8. Финогеев Александр Витальевич Брызги Океана. Из

Александр Финогеев


Брызги океана. Избранное.



Всем, кто служил, служит и будет служить на доблестном военно-морском флоте, кто ждал, ждет и будет ждать моряка на берегу, – посвящаю.

Постулаты службы

И возлюби ближнего начальника своего, ибо если он возлюбит тебя, то тебе уже точно мало не покажется. И будет он любить тебя во все дыры, пока не поумнеешь ты или не повзрослеешь. Таков вечный закон флота, идущий от отца к сыну по матери.
Будь всегда готов к тому, что тебя отдерут как Сидорову козу во все что можно и нельзя. Это не должно быть для тебя неожиданностью. И сколько соломы ни стели – все равно будет больно.
Помни, что «шило» – это амортизатор. Им можно смягчить удар. Но не перебарщивай, ибо начальник с похмелья хуже, чем трезвый. И его снова надо поить.
Не спорь с начальником. Он всегда прав. Ибо неправых начальников не бывает. Так закреплено уставом.
Помни, что для начальника ты всегда дурак. И слушай его с глупой физиономией, слегка открыв рот. При этом кивай головой и беспрестанно говори « Есть!». Тогда он будет думать, что изрекает разумные вещи, и считать тебя умным, доверяя сделать то, что не способны сделать другие.
Сказав «Есть!», не спеши выполнять полученное приказание, ибо оно может быть отменено.
Будь актером, потому что флот – это игрище взрослых, иногда пьяных, мужиков в войну. И чем краше твой монолог, тем больше тебя ценят.
Ешь начальников глазами – они это любят, особенно политработники. Не чурайся глупых вопросов – начальнику легче на них ответить, и он обязательно подметит, что ты стремишься к совершенству.
Помни дни рождения всех начальников и командиров, особенно более высокого ранга, старайся поздравить их первым. Это твой козырь.
Не забывай, что начальники приходят и уходят, а ты остаешься. Хорошего начальника всегда отблагодари, а плохого при расставании не забудь послать подальше. Он поймет. Не весь же он превратился в скотину. Став же сам начальником, учти все плохое и будь лучше. Подчиненные это оценят.
С ближним будь тактичен. Еще неизвестно, кем он завтра будет. Но на низшего периодически гадь. Ведь низший тоже не знает, кем ты послезавтра станешь.
Не пей много. Даже чая. Флот – это не чайхана и не ресторан. На нем еще иногда воюют. А захочешь дно стакана увидеть – непременно козлом станешь.
Никогда не пей с низшим тебя по должности. Этим ты унижаешь себя не только в своих глазах, но и в глазах коллектива.
Не паникуй. Не лезь в петлю и не режь вены. Это удел истеричек. Им замуж две полосы – белая и черная. И какой бы ширины ни была черная полоса, после нее всегда идет белая. А после неудач обязательно приходит радость.
Ни в коем случае не жалей себя. От жалости – один шаг до онанизма и педерастии. А пол на флоте не меняют – там палуба сплошь железная.
Не позволяй женщинам любить себя. Любовь – это не удел сильных. Любовь придумали или дуры (а дуры – это или диагноз, или вечное состояние души), или коммунисты. Любовь рушит все: карьеру, звезды, превращает мужика в тряпку. И не делай осоловелые глаза, когда тебе сказали: «Я беременна». И что делать? Конечно же, рожать. Мальчика назвать именем героя-отца, ну а девочку – как Бог даст. Ибо настоящий мужчина никогда не сделает девочку. Слезы, обещания пожаловаться в политотдел и другие инстанции не должны свернуть тебя с верного пути. Все равно все кончится абортом. Любовь приходит и уходит, а выпить хочется всегда. Только теоретически любовь возникает по-разному, а уж жизнь-то неизменно идет как у всех. Те же проблемы, та же головная боль и те же месячные. А за углом вроде бы стоит еще лучше. Так нет же. И она точно такая.
Жена у военного должна быть. В обязательном порядке. Но только глухонемая. А поговорить можно и на работе. Жена – не роскошь, а средство общения, и не всегда духовного. Расширяй свой кругозор, общайся и с другими женами. Иногда они значат много больше, нежели их вислорогие мужья, с которыми нужно просто уметь не пересекаться. Ибо тебе морду расквасят или сошлют туда, куда Макар телят пасти водил, где ты и сгниешь заживо, изображая из себя великомученика, или же засношают тебя до смерти. Но и тут не вздумай лезть в петлю. Помни о белой полосе.
Не будь фискалом. Их не любят даже в особом и политическом отделах, хотя их услугами пользуются с удовольствием. Это – жизнь без друзей. А перспектива по морде получить очень даже велика.
Не будь жадным. Жадность – это порок. Принеси командиру пачку хороших сигарет или хорошей водки. И доброта спасет мир.
Не лезь вперед, не проявляй инициативу. Инициатива всегда была, есть и будет наказуема.
Твоих бумаг, планов, приказов и другой ерунды никто не читает. Ибо все знают, что ерунду требуют, ерунду и получают.
Не думай, что ты с годами становишься мудрей. Ты был желудем, желудем и остался. И все равно какая-то свинья мечтает тебя сожрать.
Прежде чем что-то умное сказать, продумай речь до мелочей. И обязательно предложения по выполнению этого вопроса должны быть просты и доступны. В противном случае это философия. А философов на флоте не любят.
А еще, подойти к командиру и спросить: «Товарищ командир! А как Вы считаете… А как Вы смотрите на то, если бы мы сделали так-то и так-то…» Да никак он не считает, и ничего он не думает. Но вот у него уже отложилось, что ты – мыслящий офицер. А это все можно и не делать, главное – спросить.
Выработай стереотип и стратегию жизни. И живи этим. Тогда звезды на погонах тебе обеспечены. И должности тоже.


ПО ВОЛНАМ МОЕЙ ПАМЯТИ…

Я
В пятницу, 2 января 1953 года, под утро, в поселке Беково, ведущем свое летоисчисление с 1621 года, что на юго-западе Пензенской области, скорее в крестьянской, чем в интеллигентной семье, в лютую снежную зиму и рождественские морозы, хотя таких слов в то время даже и не произносили, ибо все были атеистами, за два с небольшим месяца до кончины Вождя всех времен и народов, товарища Сталина, моя мама исторгла душераздирающий крик – и на белый свет появилось недоношенное, золотушное существо, которое тоже неистово заорало, пытаясь перекричать вой ветра за окном и оповестить мир о появлении нового обитателя голубой планеты. Это был Я! И появиться в другое время мне не представлялось возможным. Натура такая!
Ну, скажите мне, будущему организатору здравоохранения, как мог позволить я медицинскому персоналу спокойно спать после принятия ими, пусть и в малых дозах, алкоголя, выпитого в честь Нового года и восьмого года мирной жизни? Ни за что! Никогда! Расслабились? Никаких расслаблений! Вози;тесь теперь со мной! Труд сделал из обезьяны человека. Трудом же этот человек должен и совершенствоваться.
В то время, когда мама носила меня и вынашивала, мой родитель, переступлю через себя и назову его так – Виталий Петрович, резко полюбил другую женщину. А когда мне стукнуло три месяца, он ушел к ней, оставив нам лишь свою фамилию да выплачивая потом алименты. Мама из его дома ушла и вернулась со мной домой к бабушке, на улицу Набережную, где мы и зажили вчетвером: бабушка, мама, тетя Рита и Я.
Жили мы очень бедно. И чувство голода мне знакомо не по рассказам. Болел я, наверное, всеми детскими инфекциями, которые есть на этом свете. Рос худой и бледный. Особенно часто меня мучили ангины. Холодная вода, молоко, а потом и пиво с фригидными женщинами являлись провокаторами этого заболевания. Дважды в детстве мне пытались удалить миндалины, но страх так сжимал челюсти, что даже роторасширители не могли их раскрыть. И все же, достигнув тридцатичетырехлетнего возраста, я сам разинул рот и удалил этот источник инфекции, который так мешал моему существованию. После этого ничего не препятствовало наслаждаться полноценной жизнью.
Надо сказать, что воспитывали меня в строгости. И лишь только солнце касалось земли, над поселком раздавалось: «Саша, домой!» И я понуро шел.
Тогда хотелось свободы… Но став мудрее, начал понимать, что в младые годы сладкое слово «свобода» приносит иногда очень и очень плачевные результаты.
Уверен: благодаря этой строгости я и стал потом человеком. Авантюрный характер всегда мешал тихо жить. Вечно меня куда-то тянуло во что-то вляпаться. Сколько потом за это меня корили и наказывали, особенно когда учился в академии… Да и на службе тоже.
Таким же баламутом я и остался. Торчащее в оном месте шило не дает спокойно жить. Обязательно мне надо увидеть то, что для других является пустяком. Ну а пошутить или подтрунить…
Полагаю, что маска шута или мима помогла мне выжить в период моего становления корабельным офицером. А это становление было трудным. Я походил на муху, пытающуюся пробить оконное стекло.
Считаю: флот дал мне многое. Он воспитал и научил работать. Я пунктуален. Требователен к себе и подчиненным. И всегда справедлив. Повидав унижения, никогда не позволял себе унизить другого или обидеть его.
 Не могу сказать, что, учась в школе, а потом в академии, я в чем-то был гениален. Скорее наоборот. Да, литература была мне интересна, а вот математика давалась с трудом.
После окончания школы, не поступив в Саратовский медицинский институт, я работал станочником на заводе металлопластмассовых изделий, а вечерами грыз гранит науки.
В 1971 году поступил в Ленинградскую ордена Ленина Краснознаменную Военно-медицинскую академию имени С. М. Кирова на факультет подготовки врачей для Военно-морского флота, которую окончил в 1977 году.
Шесть лет в Ленинграде: городе-легенде, городе-истории!.. Люблю этот город! Люблю его величавость, красоту и многоликость. Люблю его людскую суету и тишину истории. Люблю!.. Потому что люблю!!!
Я горжусь, что здесь стал врачом, и, говорят, неплохим. И учился я в самом престижном высшем медицинском учебном заведении, да простят меня остальные, где все дышало святостью и историей, где мощный профессорско-преподавательский состав и богатейшая база ковали и куют медицинские кадры для всех родов войск, начиная с 1798 года. И многие с нашего года выпуска стали поистине звездами мировой величины. А кандидатов и докторов наук просто не перечесть. Низкий поклон тебе за это, моя альма-матер!
В 1974 году я женился на симпатичной девочке, ленинградке Галине Хоревой. Через год родился Петя, а в 1980 году – Саша. Надо сказать, что когда родился Саша, я тоже был на боевой службе в Средиземном море. Первый раз увидел сына, когда ему было три месяца, второй раз – он уже ходил. Это я о прелестях военной службы. И моей жене надо поставить памятник за ее терпение и мужество, за то, что сохранила семью, в которой при наличии отца и мужа – этого мужа и отца видели реже, чем праздновали Новый год.
По окончании академии был направлен для дальнейшего прохождения службы на Краснознаменный Черноморский флот. Служил в Севастополе в должности начальника медицинской службы большого противолодочного корабля «Сообразительный», малого ракетного корабля (был прикомандирован и направлен в зону военного конфликта между Эфиопией и Сомали), эскадренного миноносца «Благородный», сторожевого корабля «Беззаветный», а затем в Николаеве в должности флагманского врача бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей.
Говоря о службе ратной, хочу сказать, что первый год было безумно сложно. Привыкал к порядку и замкнутому пространству. По своей натуре я свободолюбивое животное. А тут взяли и на цепь посадили. Ну, ничего, выдюжил… А после проведенной в шторм операции по удалению аппендицита, во время советско-болгарских учений «Крым-79» под руководством командующего Черноморским флотом адмирала Ховрина Н. И., стал безумно популярной личностью и приобрел презумпцию невиновности. Вот тогда ко мне вернулась моя необузданная энергия и я мог позволить себе то, чего не могли другие корабельные офицеры.
Море не любил, в котором провел, если сложить все мое пребывание на его просторах, лет пять. А вот себя – всегда любил и люблю до сих пор, а себя моряка – просто боготворю! И форму шил, чтоб не я, а женщины оборачивались и глядели мне вслед! Но все в этой жизни проходит. Прошла и служба. В 1998 году я демобилизовался в звании подполковника.
Отдав лучшие годы служению Отечеству и перейдя в статус гражданского обывателя, не могу привыкнуть и понять хаос и неразбериху этой самой штатской жизни. Повесив форму в шифоньер, продолжаю трудиться в системе гражданского здравоохранения в должности реабилитолога. Говорят – получается!
Когда я пришел к писательской деятельности, сказать трудно. Всю жизнь меня тянуло что-то написать: любил писать сочинения в школе. На службе, кроме разной и прочей документации, придумывал всякие байки, выпускал юмористическую радиогазету, сочинял эпиграммы на сослуживцев или оды ко дню рождения, сценарии к детским новогодним утренникам, репризы для команд КВН… Даже отдал в народ пару четырехструнных страшилок с безумно тривиальным содержанием. В 2008 году вышла моя первая книга рассказов «В те дни в морях дороги наши были», в 2009 году – «И жизнь, и море, и любовь…», а в 2013 году – «По местам стоять!», в 2014 году «В жизни не поверю», в 2015 году – «Миражи тумана», в 2017 году – «Круги на воде», в 2018 году – «Полоса прибоя».
В 2014 году стал членом Союза писателей России.
Мог ли я быть писателем в советские времена? Скорее всего, нет. Уж слишком остро пишу об идеологических работниках, которые на самом деле дискредитировали себя в глазах народа, превратившись в удельных князьков. А это в то далекое время каралось очень и очень строго. И я повторил бы путь Александра Исаевича Солженицына. Зато сейчас точно был бы великим!..
Дети, Петр и Александр, выросли. Теперь их тоже величают по имени и отчеству. И они тоже растят своих детей, моих замечательных внуков: Егора, Захара и Маргариту. Дай им всем Бог здоровья, счастья и успехов!
И все же, какой я?
В первую очередь, безумно люблю жизнь во всех ее проявлениях. И всегда улыбаюсь. И всегда шучу. Бывает, что и зло. Даже когда до скрежета зубовного трудно и горько, не выставляю это другим. У них и без меня своих проблем по горло. От шуток и морщинки в уголках глаз. А природный оптимизм всегда помогал выжить в этой жизни. А этих моментов в бытии моем было больше чем предостаточно.
Во-вторых. Живет во мне цыганское начало. Все время что-то куда-то движет, тянет. И если бы не стал врачом, то непременно был бы путешественником. Не могу долго находиться на одном месте. Скучно. Оттого и езжу по стране. И, естественно, любуюсь всем и восторгаюсь.
В-третьих. Считаю себя порядочным человеком. И никогда не могу обидеть слабого. И никогда не смогу сделать подлость. Это низко. Это не красит настоящего мужчину. И никогда никому не позволяю унизить себя. На это язык у меня всегда остр.
Напрочь лишен зависти, отчего и ненавижу философию «пивного ларька», где один, «плохой», идет в шляпе, а другой, «хороший», его осуждает, облизывая кружку слюнявыми губами. Не можешь вот так идти? Или не хочешь? Заткни свою гордыню в задницу, приклей ее к стулу, выучи наизусть учебники и будешь носить шляпу и папаху одновременно. А нет – пей пиво молча. Уверен: любое желание исполнимо, надо только захотеть, постараться и проявить терпение. А говорить, что вон тот стал таким, а этот другим?.. Просто эти люди хотели этого и добились. Кто мешает вам?
Себя люблю. Даже слишком. Женщин – нет. Лишь симпатизирую. Нет-нет-нет! Даже и не подумайте! Как раз с этим все в порядке. И однополая любовь вызывает во мне только отвращение. Мама, Царствие ей Небесное, всегда говорила: «Ни рожи, ни кожи. Ну почему бабы к нему так липнут?!» Действительно, почему? Видно, есть какой-то магнетизм.
Я никогда не дрался из-за женщин. Зачем? Три «зеленых свистка» – и очередь из представительниц слабого пола выстроится до Луны в четыре ряда. И вообще, не понимаю выяснения отношений на кулаках. В этом случае побеждает, разумеется, тот, у кого эти кулаки с голову пионера, а не умный. Ибо если сила есть, то ума как бы и не надо. А проблема-то от этого не разрешается. И только ум способен находить решение во всех сложных ситуациях. Потому что сила была, есть и будет слабее ума и интеллекта. И еще не понимаю мужиков, которые лезут из-за дамы сердца в петлю, вскрывают вены, стреляются... Неужели она заслужила этот «подвиг»? Или оценит его потом?.. Или вы считаете, что могила ваша будет утопать в ее слезах и покрываться неувядающими цветами? Напрасно! Завтра она забудет о вас, если не забыла уже сегодня. А послезавтра выйдет замуж.
Я не могу похвастаться красным дипломом или высокими оценками в аттестате зрелости. Но жизнь заставила меня стать врачом. И, говорят, неплохим.
Люблю читать. А теперь вот и пишу сам.
Всегда живу по принципу «тельняшки», твердо зная, что после черной полосы всегда, заметьте, идет белая.
Военная служба приучила меня к порядку во всем, и в первую очередь – к исполнению своих служебных обязанностей, такту, пунктуальности, выдержанности и справедливости. Никогда не позволяю наглецу хамить. А если вдруг такое случается, то, поверьте, он получает по заслугам и уже при мне больше такого не повторит.
Не люблю алкоголиков, которые пьют с горя, пьют с радости и пьют просто так. Это распущенность и расхлябанность. Разве можно жить во сне? И в чем прелесть такой жизни? Я не аскет. И могу выпить. Но пить каждый день?.. Неужели нельзя найти себе более привлекательного занятия? Марки собирай, небо фотографируй, историю края изучай и детям ее рассказывай… Да мало ли чем в этой жизни можно себя занять…
Каким-то сверх правильным я себя описал. Еще не кажусь вам белым и пушистым или ангелом во плоти? Вот это правильно! Я обычный мужик. И недостатков во мне тоже хватает. Как и у всех. Но есть и то, о чем сейчас рассказал.
Собственно, вот и вся моя жизнь с высоты птичьего полета.

Как я стал пионером
Когда наш класс принимали в пионеры, я болел.
Болезнь через неделю прошла, а я месяц хожу без галстука, и никто меня не принимает, и никому-то я не нужен. Обидно.
Наконец меня находит пионервожатая и говорит, что завтра на линейке меня будут принимать в пионеры.
– Готовься!
А как готовиться, не сказала.
И вот оно, светлое завтра. Школа выстроена в физкультурном зале. Я волнуюсь. Сказали ведь готовиться, а я не готов. Сначала решались какие-то вопросы. Потом прозвучала команда: «Смирно! Равнение на знамя!» И вынесли знамя. Директор строг и подтянут.
– Сегодня мы принимаем в пионеры ученика третьего класса Финогеева Александра, – говорит он голосом Левитана.
Мороз носится по моей спине как заводной. Я стою, жду.
Меня толкают в спину – иди.
– Куда? – шепчу я.
– К знамени. Тебя что, не инструктировали? Дебил какой-то, – тоже шепчет завуч.
Иду заплетающимися ногами, как на расстрел. Подхожу.
Пионервожатая звонким голосом обращается к ученикам:
– Ребята! Достоин Финогеев быть пионером?
– Да!!! – кричат они.
И только двое недоразвитых где-то вдалеке прокричали «нет». Но на них никто внимания не обратил. Шутники везде есть.
Я прочитал жуткую клятву, где обещал быть образцом и примером.
Пионервожатая шепчет:
– Вставай на колено и целуй знамя.
Я не понял.
– Давай быстрее, – шипит она,– не задерживай школу!
 С перепугу, да и недослышав, падаю не на одно колено, а на два, втыкаюсь лицом в знамя, а оно воняет залежавшейся гнилью. Ну и стою так. Дышу через раз. Слышу, вся школа умирает со смеху. А я не пойму, что не так делаю.
– Вставай уже! – кричит вожатая и повязывает мне тряпичный галстук. А мама покупала шелковый.
Я что-то бурчу.
– Поздравляю. Будь готов! – и она вскидывает руку.
– Всегда готов! – глухо отвечаю я и тоже салютую.
– Встать в строй!
Иду красный, как галстук и проплесневелое знамя.
Гордости нет.
Всё как всегда.
Через задницу.


Медицинская физика
Изотермия, термопара, устройство рентгеновской трубки, огромный, синего цвета, учебник и преподаватель Павел Иванович Корзун – вот, пожалуй, все, что осталось от такого предмета, как медицинская физика.
Лекции, как правило, читались после бассейна. А это – сладкий сон, прерываемый командами: «Встать! Смирно! Вольно! Сделать перерыв» и «Встать! Смирно! До свидания, товарищ преподаватель! Вольно! Выходи строиться!»
Перегруженный мозг не хотел понимать законы Джоуля, Ленца, Ньютона и они отскакивали как горох, оставляя отметины на черепе, как оспинки на теле после тяжелого недуга. Но кафедра Медицинской физики Военно-медицинской академии свято чтила всех физиков мира и пыталась вбить эти знания в наши свежие головы.
Павел Иванович Корзун для нас, 18–19-летних юношей, был уже старым человеком. Хотя ему тогда было где-то около пятидесяти. Он был невысок, крепок, носил мощные очки и страдал повышенным внутриглазным давлением.
Его задачей было закрепить с нами весь этот сложный, для большинства человечества, раздел науки. И принять от нас на завершающем этапе, как итог, экзамен.
И вот этот день настал.
Хмурое ленинградское зимнее утро еще больше угнетало и без того подавленное настроение. Скудные знания и добросовестно подготовленные шпаргалки не вселяли радости и тем более уверенности.
И вот моя очередь.
– Товарищ преподаватель! Слушатель Финогеев на экзамен по медицинской физике прибыл.
Пал Иваныч снял очки, как-то очень грустно посмотрел на меня и сказал обыденную фразу:
– Берите билет.
В животе стало холодно. Бледность покрыла лицо бездельника… Пока отвечает три человека, ты готовишься.
Теория была не очень сложная, но вот три задачи явно не давались.
Когда дошла моя очередь отвечать, Корзун мельком взглянул на задачи и послал готовиться еще.
И так продолжалось два раза. В ход пошли шпаргалки, сначала украдкой, а потом во всю пятиметровую длину. С одной задачей что-то прояснилось, но вот две остальные никак не поддавались. Не было в природе тех формул, которые бы позволяли получить правильный ответ.
И вот третья попытка.
Все: и я, и окружающая среда, и преподаватель знают, что это двойка.
Очки сняты, большой и указательный пальцы давят на глаза, снимая глазное и атмосферное давление.
Стараясь подавить дрожь в голосе, отвечаю теорию. И в это время к нашему столу подходит миловидная ассистентка кафедры и говорит:
– Павел Иванович, можно я посижу, послушаю, как отвечают слушатели?
Корзун как-то конвульсивно вздрогнул, робкая краска выступила на его бледных аспидных щеках. Он непонимающе посмотрел на нее и почти прорычал:
– Идите отсюда! Здесь вообще нечего слушать.
При этом его рука взяла мою зачетку, и он стал что-то в ней писать. Не прекращая свой «увлекательный» рассказ о физических явлениях, я краем глаза следил за его рукой. И когда было написано заветное и желанное «уд.», я замолк и сказал тихо:
– Спасибо.
В очках блеснул гнев и одновременно сострадание.
– Если вы еще скажете хоть одно слово, я порву вашу зачетку.
И снова холод разлился по моему животу.
Он секунду подумал и расписался. Позыв прошел.
Протянув зачетку, Павел Иванович отвернулся.
Я взял ее и, не зная, что сказать, а сказать что-то надо было, то ли опять «спасибо», то ли «до свидания», молча вышел из класса.
В физической природе ничего не изменилось. Под действием силы земного притяжения падал снег, сила трения останавливала машины, а мощность тока все так же измерялась в ваттах.
Черная полоска жизни быстро окрасилась в серую, а серая перешла в белую. Впереди были каникулы! И наплевать на соцобязательства и средний балл во взводе! Свобода!..
Вот что маячило впереди.

История болезни
Чтобы стать врачом, нужно, безусловно, много знать, много уметь и, естественно, правильно вести медицинскую документацию, и в первую очередь – историю болезни больного.
Четвертый курс – это уже переход от теории к практике. Это тот период, когда ты уже как начинающий врач непосредственно сталкиваешься с больными.
Военно-морскую и госпитальную терапию вел у нас Оскар Моисеевич Крынский. Это был одаренный врач. Кардиолог с большой буквы. Он находил для нас «интересных», с точки зрения патологии, больных, внимательно слушал их сердце, потом подзывал меня и спрашивал:
 – Что здесь?
Я долго слушал, а потом сообщал, какой в сердце шум.
– Не понимаю, Финогеев, то ли ты действительно слышишь, то ли угадываешь.
Оскар Моисеевич закрепил за каждым слушателем больного, а на него нужно было завести учебную историю болезни с его жалобами, этиологией и патогенезом заболевания, клиникой, лечением, проведением дифференциальной диагностики, назначить лечение и дать рекомендации. Это все умещалось в 96-листовой общей тетради убористым почерком.
Труд титанический. Это не просто написать, хотя и это тяжко, но еще перелопатить десятки монографий по данной нозологии.
Через неделю нам возвращают проверенные преподавателем тетради.
– Финогеев. Два.
Я аж обомлел:
– За что?
– Вы везде написали рентген без буквы «т».
Елы-палы! Вот это сюрприз! Это все теперь надо переписать. С ума можно сойти!
А куда денешься? Еще неделя коту под хвост.
Со второго захода мне поставили «три» – и тем мы с ним оба утешились.
Но я отомстил. Причем очень жестко.
Я заметил, что Крынский после каждого перерыва ходил в туалет. Видимо, простата давала о себе знать. Но сразу из класса ему выйти не удавалось, поскольку любознательные слушатели задавали умные вопросы и на них надо было умно ответить.
Мне на месть было отведено три-пять минут.
Туалет был маленьким. В нем всегда стояла литровая банка, наполовину заполненная хлоркой. Я быстро сбежал со второго этажа и помочился в эту банку. Ядовитый хлор заполнил всю эту каморку, превращая ее в газовую камеру.
Выйдя оттуда, я спрятался за угол и начал ждать. И вот спускается Оскар Моисеевич.
Акт мочеиспускания у него длился долго. Наверное, там все-таки был не простатит, а аденома. А хлор делал свое дело. Он выедал глаза, затруднял не только дыхание, но и мочеиспускание.
Наконец дверь открылась и вышел Крынский. Он был красным, лысина густо покрыта потом, из глаз текут слезы, а из носа – сопли.
Моя поруганная честь была удовлетворена.

Бинокль
День Военно-морского флота – это апогей, апофеоз всех славных, героических дел моряков.
Севастополь в этот день прекрасен!
Женщины – цветы и спутницы потомков Корнилова, Ушакова и Нахимова – благоухают в нарядах. Дети, будущие славные продолжатели дел Беллинсгаузена, Литке и Крузенштерна, своим беспокойством не дают матерям показаться во всей своей красе, а показать-то есть что, да и посмотреть тоже.
Ну а мужчины, ради кого придуман этот праздник, все на кораблях.
Флот выстроен на рейде Южной бухты. Все экипажи в форме-1, которая надевается всего лишь один раз в год, именно в этот праздник. Издали белоснежные моряки выглядят торжественно и действительно празднично. Все ждут командующего Черноморским флотом, который выступит с пламенной речью с флагманского корабля, затем не катере обойдет строй кораблей, поздравит экипажи, которые ответят троекратным «Ура», пойдет на трибуну – и праздник начнется. Ну, для кого праздник, а для кого и продолжение флотских будней.
Эсминец «Благородный» стоял в этот день у Минной стенки. Места, из-за старости, ему в строю красавцев-кораблей не нашлось.
Но мы все тоже стоим по левому борту в белой форме. Ждем-с.
Я уже старший лейтенант, и у меня изредка появляется право голоса. Но это пока что как атавизм.
У 90% наших офицеров и мичманов, как, собственно, и на всех кораблях, белые полуботинки переделаны из черных. Просто они покрашены белой краской. Нам в них не ходить, а издали не видно. Сойдет!
Стоим как истуканы.
Нам ничего из этого праздника не видно, а там, перед трибуной, плывут, стреляют. То есть война полным ходом.
Командир с замом ушли на ГКП. Мы паримся на солнце и попарно спускаемся вниз для поднятия настроения. И жизнь вроде бы как-то и налаживаться начинает, как ко мне подходит вестовой:
– Товарищ старший лейтенант! Вас командир на ГКП вызывает.
Иду.
Командир, Шевченко Г. Н., уже нервничает:
– Так, доктор, сейчас пойдете на трибуну командующего и отнесете бинокль.
Я обомлел:
– И кому я его отдам?
– Капитану 2 ранга Блинову, помощнику командира дивизии. Но смотрите, если он у вас пропадет, заплатите 180 рублей.
Радостная перспектива!
– Товарищ командир! А почему я пойду? – вспомнил я о своем праве на голос. – Я никого не знаю. Пусть Пушкин сходит…
Вызывают Пушкина.
– Товарищ командир! Я через сорок минут на вахту заступаю.
– Все, доктор, собирайтесь.
Чувствую, назад дороги нет. Начинаю уповать на крашеные ботинки, которые уже в трещинах, да и вообще на неуставной вид, патрулей, которых сегодня больше, чем капель в море.
– Так, доктор, не пререкайтесь. Шагом марш!
Вид у меня, конечно, удручающий. И без зеркала знаю, что похож на уебище: уставная фуражка, мешковатый костюм, длинные, почти до колен, черные семейные трусы, которые просвечиваются через брюки, и крашеные, все в трещинах, ботинки. Чучело отдыхает. И это при моей-то огромной любви к себе. Такого низкого падения в собственных глазах я больше не испытывал никогда.
Подтягиваю до сосков трусы и иду как на каторгу. Наверное, многие отвели душу, глядя на такого защитника. Патрули, просто как волкодавы, набрасываются на меня. Но! В руках я держу волшебный бинокль. Я несу его командующему! Он ждет!!! И меня отпускают.
Иду твердо к трибуне. Народу – океан. Трусы уже сползли ниже колен, но не до них сейчас. Скорее бы уж дойти. Струйки пота стекают в крашеные ботинки, отчего краска стала отслаиваться сильнее.
Прохожу через заградительные кордоны, ведь у меня в руках волшебный бинокль. Ну вот и долгожданная трибуна. Снова охрана. Тычу и ей бинокль.
Я уже на трибуне. И вижу, как спотыкаясь о чужие ноги и мацая бабьи талии, ко мне летит Блинов.
– Принес бинокль? Ну, давай сюда!
– Нет, Вы мне напишите расписку, что его взяли, а потом берите, – мысль о возможной его утрате и 180 рублях делает меня сильным, бесстрашным и твердым.
– Никакой записки я писать не буду, тебе сказано принести его мне, так что давай.
– А если он пропадет, Вы будете платить или я?
Его мозг что-то соображает. Мысли морщинами покрывают усталое лицо. Ему явно хочется сказать что-то нецензурное. Но мешают гости. Он уничтожающе смотрит на меня и, ничего не говоря, уходит. А я весь праздник простоял с волшебным биноклем.
Когда праздник закончился, я с облегчением вернул этот драгоценный груз командиру. Обед уже прошел, и пришлось доедать объедки с праздничного стола.
Если гражданскому праздник, то военному он всегда пытка.

