ТУЛУП ПУШКИНСКОГО ПЕТРА ГРИНЁВА И ШИНЕЛЬ -ГОГОЛЯ, НИКОЛАЯ I, ЛЕРМОНТОВА И СТАЛИНА
Настолько не легко порою бывает отличить жизнь от литературных сюжетов, что неволею задаёшься вопросом: может ли и быть между литературою и жизнью граница?! Ведь прочитанное влияет на нас: отталкиваясь от прочитанного мы сознательно или бессознательно но корректируем свои взгляды. Ещё сложнее вопрос преемственности между гениями. Ныне стало модно уличать гениев в каких-либо мелких подтасовках: вранье по тщеславию или карьеры ради. Но ведь живущему ради творчества и в творчестве вполне естественно и свою жизнь воспринимать как некий им создаваемый сюжет – неизбежно в соавторстве.
Жизненно литературное соавторство неизбежно: во первых, проживающий в обществе автор имеет определённые связи и положение. Во вторых, литература – есть древнейший культурный диалог сквозь века, - таково расхожее мнение. Что так гениально переопределила Анна Ахматова: «Но, может быть, поэзия сама – Одна великолепная цитата»! Причём, цитата нередко перевёрнутая с ног на голову – прочитанная как бы задом наперёд. Сказанное Ахматовой относится и к драматургии, и к прозе. Что же тогда удивляться некоторым авторским попыткам задним числом подправить историю своих отношений с интересными соавторами? И всё это выше была только преамбула к неожиданно общему литературному «покрою» из «Капитанской дочки» заячьего тулупа Петра Гринёва и шинелей – Гоголя, Лермонтова, Николая I, генерала Хлудова в песе «Бег» Михаила Булгакова и Иосифа Джугашвили - Сталина.
_________________________________________
ЗАЯЧИЙ ТУЛУП ПЕТРА ГРИНЁВА. Пародийное снижение людей до уровня вещей, и подразумевающееся обратное – вещи на месте людей: к началу XVII этот не особенно новый в европейской литературе приём Пушкин делает одной из сюжетных опор «Капитанской дочки». Помните отъезд Петруши Гринёва из родительского дома на службу: «Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: "Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду". Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий т у л у п, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу…» (Гл. I «Сержант гвардии»)
По дороге попавшего в снежный буран Гринёва выводит «к жилу» - к постоялому двору встречный мужичок – Пугачёв. Гринёв спрашивает: «"Что, брат, прозяб?" -- "Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был т у л у п, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик". Гринёв хочет чем-нибудь отблагодарить вожатого - Пугачёва, но хранящий барские деньги упрямейший старый слуга Савельич не желает отдать полтину на водку. Тогда барин дарит по морозу худо одетому вожатому тулуп: « - Господи владыко! - простонал мой Савельич. - Заячий т у л у п почти новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!
Однако заячий т у л у п явился. Мужичок тут же стал его примеривать... Т у л у п, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам... Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком... "Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей"» (Глава II «Вожатый»)
В Главе VII «Приступ» благодаря тому же старому дядьке (воспитателю) и слуге Савельичу Пугачёв уже в «роли» Петра III узнает и под самой виселицей милует в тяжёлую минуту подарившего ему тулуп Гринёва. Пугачёв не узнал барича, но узнал бросившегося ему в ноги Савельича: «А покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча». Пощажённый новым на трон Самозванцем Гринёв думает: «Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский т у л у п, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством!» (Гл. VIII «Незванный гость»). И далее на этот т у л у п "наверчиватся" важнейшие сюжетные события.
Желая использовать к своему барину расположение Пугачёва, ему Савельич подает ему прошение-реестр о возмещении раскараденного пугачёвцами добра. Мнимый государь Пётр III - Пугачёв не грамотный, и заставляя секретаря прилюдно читать реестр вслух, попадает в смешное положение: «Секретарь продолжал: "Штаны белые суконные на пять рублей… Еще заячий тулупчик, пожалованный твоей милости на постоялом дворе, 15 рублей".
- Это что еще! - вскричал Пугачев… - Как ты смел лезть ко мне с такими пустяками? …Глупый старик! Их обобрали: экая беда? Да ты должен, старый хрыч, вечно бога молить за меня да за моих ребят за то, что ты и с барином-то своим не висите здесь вместе с моими ослушниками... Заячий т у л у п! Я-те дам заячий т у л у п! Да знаешь ли ты, что я с тебя живого кожу велю содрать на т у л у п ы?" <...> Пугачев был, видно, в припадке великодушия. Он отворотился и отъехал, не сказав более ни слова».
И далее отпущенного Пугачёвым Гринёва нагоняет посланец(Глава IX «Разлука»): «"Ваше благородие! Отец наш <Пугачёв - Петр III> вам жалует лошадь и шубу с своего плеча (к седлу привязан был овчинный т у л у п)». В вобравшем в себя весь опыт европейского романа единственном романе Пушкина всё зеркально. Так царская изба Пугачёва - мнимого Петра III и дворец причастной к убийству своего супруга Петра III Екатерины II зеркально отражают - пародируют друг друга. В этом случае «отражают» друг друга и многократно помянутый в тексте т у л у п и единственно упомянутый наряд императрицы, которая является в «белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке…» Такова солидная сюжетная роль т у л у п а в романе – истоке русской прозы. Дальше разговор пойдёт уже о «Шинели» и о знакомстве Гоголя с Пушкиным.
* * *
«ВСЕ МЫ ВЫШЛИ ИЗ ГОГОЛЕВСКОЙ "ШИНЕЛИ" - справедливо говорят русские писатели…» - рассуждая о творчестве Достоевского (в «Rftvue des deux Mondes», 1885. № 1) изрёк французский критик Эжен Вогюэ. С тем согласный Достоевский слова Вогюэ повторил: с тех пор выражение и стало крылатым. Но сам-то гоголевская «Шинель» при ближайшем рассмотрении оказывается кусками скроенной из заячьего т у л у п а Петра Гринёва и овчинного т у л у п а Пугачёва!
В преемственности Гоголя от Пушкина всё не так просто, как писано в учебниках. Знакомство со своим заочным кумиром - с популярным поэтом и его «благословение» было важно для неизвестного нищего начинающего писателя Гоголя – Яновского. Первое со слов П.В. Аненкова («Литературные воспоминания) явление Гоголя на квартиру Пушкина похоже на анекдот. На вопрос посетителя «дома ли хозяин?» – слуга ответил: «почивают!» Было уже далеко не утро. Гоголь с благоговением спросил: «”Верно, всю ночь работал?” – ”Как же, работал, – отвечал слуга, – в картишки играл”. Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения». Строки эти Аненков писал со слов самого Гоголя. Мистификации были в натуре Гоголя – выдумщика не только в литературе, но и в делах житейских. Стоит ли за это без права апелляции называть его «лгуном»? Из идеалистов-то и выходят впоследствии самые коварные, но и самые читательски востребованные мистификаторы!
