимал как должное. Мне казалось, что теперь Украина сможет построить справедливое, эгалитарное общество, без коммунистических бонз, без подчинения “Москве”, без дикриминации евреев и преследования диссидентов. Но с приходом независимости (буквально подаренной Ельциным), ситуация начала изменяться не в лучшую сторону.
С самого начала, мое отношение к украинским националистам было неопределенным, и я даже им симпатизировал. Но мы мало что о них знали. Знали, что они живут где-то на Западной Украине, всегда противодействовали советскому режиму, одно время сотрудничали с немцами. Но это была далекая история, по крайней мере, для меня и моей среды. Появившееся движение “Рух” во главе с бывшим диссидентом Черноволом, давала шанс Украине на построение цивилизованного демократического общества. Но поднявшаяся снизу муть и противодействие старых гэбистских кадров, быстро свела эти шансы на нет.
С приходом независимости, эмиграция возросла не только среди евреев, но и русских. Незаметно я очутился в культурном вакууме. Переход на украинский язык в институтах и академии наук был болезненным для многих людей, в том числе для меня. С уходом России, язык и книги - все, что у меня осталось. Теперь они были не в почете. Некоторые мои знакомые, всю жизнь говорившие на русском, в порыве патриотизма, решили перейти на украинский язык. Даже мой ближайший друг, с которым у нас было столько общего, стал вдруг “щирым украинцем” - метаморфоза, которая меня удивила и огорчила. Между нами возникла дыра.
Возрождение украинской культуры (само по себе нормальное и достойное явление) все больше стало принимать враждебный по отношению к русским характер. Как если бы именно русские *люди* были ответственны за вековое принижение украинской нации и не давали ей примкнуть к просветленным народам. Русские стали называться варварами, ордой, и, что еще хуже, “коммунистами”. Это был уже вызов моему самосознанию. Я почувствовал оскорбление памяти моего отца, коммуниста, столько сделавшего для Украины.
Надо сказать, что я всегда критически относился к советскому строю, не был коммунистом, часто спорил с отцом. Но после начавшейся в Украине кампании по дискредитации всего советского, а впоследствии и запрета всех левых партий (при нынешнем президенте), я почувствовал себя левым диссидентом.
После обретения независимости, к власти в Украине пришла та же номенклатура, быстро сменившая коммунистическую риторику на националистическую. Обманутый народ так и остался в подчинении у власти. Гражданское общество не смогло организоваться, отчасти по объективным причинам (социальное и национальное разобщение, классовое расслоение), отчасти благодаря хитрому противодействию власть имущих, посеявших межэтническую рознь. Лозунгом стало не равенство и справедливость всех перед законом, не диалог культур, а личное обогащение. Предлагалась, так сказать, плутократия вместо демократии. Сегодня Украиной правит горстка олигархов и обслуживающая их “элита”, обосновавшаяся в Киеве и других крупных городах. Это очень напоминает Средние века. Они защищены от народа своими армиями. Они ездят в дорогих машинах и посещают салоны красоты. Это одна Украина. Вторая Украина ездит в электричках и кое-как выживает. У них может быть теперь один язык, но они никогда не поймут друг друга.