Светские беседы
Когда начальство, насытившись, покидает кают-компанию, в ней всегда становится шумно. Каждый стремится блеснуть природной эрудицией, изрыгнуть из себя что-то новое.
Трудовой день не располагает к частым встречам, поэтому, истосковавшись по «человеческому» общению, офицеры расслабляются именно здесь. Только Коля Мароканов отчего-то сидит хмурый. Его пылающие щеки свидетельствуют о том, что в одиночку он где-то накатил грамм сто «шила».
– Коля! – доктору никогда не сидится спокойно. В заднице торчащее шило не дает ему тихо созерцать окружающую среду. – Ты чего такой серьезный? Что случилось?
Колины щеки начинают пылать ярче, а щеткой торчащие усы двигаться интенсивнее. Его сопенье слышно всей кают-компании.
Все ждут, что будет дальше.
– Коля, не молчи, выплесни адреналин. Тебе станет легче. Отвечаю со всей серьезностью. Все-таки обучался шесть лет. Это целители человеческих душ, политработники, учились четыре года. Но они тебе сейчас не помогут. Хотя и могут предложить стать кандидатом в члены КПСС. Ты же явно засиделся в комсомоле! На плечах четыре звездочки. Капитан-лейтенант! У помощника по снабжению две, а уже коммунист. Ему это звание не мешает нас с тобой объедать, обвешивать и недомеривать. То есть строить коммунизм в отдельно взятой семье. Слухи ходят, что он машину собирается покупать. Правда, помощник? – обращается начмед к сидящему рядом помощнику по снабжению.
Помощник юн, но свое воровское дело знает туго. Он что-то пытается бурчать в ответ, но его голос тонет во всеобщем веселье.
– Ну, так что у тебя, Коля?
– Жена принца ищет.
– Здесь с ней нельзя не согласиться. В этом она права, что в тебе его не нашла. Ты, Коля, в зеркало посмотри, разве ты похож на принца? Ты на него никак не тянешь. Ни внешне, ни внутренне. «Шило» жрешь в одиночку. Куришь восемнадцатикопеечную «Новость», что для нее не новость. Шикуя в кабаке, смолишь двадцатитрехкопеечную «Лайку» и спишь потом с женщинами, которые даже не знают, что на свете есть принцы. Жене же скажи, что принца можно искать всю жизнь, а мужик нужен каждый день.
Краснота с Колиных щек спускается на шею. Он явно недоволен, что ввязался в разговор.
– Доктор, я когда-нибудь набью тебе морду!
– Фу, как некультурно! Ты как неотесанный мужик. Принц бы сказал иначе: «Я вызываю вас на дуэль». Запомни, Коля, а лучше запиши, чтобы в спешке не забыть: «Морда – у лошади, рыло – у свиньи, а лицо – у человека и курицы».
– Вот и видно, что у тебя куриные мозги, – Мароканов сдаваться не хочет.
– И опять ты ошибаешься. У военных мозгов нет. Вообще нет. Им в основном голова нужна, чтобы фуражку носить. Еще они ею едят, пьют все, что горит и не горит, говорят всякую ересь и курят. Некоторые даже «Новость».
Обед закончился. Время общения тоже. Наступал адмиральский час. Не мы его придумали, не нам его и отменять. Все расходились по каютам, чтобы потом снова встретиться на ужине.

Лжебольной
Вася Старухин вернулся на корабль очень рано, точнее – ночью. Не надо быть суперразведчиком, чтобы догадаться: дома он не был.
– Доктор, – затряс он начмеда, – проснись! У меня беда.
– Что ты хочешь? Не мешай спать. Амбулаторный прием на корабле с шестнадцати до семнадцати. Беда, если Намибия вероломно нападет на Шри-Ланку. Свободен! Душевные травмы лечит замполит.
Он включил свет.
– Да открой же ты глаза! Посмотри, что у меня на шее.
Щурясь спросонок, доктор взглянул на короткую шею комбата.
– Ни хрена себе! Молодец! Настоящий мужчина! – у доктора от увиденного сон моментально исчез. – Как же теперь жене покажешься? – шею лейтенанта сплошь покрывали засосы. – Это минимум две недели. Моли Бога, чтобы корабль вышел в море. Ты, как похотливый кобелек, залез на суку и разум потерял.
– Положи меня с чем-нибудь в лазарет. А то я полностью сгорю, – в глазах артиллериста стояли слезы. – Если еще и замполит увидит, точно выговор по партийной линии влепит. Тогда звание не получу. Спасай, доктор. Все пройдет – в кабак за мой счет пойдем.
Утром Старухин с замотанной бинтом шеей крадучись вошел в кают-компанию на завтрак.
– Старухин, что это с тобой? – старпом выкатил от удивления глаза.
– Лимфаденит, товарищ капитан-лейтенант. Температура. Доктор уколы начал делать.
 Василий покраснел. На его пунцовом лице выступили капельки пота. Глаза заискивающе глядели то на старпома, то на доктора.
– Что с ним, доктор? – старпом повернулся к начальнику медицинской службы.
– Неудачная суицидальная попытка через повешение. Назначено лечение по рассасыванию стронгуляционной борозды, – начмед дико захохотал. – Если быть честным, то на правой стороне шеи четко виден след от сабельного удара. Но шея нашего товарища оказалась такой крепкой, что белогвардейский клинок переломился пополам. Офицер остался жив, – доктор снова зашелся смехом.
Старухин тупо глядел перед собой и пил чай, который ему явно не лез в глотку.
– Но если без шуток, – доктор стал серьезным, – то у него банальный лимфаденит, развившийся на фоне недолеченной лакунарной ангины. Хорошо, что не образовался паратонзиллярный абсцесс, а весь удар инфекции приняло на себя защитное лимфатическое кольцо Пирогова-Вальдейера.
– Доктор, ты мне решил выдать весь запас своих познаний в медицине? – старпому надоело слушать пустой набор непонятных медицинских фраз. – Теперь послушай меня. Пока Старухин не встанет на ноги, вам на берегу делать нечего. Судя из изложенного, состояние офицера почти безнадежно. Поэтому кладите его в лазарет и лечите. Как только вылечите, так сразу и на берег пойдете, – теперь уже весело смеялся старпом.
– Старухин, если я сегодня не сойду на берег, то пойду на преступление и убью тебя или за ломаный грош сдам заму. Иди долой с глаз моих в лазарет и в кают-компании больше не появляйся. Еду будешь принимать там.
Вечером о Старухине все забыли как о безвозвратно потерянном. Доктор регулярно сходил на берег, Старухин принимал ультрафиолетовое облучение, рассасывающие компрессы, жрал и спал. А через пять дней в Черное море зашел американский фрегат и наш корабль ушел сопровождать его. Так что через две с половиной недели Василий выглядел как свежий огурец.
Все были довольны и счастливы.

Физиология жизни
– Доктор, давно тебя хочу спросить, да забываю. Ты садись, закуривай, – старпом показал на стул. – Командир, когда на ГКП встает с кресла, всегда делает несколько приседаний. Это что, профилактика заболеваний суставов? Ты, небось, подсказал? А старпом пусть загибается, да? Так, что ли? Наплевать тебе на меня.
– Александр Николаевич, вы с командиром на вахте по сколько часов сидите в кресле?
– Часа два с половиной – три. Все зависит от внешней обстановки.
– Вот вы и ответили на свой вопрос. А теперь разберем его с точки зрения физиологии. Во время сидения вы длительно соприкасаетесь пятой точкой с креслом. О естественной вентиляции здесь не может быть и речи. Так? Так. Значит, в этом месте появляется повышенная зона пото- и саловыделения. А порой и газо-…
– Короче, доктор, что ты этим хочешь сказать?
– А то, что когда поднимаетесь, у вас в штанах все слипается. Оттого командир и приседает, чтобы яйца оторвать от ляжек. Не руками же ему там при всех теребить. Доходчиво объяснил? Вам это упражнение тоже необходимо. Заодно и суставы разомнете. Приятно и полезно.
– Ты начинаешь, доктор, терять совесть.
– Почему? Неужели я сказал неправду? Спросите у командира. Я думаю, он подтвердит мои слова.
– Ладно, иди. С тобой свяжешься, сам себе не рад будешь. Зря я тебе сигарету давал.
– Я еще могу обосновать, почему замполит фуражку на правом ухе носит.
– Уйди с глаз. Тебе бы не мешало с особистом побеседовать. Он на таких, как ты, досье заводит, а потом на Соловки служить отправляет.
– Спасибо вам, добрый человек. Нас и здесь неплохо кормят.

Уроки жизни
Шура Губа – командир трюмной группы на эсминце. После окончания одесского морского института ему торжественно вручили погоны лейтенанта и направили служить на флот.
Шурик вырос в интеллигентной семье, где говорили культурно и тихо. Конечно, учась в школе, а потом в институте, он пополнил свой словарный запас всеми имеемыми бранными словами. Но пользовался ими крайне редко и даже как-то стеснительно.
Он был тих и застенчив. Его детская наивная и доверчивая улыбка просто обезоруживала заматеревших начальников. Они терялись в разговоре с ним и становились добрее.
Попав в новую, инородную для него, среду, Губа сначала никак не мог врасти в этот огрубевший мужской коллектив, который его явно подавлял. Он постоянно находился под атмосферой.
В его лексиконе еще проскакивали гражданские слова, шокирующие корабельное начальство: «пожалуйста», «извините», «я бы мог вас попросить», «будьте любезны», которые на флоте давно исчезли, как рудимент.
– Можно? – Шура входит в кают-компанию.
– Губа, можно Машку за ляжку, – старшего помощника, воспитанного суровой военно-морской школой жизни, коробит проникновение в корабельную среду гражданского лексикона. – Доктор, – обращается он к начмеду, – вы как секретарь партийной организации должны взять шефство над молодым лейтенантом. Обучить его флотским традициям, привить гордость к службе на военном корабле, рассказать о флотской этике и эстетике. Ведь вы у нас самый образованный, развитый, начитанный, но в то же время и самый распущенный офицер. Пройдя славный путь от сперматозоида до капитана, вы просто созданы быть наставником молодежи.
– Боже! Какие высокопарные слова я сегодня слышу. Будучи человеком очень чувствительным, мое горло сжимают спазмы, а глаза туманят слезы. Сколько внимания вы проявили к молодому офицеру. Именно сейчас в небесной канцелярии вам прощаются все грехи и переводят в сан святых, – тихо произнес доктор.
– Губа, ты чего стоишь? Гуманистов за этим столом, кроме начальника медицинской службы, разумеется, никого нет. Съедят все, и уйдешь голодным. Рядом со мной садись, на место своего командира. Его все равно сегодня не будет. Ешь, ешь, не стесняйся. А скажи-ка мне, лейтенант, тебя моряки еще не бьют?
Саня краснеет:
– Нет.
– А на хер не посылают? – не унимается старпом.
– Нет, – Губа краснеет еще сильнее.
– Если услышу, сам тебя побью. Ты ешь, ешь. И еще одно тебе посоветую как старший товарищ: с доктором тоже не дружи. Он тебя только развратит. Ему дай власть – все сразу станут завидовать мертвым.
Старпом поел и закуривает сигарету. Найдя благодарного слушателя, он продолжает философствовать.
– А ты знаешь, лейтенант, что только Советская власть уравняла права механиков с остальными офицерами. Даже на докторов надела погоны, – он смотрит на начмеда. Тот фыркает и отворачивается в другую сторону, высказывая тем самым свое недовольство. – Теперь я, флотский боевой офицер, должен сидеть рядом за одним столом с этой краснопогонной сволочью. Видишь, он отвернулся и не хочет слушать мои умные речи. Я умные вещи говорю, Губа?
– Так точно.
– Слышал, доктор? Лейтенант подтверждает правильность моих мыслей. Слушай меня тоже.
– Если можно, говорите чуть помедленнее, я записываю, – ерничает доктор.
– Видишь, лейтенант, он буквально плюет в мою сторону. Я его потом за это накажу. Слушай же дальше. Механики стали равноправными офицерами. Равными среди равных.
– Даже сравнялись с замполитами, – снова не выдерживает доктор.
Старпом кривится:
– Не слушай доктора. Мы его зря в четвертый раз выбрали секретарем партийной организации корабля. Явно не разглядели в нем контру. Но хоть теперь ему опять есть чем заняться – протоколы писать. Меньше спать будет.
Это напоминание портит настроение начмеду, но ненадолго.
– Слушай, Губа, дальше. Посадили механиков за стол. Дали тарелку, ложку, вилку… Теперь вы как все люди. Понял?
– Так точно, – бубнит Шура, явно не слушая и жуя с аппетитом салат, – понял.
– Да все это не так, Губа, – вмешивается доктор. – Ложкой вы едите потому, что рук никогда не моете и они вечно у вас грязные. Вот суровая правда жизни. А то Советская власть, дружба народов, электрификация всей страны… А если бы руки мыли, то ими бы и жрали до сих пор.
Старпом, выпятив вперед могучую челюсть, смеется. Шутка ему явно понравилась.
– Доктор, вы поели?
– Никак нет. Хочу попросить еще стаканчик компота.
– Хватит с вас. Вестовой, доктору больше ничего не давать. Иначе государство с ним вылетит в трубу. Идите, займитесь чем-нибудь. Не мешайте мне проводить беседу с молодым офицером.
Покорившись судьбе, доктор выходит. Хотя ему этого и не очень хочется.

Стыдоба
Чтобы защитники южных рубежей Родины не посходили раньше времени с ума от бескрайних красот Средиземного моря и напряжения боевой службы, на третьем месяце для них всегда планируется заход в иностранный порт. Должен же советский моряк по земле походить, глазами потискать иностранных женщин, выпить за углом банку пива и купить жене помаду. Ибо на большее денег не выдавали. Нельзя развращать защитника социалистического Отечества.
В этот раз эскадренный миноносец «Благородный» зашел в югославский порт Сплит, стоящий на берегу лазурного Адриатического моря. Древний город пестрел многочисленными отдыхающими, благоухал ароматами невиданных цветов и дорогих духов, ну и, конечно, пьянил, пусть и ограниченной всем и всеми, свободой. Все это великолепие создавало иллюзию сказочного отдыха. И дикий советский моряк верил во все это, как ребенок в сказку.
Отдых подразумевает собой, как пишут в энциклопедии, состояние покоя либо такого рода деятельность, которая снимает утомление и способствует восстановлению работоспособности.
На флоте к отдыху подходят несколько иначе. Это очередное насилие над человеческим организмом и отдаленно напоминает каторгу. Причем для всех. Создаются такие условия для так называемого отдыха, что люди не только не снимают утомление и нервное перенапряжение, а устают еще больше. И им снова хочется уйти в море, чтобы там, возможно, точно отдохнуть. Но и там нет отдыха. Там круглосуточная работа, называемая службой.
В иностранном порту офицеры и мичманы каждый день с утра и до вечера водят личный состав на экскурсию по маршруту корабль – магазин – корабль. Ноги у них к концу «отдыха» стачиваются до голеностопных суставов. Сходивший в город личный состав все остальные дни «отдыхает» на корабле, занимаясь приборкой, покраской и другими внутренними работами.
Замполит переживает, чтобы все прошло на высоком идеологическом уровне, с соблюдением норм партийной морали и нравственности.
Представитель особого отдела своим всепроникающим оком ищет в каждом потенциального предателя Родины, отчего в каждой сходящей на берег пятерке присутствует «шестерка», но и ей он не доверяет.
Командир тоже очкует. Ведь если не дай Господь что, его головокружительной карьере наступит конец.
Короче, отдых не получается ни у кого. Хотя смена обстановки и гарантирована.
Но все движется своим накатанным путем. Никто не порочит социалистическую систему, никто не готовит тайный побег. Все идет гладко, как по маслу. И вдруг (ох уж это «вдруг») на корабль поступает от старшего по отряду кораблей вводная: «Выделить личный состав для проведения баскетбольного матча с учащимися местного лицея. Время матча – 16.00».
Такой свиньи не ожидал никто. Даже замполит. Он от неожиданности даже сел на задницу. Его фуражка от выступившего холодного пота сползла на правое плечо.
Срочно собрали военный совет, как когда-то Кутузов в Филях перед оставлением Москвы. На нем присутствовали: командир корабля, заместитель командира корабля по политической части, представитель особого отдела, старший помощник и помощник командира корабля по снабжению. Вопросов было два, но каких: «Во что одеть моряков?» и «Где найти баскетболистов?» От старпома избавились быстро, отправив его искать спортсменов.
Буквально все мероприятия на корабле всегда начинаются с «большого сбора».
Выпятив вперед огромную челюсть, старший помощник прошелся вдоль строя моряков, собранных на юте.
– Внимание экипажа корабля! – начал с пафосом он. – Администрация города Сплит обратилась к командованию с просьбой провести товарищеский матч по баскетболу между моряками нашего корабля и учащимися местного лицея. Кто до службы занимался баскетболом, выйти из строя.
Вышли без малого сорок человек. Практически все, кто прослужил два года и больше. Такое положение вещей старпома сильно озадачило.
– Вижу, что страна, призвав вас на флот, много потеряла в баскетболе. Я попытаюсь это дело поправить. На матч пойдут только достойные. Разгильдяям я и здесь работу найду.
Отобрав пятнадцать дисциплинированных моряков, старпом с чистой совестью и списком «спортсменов» поднялся в каюту командира корабля. Здесь было довольно жарко. Обсуждался последний вопрос: «Во что одеть моряков?», ведь спортивная форма по нормам довольствия им не положена.
Старший помощник положил список на стол и сел в стороне. Первым его стал изучать славный продолжатель великих дел Ф. Э. Дзержинского. Он сосредоточенно буравил глазами бумагу, теребя белые волосы.
– Вот этих трех надо заменить, – со знанием дела заявил он. – У них в городе были попытки купить плакаты сомнительного содержания.
– Старпом, выполняйте, – командир даже не взглянул в список, его мысли были заняты совсем другим.
В четырнадцать часов спортсменов построили на юте. Начался инструктаж и проверка внешнего вида. Каждому выдали пакет с майкой и трусами. Обувь моряки должны были найти сами.
– А где доктор? – вдруг вспомнил о начмеде командир. – Что-то я не наблюдаю здесь этого улыбающегося старшего лейтенанта. Дежурный, вызовите его ко мне.
Минут через пять с недовольным видом появился доктор. Он предвидел дальнейший ход событий.
– Где ваша сумка, товарищ старший лейтенант? – раздраженно спросил командир.
– Какая сумка? – доктор попытался изобразить на лице непонимание.
– Не прикидывайтесь дурачком. Весь корабль стоит на ушах, и только вы изображаете здесь святого. Где ваша медицинская сумка?
– В амбулатории.
– Вы что, ничего не понимаете или прикидываетесь? Сейчас поедете обеспечивать баскетбольный матч. Это политическое мероприятие. Даю вам на сборы пять минут.
– Товарищ командир, там и санинструктор справится, – начмед еще не терял надежды увильнуть от этого мероприятия.
– Вы слышали мое приказание? Идите и готовьтесь. Иначе я вас накажу. Санинструктор, разумеется, поедет сам по себе, а вы – как врач. Спорт без травм не обходится.
В пятнадцать тридцать к трапу корабля подъехал микроавтобус. По кораблю пронеслась команда: «Личному составу, участвующему в спортивном мероприятии, построиться, ют, правый борт».
Старшим назначили, естественно, старшего помощника, капитаном команды, разумеется, особиста. Мало ли что. Начмед стоял в строю, держа сумку в правой руке.
– Доктор, наденьте сумку через плечо, – командир, осматривая строй, остановился напротив начальника медицинской службы.
– Так я буду выглядеть смешным, – недовольно ответил тот.
– Мне все-таки точно придется вас наказать.
С неохотой доктор повесил сумку на плечо.
– Вы меня плохо слышите? Я сказал – через плечо, а не на плечо.
Изображая на лице всю скорбь угнетенных народов, начмед исполнил приказание.
– Вот, уже лучше. Теперь вы похожи на Дашу Севастопольскую.
Строй дружно рассмеялся. Доктор униженно отвернулся в сторону.
Спортивный зал лицея выглядел очень солидно. Огромное помещение с трибунами по бокам освещалось сотней неоновых ламп. Паркетный пол блестел. Баскетбольные кольца закреплены на специальных пластиковых стойках, а не вбиты, как обычно у нас, в плохо струганные доски. Разминавшиеся на площадке юноши, экипированные в желто-черную нейлоновую форму и фирменные белые кроссовки, выглядели очень представительно. В то далекое время баскетбол в Югославии считался чуть ли не национальным видом спорта.
Доктор, старпом и еще пять болельщиков расположились на трибуне, ожидая начала матча.
Наконец из раздевалки вышли наши «спортсмены». Впереди шел белоголовый капитан. Зрелище, которое они представляли, было просто ужасным. Наголо бритые головы отражали электрический свет (и только светловолосый капитан-особист не вписывался в этот коллектив и казался сильно заросшим). Камнем вытесанные лица выражали тупую ненависть ко всему западному миру. Каждый представитель Великой Державы был облачен в общевойсковую майку светло-зеленого цвета (где такую гадость можно было найти на корабле, одному Богу известно) и новые темно-синие сатиновые трусы. На ногах красовались видавшие виды кеды и полукеды, оставлявшие во время игры длинные черные полосы на полу. И в завершение представления команды надо сказать: на левом плече каждого игрока, за исключением капитана, естественно, красовался татуированный силуэт родного корабля.
Спортсмены построились в центре площадки. Зазвучали гимны стран соревнующихся команд. Затем капитаны обменялись вымпелами. Но так как у нашей команды вымпела не было, капитану югославской команды подарили тельняшку и бескозырку.
Старпом от всего увиденного в ужасе схватился за голову. Так стыдно за страну Советов больше никогда не было.
Красиво одетый судья дал свисток, и игра началась.
Матч проходил в бешеном темпе. Атакой и обороной в советской команде очень грамотно и профессионально руководил капитан. Мяч практически не покидал нашу половину поля. Все чаще и чаще на площадке слышалась родная русская матерная речь. После первого тайма на табло красовалось: 79:7 в пользу югославов.
Когда начался второй тайм, старпом наклонился к начмеду:
 – Доктор, у тебя деньги с собой есть? Я на корабле тебе отдам.
Доктор молча утвердительно кивнул головой.
– Отдай свою сумку санинструктору и пойдем, сходим в бар. А то людям в глаза стыдно смотреть.
Они вернулись к концу игры. На табло светилось: 138:13. Тузик по отношению к грелке обошелся гуманнее, чем югославы с нами.
Майками, как обычно принято в международных матчах, никто не обменивался. Их надо было сдавать помощнику командира по снабжению.
Пол в зале до такой степени был исчеркан спортивной обувью отечественного производителя, что, скорее всего, его потом заменили. Отчистить и отскоблить такое просто невозможно.
На корабль возвращались молча, в подавленном состоянии.
– Доктор, – особиста мучили какие-то смутные догадки, – а где вы были, когда наш игрок получил травму?
– Таких игроков убивать сразу надо, а не помощь им оказывать. У меня от вашей игры произошло расстройство стула, и я был вынужден пойти в туалет.
– А почему от вас пахнет алкоголем? – не унимался он.
– Не алкоголем, а ацетоном. Это две разные вещи, – доктор знал, что пасовать в дискуссии никогда нельзя. Проиграешь.
– Почему ацетоном?
– Потому что боль, нанесенная сегодня вами нашему Отечеству, повысила сахар у меня в крови. А избыток сахара дает запах ацетона.
От таких слов особист даже поперхнулся. Больше он не проронил ни слова.
На корабле о матче ничего не говорили, будто его и не было.
Вскоре корабль ушел в море выполнять задачи боевой службы. А уж там не до разговоров.


Узник
1
В свои двадцать восемь лет Коля-штурман еще напоминал гадкого утенка. Его черные с гитлеровской челкой волосы всегда торчали в разные стороны. Выпирающие вперед скулы и пухлые щеки от изобилия выпитых дешевых алкогольных напитков походили на переспелую вишню. Густые усы скрывали утопленную вовнутрь нижнюю челюсть. Колина грудь, без каких-либо намеков не талию, плавно переходила в ягодицы, а иксобразные, до безумия вонючие ноги завершали весь этот сложный генетический ансамбль. Поэтому внешне Николай выглядел несчастным человеком. Казанская сирота рядом с ним отдыхала.
Женщины, скорее всего, его не любили, а отдавались из жалости, позволяя с собой делать все и даже больше.
А от жалости до любви всего лишь один шаг.
Понять женскую душу сложно, а правильнее сказать, невозможно.
За забором причала, где швартовались военные корабли, стоял маленький магазинчик. Своим ассортиментом он удовлетворял всех. И пиво можно попить, и сигареты купить. Сладостей хочешь – пожалуйста. Одеколон закончился – бери, не жалко. Мыло, зубная паста, бритвы, авторучки – все в изобилии. Носки порвались? Не проблема. Молоко? Пей – не хочу. Колбаска – всегда свежая. Печенье – самое вкусное. Словом, не магазинчик, а кладезь. И главное, всегда открыт.
Заведовала им Лариса – женщина чуть более сорока лет, маленькая, полненькая и не очень красивая. Принца на своем жизненном пути она не нашла, довольствуясь редкой, чаще грубой, мужской любовью.
Штурман заходил в магазин часто. В основном сигарет дешевеньких купить. Правда, иногда на утаенные от жены деньги позволял себе выпить бутылочку пива.
Здесь-то на него Лариса и обратила внимание. Сам Николай инициативы никогда не проявлял. Выбирали всегда его, а не он.
Мужчины заблуждаются, называя себя творцами природы, завоевателями. Они – тупые исполнители женских желаний и воли.
Жалко ей его стало или мать заговорила в ней, трудно сказать, но в истории Военно-морского флота началась зарождаться новая внебрачная любовь. Штурман, не ведая таких слов и чувств, потянулся к Ларисе, как росток к солнцу.
К прекрасному привыкают быстро. От подарочных пачек сигарет и бутылочек пива они скоро пришли к легким рукопожатиям и невинным поцелуям.
Здесь-то подпруга и лопнула. Когда у лошади это происходит, она несет. И остановить ее невозможно. Встанет сама, когда выдохнется.
Теперь магазинчик был часто закрыт на технический перерыв, а шторки на окнах плотно задернуты.
В это время влюбленные уединялись за прилавком, где предусмотрительная Лариса хранила матрас, подушку и комплект чистого белья.
Штурман стал матереть. В нем появилась солидность, голос окреп, наметилась упущенная природой осанка. Изредка он стал даже покрикивать на свою рабыню. И она не противилась этому. Николай почувствовал себя хозяином, властелином и уже не походил на сироту в третьем поколении. Но природная скорбь, как след от оспы, все же осталась.
Лариса, всецело отдавшись страсти, расцвела и заметно похорошела. Слияние женской и материнской любви сотворило с ней чудо. Быть от кого-то зависимой ей явно нравилось.
Курил теперь Николай уже не дешевые «Лайку» и «Новость», а «Стюардессу» за тридцать пять или «БТ» за пятьдесят копеек, что считалось в то время большим шиком. Брился он теперь только иностранными лезвиями, а душился дорогим одеколоном.
Все как у белых людей.

2
Была обычная рабочая суббота. На корабле началась «Большая приборка» с выносом на стенку постельных принадлежностей, мытьем жилых и служебных помещений.
В это время на офицеров мало кто обращает внимание. И они занимаются чем-то своим.
В десять минут десятого штурман подошел к вахтенному у трапа:
– Я в магазин за сигаретами.
– Старший помощник знает?
– Я туда и назад. Тебе мороженое принесу.
– Другой разговор, товарищ старший лейтенант. Только не задерживайтесь, а то меня старпом с вахты снимет.
Николай деловой иксобразной походкой поспешил к магазину.
– Ой, Николай Васильевич, вы так рано сегодня! – зарделась Лариса и глянула на двух посетителей. – Что вам, ребята? Давайте быстренько! Мне отчет надо сделать. Я ненадолго закроюсь.
Она закрыла дверь и задернула шторку.
– Коленька, милый, я так соскучилась. У тебя есть полчаса? Пойдем, мой хороший, пойдем. – Она тянула его за прилавок. – Как я тебя, Коленька, люблю! Только о тебе и думаю каждую секунду. Радость ты моя! Счастье запоздалое, – шептала она.
Любовь взрослой женщины сродни безумию. Она мозгом понимает, что такое счастье мимолетно, оно похоже на мираж, но сердце и душа верят в его безбрежность, глубину и чистоту красок. Безрассудство превалирует над разумом. Дыхание Николая и Ларисы становилось шумным.
Лишь только их полуобнаженные тела слились в едином порыве, как в дверь громко постучали.
– Лариса, ты здесь? Открой!
– Елки, – зашевелилась Лариса, выбираясь из-под Николая и целуя возлюбленного. – Начальник пришел. Он сюда не зайдет, не бойся. Чего ему по субботам дома не сидится? Иду, иду, Василий Борисович! – прокричала она.
Встав и одернув юбку, Лариса открыла дверь.
– Ты чего закрыта?
– Решила, Василий Борисович, приборку в магазине сделать. А то за день натаскают столько грязи, – не магазин, а свинарник.
– Это ты молодец! Собирайся, начальник Военторга в десять проводит совещание со всеми работниками.
Лариса обомлела.
– Василий Борисович, что-то я себя плоховато чувствую. Жутко болит голова. Давление, наверное, и живот сильно крутит. Может, без меня обойдетесь? А я вам подарочек подготовила, – она зашла за прилавок. На полу лежал пунцовый Коля. Лариса успокаивающе подняла ладонь. – Вот, Василий Борисович, армянский коньячок. Пьешь – и пить хочется.
– Спасибо, конечно. Но… ехать надо. И не канючь. Мне еще в две точки заехать надо. По дороге таблеток купишь. А в управлении туалет есть, – он весело засмеялся.
– Да по какому поводу собирают-то? – нервничала Лариса.
– Жалобы на вас пишут.
– Кто? – Лариса даже присела.
– Покупатели.
– А что я такого сделала?
– Ты как раз ничего. А вот другие… – начальник огорченно махнул рукой.
– И сколько он с нами совещаться будет? – Лариса явно не слушала начальника, думая только о своем.
– Минут двадцать-тридцать. В одиннадцать вернешься. Не переживай. Поехали. Время уже поджимает.
С тяжелым сердцем она заперла дверь.
Полежав минут пять, узник любви поднялся. Неудовлетворенность давала о себе знать тупой болью внизу живота. Спешить было уже некуда. Закурив, Николай машинально глянул на часы. Было всего лишь без пятнадцати десять. Взяв с витрины бутылку пива и отрезав граммов триста ветчинной колбасы, он с аппетитом перекусил. Перекурив еще раз, он сладко потянулся и, не снимая ботинок, снова лег на матрас. На нижней полочке лежали оставленные хозяйкой розовые трусики. Штурман довольно хмыкнул, повернулся на бок и через минуту заснул сном праведника.

