- Если вы, Джон, - усмехнулся Готье, поправляя потрёпанную фуражку, - будете так яростно колотить в дверь, нам точно никогда не откроют - прислуга решит, что в дом ломится констебль арестовывать хозяина за обнаруженную недостачу.
- Вам бы, - оскалился Джон, - на радио зубоскалить, а не в армии служить.
- Месье де Голль был другого мнения, мистер младодемократ, - хмыкнула Дина. - И вообще, почему вы не воспользуетесь звонком?
- Звонком? - опешил Джон и принялся озираться, пока не обнаружил перед своим носом тоненькую верёвочку, которая вела к электрическому колокольчику. Готье прыснул со смеху.
- И ничего смешного здесь нет, - обиделся Джон. - Я просто не хотел потревожить хозяев дома и... и нарушить регламент.
- Нашёл дураков, - смеялся Готье, - регламент! Где в регламенте запрещено звонить в звонок?
Бормоча что-то себе под нос, Джон дёрнул за верёвочку, и на пороге появился степенный швейцар в чёрной паре.
"Чемберленовские усики", - хотела заметить Дина, но вспомнила, что раскрывать жителям других эпох будущее было вовсе не её задачей. "Я анализирую, а развилочники уведомляют".
Из уютной мягкой глубины дома послышались приглушённые шаги. Казалось, по лестнице спускался ребёнок или девушка, забывшая наставления гувернантки о степенности походки леди.
- Генрик, кто здесь? - звонкий голос с небольшим американским акцентом бодро обратился к швейцару.
- Универсальная служба, миссис Ливенс. Третьего дня пришло письмо о том, что вас навестит кто-то из старых знакомых.
- И я его... Дина? - после режущей больнее кинжального лезвия паузы перешла на русский хозяйка дома - маленькая рыжая женщина в розовом костюме-паре - по моде, заведённой Универсальной службой. - Как тебя сюда занесло?
- Доктор Дина хотела познакомить меня с симпатичными гумслужащими, - хихикнул Джон и тут же получил оплеуху от Готье.
- Доктор Дунайская пожелала навестить вас перед возвращением в родную эпоху, - объяснил герой Сопротивления миссис Ливенс. - В конце концов, вы коллеги, хоть и работаете в разных эпохах.
- Господь мой! - прижала руки к груди миссис Ливенс. Щёки её порозовели. - Дай я тебя обниму хоть!
- Лена, - покачала Дина головой, - милая, я бы с удовольствием, но не стоит. Правила категорически не рекомендуют - я ведь из другого периода.
- Ааа, - протянула миссис Ливенс. - Прости. Я и забыла, что ты почти военная. Честно говоря, таких, как ты, здесь, в викторианке, просто боготворят.
- Да ладно? - икнул от удивления Джон, но тут же смущённо опустил взгляд, дабы не сердить Готье.
- Смею вас заверить, - благостно кивнул швейцар. - Во всяком случае в этом доме глава семейства читает всем домашним "Истории из будущего" господина Стида.
- Ну, это понятно, - встрепенулся Джон. - А вам удалось эпоху либерализовать? Или двоим незнакомым мужчинам так и придётся топтаться на крыльце? Учтите, доктор Дина без нашего сопровождения никуда - таковы правила, а их она выполняет строго.
- С сопровождением?! Пять лет?! - изумилась миссис Ливенс. - Как же ты выжила?
- Я знала, на что шла, - лучисто улыбнулась Дина, снимая обтянутую зелёным сатином шляпку. - Так ты пустишь мальчиков в дом?
- Конечно, - завертелась Лена. - Лайонел в курсе. Да и он не стал бы возражать.
- Лайонел? - Дина всё ещё отказывалась верить своим ушам.
- Мой супруг. Тот самый мистер Ливенс с фотографий из сети. Неужели ты не следила?
- У меня не было доступа. Прости. Связь с родным периодом шла исключительно на науку.