Как на самом деле происходило знакомство уже признанного поэта и лелеющего надежды о литературной карьере бедного провинициала? Приехавший в Петербург в 1829-м, Гоголь настоятельно добивался знакомства и был представлен Пушкину довольно обыкновенно - только в мае 1831 г. на вечере у П. А. Плетнева стараниями последнего – как подающий надежды литератор. И уже 27 июня 1831 г. Гоголь в письме матери велит: «Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так: Его Высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину. А вас прошу отдать Н. В. Гоголю». Чтобы быть поближе к своему кумиру, стеснённый в деньгах Гоголь нанял комнатку в около часе ходьбы от пушкинской дачи. В следующем письме к маменьке Гоголь напоминает: «Помните ли вы адрес? на имя Пушкина, в Царское Село».
Получив на свой адрес для нового знакомого письма, Пушкин за эту выходку устроил Гоголю выговор. Опасаясь разрыва начавшегося знакомства, Гоголь изворачивается, ссылаясь на «глупость корреспондента»: т.е. снимает с себя всякую ответственность. Пишут, будто фокус с письмом задуман Гоголем для придания себе важности в глазах упрекавшей сына в лени матушки. Проблема в том, что профессия сочинителя – поэта не считалась престижной и в столице, что говорить о глубинке! Так кого же в первую очередь уверяет в тесной дружбе с великим поэтом Гоголь? Себя! Тут же, скорее всего, и надуманный повод чаще ходить к Пушкину, без конкретного приглашения.
Нам гоголевское письмо с пушкинским адресом что-нибудь у уже состоявшегося автора Гоголя напоминает? Напоминает со школьной скамьи известный адрес из «Ревизора» само разоблачительного письма Хлестакова: «Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо». После выговора Гоголь – ни начинающий литератор, ни позже свои мистификации отнюдь не прекратил: «Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе <…>. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей!» (Н.В. Гоголь - А. С. Данилевскому 2 ноября 1831 г.) Отметим, что местоимение "мы" объединяет вчерашнего гимназиста с признанными гениями.
Племянник друга Пушкина А.А. Дельвига - А. И. Дельвиг вспоминает: «На вечерах Плетнева я видел многих литераторов, и в том числе А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя. Пушкин и Плетнев были очень внимательны к Гоголю». Но внимательность не означает ещё личную дружбу: «Пушкин, радостно и приветливо встречавший всякое молодое дарование, принимал к себе Гоголя, оказывал ему покровительство, заботился о внимании к нему публики, хлопотал лично о постановке на сцену «Ревизора», одним словом, выводил Гоголя в люди» (Из воспоминаний П.И. Бартеньва со слов друга Пушкина П.В. Нащокина). Пушкин был вообще внимателен к подающим литературные надежды потенциальным авторам своего "Современника"
В последующие после 1931 г. знакомства 5 лет Гоголь письменно постоянно просит Пушкина: просмотреть корректуру его сборника, помочь ему устроиться на службу, подсказать ему сюжеты для произведений. Гоголь же, между тем, жаждал полного благословения как самого Пушкина благословил Гаврила Державин. И Пушкин на публику, вроде, даёт такое благословение статьёй опять-таки в своём «Современнике» (1836 г., кн. 1) по поводу второго издания «Вечеров на Хуторе близ Диканьки»:
«Читатели наши… помнят впечатление, произведенное над ними появлением «Вечеров на хуторе»… Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность… его слога… и неправдоподобие некоторых рассказов… Автор оправдал таковое снисхождение. Он с тех пор непрестанно развивался и совершенствовался. Он издал «Арабески», где находится его «Невский проспект», самое полное из его произведений… и «Тараса Бульбу», коего начало достойно Вальтер-Скотта. (От Пушкина это серьёзная похвала!) Г. Гоголь идет еще вперед… (На днях будет представлена на здешнем театре его комедия «Ревизор». – примеч. Пушкина.)»
Журнальная похвала Пушкина – редактора журнала могла вызвать в том числе и досаду у автора молодого, мнительного и страстно жаждущего быть следующим после Пушкина гением и другом гения: досаду, но и самоосуждение. Уже после гибели Пушкина Хлестакову автором будет добавлена реплика: «Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: ”Ну что, брат Пушкин?” — ”Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то все…” Большой оригинал». (Д. 3. Явл. IV) Мог ли поздний Гоголь сам себе не признаваться в своей полу мистификации – полу хлестаковщине дружбы с Пушкиным: «Я стал наделять своих героев сверх их собственных гадостей, моей собственной дрянью». (Четыре письма по поводу «Мертвых Душ» <3-е письмо> из «Выбранных места из переписки с друзьями», 1847 г.)
Неоднозначно дело обстоит и с якобы подаренными Пушкиным Гоголю сюжетами «Ревизора» и «Мёртвых душ», на какое дарение Гоголь напирал задним числом - после смерти поэта. На тему бродячего, расхожего сюжета «Ревизора» бытовали многочисленные анекдоты – в том числе из жизни самого в Нижнем Новгороде принятого за ревизора Пушкина. Особенно фееричен был жизненный анекдот путешествовавшего по Бессарабии П.П. Свиньина, который и подношения брал, и деньги. Когда в присутствии Гоголя поэтом велись разговоры на эти темы – достаточно, чтобы «схватить мысль».
ЯКОБЫ «В кругу своих домашних Пушкин говорил, смеясь: - "С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя"» - эти воспоминания П.В. Аненкова записаны со слов опять-таки самого Гоголя (П. В. Анненков. Гоголь в Риме. Литературные воспоминания). Цель уже зрелого лукавого мистификатора Гоголя: убедить теперь не столько самое себя (он уже состоялся), но потомков в сюжетной преемственности большей, чем это было на самом деле. Пушкинского покровительства было мало: нужна была передача из рук в руки.
Из всех мелких «исправлений» Гоголя выходит, что чуть ли не все его сюжеты прошли через руки Пушкина: Гоголь – весь из Пушкина. Их не разделить, - настойчиво внушается вывод. Если так, то под большое сомнение сразу попадает и следующий со слов Плетнёва рассказ Аненкова о словах слуги Гоголя Якима: «"Они так любили барина. Бывало, снег, дождь и слякоть в Петербурге, а они в своей ш и н е л ь к е бегут с Мойки, от Полицейского моста, сюда, в Мещанскую. По целым ночам у барина просиживали, слушая, как наш-то читал им свои сочинения, либо читая ему свои стихи"» В поисках хлеба насущного в "снег и слякоть" в первые петербургские годы приходилось бегать по Петербургу не Пушкину, а самому почти нищему Гоголю. Зато в художественном выше рассказике выпукло выступает Гоголя себя полное отождествление с Пушкиным. И далее всё - в том же духе.
