КУКУШКА
Рано утром, когда еще прохладно и так приятно принимать ласкающие солнечные лучи, а травы умываются обильной росой, в березовой роще раздался звонкий крик кукушки:
–Как ты? Как ты? Как ты? – задавала она свой бесконечный вопрос. Кукушка знала, кого она спрашивает: своего кукушонка. Но он был так мал, поскольку недавно вылупился из яйца и не мог ответить своей маме о своем рождении и самочувствии. Иной лесной житель воскликнул бы с восхищением:
–Ах, как заботится мамаша о своем чаде!
–Простите, я думаю, что это все-таки папаша, окраска у них больно похожая, но вот голос поставлен более четко.
–Для меня неважно он или она. Главное – один из родителей. Вот и возникает вопрос: отчего же мамаша или папаша не знают ничего толком о своем чаде? – слышится ворчливый голос трехпалого дятла, – заладили одно и то же, пренеприятнейшие особы.
Дятел добывал себе на завтрак короеда, и его звучная трель от ударов о сухую ветку березы необычной лесной музыкой разлеталась по окрестностям. Чтобы высказаться, что он думает о кукушке, прервал работу, прислушался, не отзовется ли кто на его реплику.
– Вы очень категоричны, уважаемый,– просвистела синица.– Все же, заслуга в рождении кукушонка, как ни крути, падает кукушке наполовину…
Рядом жила славка. Маленькая юркая птичка в светлом костюмчике с коричневыми и серенькими оттенками, в черном берете на головке, с короткими, редкими усиками возле клюва, что и не заметишь их с первого взгляда, на глазах у всех торопилась накормить своих малышек. Они время от времени раскрывали свои желтенькие ротики и ждали, когда в них мама с папой вбросят кузнечика или парочку оводов. Они так проголодались, что впору пускаться в рев, то есть в писк, что они и торопливо проделывали.
–Сейчас-сейчас, все получите свою порцию, – сказала мама-славка.
Но не тут-то было. Один самый крупный птенец так широко раскрыл свой огромный рот, что вся еда угодила только ему. Кормилица улетела за новой порцией, а великан-птенец так завозился в тесном гнезде от проглоченной солидной порции пищи, что вытолкнул за борт своего братца. Несчастный младенец, еще не обросший пухом, шлепнулся в густую траву и задохнулся от такой наглости.
–Ах-ах! – взмахнула ветками старая береза,– что же творится на белом свете…
Вот здесь-то мы и остановимся, чтобы собраться с духом, да только потом раскрыть трагедию семейства трудолюбивой черноголовой славки.
Весной молодая парочка облюбовала высокий и густой куст розы коричной. Он примостился рядом со старой березой, откуда видна речушка с камышами. Куст был густ, колюч и казался неприступен врагам. На нем-то и принялась птичка вить гнездо из продолговатых листочков прошлогоднего камыша, былинок пырея и мятлика, устилая дно пухом осота и кипрея так, чтобы яички, которые она собиралась снести, лежали в мягкой и теплой постели, не застудились, когда она примется выпарить птенцов. За старательной работой славки наблюдала обыкновенная серая кукушка с длинным хвостом и полосатым передником на животе. Она прилетала сюда, усаживалась на ветку березы и, восторгаясь старанием славки, куковала:
–Как там? Как там?– словно спрашивала трудолюбивую птичку.
– Хорошо там,– рассердилась вдруг старая береза, зашумела листвой, собираясь прогнать кукушку. Она-то знала наперед, почему кукушка так внимательно наблюдает за черноголовкой, знала, как коварно поступят со славкой. За свою долгую жизнь береза всего навиделась, всего натерпелась. Её гнули бури, но она стояла; мужественно переносила зимние морозы и метели. Её обливали ливни, чему она благодарна, но не раз случались досадные казусы: за холодными каплями летели ледышки, да такие крупные и жесткие, что изрядно обтрепывали ей листву-красу. Однажды корням березы крепко досталось. Кто-то весной, в сушь, поджог прошлогоднюю траву, она вспыхнула, и пожар побежал, ударяя огненным мечом, по тем корням, что бугрились черными жгутами, убегая в землю пить влагу. Охватил огненный пал и сам ствол, но толстая кора спасла. Щедрая береза любила поить людей своим соком веснами, давать веточки для веников летом, чтоб человек, уставший от дневных дел, попарил в жаркой бане свое тело. В зной она укрывала в своей тени путников, а осенью раскидывала спелые сережки далеко окрест, из которых проклевывались малютки-березки, а, поднявшись, шумели рощей рядом с матерью, рассыпая вокруг грибы подберезовики да белянки с груздями. Приходи, собирай.