3
– Пятьсот тринадцатый, ответьте первому, – раздалось в телефоне оперативной связи.
– Пятьсот тринадцатый, – ответил дежурный телефонист.
– Кто на борту старший? – голос командира бригады не узнать было невозможно.
– Старший помощник.
– Пригласи его к аппарату.
Через минуту запыхавшийся старпом взял трубку.
– Товарищ комбриг, старший помощник.
– Старпом, сейчас срочно выйдешь на внешний рейд и встанешь на якорь. Точку якорной стоянки возьмешь у оперативного дежурного. С дружественным визитом к нам идут два болгарских корабля. Их встречает БПК «Решительный». Ты пойдешь для поддержки штанов. Твоя задача: при проходе кораблей построишь экипаж вдоль борта и поприветствуешь их, соблюдая все нормы международного морского права. А потом зайдешь вслед за ними в базу. Понял?
– Так точно.
– Командира вызывать будешь или сам справишься?
– Сам справлюсь, товарищ комбриг.
– Из механиков кто на борту?
– Командир БЧ-5.
– Добро. Тогда действуй. Конец связи.
– Внимание экипажа корабля, – понеслось по корабельной трансляции, – окончить «Большую приборку». Корабль экстренно к бою и походу приготовить. Командирам боевых частей, начальникам служб и лицам, их замещающим, провести инструктаж личного состава. Съемка с якорей и швартовых в одиннадцать часов пятнадцать минут. Вахте заступить по-походному.

4
Флот, если посмотреть на него сверху, с высоты птичьего полета, очень напоминает муравейник. Все куда-то движутся, бегут, суетятся. И чем-то все это похоже на хаос, но именно этот хаос и называется «Флотская организация».
Начальника Военторга ждали долго, больше часа. Оказалось, что его вызвал к себе заместитель командующего по тылу.
Лариса сидела как на иголках. От всего этого бедлама у нее действительно разболелась голова и появились боли в животе. Таблетки не помогали. Ведь ее возлюбленный томился под замком!
Совещание длилось не долго. Наоравшись, начальник сказал, что видеть никого не хочет, и распустил всех по рабочим местам.
– Василий Борисович, – Лариса смотрела на своего непосредственного начальника заискивающе, – вы меня не подвезете?
– Нет, Ларисочка, нет. У меня дел выше головы. Слышала, небось, как мы «хорошо» работаем! Ножками, дорогая, ножками! Тебе это полезно.
Лариса, проклиная себя, работу, всех начальников и пресловутую флотскую организацию, высоко подбрасывая большую грудь, бежала к своему магазину, постоянно одергивая платье, липнущее к голому телу.
Было уже начало первого, когда она, вся в поту и пыли, открыла магазин. Коля продолжал безмятежно спать. Она тихо разделась, помыла себя минеральной водой и аккуратненько прилегла рядом с ним.
– Коленька, просыпайся, мой родной, я уже пришла, – она покрыла его жаркими поцелуями. – Иди быстренько ко мне. Я вся исстрадалась, думая о тебе, что ты, мой птенчик, взаперти сидишь. Томишься здесь. Давай я тебе помогу, – шептала она, стягивая с него майку и брюки.
Не получив удовлетворения первый раз, штурман набросился на жаждущую этого женщину с утроенной силой, как Илья Муромец на Змея Горыныча.
– Ко-лень-ка, – стонала она, – как… мне… с то-бо-о-ой хо-ро-шо… Ты… всегда… разный…
Уставший и счастливый Николай откинулся на спину. Его взгляд остановился на часах, висевших на стенке. Они показывали без десяти час. Он взглянул на руку. Нет, часы не врали. Штурман вскочил как ошпаренный.
– Час уже, без десяти! Я с корабля на пять минут сошел. Меня уже ищут, – бухтел он, одеваясь. – Открывай быстро дверь!
– Сейчас, милый, сейчас. Возьми хоть конфеточек с собой, сигарет. Пива дать?
– Не надо ничего. Не до пива сейчас.
– Ну, иди, мой хороший. Я тебя очень буду ждать.

5
За пятнадцать минут до выхода корабля из базы старпом вдруг вспомнил о Мароканове.
– А где наш штурман? Что-то я его сегодня не наблюдал, – обратился он к вахтенному офицеру.
– Не знаю, наверное, в штурманской. Сейчас уточню. Штурманская – ГКП, а где командир БЧ-1?
– Не знаем, – ответила штурманская, – наверное, на сходе.
– На каком сходе?! – заорал старпом. – Ют – ГКП, штурман на борту?
– Никак нет, – ответил вахтенный у трапа.
– А где он? – старпом накалялся.
– Сходил на берег за сигаретами.
– Во сколько?
– Еще в девять часов.
– Кто разрешил? – нервная система старшего помощника подходила к точке кипения.
– Он сказал, что на пять минут.
– Терещук! – не своим голосом заорал старпом. – Можешь начинать завидовать мертвым. Я тебя разжалую к чертовой матери. Сдать вахту! Устроил мне на корабле проходной двор! Кто хочет – сходит, кто хочет – приходит! Где дежурный по кораблю?
– Рядом, товарищ капитан-лейтенант.
– Дай ему микрофон.
– Есть дежурный, лейтенант Мишук.
– Мишук, быстро сам сбегай в магазин, в этот рассадник нравственности, и сними нашего кобеля с этой похотливой суки, – все давно знали о греховных похождениях командира БЧ-1.
Через пару минут Мишук доложил на ГКП, что магазин закрыт, а штурмана нигде нет.
Вспомнив в горячке всех близких и дальних родственников Николая и пообещав вырвать ему с корнем яйца, старпом приказал убрать сходню и отдать швартовы.
Корабль вышел в море без штурмана.

6
Через пять минут Николай, красный как рак, с катящимся по лицу потом и пеной у рта, влетел в магазин.
– Ты что-то забыл, Коленька? – ласково спросила Лариса.
– Корабль ушел! – завопил штурман.
– Куда ушел, зачем? – непонимающие глаза женщины расширились.
– В море, куда же еще. Из-за тебя все! Теперь меня с дерьмом смешают!
– Не переживай. Как ушел твой корабль, так и придет. Никуда он не денется. Садись, я тебя молочком напою. А хочешь – сосиски отварю.
– Ты что, тупая или совсем ничего не понимаешь? – штурман находился в предынсультном состоянии. – Это тебе не магазин! Хочешь – открыла, хочешь – закрыла. Это боевой корабль! Меня посадить могут.
– Ой, миленький, натворили мы с тобой делов. Ты посиди тут, я мигом все выясню, где твой корабль. Что-нибудь придумаем. Только никуда не уходи.
Она быстро побежала к причалу. Штурман сидел, низко опустив голову, и курил одну сигарету за другой.
Лариса пришла минут через двадцать.
– Коленька, солнышко мое, не переживай, – она обняла его и поцеловала. Он дернул плечами. – Стоит твой корабль на якоре недалеко от боновых ворот. Пойдем, я посажу тебя на буксир. Он туда тебя и отвезет. С ними я уже договорилась.
Женская любовь порой творит чудеса.
Не прошло и получаса, как штурман по штормтрапу поднимался на борт корабля.
Впереди его ждала уже другая любовь. Любовь начальника к подчиненному.



7
Прерывистое дыхание старпома напоминало дыхание Ларисы в период животной страсти. Николай непроизвольно улыбнулся.
– Ну и где же вы были, товарищ старший лейтенант?
– В госпитале, – не моргнув глазом солгал штурман.
– Или парили конец в местной таверне? А? – нервный тик передернул лицо старшего помощника.
– В госпитале, – упрямо стоял на своем Мароканов.
– И что же с вами случилось? Апоплексический удар, с продавщицей склещились или на конец намотали? – старпом, читая журнал «Здоровье», в совершенстве владел медицинской терминологией.
– У меня появились резкие боли в животе.
– Прошли?
– Прошли.
– И что же было? Заворот прямой кишки или несварение желудка? Вон как харю на чужих харчах отъел!
– Кишечная колика.
– А где наше вечно счастливое медицинское светило?
– Я его сегодня тоже не наблюдал.
– Он в городе, на сходе, – констатирует факт вахтенный офицер.
– Хорошо живем! Штурман пукнуть не может, а доктор отдыхает. Переработал, вероятно. Тоже, наверно, у кого-то под юбкой анатомию изучает. А я, как в Стране дураков, где круглые сутки горит свет и вокруг бродят одни идиоты. Значит, так, штурман: месяц без берега ты себе уже заработал. Будешь сидеть на корабле безвылазно! – истошно заорал старпом, и вены на его могучей шее зловеще вспухли. – Пока у тебя не лопнут в трусах вонючие яйца. Понял?!! Алиби с госпиталем я проверю лично. А по твоей дальнейшей судьбе решение будет принимать командир. Отдавать тебя под суд или помиловать. Может, тебе уже роднее слово «гражданин», а не «товарищ». Вашу боевую подругу, – старпом перешел на мягкий, полууставной тон, – я постараюсь убрать отсюда подальше. Любовь и служба для вас несовместимы. Одно мешает другому. Да и что там было любить… Разве что пиво с сигаретами. Когда голова подчиняется головке, надо избавляться или от того, или от другого. А теперь, – вены снова набухли на его шее, – пошел вон с ГКП, пока я тебе рожу не расквасил.
Старпом устало сел в кресло.
– Рассыльный! – хрипло крикнул он. – Принеси-ка мне чаю, да покрепче. И на печенье масло положи. А то в горле все пересохло. Служба ратная, оказывается, не мед. И пойди у этого Казановы возьми для меня пачку «БТ». Ему сейчас вредно такие сигареты курить. Я в его годы бычки у урн собирал. И тем счастлив был.

8
С поставленной задачей корабль справился.
Штурману все простили, но месяц без берега он на корабле отсидел. И яйца у него не лопнули.
Доктор за три пачки «Стюардессы» пошел на сговор с совестью и подтвердил кишечную колику.
Вскоре за прилавком магазинчика появилась новая продавщица. Молодая, но тоже страшная.
И последнее.
Штурман вновь перешел на дешевые сигареты.
Жизнь – это единство противоположностей, постоянное чередование хорошего и плохого, белого и черного, радости и печали. Если одному хорошо, то другому обязательно должно быть плохо.
Такова диалектика жизни.
В природе все точно так же.



Жертва красоты
Кто служил на флоте, в цирке не смеется.
Народная мудрость
Штурман Мароканов наконец решил пошить повседневную форму одежды – тужурку и брюки. Старая, еще лейтенантская, так пообносилась, что даже ночью в ней было стыдно идти. А на плечах уже светились звезды капитан-лейтенанта.
Заказать-то все это он заказал, а забрать – некогда. Корабль ходовой – чаще в море, чем на суше. Да и лень-матушка, родившаяся гораздо раньше него, мешала сходить в ателье.
Так пролетали недели, шли месяцы.
После очередного подъема флага командир корабля, капитан третьего ранга Шевченко, обратил внимание на затрапезный вид офицера.
– Мароканов, – здесь командир употребил несколько крепких выражений для придания разговору чрезвычайной серьезности, – вы когда последний раз шили обмундирование? А на себя в зеркало давно смотрели? Может, и в город так ходите? Старпом, – командир, краснотой лица и шеи походивший сейчас на синьора Помидора, упер свой взор на стоящего сзади старшего помощника, – вы проверяете у офицеров форму одежды, в которой они сходят на берег? Или вам на все это наплевать? – распалялся он. – Через десять минут построение офицеров и мичманов в парадно-выходной форме одежды. Разойдись! Время пошло!
По кораблю понеслась команда: «Офицерам и мичманам приготовиться к построению на юте. Форма одежды – парадно-выходная».
Через десять минут, блистая красотой, офицеры и мичманы предстали перед командирскими очами. Коля Мароканов с багровым, как свекла, лицом вышел в том же, в чем выходил на подъем Военно-морского флага.
Квадратная фигура командира приобретала округлую форму, лицо насыщалось зловещими кроваво-синими тонами, в углах рта скапливалась белая пена, дыхание сделалось сиплым. Он прошел вдоль строя.
– Мичманы и командиры групп, свободны! – рявкнул он.
Командиры боевых частей и начальники служб обреченно ждали расправы над товарищем.
Лицо старпома тоже начало буреть. Он задним местом чувствовал, что через минуту вместе со штурманом может стать евнухом и возглавить церковный хор.
– Я уже не знаю, что по этому поводу можно еще сказать, – начал Шевченко издалека. – Мароканов, будьте так любезны, выйдите, пожалуйста, из строя на три шага. Пусть ваши товарищи полюбуются вашим внешним видом. Или этим товарищам, включая и старшего помощника, глубоко все равно, как выглядит советский офицер? Так я понимаю?! – жуткий крик сотряс атмосферу. – У вас совесть, товарищ капитан-лейтенант, или стыд, на худой конец, есть? Или вместо всего этого хер между ног вырос? Все, о чем я сейчас говорю, касается и старпома. Это же надо умудриться – так распустить корабль!
Челюсть старшего помощника начала выдвигаться вперед. Он ходил сзади командира, как зверь за дрессировщиком.
– Помощник по снабжению, вы, согласно нормам вещевого довольствия, все выдали офицеру? Или налево пустили? Вижу, что на вашу форму муха еще не садилась. И почему она пошита из сукна старшего офицерского состава? Не рановато ли, товарищ старший лейтенант? Старпом, проверить вещевую службу. До пуговицы! До носка! А вы, помощник, после построения зайдете ко мне с вещевым аттестатом Мароканова. И свой не забудьте прихватить. Посмотрим, какими нормами сейчас живут дипломированные военворы.
Можно было даже не ставить на зеро, что следующий акт командир совершит с доктором. А с кем же еще, не с артиллеристом же или механиком.
– Доктор, а вы, кроме сна, еще чем-нибудь занимаетесь? На корабле что-нибудь делается?
Начмед стоял и молчал. Как можно ответить на вопрос ни о чем? Конечно, на корабле что-то делается. Но что конкретно хочет услышать командир?
– Я не слышу ответа.
– А что я должен ответить? Я не понял вопроса.
– Не прикидывайтесь дурачком. Что конкретно вы делаете?
– Перечислить все, чем занимается медслужба, или вас интересует что-то конкретное?
Новый выброс командирского адреналина вновь сотряс Вселенную:
– Вы на утреннем построении телесный осмотр проводите?! Обращаете внимание на внешний вид личного состава и своих товарищей?
– Телесный осмотр проводим во время помывки личного состава в бане, в субботу. На утреннем построении проверяем чистоту рабочего платья, осматриваем внешний вид и стрижку ногтей.
– Когда вы уже научитесь отвечать по-военному? Старпом, – старший помощник тоже не давал ему покоя, – с офицерами и мичманами давно занимались строевой подготовкой? Некоторые уже даже начали забывать лаконичный военный язык и то, что носят на плечах погоны. Завтра, во время обеденного перерыва, уделите им внимание. Пусть почувствуют земную твердь. План занятий мне представите с вечерним докладом.
– Есть, товарищ командир, – зачем-то щелкнул каблуками старпом.
– Доктор, – начмед постоянно попадался командиру на глаза, – чему вы улыбаетесь?
– Я не улыбаюсь, товарищ командир. Просто мое лицо выражает радость и гордость.
– И чему вы радуетесь?
– Жизни, товарищ командир.
– А гордитесь, что служите с таким офицером, как Мароканов? Вы как давно его подвергали осмотру? Может, он уже завшивел, а тело покрылось коростой? Если все нормальные люди гниют с головы, то он с ног. Здесь тоже, как я понимаю, военная медицина бессильна? После построения проведите тщательный телесный осмотр этого, с позволения сказать, офицера. Проверьте все, от головы до лобка. Не забудьте о подмышках и усах. И непременно обратите внимание на его ноги. Может, их запах прочистит вам мозги. Я уже боюсь идти домой. Вдруг заразу принесу. А вам все весело. Об осмотре мне доложите рапортом.
Командир повернулся к штурману. Новая волна гнева напрягла его череп.
– Штурман (далее опять шли такие обороты речи, которые значительно расширили и пополнили и без того богатый матерный флотский сленг), вы понимаете, что шахтер из забоя выходит чище, чем вы передо мной сейчас стоите! Брюки так засалены, что вот-вот сломаются. Может, вы в этом и спите? Тужурка затерта до зеркального блеска. На вас даже больно смотреть от того, что вы свет не поглощаете, а рассеиваете. Вам бы в цирке в этом костюме выступать, а не на флоте служить! Когда вы шились последний раз?
– Я уже пошился, – выдавил из себя Мароканов. – Только забрать надо.
– А ну принесите мне квитанцию. Вам же обмануть, что два пальца об асфальт. Не хочу выглядеть потом дураком. Это вы, старпом, им всецело доверяете. А они на вашей шее все ездят. Так, Александр Николаевич? – командир снова зло поглядел на старшего помощника.
Штурман не спеша пошел в каюту.
– Вы можете ногами быстрее шевелить? Итак из-за вас час потеряли, – прорвало старпома. Он желал хоть как-то реабилитироваться.
– Старпом, у вас сигарета есть? – командир не курил, но иногда, как девочка-институтка, набирал в рот дыма и выпускал его, портя окружающую среду.
Старпом достал пачку «Примы».
– У кого-то найдется с фильтром? Доктор, вы у нас ближе всех к интеллигентам. Что вы курите?
Доктор молча протянул пачку «Стюардессы».
– Товарищ начальник медицинской службы, курите дорогие сигареты, а ботинки не чистите.
– Курить, товарищ командир, можно и босиком. Удовольствие от этого не уменьшается.
Ответить командир не успел. Прибежавший Мароканов протянул ему бумажку.
– Что это? – командир долго изучал затертый клочок бумаги. – У нас сейчас по календарю середина сентября, а заказ принят восьмого января. Это почти год вы шьетесь? – прошептал он. – Вы нормальный человек? – ругаться у него уже не было сил. – Значит, так: вам, штурман, я сход на берег запрещаю. И вам, старпом, тоже, пока вот он, – командир с силой ткнул пальцем Мароканова в грудь, – не будет выглядеть подобающе. Все ясно? Разойдись!
За полчаса до ужина в каюту доктора влетел Пушкин.
– Докторинчик, быстро в кают-компанию! – задыхаясь от смеха, произнес он.
– Это еще зачем?
– Быстрее, иначе пропустишь такое – век жалеть будешь. Сейчас старпом командиру Мароканова будет представлять.
А получилось так. Старпом в гневе забрал у штурмана квитанцию и, снарядив в ателье матроса, строго предупредил его, чтобы тот без формы не возвращался.
В ателье форму очень долго искали, но все-таки нашли. Старый еврей, портной, в ужасе схватился за голову:
– Молодой человек, без примерки я не могу вам ничего отдать. Видите, здесь рукава только приметаны, пуговицы не пришиты. Это можно человека сделать как угодно: умным и дураком, красивым и страшным, маленьким и высоким. И для того, чтобы скрыть все его недостатки или подчеркнуть достоинства, есть мы, портные. Нет, без примерки я вам ничего не отдам. Пусть придет хозяин, с ним все и будем решать.
Моряк начал быстро впадать в уныние. Во-первых, он собирался погулять по городу. Когда будет еще такая шара сойти с корабля. А во-вторых, со старпомом шутки плохи. Из-за этой поганой формы можно попасть в немилость к старшему помощнику и до конца службы видеть берег с борта корабля.
– Примеряйте на меня, – твердо сказал он. – Мы с ним одной комплекции. Поэтому меня сюда и прислали.
– Ой, как вы меня пугаете, юноша. Я сделаю что-то не так, вы будете в стороне, а виноватым окажусь я, Лившиц Давид Львович, – причитал портной. – Вы понимаете, у меня шьется сам командующий флотом! Может пострадать моя репутация. Человеку жить в этом костюме. А я возьму и его испорчу. Нет-нет, пусть приходит сам.
– Понимаете, он не может, – моряк от горя готов был заплакать. – Просил забрать все как есть.
– Ой, не знаю, не знаю, – опять запричитал портной. – Ну, давайте, раздевайтесь. Будем мерить, если вы уверены, что фигуры у вас с ним одинаковые.
Три часа, проклиная судьбу, старпома и штурмана, матрос ждал, пока пришьют рукава, пуговицы, шевроны, погоны, да еще и выгладят офицерскую форму. Времени на прогулку у него не оставалось.
И вот наступил второй этап: представление портняжного искусства командиру.
Мудреного в фигуре штурмана ничего не было. От плеч и до колен окружность его тела была везде одинакова. Лишь от колен ноги иксобразно расходились в разные стороны.
Доктор влетел в кают-компанию. Грустный старпом сидел в кресле, опустив голову. Жизнь отчего-то его явно не радовала. Перед зеркалом стоял штурман. По его красной округлой физиономии обильно стекал пот, капая с усов на палубу корабля. То, что на нем было одето, вызывало двоякое чувство: у присутствующих – истерический смех, а у обладателя новой формы и старшего помощника – неподдельное горе, ибо сход старпома на берег висел на гнилой нитке, а на сход штурмана ему было глубоко наплевать.
– Едри ее в дышло, – простонал от увиденного начмед, сползая по переборке и заходясь от истерического хохота.
Корчась в судорогах и катаясь по палубе, он рычал, что красота – страшная сила! Но такая красота спасти мир не может.
Картина, представшая перед его глазами, напоминала жизненный период вторжения конкистадоров на американский материк. Колины брюки были настолько коротки, что не доставали до ботинок сантиметра два. Но и это было бы ничего. За счет внутреннего займа они элементарно удлинялись. Но вот тужурка… не отвечала никаким стандартам. Моряк, работавший в качестве манекена, был на голову ниже Мароканова и сантиметров на десять у;же в объеме. Таков получился и пиджак. Треть предплечий торчала из рукавов, а застегнутый на все пуговицы штурман напоминал африканский барабан.
Старпом тупо глядел на погибающего от смеха доктора и от безысходности курил сигарету. Теперь ему, стоящему двумя ногами на холме Голгофы, можно было все.
– Вы страшный человек, товарищ капитан медицинской службы, – обреченно покачал старпом головой, – и не понимаете, что красота только и делает, что требует жертв.
– Доктор, пошел на… – неистово завопил штурман, но вошедший в кают-компанию командир не дал начмеду узнать, куда ему нужно было в срочном порядке идти.
– Товарищи офицеры! – обреченно скомандовал старший помощник.
Доктор попытался подняться, но стукнувшись головой о стол, вновь рухнул на палубу.
От увиденного командир вначале потерял дар речи. Но когда она к нему вернулась, он тихо вспомнил мать и грязно выругался.
– Что это, старпом? Где вы все это взяли? – он даже не обратил внимания на то, что старпом курит.
Челюсть старшего помощника опять поползла вперед.
– И вы, товарищ старший помощник, решили в этом выпустить офицера в город?
Под столом раздалось хрюканье.
– А это кто там грязь собирает?
– Это наш доктор, троюродный брат Гигиены и Санитарии, – скорбно проговорил старпом.
– Доктор? – удивился командир. – А что он там делает? Он пьяный?
– Лучше бы он был пьяный, – равнодушно произнес старший помощник.
– Пу-пу-пуговичку от ширинки потерял, товарищ командир, – послышался плачущий голос начмеда.
– Вы потеряли или штурман? Ну, ищите, ищите, – командир снова перенес свой взор на командира БЧ-1. – Мароканов, вы за год так выросли на флотских харчах или вместе со старшим помощником готовитесь на бразильский карнавал? Доктора туда с собой возьмите. Ему там тоже место найдется. Не зачет, старпом. Делайте что хотите: укорачивайте ноги с руками, срезайте пластами сало, шейтесь по-новому, но через три недели он должен выглядеть достойно.
Через три недели в новой форме Николай сошел на берег. Путь его пролегал через ресторан. Вскоре на тужурке появились первые масляные пятна от салата, а на брюках от вина.

Слежение
Новость была, прямо скажем, малоприятной. Хотя на службе приятных новостей практически не бывает.
В Черное море зашли два американских корабля. Какова цель их захода, никто не знал. А вдруг… Ведь американская наглость, беспардонность и манера совать свой нос во все международные дела известны всему миру.
Командующий флотом издает директиву, в которой черным по белому приказывает дивизии противолодочных кораблей выделить корабль, встретить непрошеных гостей у пролива Босфор и сопровождать их до тех пор, пока они не покинут акваторию Черного моря, пресекая все их возможные и невозможные провокации.
Дивизия, не мудрствуя лукаво, шлет в одну из бригад свою бумагу, повторяя слово в слово директиву командующего. Бригада тоже не сильно напрягает свои извилины и уже своей телеграммой приказывает эсминцу «Благородный» выйти в море для выполнения вышеуказанных задач.
– Но ведь они вчера вернулись с боевой службы. Может, дать им отдохнуть? – вспоминает кто-то.
– А они что, на флот пришли отдыхать или служить? Не развалятся, если еще пару недель поутюжат море, – резюмирует начальник штаба.
Осеннее штормовое море нещадно качало бедный эсминец. Уставший полугодичной оторванностью от родных берегов экипаж вновь выполнял свои прямые функциональные обязанности.
Командир корабля, капитан третьего ранга Григорий Шевченко, практически постоянно находился на ГКП. Боевая задача, поставленная кораблю, требовала максимального внимания и сосредоточенности.
Выросший на вольных полтавских хлебах, он был коренаст, крепок, плотен и круглолиц. Его фигура походила на монолитный столб, где плечи и ягодицы практически не разделялись талией. Но это не мешало ему быстро двигаться и мгновенно принимать судьбоносные решения. Ведь за его спиной находился экипаж в триста человек.
– Вахтенный офицер! Я в штурманскую рубку! – крикнул он и сбежал по трапу.
Распахнув дверь, он быстро вошел на командный пункт штурманской боевой части.
В штурманской рубке дурно пахло. (Нет, чтобы ты, читатель, понял и прочувствовал атмосферу, царившую здесь, следует сказать: «В штурманской рубке жутко воняло грязными носками»). Это у нашего командира БЧ-1, Коли Мароканова, невыносимо пахли ноги. Находиться рядом с ним в радиусе трех метров было просто невозможно. Выедало глаза, и наступал резкий спазм гортани. Не одно медицинское светило пыталось придать им естественный, благородный запах, но… увы. Их попытки не увенчались даже малым успехом.
Гришу (так мы все за глаза называли командира) отбросило назад к двери. Он рукой зажал нос.
– Штурман (дальше он выдал длиннющую тираду тяжелого наследия татаро-монгольского порабощения, усовершенствованного ваятелями современного русского языка), вы когда-нибудь ноги моете?
(Меня часто спрашивали, почему я в своей книге рассказов «В те дни в морях дороги наши были» употреблял много ненормативной лексики. Я обещал такого больше не писать. Что и делаю. Предоставляю читателю полный разгул фантазии. Но хочу спросить: что бы вы сами произнесли в подобной ситуации? Не уверен, что промолчали или сказали бы что-то приятное. Но это боевой военный флот. И на нем говорят именно так, как я излагал ранее. Напиши я иначе, как сейчас, например, многие усомнились бы в моей принадлежности к ВМФ. Уж как есть, так и есть. Не обессудьте.
Все как в анекдоте:
– Вы почему матом ругаетесь?
– Мы матом не ругаемся. Мы на нем разговариваем).
Штурман густо краснеет. Его усы топорщатся, отчего верхняя губа начинает походить на зубную щетку.
– Вахтенный офицер! – неистово орет командир. – Вызовите ко мне Басова и доктора!
Вахтенным офицером стоит Саня Ушкин, для которого море – дом родной, а дом – бездонное море. Ему поднять кого-то с койки, а если еще и меня (время уже далеко за полночь), доставляет истинное удовольствие.
Басов – наш секретарь комитета комсомола корабля. После окончания Киевского военно-морского политического училища, как и все другие идеологи, он имел запись в дипломе в графе специальность – «политработник-штурман».
– Товарищ командир! Разрешите, я сам их подниму, – Ушкину не терпится первым увидеть мое недовольное лицо, – а то рассыльный их долго будет будить.
– Давай, только быстро, – командир, наверное, забыл о цели пребывания корабля в море.
С сигаретой во рту Ушкин шумно входит в мою каюту.
– Докторин, вставай, – он выпускает мне в лицо струю табачного дыма, – тебя командир в штурманскую вызывает.
– Что ему от меня нужно? И который час?
– Без двадцати час, – весело отвечает Ушкин. – Гриша хочет тебе засадить.
– За что? – я не понимаю происходящего.
– За Мароканова.
– А нельзя это сделать утром? – мне жутко не хочется вставать.
– Вставай быстрее, а то еще получишь за то, что поздно пришел. Я пошел будить Басова.
Спускаюсь с койки. Корабль неистово болтает из стороны в сторону. К горлу подступает тошнота, начинает сильно кружиться голова. Морская болезнь берет меня в свои объятья.
С трудом одевшись, поднимаюсь на ГКП. Захожу в рубку. От присутствующего запаха тошнота становится невыносимой.
– По вашему приказанию, товарищ командир… – вид у меня далеко не праздный.
– Доктор, вы что, спали?
Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз. И, главное, очень своевременно. На такие вопросы не следует спешить отвечать. А то можно попасть впросак и тем самым вызвать на себя ненужный гнев начальства.
– Что молчите? – командир начинает накаляться.
– Я думал.
– Над чем же?
– Пора Мароканова принимать кандидатом в члены КПСС.
От такой моей вопиющей наглости он даже поперхнулся.
– Что вы лично сделали для того, чтобы у штурмана не пахли ноги?
– А что я могу с природой сделать? Только отрезать их у него по самые помидоры и заменить протезами. Но ноги не являются препятствием в прохождении Марокановым кандидатского стажа, – продолжаю я гнуть свою линию, зная, что за такое наказать невозможно.
– Вы как всегда хотите отделаться своими шуточками? Идите и думайте. Потом мне свои предложения доложите.
В это время, ну прямо как в театре, входит новая жертва морских баталий. Это – лейтенант Басов. Он в шинели и с глубоко въевшимися складками от подушки на лице.
– Лейтенант! Где вы были? Вас сорок минут не могут найти. Или вы по кубрикам проверяли «Боевые листки»? Чем вы занимались?! – зарычал командир.
Басов – «шланг» до мозга костей. В любое время дня и ночи его можно обнаружить в каюте на койке в горизонтальном положении. Его лицо, с большими карими глазами всегда выражает детскую невинность и отрешенность от всего мира. Он не походил на истинных политработников. Ему даже заложить кого-то было проблематично. Для этого требовалось принять вертикальное положение, пройтись по кораблю, а потом зайти к замполиту. На это у него тратилась уйма калорий и энергии. Сколько его зам за это ни порол, толку от этого было мало. А порол он его образцово-показательно.
– Я спал.
– Спа-ли-и-и? – и снова атмосферу потрясли раскаты флотского мужского языка. – Весь флот стоит раком, включая даже нашего начмеда, который думает, – командир стучит себе по черепу, – как помочь своему товарищу Мароканову, и нам в том числе, чтобы мы не задохнулись здесь в этом зловонье и успешно выполнили боевую задачу, поставленную командующим. А лейтенант Басов спит как младенец.
– Я сменился с дежурства по кораблю.
– Устал, сынок? – ехидно спрашивает Шевченко.
– Так точно.
– Ушкин!!! – кричит командир вахтенному офицеру. – Вот через час вы сдаете вахту и чем будете заниматься?
– Обойду посты, товарищ командир, проверю несение вахты. Проведу инструктаж с заступившей сменой о бдительном несении дежурно-вахтенной службы, – нагло врет Саня, который только и мечтает отдать повязку и рухнуть в койку, а вся эта смена ему глубоко по барабану.
Я умиленно улыбаюсь, глядя в бессовестные глаза лучшего друга.
– Доктор! Вам опять весело? Вы уже готовы мне доложить, как выжить в условиях газовой атаки?
– Никак нет. Я просто восхищаюсь Ушкиным, его высокой сознательностью и ответственностью по выполнению воинского долга.
– Я вижу, доктор, вам заняться нечем. Сейчас я вам работу найду.
– Разрешите идти? – громко говорю я.
– Идите.
Я выхожу из рубки и останавливаюсь в тени трапа. Мне жутко интересно, чем все это закончится.
– Вы слышали, лейтенант, чем после вахты будет заниматься старший лейтенант? – командир вновь обращает свое внимание на Басова.
Басов безразлично кивает головой.
– Хочу поинтересоваться: вы что заканчивали?
– Киевское политическое училище.
– Если я не ошибаюсь, то вы у нас политработник-штурман, так? Сейчас мы это и проверим, тире у вас там стоит или минус. Штурман, – командир обернулся к Мароканову, – вот вам дублер. Научите его своему ремеслу. Кстати, Басов, а чем сейчас занимается корабль?
Басов долго молчит. Но видно по шевелящимся складкам лба, как мысль над чем-то работает.
– Ну?! – не выдерживает командир.
– Следит.
– За кем?
Басов снова молчит.
– Объясните тогда мне, как вы проводили агитацию среди комсомольцев? Или вы никакой агитации не проводили? Вам зам поручал какое-нибудь задание? – командир ждет ответа. – Жалко, доктор ушел. Он точно знает, за кем мы следим, – горько подводит он итог.
– Я сегодня сменился с дежурства, – бормочет Басов, все больше и больше понимая, что спать ему больше не придется.
– Нет, с вами невозможно нормально говорить. Приступайте! И только попробуйте уйти.
Командир покидает штурманскую рубку и возвращается на ГКП.
Американцы нагло идут на север, приближаясь к границе СССР. Наш корабль, следуя за ними, перешел во временное подчинение Крымской военно-морской базы.
– Пятьсот тринадцатый (это наш бортовой номер), я первый! – раздалось по громкоговорящей связи. – Ваше место…
– Штурманская – ГКП, наше место? – вахтенный офицер посылает запрос штурманам.
Через пять минут по «Каштану» доносится голос умирающего Басова. Он докладывает широту и долготу, на которой находится наш корабль.
Ушкин тупо передает эти данные в бригаду.
Спустя минуту бригада снова запрашивает местонахождение корабля. Повторяется та же процедура.
Еще через минуту эфир содрогается площадной бранью.
– Пятьсот тринадцатый, у вас штурман на борту или пьяный? По вашим данным, вы целых пять минут как идете по территории Румынии! Командира мне на связь!
Командир разбирался недолго. Крайним назначили вахтенного офицера Ушкина. За десять минут до окончания вахты он был снят и заступил вновь.
Командирский эксперимент с Басовым оказался неудачным. Навешав ему на все тело половых органов, его изгнали с ГКП и запретили туда появляться. Комсомольский вожак от этого сильно переживать не стал, а направился в каюту досыпать.
Я так и не нашел эффективного средства от запаха ног Мароканова, да если признаться честно, то и не искал его. Правда, об этом больше почему-то никто и не вспоминал. Хотя этот вопрос всплывал довольно часто.
Американцы резко развернулись и быстро пошли в свою Америку.
Наш корабль вернулся в базу, и экипажу предоставили послепоходовый отдых. Хотя отдых на службе – понятие очень и очень относительное.

