Виктор Потанин. СВЕТЛЫЙ ЛУЧИК НАД СОСНОВЫМ БОРОМ
Виктор Потанин: «Господь никогда не оставит Россию»
Писатель Виктор Потанин живет в Кургане. Но сегодня в Москве он объявлен Лауреатом Патриаршей литературной премии 2018 года. Мы беседуем о творчестве, литературе и святости, и о духовных фундаментах жизни.
Виктор Федорович, что оказало влияние на ваше творчество?
Исповедь свою я начинаю с бабушки, с моей несравненной Екатерины Егоровны. Она была старообрядка. Абсолютно неграмотная – а душа у нее была шекспировская, как у многих старообрядцев. Вообще, старообрядцы, на мой взгляд, и сейчас любое дело, которое берут, не только доводят до конца, но и делают очень чисто, аккуратно, достойно. К тому же у них строгая мораль. Моя бабушка наказывала мне: не пить, не курить, будешь жениться – должна быть одна жена, будут детки – живи ради деток. Вот круг ее семейных наказов. Но самое главное, она несла в себе сокровищницу народного языка. Помню, когда я уже бы взрослым, закончил Курганский педагогический и Литературный институты и работал журналистом, то искал свое лицо, свой собственный почерк. В чем кроется своеобразие? Журналистика и подлинная литература схожи в том, что опираются на очень хороший язык. Я приезжал в свое родное село Утятское (ныне Курганская область – А.Ч.) раскрывал все форточки. А внизу сидела на лавочке моя бабушка. К ней приходили старушки и старички и говорили о своем житии-бытии. Вы знаете, какой у них был язык! Притаившись в створочке окна, как какой-то диккенсовский мальчишка, я записывал их истории. Многие мои рассказы зародились из этих подслушанных разговоров.
Большое влияние оказала на меня и моя мама, которая работала учительницей русского языка и литературы в школе. Она была странная учительница: не давала домашних заданий, потому что к каждому уроку готовила целый цикл творческих работ. По такому же принципу, кстати, работал и Лев Толстой в Яснополянской школе, и многие другие наши выдающиеся педагоги. Мама направляла наше сознание на чтение русской классики. Вот мои семейные фундаменты, которые, наверное, стали главными.
Вы происходите из старинного старообрядческого рода, однако приняли крещение в православном храме. Почему?
Бабушка окунула в детстве в купель – это был чисто семейный обряд. А затем, когда я был взрослым, я уже крестился в храме. Принял ту самую веру, крест которой стоит над куполом Храма Христа Спасителя. Это было естественным ходом моей жизни. Почему я выбрал именно такой путь? Не знаю. В сущности, не вижу какой-то принципиальной разницы между старообрядчеством, и той верой, которой я сейчас живу…
А чудеса в вашей жизни бывают?
Чудеса имеют самое непосредственное отношение к нашему разговору. В послевоенное время, когда мне было лет восемь, моя мама-учительница собралась пешком в район на какое-то совещание. Разлилась река Тобол, и она мне сказала: «Витя, сиди на берегу. Когда я появлюсь на той стороне, то буду кричать, а ты найдешь перевозчика». И вот я сидел, поджидая. Где-то около полуночи увидел, как над соснами поднимается лучик, все выше и выше. Он разрастался, потом, как бы рассыпался, исчез. И вдруг на моей душе стало так светло, благостно. Лучик рассыпался, а тут и мама кричит с того берега. Понимаете? Я думаю, в тот момент ко мне прикоснулся ангел-хранитель – в виде луча, который поднялся на моих глазах. Думаю, что тот луч, поднявшийся однажды над моей родной рекой и соснами, хранит меня и в литературе. Мама тоже ощущала подъем чувств. Когда ее перевезли на наш берег, она плакала почему-то…
Кто Ваш любимый писатель?
Вы догадываетесь, конечно, кого я назову. Иван Бунин. А так, в разные периоды – разные писатели. Однажды все лето читал Леонида Андреева, заново открывая его удивительный язык. Также мне близки Распутин, Лихоносов, Белов.
Ваше творчество нередко относят к «деревенской прозе». Как вы относитесь к такому определению?