–Не спеши гнать меня, старая береза, – закричала кукушка, – аль забыла ты мое добро, когда я спасла твою листву от нашествия черного гусеничного огня?
Нет, не забыла береза этой услуги, то, как кукушка жировала, поедая гусеницу, которую славка не берет. Но это не дает право кукушке так безжалостно поступать с черноголовкой, как собиралась поступить, и поступила, незаметно подбросив в чужое гнездо свое яичко. Впрочем, о каком праве можно говорить, если даже сам человек с одобрением относится к кукушке. Видите ли, она приносит лесу гораздо больше пользы, нежели славка со всем своим семейством. Так что же, ради здоровья леса можно уничтожать целые жизни?!
– Форменное безобразие, дремучее невежество,– сказал дятел.– Кроме меня никто короедов не достает из-под коры чахлых деревьев. Но я же не поступаю по-бандитски. Мы сами несем яйца, сами выпариваем малюток и сами кормим. Но эта!..
Что представляла собой эта особа, дятел не договорил, у него не выдерживали нервы, и он принялся за свою работу, чтобы немного успокоиться от своего неприязненного отношения к кукушке.
– Да-да, я видел, как кукушка снесла одно яичко и подбросила его славке,– затрещал клест.– Та, глупая, удивилась, откуда взялось такое большое яйцо, но выпарила из него великана, который теперь расправляется с бедными желторотиками, выталкивая малюток по очереди.
–Ах,– взмахнула ветками старая береза,– вот полетел в траву третий, а бедняжка славка не видит, собирая гусениц для своих малышей.
– Если бы черноголовка и увидела птенца в густой траве, она все равно не стала бы его кормить вне стен своего дома, подумала бы, что это чужой,– заметил клест.
– Странно устроен мир,– сказала старая береза,– за счет одних процветают другие. Пора обсудить образ жизни кукушки.
– Как бы не так, как бы не так! Я очень полезна для леса,– закричала кукушка,– я, почти единственная, поедаю гусеницу шелкопряда – грозу лесов! Сам человек это ценит.
А в это время огромный птенец выталкивал из гнезда последнего ослабевшего от бескормицы желторотика, настоящего хозяина этого гнезда, вылупившегося из яйца своей мамы. Малыш не знал о том, что рядом сидит его смертельный враг – кукушонок, а мама, принимая его по окраске рта за своего сына, кормит, не жалея своих сил.
– Да, я помню тот год нашествия гусеницы, – сказала береза, – ты спасла меня от страданий. Но я не эгоистка, я не согласна с твоими претензиями. Ну, пострадала бы без помощи кукушки, похворала бы, да и выправилась. Жизненные силы у нас, деревьев, велики, почвы кругом плодородные, дожди выпадают обильные, корни мы запускаем глубоко в землю. К тому же, кто не страдал, тот не знает жизни.
– Мне тоже надоело кукушкино нахальство. Кто, скажите, в здравом уме согласится ради уничтожения каких-то мохнатых гусениц жертвовать всем своим семейством? Я тоже ем этих гусениц и долгоносиков, однако не зазнаюсь так, как кукушка, – сказал трехпалый дятел.
–Твоя правда,– сказала большая синица,– мне тоже жутко не нравится имперское поведение кукушки.
– Может быть, вы возьметесь заодно обсуждать образ жизни волка, который поедает зайцев, – захохотала кукушка.
– Не стоит нам вмешиваться в миропорядок,– сказал обыкновенный удод, настораживая свой прекрасный золотистый гребень-веер с черными подпалинами на кончиках перьев,– хотя мне многое в нем не по душе, но – главное не допустить массового проявления кукушонства! Каждый должен заниматься своим делом и стараться не вредить соседу. Я за полную гармонию. Хотя, что такое полная гармония?– задумчиво спросил лесной красавец. – Возможно, наша с вами жизнь, такая, какой её сотворил Создатель, хотя кукушонства я не приветствую.
Так рассуждали соседи бедной славки, которая, выбиваясь из последних сил, дрожа от страха, выкармливала прожорливого великана, погубившего всё её семейство.