Герой
І
1
Поезд стремительно набрал скорость, когда из тамбура в вагон с шумом вошел перегруженный пакетами и сумками высокий, стройный, моложавый капитан первого ранга. Его слегка вьющиеся темные волосы блестели от пота. Фуражка сползла на бок.
– Хозяюшка, это не семнадцатый вагон? – обратился он к проводнице.
– Да. За нами только электровоз.
– Слава Богу, добрался. Думал, что опоздаю. Поезд уже пошел, а я только на перрон вхожу. И все-таки догнал. Успел прыгнуть в последний вагон. Проводнице спасибо, что тамбурную дверь не закрыла, все ждала, когда догоню.
– Давай уже, страдалец, свой билет. «Здесь твой причал и здесь твои друзья», – прохрипела женщина. – Знаешь такую песню? Людмила Зыкина поет, – проводница, давно прошедшая, и не один раз, Крым, Рим и сотни километров медных труб, с ног до головы оглядела моряка. – Одни красавцы на флоте служат! Не мужики, а загляденье! Сбросить бы мне лет эдак двадцать, я бы тебе показала, что такое настоящая женщина! Ни секундочки не оставила на сон. Все бы на любовь забрала. Ладно, иди уже. Место одиннадцатое, купе третье.
– А кто там еще со мной едет? – офицер протянул проводнице шоколадку.
– Сейчас поглядим, чем сердце успокоишь. Двое молодоженов и очень хорошенькая дамочка. Так что скучать не должен, если, конечно, язык к небу не прилипает да руки не из задницы растут. Ну и все остальное на месте, – она захохотала собственной шутке. – Давай уже, иди. Люди, наверное, собираются спать ложиться...
– А как зовут моих соседей? – не унимался пассажир.
– До чего ты колготной. Сейчас сам пойдешь и узнаешь.
– Пожалуйста, – он достал из пакета бутылку шампанского и поставил ее на столик, – вы в билете посмотрите. А все остальное я, как положено, сделаю, – он поцеловал проводницу в щечку.
Та достала свою сумочку.
– Запоминай, Штирлиц. Двое молодых людей, молодожены, – Александр и Нина. Они тебя меньше всего должны интересовать. Третья попутчица, – она подслеповато прищурила глаза и приблизила билет к свету, – Ирина. Вот на нее и обрати внимание. Запомнил? Пойдем, я постельное белье твое занесу. А то у тебя вещей – их только в зубах нести.
– Последний вопрос.
– Ну что еще у тебя?
– Вас-то как зовут?
– Елена Петровна. Надеюсь, что на сегодня ко мне вопросы все закончились.
– Не зарекайтесь. А теперь – ведите! Я готов ко всему!

2
– Не спим, пассажиры? Веду к вам заблудшую овечку. Принимайте и смотрите не обижайте. Уж больно мужчина скромный. Впервые таких вижу. Располагайтесь. Вот ваше место. Приятного пути.
Пассажиры, пившие чай, внимательно посмотрели на моряка.
– Здравствуйте! Как хорошо, что вы не спите. Прохор Петрович Громов. Можно просто Прохор, – он улыбнулся широкой белозубой улыбкой, наклонив голову и щелкнув каблуками. – Капитан первого ранга. Командир атомного подводного крейсера. Правда, – заметил он с грустью, – бывший командир. Приказом Главнокомандующего Военно-морским флотом назначен заместителем начальника Военно-морского училища в городе-герое Ленинграде.
Говоря все это, он внимательно разглядывал присутствующих. Молодая пара его почти не интересовала, а вот женщина была действительно чертовски хороша. На вид ей не более двадцати шести – двадцати восьми лет. Распущенные светлые волосы спускались до плеч. Слегка полноватые, с чувствительной линией губы, прямой носик, ямочки на щеках, игриво изогнутые брови, длинные ресницы и озорные, с легкой косинкой глаза делали ее лицо безумно привлекательным. И даже красивым.
– Сейчас, – продолжал Громов, – прямо из Ленинграда на две недели с дружественным визитом еду к себе на родину, в славный город Горький, названный в честь великого пролетарского писателя. Родители о том, что едет их сын, герой-подводник и прочий герой, не ведают ни сном ни духом. Тем радостнее будет встреча.
Он говорил без умолку, не давая никому вставить слова.
– Я сейчас быстренько переоденусь. Кстати, а давайте вы сделаете то же самое. Каждому из вас я сейчас дам по комплекту разового белья подводника. Носим мы его только в длительном плавании. Не волнуйтесь, все абсолютно стерильно. Вы почувствуете себя хоть на секундочку моряком-подводником, а я снова окажусь в кругу единомышленников, которые дышат одним воздухом, ходят бок о бок со смертью и делают все, чтобы мы с вами мирно ехали сейчас в этом поезде. Прошу вас, Ирочка, это вам, – он протянул пакет импозантной даме. А это вам, Нина, и вам, Александр.
Глаза у всех округлились.
– Простите, как вас там? Прохор Громов? Прямо кино какое-то. Ни дать ни взять – «Угрюм река». Вы случайно не проходимец или, может, дорожный аферист? Знакомитесь, входите в доверие, убиваете, грабите… – Ирина, сощурив глаза и поджав под себя слегка полноватые ноги, пристально посмотрела на Громова.
– Девочки, Боже избавь! Вот мои документы, – он протянул удостоверение личности. – Что вас так испугало?
– А откуда вы знаете наши имена? – Ирина страшно сверкнула красивыми глазами.
– Вот в чем дело, – залился веселым смехом Прохор. – Об этом чуть позже. Но сразу хочу сказать одну вещь: подводник, проживший в прочном корпусе десять и более лет, становится и экстрасенсом, и ясновидцем, и провидцем, и даже йогом. И все это, заметьте, в одном лице. Александр, вы уже переоделись? Молодец! Мы все должны брать с него пример. – Громов назидательно поднял палец.
– Саша, давайте выйдем, пусть девочки переодеваются. Если вы курите, возьмите сигарету и мне. Я с удовольствием составлю вам компанию.

3
Минут через пятнадцать мужчины вошли в купе. Все, как приютские дети, выглядели абсолютно одинаково: в светло-голубых, из плотной марлевой ткани, рубашках с короткими рукавами и таких же шортах.
– Совсем другое дело, – радостно произнес Громов и рассмеялся заразительным смехом. – Теперь это не купе, а отсек подводной лодки, ее главный командный пункт. Я, естественно, командир. Вас, Ирочка, я назначаю своим боевым заместителем. Будете старшим помощником. Александру отводится роль штурмана, а Нина берет на себя функции боцмана. Правда, боцман у нас более крупных габаритов, нежели вы. Но, – Прохор пожал плечами, – без боцмана мне никак не обойтись. Надеюсь, никто не возражает против должностей?
Все приняли предложенную Громовым игру и отказываться от нее теперь не хотели.
– Прекрасно. Теперь переходим к сервировке стола и отмечаем мое новое назначение. По этому поводу возражения не принимаются. В сервировке участвуют все, кроме, разумеется, командира. Ира, вот вам пакеты. Из них достаете все, что там лежит. Александр, вы работаете только ножом и руками. Банки – вскрываем, колбасу, хлеб, рыбу и ветчину нарезаем, кур потрошим, воду, коньяк и шампанское открываем. Ниночка, ваша задача самая гуманная. Надо будет помыть фрукты, овощи и зелень. Раздобыть где угодно, хоть украсть, это меня меньше всего интересует, соль.
– С солью проблем нет вообще. Она уже стоит на столе.
– Учитесь, господа-товарищи! Боцман зарабатывает свою первую благодарность. В нашем коллективе уже есть люди, с кого мы должны брать пример. Я же пойду, принесу стаканчики и закажу чаек.
– Не надо заказывать чай. Заварка у нас есть, а кипяток в титане возьмем, – Ира нежно посмотрела на Прохора.
– Очень своевременное и разумное предложение. И последнее, – Громов чувствовал коллектив и умело им руководил. – Сейчас мы все в кают-компании. Старший в ней всегда старпом, то есть вы, Ирочка. Когда в нее входит командир, старпом подает команду: «Товарищи офицеры!». По этой команде все встают и принимают строевую стойку. Командир дублирует эту же команду и приглашает к столу. Все садятся – и ужин начинается. Все понятно? Тогда я пошел.

4
Покурив, Громов зашел к проводнице.
– Вы еще не спите, Елена Петровна? Это снова я.
– С вами уснешь. Как там твои дела?
– Все нормально. Вы мне стаканчики не дадите?
– Возьми сам в шкафу. Мне сводку надо бригадиру подать. Дама-то понравилась?
– И даже очень.
– От кобель! Не закрути бабе голову. Женат, небось?
– Женат.
– Ну, иди, иди. А то из-за вас меня начальство ругать будет.
Громов быстро вошел в купе. Прищурив глаза, окинул присутствующих. В его взгляде была решимость и твердость. Невольный холодок страха сковал «экипаж». Все сидели, затаив дыхание. Глаза Прохора потеплели.
– Между прочим, командир пришел. Его кто-нибудь встретит?
Пунцовая Ирина вскочила как ошпаренная.
– Товарищи офицеры! – что есть мочи крикнула она, подскочив с полки, выпятив вперед аппетитную грудь.
 Все остальные быстро встали.
– Тише, товарищи, тише. Мы так с вами весь вагон разбудим. Приглашаю к столу. Садитесь, пожалуйста, – Громов понял, что с игрой немного переборщил, а актеры так быстро вжились в роль, что делали все просто профессионально. – Мое место рядом с вами, старший помощник? – обратился он к Ире.
– Да-да, конечно. Присаживайтесь, – она подвинулась ближе к окну. – И уберите сразу свое удостоверение. В нем мы не поняли и половины. Действительно, давайте уже праздновать. А то наш стол скоро обрушится от такого изобилия. Первый тост, Прохор Петрович, за вами.
– Давайте договоримся сразу: за нашим столом нет Петровичей и Ивановичей, Петровн и Ивановн. Есть Саша, Нина, Ирина и Прохор. К этому разговору возвращаться больше не будем. Можно, я буду сидеть? Друзья мои! Я сегодня счастлив вдвойне… Если учитывать встречу с вами, то втройне. Я ушел с действующего флота. Ушел живым и здоровым. К великому сожалению, такое случается не с каждым. Кто-то гибнет, кто-то становится инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Не хочу сегодня говорить о плохом. Но это так! И каждый человек, носящий на своих плечах черную шинель, уже герой, будь он подводник или надводник, – Громов немного помолчал. – К великому сожалению, бывают такие ситуации, когда в считанные секунды весь экипаж становится седым, – он снова замолчал. – Прожитая жизнь никогда не дает о себе забывать. Одиннадцать лет я отдал атомному подводному флоту, пройдя путь от штурмана до командира атомного подводного крейсера. Одиннадцать лет – как целая жизнь! И вот я последний раз сошел по трапу, отдав честь Военно-морскому флагу. И команда «Смирно!» была подана мне тоже в последний раз. Я спускался, ничего не видя от слез, стоящих перед глазами. А там, в прочном корпусе, остались мои дети, мои друзья, мои сослуживцы. Дай им Бог! За моряков! Не чокаясь! Стоя!
Все молча выпили.
– Девочки, можно, я еще немного скажу?
– Говорите-говорите, мы слушаем вас, – Ирина уже боготворила и восторгалась Громовым все больше и больше.
– Спасибо. Позади остался Север с его полярной ночью, северным сиянием, жгучими морозами, пронизывающими ветрами, жуткими штормами и постоянной борьбой жизни со смертью. Впереди – новая большая должность в Ленинграде. Наверное, мне повезло. А может, и заслужил. Скорее и то, и другое. Давайте выпьем за мое светлое будущее. Ведь служить мне еще ой как много! А лет всего-то тридцать три. За будущего адмирала Громова! – поднял он стакан.
Все дружно поддержали тост и, чокнувшись, выпили.
– Девочки, не забываем закусывать. Вечер у нас длинный, и в кают-компании не должно быть пьяных. К утру стол обязан быть чистым.

5
В кругу друзей за разговорами время летит быстрее света. Часы показывали далеко за полночь.
– Товарищ командир, ваш штурман начал потухать. Да и как боцман я уже никуда не гожусь. Даже лыка вязать не могу. Разрешите нам разбрестись по койкам.
– Дорогие дети, я желаю вам теплых, радостных и светлых снов. Спасибо за приятно проведенный вечер. А мы с Ирочкой еще немножечко посидим. Если она не возражает, конечно.
– С таким симпатичным собеседником я готова сидеть всю ночь, – глаза Ирины светились ярким светом. Они словно маяки звали к себе странника, заблудившегося в пути.
Вскоре наверху послышалось мирное посапывание.
– Ира, у меня родилось очень привлекательное предложение. Но надо, чтобы вы его одобрили.
– Какое? Каждое решение надо принимать коллегиально. В этом я с вами абсолютно согласна, – она улыбнулась ровной белозубой улыбкой.
– Хочу со своим старшим помощником выпить на брудершафт,– загадочно прошептал Прохор. – Как вы считаете, он не будет возражать против этого? И будет ли это удобно?
– Я думаю, – растягивая слова, произнесла Ирина, – что сильно возражать не будет, – ее щеки стали пунцовыми.
Они молча выпили, и их губы слились в страстном поцелуе.
– Ты невозможен, – жарко шептала Ира. – Тебе нельзя сказать «нет». Да! Да! Да! Я твоя. Пусть все будет так, как будет. Иди ко мне, мой милый, – ее губы трепетно и жарко покрывали его лицо. – Об одном только прошу: погаси, пожалуйста, свет. Перед ребятами неудобно.


6
Через сорок минут они вышли в коридор. Прохладный ночной воздух, врывающийся через открытые окна, остужал их разгоряченные тела. В коридоре никого не было. Пассажиры беззаботно спали, и им не было никакого дела до любви этих двух молодых людей.
– Ирочка, если ты не будешь возражать, я возьму у Саши сигарету и покурю. Ты будешь?
– Я вообще-то не курю, но с тобой буду все.
– Я тоже не курю. Это сегодня что-то разбаловался.
Они вышли в тамбур.
– Ира, расскажи мне, пожалуйста, о себе. Обо мне ты знаешь практически все.
– Все абсолютно банально и не интересно. Родом из Пензы. Двадцать пять лет. В Москве окончила медицинский институт. Работаю в поликлинике терапевтом. Замуж вышла, еще учась в институте. Муж старше меня на десять лет. Ты должен был видеть его сегодня. Он провожал меня. Хотя нет, я совсем забыла – ты же опоздал. Если быть честной до конца, то это брак не по любви, а по расчету. По крайней мере, с моей стороны, – Ирина грустно улыбнулась. – Но живем хорошо, грех жаловаться. Дочке три года. Она сейчас у моих родителей. Еду к ним и отдохнуть, и потом забрать домой. Живем в Москве, в хорошем районе и хорошей квартире с родителями мужа. Муж работает проектантом в «почтовом ящике». Каким-то образом тоже связан с Военно-морским флотом. Вот, собственно, и все. Такого, как сегодня, у меня никогда не было и больше никогда не будет. Это я тебе говорю абсолютную правду. Я никоим образом не обеляю себя. В сегодняшнем моем падении виновата только я сама. О тебе, Прохор, знать ничего не хочу. И не желаю. Сегодня – ты моя слабость. Встреч у нас с тобой больше не будет никогда. И даже не спорь! – она ладонью прикрыла его губы. – Это не нужно ни мне, ни тебе. Я просто хочу тебя сегодня любить. Хочу, и все! И никто не запретит! На это мне отводится только ночь. Одна ночь. Да-да, утром я выхожу. И знаешь, что?.. Нет, вначале поцелуй меня. Крепко-крепко, страстно-страстно…
Громов схватил ее как пушинку и поднял на руки. Она обвила руками его голову. Их губы вновь слились в вечном роденовском поцелуе.
– А теперь, Прохор, слушай меня и не перебивай. Это моя блажь, женская дурь, пьяный бред – называй как хочешь. По-любому будешь прав. Я хочу от тебя ребенка. Хочу, и все!
У Громова расширились глаза.
– Не пугайся, мой хороший. К тебе нет и не будет никаких претензий. У меня родится сын. У тебя же нет сыновей, а только две дочери. Так, по крайней мере, записано в твоем документе. Понимаешь – сын! От тебя! Постарайся, пожалуйста, ладно? Пойдем, мой милый. На все это тебе отводится, – она посмотрела на руку, – ровно пять часов. Ты сегодня перевернул мне всю душу. Все, что я считала в жизни святым, полетело в тартарары. Я сама не ожидала от себя такого подвига.

7
Только когда стало светать, Прохор перешел на свою полку.
– Ирочка, радость моя, Христом Богом тебя прошу, будешь выходить, разбуди меня. Обещаешь?
– Обещаю, конечно. Спи, любовь моя. Спи, мое мимолетное счастье.
Громов проснулся от бьющего в глаза солнца и тихого разговора. Напротив него сидели Нина и Александр. Он вскочил как ужаленный.
– А где Ира?! – прокричал он.
– Мы не знаем. Когда проснулись, ее в купе не было. И постель убрана. Наверное, вышла.
– Который час?
– Без двадцати двенадцать.
– Двенадцать? – он опрометью бросился в купе к проводнице.
За столом сидел мужчина.
– Вы проводник?
– Не похож?
– На вахту когда заступили? – Громов не был расположен к разговору.
– На вахту… Моряк, что ли? Я тоже на ТОФе пять лет оттрубил на крейсере в боцманской команде. Вот было время…
– Скажите, вы когда заступили? – Прохору явно не хотелось выслушивать боцманские бредни.
– В восемь, – недовольно ответил проводник.
– А в Пензе когда были?
– Между прочим, на переборке висит расписание. Так нет же, все спрашивают у проводника. В шесть утра. Может, пропало что?
– Там женщина выходила. Билета ее не осталось?
– Место какое? – насторожился проводник.
– Девятое.
Проводник порылся в сумочке.
– Билета нет. Забрала, наверное. А в чем дело-то?
– Да ни в чем, – махнул рукой Прохор. – Все нормально, – и он пошел в купе.
– Прохор Петрович, тут для вас на столе записка лежит.
– Что же вы молчали до сих пор?
– Да вы не дали ни слова нам сказать.
Дрожащими руками он развернул аккуратно сложенный листок бумаги: «Милый мой! Спасибо тебе за все! Будь счастлив. Если и есть на свете любовь, то это ты и только ты. Целую, Ира».
– Саша, у тебя еще курить есть? – хрипло произнес Прохор.
– Возьмите всю пачку. Мы через двадцать минут выходим.
– Удачи вам, ребята! Будьте счастливы.
В задумчивости Прохор курил одну сигарету за другой.
Весь оставшийся путь он пролежал, отвернувшись к стенке. Ничего не пил и не ел.

II
1
В просторный кабинет, весь интерьер которого отражал прошлое и настоящее Военно-морского флота, с раскрытой папкой вошел высокий, подтянутый капитан второго ранга, адъютант адмирала Громова.
– Прохор Петрович, сегодня у вас в гарнизонном Доме офицеров в шестнадцать ноль-ноль прием избирателей. Записалось десять человек. Четыре жилищных вопроса, три – бытовых, два по благоустройству микрорайона и одна женщина по личному вопросу. Причину посещения не назвала. В пятнадцать тридцать машина будет ждать вас у главного входа.
– Личные вопросы как раз и бывают самые запутанные и тяжело решаемые. Добро! Приму всех. Давайте уточним мой распорядок дня на завтра. В 9.00 я читаю лекцию выпускникам в военной академии. В 11.00 в Министерстве обороны совещание по оказанию военной и другой помощи Анголе. На нем предполагается присутствие их посла и министра обороны, а также представителя из нашего правительства и Министерства иностранных дел. В 8.30 обеспечь мне связь с командующим Тихоокеанским флотом, а на 14.45 с Северным. При разговоре должны присутствовать начальники технического управления. У северян пригласи еще и командующего Кольской флотилией. Это первое. Второе. К 16.00 оперативное управление пусть подготовит для меня доклад о деятельности наших сил и сил противника в районе Средиземноморского бассейна и Индийского океана. К 17.30 пусть ко мне прибудет начальник финансового управления с отчетом о финансировании новостроящихся авианесущих кораблей в Николаеве. Меня интересует: сколько и на что уже потрачено и сколько денег еще требуется. Все ли поставки оплачены. Это сделаешь и можешь быть свободен до завтра.



2
Встреча депутата высокого ранга с народом всегда ответственна. Человек приходит не посмотреть на тебя, а решить свой наболевший вопрос. Ты должен сделать все, чтобы повторной встречи с ним уже не было и ты мог честно смотреть в глаза своим избирателям.
Прием не вызвал у Громова серьезных затруднений. Все вопросы решались практически на месте. Тяжелы проблемы жилищного характера, но и они сегодня обошлись без затруднений.
– Прохор Петрович, последний посетитель, записавшийся к вам. Егорова Ирина Васильевна. Личный вопрос, – тихо произнесла сидевшая в стороне женщина, писавшая протокол.
– Приглашайте.
Она открыла дверь:
 – Егорова, пожалуйста, проходите.
В кабинет вошла слегка полноватая, хорошо одетая симпатичная женщина сорока с небольшим лет. Громову она кого-то напоминала. Красивые женщины всегда кого-то напоминают. Одним юность, а другим старое кино.
Он поднялся, что было для него не свойственно, жестом показал на стул.
– Будьте любезны, присаживайтесь, – Звезда Героя на его тужурке отбросила искры света. – Я слушаю вас.
– Прохор Петрович, я могла бы поговорить с вами наедине? – она взглянула на секретаршу.
Громов пожал плечами.
– Отчего нет. Валентина Ивановна, – обратился он к своей помощнице, – вы можете идти. Спасибо за работу. Протоколы оставьте здесь. Я распишусь и вам их занесу. Слушаю вас, Ирина… – он заглянул в список, – …Васильевна.
Женщина пристально посмотрела ему в глаза и слегка улыбнулась, обозначив ямочки на щеках. Изогнутые брови медленно поползли вверх.
Адмирала ударило как молнией:
 – Ира, это вы?
– Да, Прохор Петрович, я. Ваш бывший старпом.
– Боже мой, сколько же лет прошло?
– Восемнадцать, товарищ адмирал, восемнадцать. Я только недавно узнала, что вы в Москве. По телевизору увидела. Вот только не знала, что вы стали Героем Советского Союза.
– Ну, Героем я стал, предположим, двадцать с лишним лет назад. Поэтому в этом нового ничего нет.
– То, что Героем были раньше, нет никаких сомнений. Надеюсь, им и остались. Прохор Петрович, неужели я так сильно изменилась, что меня и узнать невозможно? Вы – так почти нет. Правда, седина появилась на височках, залысины стали чуть больше и комплекция крупнее.
– Ирочка, вы же превратились в сказочную красавицу.
– Ваша лесть смахивает на ложь, товарищ адмирал, – она осталась довольной произведенным эффектом.
– Ирина Васильевна, вы не откажетесь от предложения поужинать сегодня со мной?
– Вообще-то я пришла сюда не за этим. Хотя предложение очень даже заманчивое.
– Извините. Слушаю вас очень внимательно.
– В этом году мой сын заканчивает школу. С детства бредит морем. Отец против его желания. А лично я это очень приветствую. Вы не могли бы посоветовать, в какое училище ему поступать? Мы бы и сами, конечно, смогли решить этот вопрос, но совет компетентного человека мне ближе и дороже. Вот, кстати, его фотография. Это мы с ним на Чистых прудах.
Адмирал взял снимок и надел очки. С фотографии на него глядел молодой Прохор Громов. Тот же рост, те же темные вьющиеся волосы и та же привычка держать левую ногу за правой.
В груди послышались гулкие удары сердца. Зрение мгновенно затуманилось. Он судорожно полез в карман за сигаретой.
– Прохор Петрович, помнится, вы говорили, что не курите.
– Это правда, я не курю. Но бывают моменты, когда… Скажи, пожалуйста, это…
– Да, Прохор, это наш с тобою сын. Сын одной ночи любви. Я его лепила по твоему образу и подобию.
– Сколько ему сейчас? – дрогнувшим голосом спросил он.
– В марте было семнадцать.
– Как зовут его?
– Точно так же, как и отца, – Прохор. Прохор Петрович. Только фамилия другая. Егоров.
Громов положил голову на руки и долго так сидел. На глаза навернулись слезы. Стыдно за них не было. В них была и неожиданно нахлынувшая радость, и переполняющее сердце счастье, и, наверное, гордость за самого себя, за неожиданно приобретенного сына и воспоминание, пусть о короткой, далекой, но все же любви. Все это сделало мужественного человека мягким и чувствительным.
Ирина, тоже боясь разрыдаться, держала платочек у края глаз.
– Прохор, – ее голос слегка дрожал, – предложи мне сигарету. Я вообще-то не курю, но с тобой буду все, – так я тебе сказала восемнадцать лет назад в вагоне номер семнадцать. Помнишь?
Громов достал из кармана платок и вытер глаза.
– Ирочка, ты себе представить не можешь, как я счастлив! У меня есть сын! Мой сын! Моя кровиночка. Я благодарен тебе за все. Наверное, будет слишком банально, если я признаюсь тебе в любви. Но это так. Ответь мне только на один вопрос: Егоров Петр Исаевич, генеральный конструктор, к тебе имеет какое-нибудь отношение?
– Это мой муж. А ты что, его знаешь?
Громов дернул головой и засмеялся:
– Ты забываешь, где и кем я работаю. Как все-таки тесен мир. Я тоже знаю, что сейчас он находится в командировке в Североморске и будет там еще три недели.
– Исчерпывающая у вас, Прохор Петрович, информация. С вами очень опасно быть откровенной, – кокетливо повела она глазами.
Громов вновь засмеялся, обнажив ровные белые зубы. Его рука потянулась к телефону.
– Вячеслав Константинович, как хорошо, что вы на месте. Попрошу вас немедленно связаться с нашим заказником. Пусть приготовят уху, шашлык и все, что к этому нужно. Я подъеду туда через три часа.
– Все сделаю, Прохор Петрович. Какие дальнейшие будут распоряжения?
– Часов в девятнадцать позвонишь ко мне домой и скажешь, что я улетел в Мурманск. Буду завтра.
– Есть.
– Все. Отбой связи.
– С кем ты разговаривал? – спросила Ирина.
– С адъютантом.
– Прямо как в сказке. Тому сказал, этому приказал… Только меня уже никто ни о чем не спрашивает. Все решается без моего участия и согласия.
– Ирочка, любовь моя, у меня сегодня такой день, такая радость! И все это ты хочешь в один миг омрачить? Сегодня мой день! Не забирай его. Пожалуйста. В противном случае мне придется взять тебя на руки и отнести в машину.
– Между прочим, я пришла сюда совсем по другому вопросу.
– Извиняюсь. Я очень внимательно вас слушаю. Какой вопрос мы еще не решили?
– С учебой сына.
– Не волнуйся, родная. Наш с тобой сын обязательно будет учиться в самом лучшем Военно-морском училище, а служить там, куда пошлет его отец и Родина. Против такого решения, Ирина Васильевна, вы возражать не будете?
– Против такого – нет.
– Вот и славно! Приглашаю в машину. Из нее и позвонишь домой Прохору.