По словам Якима - Г.П. Данилевскому: «Пушкин, заходя к Гоголю и не заставая его, с досадою рылся в его бумагах, желая знать, что он написал нового. Он с любовью следил за развитием Гоголя и все твердил ему: "Пишите, пишите", а от его повестей хохотал и уходил от Гоголя всегда веселый и в духе. Накануне отъезда Гоголя, в 1836 году, за границу, Пушкин, по словам Якима, просидел у него в квартире, в доме каретника Иохима, на Мещанской, всю ночь напролет. Он читал начатые им сочинения. Это было последнее свидание великих писателей» - (Г.П. Данилевский. Знакомство с Гоголем. Из литературных воспоминаний. Впервые - в журнале "Исторический вестник", 1886, № 12; Яким пережил барина почти на 40 лет) И здесь правда тоже щедро смешана с вымыслом!
Обладавшему недюжинною силой внушения своих фантазий читателям «барину» нетрудно было «освежить» воспоминания слуги: однократное посещение превратить в систему. С другой стороны, свойство человеческой психики - воспоминания обращать в пользу того, что было дорого. Спрашивается: мог ли Яким сам видеть, как «в шинельке» Пушкин «бежит от Полицейского моста на Мещанскую» - да ещё неоднократно? И шуба у Пушкина была, и сомнительно, чтобы в дождь на извозчика денег не было. Тем более, едва ли поэт рылся в чужих - путь младшего друга бумагах! Потомок древнего боярского рода Пушкин был в вопросах чести и этикета много щепетельнее провинциала Гоголя. Исходя из всего выше сказанного, не лишним будет крайне осторожно относится к "воспоминаниям" со слов Гоголя о Пушкине. Но здесь - в этой статье, нас интересует именно а н е к д о т и ч н а я сторона воспоминаний. Так бывает иногда, что для определённого поворота темы то "как должно было бы быть" важнее того "как на самом деле в деталях было". Отсюда и переходим к гоголевской повести «Шинели».
* * *
ШИНЕЛЬ ГОГОЛЯ И АНЕКДОТЫ ПРО НИКОЛАЯ I. В 1834 задуманный сюжет повести «Шинель» Гоголь начал только около 1839-го и закончил в 1840-м. Считается, что основой сюжета гоголевской «Шинели» был в 1934 году «свежий» анекдот о ружье - пределе мечтаний бедного чиновника. С трудом приобретённое ружьё упало в воду на первой же охоте. Отсюда в 1840-м появилась «Шинель». Всё это зыбко: если относящийся к к 1834 году замысел «Шинели» и происходил от анекдота с ружьём, то к 1840 году основа рассказа полностью изменилась. Дело на этот раз в Николае I – в его привычках и в анекдотах о нём.
Итак, по сюжету «Шинели» бедный, одинокий и духовно довольно убогий чиновник Акакий Акакиевич Башмачкин на копеечные сбережения всей своей жизни с трудом сшил себе тёплую зимнюю шинель, которую отобрал грабитель. Несчастный Башмачкин решился жаловаться «значительному лицу». Это в значительном чине лицо так «распекло» маленького титулярного советника, что тот от горя и страха умер:
«Так случилось, и бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у Калинкина моста и далеко подальше стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели: на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы – словом, всякого рода меха и кожи... Один из департаментских чиновников видел своими глазами мертвеца и узнал в нем тотчас Акакия Акакиевича...» Со слов А.И. Герцена богач вельможа С.Г. Строганов говорил: «Ведь это привидение на мосту тащит просто с каждого из нас ш и н е л ь». (Былое и думы)
Строганов в данном случае гласно выразил общее мнение. Но были в повести «штучки» о которых с ухмылкою мыслили только про себя. «Нужно знать, что одно значительное лицо недавно сделался значительным лицом, а до того времени он был незначительным лицом...» - третий младший сын Павла I вел. князь Николай Павлович - будущий Николай I с рождения на престол шансов не имел: Николай I на престол попал по случаю. Не обременённому воспитанием в духе наследника престола вел. кн. Николаю не мешали узнавать дворцовые отношения с неофициальной изнанки интриг, взяток и т.п. Поэтому впоследствии названного фрейлиной А.Ф. Тютчевой «зловредным Дон Кихотом самодержавия» (Из воспоминаний А.Ф. Тютчевой. Николай Первый и его время) обмануть было весьма затруднительно. Полученные в юности знания о «двойной бухгалтерии» человеческой натуры Николай отлично сумел использовать уже на троне. Не веря в искренность «официозов» «случайный» царь до всего желал докопаться лично и действовал только согласно своим мнениям.
Так Николай I мог без предупреждения нагрянуть с личной ревизией какого-либо столичного учреждения, произведя там переполох почище хлестаковского. Давая понять, что знает все закулисные проделки,чиновников царственный ревизор пугал непередаваемо (Ключевский В. О. Русская история. Кн. 3.). Теперь обратимся к тексту «Шинели»: «Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны. Главным основанием его системы была строгость. “Строгость, строгость и – строгость", – говаривал он обыкновенно и при последнем слове обыкновенно смотрел очень значительно в лицо тому, которому говорил. (Николай I гордился, что никто не выдерживает его взгляда!) …Десяток чиновников, составлявших весь правительственный механизм канцелярии, и без того был в надлежащем страхе: завидя его издали, оставлял уже дело и ожидал стоя в вытяжку, пока начальник пройдет через комнату. Обыкновенный разговор его с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: ”Как вы смеете? Знаете ли вы, с кем говорите? Понимаете ли, кто стоит перед вами?” Впрочем, он был в душе добрый человек, хорош с товарищами, услужлив, но генеральский чин совершенно сбил его с толку…» - окарикатуренный портрет царственного Дон Кихота в «значительном лице» был узнаваем.
Так что «Ревизора» Николай I понял. Можно считать искренними слова ц а р я после первого представления 19 апреля 1936 г.: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне – более всех!» (Запись П. П. Каратыгина со слов своего отца, актера П. А. Каратыгина.) И отправил царь министров смотреть «Ревизора» - в порядке воспитания. Благодаря расположению Николая I Гоголь решал все проблем с прохождением своих пьес через цензуру. Пушкину такие идиллические отношения с царственным цензором не снились. Так не хотел ли Гоголь в 1840 г. ещё раз повоспитывать «Шинелью» своего покровителя?.. Не за горами были уже морализаторские «Избранные места из переписки с друзьями» (1847 г.) А при чём же тут, собственно, ш и н е л ь? – можно спросить.
АНЕКДОТЫ О ЦАРСКОЙ ШИНЕЛИ ПРАПОРЩИКА. Ш и н е л ь тут при том, что по гоголевским мистификациям Пушкин бегал к нему «в шинельке с Мойки… на Мещанскую», и по собственному вкусу Николай I любил прогуляться по Петербургу инкогнито – в простой шинели с погонами прапорщика. Надо думать, что склонный к театральности царь отдыхал от официоза и наблюдал народ. Во время таких прогулок с «прапорщиком» случались истории, о чём ходили в столице популярные анекдоты. Спрашивается, если инкогнито гуляющего сохранялось, кто эти анекдоты изначально передавал?