- Ох, - вздохнула миссис Ливенс. - Бедняжка!
- Ничего страшного, - Дина помотала головой. В какой-то степени мне даже нравилась такая жизнь. Чувствовать, как делаешь что-то важное...
- Знакомое ощущение, - кивнула Лена. - Оно настолько привязало меня к эпохе, что я решила здесь остаться.
Последняя фраза оглушила Дину. Доктор не помнила, как прошла по освещённому газом коридору в столовую, как нос защекотала пыль изысканных ковров и ковриков, как университетская подруга Лена Пыжикова, а ныне миссис Хелен Ливенс, леди Лефтаппер, ворковала, заваривая чай с тяжёлым ароматом бергамота. Как эта птичка самого высокого полёта, поучившаяся в трёх университетах, увлечённо читавшая Гао Синцзяня и Ноама Хомского, решила стать домашней викторианской уточкой, пусть и в либеральном варианте? Да, такие, как она, сделали всё возможное - теперь девушкам в пансионах не привязывали к спинам палки, юношей ими не пороли, бедняков не клеймили "падшими", а женщин - неразвитыми. Но это трудно было сравнить со свободой родного XXI века - непредсказуемого, угрожающего, порой зубастого, но всё же вольного. Как такое возможно?
- Поближе пообщавшись с Лайонелем, я поняла, что викторианка не так уж и плоха, как её расписывали господа из комиссии "Побед", - доставала Хелен печенье с черникой. - А два года заботы о других научили меня больше ценить заботу о себе. И меня словно осенило - какая разница, где чувствовать себя счастливой? Почти как во время моей поездки в Чикаго. А с Лайонелем и подопечными я и была счастлива. И я решила продлить этот момент на как можно более долгий срок. Остаться с тем, что я люблю.
- Даже пожертвовать некоторой свободой? - чернота чая глядела Дине прямо в душу.
- Всегда приходится чем-то жертвовать, - пожала хрупкими плечиками миссис Ливенс. - А у тебя что?
- Как и в университетские годы - ничего, - вздохнула Дина. - Объявление войны, диссертация, карточки, выращивание капусты. Карточки, защита, бомбёжки. Бомбёжки, бомбоубежища, аспиранты, карточки. Выращивание капусты, работа на хабилитатуса, бомбоубежища.
- Да ладно тебе, - смачно отхлебнул чаю Джон. - Даже про Францию не расскажешь? И про Шах...
Ретивого несостоявшегося моряка схватил за шиворот Готье и зашипел:
- Молчи, умоляю! Все гостайны разболтаешь, голова два уха!
- Изззвините, - поёжился Джон и переключился на расхваливание хозяйского печенья.
- Вы его извините, мадам, - снял фуражку Готье, обнажив залысину. - Совсем парня в Арденнах контузило.
-Но месье Готье, - торопливо зашептала Дина, - это ведь Джон, а не Хэнк.
- А то я президента от госсекретаря не отличу, - съязвил руанец, пока Джон поедал глазами ставшую аппетитной хозяйку. - Но нельзя же так позорить союзников и показывать, каких тупиц они выбирают себе в главы государства.
- Значит, теперь в родную эпоху? - кокетливо поправила причёску Хелен. - Снова к грантам, диссертациям, неоконструктивизму и smart power?
Дина скупо кивнула. От чая и рассеянного газового освещения её клонило в сон.
- Наверное, для меня это и есть счастье, - посмотрела доктор в окно. На город опускался туманный сумрак - совсем как в детективных рассказах с уроков французского.
- Значит, мы обе нашли своё? - в глазах Хелен блеснуло что-то похожее одновременно на надежду и тревогу. На этот раз пожала плечами Дина.
- Счастье - понятие относительное. Очень меняющееся во времени.
- Да, по мне это очень заметно, - расхохоталась Хелен. - Никогда не знаешь, в какой момент найдёшь себя и его поймаешь. Когда поймёшь, что устал от своей прошлой жизни. Или не устал - просто... надоело. Приелось, скажем так. А то, что ты считал смыслом...