О ЖИЗНИ ВЕСЕЛОЙ И РАЗНОЙ

Крестины
1
К флагманскому механику теща приехала. Три года ни слуху ни духу. И вдруг как снег на голову: «Встречайте, мама».
Главное, сын два года назад родился, – она открыточку прислала: «Поздравляю». Ты деньги давай на пеленки-распашонки или нянчить приезжай… Так нет. Разорилась только на открытку. И вот на тебе! Радость общения.
Степанов тещу не любил. Да и она не баловала его своим вниманием. И сложилось это как-то сразу, еще при знакомстве с будущей женой. Не могут же однополюсные электроды приблизиться друг к другу. Так и они не могли найти общего языка.
За всю свою семейную жизнь Василий так и не смог назвать тещу мамой. Язык не поворачивался. Раза три выдавливал из себя какое-то нечленораздельное мычание, но, в основном, обходился словом «Вы».
По молодости, когда она наведывалась чаще, он был либо на боевой службе, либо брал отпуск и уезжал к себе на родину в Курскую область, где в тиши родного дома удил рыбу, купался, загорал или ходил за грибами. За десять лет супружеской жизни их пути пересекались дважды. Но и эти встречи были так коротки, что почти не оставляли шрамов на его ранимом сердце. Правда, тогда и жизнь была другая, корабельная. Она управляла тобой, а не ты ей. То выходы в море, то слежения, то оргпериоды, то еще что-то. А можно и просто не пойти домой, сославшись на занятость службой, когда психическая атмосфера не способствовала душевному отдыху. Или вообще прийти домой так поздно, а уйти так рано, что и не успеваешь встретиться с «родным» человеком.
Теперь уже все по-другому. Теперь оседлая жизнь. И поздние возвращения становятся непонятными всем окружающим.
Ужинать сели поздно. Жена каждому положила в тарелки плов – ее и мамы любимое блюдо. Василий этот шедевр кулинарного искусства терпеть не мог. Так называемый плов был так далек от настоящего плова, как Луна отстояла от Земли. Просто в рис пихали всякую гадость, обзывали его хорошим именем и подавали на стол.
– Ешьте. Должно быть вкусно.
Но «должно быть» и «вкусно» – две большие разницы.
Степанов задумчиво ковырял вилкой ненавистное блюдо.
– Ты чего не ешь? – спросила жена.
– Что-то не хочется. На службе хорошо поел. Ужин вкусный был.
– Вас что, там еще и кормят? – язвительно спросила теща, крупная, почти квадратная женщина, с резкими чертами лица и явно выраженными черными усиками на верхней губе от переизбытка в организме мужских гормонов. Она приближалась к своему полувековому юбилею.
– Да, кормят. И очень даже хорошо, – не глядя на нее, буркнул Василий.
– И чем же, если это не военная тайна?
– Мне что, перечислить все меню? – зло спросил он, посмотрев ей в глаза.
– Ну, хватит вам, – жена решила растопить обстановку. – Их правда хорошо кормят. Женщины там молодцы. Готовят замечательно.
– Ишь ты! – шевельнула усами теща, показав между зубами раздвоенный змеиный язык.
– Вася, – жена выступала в роли ингибитора, подавляя вспышки то с одной, то с другой стороны, – мама приехала, налей нам по рюмочке за приезд.
– А может, ему жалко на тещу водку тратить, – опять зашипела она.
– Ну, хватит уже, мама! В честь чего тебя распирает? – дочь стала сердиться.
Василий молча достал из серванта бутылку, поставил рюмки и так же молча разлил в них кристально-чистую жидкость.
– С приездом, – поднял он рюмку и не чокаясь выпил.
– У вас в доме не чокаются? Смотрю, он уже как заправский алкоголик пьет. Лишь бы повод был, – снова выдохнула из себя теща смрадный яд.
– Мама, неправда, Вася пьет редко. Можно сказать, совсем не пьет.
– Зато метко, – передразнила ее мать. – А что ты его так защищаешь?
– А почему, по-твоему, я должна обижать мужа?
– Муж и жена – одна сатана, – теща выпила, тоже не чокаясь.
После второй рюмки теща, немного подобрев, подняла неожиданно упавшие вожжи и приступила к главному.
– Василий, ты о чем-нибудь думаешь, или у тебя только служба в голове?
Степанов непонимающе взглянул на раскрасневшееся лицо «мамы».
– Вашего старшего, Юрочку, я крестила, когда ты был в море, Люсеньку – ты в отпуске нежился. Почему Сереженька у вас нехристем растет? У него отец есть, или он только фуражку носит да честь всем отдает?! А ты что сидишь, как на именинах? – посмотрела она на дочь. – Или ты все это одобряешь?
– Окрестим еще, мама.
– Окрестим… Я за вас уже все сделала. Это надо мне было за тысячу верст ехать, чтобы за вас, обалдуев, все решать. В воскресенье в десять утра придет домой батюшка. Уж подготовьтесь, будьте любезны, – она встала и, одернув прилипшее к жирным ногам платье, подошла к плите и включила чайник.
Василий сидел красный как рак, тупо ковыряясь вилкой в тарелке.
– Тебе что-то не понравилось, отец семейства? – снова накинулась она на зятя. – Нарожать нарожали, а думать приходится другим.
– Вы что, сюда лаяться приехали? – Степанов стукнул кулаком по столу.
– Ты на меня голос не повышай! Ишь научился там у себя матросами командовать! Я тебе не матрос! Уж не вздумал ли ты меня выгнать? Вот тебе, – она протянула в сторону Василия вытянутую руку с огромным кукишем. – И не к тебе я приехала, а к внукам и дочери. Понятно?! Смотрю, и дочь мне не рада! Настроил как ее против матери.
– Мама, ну чего ты кипятишься? В воскресенье все приготовим и окрестим Сережу. Давайте еще по рюмочке выпьем.
– Я не буду, – Василий встал. – Спасибо. Пойду телевизор посмотрю.
– А чай с тортом? – жена попыталась его удержать.
– Ты же знаешь, я торт не люблю.
– Он больше меня не любит, чем торт, – бросила ему в спину теща.

2
По телевизору шла программа «Время». Новости голова Василия не воспринимала. Мысли вращались вокруг предстоящего крещения. Если честно, то он этого мероприятия побаивался. Да и было из-за чего. На службе его ценили. Год назад назначили на высокую должность, получил капитана третьего ранга, заместитель секретаря партийной организации штаба и политотдела. И вдруг это крещение! С этой тещей точно попадешь в какую-нибудь задницу. Если узнает начальство, особенно политотдельское, а скрыть такое практически невозможно, то можно и выговор по партийной линии схлопотать или того хуже – вылететь из партии. А из партии выгонят, то и должности лишат. Тут все одно за другим потянется. «Что же делать?» – думал он напряженно.
А делать что-то нужно обязательно!

3
Ночью Степанов спал плохо, ворочался с боку на бок и наконец под утро забылся в кошмарном сне. Снились ему часть, начальник политотдела, ругающийся командир бригады, партийное собрание, где его исключают из партии, какой-то корабль, на котором он служит снова командиром БЧ-5 и где старпомом его теща, плачущая жена и еще какая-то дребедень.
– Вася, Вася, проснись, – тормошила его жена, – ты кричишь во сне. И вообще, не давал мне спать. Возился, как жук навозный. Что случилось? Не заболел?
– Все нормально. Ерунда какая-то снилась. Который час?
Жена включила ночник.
– Без двадцати пять. Спи.
– Нет, буду вставать. Мне сегодня на службе пораньше надо быть. А ты поспи еще, – поцеловал Василий жену.
Из соседней комнаты слышался богатырский храп тещи, от которого печально дребезжали стекла.
Василий наскоро умылся, попил чаю и пошел в часть.
«Что делать? Что?» Всю дорогу он искал выход из создавшейся ситуации. От этих мыслей даже разболелась голова.

4
Комбриг пришел в штаб тоже почему-то рано. Может, тоже теща приехала или другие какие проблемы выгнали из дома.
– Разрешите, товарищ комбриг, – Степанов решил не ждать утреннего доклада.
– А тебе чего не спится, механик? Или дома поругался?
– Нет. Все в порядке.
– Может, дома не ночевал? Смотри, будь аккуратным, а то начпо повесит тебя за яйца на всеобщее обозрение за аморальное поведение. Он это дело любит. Хотя у самого рыло в пуху.
– Все в порядке, товарищ комбриг. Ночевал дома.
– Ну, смотри… Вопросы ко мне есть? Да ты садись, не стой истуканом.
– Мне надо съездить в техническое управление.
– Зачем? – удивился комбриг.
– Решить вопрос по ЗИПу для новостроящихся кораблей.
– Но этот вопрос решаем и по телефону. Через полтора часа подойдешь ко мне, созвонимся с твоим начальством и все проблемы уладим.
У Степанова похолодело в груди.
– Я еще хотел порешать вопрос по списанию технического имущества, зайти в проектный отдел и договориться о получении нового водолазного снаряжения для учебно-тренировочного судна, – плел механик все, что приходило в голову.
Комбриг задумался, закурил сигарету.
– Хорошо, езжай. Когда планируешь убыть?
– В четверг. В пятницу и субботу займусь делами, а в воскресенье ночью вернусь назад. В понедельник на службу.
– Хорошо! – подытожил комбриг. – Хотя стоп! – его рука потянулась к телефону. Сердце Степанова вновь ушло в пятки. – Оперативный, срочно найдите мне командира береговой базы. Пусть зайдет ко мне.
Через пять минут в кабинет вошел командир береговой базы.
– Юрий Дмитриевич, у тебя когда планируется машина идти в Севастополь? Мне механика туда нужно отправить, – комбриг не любил тянуть кота за хвост.
– Завтра, товарищ комбриг, в четыре ноль-ноль КАМАЗ идет за продовольствием.
– Очень хорошо. Механика моего возьмешь.
– Только в кабине ему придется вдвоем с мичманом ехать. Удобства не гарантирую.
– Устраивает тебя, Василий Николаевич, такой вариант? Или поездом поедешь?
– Машиной, товарищ комбриг. Так лишние сутки будут.
– Решено. Оформляй все документы – и мне на подпись. Только смотри не проспи.
– Не просплю, товарищ комбриг, – улыбнулся Степанов.

5
Теща проснулась поздно.
– Где твой благоверный? На службу ушел? Что-то я не слышала, как он собирался.
– Ты всегда крепко спишь, мама.
– А вам что, завидно?
– Да никто тебе не завидует, спи себе на здоровье.
– Ну, как живешь, рассказывай.
– Нормально живем. Вася теперь в штабе служит заместителем у командира бригады. Звание получил. Квартиру вот четырехкомнатную дали. Зарплата хорошая, грех жаловаться. Дети, сама видишь, растут. У тебя-то как?
– Как у меня… Приехала бы посмотрела. Три года у матери не была. Он каждый год разъезжает. К своей мамочке мотается. А ты свой дом совсем забыла, о матери даже не вспоминаешь. Не нужна тебе мать, – она вытерла рукавом сухие глаза. – Сдохну – и на похороны не приедешь.
– Ну что ты такое говоришь, мама. Письма пишу, звоню. Ты к нам приехала, – дочь обняла и поцеловала мать, – вот и хорошо. А мне когда?.. Дети. Школа. Садик. Сережа родился. Все на моих руках. Вася сутками на службе. Что ты на него так озлобилась, он хороший. Меня и детей любит. Деньги все до копеечки домой приносит. В доме помогает. Весь ремонт своими руками сделал. Не переживай, – улыбнулась Лена, – ребята подрастут, все как нагрянем к тебе! Небось не выгонишь нас. Успеем еще надоесть, не переживай, – дочь еще раз поцеловала мать. – Садись к столу, завтракать будем. Потом на рынок надо будет сходить. Хоть овощей и фруктов у нас вдоволь наешься. Там-то они дорогие.

6
Василий пришел домой в хорошем настроении и возбужденный.
– Ленусь, я завтра утром в Севастополь уезжаю, комбриг посылает. Не хочу, а надо.
– Как же так? – всплеснула руками Елена. – И на сколько?
– В воскресенье ночью вернусь.
– Мы же в воскресенье Сережу крестим. Ты что, забыл? – жена была далека от всех этих политотделов, партийных билетов и всего того, что касается ратной службы. – Может, отпросишься? Поедешь в другое время, а?
– Лена, ты соображаешь, о чем говоришь? Как все это ты себе представляешь?! Целый командир бригады отдает приказание, а я не могу, у меня крестины. Ты в своем уме?
– Не кипятись. Мама расстроится. Она уже обо всем договорилась, – жена тяжело вздохнула.
– Кстати, а где она? Что-то в доме подозрительно тихо.
– Не ерничай! Почему вы так друг друга не любите? Не понимаю. Она с соседкой в кино пошла. Говорят, хороший фильм. Забыла, как называется. Билеты днем купили. Две серии. Придет поздно. Надо и нам сходить. Вот приедешь из Севастополя, и сходим. Сто лет уже не была в кино. Мама с детьми посидит. Хорошо, Вась?
– Хорошо. Давай-ка соберем меня в дорогу. Завтра будет поздно. Да, собственно говоря, что там брать – пару рубашек, трусы и носки. Помыться, побриться и перекусить в дороге. Сегодня спать пораньше лягу. В четыре часа выезд. Подъем в половине третьего.
– А чего так рано?
– Рано? Ехать часов десять-двенадцать.
– С этой твоей поездкой все насмарку. Сереженьку крестить без тебя будем. Мама-то как расстроится.
– Да пошла она, твоя мама. Не успела приехать, а уже достала, – он провел ребром ладони по шее. – Когда она назад собирается?
– С месячишко проживет. А может, и больше. Я же спрашивать не буду.
– Месяц!.. Чокнуться можно.
– Не чокнешься. Ничего с тобой не случится. А ты точно едешь в Севастополь? – что-то заподозрив, спросила супруга.
– А ты считаешь, что шучу? Я человек военный. Пора бы к этому привыкнуть. Какие-то вы все глупые, женщины.
– Кто это «все»?
– И ты не исключение.
– Почему ты меня оскорбляешь? На каком основании?
– Ну ладно, хватит, – Василий поцеловал жену. – Что нам теперь из-за этого – ругаться?

7
Спать Василий лег рано. Сквозь сон он слышал повышенный, недовольный голос тещи, но это его только убаюкивало. Повернувшись на бок, он улыбнулся, накрыл голову одеялом и крепко уснул. Молодой организм брал свое.
Во сколько легла жена, он не знал, но почувствовал, как она обняла его и крепко поцеловала в плечо. Просыпаться не хотелось.
Будильник зазвенел так громко, что казалось, он разбудит весь квартал. Василий вскочил как ошпаренный.
– Тише, Василек, тише, – жена нажала на кнопку и зажгла ночник, – не спеши. Я его завела на сорок минут раньше.
Она нежно прижалась к мужу. Ее губы трепетно и страстно приникли к его губам, а руки заскользили вдоль тела.
Через полтора часа машина, скрипя рессорами, все дальше и дальше увозила от родного порога капитана третьего ранга Степанова. Настроение было великолепное. Этой поездкой он убивал сразу несколько зайцев. Но главным «зайцем» было, конечно, его отсутствие на крещении.
Все хорошо! Все замечательно!

8
Севастополь жил, как всегда, многогранной жизнью – ратной, трудовой и праздной, у отдыхающих.
Первым делом Степанов помчался в техническое управление. Как ни странно, там все, с кем он хотел встретиться, были на месте, даже командир школы водолазов. За каких-то неполных два часа он решил столько вопросов, на которые порой уходил не один месяц.
Довольный собой, он позвонил комбригу.
– Товарищ комбриг, капитан третьего ранга Степанов! Докладываю о проделанной работе: по ЗИПу накладные у начальника подписал. Пятнадцатого октября к нам пойдет танкер. Он все и доставит. Акты технического состояния и накладные на списание имущества тоже подписаны. Готовы его от нас принять. По транспорту, который повезет это имущество в Севастополь, буду решать на месте по приезду. Завтра иду в школу водолазов. Заявка и накладные на водолазное имущество тоже подписаны и у меня на руках. Буду решать, чтобы его к нам переправили также с этим танкером. Проектную документацию привезти не смогу. Я им звонил, завтра утром сам. Обещали скопировать и переправить почтой. В воскресенье ночью возвращаюсь назад.
– Ну, механик, ты молодец! – было слышно, как комбриг закуривает. – Не ожидал от тебя такой прыти. Обрадовал! За проявленный героизм к поезду пришлю за тобой машину. В понедельник на службу разрешаю не выходить. Не возражаешь?
– Никак нет, не возражаю. Спасибо.
– Сильно там не хулигань. А то я вас всех знаю. Когда вожжи падают, лошади несут.
– Да нет, товарищ комбриг, я женат.
– В мальчика со мной не играй. Каждый женатый, хотя бы полчаса, мечтает быть холостым. Всё. Конец связи.
В трубке послышались гудки.
Легко вздохнув полной грудью, Степанов пошел в гостиницу. Чувство выполненного долга возвышало его в собственных глазах.
В пятницу вечером с друзьями он пошел в ресторан. Человек рожден для общения. Без него он черствеет и становится никому не нужным. И молодость вспомнить не мешает.

9
С убытием Степанова в командировку жизнь в доме не прекратилась, а, наоборот, резко активизировалась. Теща, как Фигаро, была везде и во всех лицах. Магазин и кухня, рынок и соседи – все крутилось вокруг нее.
Квартира, словно действующий вулкан, периодически сотрясалась выбросами тещиного адреналина. Пик активности наступил на вечер субботы. В кухне, как исчадие ада, все кипело, пеклось, жарилось и варилось. Точка температуры и терпения доходила до критической. Дочь от усталости валилась с ног, но подставленное вовремя плечо матери удерживало ее на ногах. Дети были предоставлены сами себе. Юра целый день как неприкаянный шатался по улице. Люся все время путалась под ногами, за это часто получала по заднице и ее ставили в угол. Но стоять она там определенно не хотела и продолжала всем мешать. Виновник торжества, не понимая важности всего происходящего, целый день орал в манеже.
– Вижу своими собственными глазами, как ты хорошо живешь. Кто бы сказал, не поверила. Муженек вильнул хвостом и укатил развлекаться на юг. А ты, женушка, горбаться! Его это все не касается. Он у нас умеет только детей делать. Ты, доченька, ему ноги шире расставляй! Глядишь – и четвертого родите. Дурное дело не хитрое. Спасибо мать у тебя есть. Ноги ей целовать должна и кланяться до земли, – этот бесконечный разговор продолжался с раннего утра и до позднего вечера.
Лена ждала ночи, как мученик смерти. Ее тело, еще не коснувшись койки, мгновенно заснуло до утра. А утром продолжалось то же самое: снова беготня, снова нервотрепка.


10
Какофония ресторана всегда настраивает на свой, расслабляющий и веселый, лад. Ни прокуренный воздух, ни заляпанные жирными пятнами бывших пиров скатерти, ни вечно недовольные чем-то официантки не могут испортить настроение тех, кто пришел сюда снять стресс да и просто повеселиться. А вкусная, пусть и жесткая, отбивная, сорокаградусная жидкость и хриплая музыка делают этот вечер просто сказочным.
Ресторан «Нептун» встретил друзей до боли знакомым многоголосьем. Заказав стандарт: салаты, отбивную с картошкой фри, две бутылки водки, чтобы лишний раз не беспокоить официантку, и бутылку воды, механики повели свою непринужденную механическую беседу.
Надо отметить, отступив от главной темы или в продолжение начатой, как кому будет удобно, что все представители механической службы на флоте абсолютно одинаковы. Дружат они обычно только между собой. На кораблях и в штабах держатся обособленно. То ли это специфика механической службы так на них влияет, а она у них действительно очень тяжелая – на их плечах держится вся деятельность корабля, то ли эта постоянная загруженность и огромная ответственность делает их не от мира сего. А может, и то, что они никогда не станут ни командирами, ни старпомами, ни другими крупными военными начальниками, и это их угнетает… Трудно сказать. Но ведь есть же помощники по снабжению или доктора, которые тоже не становятся командирами. Правда, они к этому и не стремятся. Первые и так слишком хорошо живут за счет государства, а вторые имеют ту специальность, которая востребована всегда и везде.
Друзья говорили службе, о семьях и снова о службе. Василий о крестинах, естественно, умолчал. Эта тема для всех была закрыта.
Алкоголь, музыка и просто хорошее настроение делали свое дело. Горячая молодая кровь, застоявшаяся энергия начали выплескиваться в танцах. Уже познакомились и с женщинами, ищущими удовлетворение в ресторанных знакомствах. Хотя для механиков это тоже нонсенс. Они пугаются порой даже собственной тени, боясь себя скомпрометировать. Но… и на старуху бывает проруха.
Вечер подошел к концу. Вновь образовавшиеся пары медленно брели к остановке. Дамы разводили своих кавалеров по домам. Но… женщины даже не подозревали, что встретили представителей порядочной флотской профессии.
Механики отошли в сторонку обсудить сложившуюся ситуацию.
– Вы как хотите, – сказал командир БЧ-5 крейсера, – а мне надо домой. Жена будет волноваться. Завтра еще на службу. Первая машина что-то барахлит, разбирать ее будем.
– Мне бы тоже надо домой, – замялся второй. – А, – он махнул рукой, – будь что будет. Поехали к девочкам.
Василий тоже был не настроен к продолжению веселья, но возвращаться в пустую неуютную гостиницу не хотелось.
– Девочки, у нас появилась потеря. Мише надо срочно домой. Ребенок болеет.
– В ресторане сидеть – у него ребенок здоров, а сейчас резко заболел. Пусть катится, – заявила обиженная дама, лишенная ночного удовольствия, и не прощаясь застучала каблучками по мостовой.
– А вам, мальчики, домой не пора? – спросила их жгучая брюнетка.
– Нет-нет, мы свободны, – категорично заявил неожиданно осмелевший Василий.
– Тогда поехали. Вон и такси свободное идет, – женщина выбежала на дорогу с поднятой рукой.

11
Василий проснулся поздно. Яркое южное солнце с неистовой силой било в зашторенные окна, пытаясь их порвать. Рядом с ним лежала миловидная крашеная блондинка. Ее белоснежные груди спелыми персиками тянулись к потолку. Она было сказочно мила. Нет. Она была безумно красива. Именно красива.
Степанов не мог похвастаться своими любовными победами. Они все умещались на его одной руке. Но таких женщин у него никогда не было и, наверное, никогда больше не будет. В этом Вася был уверен на все сто восемьдесят процентов. Он не блистал красотой, не отличался талантами и не был сказочно богат. Только одно ему в ней не нравилось – имя. Ее звали Марина, как и тещу. Эта теща и здесь не давала ему покоя.
Василий повернулся на бок и нежно, даже как-то боязливо, обнял ее и прижал к себе. Ее длинные ресницы слегка дрогнули.
– Ты уже проснулся, Коленька? – она тоже прижалась к нему и поцеловала.
– Почему Коленька? – не сразу понял Василий.
Ах, да. По старой конспиративной привычке он вчера представился ей Николаем. Ему стало стыдно и перед ней, и перед собой. Дожил до возраста Христа, а все в мальчика играет.
– Ты о чем задумался, Коля? Тебе надо уже идти? – грустно спросила она.
– Нет, – не очень уверенно ответил Василий.
– Ой, как замечательно! – искренне обрадовалась Марина. – Мы с тобой сейчас позавтракаем и пойдем куда-нибудь. Хочешь на пляж, хочешь… Да куда хочешь можно. Можем просто погулять. А давай съездим на Сапун-гору. Я никогда там не была. Даже стыдно. Пять лет живу в Севастополе и все некогда. А ты был?
– Тоже не был.
– Короче, решай, я вся в твоей власти, – она крепко его обняла и страстно поцеловала.
Василий задохнулся от такой нежности. Он как коршун набросился на свою жертву и покрыл ее жаркими поцелуями.

12
Они сидели на скамейке в тени платана, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели с высоты Сапун-горы на долину, густо засаженную виноградниками. От всего услышанного и увиденного в музее говорить не хотелось. Легкий холодок до сих пор еще пробегал по спине. Сколько жизней забрала эта война, сколько горя и лишений пришлось испытать советскому народу. Даже трудно представить, какими огромными, просто нечеловеческими усилиями был завоеван мир на этой земле. Как не просто, как тяжело далась эта, да разве только эта, гора нашим воинам. От всего этого становилось страшно.
Они долго молчали, каждый думая об одном и том же.
– Мариночка, может, посидим в кафе? Что-то так грустно на душе. Я никак не могу прийти в себя. Страшно представить, что такое может когда-то повториться.
Марина молча кивнула головой.
На летней площадке кафе было тихо и уютно. Легкий осенний ветерок теребил листву деревьев, шепча ей что-то веселое, и нежно играл белокурыми волосами Марины.
Василий заказал бутылку хорошего красного вина, шашлык, мороженое и кофе. На удивление шашлык оказался мягким, сочным и безумно вкусным. Василий даже не заметил, как его съел.
– Коленька, закажи себе еще. Вижу, как ты проголодался. Мне бы утром тебя надо было хорошо покормить. Кофе и бутерброды для мужчины не еда.
Сопротивляться Василий не стал.
Настроение поднималось. Василий закурил.
– Мариночка, расскажи мне о себе. Ты такая красивая и почему-то одна. Так быть не должно. И еще, ты уж меня ради Бога извини, но я тебе вчера солгал, меня зовут не Коля, а Вася. Вырвалось как-то непроизвольно. Прости, пожалуйста.
– Мне имя Василий больно слышать. Я не люблю его. Оно напоминает мне о покойном муже. Его тоже так звали. Для меня же ты так и останешься Коленькой. Останешься навсегда. Давай с тобой выпьем. За тебя, – она подняла бокал. – Ты хороший человек.
Они выпили.
– Шесть лет назад я вышла замуж за военного летчика. Муж был старше меня на двенадцать лет – такой убежденный и закоренелый холостяк. Это произошло в Вологде. Через год его перевели начальником штаба в Севастополь. Дали квартиру. Жили мы очень хорошо. Одно плохо – Бог не дал нам детишек. А у тебя дети есть?
Василий мотнул головой.
– Много?
– Трое.
– Молодец! Дай им Господи здоровья и счастья, – она задумалась. – А три года назад муж погиб. Не вышло шасси. При аварийной посадке самолет загорелся. Весь экипаж сгорел заживо, – по ее щекам покатились слезы. Она быстро достала платочек. – Извини, я не люблю об этом вспоминать. Поэтому имя Василий для меня звучит больно. С тех пор я одна. Нет, ты только не подумай, что я пошла по рукам, – заговорила она быстро. – Нет и еще раз нет. Просто вчера подруги, вместе работаем в больнице, уговорили пойти в ресторан. Обе они разведены и любят это дело. Я предпочитаю быть одна. Конечно, я не аскет и не монашенка. Очень люблю жизнь. Но… она почему-то не складывается. Мужчины хотят только одного. А мне нужна семья, дети. Ты – другое дело. Ты надежен. С тобой спокойно. Но… но… Кстати, Коленька, а который час?
– Без четверти четыре.
– Все, мой хороший, мне пора. Сегодня в восемнадцать я заступаю дежурить по отделению в больнице. Очень прошу, не провожай меня. Мне слишком хорошо с тобой, и я боюсь привыкнуть. Ни тебе, ни мне это не нужно. Пожалуйста, не ищи меня, не делай мне больно. Хорошо? – Марина встала и поцеловала Василия. – Закажи себе что-нибудь. Посиди, отдохни. Ну, пока, милый, я побежала. Спасибо тебе.
Марина быстро повернулась и, не прощаясь, побежала к стоящему на остановке такси.
Василий закурил. На душе было муторно.
От благодушного настроения не осталось и следа. Подошел официант.
– Что-то еще заказывать будете? А то мы скоро будем закрываться.
– Принесите двести граммов коньяка, лимон и пару конфет.
– Хорошо, – понимающе кивнул официант.