В большинстве случаев сам царь и передавал: другого ответа нет. Нравилось царю подобное донкихотство. Заметим к тому же, что все анекдоты были в пользу его популярности. Вот одна история: в некоем питейном заведении прапорщик в простой серой шинели познакомился со средней руки помещиком, который без всякого дела приехал в Петербург, только чтобы хоть раз в жизни посмотреть на царя. «Так смотри: я - царь!» - сказал прапорщик. «Ты такой же царь, как я китайский император!» - фыркнул помещик. «Ну, я пошутил: я во дворце командую истопниками. И царя могу тебе показать. Вот тебе записка, - приходи с ней завтра утром ко мне во дворец с чёрного хода». Помещик пришёл, и согласно царской записке его немедленно провели к царю, при всех регалиях завтракающему в кругу семьи. «Машенька! – весело сказал Николай I императрице, - смотри: к нам в гости сам китайский император пожаловал!» И потом водил по дворцу ошарашенного помещика, его представляя как китайского императора. Юмор царственного прапорщика был грубоват, - что делать!
А вот две другие – уже конкретно на тему о ш и н е л и истории, в первой из которых инкогнито не имело места. Узнав что Париже собираются играть близкую к скабрёзности пьесу из жизни бабки царя - Екатерины II, Николай I через посла требовал представление запретить. Получил ответ: это невозможно. Франция-де страна свободная, и искусство в ней тоже свободно. Тогда Николай I просил передать правительству Франции, что на премьеру он пришлёт 300 тысяч зрителей в серых ш и н е л я х… Скандальная пьеса была снята.
Третья шинельная история для нас особенно интересна. Как то раз прогуливающийся в одиночестве своего прапорщицкого инкогнито близ Дворцовой набережной Николай I встретил в около 20-ти градусный мороз идущего в сюртучке совершенно трезвого человека: «Замёрзнешь, дурак! Почему же ты в одном сюртуке?» Оказавшийся преподавателем русской словесности в кадетском корпусе прохожий отвечал, что единственную свою шинель он отдал в починку. А на новую жалованья не хватает. Подозвав ближайшего жандарма, Николай велел ему посадить прохожего преподавателя до утра в участок, где топили. К утру он выслал бедняге в подарок хорошую шинель со своего плеча. И велел повысить жалованье учителям русской словесности в казённых заведениях. Потому как нищенский вид ментора не воспитывает у юношества уважения к государству.
ОБРАТИМ ВНИМАНИЕ, что гоголевская «Шинель» содержание этого выше анекдота как бы выворачивает наизнанку. Зато «изнанка» отражает общее положение дел. Потому как шинельные приключения царственного прапорщика были исключением из прекрасно известных обществу неписанных «правил». Оттого-то так бурно и отреагировал граф Строганов на гоголевскую повесть, в которой имеется и замаскированное для подножия трона моралите: «С о с т р а д а н и е было ему <значительному лицу> не чуждо; его сердцу были доступны многие добрые движения, несмотря на то что чин весьма часто мешал им обнаруживаться… Почти всякий день представлялся ему бледный Акакий Акакиевич, не выдержавший должностного распеканья... Неделю спустя он решился даже послать к нему чиновника узнать, что он и как и нельзя ли в самом деле чем помочь ему; и когда донесли ему, что Акакий Акакиевич умер скоропостижно… он остался даже пораженным, слышал упреки совести...»
После того, как привидение сдёрнуло со значительного лица шинель: «Это происшествие сделало на него сильное впечатление. Он даже гораздо реже стал говорить подчиненным: ”Как вы смеете, понимаете ли, кто перед вами?”; если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чем дело. Но еще более замечательно то, что с этих пор совершенно прекратилось появление чиновника-мертвеца: видно, генеральская шинель пришлась ему совершенно по плечам; по крайней мере уже не было нигде слышно таких случаев, чтобы сдергивали с кого шинели…» Заметим, что гоголевский «анекдот» о шинели вполне компануется с популярными в обществе царственными анекдотами про самого себя. Хитрый Гоголь всё рассчитал для успеха своей «Шинели».
Читал ли сам царь «Шинель» и как воспринял на сей раз в свой адрес критику – история до нас не донесла, но особенно не понравится повесть царю не могла. Не оттого ли ещё Николай I благосклонно принимал произведения Николая Гоголя, что оба тёзки были по натуре мистификаторы? Фантазийная мистификация оставляет многие варианты её восприятия. А вот пушкинская «в лоб» ясность царя раздражала. Про «Евгения Онегина» Николай сказал, что лучше бы Пушкин писал что-нибудь патриотическое в духе «Полтавы». «Бориса Годунова» советовал переделать в роман в духе Вальтера Скотта. Касающийся истории Пугачёва роман «Капитанская дочка» - по мнению царя, совсем не была нужна. По цензурным соображениям впервые роман даже был напечатан без подписи автора (Современник. 1836 г. Книга IV – последняя при жизни Пушкина)
Пушкин позволял себе свой личный вперёд царского взгляд на историю прошлую и на то, какой она должна бы быть в настоящем. Этого царь стерпеть не мог. Гоголь же проходился по общим чертам человеческой натуры: из этих общих черт складываются как достоинства, так и недостатки государства. С этим Николай I спорить не мог: он сам на чужих недостатках умело «играл», да их же потом и высмеивал. Себе позволял и другим в меру тоже. Пушкинский «заячий тулуп» в пору Николаю не пришёлся, а вот «Шинель» пришлась как раз впору… Или Николай I пришёлся впору «Шинели»? Всё-таки кое чего цензура в гоголевской повести не досмотрела!
Когда в общих чертах портрет царственного Дон Кихота в «значительном лице» был узнаваем, а в устных гоголевских байках Пушкин по образу самого бедняка Гоголя в молодости бегает в «шинелишке» по Петербургу, тогда что вообще происходит в этой повести: кто кого распёк? А тут ещё задним числом приплетается из «Капитанской дочки» история с гринёвским т у л у п о м, в котором «бродяга… потрясал государством!» И с кого же, в итоге привидение сдёрнуло совсем н е ш и н е л ь простого прапорщика, – а богатую ш и н е л ь? Что означает эта сдёрнутая шинель?.. В кого метит автор посмертным явлением Башмачкина?
Конкретных ответов лукавый Гоголь вообще не давал. А когда во втором томе «Мёртвых душ» попытался конкретно давать ответы - советы, то ничего из того не вышло: пришлось второй том сжечь. Превыше всего ценя гоголевский юмор, Пушкин, по воспоминаниям, имел некоторые претензии не столько к гоголевскому стилю, сколько к его воздействию на читателя:
«В этом есть что-то недосказанное, — говорил он <Пушкин>, — ибо растянутость речи уменьшает впечатлительность читателя, даёт ему случай скоро забывать только что прочитанное… Совсем другое — сжатость письма, — это сама сила, дающая себя чувствовать каждому, когда она его поглощает… Как выражение ума, речь должна быть конкретна… Абстрактность же Гоголя нам этого не даёт. Живые типы, им выведенные, однако, не натуральны, напротив, они сказочны…» (Соученик Гоголя по Нежинскому лицею Любич-Романович В.И. Гоголь в Нежинском лицее // Исторический вестник. 1902. Т. LXXXVII. С. 553.)
