ПОБЕДА
I
Свинемюнде заполонила переправившаяся через пролив кавалерийская бригада 19-й Армии. Нам здесь делать нечего. Возвратившись в батальон, я доложил в штаб полка:
– Противника нет! Остров очищен!
В ответ получил приказ: оставаться на месте до особого распоряжения.
Итак, на нашем участке фронта, на острове Узедом, бои закончились 4 мая 1945 года. Но закончилась ли война. Что ждет нас впереди? Далеким эхом до нас еще доносились орудийные залпы. Значит, война еще идет. Судьба нам может преподнести всякое.
К 3-му мая, в полку оставался один стрелковый батальон, а в нем – не более сотни активных штыков. Со мной на острове вообще оставалось лишь двенадцать живых и невредимых воинов. Но плацдарм мы отстояли, не дрогнули. Задачу выполнили, обеспечили переправу подразделениям полка – это радовало меня и всех оставшихся в строю.
Накануне, получив пополнение, к 4 мая батальон стал полнокровным, хотя и нуждался в обкатке на полигоне или в легком нежарком бою, но это уже был настоящий по численному составу батальон.
До вечера 5 мая личный состав приводил в порядок себя и свое оружие.
В ночь с 5-го на 6-е мая батальон получил приказ – выйти на марш и следовать обратно в город Вольгаст, где ожидать дальнейшего приказа. Старшина миномётной роты Новохатко подкатил на "чудо-машине" – «Опель-Капитан» стального, мышиного цвета. Я посмотрел на нее, легко вздохнул и сказал:
– Хороша машина, но ездить на ней мне не придется – по штатному расписанию нашему брату она не положена. Комбату положена «лошадь верховая», а ее ранило. Ноги у пехотинца всегда при себе, вот я и буду шагать на них во главе своего батальона.
Батальон маршировал бодро поротным стром. Старались идти в ногу, держа равнение. Рядом с командирами шли гармонисты, которые отбивали такты и облегчали воинам ходьбу. Некоторые уже сменили свои гармошки на аккордеоны и успешно их освоили. Шли с песнями, с шутками и прибаутками. Во всем чувствовалась близость дня победы.
Вот и "наш" мост через пролив. Причем мост уже отремонтирован. Над проливом стоит тишина, и уже ничто не напоминает о том, что всего три дня назад здесь стоял кромешный ад.
Под гнетом воспоминаний я подошел к своему окопу, улыбнувшись заглянул в него и про себя сказал: "Спасибо тебе, что ты сохранил мне жизнь. Если у меня будет сын, то я обязательно его привезу сюда и покажу ему: "Смотри, мой сын, ты живешь на свете благодаря этому окопу. Он сохранил мне жизнь, а я подарил её тебе".
Именно тогда у меня промелькнула такая мысль. Сегодня, через три дня после того тяжёлого боя, я мог стоять на этом месте и наслаждаться приятным глотком свежего воздуха, наполненным запахом весны и морской прохладой. А что здесь творилось?!
Трели ранних птиц навели меня на мысль: "Господи, неужели война уже кончилась? Буду жив, обязательно постараюсь посетить это место". Это была моя мечта! Но я никогда не предполагал, что она все же сбудется!
II
Батальон вошел в Вольгаст, здесь нас встретили посланцы с приказом: Влиться в общую колонну полка и следовать в направлении реки Эльба. Видимо, там еще шли бои.
Пройдя километров десять, колонна остановилась, был объявлен большой привал. Наш третий стрелковый батальон расположился у самой дороги, в районе лесопилки. Подразделения разместились в сараях с опилками, хозвзвод с кухнями – во дворе у колонки с водой, офицеры управления со штабом – в небольшом двухэтажном домике. Пустые комнаты домика были загромождены голыми двухэтажными металлическими койками.
Мы с замполитом батальона Михаилом Федоровичем Фроловичевым поместились в небольшой комнате на втором этаже. Утром седьмого мая мы получили полный комплект боеприпасов и продовольствие на двое суток.
Было приказано: с седьмого на восьмое мая – быть в готовности продолжить марш. Вскоре пришел другой приказ: получить нижнее белье на весь личный состав, организовать помывку с полной санитарной обработкой. Повара, ездовые с выделенным нарядом, вымыв котлы и разведя костры под железными бочками, стали греть воду для мытья.
