В 70-е годы ХХ века приключилась поучительная история с лесогоном шахты им. Н. А. Изотова, бывшего Г/П «Артёмуголь».
Лесогон – это тот же ГРОЗ, что и на остальных шахтах Донбасса и прочих угольных регионов, только специфика профессии несколько иная, и пьёт больше. Относительно сложившегося стойкого мнения о тяге лесогонов Центрального района Донбасса к спиртному, можно было бы и поспорить, потому, как озвученное предположение основывается исключительно на фольклоре.
Народная молва любит преувеличивать, особенно в магазинных очередях, разные случаи, приключившиеся в политике или на производстве. Не столько дела, сколько бабки языками чешут! Одна старуха болтнёт, другая приумножит слух, а у третьей сумасшедшей – в каком-нибудь отделе статистики работает дочь; и для того, чтобы показаться в обсуждаемом вопросе более осведомлённее своих подружек, последняя ссылается на мифические данные, которые лично читала… Так и рождаются легенды о лесогонах – беспробудных пьяницах.
Судя по историческим хроникам, в середине XV века, во Франции встретить трезвого человека было весьма проблематично. Аналогичные вещи описываются в итальянских анналах.
Про северного соседа известно, что его мужик до смерти работает, а до полусмерти пьёт.
Мировая статистика чётко свидетельствует: как французы, итальянцы начали бухать с северными мужиками в ХV веке, так до сих пор и не остановятся, занимая верхние строчки в рейтингах по количеству алкоголя на душу населения. Но подобная трактовка рассматриваемого вопроса, тогда означает, что лесогоны ЦРД – святые. Бывает – выпьют, не без того. Иногда меры, выпитой одним шахтёром, хватило бы на пятерых французов. Только результат был бы диаметральным. Утром французы умерли, без покаяния, а лесогон проспался и пошёл на работу, как ни в чём не бывало. Так-то…
Кстати, последние сообщения прессы пестрят заголовками статей, в которых американские врачи, в результате исследований, доказали: ежедневное употребление алкоголя в малых дозах не отражается пагубно на здоровье человека, а как раз – наоборот.
В один прекрасный день лесогон Василий, по выезду из шахты, удачно попал на хорошую поляну, что в простонародье означает: у бригады была банка. Компания оказалась весёлой, доброжелательной. Выпили всё, съели тоже. Стоит напомнить, что дело было до перестройки, поэтому провианта хватало на всех.
Путь, которым Вася пришёл домой – не запомнился. Выходит, вернулся на автопилоте – нет других вариантов. А иначе быть не может. Да и идти ему было недалеко – шахта почти рядом находится.
Утром Василий почувствовал небольшое недомогание. Это не был похмельный синдром. Просто пропал аппетит, и отсутствовала обычная сухость во рту.
Вася отметил, что организм повёл себя несколько странно, выходя из обычной колеи. Но он не переживал – сегодня выходной день, а завтра будет как огурчик.
Скоро отходить ко сну, но Василий так и не притронулся ни к еде, ни к питью.
Утром ушёл на работу, не прикоснувшись к завтраку.
Взяв три дня отпуска за свой счёт, вернулся домой.
Так сложилось, что Вася жил в примах. Поначалу с женой перебивались с жильём, а потом, после неожиданной смерти тестя, решили не метаться по жизни. Родилось двое детей. Хозяйство налажено – руки золотые у молодого хозяина. Мама больше не ворчит – хоронить-то некому.
- Допился – кусок в глотку не лезет, - тёща констатировала факт потери аппетита.
Зять промолчал, поэтому назревавшая полемика не получила ожидаемого продолжения.
Прошли сутки. Василий по-прежнему отказывается от пищи.
Семья пыталась найти здравое объяснение неожиданному явлению, но не нашлось ни одной зацепки.
Мини-отпуск закончился – у Василия полная апатия к еде. Редко сделает маленький глоточек воды и всё.
Жена в шоке, тёща ходит темнее грозовой тучи – скоро нужно огород на зиму копать, а зятёк, есть подозрение, скоро задышит на ладан.
Пошёл Василий опять на шахту – «сдаваться», потому, как сложилась патовая ситуация, а очередной отпуск полагался в декабре, который ещё ждать и ждать. Начальник участка, оценив затруднительное положение, в которое попал его рабочий, сам уладил дела с переносом, и Вася отправился на отдых.
Прошло ещё три дня беспричинной голодовки. Тёща с женой начали потихоньку его поклёвывать: пора бы уже и в больницу обращаться.