В некотором роде «сказочным типом» была и личность Николая I. Например, одна из его вполне абстрактных фантазий, что миссия России - турецкого султана а за ним и всю Турцию обратить в христианство. Царская фантазия неблагоприятно отразилась на положении России: к 1855 году Крымская война почти проиграна и Николай I умирает чуть ли не напоказ в контрасте с Башмачкиным. Будучи уже простуженным, царь 10 февраля в 23-ти градусный мороз в лёгкой шинели принимает смотр маршевых батальонов. Будто бы отговаривавшим его врачам царь сказал: «Вы свой долг исполнили, теперь исполню я свой долг». 14 февраля пришло сообщение о поражении под Евпаторией, после чего состояние государя резко ухудшилось и 18 февраля (2 марта) он скончался.
РЕЧЬ, собственно идёт о русском м е н т а л и т е т е: о менталитете страны культурно молодой, где литература и прекрасные идеи нередко сей момент принималась за конкретную жизненно политическую программу и даже царём не отделялись от политики. Пушкин же старался добиться чтобы читатель не рядился Чайлд Гарольдом или Онегиным, думал над прочитанным. В самом деле – как в маскараде надетый заячий тулуп по образу гринёвского разве поможет стать «добрым человеком»?
В зрелые годы свою частную семейную жизнь поэт тщательно старался отделить от литературных и прочих «абстракций», что только ускорило трагическую смерть поэта. «Конь о четырёх ногах, да и то спотыкается!» - как говаривал бессмертный Савельич. Гоголь поступил со своей частной жизнью иначе: можно сказать, что семью ему заменили воспоминания о тесной дружбе с Пушкиным и прямой передаче ценных сюжетов. В мире собственной фантазии Гоголь был защищён. И, в конце концов, победителя не судят: ведь преемственность Гоголя как второго после Пушкина гениального прозаика состоялась?!
Преемственность Гоголя от Пушкина состоялась, вот только не совсем верна броская фраза Эжена Вогюэ «Все мы вышли из гоголевской “Шинели”». Следовало бы сказать: все мы находимся между заячьим т у л у п о м Петра Гринёва и «Шинелью» Гоголя. По функции в романном сюжете - носитель человеческого взаимопонимания т у л у п нам отчего-то никак не надеть: он трещит по швам и разваливается. В свою очередь,, ш и н е л ь Башмачкина либо шинель «значительного лица» никак не снять – приросла к коже.
* * *
НИКОЛАЙ I И СОЛДАТСКАЯ ШИНЕЛЬ ГРУШНИЦКОГО. В годы правления Николая I Павловича Николай Васильевич Гоголь единственный осмелился «задеть» прапорщицкую шинель царя без неприятных последствий. Над «Шинелью» Гоголь работал параллельно с первыми главами «Мёртвых душ»: в марте - апреле 1840-го у Аксаковых автором прочитаны первые 6 глав «Мёртвых душ». И вместе с восторженными откликами автор получил отзыв бреттера и скандалиста Федора Ив. Толстого по прозвищу «американец», что Гоголь - враг России, его надо заковать в кандалы, отправить в Сибирь. Другие находили, что Гоголь клевещет на помещичье сословие и т. д. В январе 1940 Гоголь жаловался Жуковскому: «Какое странное мое существование в России! Какой тяжелый сон! О, когда б скорее проснуться!»
Гоголь рвался в Рим и выехал из России в мае 1940 г. Перед этим 9 мая в день своих именин Гоголь угощал приятелей обедом, на котором вместе с обычными друзьями был и Михаил Лермонтов: по расчётам выходит, что как раз после суда перед своим вторым предпоследним отъездом на Кавказ. И Гоголевское настроение бегства из России перекликается со стихотворением Лермонтова: «Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ, И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ. Быть может, за стеной Кавказа Укроюсь от твоих пашей, От их всевидящего глаза, От их всеслышащих ушей». (1840 или 1841?) Так что атмосферу николаевской России тех лет Гоголь и Лермонтов воспринимали сходно.
В отличие от Гоголя Лермонтов по матери принадлежал к знатному не бедному роду. Родня Лермонтова занимала в свете высокое положение. Чтобы при этом быть отправленным в ссылку нужно было совершить что-то из ряда вон выходящее. Первый раз Лермонтов попал в ссылку 1837-м за стихотворение «Смерть поэта» - на смерть Пушкина: гусарский корнет был тем же чином - т.е. прапорщиком выслан в драгунский полк на Кавказ. Но уже в апреле в апреле 1838-го просьбами родственников переведён в квартировавший близ столицы Лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. Опираясь на воспоминания современников, приходится признать: поручик Лермонтов к столичной службе относился сначала как к способу развлечения в красивой форме: среди славившихся буйными выходками гусаров Лермонтов был в числе самых буйных. Потом развлечение переросло в открытый эпатаж властей. И многие выходки до поры ему прощались.
В 1840-м Лермонтов поссорился и дрался на дуэли с сыном французского посла Эрнестом Барантом, за что вполне по уставу попал под военный суд и 13 (25) апреля был переведён обратно на Кавказ. Вдумаемся в ситуацию: несмотря на строгий запрет, на дуэлях всё равно регулярно дрались лица преимущественно военные и знатные. Обычно военных дуэлянтов с понижением в чине или даже без понижения ссылали на Кавказ к театру военных действий, где можно было быть убитым, но можно было и выслужиться: с наградами вернуться в стлицу. Так что лично к Лермонтову нерасположения в такой высылке не проявилось. Другое дело, что дуэль Лермонтова пришлась очень кстати после «Смерти поэта» не терпевшего поэта Николаю I. Дело было, опять-таки, совсем не в лично немотивированной неприязни: дело было в совершенно несходных образах мышления.
ЦАРЬ И «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ». Состоящий из отдельных новелл роман Лермонтова «Герой нашего времени» появлялся в печати по частям с 1838 по 1840 гг. «Княжна Мери» впервые появилась в 1-м издании романа (1840 г.), которое Николай I внимательнейшим образом прочитал в компании с шефом Третьего отделения Бенкендорфом. Начал царь читать вполне беспристрастно 13 (25) июня – т.е. уже после решения суда о ссылке автора он пишет супруге: «Я… читал всего Героя, который хорошо написан.». Таким образом царю понравились новеллы «Бэлла», «Максим Максимыч» и «Тамань». Вдумаемся: царь не имел к «Бэлле» претензий, хотя поступок Печорина не на бумаге – в жизни мог реально ухудшить военное положение России на Кавказе. Кража русским офицером дочери замирённого кавказского князя с учётом широкого кавказского родства могла вызвать военное возмущение вплоть до широкого восстания. Аналогичный печоринскому поступок подлежал строгому военному суду, тем не менее, царь «крамольным» сюжетом не возмущён. Царь умеет различить сочинённое неким автором, от поступка самого автора.
