2.
Весна 1968 года
Зашплинтовав гайку, Леонид потянулся за шприцом. Ему не нравились длиннорылые ЗИСы, под которыми больше ходишь, нежели работаешь. То ли дело рафики, у которых, как у котёнка, всё в одном месте. ЗИСы хороши для парадов, когда одна лакированная машина едет за другой. Белый цвет кареты скорой помощи не для них, они сразу разваливаются, теряя свою собранную элегантность.
Дожав ручку шприца до упора и отворачиваясь от нависшей капли, Леонид обследовал все ниши в поисках разбросанного по всей длине машины инструмента, ещё раз проверил трос ручника и полез из ямы. Проходя мимо железного ящика на высоких ножках, он подцепил шматок тавота и стал втирать густую мазь в грязные кисти. За этим занятием его застал начальник цеха.
- Поработать вечером не желаешь?
- Нет, Иван Дмитриевич. Мне сегодня на занятия. Ночную езду сегодня сдаём.
- И чего на вас государство деньги тратит? Помяни моё слово. На призывном твоя солдатская судьба решится.
- И что? Права всегда пригодятся.
- Какой класс дают?
-Третий. Какой ещё?
- Когда тебя?
- 10 апреля.
- Значит, последние денёчки работаешь. И деньги тебе не нужны. На государственный кошт переходишь.
- Так точно. Вы Витьке предложите. У него на деньги всегда аппетит повышенный.
- Кроме аппетита голова ещё должна быть. С осени работает, а мозгов в нашем деле не приобрёл. Его ребята на днях за трансмиссией послали. Не знаю, чего он себе вообразил, а ведро поменьше выбрал.
- Соображает, значит. А вы говорите, мозгов не нажил. Зря только ребята этим занимаются.
- Над дураками грех не потешится. Они для этого и созданы.
- До свидания, Иван Дмитриевич.
- Я и не знала, что у тебя столько знакомых. – Анна Петровна выключила газ в духовке и повернулась к стоящему у она сыну.
- Это ещё не все собрались. Если бы и старых можно было пригласить…
- Так в чём же дело?
- Не всем ты была бы рада.
- Для такого случая стерпела бы. Не верится, что ты до армии дорос. Ведь совсем недавно в школу ходил. Заневестился, судя по телефонным разговорам, а с ней тае и не познакомил. Кто она?
- Её здесь нет.
- Почему?
- Потому что нет. И хватит об этом.
- А чем тебе блондинка не нравится? Весь вечер возле тебя крутится. И фигурка у неё и остальное прочее.
- Разглядела. Дело не в фигуре и не во всём прочем.
- Тебе виднее. Иди к ребятам, а вообще, тебе выспаться надо.
- В вагоне отосплюсь.
- И куда тебя загонят?
- В военкомате сказали, что буду служить в Московском округе. Ведь ты у меня одна. По выходным в увольнительные буду приезжать.
- А Лёвка этой зимой, где был?
- В Сибири где-то. Белку промышлял. И опять без собак вернулся.
- Ест он их там что ли? В трудную минуту.
- Не знаю. Спроси…
Уложив гостей спать там, где это было можно и нельзя и даже на пол, постелив бабкин половик, собранный из разноцветных клочков, Анна Петровна ушла на кухню, взяв с собой приготовленную для сына спортивную сумку, и который раз стала перебирать её содержимое. За несколько дней до проводов она, составив список необходимых, по её мнению, предметов, разложила их по назначению. Вещей оказалось значительно больше, чем могло поместиться в сумке. Но и собранного Анне Петровне показалось мало. Саму себя она была готова упаковать вместе с вещами, чтобы весь срок быть рядом с сыном.
Мысли всё время возвращались к сроку срочной службы. Два года – 750 дней и ночей, а ведь их надо чем-то заполнить. Два года она будет приходить в пустую квартиру, готовить только для себя и заботиться только о себе. Ждать да догонять – самые тяжёлые занятия. Чем заполнить ожидание? «Буду читать арабские сказки. По полторы ночи каждый день».
«Мать думает, что я могу заснуть в последнюю ночь. Я же не Гагарин и не Титов. У меня нервы имеются, я ими не волноваться не могу. Хотя и переживать особенно нечего. Ни я первый, ни я последний. Войн, вроде, не предвидится. А мать быстро привыкнет. И если тот майор не обманул, служба рядом с домом пролетит быстро, она и не заметит.
Другое дело Людка. На что обиделась? Просто в шутку предположил, чем может окончиься разлука на два года. Сколько таких случаев, и почему именно она должна быть исключением? Исключением чего? Проводили вместе время, и больше ничего. Жениться не обещал, гор золотых тем более.
У любви нет разума, она слепа. Как только в отношения проникают практические нотки, забота об обеспеченном завтра, любви конец. Даже запланированный завтрак – симптом неблагополучия. А она берётся планировать на два года.
Тогда чего она не пришла сегодня? Говорила о двух годах, а сама и недели не выдержала.
Будет ли она писать? Писать ли мне ей? И о чём? О службе не положено, о свободном времени? А будет ли оно?
Пятый час уже. Ещё час и я выйду из дома на два года. Самый большой срок моего отсутствия. Лето в деревне, в пионерлагере, вместе с Лёвкой на байдаре… После каждого возвращения дом становился меньше и меньше и только со временем он становился привычным. Как ослиная кожа. Чем чаще пользуешься, тем меньше остаётся. В конце концов, он меня окончательно вытеснит, в нём не останется места для меня. Только куда и с кем я буду?
