Очи цвета кромешной ночи, отороченные черными, густыми ресницами, под черными же бровями дугой, овальное лицо белоснежной кожи, тонкий нос с выделяющимися ноздрями, словом, краса, что ни в сказке сказать, ни пером описать, и, ты, согласишься, уважаемый читатель, что евреи избранный Богом народ, ибо, именно так, ангелоподобно, если ангелы бывают черноволосыми, выглядел лечащий врач еврейской национальности, нынешней старухи в бытность ее молодости. Под старухой разумеется та самая пожилая женщина, которую обезумевшая от алчности сестра заказала садистам на насилие и издевательства, естественно, за плату и согласованно с наркоделами. Это оговорка для непосвященных, а ты, знаком с ней из других рассказов.
Единственным недостатком в облике доктора являлось хмурое, пасмурное, даже несколько угрожающее выражение его чарующих, обворожительных глаз.
-Наверное, устает от постоянного, восхищенного внимания, и таким образом отгораживается, защищается ,- сделала вывод тогда пациентка.
По слухам, его привезли в Новосибирск истощенным и голодным ребенком из блокадного Ленинграда (Санкт- Петербурга), и простая сибирячка усыновила, выпестовала, выходила, воспитала мальчонку, чем и объясняется русская фамилия Зиновия Васильевича Маркова. Но на настоящий момент с тех пор минуло порядочно, порядочно дней. Врач превратился в сухощавого, чуть сгорбленного человека, с по - прежнему милым лицом, но черты его теперь отражали надменное, неукротимое, презрительное высокомерие. А в том, давнем прошлом, старуха считала его достойным, справедливым, заботившимся о своих пациентах доктором и вступающим из-за них в неиссякаемые конфликты с заведующей отделением.
О, как легко, как доверчиво в юности мы рисуем нужную нам приятную картинку, как идеализируем реальность, как несоразмерна наша наивность, присваивающая человеку самые лучшие, положительные качества, и как нас бьет учительница – жизнь, расставляя все по местам. Разве мы можем проникнуть в недоступные недра чужой души.
Но обратимся к повествованию. Зиновий Васильевич был женат. Супруга его тоже работала медиком, но имела ученую степень кандидата наук и, соответственно, занимала должность доцента, то есть на ступень выше по статусу, что, быть может, раздражало Зиновия Васильевича и влекло недовольство сложившемся положением, от которого страдала его гордость, вызванная тщеславием и завистью мужчины, тащившимся за впереди шествующими женщинами и дома, и на работе, и не прятались ли эти чувства за неприязненным видом, и не послужили ли причиной нижеизложенного события.
Старая женщина обедала в большой, просторной больничной столовой, открытой для всех посетителей и похожей на дорогие ее сердцу аналогичные советские заведения общепита. Ютилась столовая в здании диагностического центра, опоясанного частью прекрасного сада, к ее дверям пролегала тропинка, над серединой которой аркой обнимались черемуха с ивой, а по сторонам шептались и шелестели о чем – то сосны, яблоньки - ранетки, клены. Сад укрывал лечебные корпуса от негативных выхлопов протянувшейся неподалеку автострады, гасил производимые ею шумы. Соответственно, в обеденном зале тоже было тихо, чисто, переговаривались негромко, веяло покоем и порядком. Она усаживалась за второй столик у окна, за которым, то лил дождь и злился гром, то в стекло бил приветливый луч и трепетала вся зеленая масса, да мелькали перелетающие с дерева на дереве птицы, радуясь погожим, теплым сентябрьским денькам. И сегодня вселенная ласкала , грела взор, что еще нужно старикам? Но в мире все не просто, ничего нет стабильного, ничто не предсказуемо. Хотя… Бабушке было не до великолепия простиравшейся панорамы, ей было беспокойно и тревожно, потому что сзади устроился и не впервые Зиновий Васильевич, сторожко, исподтишка следивший за каждым ее движением, дабы свершить затеянное злодеяние. Едва она склонилась над тарелкой с пахучим, насыщенно бордового оттенка, с белым, плавающем на поверхности пятнышком сметаны борща, готовясь отправить в рот соблазнительный глоток, предвкушающий острую, пикантную кислинку, как вмиг что-то мелкими, противными крупинками застило парящую поверхность. Это он, улучив момент, швырнул в него наркотик или другое отравляющее вещество, вызывающее расторможенность, а иногда и потерю сознания. Так он отслуживал полученное предварительно вознаграждение, исполнял данное обещание. А как же? кто просто так даст деньги, только из-за них и совершаются грехи и преступные поступки. Зиновий Васильевич не имел чести быть исключением.