Рано утром, едва свет разрядил темноту, по двору уже разносился разноголосый шум бегавших по двору полуголых, а то и совсем голых воинов. Смех и веселые голоса были слышны далеко за пределами двора. Это меня и разбудило. Стоя у открытого окна, я с удовольствием наблюдал эту картину. Было приятно смотреть на раскрепощенное поведение воинов после тяжелых и долгих дней войны. Батальон мылся, рота за ротой, а уже помывшиеся сидели и мечтали: "А что, после баньки дадут для согрева по сто фронтовых?
– Если имеется, то обязательно дадут, – утвердил бывалый сержант.
– Есть! Есть! Ура! – выскочив во двор, прокричал всезнающий Жора-проныра, – Комбат приказал выдать!
– Ура! – обрадовались солдаты.
Всех офицеров батальона я собрал еще до завтрака. Многих из них я видел впервые. Некоторые еще ни разу не участвовали в боях. Капитан Косов всю войну пробыл в Бакинском пехотном училище на должностях командира взвода и роты. Другие только окончили военные курсы. Получив первичное офицерское звание, еще не получили боевого крещения и не имели опыта работы с солдатами. Для них было необходимо время, чтобы вжились в боевой коллектив. Все это происходит на полигонах, тактических учениях, а батальон в любое время может сходу вступить в бой. А сейчас перед нами стояла другая задача – сохранить, уберечь личный состав от неоправданных потерь.
– Товарищи офицеры, я вас собрал по одному вопросу. Не знаю, сколько времени мы задержимся здесь, но поскольку у личного состава появилось много свободного времени, это может привести к бесцельным потерям среди наших солдат. В данных условиях мы не можем организовать ни практических стрельб, ни метания боевых осколочных гранат, ни тактических учений с боевой стрельбой. Но дать личному составу организованный отдых перед предстоящими тяжелыми походами – мы просто обязаны. Этим вопросом, совместно с нашими политработниками, и займемся, с сохранением ежеминутной боевой готовности. Для этого приказываю: установить границы нашего пребывания, назначить наряды: дежурных, дневальных, часовых – организацию и ответственность возлагаю на вас – командиров подразделений во главе с моим заместителем капитаном Поповым. Никого из расположения никуда не отпускать. Особенно мотоциклистов, велосипедистов и повозок, не допустить появление в расположении батальона этилового спирта. Организовать в подразделениях чистку и проверку исправности оружия. Организовать игры, песни, танцы, вечером – показ кинофильма. Этими вопросами пусть займутся наши политработники.
III
У всех болела душа: – вот-вот должна закончиться эта тяжелая и такая долгая война. Все жили предчувствием Победы. Но когда? Как скоро война это произойдёт? Все об этом переговаривались, шептались, спрашивали друг у друга, и никто толком не мог сказать – когда?!
Пришла вечерняя пора, надвигались сумерки. Ужин закончился. Никаких приказов не поступало. Значит – ночь придется коротать на этих опилках. Плохо, но это гораздо лучше, чем в окопах или на изнурительных маршах.
Во двор прикатила кинопередвижка. Заработал "движок" кинопроектора, выдавая очень слабое напряжение – кадры, еле-еле просматриваясь, мелькали на экране. Солдаты не расходились и полулежа прижавшись друг к другу, продолжали всматриваться на экран. Некоторые в ожидании чего-то приятного, радостного, здесь же уснули. Другие, чтобы не уснуть – стояли, и по привычке соблюдая светомаскировку – спрятав в рукав, потягивали самокрутки. Воины переговаривались между собой. Но кто-бы о чем не говорил, все сводилось к победе. Одни уверяли, что победа нагрянет так же неожиданно, как и началась война. Другие настаивали на том, что война еще может немного затянуться, но все были уверенны, что победа будет – и будет скоро. Фильм закончился и все, кроме дежурного, дневальных и часовых, потянулись на ночлег. Пошли в свою комнатку и мы с замполитом. Улеглись, потом Михаил Федорович все же не выдержав, поднялся и, наполовину одевшись, собрался уходить.
– Михаил Федорович, вы куда?
– Пойду-ка я в комнатку комсомольцев. Там у них есть приёмничек. Он берет "Коминтерн", а то еще самое главное в жизни проспишь… – скрипнув дверью, замполит ушел.
В этот вечер, впервые после госпиталя, я разделся и дав телу возможность отдохнуть – уснул крепким сном.