Во времена юности я попал в литературную обойму: перечисляя имена писателей-деревенщиков – Распутина, Белова, Абрамова, критики называли и Потанина. Я был очень огорчен. Увидел в этом намек, что наша проза ниже, чем интеллектуальная. И знаете, почему? Есть слова «деревня» и есть слово «дерёвня». Нескладного мужичка или женщину называют «дерёвней». Нескладную, ненастоящую литературу, также назвали деревенской… Сейчас, когда открываю Новую газету, то без конца вижу подтверждение своих мыслей. Некоторые авторы острят и пишут с иронией: «так называемая деревенская литература приказала долго жить, и слава Богу». Думаю, это была искусственная классификация. Литература может быть плохой или хорошей, вот о чем нужно говорить.
А вы бы сами как определили свое творческое направление?
Не обиделся, если бы меня назвали крестьянским писателем, хотя и в этом есть некоторая тень. Но все равно такое определение лучше звучит, чем «деревенская проза». Все писатели, которых причислили к этому литературному направлению, отличаются целостностью и нравственностью художественного мира. Все это православные, национальные писатели. Так и мне хотелось бы называться: православный русский писатель.
Можно ли сказать, что православие – основное свойство русской литературы?
Православие тесно связано с такими понятиями как Россия и Родина. Лучшие произведения всегда об этом. Исключений назвать не могу. Даже в романах Льва Толстого, у которого были очень непростые взаимоотношения с Церковью, герои действуют в духе христианской морали. Яркий пример – Валентин Распутин. Для меня он не просто собрат по перу, не просто друг, с которым связано много событий и надежд… В моих глазах он становится похож не только на великого писателя, но на святого. «Мой манифест» Распутина всегда вожу с собой, читаю с любой строчки.
К Валентину Распутину была особая, трепетная народная любовь…
Когда мы ездили по селам и проводили встречи с читателями, к нему приходили женщины-старушки, часто с грудными детьми. И вот женщина брала ладошку своей дочери и прикасалась этой ладошкой к плечу Валентина Григорьевича. Ей больше ничего не надо было! Я видел глаза этой женщины… Видел, как старухи посылали крестное знамение, когда Валентин Григорьевич выходил на сцену. Наблюдал народную, я бы сказал, истовую, православную любовь к этому человеку. Может быть, это смелая с моей стороны, мысль…
В чем проявляется святость писателя, на ваш взгляд?
Святость проявляется в ощущении слова, осененного русской православной силой. Думаю, прежде чем приступить к написанию нового произведения, он молился. Вспоминал какие-то сокровенные моменты своей жизни. У меня такое ощущение, что он часто думал о своих родителях. Еще святость его проявляется в том, что как писатель он свято хранит традиции русского искусства. Всю жизнь он защищал православную культуру – публицистикой, прозой, простым человеческим поведением, наконец. Именно Распутин мог говорить открыто с Кремлем, и делал это очень достойно и мужественно. Он писал о наших проблемах, в том числе, про страшный проект, когда собирались повернуть сибирские реки. Именно Распутин сделал так много, чтобы это не осуществилось. Поворот рек стал бы гибелью для Сибири, а, значит, и для России. Святость его, можно сказать, языком публицистики, безгранична. Что не потрогаешь в его судьбе – то окроплено святостью. Он всегда считал, что семья – это тоже основа человеческого счастья и судьбы России. Если рухнет семья, рухнет и Россия.
В одном вашем рассказе герой ведет дневник. Расскажите о значении дневников в вашей жизни?
Записные книжки рождают такой жанр как дневники. Дневниковая проза все больше и больше привлекает читателя. Даже студенты с радостью их читают. Полагаю, это тот жанр, который будет возвращать читателя к книге. Ведь темы дневников – семья, дети, друзья – близки каждому.
В Кургане Вы ведете литературную студию Курганского государственного университета. По вашим наблюдениям, какая у нас сегодня молодежь?
Такое ощущение, что она выправляется. Пять лет назад молодежь читала меньше. Сейчас лед тронулся, а подо льдом река течет. Есть надежда, что, направляя молодое сердце, Господь никогда не оставит Россию.
Анастасия Чернова
Опубликовано: «Православная беседа», 2018, № 3, с. 94 – 97.