У старшей дочери уже были три попытки суицида. ( Катерина Мурашова )
Что же дальше?— Да она такая веселая раньше была! — всхлипнула мать. — Играла всегда с младшей Машей в магазин, в столовку, цветы любила, букетики мне собирала. Мы к моей матери на лето на Кубань ездили, так она там у девчонок в игре всегда была заводила.
— Ваша мать жива?
— Да, тьфу-тьфу-тьфу! У нее там хозяйство, и отчим мой — хороший человек, своих детей у него нет, так он и ко мне, и к моим детям всегда по-доброму…
— Это станица? Там есть школа?
— Ну конечно, я сама там училась.
— Вы отправите туда Асю. Насовсем. Переведете в ту школу. Объясните вашей матери, что это вопрос жизни и смерти.
— Но Ася же решит, что мы от нее хотим избавиться.
— Да ведь так оно и есть. И ей больше нечего будет бояться. И нечем козырять. Все точки над «и» расставлены, можно начинать с чистого листа.
— А вы можете сами поговорить с моей мамой? Она сейчас как раз у нас гостит.
— Могу. Это удачно.
— И еще я должна проконсультироваться с нашим психиатром.
— Разумеется.
Психиатр все одобрил и, надо думать, вздохнул с облегчением. С бабушкой я поговорила. Она оказалась очень здравомыслящей и уже сама не раз обдумывала то, что предложила я.
* * *
— Вы хотите от меня избавиться! — сказала Ася.
— Да, мы бесконечно устали, — согласились родители.
— Тогда я здесь умру, и вам сразу станет легче.
— Не успеешь, ночью мы тебя покараулим, а утром поезд и вы с бабушкой уезжаете.
— Если по дороге надумаешь в Анну Каренину сыграть, — погрозила пальцем бабушка, — я тебя вагонным веником отхожу, он там всегда в уголочке стоит.
* * *
В станице Ася сначала вела себя байронически. Лежала на диване и глядела в потолок.
— Может, у нее с желудком чего неладно? — спросил дед жену.
— Я никому не нужна, от меня отказались родители, у них осталось два нормальных ребенка, и теперь я у вас умру, — сообщила старикам Ася.
— Да, — вздохнула бабушка. — Меня та докторша предупреждала. Ну что ж, умрешь, тогда похороним. У нас кладбище утешное, солнечное, на взгорке. Будешь со всем родом лежать. Там ведь и мои родители похоронены, твои прадед с прабабкой, и первый муж, дед твой. Можем вот хоть завтра сходить, я тебе свое заготовленное место покажу, и ты посмотришь, себе место выберешь, раз уж вскорости собираешься…
Ася смотрела, вытаращив глаза.
— Только вот сначала в школу зайдем, — продолжала бабка. — Там девчонки уж меня спрашивали: правда ли, что ваша внучка из Питера будет у нас учиться? Которые из них ведь и помнят тебя, как вы маленькие-то играли и ты все придумывала.
Потом Ася пошла в школу.
Бабка пригрозила:
— Ты уж им про свою дурь-то не рассказывай, а не то подумают сразу, что психическая, не отмоешься потом. И мы с дедом никому не расскажем. Чего позориться-то?
Станичные девочки смотрели на столичную с интересом и ожиданием. Но это было совсем другое ожидание, не то, к которому она привыкла за последние годы. Девочки ожидали рассказов про «другую» «столичную» жизнь. Ася приободрилась. Вспомнила былые навыки, начала что-то придумывать. Общаться ей всегда нравилось, она это умела и любила. К тому же ей нравилось и возиться в земле, выращивать цветы и всякое другое. Жизнь в станице давала для этого все возможности.
Почти через год Ася под огромным секретом призналась вновь приобретенной подружке в своих «самоубийственных» подвигах.
— Ох и дурная ж ты тогда была! — ахнула та, испуганно прижав ладони к щекам.
— Дурная, точно, — подумав, кивнула Ася.