13
Начавшийся в воскресенье утром дождик, прибив пыль, быстро закончился. Неистовым щебетом встретили птицы выглянувшее солнышко.
У Степановых все проснулись рано. Начинался новый, завершающий виток подготовки к крестинам. Все, что было напечено и сварено, ставилось на стол. В изобилии купленные крепкие напитки стояли в окружении этих яств.
Буквально весь дом гудел, как растревоженный осиный рой.
– Что у нас сегодня творится? – спрашивали друг у друга соседи.
– Степановы из семнадцатой квартиры сына крестят.
– А почему так шумно?
– Теща к ним приехала. Из нее энергия так и прет.
Скоро об этом мероприятии знал буквально весь город.
Первым в доме не выдержал десятилетний Юрий. Ему эта домашняя суета надоела с самого начала.
– Я пойду погуляю, – подошел он к матери.
– Это куда гулять? Через два часа Сереженьку крестить будем. Дома посиди. Улица от тебя не убежит, – бабушка строго взглянула на внука. – Батюшка вот-вот придет.
– Не хочу я сидеть. Мне это не интересно, – заупрямился внук. – Я что, попа никогда не видел?
– Юра, так надо. Все родственники должны быть на месте, – ласково сказала мать.
– Но папы же нет. Значит, и мне можно не присутствовать.
– Ты погляди на него, – закричала бабушка, – какой он грамотный! Весь в отца выродился. Такой же упрямый.
– Что тебе плохого папа сделал? Что ты его постоянно ругаешь? Вот он приедет, я ему все про тебя расскажу.
– Ишь, защитник! Так я и испугалась твоего папеньку. Какая упрямая порода. Пусть убирается с глаз. Видеть его не хочу. Можешь меня бабушкой теперь не называть.
– И не буду называть, – Юрий насупил брови.
– Юра, почему ты с бабушкой так себя ведешь? Сколько она тебе подарков привезла. Так нельзя, бессовестный! Извинись перед ней немедленно, – мать уже не знала, на чьей стороне быть.
– Не буду. И подарки мне не нужны. Почему она о папе всегда плохо говорит? Ей можно, а мы молчать должны? Если у нас все плохо, чего она тогда сюда приезжает?
– Юра! Замолчи, наконец! Одевайся и иди гулять! – закричала мать. – Чтобы я до обеда тебя в доме не видела. Понял?
– Видишь, дочка, яблоко от яблони недалеко падает. Вылитый папаша.
– Мама, ну что тебе Вася сделал плохого? Что ты к нему привязалась?
– О, как вы все тут против меня спелись. Значит, я плохая, а он хороший? Так получается?
– Успокойся, мама. Все хорошие, все. Нервы у тебя совсем расшатались. Давай мы тебя в больницу положим. Полежишь, подлечишься.
– В психушку меня решила засунуть, доченька? Дурочку из меня сделать хочешь? Не выйдет у вас ничего…
В дверь требовательно позвонили.
– Ой, – всплеснула руками теща, – это же батюшка пришел. А мы еще не готовы, – и она побежала открывать дверь.
В квартиру вошел молодой мужчина в потертых джинсах и легкой футболке, с аккуратной бородкой и очень длинными волосами. В руках он держал увесистый «дипломат».
– Вам что здесь нужно? – теща встала грудью в дверях.
– Я священнослужитель. Отец Борис. Крестины у вас?
– У нас, – недоверчиво ответила она.
– Тогда разрешите мне пройти. Я переоденусь – и приступим.
Теща пулей влетела в зал.
– Лена, батюшка пришел. Переодевай скорее Сереженьку.
Она впопыхах налетела на Люсю, и они вместе повалились на пол.
Девочка залилась веселым смехом.
– Ты опять здесь? Нигде от тебя покоя нет. А ну марш в коридор!
Схватив трясущуюся от смеха девчонку за шиворот, она выставила ее из комнаты и плотно захлопнула дверь.
Люся попыталась открыть, но та ей не поддавалась. Она внимательно посмотрела на уже переодевшегося священника.
– Товарищ Бог! Помогите мне, пожалуйста, открыть дверь, – глаза Люси умоляюще смотрели на батюшку.
Сравнение с Богом для батюшки было так неожиданно, что он искренне покраснел.
– Девочка, я не Бог.
– А кто же вы? – удивилась Люся.
Закрытая дверь отодвинулась на второй план.
– Я священнослужитель. Пришел крестить твоего братика. У тебя же есть братик?
– А где Бог? – не унималась Люся.
– Бог на небе. А я его служитель на земле.
Она задумалась.
– Значит, вы на земле главный?
– Не главный, но и не последний. Пошли, будем крестить твоего братика, – батюшка облегченно вздохнул.
Он безумно обрадовался, что череда вопросов на этом заканчивалась. Обманывать, особенно ребенка, грех, а правду она еще не поймет. Маленькая совсем.

14
Спал Василий плохо. Гостиничная кровать ужасающе скрипела, подушка была до того жесткой, что разболелась даже шея. Лишь под утро он забылся тяжелым сном.
Позавтракав в буфете, он поехал в школу водолазов. Но и там все решилось очень быстро. Делать было абсолютно нечего. Он бесцельно брел по Севастополю. До отхода поезда оставалось десять с лишним часов. Их требовалось как-то потратить. Степанов зашел в кинотеатр, но ушел с половины сеанса, побродил по рынку, постоял у памятника погибшим кораблям. Часовая стрелка стояла на месте. Сердце хотело другого. Оно рвалось к Марине.
Пересилив себя, Василий сел в троллейбус. Медленно, словно с путами на ногах, шел к ее дому. На седьмой этаж поднимался пешком. Очень долго стоял у двери. Наконец решившись, позвонил. Звонок прозвенел жалобно и просяще. Дверь открылась сразу, будто за ней ждали.
– Все-таки пришел, – Марина стояла в халатике в золотистых лучах солнца. – А я ждала тебя! Где ты так долго был?
Они бросились друг к другу и слились в долгом страстном поцелуе.

15
Наш народ славен и силен своими традициями. Но одну мы незыблемо чтим и четко соблюдаем. После каждого завершенного мероприятия, будь то радость или горе, встреча или проводы, – отмечать это дело за столом. И так ведется исстари. И менять этого никто не собирается.
Стол ломился от яств. Крещение как повод отошло на второй план. Гости, а их было без малого семнадцать человек, шумно обсуждали текущие проблемы, не забывая, естественно, и про виновника торжества. После очередного произнесенного тоста каждый вначале чокался с батюшкой, потом непременно с тещей Степанова, затем со всеми остальными.
Теща и за столом была лидером. По левую руку то нее сидел отец Борис, по правую – сосед с третьего этажа, молодящийся вдовец Кирилл Кондратьевич. Ее соловьиные трели, нежный голос и душевное обаяние покорили всех присутствующих. Степанову искренне завидовали. И это не скрывали.
Первым за столом начал вырубаться батюшка. Еще не закаленный в больших застольях молодой организм вдруг начал давать сбои. И здесь теща проявила такт и бдительность, не дав упасть лицу культового работника прямо в салат. Нагрузив огромную сумку провиантом и рассчитавшись с ним по двойному тарифу за работу, она попросила гостей аккуратно погрузить священнослужителя в машину, дав таксисту сверху десять рублей, чтобы тот довез его не только до дома, а и передал в белые рученьки матушки. После чего компания продолжила застолье.
Теперь теща всецело посвятила себя Кириллу Кондратьевичу, сердце которого к концу вечера окончательно растаяло и в нем зарождалось уже забытое чувство, называемое любовью.
Расходились поздно.
– Марина Михайловна, – пророкотал старый дамский угодник, – мне бы очень хотелось, чтобы мы сейчас с вами спустились ко мне. Я развожу рыбок, и одна безумно дорогая пара вчера дала потомство. Моя квартира в аквариумном освещении выглядит просто фантастически. Вы не возражаете?
– Я просто обожаю рыбок. Это моя слабость, – солгала теща. – У вас в доме чай имеется?
– Безусловно. Предпочитаю индийский. Для вас, Марина Михайловна, я не только чай, но и звезду с неба готов достать.
– Кирилл Кондратьевич, у нас одинаковые с вами вкусы. Вы меня начинаете пугать.
Кирилл Кондратьевич поощрительно улыбнулся.
– У меня для вас есть еще один сюрприз. Но это внизу.
– Обожаю сюрпризы, – истерически захохотала теща. – Сейчас возьмем к чаю тортик и пойдем к вам. Леночка, я иду к Кириллу Кондратьевичу! – прокричала она дочери от двери. – Ключи я взяла. Меня не ищи.
Оставив дочери две горы грязной посуды, она хлопнула дверью.
Елена, уставшая за эти дни, как строитель египетской пирамиды, равнодушно взглянула на весь этот хаос. Но деваться некуда. Надо все мыть и убирать. Через полтора часа муж приедет. Не встречать же его таким беспорядком. Переодевшись, она приступила к наведению порядка. Помощников рядом не оказалось.

16
До отхода поезда оставалось семь минут, когда Василий и Марина влетели на вокзал. Оставленные в гостинице вещи отняли у них целых сорок драгоценных минут.
Мокрые от быстрого бега, часто дыша, они встали у вагона.
– Коленька, я очень благодарна тебе за встречу. Ты очень хороший. Молчи, – она прикрыла пальцем ему рот, – говорить буду только я. Иначе начну плакать. Ты разве этого хочешь?
Василий отрицательно закачал головой.
– Тогда слушай и молчи. Мне вчера сделали предложение. Я выхожу замуж и уезжаю отсюда. Нет-нет, ничего не спрашивай. Так надо. Не могу же я всю жизнь быть одна. В этом ты прав.
– Пассажиры, заходим в вагон, через минуту отправляемся, – раздался как приговор голос проводницы.
– Прощай, Коленька! Не знаю, как ты, а я буду помнить тебя всю свою жизнь. Молчи, молчи. Все знаю, – она крепко поцеловала его в губы. – Будь счастлив, мой родной! Хорошей тебе дороги.
– И ты, – только и мог вымолвить Степанов охрипшим голосом.
Поезд тронулся, Василий вскочил в вагон.
Она шла в сторону вокзала не оборачиваясь. По ее щекам текли слезы.

17
Василий всю дорогу от Севастополя до Николаева жил событиями, происшедшими с ним в течение двух суток. На душе скребли кошки. Было жалко и себя, и Марину. Жутко хотелось, чтобы у нее в жизни сложилось все хорошо.
«А правду она сказала, что выходит замуж, или только для того, чтобы мы больше не встречались? – этот вопрос, как червь, точил его всю дорогу. – А с другой стороны, он же не бросит семью. Пусть она тоже будет счастлива!»
Поезд подошел к станции около полуночи. Степанова, как и обещал комбриг, ждала машина.
Подъехав к дому, он взглянул на окна. На кухне горел свет.
– Неужели гуляют?
Лифт как всегда не работал. Обливаясь потом и задыхаясь, Василий поднялся на свой этаж. Чтобы не будить детей, дверь открыл своим ключом. Из кухни вышла бледная и измученная жена.
– Привет, – он ласково поцеловал супругу. – Как тут у вас?
– Все хорошо, Вася. Сереженьку окрестили. Сейчас домою посуду, и пойдем спать. Тебе воду согреть? Ополоснешься? Я так устала, еле на ногах стою.
– Согрей. А что в доме так необычно тихо? Где твоя мама? Что-то не слышно ее богатырского храпа.
Жена на минуту замолчала.
– Она... у Кирилла Кондратьевича. Ну, тот мужик с третьего этажа, что рыбок разводит.
У Василия брови поползли наверх.
– И что она там делает?
– Пошли рыбок смотреть.
– Рыбок? В первом часу ночи? Интересная мысль.
– Нет, они ушли еще в десять вечера.
– И до сих пор смотрят?
– Не придирайся к словам. Я не знаю, что они там делают.
– Зато я знаю.
Он разделся, тщательно смыл с себя севастопольское прошлое и лег.
Засыпая, он почувствовал, как пришла жена. Обняв его, она сразу засопела.
«Пусть поспит. Устала, бедненькая. И я тоже», – проваливаясь в глубокий сон, подумал Василий.

18
Около десяти часов утра в замочной скважине заскрипел ключ. Теща, бодрая и веселая, вошла в дом.
– Ты уже встала, Леночка, а я думала, что еще спишь. Вижу, управилась. Молодец! Кто это там у тебя плещется в ванной?
– Вася.
– Вася? Он что, не на службе? Выгнали? – она зло улыбнулась.
– За хорошее выполнение задания комбриг поощрил его однодневным отпуском. Вот так!
– Отпуском… Поощрил… – было видно, что теща не слушает. – Это хорошо. Это просто здорово! Я что, собственно говоря, пришла. Ключ отдать и вещи забрать. Мы с Кириллом Кондратьевичем едем отдыхать в Крым, к морю, на его машине. Не все твоему мужу по югам мотаться. Я права, зятек? – бросила она в сторону ванной.
Ванная ответила гробовым молчанием.
– Собирать мне, в общем-то, и нечего. Все до сих пор лежит в чемодане. Как чувствовала, не распаковывала его. Благодарности в этом доме я не заслужила. Поэтому и расставаться будем легко. Так, дочь?
– Делай, мама, что хочешь. Я уже устала от всего этого.
– И на том, доченька, спасибо, – она поклонилась в пояс. – Сколько для вас ни старайся, сколько не корячься, – мил не будешь! Правильно мне соседка говорит: «Жить нужно для себя. Детям ни в чем никогда не угодишь». Помоги мне снести чемодан вниз. Кирилл Кондратьевич еще хочет тебя попросить последить за рыбками. Инструктаж кое-какой дать хочет. А дети где?
– Спят.
– Пусть поспят. Поцелуй их. Скажи, что бабушка на море поехала купаться. Кажется, все сказала. До свидания, дочка. Для остальных мое отсутствие вызовет только радость.

19
В пятницу в кабинет Степанова вошел рассыльный.
– Товарищ капитан третьего ранга, вас начальник политотдела вызывает.
Василий поднялся на второй этаж.
– Товарищ капитан первого ранга, капитан третьего ранга Степанов по вашему приказанию прибыл.
– Степанов, – начпо офицеров штаба по именам и отчествам никого не знал да и знать не хотел, не его уровень, – вы что, в воскресенье крестили ребенка? Как вы могли? Вы же коммунист! – начал начальник политотдела без всякой подготовки. – Вас атеистическая программа партии не касается? Или вы уже не дорожите ни должностью, ни членством в КПСС?
Холодный пот выступил на лбу механика.
– Товарищ капитан первого ранга, я в это время был в командировке в Севастополе. Это теща приехала и все сделала без моего ведома. Я даже не знал об этом.
– О вашей командировке я тоже ничего не знаю. Вы что, решили меня обмануть? Кто вас послал?
– Командир бригады.
– С какой целью вы ездили в Севастополь?
Василий во всех подробностях стал рассказывать о целях и задачах, связанных с его поездкой в главную базу флота.
Начпо слушал очень невнимательно. Он периодически куда-то звонил, что-то писал, кого-то вызывал.
– Хорошо, Степанов, идите. Я лично разберусь в этом вопросе. Но свою семью надо воспитывать. Каждый член нашего государства должен знать, чем живет наша партия, над чем она работает, и претворять в жизнь решения всех пленумов ЦК КПСС. Вам это ясно? А у вас, видно, не все в порядке дома. Не ошиблись ли мы, взяв вас служить в штаб? Идите и думайте.
Степанов вышел пошатываясь. Рубашка прилипла к телу.
– Ну, теща, сука, удружила. Хорошо, что с командировкой все удачно получилось. А то бы точно влип. Выгнали б как пить дать.
Он зашел к комбригу.
– Что, наложил в штаны? – рассмеялся комбриг. – Не дрейфь. Все обойдется. Служить тебе долго и еще не одно крещение придется принимать. А про все это забудь. У них работа такая. Интересную мысль тебе подсказал начпо. С сегодняшнего дня и начинай внедрять в семью все решения партии. О результатах потом доложишь коммунистам на партийном собрании.
Комбриг от собственной шутки залился долгим лающим смехом.
– Иди, Вася, повеселил ты меня сегодня, – вытирая платком слезы, он рукой показал на дверь.

20
Через три месяца Степанов вновь поехал в Севастополь, но уже на сборы руководящего состава электромеханической службы. Память о Марине занозой торчала в сердце. Вечером он пошел к ней домой. Дверь открыла незнакомая женщина.
– Простите, мне нужна Марина.
– Здесь, молодой человек, такие не живут. Вы, наверное, адресом ошиблись.
– Но три месяца назад она здесь жила.
– Может быть, и жила, не знаю. Мы сюда въехали две надели назад. Квартира была пустой. Извините, помочь ничем не могу, – дверь закрылась.
Светлое пятно жизни потемнело, а кровоточащая рана так и осталась на всю жизнь.

Круиз

1
– Здравствуйте! Вы не будете против, если я разделю ваше одиночество?
Александр от неожиданности вздрогнул и резко повернулся. Перед ним стояла девушка лет двадцати пяти. Длинные светлые волосы, обрамляющие слегка округлое лицо, ласково теребил попутный ветерок. Карие глаза под изломом тонких черных бровей излучали спокойствие и какое-то давно забытое им человеческое тепло. Немножко курносый носик, чуть припухлые губы и едва заметная ямочка на подбородке делали ее очень привлекательной. Светлое платье в мелкий горошек облегало слегка полноватую фигуру. А туфли на высоком каблуке завершали увиденную им картину. Девушка держалась легко и свободно. В ней чувствовались решимость и властность, вместе с затаенным лукавством и наивностью. Она слегка улыбнулась, обнажив белые ровные зубы. – Не выпроводите? Я тихо постою рядом.
– Что вы… Грех от себя прогонять такое милое создание. Устраивайтесь поудобнее, – он немного отодвинулся в сторону. – Не думаю, что мое общество сильно обрадует вас. Я далеко не веселый человек. И могу быстро наскучить. Предупреждаю сразу, чтобы избежать ваших скорейших разочарований.
– Не переживайте. Во-первых, не вы меня пригласили в гости, а я сама напросилась, а во-вторых, я веселья как бы и не ищу. Хотя его здесь, по-моему, в переизбытке. Такое впечатление, что этот теплоход состоит из одних баров, ресторанов, дискотек… Люди отдыхают. Правда, каждый по-своему… И мы не вправе их осуждать. Так что не волнуйтесь, разочаровываться я не собираюсь. Если вас не затруднит, то ответьте мне, пожалуйста, на несколько вопросов. Я за вами наблюдаю уже второй день… С самого нашего отплытия из Москвы, с Северного речного вокзала. Скорее, с того самого момента, как вы поднимались по трапу в форме капитана медицинской службы Военно-морского флота. И все это время вы стоите на палубе, облокотившись на леера, и беспрерывно курите. И что не свойственно военным морякам – бросаете окурки за борт. А вечерами вам-то с такой привлекательной внешностью грех страдать комплексом неполноценности, не посещаете ни одного развлекательного заведения, а ведь здесь удовольствий и утех в переизбытке. Не правда ли? И женщины, должна заметить, что не одна, пытались завести с вами знакомство, но вы их всех, почему-то отвергали. А почему – не понятно. Более того, вы не разговариваете по телефону. А если и разговариваете, то только отвечаете на звонки. И опять почему?.. И даже на экскурсиях не были…
– Ого! – рассмеялся Александр. – Какая наблюдательность! Уж не резидент ли вы иностранной разведки? И не пытаетесь ли меня вербовать? Напрасный труд. Для таких целей я абсолютно не пригоден. Моя профессия не предусматривает знать государственные тайны. Так что, милая девушка, я не вербуюсь. И еще должен заметить, что представителям слабого пола не свойственно знать флотских традиций. Чем же, если не секрет, обязан столь пристальным вниманием? – в голосе послышались жесткие нотки.
– Нет-нет, подождите, что вы… Какая вербовка? Упаси вас Бог! Мне до разведчицы так же далеко, как Земле до Солнца. Пожалуйста, не гоните меня, – взмолилась она. – Сильно не хочется быть очередной отвергнутой вами женщиной. Я просто хочу задать вам несколько вопросов, а вы пообещайте мне на них ответить. Потом я уйду сама. Хорошо? А что касается моря и его обитателей, – она хитро улыбнулась, – то мой папа потомственный моряк. Это сейчас он утопает в мягком кресле, а до того избороздил, по-моему, все моря и океаны. Волей-неволей что-то впиталось и в меня.
– Даже интересно. И почему я должен на них отвечать? Вам не кажется, что это гораздо больше, чем «я тихо постою рядом»?
– Согласна. Но вы можете мне на них ответить?.. Они не так и сложны. Пожалуйста... – умоляюще протянула она.
– Хорошо, – выдохнул он с досадой, – слушаю вас. Но на все это у вас не более получаса, – он достал из брюк пачку сигарет.
– Извините, как вас зовут?
– Саша.
– А меня Люда. Саша, я вас попрошу чуть-чуть пожалеть себя и не курить. Если такое возможно, конечно.
– Резонно. Не могу не согласиться с вами, Людмила, – он сунул пачку в карман. – Итак, начнем вечер вопросов и ответов, – Александр оперся грудью на леера и вновь уставился на кильватерную струю.
– Почему вы плывете именно на этом корабле, да еще и круизном? Это далеко не дешевое удовольствие. Вы туда и обратно?.. Или где-то выходите?.. На туриста вы явно не похожи.
– Не знаю, – искренне удивился он. – Так получилось. Разве нельзя? А выхожу в Астрахани. Ну а потом... Мои деньги – куда хочу, туда и трачу.
– Извините за бестактность. А могли плыть на другом теплоходе?
– Мог. А вы почему здесь?
– На этой поездке настоял мой папа. По случаю окончания медицинского университета он купил мне билет на этот теплоход. В этом году я, между прочим, защитила диплом по специальности неврология, – гордо произнесла она.
– От всей души поздравляю вас, коллега.
– Спасибо большое. Я, если честно, не хотела никакой поездки. Но потом согласилась. Решила посмотреть Волгу-матушку, канал имени Москвы, города, стоящие на ней, леса, степи, плотины… Берега, проплывающие мимо тебя, – произнесла задумчиво Людмила. – А еще наш корабль заходит во столько мест!.. Люблю историю. Жутко хочется знать, как жили наши предки, о чем думали, к чему стремились... Человек, идущий по земле, всегда оставляет на ней свой след. И чем значимей человек, чем весомее в обществе, тем его след, отпечаток глубже. Безумно хочется после себя оставить след такой глубины, чтобы его могли запорошить лишь столетия. У нас есть два учителя – жизнь и время. Жизнь учит правильно распределять время, а время учит ценить жизнь.
– Ого! – рассмеялся Александр. – Однако задаточки…
– История... – Людмила, прищурившись, задумалась. – Это мы с вами вчера. Завтра наша встреча тоже будет историей. Историей для нас двоих. А тут – целая эпоха. Представляете, мы с вами, того не замечая, плывем сейчас по главной водной артерии древней Руси. Именно Волга связывала Русь со всем внешним миром. Представляете? – ее глаза заискрились, в лице появилась решимость. – Как подумаю – аж страшно становится. Прежде чем отправиться в оное путешествие, я перечитала кучу литературы о тех городах, где планируются экскурсии. Хочу быть в курсе того, о чем станут рассказывать экскурсоводы. Взяла фотоаппарат, камеру... Потом, брат мой живет в Казани. Полтора года его не видела. Обязательно придет встречать. Но вернемся к нашему диалогу. На свои к вам вопросы я могла бы ответить и сама. Просто плыть до Углича или Ярославля бессмысленно. Проще туда добраться по железной дороге или, на худой конец, дойти пешком. А тут свыше тысячи километров… Не один день в пути… И почему-то без радости и порванной тельняшки… Не понятно… И вообще, не понятно, почему вы здесь?.. Чистый, выглаженный, выбритый и… дорого пахнущий...
– Боже, какая наблюдательность! – засмеялся Александр. – Мыслите вы очень даже разумно. А случаем не подскажете, есть у меня носовой платочек? А если есть, то в каком кармане?
– Разумеется, есть. В правом кармане брюк. Где и сигареты. А в левом зажигалка. Расческа тоже есть, только в карманчике рубашки. Могу даже сказать, почему именно так, а не иначе.
– Ну-ну? – он повернулся и внимательно стал рассматривать свою новую знакомую.
Девушка уже начинала ему нравиться. Рядом с ней было легко и просто. Даже интересно.
– Потому что вы левша!
– Да-а-а?! – Александр выразил бурный восторг. – Многое в жизни я видел, через многое прошел, но такого... Честное слово, впервые. Если вы, правда, не вражеская разведчица, то вам ей непременно нужно стать. Получится, уверяю вас, – он снова закурил.
– Александр, извините за прямоту, но в вас сразу видно военного человека. И не потому, что я об этом знаю. Просто военные никогда не мыслят логически. Это я сужу по поведению своего папы и его друзей. Прошу прощения еще раз, если вдруг оскорбила. Просто элементарная внимательность и, повторяю, ло-ги-ка. Скажите, какой рукой вы сейчас достали пачку с сигаретами?
– Правой. И что?..
– А прикуривали?
– Левой, – он недоумевающе пожал плечами. – Это вам о чем-то говорит?
– Конечно! Нормальный человек... – она густо покраснела. – Извините, не хотела вас обидеть. Я имела в виду правшу. Он достает пачку левой рукой, правой берет сигарету и ею же прикуривает. Так? Так! Отсюда вывод напрашивается сам собой. Вы левша! Если нет – я тут же ухожу!
– Невероятно, – захохотал Александр, – но вы абсолютно правы! Я начинаю вами гордиться! Честное слово! Не хочу обидеть женский пол, но большинство представителей прекрасной половины человечества не так умны, как вы.
– Я же могу привести миллион аргументов, не красящих представителей сильной половины человечества. Но на эту тему дискутировать не будем. По крайней мере, сегодня. Хорошо?
– Действительно, давайте оставим решение этого неразрешимого вопроса философам. Пусть смоделируют новый метод своего познания. Согласны?
– Согласна. Так почему вы здесь?
– Чисто случайно. Иду, и, главное, тихо, никого не трогаю. Вдруг слышу голос, приглашающий совершить увлекательное путешествие на теплоходе «Афанасий Никитин» по маршруту Москва – Астрахань – Москва. А чего бы не прокатиться, подумал я. Взял билет, забрал на вокзале багаж… И вот я здесь. Тем более давным-давно у меня уже была одна попытка посетить этот город.
– Если я вас правильно поняла, то прозвучи голос, зовущий, скажем, в Ялту, Сочи или на Байкал, вы бы поехали туда?
– Абсолютно верно.
– Как странно, – она задумалась. – Нет, правда странно. Человек идет, его зовут, и он едет неизвестно куда... Не понимаю… Может, вы дезертировали с флота? – Людмила весело рассмеялась. – И почему со второй попытки все же едете в Астрахань?
– Пять дней назад я вернулся из заграничной командировки. Почти три года проработал хирургом в военном госпитале в Анголе. В Москву прибыл в штаб флота, поэтому и был в форме, оформлял кое-какие документы, получал деньги и новое назначение. Дали отпуск. Аж сорок пять суток! Ну а дальше вы знаете. Если честно, хотел поехать к своему старому товарищу в Новороссийск. Он там в порту какой-то большой начальник. Давно приглашал к себе в гости. Но все никак не получалось. Ничего, из Астрахани полечу. Надо рационально использовать свое свободное время.
– Подождите, я правда перестаю понимать происходящие события. Три года не быть дома!.. Отчего не поехать к жене, родителям? Или взять их с собой. На заядлого путешественника вы явно не тянете. Если я резидент иностранной разведки, то вы точно дезертир или злостный алиментщик, скрывающийся от жен и правосудия, – снова рассмеялась она. – Еще раз объясните мне, тупой и недалекой женщине, почему же вы все-таки здесь, а не…– она неопределенно махнула в сторону руками.
Александр глубоко вздохнул, шумно выпустил воздух и снова закурил. Долго глядел на заходящее солнце. В уголках глаз собрались мелкие морщинки. Людмила тихо стояла рядом, глядя на его задумчивое лицо.
– Понимаете, Люда, это длинная-предлинная история. Она не так интересна, как хотелось бы вам. Если вы настаиваете, я могу рассказать. Но опять же предупреждаю, что ничего веселого и радостного в ней нет. Лучше бы вы поискали себе более беззаботного собеседника.
– Саша, я вам уже сказала, что не ради утех я здесь. Так что… рассказывайте. Я вся – внимание.
– Ну что ж, тогда слушайте. Когда папе было пятьдесят один год, а маме сорок семь, родился я. Больше детей им Бог не дал. Проживали мы тогда в трехкомнатной квартире в самом центре Пензы. Папа работал заместителем директора большого завода, а мама трудилась на швейной фабрике. Кем, не помню. После моего рождения она уволилась и всецело занялась мною. Жили мы очень хорошо, в большом достатке. Когда мне исполнилось восемь лет, родители на машине возвращались из Ялты домой, где проводили свой отпуск. Я в это время гостил у бабушки, маминой мамы. На Ангарском перевале у машины отказали тормоза, и она на большущей скорости врезалась в скалу. Папа погиб на месте, а мама, с множественными переломами, долго лежала в больнице. Вылечится так и не смогла. Вышла инвалидом, на костылях. Начала сильно пить. А через полгода пьяной замерзла на улице. Бабушка, а она к тому времени приближалась к своему восьмидесятилетию, через полгода тоже умерла. Так я остался один. Близких родственников у меня не оказалось, а дальним я и вовсе был не нужен. Меня определили в детский дом. Принц превратился в нищего. Так началась моя новая жизнь, жизнь без ласки и мамкиного тепла. Поначалу было очень трудно. Просто до слез. Не всегда выпадало сытно покушать, поспать. И конфеты приходилось отдавать старшим. А не отдашь – бит будешь. А отдашь – все равно за что-то побьют... Школа выживания... Она либо ломает, либо закаляет. Постепенно из пушистого кролика я превращался в волчонка. Научился показывать зубы, огрызаться. Иначе нельзя. Погибнешь. Пропадешь. Либо ты, либо тебя. Третьего не дано. В десять лет с Колькой, что сейчас в Новороссийске, решили сбежать от такой жизни. Почему-то в Астрахань. А почему, не могу понять до сих пор. Но в Саратове нас поймали, ссадили с поезда и отправили в другой детский дом. Здесь уже было хорошо, спокойно. Но все равно… Многие дети имели хоть каких-то родственников, и на каникулы их отпускали к ним. А мне восемь лет приходилось сидеть в одних и тех же стенах, – Александр в очередной раз закурил. Людмила, облокотившись на леера, тихо стояла, обхватив себя руками. В ее печальных глазах отражалась поднимающаяся из воды огромная Луна. – Ну, – улыбнулся он, – получили удовольствие? На этом экскурс в прошлое советую прервать.
– Почему? Если честно, то я просто потрясена услышанным. И что же было…
– А ничего не было. Была жизнь с ее взлетами и падениями. Так и ночь скоро наступит. И у меня начинает складываться впечатление, что вы сами хотите погибнуть голодной смертью, а заодно и меня уморить. Лично я против этого. Приглашаю поужинать. Возражения не принимаются.
– Я хотела бы услышать продолжение…
– Ну, если хотите, услышите. Но не сегодня, это точно. Жуткие истории рекомендую слушать днем, чтобы потом не мучили ночные кошмары. Ну а дальше… по моему усмотрению.
– Согласна. Тогда я сбегаю, переоденусь?
– Конечно. И мне не мешало бы помыть руки. Буду ждать вас через сорок минут у входа в ресторан, что на верхней палубе. Успеете?
– Постараюсь управиться. Но если можно, то дайте мне хотя бы час. Не пойду же я туда некрасивой, – произнесла она кокетливо, – тем более с таким обаятельным молодым человеком, как вы, – Людмила жеманно улыбнулась. – Хорошо? Не прощаемся, – она махнула рукой и быстрым шагом направилась к трапу.