Много вопросов и мало ответов. Как хочется узнать. Конечно, не ту дату, которую может быть забудут те, кто останется после меня. Кто они? Те, кто будет продолжением меня. Ладно, будет завтра, с ним и будем разбираться, как говорит мать. А пока надо вставать.»
Миновав полуразобранную деревню, вышли к школе, во дворе которой был назначен сборный пункт. Бледность апрельского утра подчёркивалась серостью голых деревьев, мокрым асфальтом с остатками грязного снега.
Недавно выстроенная школа встретила шумом собравшейся толпы, гитарными переборами, охрипшими за ночь голосами. Время от времени из толпы в сторону автобусов выходили новобранцы. Военные, сверив списки, распределяли их по автобусам. Назад уже никто не возвращался. Граница между гражданской жизнью и срочной службой пролегла по линии школьных ворот. Оторвавшись от матери, Леонид пошёл к воротам.
У ворот кто-то хлопнул его по плечу и Лёвкиным голосом сказал:
- Давай, Лёня!
Лето 1968 года
Прошло несколько недель, а писем от сына не было. Анна Петровна несколько раз на дню ходила к почтовому ящику, но результат был тот же. Звонила какая-то Люда, спрашивала адрес полевой почты, но ответить ей было нечего. Из друзей никто не звонил.
Съездив к брату и окунувшись в семейную жизнь, сославшись на плохое состоянии.
Зимнее увлечение не6 принесло желаемого результата. Эпизоды встреч не имели фундамента. Было занято тело, а душа оставалась безучастной. С самого начала она выбрала по отношению к Виктору Валентиновичу позицию независимой и самодостаточной женщины, что требовало ежесиютного подтверждения. После отъезда сына она несколько раз отказалась от встреч. Приняв последний отказ, он перестал звонить, предоставив ей инициативу. Ей же хотелось выпустить рули управления, чтобы ею управляли, она хотела, чтобы её просто везли. Но звонка не было. Коммуникации с личной жизнью оказались нарушенными.
Только в конце мая пришло письмо. Боже! Где он оказался! Самая восточная точка Союза! Бухта Проведения. Вот тебе Московский округ.
Потянулись томительные недели ожидания второго письма, третьего… Сама она писала каждый день. Конверты пухли от страниц, клапан еле дотягивался до угла, а почтовый ящик отказывался пропускать их в свою щель.
Письма же сына помещались на одной стороне ученического листа. Она глотала их за один вдох, а потом днями довыдумывала то, что могло находиться между строчками. Чтобы как-то сократить время ожидания, она предложила сыну на конверте писать АВИА. На что сын ответил: У нас хоть КОСМО пиши, результат будет тот же.
Тысячу и одну ночь она перестала читать после третьей ночи. Сказочные ночи были короче реальных, заполняемых звуками дома. Открывался водопроводный кран у соседей, поднимался лифт, кто-то пытался объяснить что-то за стенкой.
Лето подходило к концу. На смену зелени появились жёлтые тона пыльной пижмы. Небо выцветало и с каждым днём становилось ниже. В ветвях вишневого сада, затерявшегося среди бетонных коробок, копошились воробьи.
Навстречу вышла девушка, которой на Анну Петровну указала сидевшая у подъезда женщина.
- Анна Петровна? Я – Люда. Вам Лёня про меня ничего не говорил?
- Люда? Это вы мне звонили?
- Да. Где он? У вас есть адрес?
- Далеко, девочка. Что же мы стоим? Пойдём к нам.
Разбирая сумку, Анна Петровна ревниво рассматривала гостью.
- Ты давно Лёню знаешь?
- Чуть больше года. Мы с ним в поезде познакомились. Я в Москву ехала в институт поступать, а он с ребятами из похода возвращались. В институт я не поступила и домой не уехала.
- Где ты теперь? Чем занимаешься?
- На стройке, маляром. Работа нравится. Общежитие сразу дали.
- А институт?
- Не хочу я в него больше. Да и специальность я себе по глупости выбрала. В театральный поступала. А какая из меня артистка?
- А что у вас с Лёней? – не выдержала Анна Петровна.
- Встречались. А перед отъездом поссорились. Но я ему докажу.
- Это хорошо, что ты так уверена.
- Иначе нельзя. Что я за человек буду, если не смогу.
- Два года – срок большой. Особенно для вас молодых. Вот что я придумала. Нечего тебе по общежитиям углы обтирать. Сама по молодости в них жила. Перебирайся ко мне. А Лёнька вернётся – видно будет. Может, что у вас и получится.
- Неудобно как-то.
- Хватит. Неудобно ей. Найди в шкафу что-нибудь подходящее и берись за сливу. А я ужин буду готовить.
Зима 1968 года
Письма стали приходить чаще. Анна Петровна, адресуемые ей письма, читала вслух. Люда письма от Леонида читала скрытно, что не очень нравилось Анне Петровне. Скрытность была не в её характере. И потом, скрывай не скрывай, а люди о тебе больше знают, чем ты о себе. Со стороны всегда виднее. И чем больше ты скрытничаешь, тем большее внимание к себе привлекаешь.
В октябре пришло письмо с сообщением о том, что Леонида скоро направят на сержантские курсы в Нару. И когда в их квартире ранним воскресным утром раздался звонок, они были даже раздосадованы за столь ранний визит. Людмила, запахнув халатик, спросонок крутила вертушку замка не в ту сторону. Подняв заспанные глаза, она увидела улыбающегося солдата в новой шинели с густым кучерявым ворсом.