IV
День Победы!
Проснулся от страшной беспорядочной ружейно-автоматной стрельбы. Приподнялся, прислушиваюсь и думаю: "Что это? Немцы напали?". Думать, однако, долго мне не пришлось, в комнату, босой в одном нательном белье, ворвался замполит. Он вскочил сначала на стул, затем на стол, согнулся крючком, вытянул шею, оттопырив руки назад, словно крылья, завертелся волчком и закричал петушиным голосом: "Ку-ка-ре-ку!". У меня искрой промелькнула мысль: "Все, горе, довоевался парень – рехнулся мой замполит!" – а он закричал:
– Комбат! Победа! Слышишь, как наши воины салютуют!
– Так, что же вы тут "петушитесь?" А то, гляди, на радостях перестреляют друг друга!
Быстро натянув брюки, застегнув их на одну пуговицу, засунув босые ноги в сапоги, я выскочил во двор и закричал:
– Стойте! Прекратить стрельбу! Дежурный! Построить батальон в полной боевой!
Стрельба прекратилась. Все бросились к своему снаряжению, а я ушел одеваться. Вышел. Батальон был уже построен. Принял доклад от своего заместителя. Я даже не успел поприветствовать и поздравить личный состав, как из-за строя, прямо к моим ногам подкатил "Виллис". Из машины вышел командир дивизии гвардии полковник Чесноков Василий Константинович и нарочито важной походкой направился мне навстречу. На удивление, впервые полностью выслушав мой доклад, комдив пожал мне руку и довольный шепнул мне на ухо:
– Вот, хорошо, что батальон уже построен, – выйдя на середину строя, огласил:
– Узнав великую новость об окончании войны, о полной Победе нашего народа над Германией, я приехал к вам, мои дорогие воины. К вам, как к самому лучшему батальону нашей дивизии, чтобы первыми поздравить вас с этим замечательным днем – Днем Великой Победы! – по строю прокатилось троекратное "Ура!" – Пожелать вам здоровья, счастья и дальнейших успехов во всем. В честь победы – заряжай! – дружно клацнули затворы, – Троекратным залпом – огонь! – затворы щелкнули, но ни единого выстрела не раздалось …
Командир дивизии повернул голову в мою сторону и недоуменно спросил:
– Комбат, в чем дело?
– Уже!
– Что значит – "Уже"?!
– Уже, отсалютовали… - виновато улыбаясь, ответил я.
– В другое время я бы вас наказал, а сегодня прощаю… Ну, поехали других поздравлять. До свидания, товарищи!
– До свидания, товарищ полковник! – дружно ответил строй.
Проводил комдива до "Виллиса". Прощаясь, он поблагодарил меня за бой на плацдарме. Я же, в его лице благодарил судьбу за то, что предоставила мне возможность, как говорится в песне: "В последний раз послужить России" в этом тяжелом бою.
Вернувшись к строю, я скомандовал:
– Вольно! Командиры подразделений ко мне! После комдива поздравлять личный состав мне уже неудобно, да и не положено. Все же, я рад всех поздравить и поблагодарить. Но ни за то, что вы выпустили в небо весь боекомплект, а с тем, что все обошлось благополучно, без жертв и ранений, а то Великий праздник был бы омрачен. Я рад поздравить всех вас с эти долгожданным днем – днем Победы! Указания, отданные мною накануне, остаются в силе. Контроль со стороны моих заместителей и вас должен быть усилен. До обеда дать личному составу выразить свои чувства радости, не переходя границ дозволенного. Обед приготовить праздничный. Товарищ Макаров, выложить к обеду всё самое лучшее, что имеется у нас в запасе. Всё, что твоя заботливая душа сохранила для сегодняшнего дня ещё из Эльбинга! В честь такого праздника выдать по двести грамм! Передайте поварам – применить все свое искусство и старание в приготовлении праздничного обеда. Офицерам – всем сначала отмечать праздник вместе со своими подразделениями, а после мы отметим в своем кругу. После обеда организовать музыку, песни, танцы. Кино, концерты, если они будут, посещать только строем. Всё сделать так, чтобы уберечь людей от непредвиденных потерь. Ведь их ждут дома, ждут матери, жены, дети, невесты. Досуг организовать нашим политработникам. Руководить – комсомолу. Развести подразделения.