Готье встал из-за стола, кивнул хозяйке и подал знак Джону. Дина дёрнулась, но мягкая рука Готье, скользнувшая по плечу, успокоила её.
Солдаты удалились в коридор. Соученицы остались наедине. С минуту над домом висела мрачная, как тьма за окном, тишина. Слышно было только пошаркивание швейцара.
- Знаю, - вздохнула покрасневшая Хелен, сложив руки в замок, - сейчас ты меня осуждаешь... Как и все остальные. Как родители. Как Лиза, как Аника, как Густав.
- Ничего подобного, - тряхнула головой Дина раздражённо. - Ты всегда стремилась прожить классную жизнь. Ты и сейчас стремишься к этому и остаёшься верна своим принципам. Я никогда это не осуждала.
- Не осуждала, - пригубила чаю миссис Ливенс. - Но и не понимала, хотя понимания мне и не хватает. Ты ведь была человеком долга. Им и остаёшься.
- С чего ты взяла? - в голосе Дины слышались испуг и возмущение.
- Ну, это было видно в университете. Даже когда тебя что-то раздражало, ты пересиливала себя и продолжала это делать.
- Я видела цель, - Дина заёрзала на стуле, как когда-то в детстве, перед родителями. - И к ней шла.
- Потому ты так раздражаешься моему вопросу? - расплылась в улыбке Хелен.
- Может, и поэтому, - оскалилась Дина и тут же поёжилась. - Прости...
- За что? - недоумевала Хелен.
- За то, что тебя не понимаю. Как бы не старалась. Да, жизнь для себя - одно из благ, но...
Слова застряли у доктора в горле.
- Но что? - Хелен продолжала улыбаться.
- Ты была профеминисткой, - тараторила Дина, - активной волонтёркой, одной из лучших кандидаток на социальную работу в рамках программы "Victory for victorians". На тебя возлагали много надежд...
- Оправдывать чужие надежды - совершенно неблагодарное занятие. Не нужно было проработать семь лет в викторианке, чтобы это понять. Может, у вас, во втором военном периоде, по-другому, но у нас так.
- Но ведь ты видела своё счастье именно в активности. Увидеть мир, познать, научить, освободиться, наконец! А теперь всё кончено?
- Не знаю, - тряхнула рыжими кудрями Хелен. - Может, на время. Счастье ведь меняется - с активного на пассивное. Сейчас у меня этап пассивного счастья - я живу жизнью героинь романтических фильмов о девятнадцатом веке, и пока мне это нравится.
- Трогательно, - повела густой бровью Дина. - Мне такое кино претило - я больше любила про разведчиков и дипломатов смотреть. И про тех, кто выполняет долг человека.
- Помню-помню, - убрала Хелен чашки со стола и лукаво подмигнула. - Можно вопрос из прошлой жизни?
- Ну?
- Любимая историческая личность?
- Анри Дюнан, - бросила Дина. - После Малалы Юсуфзай, естественно.
- Ты всё такая же. В этом, видимо, твоё счастье - меняясь, не менять свою суть. Или душу - как священники говорят, - Хелен отвернулась, чтобы Дина, полуучёная-полувоенная, не видела, как она, отличница, ставшая викторианской домохозяйкой, роняет кукольные слёзы.
Кукушка на часах прокуковала семь раз. На улице послышался окрик кэбмена. В дверном проёме показалась физиономия Джона.
- Мисс Дина, за нами прибыли. Прощайтесь со своей подругой, мы с Готье вас ждём.
Хелен обняла Дину за плечи и поцеловала в щёку.
- Ну что, прощай?
- Скорее, до свидания, - выскользнула доктор из её объятий. - Кто знает, как изменится твоё понимание счастья потом.
- Это точно. И тебе удачи в реадаптации!
Последние слова донеслись до Дины уже на улице, сквозь занавесь лондонской мороси.