Трудно сказать сколько моих односельчан в первый миг своей жизни почувствовали её бережные нежные руки. Поэты, писатели, артисты, архитекторы, политики… Перечень уважаемых профессий, которые каждый день на слуху, велик. С одними мы сталкиваемся каждый день, о других знаем лишь из газет и из кино, но мы как-то не задумываемся о том, что есть профессия, с которой мы встретились в самый первый миг своей жизни. Это профессия акушерки.
Благополучно появиться на свет божий – это самая первая, самая важная проблема нашей жизни, от решения которой зависит всё наше дальнейшее благополучие. Что может быть важнее - появиться на свет неизлечимым уродом или нормальным человеком?
Я долго убеждал Эрну Александровну в том, что в её годы, когда сил остаётся всё меньше и меньше, воспоминания могут скрасить одиночество. Жизнь стала другой, какой она раньше была могут рассказать лишь старики, а они один за другим уходят от нас вместе с той атмосферой, в которой прошла их жизнь. Потомкам это важно знать. Есть ведь много сюжетов из прошлой жизни, которые нельзя уносить в небытие вместе с собой. Они важны для детей, для внуков и правнуков, для бывших односельчан, для библиотеки Айского сельского краеведческого музея. Наконец, Эрна созрела, рука потянулась к перу, а перо к бумаге.
Есть женщины, которые до своих самых последних дней не теряют своей красоты, своей женственности, своего материнского света. Эрна из таких. Она всегда следила за своим здоровьем. У ней до сих пор все зубы целые. Все до единого! Медик! Положено. Тут уж никак не скажешь, что перед тобой сапожник без сапог. Улыбка хоть сейчас подавай на рекламу зубной пасты. За душой своей ей следить не надо было. Душа её всегда была на месте. Взгляд её глаз до сих пор лучистый, как и сорок лет, и пятьдесят, и шестьдесят лет назад.
Эрна Александровна Ворошина родилась в июне 1935года в семье Марии и Александра Рау в селе Брунненталь. До сентября 1941 года это село входило в Краснокутский кантон Автономной Советской Социалистической Республики Немцев Поволжья. Село основали жители четырёх немецких сёл с правобережья Волги: Франка, Норки, Гримма и Шиллинга. Брунненталь переводится на русский язык как Долина Источников.
Предлагаю вашему вниманию исповедь айской акушерки Эрны Ворошиной. Этот рассказ может заинтересовать не только моих земляков-айчан, но и всех, кто интересуются историей.
«Мама рассказывала, что мы тогда часто переезжали. Когда родилась моя сестра Ида, мы жили в Гуссенбахе. В июне 1941 года началась война, в начале сентября всех немцев эвакуировали из Республики на восток. Везли нас в товарных вагонах с продолжительными остановками. На одной из остановок мы с сестрёнкой играли камушками возле вагона. Вдруг мою сестру cхватили и увезли проезжавшие мимо цыгане. Я подняла крик и указала папе в какую сторону они уехали. К счастью, на станции была коновязь, возле неё стояли осёдланные лошади. Мой отец и ещё несколько мужчин сели на коней и догнали цыган. Сестрёнку вернули.
В Бийске нас направили в Алтайский район, а оттуда в Аю. В Ае нас расселили кого по семьям, а кого по опустевшим домам. Мы и ещё две семьи ночевали в пустующем доме возле устья Айки. Не знаю почему тот дом пустовал. Возможно, что это была колхозная контора или какое-то другое ведомственное здание. После всех переживаний я как-то не обратила внимания на то, что нас провезли по очень красивым местам. Утром вышла во двор, протёрла глаза и изумилась обилию воды. Айка журчит перед домом и впадает в Катунь. Такого у нас в Гуссенбахе не было.
К дому подошла толпа местных жителей. Мой отец вышел, поздоровался по- русски и спросил:
- Чем могу служить?
- Мы слышали, что ночью сюда привезли немцев, покажи нам их.
- Сейчас покажу. Мария, Эрна, Ида, выходите!
- У немцев рога, покажи нам настоящих немцев!
Люди в этом селе судили о немцах по карикатурам в газетах и листовках. Отец рассказал, что мы немцы из Поволжья, что мы такие же люди как русские, родились и жили в России. Люди успокоились и разошлись.
За оградой рос паслён. Мама сварила из них вкусные вареники. Этот вкус мне был знаком. Других алтайских ягод мы ещё не знали. Когда всё утряслось, нашу семью и семью дяди Ивана Шварца поселили в одном доме. Взрослых сразу же устроили на работу в колхозе, а я помогала тёте Эмилии дома по хозяйству. Её освободили от работы в колхозе из-за инвалидности.
Вскоре кончились продукты, которые остались у нас после переезда. Родителям пришлось выменивать свои вещи на картошку. Наступило время, когда мы оказались без одежды и без еды.
В январе 1942 года всех наших парней старше шестнадцати лет и мужчин младше пятидесяти призвали в трудармию. Помню, как уходил папа. Я долго смотрела ему во след. Эта картина на всю жизнь осталась в моей памяти. Наверное, чувствовала тогда, что больше его не увижу. Маму в Трудармию не призвали по беременности.