Все в строю с нетерпением ждали, когда им дадут команду разойтись. Война закончилась. Не верилось?! Неужели всё..? Ясное утро. Восходящее солнышко радужными красками украсило небосвод. Все это дополняло к той радости, которая от такого долгожданного события скопилась в душе.
И вот раздалась команда разойтись. Радость взрывом выплеснулась наружу. Раздались крики "Ура!", в воздух полетели шапки, у многих полились слезы радости, воины обнимали друг друга. Некоторые упали на колени, подняв руки – благодарили судьбу за то, что она подарила им жизнь. Один солдат, упав на колени, стучал кулаками о землю и кричал: "Слышишь, ты слышишь – я жив!", и рыдая, стал целовать землю.
Выражению радости не было предела. Мир стал иным, глаза увидели то, на что почти четыре года не обращали внимание. А жизнь то, шла своим чередом. Многие бросились писать весточки своим родным, близким, любимым. Письма, как правило, были короткими: "Мамочка, родная моя, я жив. Жди. Скоро приеду. Целую, твой сын Павлик!" или "Война закончилась. Я остался жив. Теперяча уже скоро приеду. Обнимаю, целую всех. Ваш сын, отец и брат...". Солдаты бросились в поисках бумаги.
– Василий, корешок! Ты-то бумагой богат? Если есть, то ради бога, дай мне листок?!
– Дядя Федя, богат не богат, а с вами поделюсь. Пишите. Радуйте своих. Чай не каждый живым остался. Это мне писать некуда. Всех немчура погубила.
Прислушиваясь к разговору солдат, я обращаюсь к своему замполиту:
– Михаил Федорович, надо, как-то наших воинов бумагой и карандашами обеспечить! Позвоните в верха, пусть подошлют к нам лавку военторга. А теперь я вас попрошу – останьтесь за меня на часок, я скоро приеду.
– Жора! Позови Новохатько ко мне.
– Будь сделано!
– Старшина, у вас "тачка" на ходу?
– Так точно – на ходу!
– Подгоняйте ее к выходу. Жора, планшет у меня на койке – неси его сюда!
Еще минута и мы с ветерком неслись в Вольгаст.
– Как, «старшой», фотоателье найдем?
– Постараемся.
Вот оно уже рядом. К нашему удивлению – открыто. Зашли. Немец-старикашка обрадовался: "О гуд, гуд!", – он ещё что-то радостно рассказывал. Мы поняли, что у него уже были русские "золдаты". Потом он принес нам фотоальбом. Мы указали, какие фотокарточки желаем иметь. Я открыл планшет и, не вникая, сколько будут стоить наши фотографии, протянул ему все свои оккупационные марки. Фотограф с радостью их принял, сам деликатно взяв лишь несколько купюр. Немного задумавшись, он что-то написал на бумаге и протянул мне. Там было указано: – "45.05.10. – 10.00". Мы разобрались – это квитанция, на которой в непривычном для нас порядке написано, когда будут готовы фотографии. Мы засмеялись: "Ясно – завтра в десять часов". Поблагодарив старика, сказав вездесущее слово "О кэй!". Он улыбнулся, и мы пожали друг другу руки.
V
Через полчаса мы были уже в своем расположении, с полным удовлетворением, что в этот прекрасный день Победы наш образ будет запечатлен на фото. Въехав во двор, мы почувствовали приятный аромат исходящий от полевых кухонь.
В батальоне моего отсутствия никто и не заметил. Все были погружены в служебные и свои личные заботы. Особенно много забот выпало на долю наших политработников, поваров и всего хозяйственного взвода. Запах готовившейся пищи радовал воинов и будоражил их аппетит в предвкушении вкусного обеда. Многие потирали руки, дожидаясь ни сколько обеда, а больше обещанной комбатом двухсотграммовой "победной" чарки.
Я же ходил по двору с "чумной" головой, потирая виски обоими руками, задумавшись: "Неужели я живой! Или же, это все мне видится уже в гробу. Боже! Надо же, пройдя всю войну через такие жаркие бои – я остался жив… Да, не зря мой командир батальона в том далеком сорок первом, увидев меня после боя, сказал: "Ну! Лейтенант, ты в рубашке родился!". Не знаю, может и в рубашке? Мне мама, об этом не рассказывала. И все же, пройдя всю войну «от звонка до звонка», я остался жив!".