2
Спустя час Александр, в светлых брюках, бежевой футболке и с огромным букетом алых роз, источая умопомрачительный запах дорогущего дезодоранта, сидел перед входом на летнюю площадку ресторана и традиционно курил.
Людмила тихо подкралась сзади.
– Молодой человек, вы кого-то ожидаете? – тихо спросила она.
– Ожидаю, – не оборачиваясь, так же тихо произнес он.
– Кого, если это не является государственной тайной?
– А вот не скажу.
– Почему?
– Секрет.
– А вдруг она не придет?
– Мне будет обидно.
– Правда?
– Правда, – он встал и повернулся. Его глаза источали печаль и скрытую тоску. – Вы полагаете, она может не прийти?
Пред ним стояло очаровательное создание в белом платье, усыпанном мелкими цветочками. Людмила была так обворожительна, что Александр даже растерялся. Он стоял, пытаясь что-то сказать, но все слова куда-то улетучились.
– Можно задать один банальный вопрос?
– Опять вопрос?
– Саша, а где вы взяли цветы? – Люда не обратила внимания на его иронию.
– Ой! Простите! Это вам, – он протянул букет. – Вы своим потрясающим видом ввели меня в ступор. Я сражен! Амур пронзил мое сердце, – Саша открыто улыбнулся. – А теперь, – он сделал галантный жест, – можно смело идти в зал!
– Не уходите от ответа. Где вы... Нет, правда, где вы взяли на корабле розы?
Александр заливисто рассмеялся.
– Купил в Москве вместе с билетом на наш круизный лайнер. Именно для сегодняшнего вечера, – он снова захохотал. – Не верите?
– Нет. Не верю.
– Правильно делаете. И я бы не поверил. Просто я позвонил в бюро добрых услуг, и они, пока вы приводили себя в порядок, вертолетом доставили цветы сюда. Очень удобно. Как в сказке.
– Да ну вас… Не хотите говорить правду и не надо, – Людмила погрузила лицо в букет, втянула воздух. – Ну как же мне хочется знать появление этих цветов здесь, – умоляюще прошептала она. – Корабль… Цветы… Мистика какая-то, честное слово. Или сказка…
– В каждой сказке должна быть загадка или интрига. Без них ее продолжение будет не интересно. Вы любите прошлое, я же предлагаю сделать шаг в будущее. Вперед! А то я и правда погибну от лютого голода.
– Извините. Конечно, пойдемте.
На площадке ресторана, обнесенной по периметру высоким сетчатым забором, стояло десятка два столиков, из которых всего семь было занято. Певица в неимоверно короткой юбочке равнодушно пела про голубые глаза.
Быстро подошел белоснежный официант с перекинутым через руку полотенцем.
– Добрый вечер! Мы рады видеть вас в нашем ресторане. Проходите, располагайтесь.
– Спасибо. Одну только минуточку, – Саша наклонился к Людмиле. – Людочка, обратите, пожалуйста, внимание, как тихо в нашем импровизированном зале. Замолчи сейчас певица – и мы услышим плеск волны и шепот звезд.
– Да, тихо, – Людмила недоуменно пожала плечами. – И что это значит?
– А то, что сидящие здесь посетители не так давно пришли сюда.
– Почему вы так решили?
– А потому, доктор, что пьяные всегда разговаривают громко из-за притупления алкоголем слухового нерва. А раз все трезвы, то и некому шуметь. Выбирайте столик. Близко к борту садиться не рекомендую. От воды будет тянуть холодом.
– Мне очень стыдно. Обязана была знать. Как-никак – невропатолог. Между прочим, хочу заметить, что университет я окончила с красным дипломом.
– В таком случае, чтобы не упасть в грязь лицом, разрешите и мне доложить: Военно-медицинскую академию окончил с золотой медалью. Ну и чтобы окончательно сразить вас наповал, – кандидат медицинских наук. И, наконец, контрольный в голову: защита докторской диссертации назначена на декабрь этого года! – он щелкнул каблуками и склонил голову.
– Ого! Ничего себе! Как говорит мой папа: «Разрешите ослабить заднюю ногу», – Люда отступила на шаг, с ног до головы оглядела Александра. – Такой молодой… И не подумаешь даже… Но не верить вам – все равно что не верить себе. Не имею права. Уж слишком вы правильный и серьезный. На авантюриста абсолютно не похожи. Скажите…
– Мы же договорились: вечер вопросов и ответов на сегодня закончился. Команде петь и веселиться! Была когда-то такая команда в царском флоте. Так где мы с вами присядем?
– Давайте здесь, – она показала на столик недалеко от выхода. – Музыку люблю слушать на расстоянии. Иначе оглохнешь раньше времени.
Официант мгновенно положил на стол меню и встал неподалеку в ожидании.
– Людочка, если вы не возражаете, то я все закажу на свое усмотрение. Уверяю – вам понравится. Хорошо?
– Я полностью в вашей власти.
– Значит, так, – Александр посмотрел на официанта, – бутылочку Пино Нуар, греческий салат, гратен из морепродуктов, а на десерт малиновая панакота и апельсиновый фреш. Фрукты на ваше усмотрение. Не много. И обязательно виноград. Только белый. Шоколад московский, – он задумался. – Пожалуй, все. А пока принесите нам бутылочку минеральной водички, «Боржоми» или «Ессентуки». Я ничего не упустил? – он взглянул на Люду.
Та смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ее щеки пылали.
Официант склонил голову и бесшумно исчез.
– Саша, я прошу прощения за бестактность, но ответьте: что сейчас было?
– Где?
– То, о чем вы говорили. Кроме шоколада, воды и винограда, я, разумеется, ничего не поняла.
Александр рассмеялся, оставшись довольным произведенным эффектом.
– Я за всю недолгую жизнь, – продолжала она грустно, – всего пару раз посещала ресторан. Все было гораздо проще и понятнее. А тут… Вы будете смеяться, но мне за свою серость перед вами и перед собой немного совестно. Не знаю, плохо это или хорошо, но светской жизни я абсолютно не знаю. В Москве живем около четырех лет. А до этого мотались с флота на флот. Родилась в Питере… Потом Севастополь, Владивосток, Камчатка, снова Питер, где папа учился в академии, Североморск и, наконец, Москва… Квартиру получили три года назад…
– Не обращайте внимания. Просто я долгое время находился за границей. Вот и нахватался всякого. А стыдиться не надо. Не тот случай.
– Саша, – прошептала Людмила, – вы представляете, сколько здесь это все стоит? Нас потом не посадят в долговую яму? Может, пока не поздно, отменим заказ?
– Люда, два часа назад вы казались мне храброй девочкой! И вдруг… Ай-я-яй! Теряете самобытность! Нельзя! А если и посадят, то сидеть будем вместе в этой самой яме. Уж там-то я точно отвечу на все ваши вопросы.
– Если так, то я согласна.
– Договорились.
Официант принес вазу, поставил в нее цветы. Воду разлил по стаканам.
– У нас почему-то считают, что за границей жизнь лучше. Не знаю. Мне там не нравится. И Франция, и Италия, и Германия, а тем более страны Африки… Да, посмотреть есть что. Но жить?.. Другая культура, другие нравы, другие обычаи… Мы совершенно разные. Мы выше их по общеобразовательной культуре, хотя и ниже по уровню жизни и по культуре быта. Они, как бы это выразиться правильно, мало что знают вообще, кроме своей профессии, разумеется. И мне кажется, что это очень и очень плохо. У нас разностороннее образование. Мы можем поговорить на разные темы, невзирая на то, чем занимаемся. Знаем писателей, художников, общественных деятелей… И, заметьте, не только своих. Они же... Кругозор чрезвычайно узок. А разве у нас нечего посмотреть? Один Петербург чего стоит. А Киев? Вы были в Киеве? – Александр поднял на девушку глаза.
– Нет, – покачала она головой, – не пришлось. Но знаю о нем очень и очень много.
– Первый раз там был в отпуске на втором курсе. Ездил к товарищу. Не поверите, я просто обалдел от красоты и величия этого города. Я пешком исходил Киев вдоль и поперек. Потрясающе! Потом я ездил туда еще раз. А… Вот, наконец, и наш праздничный ужин. Ура! – он радостно потер руки.
Официант все разложил на столе, разлил вино и, пожелав приятного отдыха, тихо растворился во тьме.
– Дорогая Людочка! Давайте выпьем за этот день, день вопросов и ответов, за вашу любознательность и непосредственность, за ваш напор и оптимизм, ну и выдержанность, разумеется.
– За день или за мои заслуги? Надо определиться, – она рассмеялась. – Давайте за все сразу, – ее глаза хитро прищурились. – А то и у меня начала вырабатываться слюна от вида всего этого неизвестного и, наверное, ужасно вкусного.
– Прекрасно! Лучше и не скажешь! – их бокалы издали хрустальный звон.
– Вы извините, Саша, голод и правда не тетка, – Людмила на мгновенье оторвалась от трапезы. – Потрясающе вкусно! Вы гурман?
– Не знаю. Но вкусно поесть люблю. Приходилось бывать на приемах у высокопоставленных лиц… И дорогих ресторанах… Там и научился всем этим нехитрым премудростям, – он показал рукой на стол.
– Как интересно. А вы и языки иностранные знаете?
– Конечно. Английский и французский. Без них за границей никак нельзя. Люда, вам не кажется, что нам давно пора перейти не «ты»?
– Я тоже хотела это предложить, но постеснялась.
– Тогда всецело поддерживаю твою невысказанную мысль, – засмеялся он.
– Знаешь, Саша, мне сейчас очень легко и свободно. Ощущение невесомости. Я такое испытала один раз, в походе по Крыму. Мы поднялись на гору и когда сбросили рюкзаки, в теле появилась такая легкость, что хотелось парить, как птица. Тренер сказал, что в таком состоянии гибнут даже опытные туристы, бросаясь со скал.
– Я надеюсь, что ты сейчас не собираешься превратиться в чайку, взмахнуть крылами и улететь, оставив меня здесь? Я не намерен сидеть в долговой яме один. Получается как-то не по-товарищески, – улыбнулся Александр.
– Нет. Что ты. Какая чайка? Тем более я не задала практически ни одного вопроса. В яму так в яму… Товарищей в беде не бросаем! Но перед ямой надо плотно подкрепиться.
– Очень разумно. За это стоит выпить.
– Наливай! – нарочито пьяно произнесла Людмила.
Они выпили и опять с аппетитом принялись за еду.
– Когда я была маленькой, меня каждое лето отправляли к бабушке под Одессу. Всю жилую площадь, а у нее она была большая, бабушка сдавала отдыхающим, имея от всего этого бизнеса очень даже приличные деньги. Море – в двадцати метрах! Ползком – полторы минуты… Целый Божий день, в течение двух месяцев, из воды не вылезала. Жила я у нее на горище сарая, чердак по-нашему. Крыша этого сарая была плоской. Иногда ночью я залезала на эту крышу. Расстелю одеяло и ложусь. От крыши тепло идет… А я небом любуюсь. Даже карту звездного неба купила. Смотрю, смотрю… Аж жутко становилось. Знаю все созвездия… И всегда мечтала, да и сейчас не против, посмотреть на обратную сторону Луны. Какая она?..
– Бирюзовая.
– Почему?
– А потому, что темная сторона Луны освещается не Солнцем, а отраженным голубым цветом Земли. Этот цвет, достигнув лунной поверхности, отражается от нее, но уже бирюзовым цветом. Ты хочешь продолжить игру «Что? Где? Когда?». К большому сожалению, в ней очень мало светлых картинок. Больше серых и черных тонов.
– Если тебе крайне неприятно об этом говорить, давай не будем…
– Да нет… Прошлого изменить и вычеркнуть нельзя. Без него нет настоящего, а тем более – будущего. Парапсихологи, например, рекомендуют проживать один день прошлой жизни для сохранения вечной молодости. Причем вспоминать этот день надо ежедневно. Тогда нервная система и железы внутренней секреции принимаются функционировать в режиме того времени и тех далеких событий, заставляя тем самым перестраиваться весь организм. А хорошие в этот день были события или плохие – не важно. И каждый раз надо заставлять подсознание вспоминать все новые и новые подробности этого дня. Так что, Людочка, ешьте, пейте… Потом, на старости лет, будете вспоминать детали прожитого нами сегодня дня. И снова станете молодой и несказанно красивой.
– Могу лишь вспоминать, что было безумно вкусно и очень интересно. А в отношении вопросов?.. Мне очень хочется верить, что мы с тобой еще встретимся. Предположим, завтра. Но это зависит исключительно только от тебя.
– Если только от меня?.. То тогда непременно встретимся. А почему в настроении наступил такой пессимизм?
– Почему пессимизм? Абсолютно нет. Просто я хочу сказать, что вопросов будет очень и очень много и на их ответы потребуется немало времени. Не будем сегодня горячиться? Будет завтра, будут и вопросы… А сейчас, – она широко улыбнулась и поднялась, – я объявляю белый танец! А то сидим, как на пленарном заседании. Мы же пришли в ресторан не только перекусить, но еще и повеселиться. Поесть могли бы и в другом месте. Ужин, как-никак, тоже входит в стоимость наших билетов. Разрешите пригласить вас, молодой человек! – она сделала реверанс.
– Я, если честно, в танцах не мастак. Но приглашение принимаю с удовольствием. И не потому, что люблю танцевать, а лишь оттого, что такую красивую девушку может пригласить кто-то другой. И тогда я начну сокрушаться.
– Эта девушка больше ни с кем, кроме вас, танцевать не будет. Волнения отменяются, – Люда снова сделала реверанс.
– Вашу руку, прелестная незнакомка!
Они вышли на середину площадки. Музыка теперь играла только для них одних. Но Александр и Людмила явно не слышали ее. Лишенные дара речи, причем оба сразу, они медленно перебирали ногами, прижавшись друг к другу.
Наконец Люда подняла голову. Саша нежно посмотрел на нее и слегка прижал к себе.
– А знаешь, – прошептал он, – я иногда люблю марать бумагу. Говорят, из этого что-то получается. Не могу сказать, что часто, но… Людочка, я хочу тебе сейчас прочитать свое стихотворение. Оно так и называется: «Тебе». Правда, написано давно, но кажется, что очень уместно сегодня.
– Саша, я восхищаюсь тобой все больше и больше. Читай быстрее, я вся во внимании.
– Ты положи голову мне на плечо и слушай.
– Уже исполнила, – повернула она голову.
– Мне очень хочется, чтобы тебе оно понравилось. В нем заложен очень глубокий смысл:

Ты ушла, оставив только тень,
Не сказав ни слова, ни полслова.
Возвращайся, милая, поверь,
И давай начнем с тобой все снова.

Уходя, не опускай глаза,
Не гляди устало на дорогу.
Повернись. Зачем блестит слеза?
Обратись сейчас с мольбою к Богу.

И не помни горьких, бранных слов…
Это нервы, порванные в клочья.
Собери в охапку краски снов,
Что так часто снились тебе ночью.

Солнце светит вновь не для меня,
И тоска мою терзает душу…
Ведь любили мы с тобой не зря,
Так зачем же в сердце сеять стужу.

Я прошу тебя, не уходи…
То не крик души – то заклинанье.
Улыбнись и больше не грусти,
Нам не нужно это расставанье.

Я люблю тебя, родная! Ты поверь!
И прости мои все прегрешенья.
Сердцу лишь судьбу свою доверь,
Пусть живет в нем радость воскресенья!..

Они долго молчали.
– Сашенька, ты перевернул во мне сегодня весь мир. Все было просто, ясно и доступно, – прошептала она, еще сильнее прижимаясь к нему. – А теперь… Саша, посмотри, какая огромная Луна. Говорят, в это время она обладает колдовской силой.
– Но именно сегодня я ничего не боюсь, а только надеюсь на ее чары.
– А боялся когда-нибудь? Если да, то что?
– Страх живет в каждом человеке. Каждый из нас боится смерти. И я в этом не являюсь исключением. А всего, по большому случаю, я боялся три раза. Первый – когда привезли солдата с оторванной ногой в районе бедра. И это на другой день моего прибытия в госпиталь. Он был, если говорить банально, моей визитной карточкой. Я обязан был его спасти. И он выжил! Тогда я уверовал в себя, а коллектив поверил мне. Это очень много значит. Тебе вскоре тоже предстоит совершить массовый героизм, а то заклюют. Такого допускать никак нельзя. Испорченная репутация никогда не восстанавливается. Ее все и всегда помнят, будь ты потом хоть академиком. Второй раз – когда наш самолет подбили. Летчик совершил буквально чудо, дотянув до аэродрома. Мы успели выскочить, а он… погиб. Самолет взорвался. И третий – привезли офицера с осколочным ранением в живот. Кишки вывалились до колен. Он понимал, что умирает… Но, представь, ни одного звука, ни одного стона… И глаза… Молящие, просящие… И слезинка из уголка левого глаза… Людочка, извини, пожалуйста. Пойдем, присядем…
Он нервно закурил, наполнил фужеры вином. Себе налил полный.
– Давай за жизнь! Как в этом слове много… – он надолго задумался. – Прости, не могу подобрать слова. Пусть у всех все всегда будет хорошо. И никогда не будет войны. Это – очень большое горе… Люди рождены жить… – он выпил не чокаясь.
– Саша, пойдем, наверное. Извини меня за глупый вопрос. Я больше…
– Против ухода не возражаю, – он достал из портмоне двести долларов и положил под тарелку.
Люда вытаращила глаза:
– Саша, такие деньги?! Это, наверное, очень много…
– Ничего. Сегодня можно. Цветы забирать будем?
– Конечно! Они мне очень дороги. И потом, они появились каким-то невероятным, мистическим образом… И вообще…
– Ты отнеси их в каюту, а я буду стоять и курить на том же месте, где мы с тобой сегодня встретились. Сегодня я расскажу тебе всю свою жизнь, без тайн и прикрас. Если ты, разумеется, этого хочешь.
– Конечно, хочу. Но не будет ли это для тебя тяжело?
– Сегодня или никогда…
– Тогда минуту. Я мигом, – и она убежала, унося букет.

3
Он стоял, облокотившись на леера, курил и смотрел в темень воды.
– Добрый вечер! Вы не будете против, если я разделю с вами одиночество?
– Людочка, ты уже пришла? Молодец, что надела кофточку. А то от воды тянет холодом.
– Я и для тебя спортивную куртку захватила. Знаю, что маленькая, но хоть не плечи накинешь.
– Спасибо. Итак, возвращаемся в мое прошлое. На чем я остановился?
– Как после побега тебя перевели в другой детский дом.
– Да. Здесь условия были хорошие. Директор держал весь персонал и воспитанников в ежовых рукавицах. Метод воспитания – исключительно по Макаренко. Преступил грань Устава, обидел младшего, а еще хуже, украл что-то – искупи вину трудом. И не просто там подмести полы или вынести мусор, а куда более серьезное – яму выкопать, снег на территории убрать, дров напилить и наколоть. Таких исправительных работ он находил море. И все должно быть сделано в срок. Лично проверял. Сделал плохо – будь любезен получить новое задание. Оттого и был во всем и везде порядок…
– А тебя наказывали?
– Было дело. За курение и плохое дежурство по кухне.
– И с какого возраста ты куришь?
– С шестого класса.
– Ого! А на кухне что вы делали? Там же…
– Все делали. Подъем в пять тридцать. И пошло-поехало… Картошку чистили, котлы драили, посуду мыли, приборку в столовой после каждого приема пищи делали, еще и генеральную приборку в конце дежурства. И не дай Бог заступающая смена найдет замечание – будешь дежурить снова. Спартанские условия! Зато я умею почти все: и обувь починить, и кашу сварить, и носки заштопать, и даже исправить телевизор или компьютер. Всего и не перечислишь.
– Ого! – Людмила удивленно покачала головой.
– Учеба давалась мне легко. В течение сорока минут делал все уроки. А еще, я весьма быстро читал. Да и сейчас читаю. Буквально листаю страницы. Зная, что я все сделал и не надо и проверять, дежурный отпускал меня в библиотеку, где я с удовольствием проводил полтора-два часа. Наверное, перечитал все книги, которые там были. В ней работала замечательная женщина, Мария Петровна Клименко. Она относилась ко мне по-матерински и очень любила меня. Ей в то время было за шестьдесят. На выходные, а она была одинокой женщиной, если я не заступал в наряд, забирала к себе домой. Мария Петровна и помогла мне выучить французский язык. Ну а английский преподавали в школе. Плюс ходил на факультатив. Когда я учился в десятом классе, она внезапно умерла. Кровоизлияние в мозг. Для меня это был шок. Вот тогда я впервые напился. Три дня находился в реанимации. Еле спасли. После этого я поклялся ей и себе, что стану врачом. И буду лечить! И лечить хорошо!
Школу окончил с золотой медалью. Давать не хотели. Как это: беспризорник – и медаль?.. Так не бывает! Но директор дошел до самого министерства. Даже приезжала комиссия проверять мои знания. В итоге – медаль я все-таки получил.
Перед окончанием школы меня вызвал к себе директор, Иван Михайлович, посадил за стол. Закурил сам, протянул сигарету и мне.
– Кури, кури, не стесняйся. Знаю, что с тринадцати лет этим занимаешься. Но позвал я тебя к себе не за этим. Саша, через полгода мы расстаемся. И впереди у всех выпускников дорога длиною в жизнь. Но дорогу надо выбрать правильную, чтобы почва под ногами была твердой. Кем ты хочешь, Саша, быть в этой жизни? Голова у тебя светлая. И будет искренне жаль, если не то ей найдешь применение. Слушаю тебя!
– Иван Михайлович! Я буду поступать в медицинский институт.
– Умница! И то, что поступишь, я не сомневаюсь. Саша, мы с тобой общаемся как два взрослых человека, один из которых умудрен опытом жизни, другой – только в эту жизнь вступает. Поэтому выслушай меня и прими правильное решение. Поверь, жизнь студента без поддержки извне, я имею в виду финансовую, очень и очень трудна и голодна. Это я испробовал на собственной шкуре. Ты знаешь, что я тоже бывший детдомовец?
– Нет, – покачал я головой.
– Плохо! Так вот, я тебе, Саша, хочу предложить поступать в Военно-медицинскую академию, что в Петербурге. Там и оденут, и накормят, и спать уложат… Учись только. С твоими способностями далеко можно пойти. Завтра к десяти часам, разрешу не ходить в школу, пойдешь в военкомат. Военком – мой друг, и в отношении тебя я с ним уже поговорил. Напишешь заявление… Короче, вот список документов, которые надо туда представить. Сейчас сходи в фотоателье и сфотографируйся. Ну а когда проходить медицинскую комиссию – там скажут. Понял меня?
– Понял, Иван Михайлович.
– А раз понял – молодец! Иди. Помогай тебе Бог, сынок! Да, чуть не забыл: деньги у тебя есть?
– Спасибо, Иван Михайлович, есть.
– Иди, Саша. В добрый путь!
Я вышел на улицу, зашел за корпус, закурил и… заплакал. Так было приятно и трогательно от этих человеческих слов и наставлений. Ведь с нами никто и никогда так доверительно не разговаривал. Представь себе, ну, скажем, теленка или коровку, которых изо дня в день нещадно бьют, унижают… И вот идет прохожий. Увидел это несчастное животное, достал из сумки хлеб и начинает кормить с руки. Животное, видя такое впервые, вначале боязливо сторонится, а потом, с аппетитом чавкая, благодарно ест этот хлебушек. И в ее огромных коричневых глазах стоят слезы. Слезы радости и счастья. Теперь она знает, что есть другая, светлая, жизнь. И она ее, наконец, увидела. Коровка радостно кивает головой и каждый раз порывается облизать своего благодетеля большим шершавым языком, – Александр нервно достал сигареты и закурил. Было заметно, как дрожат его руки. – Вот так и человек устает со временем тянуться к людям, которые не делают ни шага ему навстречу. И вдруг у него…
Сзади послышались всхлипывания. Людмила стояла и плакала.
– Ты что, малыш? Если я еще увижу слезы, немедленно разойдемся по каютам. И больше я тебе ничего не расскажу.
– Извини меня, – она высморкалась. – Я больше не буду. Рассказывай, пожалуйста.
– А через месяц Иван Михайлович уехал в Западную Сибирь, поднимать организацию в каком-то таком же детском доме, как наш. Больше я с ним никогда не виделся. А жаль! Хороший был человек. Сильный! Волевой! Настоящий мужик! Я много взял от него. И до сих пор свои действия сверяю с ним – как бы он поступил в той или иной ситуации, – Александр передернул плечами. – У меня, Людочка, есть очень дельное предложение. Давай спустимся в бар. Не знаю, как ты, а я просто дрожу от холода. Что скажешь по этому поводу?
– Очень мудро и, главное, своевременно. Я тоже замерзла.
– Тогда вперед! – он посмотрел на ее ноги. – Ты уже в кроссовках? Молодец! Значит, бегом!

4
Александр подошел к стойке:
 – Два по пятьдесят, нет, давайте по сто граммов «Хеннесси», очень горяченный кофе и плитку черного московского шоколада.
– Присаживайтесь. Сейчас вам все принесут.
Через минуту перед ними дымился кофе и стоял коньяк.
– Люда, влей в кофе немного коньячку и быстренько выпей. Согреешься моментально. Так в старину алеуты, видя коченеющего на снегу человека, спасали от замерзания и ознобления. Для этого они срывали с дерева несколько зерен кофе, запихивали их в рот пострадавшему и туда же вливали коньяк. Через минуту больной был живее всех живых. Потом этот метод усовершенствовали китайцы, а через много веков он пришел в Европу.
– Не поняла. Алеуты? Кофе? Коньяк? Разве…
Александр неистово захохотал:
– Не обращай внимания. Простая поверка знаний географии и этнографии.
Людмила тоже засмеялась.
– Если честно, я поначалу подумала, что у меня что-то со слухом, потом – что ты перестал дружить с головой, затем появились сомнения насчет проживания алеутов… Не их, конечно, а кого-то похожего на них… Короче, проверка удалась на славу, – и она снова заливисто рассмеялась. – А знаешь, я и правда согрелась. Тепло пошло сверху вниз. Теперь даже ноги горячие. Спасибо, доктор, что не оставили несчастную замерзать на лютом холоде. Я опять готова слушать твою историю жизни дальше.
– Как и предрекал Иван Михайлович, в академию я поступил. Вот только не хотели брать на морской факультет. Видите ли, моряки бывают за границей, и сироты, не имея родственников в родной стране, могут эмигрировать. Неописуемая глупость. Я по этому случаю даже ходил к начальнику приемной комиссии. И он разрешил. Как уже говорил, науки давались мне легко. Буквально с первого курса бредил хирургией. Я до мельчайших подробностей изучил анатомию. Сам, без посторонней помощи, выучил оперативную хирургию. В конце второго курса мне разрешили стоять за операционным столом третьим и даже вторым ассистентом. А на третьем курсе я уже самостоятельно делал операции в поликлинике. В субботу и воскресенье дежурил в хирургических бригадах. К концу шестого курса самостоятельно делал практически все полостные операции. Академию, как уже сказал, окончил с золотой медалью. Через год, служа в Кронштадтском Военно-морском госпитале, защитил кандидатскую диссертацию. Спустя два года окончил клиническую ординатуру на кафедре Военно-полевой хирургии. Потом Ангола… И вот я здесь.
– Ты альтруист, карьерист?.. Никогда бы не подумала. Ничего лишнего. А семья, дети… Дом, наконец. Где все это? Если это трудоголизм, то скажи, пожалуйста, – данное явление надо приветствовать или лечить? Извини, если для тебя такое слушать обидно, – Людмила впервые посмотрела на Александра с явно выраженным пренебрежением.
– Карьерист? Вряд ли… Да и на альтруиста я тоже мало похож. Понимаешь, люди собирают марки, монеты, пустые бутылки… Да мало ли что. И никто их за это не осуждает. Никто не преследует. Почему ты считаешь мое увлечение работой ненормальностью? Почему карьеризм, почему альтруизм?.. Я, к твоему сведению, отказался от карьеры старшего ординатора в академии и еду работать, подчеркиваю – работать в подмосковный госпиталь. А с моей патологической работоспособностью, или как ты ее назвала – трудоголизмом, стать в дальнейшем начальником кафедры – нечего делать. Но это мне не интересно! Спросишь, почему? А потому, что для меня дороже добродушная улыбка больного, которого я спас от неминуемой смерти, а не лживый оскал сотрудника, ждущего моей оплошности, чтобы сесть в генеральское кресло. Да, может быть, я себя порой и не жалею… Но видеть счастье и радость, сотворенные собственными руками, мне куда более приятно, чем давать мудрые и нравоучительные советы. Так что… А насчет дома, семьи я с тобой полностью согласен. Это не только надо, но и необходимо. И еще хочу сказать, что главное в этой жизни – сохранить свое лицо, пытаясь сделать карьеру. Ну и самое главное для человека – это, естественно, жизнь… А в жизни – любовь… А в любви – преданность!
– Саша, извини, пожалуйста, но у тебя столько всего неординарного… Мне сложно судить… Я… Короче, я совсем запуталась.
– Давай я все-таки продолжу… Или мы это сделаем завтра, точнее, уже сегодня. Время, между прочим, без семи минут два. Надо отдохнуть. Я тоже хочу пройтись по Нижнему Новгороду. Ты возьмешь меня с собой?
– Конечно, – устало улыбнулась Людмила. – Ты только не проспи. Лично я завожу будильник на шесть часов. Гимнастика, а потом все остальное.
– Не вопрос. В шесть двадцать жду тебя на шлюпочной палубе.
Они медленно подошли к трапу.
– Как говорится: «Девочкам налево, мальчикам направо». Спокойной ночи, – он поцеловал ей руку. – До скорой встречи.
– А откуда ты знаешь, где я живу? – удивилась Людмила.
– Буквально вечером я был уличен в отсутствии логического мышления. Пришлось сделать оргвыводы. И вот – первые результаты моего исправления. Более того, я даже скажу, что ты живешь в 301 каюте. И не надо делать удивленные глаза. Спокойной ночи, а то всю экскурсию проспишь у меня на плече.
– Спокойной ночи, Саша. Спасибо тебе, – Людмила приподнялась на цыпочки, поцеловала его в щеку и быстро побежала по трапу.

5
День выдался солнечным. Но жара не чувствовалась. С севера дул прохладный ветерок.
– Дорогие отдыхающие! Через час наш теплоход причалит к одному из древнейших городов России, Нижнему Новгороду, основанному еще в 1221 году великим князем Юрием Всеволодовичем на слиянии рек Волги и Оки. По прибытии в порт вас будут ждать экскурсионные автобусы. Убедительная просьба от экскурсовода не отставать. Отправление теплохода через четыре часа. В случае, если случайно потеряетесь, в памятках имеются контактные телефоны, куда вы можете позвонить, и вас доставят на наш корабль. Не забывайте закрывать свои каюты и не оставляйте в них документы, деньги и драгоценности. При спуске по трапу соблюдайте осторожность. Приятного отдыха!