Не знаю, как нам удалось пережить самую первую зиму в Ае. Весной нам выделили огороды, соседи поделились с нами картофельными ростками и семенами овощей. К нашей радости урожай оказался хорошим.
Перед выселением мы все должны были сдать своё хозяйство властям и получить справки. И вот маму вызвали в сельсовет и сказали, чтобы она пошла в райцентр. Там нам дадут корову, если у мамы есть такая справка. Справка была. Мама пошла пешком в Алтайское и вернулась оттуда с коровой. Наша кормилица сильно истощала. Маме пришлось дорогой пасти корову на прошлогодней траве. На ночлег останавливалась в Бирюксе, в Светлом Луче и в Верх-Ае. Добрались до Аи живыми.
Вскоре мама родила нам сестрёнку Лизочку и сразу же вышла на работу. Я стала нянькой. Мама на весь день уходила на работу. К обеду сестрёнка начинала реветь. Я её укачивала на руках, но не могла ничем накормить, сестрёнка ревела до самого вечера пока мама не придёт. Лизочка насосётся и спит. После этого мы с мамой могли отдохнуть. Я очень уставала. Мне ещё семи лет тогда не было. Лизочка не выдержала такой жизни и умерла от воспаления лёгких.
Это было тяжёлое лето сорок второго года. Ели всякие корни, варили лебеду, слизун. Выжили. В то же лето получили уведомление о том, что наш отец умер в трудармии на лесоповале от истощения. В ноябре призвали всех айских немок в трудовую армию. Забирали девчонок старше шестнадцати лет и женщин, у которых были дети не младше трёх лет. Иде уже исполнилось три года и мама наша уехала в трудовую колонну на Урал. В доме из взрослых осталась лишь одна тётя Эмилия. На её попечении остались пять детей: сын Саша, дочь Лида, трёхлетний внук Андрюша и мы с Идой.
Перед тем как уехать, мама сняла пальто, отдала его Макару Яковлевичу Красильникову, чтобы он забрал корову в колхоз на зиму. Человек он был очень добрый. Весной 1943года он вернул нам корову вместе с телёнком. Ура!!! У нас на столе снова появилось молоко.
Александр и Лида работали в колхозе вместе в другими подростками, а я помогала тётушке Эмилии полоть грядки и заготавливать сено для нашей коровы. Ида с Андрюшкой тоже пытались помогать. Не всё у них получалось, но нарвать клубники на горе Весёлой,хотя бы для себя, я их научила. Получилось так, что мне пришлось в нашем доме стать самой главной помощницей.
Потом стали приходить похоронки с фронта. Погибали русские парни и мужчины. Их дети и братья стали мстить нам, немецким детям. Бросали в нас каменья. Однажды я не увернулась и мне попали камнем прямо в доб. Пробили череп. Шрам до сих пор остался. С едой было туго. Повысили налог с подворья. За год с каждой коровы надо было сдать в колхоз 400 литров молока и телёнка. Того, что оставалось нам всё же хватало. Не представляю, как бы мы жили без тёти Эмилии. Погибли бы. Мы очень любили её, добрую, отзывчивую, справедливую. Она была нам и за отца, и за мать. Умерла она в Киргизии в возрасте 84 года.
Мы часто болели, зимой простывали. Окна в доме были одинарные, спали на полу на старом стеганом одеяле, укрывались таким же. Прижимались друг к другу, чтобы было теплее. В школу я не ходила. Не в чём было. Не было ни обуви, ни одежды. Тётя Эмилия нас успокаивала, говорила, вот приедет ваша мама, тогда и пойдёте в школу. Война кончилась, но маму из трудармии не отпустили. Живя вдали от нас, она вышла замуж. Как потом оказалось за очень хорошего человека. Я поняла, что маму больше не увижу и школы мне не тоже видать. Вдруг такая тоска налетела. Я реветь. Хочу в школу! Хочу учиться! Тётя Эмилия слёз моих не выдержала и отпустила. Я побежала в школу босиком. Вприпрыжку.
Пока было тепло, добиралась до школы без проблем. Помню самый первый мороз из моей школьной жизни. На дороге грязь застыла острыми колючками, идти по ним босиком больно, а по траве холодно. Добежала до школы. Околела вся. Моя учительница, дорогая моя Екатерина Ивановна Кузнецова, обняла меня и заплакала. Посадила возле печки. Не было тогда ни тетрадей, ни учебников. Писали на старых газетах.
Я уже умела прясть, вязать и шить. Спряла и связала себе и Иде платки, чулки, юбки и кофты. Нижнего белья не было. Когда запомнила все буквы, написала маме, что сильно мёрзну. Мама раздобыла в трудармии старую шинель, сшила из неё пальто, а отчим вложил в посылку свои брезентовые ботинки сорок второго размера на деревянной подошве. Этой посылке мы все рады были бесконечно. Ботинки подходили всем. Я натолкала в них соломы, в них было теплее, чем босиком. Пальто было без пуговиц. Я подпоясалась верёвкой и меня за это прозвали Ванькой Жуковым. Училась я на четвёрки.