Задрожавшими пальцами старуха опустила ложку. Жгучая, едкая горечь запрудила, наводнила до краев отчаявшееся сердце, истребила до конца обаяние благодатного дня. Но некогда ей предаваться печали, ей нужно собраться и быть начеку, чтобы не подкрался гастар - азиат из охранников или грузчиков, и, воспользовавшись ее расслабленностью и каким- нибудь, отвлекающим всеобщее внимание случаем, оглушив ее полностью ударом по голове, затащить в подсобное помещение, насиловать, и глумиться.
Случай тут как тут подоспел.
Какой-то шорох, скользнувший в пространстве почудился старухе, словно что- то стряслось, неординарное и серьезное. Точно, женщина врач, сидевшая впереди, сорвалась с места и ринулась к крайним рядам, за ней бросилась еще одна, примечательная скептической, будто понимавшей суетность бытия, снисходительной наружностью,в розово-голубом костюме. Первая докторша была в традиционном белом халате, несколько полноватая, но очень проворная, судя по возрасту, получившая образования в СССР, голубоглазая, блондинистая. Обе врачихи засуетились над валявшейся, как увидела старуха, межу стульями молодицей с залитой кровью головой, и стоящими около нее испуганными детьми и растерявшимся мужчиной, по- видимому, мужем. Затем к ним подтянулись и другие медики, кидая и пищу, и кошельки с деньгами, и забывая про них. Все сгрудились над лежащей, лишь врач мигрант, лет двадцати семи, хладнокровно продолжал свою трапезу. Наконец, и его проняло, вразвалку, не торопясь он отправился к общей куче.
Будут ли такие специалисты, заполонившие Россию лечить и спасать вымирающий русский народ? Наверное, этот вопрос застрял у многих в зубах.
Его послали за «скорой». Бабушка полностью сосредоточилась на происшествии… и провал в сознании; снова она сидит за своим остывшим обедам, а прибывшая уже фельдшерица снимает манжетку с руки больной и что- то объясняет остальным.
Итак, употребив сумятицу, над нею, как всегда надругались, что сказалось приливом боли истерзанного тела. А Зиновий Васильевич, отдавший данной больнице несколько десятков лет, присовокупил к этому свою предавшую клятву, клятву Гиппократа длань. Он, получивший самую огромную добродетель от русской женщины, отплатил другой пагубой и изуверством.
Мрак, мрак в душах, чад, губительный чад скопился над Русью. Где ты, хоть блик, его прошивающий? Пробейся, прожги самой малой, крошечной точечкой зловонную мглу, утешь застывшее и загаженное от неисцелимых ран сердце,но - молчание царило в ответ.
Меж тем, больную понесли к выходу, блондинка заботливо обнимала плачущих ребят, успокаивала мужа.
-Вы просто врач с заглавной буквы,- сказала старуха возвращавшейся спасительнице.
-Есть еще, есть люди в России, не заложившие свою совесть за деньги, способные бежать на помощь, не помня о себе, верные клятве, как эта докторша с небесными, светящимися добротой глазами и замечательным именем Анна, что сумела она прочитать, на прикрепленной на груди бирочке. Жива надежда на воскресение Матушки Родины, или это последний отсвет заката дано было ей зреть? - старуха тяжело передвигала ноги.
Поднявшийся ветер теребил сухую уже желтеющую листву, небрежно сметенную дворниками на обочины тротуаров, подстриженные шарами, ампутированные человеком для услаждения березы жаловались друг другу изувеченными, тоже порыжевшими ветвями, солнце то припекало, то исчезало за невесть, откуда взявшимися тучами, и холодало. Осень наступала на пятки. Где-то, на той незначительной доле засеянных полей с росшими островками родными, раскидистыми, нетронутыми березами, тоже последними мерцаниями сохраненной природы, начиналась уборочная кампания, там созидательно еще трудились люди.
Люди, люди, невежественные духом, все уничтожающие ради сиюминутного удовольствия, не способные устремиться даже мыслью за линию горизонта без корыстного, меркантильного интереса, не думающие, не думающие о потомстве, распинающие, распинающие Христа ,где ваш разум? Ни зверство ли обуяло, ни семимильными ли шагами спешите назад в жестокое, дикое, кровавое прошлое – будущее, или и его нет.
Старуха мучительно вздыхая, приближалась к своему жилищу.
А Зиновий Васильевич? Он среди распинающих, почти на передовой.
Новосибирск октябрь 2018