Я бродил по двору, а в сознании, как в калейдоскопе, прокручивались картины пережитых событий и лица людей, с которыми меня свела и разлучила война. "Боже мой! Скольких верных друзей я потерял, скольких хороших людей не дождутся домой матери, жены, дети?.."
Ком подкатил к горлу, слезы накатывали на глаза. "Ну вот, не хватало еще при подчиненных разрыдаться?" – сдерживая себя, собрав чувства в кулак, закинув назад голову и закрыв глаза, я сел на крыльцо.
Из этого состояния меня вывел голос дежурного: "Товарищ капитан, к вам девушка!". Я оглянулся назад и увидел перед собой Олю Липортову.*
– Ба! Оленька, здравствуй! Какими судьбами? Как же ты меня нашла? Да еще в такой день!..
– Коленька, здравствуй! Как я рада. Ты жив! Я очень переживала за тебя!
– Как видишь, я… остался…
– Коля, ты меня не выгоняй. Я решила этот день подарить тебе, побыть с тобой! Разрешишь?
– Да-да! Конечно!
– А мы разместились недалеко отсюда, в домиках немецкого госпиталя при въезде в город Грайфевальд.
– Спасибо, Оленька! И надо же, нашла! Никогда не думал, что когда-либо я встречусь с тобой, да еще в такой день… – мы крепко обнялись и нежно поцеловали друг друга.
– Что же мы сидим, пойдем ко мне в комнату?
Я махнул Жоре.
Жора прибежал. Быстро, свернув простынь вдвое, накрыл стол. На столе появились бутылка "Бордо", две кружки и круглая коробка с поделенными на сектора кусочками "люфтваффовского" шоколада.
– Коля, откуда такое богатство? – удивленно посмотрев на бутылку французского шампанского, заметила Оля.
– Еще из Эльбинга. Макарыч сохранил для сегодняшнего дня.
Шипучее вино вспучилось в кружке пузырьками. Чокнулись. Оля пригубила и положила кусочек шоколада на язык, не сводя своего пронизывающего взора с моего, видимо, отрешенного и утомленного лица. Она хотела понять мои мысли и чувства, но, вероятно, не находя в них взаимности, сказала:
– Коля! Я конечно знаю, что тебе не пара, и тем не менее, по велению своего сердца решила побыть в этот день с тобой. Я очень рада, что ты жив и теперь могу спокойно ехать домой.
Мы обнялись и сквозь пелену слез смотрели друг на друга. Я стоял, как очумелый, и не смог сказать ничего из того что хотел, чтобы выразить ей свои душевные теплые чувства. Оля уныло посмотрела мне в глаза и сказала:
– Прощай, Коленька!
– Да, еще увидимся… Извини… Заставив себя улыбнуться, сказал я.
Снова я остался с собою один на один. Глядя на окружающих, прокручивал в голове мысли: "Вот она, долгожданная Победа – все в восторге или в шоке до такой степени, не помня себя, не понимают, что творят? Стреляют, кричат до истерики. Бог знает, что творится с людьми? Радость захватила их чувства и опьянила до беспамятства. Слава Богу, что боекомплект уже полностью расстрелян – все, патронов больше нет! А то, перестреляли бы друг друга. Пусть выплеснут свои чувства, ведь у каждого из нас есть повод и для радости и для горя. Выпьют по "хорошей чарке", глядишь, кому-то и отпустит душу, кому-то полегчает. Я упал на свою койку и у меня из глаз ручьём потекли слёзы…"
Я наблюдал за всем происходящим, тоже находясь в каком-то оцепенении. Меня не покидала сердечная боль: «Маша, моя милая Маша, скажи мне, что это было? Любовь? Любовь с первого взгляда? Дружба? Нет, нет – это была нежная, теплая, искренняя и, казалось вечная любовь. Последняя встреча с Машей меня безгранично обрадовала. Я ее искал, и я ее нашел! Обрадовался. Но…простился с моей милой Машей с удручающим настроением. Эх, время?.. У Маши, видимо, уже сложилась семья?»