Однако, 13 (25) июня царь продолжает уже совсем в другом тоне: «Я дочитал до конца Героя и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характер… В конце концов привыкаешь верить, что весь мир состоит только из подобных личностей, у которых даже хорошие с виду поступки совершаются не иначе как по гнусным и грязным побуждениям. Какой же это может дать результат? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле? Люди и так слишком склонны становиться ипохондриками или мизантропами, так зачем же подобными писаниями возбуждать или развивать такие наклонности! Итак, я повторяю, по-моему, это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора.
Характер капитана (Максим Максимыча) набросан удачно. Приступая к повести, я надеялся и радовался тому, что он-то и будет героем наших дней… Однако капитан появляется в этом сочинении как надежда, так и не осуществившаяся, и господин Лермонтов не сумел последовать за этим благородным и таким простым характером… Счастливый путь, г. Лермонтов, пусть он, если это возможно, прочистит себе голову в среде, где сумеет завершить характер своего капитана, если вообще он способен его постичь и обрисовать».
Для Николая I превыше всего было чувство долга: первый долг гражданина служить государству как он сам. На свой манер царь был идеалист и идеалист страстный: долг и служебный этикет - превыше всего. Тем не менее привилегированным столичным гусарам - роду мушкетёров короля - многое прощалось. Среди славившихся буйными выходками гусаров Лермонтов бывал в числе самых буйных нарушителей дисциплины и этикета, чего царь ни от кого – даже от своих дочерей не терпел. И при всём этом нарушения царь Лермонтову припомнил только после прочтения Второй части «Героя нашего времени»! Ведь первая часть «Героя» царю понравилась? Не было ли во Второй части чего-либо, задевавшего царя лично?
В так не понравившейся царю второй части «Героя», в новелле «Княжна Мэри» нас более всего интересуют от автора-рассказчика Печорина портрет его знакомого: «Грушницкий – юнкер. Он только год в службе, носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую ш и н е л ь. У него георгиевский солдатский крестик. Он хорошо сложен… ему на вид можно дать двадцать пять лет, хотя ему едва ли двадцать один год. Он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой… Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в… возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект – их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия… В их душе часто много добрых свойств, но ни на грош поэзии…»
Когда бы в этом выше описании были только косвенные элементы карикатуры на Николая I было бы ещё терпимо на фоне про царя анекдотов! Мало того, что в Грушницком черты характера самого царя доведены до абсурда. Грушницкий – человек поколения воспитанного Николаевской системой и вопреки её прогнозам. Вторая не относящаяся к нему лично часть характеристики Грушницкого могла задеть царя ещё больнее.
Г р у ш н и ц к и й: «Довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьет одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. Его цель – сделаться героем романа… Оттого-то он так гордо носит свою толстую солдатскую шинель. Я его понял, и он за это меня не любит… Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать… Впрочем, в те минуты, когда сбрасывает трагическую мантию, Грушницкий довольно мил и забавен. Мне любопытно видеть его с женщинами: тут-то он, я думаю, старается!» - любовниц Николая I трудно сосчитать. Поэтому и эту шпильку он мог принять на свой счёт.
ДУЭЛЬ С ЦАРЁМ. В «Герое нашего времени» Пёчорин дрался на дуэли с Грушницким. Печорин убил Грушницкого: «Стреляйте! – отвечал он <Грушницкий>, – я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…
Я выстрелил...
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва».
_________________________________________________
Отодвигая мелкие подколки шального гусара в сторону (Николай I умел это делать, - отдадим ему должное!) в целом выходило, что г. Лермонтов вместе с личной пощёчиной замахнулся ещё и на дело всей жизни Николая Павловича. Это, естественно, подтолкнуло царя на противоположную крайность: на искреннее отождествление г. Лермонтова со всем мировым злом увенчанным, по мнению царя, революцией на манер Французской. Значит, как носитель зла в Лермонтов был о-очень опасен для России. Как видим, царь к литературе относился серьёзно. Шансов вернуться из ссылки в службу на столицу у Лермонтова не осталось не после злополучной дуэли с Барантом, а только после прочтения царём «Героя нашего времени» в двух частях: "Нам в России вдвоем нет места…" - мог бы перефразировать царь.
Первая часть «Героя нашего времени» аукается с «Капитанской дочкой» уже сюжетной компоновкой: Гринёв – добрый и простой капитан Миронов и Печорин – верный служака добрый капитан Максим Максимыч. Такие царю нравились. Гринёва на фоне крамольной пугачёвской темы царь просто не заметил, а вот Печорин привёл его в бешенство! Что же в итоге по аналогиям выходит? По политическим аналогиям выходит: под маской Печорина и Грушницкого стреляются г. Лермонтов и Николай I. Как бы обретают в прозе второе дыхание те строки Лермонтова «На смерть поэта», за которые он попал в первую ссылку:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет... (1837 г.)
* * *
По литературным аналогиям на фоне «Капитанской дочки» в «Герое нашего времени» выходит, что перекроенный в ш и н е л ь тулуп опять «потрясает государством»: потрясся же при прочтении сам царь. И его можно понять! На этом вопреки гоголевским прогнозам явления привидений - гринёвского т у л у п а и гоголевской «Ш и н е л и» в истории русской литературы не завершились.
* * *
МИХАИЛА БУЛГАКОВА РОМАН «БЕЛАЯ ГВАРДИЯ» И ПЬЕСА «Б Е Г» И ШИНЕЛЬ СТАЛИНА.
Скажем сразу и вперёд всего: Пушкина Булгаков считал истоком в нашей культуре всего лучшего. Лукавого же Гоголя обожал так, что местами «играл» под него: например, напоказ сжёг одну из редакций «Мастера» как сам Гоголь сжигал не нравящиеся ему собственные тексты. Что ж, - ведь и Гоголь в своё время «играл» под Пушкина, как мы старались выше показать. В тяжёлый для себя момент, после очередного витка правительственной травли Михаил Булгаков с юмором напишет другу: «Кончилось тем, что ко мне ночью вбежал хорошо знакомый человек с острым носом, с больными сумасшедшими глазами. Воскликнул: ”Ч т о э т о з н а ч и т?!”
— А это значит, — ответил я, — что горожане и, преимущественно, литераторы играют IX главу твоего романа <«Мёртвых душь»>, которую я в твою честь, о великий учитель, инсценировал. Ты же сам сказал: «...в голове кутерьма, сутолока, сбивчивость, неопрятность в мыслях... вызначилась порода маловерная, ленивая, исполненная беспрерывных сомнений и вечной боязни». У к р о й меня своей чугунною ш и н е л ь ю!» (М. Булгаков – П.С. Попову от 30 января 1932 г.: )
Повествующий о событиях 1918 года первый роман Михаила Булгакова «Белая гвардия» (1924) начинается двумя эпиграфами: 1. «Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло. “– Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!” – Капитанская дочка»; 2. «И судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими…» - источник второго эпиграфа «Апокалипсис» был по цензурным соображениям не указан. Однако ещё в царской России выросшие современники Булгакова в указании источника не особенно нуждались: кто тогда не знал Новый Завет? Толкования Апокалипсиса были в особенной моде как раз на рубеже революций 1905 и 1917 гг.