Тётя Эмилия варила на камельке суп. Мы отвечали за топливо. Собирали сухой бурьян по канавам, по пустырям, а на острове рубили чащу. Однажды, это было ранней весной, пока мы с Идой рубили хворост на острове, на протоке образовался ручеёк. Не помню, что это было, полынья или наледь. Мы перевернули санки и пропихнули их в ручей. Получился мостик. Переползли по веткам на другую сторону. Всё обошлось благополучно. Не всегда так везло. Однажды, шёл уже пятидесятый год, я шла через Айку и провалилась. У меня тогда уже были валенки. Кое-как выбралась, вылила воду из валенок и вернулась домой. Валенки- то нужны были не только мне.
В этом же году наш отчим написал письмо товарищу Берии, в котором просил его отпустить нас к маме. Мы ведь с Идой, так же как и все взрослые, жили под комендатурой. Отчим до войны жил в Тбилиси и был лично знаком с Берией. Берия на письмо не ответил, но позвонил в местную комендатуру, чтобы нас отправили к маме, которая в это время находилась в Таджикистане.
Тем летом мы всей семьёй пасли деревенское стадо. И вот однажды, это было где-то десятого мая, мы с Андрюшей пасли коров на южном склоне Веселой горы. Вижу, останавливается повозка. Сходит мужчина, подзывает меня к себе и спрашивает, не знаем ли мы где живут Эрна и Ида Рау. Я ответила, что Эрна –это я. Он велел мне сесть к нему и показать где мы живём. Времени на сборы у нас не было. Тётушка смогла только дать несколько сухариков, наши фотографии и документы. Упаковать это было не во что, она сложила всё в кастрюльку, и мы попрощались.
До Бийска ехали на этой повозке, затем на поезде. В Ташкенте была пересадка. Сопровождающий питался в вагоне-ресторане, мы же понемногу грызли свои сухарики. Но вскоре они закончились, и мы пили только воду. Мы и так то были очень худенькие, а за дорогу еще больше исхудали.
В Ленинабад приехали восемнадцатого мая. Сопровождающий сказал, что утром увезет нас к маме. Впереди экзамены. Я боялась, что останусь на второй год, если опоздаю на экзамен. Отстану, буду догонять с малышнёй, мне и так уже пятнадцать лет было. Мы вышли на улицу и увидели дедушку, который подметал привокзальную площадь. Я подошла к нему, показала мамин адрес и спросила, как туда добраться. Он сказал, что это не близко. 55 километров. Добраться можно на машине. Она загружается углём и поедет в Табоксары.
Нам просто повезло. В том селении мы легко нашли дом, где жила наша мама. Постучали, открыла женщина. В том доме в зале жила большая семья, а мама с отчимом жили в спальне. Эта женщина закрыла дверь, а через несколько минут снова открыла, сунула мне в руку несколько монет и снова закрыла. Я опять постучала, она выглянула и говорит: «Я же вам подала, что вы ещё хотите?» Я вернула ей монеты и сказала, что мы к маме приехали. Она все поняла, завела нас, посадила на скамейку посреди комнаты. Ведь мы были все в угольной пыли, десять дней не мытые и вшивые. Она послала свою сестру за мамой. Маме дали один час на встречу с нами. Она сожгла нашу одежду в печке, выкупала, посыпала головы дустом, дала пшено и ушла на работу до вечера.
Я сварила кашу на хлопковом масле. Очень вкусная была эта каша! Вечером пришла мама, чуть позже отчим. И тут мы с Идой поняли, что у нас теперь есть опять папа. Он был очень хорошим человеком. Двадцатого мая мама дала мне свое платье, подвязала его поясом, чтобы не наступать на подол, дала свои туфли, которые были мне очень велики. Я пошла в школу и сдала экзамен по- русскому на четыре, а все остальные экзамены на пятёрку.
Первого сентября я пришла в пятый класс. Шёл урок русского языка, вошла директор и сказала, чтобы я пошла в четвертый класс потому, что у меня не было никаких документов об образовании. Я заплакала и наотрез отказалась идти в четвёртый класс. Тут вступилась за меня учительница и сказала, чтобы меня оставили в пятом, переведут в четвертый если не буду успевать. Я очень старалась и закончила пятый класс на отлично.
На жизнь нам не хватало, несмотря на то, что мама всё свободное время подрабатывала шитьём. На следующий год нашей семье разрешили переехать в совхоз. Там нам выделили глиняный домик с огородом. Жить стало легче. Я закончила седьмой класс и поступила в медицинское училище, которое закончила в 1956 году с отличием. Работать пошла по распределению на Памир в приграничный посёлок Калай- Хумб. В районной больнице, мне выделили комнатку и приняли на работу в должности медсестры на полторы ставки медсестры и полставки акушерки. Моё окно выходило на реку Пяндж. За рекой начинался Афганистан. На ночь было приказано закрывать окно одеялом. На Памире я проработала год и вернулась домой. Там меня взяли на работу в здравпункт фельдшером.
Я очень скучала по своей любимой тёте Миле. Писала ей письма в Аю, она отвечала."
Продолжение и уточнения следуют