Эти мысли путались в моей голове. Я достал из нагрудного кармана ее фотокарточку и записку, которую она написала мне на прощание: "Милый мой Коленька, я буду молить Бога, что бы ты остался жив. Твоя весточка в день Победы будет для меня радостью. Напиши. Целую. Маша. 25.04.45." Под тяжестью переживаний, я написал ей прощальную записку: "Маша! Милая моя Маша, я жив. День Победы встретил с радостью, и грустью. Грустью, потому что в этот радостный день, со мною рядом нет тебя. Нет, и уже никогда не будет. Мое сердце трепетно сжалось от безысходности. Желаю тебе, любовь моя, всех, всех земных благ. Прощай! Любящий тебя, твой братишка, Коля. 9 мая 1945 г.". На следующий день, приложив полученную фотографию, я отправил ей прощальное письмо.
В полку к полуночи праздник был еще в полном разгаре. Столы ломились от закуски и выпивки во дворе и в обширном зале соседнего дома. Там, через открытые окна гремела музыка. Слышались песни нестройного пьяного хора. Доносился звон бокалов и заздравные тосты за праздничным столом нашего полкового начальства, предавшегося своим радостям, забывшего о тех, кто добывал эту Победу на поле боя. И только в конце, когда все стали расходиться, кто-то вспомнил:
– А где же наш комбат-три? Почему его то и не пригласили?..
Война кончилась. Теперь уже тех, кто не жалел ни сил, ни крови, ни самой жизни, можно и не вспоминать? Это я почувствовал с первого дня мирной жизни.
VI
Награда
Угар радостей Победы несколько стих – взялись за дело. Войска стали переходить в лагеря, штабы – описывать боевой путь своих частей и соединений. Политработники, кроме воспитательной работы, принялись восстанавливать историю соединения с момента его создания.
В потоке будничных дней, моя душа до боли истосковалась по дому - мне хотелось увидеть маму. Других мыслей у меня не было.
Не знаю, кому то в полку в голову пришла мысль или поступила команда сверху – представить к награждению правительственными наградами участников боя за плацдарм.
– Всех воинов, героически сражавшихся на переправе через канал Пеене, надо представить к наградам, – поддержал замполит командира полка майор Иванов.
Через несколько дней после Победы ко мне подошел помощник начальника штаба по учету старший лейтенант Ребрин Иван Андреевич и сказал:
– Николай Иванович, мне приказано подойти к вам и спросить – какую вы хотели бы получить правительственную награду. Я готов оформить на вас представление на любую, вплоть до звания Героя Советского Союза.
– А какой награды я достоин, по мнению начальства?
– Начальство так и сказало, как я довел до вашего сведения – любую...
– Комдив мне обещал Героя Советского Союза, но сейчас почему-то молчит! Орден Ленина? За ним нужно ехать в Москву… Оформляй на орден "Красного Знамени" – его смогу получить и здесь, если дадут, а если нет?! Высшей наградой для меня станет сама жизнь, а я, пройдя такую тяжелую и долгую войну, это награду уже получил.
На обещанную комдивом Звезду Героя я претендовать не стал, если вспомнит о своем обещании и сочтет меня достойным – сам переоформит представление. Но, увы!.. О большей награде никто из начальства и не подумал. Тем более, по дивизии ходил слух, что ранее Чесноков говорил: "Пока сам не стану "Героем" – в дивизии "Героев" не будет!" Правда или нет, не знаю?
Больше меня задело то, что, не будучи Героем, из-за низкого роста я не прошел отбор на Парад Победы. Орденов то хватило, а вот ростом, я не вышел. На «Героев» ростовой ценз не распространялся.
Героем меня считали воины не только нашего полка, но и всей дивизии, и рассказывали такие сказки о моих подвигах, что мне и во сне не снились. Однажды, случайно я услышал, как бывалый воин "заливал в уши" молодым бойцам: "Та, вы знаете какой он? Он на пушках людей в атаку водил, а немцы в панике от нас драпали!" Я посмеивался и думал: "Мели Емеля – твоя неделя!"
После поступило распоряжение: подать сведения о воинах, которые ранее были ранены в бою, но не имеют правительственных наград. Таких в батальоне оказалось семнадцать человек. В беседе с ними были выявлены обстоятельства, при которых они получили ранения. В соответствии с заслугами, воины были награждены: орденами "Красная Звезда" и "Славы" III степени и медалями "За отвагу" или "За боевые заслуги".
Перед самым моим убытием в отпуск, уже вновь назначенный командир дивизии генерал майор Горбачев, вручил мне орден "Боевого Красного Знамени". В тоже время я уже был представлен к очередному воинскому званию "майор".
Окончание:
http://www.proza.ru/2018/10/26/1867