Что выходит из двух эпиграфов? Выходит предсказанный Пушкиным и возведённый в ранг Апокалипсиса «бунт бессмысленный и беспощадный», - ещё страшнее чем раньше, потому что «Капитанскую Дочку сожгут в печи»: пренебрегли пушкинскими пророчествами, так вот – получите! Но описан этот бунт будет преимущественно гоголевским стилем, поэтому будут в романе и т у л у п ы, и ш и н е л и. В «Белой гвардии» как и гоголевском «Ревизоре» без имени Город олицетворяет Россию. И Город постоянно то входят, то уходят разных сортов люди в раных покроев серых шинелях – от союзных немецких войск до бандитов. Кого не вместили шинели «вместили дорогие шубы с бобровыми воротниками».
Офицер Мышлаевский скажет: «Ползет какой-то дед в т у л у п е, с клюкой… Глянул на нас и обрадовался. Я уж тут сразу почувствовал недоброе. Что такое, думаю? Чего этот богоносный хрен возликовал… Я… спрашиваю: "…А дэж вси ваши хлопци?" А дед и ляпни: "Уси побиглы до Петлюры"». Однако далее окажется, что и Петлюра на фоне общей ситуации только «миф»: «Было другое - лютая ненависть» - к шинелям и шубам. «Было… четырежды сорок раз четыреста тысяч мужиков с сердцами, горящими неутоленной злобой. О, много, много скопилось в этих сердцах…» - был «корявый мужичонков гнев». Вот и выходит, что как в «Капитанской дочке» т у л у п «потрясал государством». Помним реплику Пугачёва: «Я-те дам заячий т у л у п! Да знаешь ли ты, что я с тебя живого кожу велю содрать на т у л у п ы?"» В новом бунте пойманным офицерам выкалывают глаза и вырезают на груди звёзды.
ВСПОМНИМ, как в «Капитанской дочке» ямщик попавшего в буран Гринёва пытался разглядеть прохожего: «"Эй, ямщик! - закричал я, - смотри: что там такое чернеется?" Ямщик стал всматриваться. "А бог знает, барин… Должно быть, или волк или человек"…Через две минуты мы поравнялись с человеком. "Гей, добрый человек! -- закричал ему ямщик. - Скажи, не знаешь ли, где дорога?» Но теперь во время не назвали кого-то «добрым человеком» и вот в гуще бунта, когда уже непонятно кто и кем воюет, раздолье для бандитов и «совсем отверженных» с «сипящими в о л ч ь и м и острыми голосами», раздолье для тех, «которые при всех властях мира чувствуют себя среди людей, как в о л к в собачьей стае». Этого символичная иллюстрация в романе - три бандита приходят с мнимым обыском – грабить:
«С обыском,” – ответил п е р в ы й вошедший волчьим голосом. В первом человеке все было волчье… Он как-то странно косил, смотрел исподлобья и… успел показать, что идет нечеловеческой, ныряющей походкой привычного к снегу и траве существа… На голове у волка была папаха… В т о р о й – гигант… был румян бабьим радостным румянцем… На голове у него был шлык с объеденными молью ушами, на плечах серая шинель… Т р е т и й был с провалившимся носом, изъеденным сбоку гноеточащей коростой... На голове у него старая офицерская фуражка с красным околышем и следом от кокарды, на теле двубортный солдатский старинный мундир с медными, позеленевшими пуговицами, на ногах черные штаны, на ступнях лапти, поверх пухлых, серых… Его лицо в свете лампы отливало в два цвета - восково-желтый и фиолетовый…»
Трое: человек волк, малоумный вырожденец в ш и н е л и и подобие восставшего из могилы мертвеца в старинном мундире (вспомним пушкинского «Гробовщика»!) - в лицах явленые язвы старого строя. «Не приведи бог видеть русский бунт…» А ведь число три – сакральное… Что же это творится, видимо, уже не в богоспасаемом государстве?.. Полный анализ «Белой гвардии» не входит здесь в планы. В поисках дальнейших превращений гоголевской «Шинели» обратимся к пьесе «Бег», тоже повествующей об обречённости белого движения в Крыму, символично – во всей России.
__________________________________________________
ПЬЕСА «БЕГ. ВОСЕМЬ СНОВ» ( 1925 - 1928 гг.) В «БЕГе» портрет генерала Хлудова: «Съежившись на высоком табурете, сидит Р о м а н В а л е р ь я н о в и ч Х л у д о в. Человек этот лицом бел, как кость, волосы у него черные, причесаны на вечный неразрушимый офицерский пробор. Х л у д о в курнос, как Павел, брит, как актер; кажется моложе всех окружающих, но глаза у него старые. На нем солдатская ш и н е л ь, подпоясан он ремнем по ней не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывали шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит черный генеральский зигзаг. Фуражка защитная, грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки.
На Х л у д о в е нет никакого оружия. Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается, любит менять интонации. Задает самому себе вопросы и любит сам же на них отвечать. Когда хочет изобразить улыбку, скалится. <как волк!> Он возбуждает страх. Он болен — Роман Валерьянович…» - только ли он болен?
«Х л у д о в курнос, как Павел...». Павел I был - подверженный резким перепадам настроения и способный равно на крайние благородство и жестокость человек: в эту характеристику также и Х л у д о в а помещается не только весь биографический материал на пототипа Хлудова генерала Якова Александровича Слащова-Крымского, но и вся история русской монархии в лице её разнохарактерных представителей вплоть до отречения Николая II, слабохарактерного правителя в сравнении со своим волевым прапрадедом Николаем I. А самым равно и сильным и жестоким представителем русской монархии следует по праву назвать - Ивана IV Грозного.
«Х л у д о в… брит, как актер» - чаще всего актёры бреются для удобства накладывания грима. Но конкретно в произведениях Булгакова подчёркнутая актёрская бритость внешности персонажей означает либо в жизни актёрскую игру вплоть до обмана окружающих, либо нервозную зыбкость натуры. Что неудивительно, когда в Хлудове «отражается» вся монархия дореволюционной России. Кроме того, у Павла I случались видения его усопших предков. Как укор собственной совести в жестокости, к Хлудову тоже будет «являться» повешенный им солдат – вестовой Крапилин.
НО ДЛЯ ГОГОЛЕВСКОЙ ТЕМЫ САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ - самое глубоко символичное в облике генерала Хлудова – ш и н е л ь, «не то по-бабьи, не то как помещики подпоясывали шлафрок». Блестяще сыгравшего роль белого генерала Х л у д о в а Владислава Дворжецкого режиссёры Алов и Наумов вполне обоснованно не стали подпоясывать «ремнем по ней... по-бабьи». Потому что такой ход должен был бы ввести в фильм заведомо в него не вмещавшиеся гоголевские отсылки: в «Мёртвых душах» помещик Плюшкин был одет в обноски наподобие деревенской бабы.