Вася, чувствуя, что с ним точно случилось нечто нехорошее, которому нет логического объяснения, сопротивляться не стал.
На седьмой день голодовки, флюорография сделана, все анализы взяты (не ест, не пьёт), кроме простейших…
Докторша сразу заартачилась, мол, как это без анализа кала и мочи хотите больничный получить? Такого случая за всю историю существования шахты не было, и вы без кала – только через мой труп…
Пришлось опять терапевту дополнительно объяснять, что именно того, чего она желает лицезреть, на данный момент просто не существует в Природе. Потом ещё раз… И только после третьего растолковывания в её голове сложилась понятная картина.
На следующий день Василий, как положено, пришёл на приём к своей лекарше.
Зачем-то опять врачиха перебрала бумажки с данными его анализов, с умным видом послушала грудь при помощи стетоскопа, пальцами через свою ладошку постучала по спине. Заглянула в рот (оно ей надо?). Сделала запись в карточке, вздохнула, посмотрела на Васю грустными глазами (будто он пришёл больничный лист покупать, а сам жлобится), и задала, с точки зрения пациента, глупый вопрос:
- Вы сами пришли в больницу?
- Нет, с женой.
- Пусть войдёт, а вы пока подождите в коридоре.
Что и было сделано.
- Даже не знаю с чего начать. Дети есть у вас? - врач издалека завела разговор.
- Двое.
В мягкой форме терапевт объяснила Васиной жене, что у её мужа – рак желудка в последней стадии, и, если он протянет ещё месяц, то это очень хорошо. Процесс необратим. Готовьтесь к похоронам. Только сейчас не стоит ему сообщать о болячке, а то происходят случаи, когда люди, узнав о скорой смерти, сразу сами вешаются. Закончила свою скорбную весть словами: «Зачем вам в роду пятно самоубийцы?».
Выйдя из кабинета, на немой вопрос в глазах мужа, собравшись с духом, нашлась ответить:
- Завтра сама приду за рецептом…
Жене пришлось взять отпуск на работе, и начали они с мамой готовиться к похоронам Васи. Тайком от будущего покойника, в летней кухне, куда он не заходил с начала болезни, нагнали самогона, и спустили его в погреб.
Тёща самостоятельно перекопала огород.
Вася бросил курить, потому, как новая напасть свалилась на его голову: стал одолевать сильный кашель. И кашлял так, что любопытные соседи, выглядывая из-за забора, были похожи на вороньё, ожидающее нужного часа. Заметив усиленное внимание к своей персоне, Василий плевался и уходил в дом.
Прошло недели три с начала голодовки.
По привычке он продолжал выходить во двор: садился на крыльцо, любовался садом, долго смотрел на шахту, нависающую тёмной громадой на краю посёлка. Ушли в прошлое дни, когда особое удовольствие доставляла картина аккуратных земельных грядок, вокруг которых колдовала тёща с лопатой.
По календарю – вчера наступила середина осени, а сегодня солнце светит, словно в конце августа. Дети ещё не пришли из школы. Василий сидит на крылечке, подстелив старую фуфайку.
Жена с мамой возятся на кухне. Что-то у них пригорело. Тёща открыла окно для проветривания. До Васи начали долетать обрывки разговора. Услышав своё имя, он встал и незаметно подошёл к окну, а когда вслушался, то ужаснулся. Воедино соединив кусочки подслушанной беседы, он понял, что речь шла о его скорых похоронах.
То-то он удивился, когда во время последнего визита, врач сказала, что он может прийти через месяц, тогда ещё подумал о светлых переменах в системе Минздрава:
- Наконец-то, к больным начали относиться со вниманием, а не, как обычно, по-драконовски, когда, особенно после гриппа: температуры нет, кашель с ног валит, а она выписывает на работу.
Поначалу Вася растерялся. Растерялся – мягко сказано. Закружилась голова, ноги словно подломились и начали произвольно сгибаться в коленях. Успев схватиться за перила крыльца, и цепляясь за них, кое-как вернулся на своё место. В виду ослабленности, он не смог должным образом отреагировать на известие, что жить ему в лучшем случае осталось всего пару недель.
Житие сорокалетнего мужчины быстро прокрутилось перед глазами. Да особо и вспоминать было нечего: школа, армия, работа, женитьба, рождение детей.
- Какой удар в расцвете сил! - тёмной тучей захлестнули горестные мысли. - Детей жена поднимет, она у меня серьёзная: всё для дома, для детей. А я…
А что я?..