Прямого сходства между Плюшкиным и Хлудовым нет, но есть аналогия: и портрет Плюшкина, и ещё более описание Х л у д о в а - являют сознание на грани развала. Как Плюшкин хранит продукты и прочую "всякую дрянь" до полного тления, так и Х л у д о в пытается сохранить в России уже отжившее. Не ошибёмся, когда скажем: Х л у д о в олицетворяет собой развал сознания всей России времён гражданской войны. Значит, «БЕГ» - тоже своего рода пьеса о «мёртвых душах». Недаром «белое как мел» лицо Хлудова напоминает привидение. Когда кто-то в финале «Шинели» схватил «значительное лицо» за воротник шинели: «Обернувшись, он заметил человека небольшого роста, в старом поношенном вицмундире, и не без ужаса узнал в нем Акакия Акакиевича. Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвецом». Только Хлудов в одном лице привидение - наполовину Башмачкина, наполовину «значительного лица».
Что выходит из всего набора реминисценций в облике Хлудова? Ветхая ш и н е л ь наподобие капота в гоголевской «Шинели» - атрибут – символ сущности "маленького человека" чиновника Башмачкина. В то время как подобно Слащову Х л у д о в - диктатор Крыма с общественной точки зрения - большой человек. По сюжету богатую ш и н е л ь со «значительного лица» сдёргивает привидение Башмачкина. А с учётом «шинельных» анекдотов про сына Павла I - Николая I именно с последнего Гоголь для своей повести лихо "снял" ш и н е л ь.
Кадровый офицер, Х л у д о в воспитан в понятиях чести, которая включает незыблемость присяги государю-императору. И вопреки новой ситуации Хлудов не желает признать не безвыходного положения белой армии: это он признаёт. Старые понятия о чести велят ему послать на смерть армию и умереть самому. Понимая, что жестокие меры уже ничего не изменят, Хлудов ради уже призрака дореволюционной России жертвует человечностью. Крайнее положение толкает на крайние карательные меры: Х л у д о в жесток, ему в лицо кричат – «Зверюга! Шакал!», «Мировой зверь…» По а м п л у а роль Хлудова – роль з л о д е я, вроде шекспировского Ричарда Глостера, по крови шагающего к королевскому трону. По сути - съёжившийся на табуретке наподобие Башмачкина маленький человек: всё, что от человека осталось.
ЗАДАДИМ ВОПРОС: какой известный политический персонаж в СССР с 1924 по 1953 годы без шинели представить трудно? Сталин в холодное время появлялся в шинели, и в ней запечатлён на многих фотографиях. Во время создания «БЕГа» пик сталинских репрессий ещё не настал. Поэтому на воображение читателя остаётся следующий вопрос: провидел Булгаков сущность нового правителя или гений Гоголя так точно запечатлел черты тирана, что Сталину просто суждено было «примерить» гоголевскую «Шинель»? Оттого только суждено, что Булгаков реминисценциями из им обожаемого Гоголя наполнял все свои произведения?.. В любом случае в драму Михаила Булгакова «БЕГ. Восемь снов» - укладывается не только вся история русской монархии с момента её основания до 1917 года - укладывается и далее после революционная история русских властителей по настоящий момент.
_________________________________________________________
ТУЛУП И ШИНЕЛЬ В ПЬЕСЕ БУЛГАКОВА «БАТУМ». В 1928 году оканчивая «БЕГ» Булгаков (допустим такую мысль!) мог ещё не до конца понимать, что есть Иосиф Сталин, но к моменту создания заказанной МХАТом к юбилею вождя в 1939-м пьесы «БАТУМ» не понимать этого он уже не мог. «БАТУМ» и история его создания подробно разобран на нашей авторской странице в статье «Пощёчина Вождю – “Батум” Михаила Булгакова» (или в более коротком «”Батум” – пьеса М. Булгакова о Сталине. Подтекст»). Где в цитатах показано, что «БАТУМ» также наполнен пушкинскими, гоголевскими и библейскими реминисценциями, меняющими прямой текстуальный смысл. И аттестовать «Батум» как попытку снискать расположение вождя может только совершенно не читавший Пушкина с Гоголем оттого и не способный видеть из них реминисценции или НЕ желающий их видеть. (Последние неизлечимы даже чтением Пушкина и Гоголя.)
Здесь вкратце скажем, что в «Батуме» в результате наложения прямого текста на реминисцентный контекст (возникающие ассоциации) Сосо – Иосиф Джугашвили оказывается последовательно сравнен:
1 -2 - 3. Сравнен с человеком – волком (пример в разборе выше «Белой гвардии») и далее – с оборотнем с того света, и в итоге с - Антихристом;
4. Джугашвили почти прямо по тексту сопоставлен с последним царём Николаем II как преемник его власти – и в целом как преемник худших методов самодержавия начиная с Ивана Грозного. Ведь известно, что ближайшее окружение за глаза называло Сталина «Иваном Васильевичем <Грозным>». Здесь-то опять и мелькает тень и пушкинского тулупа и гоголевской «Шинели».
ПОДОПЛЁКА нового явления гоголевской ш и н е л и в «Батуме» такова: некоему крестьянину снится сон, что, приехав на дачу в Батум, при купании в море царь жестокий царь Николай II тонет: «Значит, что царя не будет, и ты всю Абхазию освободишь», – говорит подпольщику Сосо только ради сна введённый проходной персонаж. Заметим: последний российский царь тонет голым, а одежда его остаётся аккуратно лежать не берегу. И в конце пьесы Сосо рассказывает, как зимой убежав из ссылки, он по пути проваливается на льду в полынью – с трудом из воды выбирается и – «сей час же обледенел». Добрые люди приютили беглеца: «сняли с меня всё и т у л у п о м покрыли…»
И далее после вынужденного зимнего купанья и голым лежания под тулупом возвращается Сосо в Батум из темноты гринёвского снежного бурана «в солдатской ш и н е л и и в фуражке». Театральное переодевание в нечто подобное оставленной царём на берегу одежды даёт уже документально узнаваемый образ вождя. Сошел в предыдущем действии со сцены один, вернулся «Д р у г о й – ч у ж о й»: не воскрешение ли старой власти в более сильном, хитром и страшном преемнике? А тут ещё все прежние текстуальные перевёртыши – Христос /Антихрист; человек с волчьим билетом / волк. Выходит, что купание в полынье было подобием крещения Антихриста, и вернулся с того света уже не человек - оборотень…
Учившийся в семинарии Иосиф Сталин знал Библию и видел из неё прямые цитаты и библейский отсылки. (Подтверждается воспоминаниями о Сталине) Прочитав к своему юбилею пьесу «Батум» вождь её – естественно! – под благовидным поводом запретил ставить на свой юбилей. Так эта с тройным дном пьеса Булгакова до сих пор и не являлась на сцене. А ЖАЛЬ!
________________________________________________
ХОЧЕТСЯ НАДЕЯТЬСЯ, что явления пушкинского т у л у п а и гоголевской ш и н е л и в нашей стране не исчерпаны: после подобных из бурана явлений атмосфера как-то очищается – жить становится веселее. Даже является надежда, что милосердие и человечность для власть имеющих станут не вовсе пустыми словами, которыми усердно жонглируют в «верхах» на подобие фокусников в цирке.