Умирать-то не хочется! Жить по-человечески только начал, и умирать?!
Не хочу! Не имею права! Дети!
Надеюсь, ребята не осудят, что банку за отпуск не поставил.
Быть может, слазить в погребок? - пришла новая идея. - А там глаз увидит закупорки – желудок чего-нибудь попросит, - наивно подумал: - Поем, возможно, смерть отодвинется?
Прихватив фуфаечку, Василий вошёл в надземную часть погреба, включил свет и неторопливо опустился вниз. В этом году женщины особенно старались консервировать овощи, а ещё тушёнки наделали (летом кабанчика зарезали), но пробу ещё не снимали. И чего тут только не было…
Глаз скользнул в правый угол, под полки, где отдельно стояли три десятилитровых бутыли с водой, сиротливо прижавшись, друг к другу.
В голове не укладывалось: зачем воду хранить в погребе?
- Дуры! - Вася чётко подвёл знаменатель, обвёл взглядом полки с натурпродуктом, вздохнул, и направился к выходу. Поставив ногу на ступеньку, замер, и обернувшись, вонзился взором в бутыли.
- Ну, ладно, тёща – дура. Это понятно, но жена не будет водопроводную воду складировать!
Развернувшись, подошёл к стеклянным ёмкостям. Нагнувшись, держась одной рукой за полку, второй снял капроновую крышку с крайней бутыли, сунул палец в жидкость, затем в рот.
- Твою мать! Самогон! Столько времени молчали!
Вася присел, всё ещё придерживаясь рукой, и повторно снял пробу пальцем, не веря, что столько водки может оказаться в одном месте, а именно в его погребе. Посмотрел на ряд банок с помидорами, среди которых сливки выделялись своей формой.
- Сливки, должно быть, получились вкусными?
В голове опять появилась настойчивая мысль о долге перед бригадой. Вася быстро её прогнал.
- С другой стороны, мне всё равно скоро умирать, - начал он рассуждать, - а умру, не попробовав нового урожая – грех неотмоленный…
Долго Вася не колебался. Здравые мысли взяли верх и он пошёл в летнюю кухню. Только переступил порог, в нос ударил запах: весело булькая, играла бражка в двух четырёхведёрных кастрюлях.
- Ох, и… такая, - нелестно выразился в адрес тёщи. - Надумала весь посёлок напоить на радостях, что ли?
Взял стакан, тарелку, ложку и открывалку. Нашёл четвертинку чёрствого хлеба. Прихватил с собой старенький будильник. Вернулся в погреб, предварительно забрав ключ от замка, и закрылся изнутри, чтобы никто не мешал.
Первым делом Вася через силу, прямо из банки, сделал несколько небольших глотков абрикосового компота. Первый глоток, смочив пересохший рот, словно раздвинул миндалины, второй уже пошёл несколько легче… Перевёл дыхание. Почувствовал, как желудок наполнился тяжестью. Покачался из стороны в сторону. Услышал, как внутри забулькало. Улыбнулся, представил тёщу, снующую по сараям и саду в поисках зятя. Хищно бросил взгляд на три ведра самогона.
- Умирать, так с музыкой.
Сначала открыл баночку любимой баклажанной икры, и съел несколько ложек. Во рту приятно загорчило, рот заполнился слюной, а в животе слабо заурчало. Затем из деревянных ящиков и старой одежды, висевшей на лестничном спуске, соорудил подобие кресло-дивана, верх которого застлал фуфайкой. Открыл несколько банок с закупорками и бутыль с водкой. Начался предсмертный пир…
Примерно через час раздались крики – звали исчезнувшего кормильца. Разомлевший Вася только довольно улыбался, представляя тёщу, мотающуюся по двору.
- Мама, он в погребе!
- Доця, он ушёл куда-то, собака такая!
- Да нет же, калитка со двора закрыта, а в погребе свет горит.
- Но погреб-то закрыт, а он пошёл со своими друзьями-алкашами прощаться, - тёща настаивала на своей версии. - Через забор, наверное, перелез – следы запутывал, хвороба окаянная.
«Собаку» Вася простил бы тёще, потому, как работа у него такая – собачья, да и лесогонов нередко в шахте, шутя, так обзывают. А вот «хворобу» – ни за что!
Василёк потянул ещё соточку, крякнул, закусил помидорчиком. Рукавом вытер рот и, возмущаясь, громко произнёс:
- Надо же, сроду такой вкусной водки не готовила. Старая вешалка!
До жены донеслось высказывание в адрес мамы, поставившее точку в поиске. Прения по поводу, где искать Василия, прекратились.
Тёща, подойдя к погребу, посмотрела в щёлку деревянной, но крепкой двери, потом постучала по ней:
- Васенька! Зятёчек, открой дверь. Мне нужно картошечки взять.
Зятёчек пропустил мимо ушей неожиданную просьбу. Да он и занят был – очередную стопку наливал (пил из стакана, но наливал понемногу).
- Василий, а я электричество выключу. Будешь на тёмную сидеть.
- А выключишь свет – я тебе здесь всё перебью. Обещаю! Всё равно мне умирать!
Может быть, и, как собаку, похороните, без людей? Так дешевле будет.
Уходите отсюда! Иначе я за себя не отвечаю…
- Пойдём доченька, пусть пьёт, - тёща пошла от погреба, уводя дочку за руку. - Раньше окочурится – раньше похороним.
- Мама, как можно?..
- А что? Ты у меня девка видная. Дети не помеха. Я помогать буду…
Дочка заплакала, вырвав руку, побежала по дорожке к дому.
Просидел Василий в погребе, вернее, пропьянствовал от двух до трёх дней. А потом его сильно стошнило. Выбежать из погреба он не успел, поэтому содержимое желудка осталось лежать возле двери, на крохотной площадке. Вернувшись вниз, компотом пополоскал рот. Затем из банки, через не могу, попил компотика.
Если в желудке осталось ещё что-то непереваривамое, то его опять стошнит, и он окончательно очистится. Но обошлось. Больше позывов не было. И вроде бы он, впервые за отпуск, почувствовал себя лучше.
Василий поправил ложе, плеснул полстакана…
- Хорошо пошло-то как? - удивлённо хмыкнул, закусил помидором. - Будто в старые добрые времена, - дожевал последний кусочек сухаря, и уточнил про «времена». - До смерти…
Воздух стал каким-то спёртым. Василий подошёл к месту, где в потолок была забетонирована труба вентиляции. Поднял голову, всматриваясь в трубу – неба не видно. Следовательно, кто-то закрыл отверстие.
- Кроме маменьки, не кому. Не мытьём, так катаньем. Хорошо ещё, что не принялась выкуривать. А у неё на это точно ума хватит. Надо сделать вылазку, и песка принести – присыпать у двери, - решил Вася и направился к выходу.
Открыл замок. Выключил свет и распахнул дверь. Солнечный свет больно ударил по глазам. Освоившись, он посмотрел под ноги, чтобы не вступить в бывшее содержимое желудка.
То, что бросилось ему в глаза, не поддавалось скорому осмыслению.
Из середины лужицы, на пару сантиметров выглядывал кусочек толстого полиэтилена. Он мог голову дать на отсечение – его здесь не было, когда закрывался в погребе.
- Значит, - мысль обожгла простотой…
Выйдя на свежий воздух, он глубоко задышал, чувствуя физическую слабость, но понимая, что болячка начала покидать измученное тело. Ощущение близкой перемены в жизни наполнило сердце спокойствием и уверенностью в несокрушимости его силы духа.
Полиэтиленовый обрывок он забрал, помыл. Долго гадать не пришлось – это был кусок колбасной обёртки.
Рентген показал наличие опухоли. Доктор, допустив ошибку, естественно, выдала соответствующий диагноз, и отправила Василия на больничный лист – умирать. С другой стороны, человечно поступила: не стала умирающего шахтёра мучить, да таскать по кабинетам, принося лишнюю боль и страдание.
На следующий день, коротко подстриженный, наутюженный, гладко выбритый Василий вошёл в кабинет врача, достал чистый носовой платочек, из него вынул клочок полиэтилена, и, положив его на стол, сказал:
- Забирай свой рак!
Больничный лист закрывала жена. Бригаде на радостях Василий выставил не просто магарыч, а накрыл славную поляну (с двумя банками и соответствующей закуской), о которой долго гуляла молва среди шахтёров. Сам не пил, и вообще он никогда больше не участвовал в коллективных гулянках.
А тёща… С тёщей он не ругался, но отношения долго оставались натянутыми – не мог он вот так просто взять и простить ей «собаку» с «хворобой»…
Фото: передний план - ш-та "Южная" (ныне закрыта), бывш. Г/П "Дзержинскуголь"; дальний план - Горловка.
17.09.2017