6
Людмила с фотоаппаратом и видеокамерой на шее, тяжеленной авоськой в правой руке с блуждающим взором ненормальной и с очень деловым видом походила на «умную Машу». Она стояла у трапа в ожидании Александра. Когда тот увидел эту картину, приступ смеха чуть не задушил его.
– Далеко собрались, красавица? – фыркнул он.
– Ой! А я ищу тебя и не вижу. Чего такой веселый вид?
– Тебя увидел, сердце и растаяло… – засмеялся он.
– Да? – с хитринкой прищурила она глаза. – А мне кажется, тебя развеселил мой вид. На «умную Машу» смахиваю?
Александр от смеха присел на корточки.
– Да? Угадала? – прыснула она.
– Ты решила все вещи с собой прихватить? Сказали же взять с собой только ценное. Давай пакет. Ого! А чего это он такой тяжелый?
– Я, помимо экскурсий, еще и подарки развожу родственникам и знакомым. Ты бы видел, сколько всего загружено на борт. Машина с прицепом! На меня косо смотрели, когда я заходила и все это заносила. Не турист, а торгаш… Аж стыдно! Сегодня папина двоюродная сестра. Я ее ни разу в глаза не видела, собственно говоря, как и многих других. Каждый подарок подписан – кому и от кого… Всё строго… Контора пишет!
– Люда, можно тебе задать один очень волнующий меня вопрос?
– Конечно. Слушаю тебя, – Людмила сразу сделалась серьезной.
– Ты когда-нибудь в своей жизни видела «умную Машу»? – и Александр вновь зашелся заразительным смехом.
– Смешно, да? А я в каждом порту в зеркале ее вижу… С узлами, коробками и оптикой на груди.

7
Передав коробку сыну тети, Людмила и Александр стояли у распахнутой двери автобуса. Саша курил.
– Вот «умная Маша» знает о Нижнем Новгороде буквально все, а умненький Саша знает что-нибудь?
– Обижаете…
– Я готова выслушать.
– Пожалуйста. Нижний Новгород – один из древнейших городов России. Он основан в 1221 году великим князем Юрием Всеволодовичем на слиянии рек Волги и Оки.
– Все, что сказали по трансляции? Не густо!.. Сейчас это знает даже вон тот ребенок.
– А спорим, что ребенок не знает? Мальчик, подойди, пожалуйста, к нам.
– Не ходи, мальчик. Дядя шутит.
– Товарищи! Заходим в автобус, рассаживаемся… – послышался голос экскурсовода.
– Саша, – затараторила Люда, – вот тебе фотоаппарат, снимай все, что видишь. Давай я покажу, как он работает.
– Я знаю. У меня был такой же. Он уже устарел. Я подарю тебе новый.
– Новый не надо. Этот тоже очень хороший, – прошептала она. – А теперь тихо. Будем слушать экскурсовода.
Людмила сидела как отрешенная, внимательно слушая рассказ экскурсовода, и даже что-то записывала в свою маленькую записную книжку.
– Мы проезжаем по Набережной. Посмотрите, как величава Волга! Наш город богат не только историческими традициями, о которых я расскажу вам позже. В Нижнем Новгороде родились такие известнейшие писатели, как Алексей Максимович Горький, Павел Иванович Мельников-Печерский, Владимир Галактионович Короленко, Николай Александрович Добролюбов. Посмотрите по сторонам. Вы наблюдаете постройку старого купеческого города. В Нижнем Новгороде жил и работал великий изобретатель Иван Кулибин. Наш край посещали Александр Дюма, Теодор Драйзер, Чехов, Шаляпин... – экскурсовод все говорила и говорила, предлагая повернуться то направо, то налево. В наш город был сослан отец водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров…
Александр попытался фотографировать через окно, но вскоре отказался от этой неблагодарной затее.
– Мы подъезжаем к историческому центру Нижнего Новгорода, его сердцу, Нижегородскому Кремлю. Вещи можете оставить в автобусе. И прошу всех держаться плотнее возле меня, не разбредаться. Если вдруг кто-то потеряется, такси быстро доставит вас в Речной порт. Продолжаем нашу экскурсию. Кремль каменным поясом охватывает вершину гористого мыса и уступами лежит на его волжских склонах. Началом строительства Кремля послужило возведение в 1374 году Дмитровской башни князем Дмитрием Константиновичем.
Далее экскурсовод рассказала о достопримечательностях Кремля, народном ополчении и его руководителях, Минине и Пожарском, освободивших Москву от польских интервентов. Посетили Михайло-Архангельский собор…
Людмила не отрываясь жужжала камерой, постоянно переводя объектив с экскурсовода на то место, куда та показывала. Она была так поглощена всем происходящим, что, казалось, больше ничего не видела и никого не слышала. Александр все послушно фотографировал. Наконец он увидел киоск.
– Все, что есть о Нижнем Новгороде и его области.
– И на иностранном языке? – удивленно спросила продавщица.
– На иностранном языке, пожалуй, не надо.
– Молодой человек, вы представляете, сколько все это будет стоить?
– Представляю. Вы, если можно, побыстрее, пожалуйста, а то отстану от группы, и придется вам меня на постой брать.
– С парохода, что ли?
– С него.
– Ты, сынок, иди, слушай, а я за это время все подготовлю, в бумагу заверну и бечевкой перевяжу. Все равно через меня возвращаться будете. Сувениры тоже упаковывать?
– Как же без них. Спасибо вам, – Александр улыбнулся. – Как вас зовут?
– Александра Семеновна.
– Александра Семеновна, вот вам деньги, – он протянул ей сто долларов. – Сделайте все так, чтобы было красиво.
– Ты куда ж мне такие деньжищи суешь?
– Ничего страшного. Хочу подобным образом отблагодарить вас. Имею право?
– Имеешь, конечно, но…
– «Но» – это потом. У меня к вам просьба большая.
– Слушаю тебя.
– Когда наша группа будет возвращаться и подойдет сюда, то выйдите из своего ларечка и скажите: «Саша, передай этот пакет Люде». Договорились? Она будет рядом со мной в нарядном цветастом платье.
– Невеста, что ли?
– Почти, – застенчиво произнес Саша.
– Не переживай, все сделаю, как сказал.
– Спасибо, – и он поспешил за удаляющейся группой.
Люда так же добросовестно продолжала снимать. Отсутствие Александра она не заметила.
– А сейчас мы с вами через круглую Кладовую башню поднимемся на кремлевскую стену, где через узкие бойницы полюбуемся на Стрелку.
– Саша... – оглянулась Людмила. – Ты не потерялся?
Она находилась в первых рядах.
Он махнул рукой:
– Как можно? За подобную выходку вызываю вас на дуэль. Право выбора оружия оставляю за собой.
Вокруг раздался смех.
– Молодой человек, – подала голос крашеная блондинка, – вам секундант не требуется? Я бы…
– Нет! Не требуется! – оборвал ненужный разговор Александр.
– Фи! Какой мужлан!
– Люда, поднимешься наверх, подожди меня. Хорошо?
– Как тебе? – прошептала она, оглядывая город через бойницы.
– Во! – поднял он большой палец.
– И мне все понравилось, – она тихонечко прижалась к его плечу.
У памятника 1000 Руси экскурсовод рассказала об исторических вехах тысячелетней державы, изображенной по периметру памятника.
– А теперь пройдемте на выход, к автобусу. Далее посмотрим наш замечательный город. Кто хочет оставить себе память о Кремле и Нижнем Новгороде, на выходе есть киоск, где вы найдете много интересного и дополнительного, чего я, ограниченная временем, не смогла вам рассказать.
– Саша, побежали быстрее, а то всё разберут и нам ничего не достанется.
Они подбежали к ларьку, у которого уже образовалась очередь. Дверь ларька открылась. Из него вышла продавщица.
– Вы Александр? – спросила она.
– Да. А в чем дело?
– Передайте этот пакет Людмиле, – махнула она головой в сторону Люды.
– Мне? – удивленно спросила Людмила.
– Вам, вам…
– От кого?
– Понятия не имею. Извините. Некогда мне с вами разговаривать. Меня покупатели ждут, – и она закрыла дверь.
– Как интересно… Кто это может быть?.. И что там?.. – она явно забыла про сувениры.
Наконец все снова сели в автобус и началась ознакомительная экскурсия по городу.
Внимание Людмилы было рассеяно. Она периодически нагибалась, щупала упаковку и удивленно кривила губы. Александр относился ко всему этому равнодушно, внимательно слушая рассказ о достопримечательностях Нижнего Новгорода.
Они посетили площадь Минина и Пожарского, Нижегородскую ярмарку, побывали у памятника легендарному летчику Чкалову. Постояли на Чкаловской лестнице, насчитывающей 560 ступенек. Посмотрели с нее на величавость Волги и лес, растущий на противоположном берегу.
– Скажите, а сколько ступенек на Потемкинской лестнице в Одессе? – спросила Людмила?
– 192, – наклонился к ней Александр.
– Совершенно верно. Молодой человек прав. Ровно 192 ступеньки.
– Спасибо, – на ее щеках выступил гордый за своего кавалера румянец.
Потом им разрешили полчаса погулять по улице Большая Покровская, где жила и до сих пор живет знать города.
– Люда, до отхода нашего лайнера остается полтора часа, – произнес Александр, помогая ей войти в автобус. – Мне надо сделать одно очень важное дело. Я максимум через сорок минут буду на борту. Ты езжай и за меня не волнуйся. Договорились?
– А можно и мне с тобой? Я мешать не буду.
– Можно, конечно, но этот увесистый пакет и твои туфли на высоком каблуке не позволят нам с тобой бегать.
– А надо будет бегать?
– И очень быстро, чтобы не опоздать.
– Тогда я стану волноваться.
– И это будет очень гуманно с твоей стороны. Все, моя хорошая. Надо спешить. Время начинает работать против нас. Я убежал.
– Подожди секунду, – она наклонилась и поцеловала его. – Береги себя. И быстрее возвращайся. Буду тебя очень сильно ждать!
– Я мигом! – прокричал он удаляясь.

8
Александр быстро вошел в магазин «Фототовары», бросил беглый взгляд  по полкам.
– У вас есть фотоаппарат Canon EOS 1DS? – спросил он у продавца.
– Нет! А вас интересуют аппараты для профессиональной съемки? Могу предложить новую модель цифрового Canon EOS 1D. Он лучше и проще в обращении. Правда, стоит немного дороже.
– И сколько?
– Вам в рублях или долларах?
– Долларах.
– 3800.
– Гарантия есть, что не подделка?
– Обижаете. У нас фирменный магазин и поставки только от производителя.
– Тогда покажите.
– Вы его будете брать?
– Уважаемый, вы только что представились солидной фирмой, а начинаете базарные выходки.
– Извините. Сейчас принесу.
– Если можно, я посмотрю все сам.
– А вы…
– Когда у нас уже научатся европейскому этикету? А все это отрыжка трехсотлетнего закабаления татарами-монголами.
– Прошу прощения.
– Пока я смотрю, вызовите, пожалуйста, сюда такси.
Александр быстро достал фотоаппарат, привычно проверил его функции, сделал несколько снимков. Оставшись довольным, отдал продавцу.
– Оформляйте. И поторопитесь. У меня очень мало времени.
Отсчитав деньги, он вышел на улицу. У дверей магазина его ждала машина.
– На речной вокзал. И побыстрее. Только по дороге надо купить арбуз.

9
Подъезжая к теплоходу, он издали увидел у трапа Людмилу. Она нервно ходила по причалу.
– Девушка, вы не меня ждете?
– Слава тебе Господи! – произнесла она облегченно. – До отправки остается сорок минут. Если бы ты не приехал, я бы отсюда никуда не ушла. Так бы и ждала тебя до глубокой старости.
– Правда?
– Правда!..
– Молодые люди, вы долго внизу миловаться будете? Теплоход скоро отчаливает, – послышалось сверху.
Люда и Саша быстро поднялись по трапу.
– Все вопросы решил?
– Да. Это тебе, – он протянул красивую коробку.
– Что это?
– Новый фотоаппарат вместо твоей мыльницы.
– И неправда, у меня очень хороший фотоаппарат. Между прочим, 1115 долларов стоит. Его папе подарили после выполнения какого-то очень серьезного задания. А ты его хаешь.
– Хорошо. Не спорю. Тогда это – сказочно хороший фотоаппарат. И ты с ним будешь похожа не на умную Машу, а на мудрую Марию Ивановну, – Александр весело засмеялся.
– Далась тебе эта Маша. Скажи мне, пожалуйста, к чему эти все затраты? Деньги некуда девать? И сколько же стоит этот сказочно хороший фотоаппарат?
– 1116 долларов, – не моргнув соврал Александр.
– Если вас не затруднит, покажите мне кассовый чек.
– Извини. В магазине не было света, поэтому чек не дали. Я им поверил на слово. Да положи ты свой пакет на палубу. Посмотри, что я еще купил. Только помоги мне его достать.
– Ого, какой большущий арбуз! И сколько в нем?!
– Почти двадцать килограммов!
– Ничего себе! Дай я его понянчу.
Во время передачи арбуз выскальзывает из рук и летит на палубу. Чтобы поймать его, Александр со всего маху падает на колени и в каком-то невероятном прыжке ловит это чудо природы, катясь вместе с ним по раскаленной палубе.
– Браво! – рассмеялась Людмила. – Если бы наша футбольная сборная имела таких вратарей, то чемпионами мира мы были бы всегда.
Саша сел, положил арбуз между ног. Лицо выражало страдание. Он задрал порванную штанину. Его правое колено сильно распухло, приобрело синюшный оттенок. Он ощупал чашечку, попробовал согнуть и разогнуть ногу.
– Слава Богу, чашечка цела. А все остальное заживет. Сейчас сходим в медицинский пункт, все сделаем, и через 3–4 дня я буду козленком скакать вокруг тебя, – грустно улыбнулся он.
– Вот дура! – запричитала Людмила. – Это я во всем виновата, – и она зарыдала.
Слезы катились по ее пунцовым щекам, капая на раскаленный металл, тут же испаряясь.
– Люда, ты хочешь помочь моему горю только слезами?
– Нет, – закачала она головой.
– И это уже правильно! Вон видишь матроса? Держи, – он протянул пятьсот рублей. – Дашь их ему. Скажешь, чтоб помог отнести твои вещи в каюту, а потом пусть придет сюда, за мной, и поможет дойти до санчасти.

10
Дверь медицинского блока долго не открывали. Наконец вышел доктор в халате на голое тело.
– Что у вас? – спросил он недовольно.
– Понимаете, он поскользнулся и упал на колено.
– Вот расписание, – доктор, молодой человек лет тридцати, нервно хлопнул ладонью по двери, – где черным по белому написано, что амбулаторный прием начнется ровно через полтора часа. И примите совет на будущее: «Надо меньше пить!» Приходите в приемные часы. Непременно приму.
– Вот что, Эскулап!.. Место теплое нашел? Совесть потерял? В рай раньше времени попал? Я немедленно звоню помощнику командира. И дальше твоя карьера остановится на статистике в каком-нибудь оргметодотделе. Уж там в фирменном халатике на обнаженном теле не походишь. Открой дверь, пока я ее не выломал.
– Вы ответите за свои действия, гражданин. Я вам это обещаю…
– Ну где ты, Вольдемар? Ушел и пропал… Я, наверное, скучаю, – из соседнего помещения вышла не совсем трезвая, замотанная простынею блондинка. – А это еще кто? Они мне не нравятся. Выгони их!
– Пошла вон отсюда, стерва! – заорал корабельный доктор.
– Хорошо. Я сейчас оденусь и уйду. Но ты об этом еще пожалеешь.
– Присаживайтесь, – доктор указал Александру на кушетку. – Я на минуту.
Вскоре у него под халатом были надеты джинсы.
– Что случилось?
– Упал на колено. Начала развиваться внутрисуставная гематома. Надо откачать кровь.
– Вы медицинский работник?
– Да. Но это сейчас не так важно.
– Понимаете, с травмами и острой патологией мы отправляем на берег. Корабль только отошел. Я сейчас позвоню на мостик, спустят катер и доставят вас на берег. А уж там «Скорая помощь» отвезет вас в больницу.
– Так мне точно выходить или подождать?.. – в амбулатории вновь появилась блондинка. Она была уже в бриджах и майке.
– Выйдите. И как можно быстрее!
Та злобно вильнула задом и сильно хлопнула дверью.
– У вас какая здесь специальность? – спросил Александр.
– Терапевт.
– Ничего. Справимся. Я буду командовать, а вы делать. Надеюсь, шприцы и стерильные перчатки у вас есть? Корабль пусть идет своим курсом. Никого вызывать, а тем более везти, не нужно. Доктор вам поможет, – показал Саша на стоящую в стороне Людмилу. – Вас как зовут?
– Владимир. Владимир Сергеевич.
– Ну, Владимир Сергеевич, для начала хорошо помой руки. Потом принеси лоток, спирт, йод, лидокаин и ампулу гидрокортизона.
– А можно я медицинскую сестру вызову?
– Хорошо живешь! Сестра… И, наверное, санитарка есть?
– Да. Тоже есть.
– Замечательно! Зови свою сестру.
– Мария Алексеевна, – раздался приглушенный голос из соседней комнаты, – поднимитесь в медблок.
Не успела телефонная трубка занять свое законное место, как открылась дверь и вошла женщина лет пятидесяти.
– Что случилось, Владимир Сергеевич?
– Внутрисуставная гематома.
– На берег будем отправлять?
– Не хочет.
– Мало ли что он не хочет.
– Мария Алексеевна, – Александр умоляюще посмотрел на медицинскую сестру, – я сам военный хирург, знаю, что надо делать. И потом, уезжать мне никак нельзя.
– Хирург, говоришь? Давай посмотрим, что у тебя там. Ого! Где это тебя угораздило?
– Поскользнулся на палубе. Чашечка цела. Сто процентов. Если бы были сомнения, даже и не противился.
– Я сама шестнадцать лет в Московском окружном военном госпитале проработала операционной сестрой в травматологическом отделении. Так что с такой травмой очень даже знакома. Иди, ложись на стол. Брюки не забудь снять. Девушка, – обратилась она к Людмиле, – а вы что здесь делаете? Идите, подышите свежим воздухом. Минут через сорок мы его вам отдадим.
– Она тоже врач, Мария Алексеевна.
– Какой? – поинтересовалась та.
– Невропатолог, – гордо произнесла Людмила.
– Не обижайся, миленькая, но все равно придется выйти. Здесь молоточком махать не потребуется. Не хватает еще потом вас откачивать.
– Люда, правда, иди, погуляй. Видишь, какие здесь ребята опытные. Потом мне перевязки делать будешь. Хорошо? – Саша подмигнул ей.
Через час улыбающийся Александр с перемотанным коленом, волоча ногу, вышел из амбулатории. Люда сидела на корточках, прислонясь к переборке.
– Ну как ты? – бросилась она к нему. – Я тут вся как на иголках… Дернул меня черт попросить у тебя этот арбуз… Век себе этого не прощу. И экскурсии накрылись…
– Почему накрылись? Ты будешь ездить и мне потом вечерами рассказывать. А через три дня я к тебе присоединюсь. Послушай другое: я просто восхищен Марией Алексеевной, медицинской сестрой. Мне бы такую! Сделала все сама. Не руки – золото! А дамский угодник пребывал в роли статиста. Дай-подай!
– Давай я тебя под руку возьму.
– Ради этого я готов и второе колено повредить. Я сейчас – раненый матрос, а ты, Даша Севастопольская, тащишь меня по бастиону на сортировочную площадку, защищая от града пуль. Потом, выбившись из сил, бросаешь мое тело на землю. Я издаю стон. Ты встаешь на колени и гладишь меня по щеке. Подходит Пирогов Николай Иванович: «Кого ты мне еще приперла, Даша?». – «Это герой, Николай Иванович». – «Что же геройского он совершил?» – «Он спас арбуз!»…
– Не смешно!.. Вот только чем теперь я этого героя кормить буду? Обед давно прошел, а до ужина, – она взглянула на часы, – еще ой как долго!
– Вопрос выеденного яйца не стоит. Мы сейчас спустимся в каюту и все закажем. Предлагаю на ваше, сударыня, утверждение самое простое и доступное меню: жареная молодая картошка с укропом, цыплята табака. По два на брата. Огурчики, можно малосольные. Естественно, помидорчики. И виновник нашего торжества, арбуз, тоже пойдет в дело! Учитывая наше сегодняшнее стрессовое состояние, грамм по 100–150 коньячку явно не повредит. А еще у меня есть кофе, который ты никогда не пила. Между прочим, он самый дорогой в мире и произрастает на трех островах: Яве, Суматре и Сулавеси. А называется «Kopi Luwak». Один килограмм стоит свыше тысячи долларов.
– Это когда зернышки проходят через пальмового зверька циветта?
– Совершенно верно. Хотел удивить, а удивился сам. Куда ты меня ведешь? Моя каюта совсем в другой стороне.
– Послушайте, больной! За вами нужен постоянный уход. Поэтому лазарет перенесен в мою каюту. Возражения не принимаются! Еще вопросы к докладчику будут?
– Вопросов нет! Слушаюсь и повинуюсь! Но мне надо привести себя в божеский вид. Брюки порваны, грязный…
– Все поправимо. Ты дашь мне ключ, скажешь, где что взять… А привести себя в порядок можно и у меня.
– Деловое предложение. И главное, осмысленное.
– Вот и славно! Стороны пришли к общему консенсусу, как говорил глупый Горбачев, считая себя очень умным.
Они вошли в чистую и опрятную каюту Люды. Около двери аккуратно лежали свертки и пакеты, ждущие своих хозяев. Злополучный арбуз покоился на холодильнике, а пакет с книгами лежал на полу у изголовья кровати.
Пока Людмила ходила за шортами, майкой, тапочками и всем остальным, Александр освоился и даже успел заказать в ресторане ужин. Когда она вернулась, все уже дымилось на столе.
– Это сон? Или снова я что-то грандиозное пропустила? Ты ходил в ресторан?
– Я летал туда, – Саша довольно заулыбался.
– А крылья?..
– «А вместо крыльев – пламенный мотор!..»
– Вот все, что ты просил. Иди в ванну, мойся, переодевайся, а я посмотрю, наконец, что в этом пакете. Только ногу не мочи.
– Спасибо, доктор. Что бы я без вас делал?
– По всей видимости, стоял на палубе и курил.
– Скорее всего, что так и было бы.
Когда он возвратился, Люда в коротеньком халатике, поджав под себя ноги, с интересом рассматривала альбомы и книги, купленные Александром.
– Если я резидент, то ты волшебник! Давай из этого дорогущего фотоаппарата я первым тебя сниму, а потом буду корить как расточителя денежных средств.
– Если тебе ничего не понравилось, придется все выбросить за борт.
– За борт, конечно, не надо, но и таких подарков тоже больше делать не надо. Пожалуйста, Сашенька, прошу тебя.
– Раз слов нет, значит, угодил. На этом и порешили. А книги мне тоже жутко хочется посмотреть. Но это потом. Сейчас…
– Саша, я не могу понять, откуда продавщица могла меня знать? Главное: «Передай Люде…». И тебя назвала по имени. Как-то все это странно, запутанно… Мистика какая-то!
– Я сам ничего не понимаю. Давай начнем гадать, а еда пусть стынет.
– Ой, про еду я совсем забыла. Извини. Ты у меня голоден! Значит, правду говорят, что все бабы дуры. Ты разливай, а я на мгновение в душ.

11
– Ну! – она искрилась капельками стекающей с ее волос воды и была обворожительно хороша. У Александра от увиденного пересохло в горле. – На правах хозяйки хочу сказать… – она на мгновение задумалась. – Нет, собьюсь… За тебя, Саша! Будь всегда здоров! – она чокнулась и одним махом выпила содержимое рюмки.
– Очень лихо! По-гусарски! Закусывай быстренько, а то опьянеешь.
Ели они долго, молча и с аппетитом. Видно, голод и правда не был теткой.
– Однако вкусно, – Александр откинулся, потянулся за сигаретами. – Людочка, я с твоего позволения закурю.
– Саша, а ты был женат? – неожиданно спросила Людмила.
– Нет.
– Почему?
– Не поверишь, – засмеялся он, – некогда было. Учеба, практика, работа над диссертацией…
– Ну а хотя бы девушка у тебя была?
– Не без этого. Я, в конце концов, не монах. Но все это кратковременно, без клятв в вечной любви. А вот вчера было ровно год, как не стало моей любимой женщины. Я познакомился с ней в алжирском госпитале. Она тоже работала хирургом. Капитан. Звали ее Жаклин Реймер. Француженка. Она на два года была старше меня. Мы с ней очень быстро сошлись характерами. И общая работа, и общие интересы… Ты знаешь, мы понимали друг друга с полуслова. Вместе трудились, вместе отдыхали… И вообще всегда были вместе, – Саша снова закурил, разлил по рюмкам коньяк. – Давай помянем ее.
Они выпили. Александр взял в рот ломтик лимона и долго жевал его.
– Как-то в госпиталь привезли раненых. Много раненых. И у каждого свое. Мы взяли двух офицеров. У одного пробито легкое. Пуля прошла навылет. А у второго – осколочное ранение левой голени. Фрагмент конечности просто держался на одной коже. Я стал оперировать раненого в грудную клетку, а она пошла на ампутацию. Как так вышло, не могу понять… Скорее всего от профессиональной расхлябанности. Такое, к несчастью, бывает. И довольно часто. Из-за нее она и пострадала. Короче, распиливая кость, ее рука соскальзывает и натыкается на заостренный осколок. Здесь бы надо остановиться, промыть рану, хорошо ее обработать… Она же лишь прижгла йодом и завершила операцию. Как выяснилось позже, раненый два года назад перенес гемолитическую желтуху и вдобавок болел СПИДом. Когда Жаклин узнала об этом, она заперлась у себя в комнате, никого не пускала, два дня пила, а потом… застрелилась.
Александр вытер глаза, поднес графин ко рту и выпил все его содержимое.
– Извини, Люда. Мне надо побыть одному. Пойду я.
– Конечно, Саша, иди. Я все прекрасно понимаю, – она тоже шмыгнула носом и приложила салфетку к глазам. – Я тебя провожу.
– Не надо.
Он поднялся и, сильно хромая, пошел к выходу.
– Саша, а можно я завтра тебя навещу?
– Ну, конечно, можно. Только не бери все так близко к сердцу. Мне просто сейчас очень тяжело. Рана на сердце должна зажить. А эта рана очень и очень глубокая. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Сашенька.
Когда дверь каюты закрылась, Людмила упала на койку и зарыдала.
Ночь спала плохо. Снились какие-то кошмары. И лишь под утро сон сморил ее.

12
Проснулась Людмила от объявления по трансляции о красоте столицы Татарии и о приглашении всех на экскурсию по Казани. Времени на сборы не было. Наскоро умывшись, она во весь дух бросилась в каюту Саши. На дверях висела записка: «Я ушел в санчасть. Чувствую себя хорошо. Встретимся после экскурсии. И чтобы все-все запомнила. Я желаю подробно узнать про Казанское ханство и Казанский Кремль, о взятии Казани Иваном Грозным и про осаду Емельяном Пугачевым, о мечети Кул Шариф… И, наконец, почему Казанский собор находится в Санкт-Петербурге, а не в Казани. Целую, Саша».
Людмила улыбнулась, прижала губы к записке, оставив на ней след от помады, и стремительно полетела к себе. Схватив камеру, фотоаппарат, пакет для брата, Люда стремительно направилась к трапу. Телефон как назло оказался разряженным.
Сойдя на берег, она очутилась в объятьях высокого молодого человека с букетом белых роз.
– Русик, братишка! – заверещала она, болтая в воздухе ногами и целуя парня в щеку, – ты совсем обалдел! В тебе силы, как у племенного быка, отпусти немедленно, раздавишь.
– Людка, красота моя неописуемая, поздравляю с наивысшим образованием! – захохотал Руслан. – Это тебе, – протянул он букет, снова целуя ее. – Поехали ко мне. Машина ждет.
– Русланчик, я хочу посмотреть город. Вон уже и в автобусы приглашают. Поехали со мной. По дороге и поговорим.
– Согласен, – он обнял сестру за плечи, и автобус поглотил их.
Александр в это время стоял на палубе и лицезрел происходящее. Внутри его все сжалось, защемило в груди. Он проворно спустился в каюту, собрал вещи. Перекурив, вызвал горничную.
– Девушка, примите номер. Я выхожу. Найдите, кто поможет мне вынести вещи. И еще, вызовите такси к трапу. Это вам за хорошую работу, – и протянул ей пять тысяч рублей.
– Вам что, у нас не понравилось? Может быть…
– Не волнуйтесь, все было просто великолепно! Никаких претензий. Просто обстоятельства сложились таким образом, что мне надо срочно уехать.
– Как же так! Такие деньжищи потратили…
– Не в деньгах счастье, девушка. Давайте не будем плакаться. Сделайте быстренько все, что я попросил.
Через час Александр был в аэропорту.

13
Людмила вернулась с экскурсии к ужину. Быстро положив вещи и переодевшись, она поспешила к Александру. Дверь была открыта. В каюте жужжал пылесос.
– Здравствуйте. А где Саша?
– Кто?
– Саша. Он живет здесь.
– Нет, девушка. Здесь уже никто не живет.
– Как?.. Но только вчера… Сегодня…
– Он выехал отсюда днем.
– Как выехал?.. Куда? Зачем? И ничего не сказал… Он не оставлял никакой записки? – Людмила была вся в нервном напряжении. – Да что случилось, в конце концов?!
– Кроме горы окурков, здесь больше ничего не было. А вы узнайте в рубке дежурного. Там сведения наверняка есть.
Люда резво понеслась на ют корабля, который в это время отходил от причала, поэтому на все ее просьбы никто не реагировал. Наконец теплоход лег на заданный курс.
– Что вы, девушка, хотите?
– Сегодня с корабля кто-то выезжал?
– Не знаю. Я недавно заступил на дежурство. Сейчас посмотрим вахтенный журнал. А что такое? Пропало что-нибудь?
– Нет. Все на месте. Мне просто нужны его данные, фамилия и так далее.
– Извините, но таких сведений мы не даем.
– Почему?
– Не положено.
Людмила понуро побрела к себе в каюту.
«Что случилось? Почему не предупредил?..» – напряженно думала она.
И тут ее осенило: он видел ее встречу с Русланом! Точно видел… Эти розы, поцелуи… Дурачок! Какой дурачок!.. Неужели нельзя было дождаться моего возвращения. Все бы выяснилось само собой.
Мир вдруг стал унылым и неинтересным.
Вначале она хотела сойти в следующем порту. Но поразмыслив, приняла решение пройти это путешествие до конца. И потом, где она будет его искать? Ведь поехать он мог в любую сторону. А возвращаться домой?.. Что скажет родителям?.. Влюбилась, а он сошел…
Наревевшись как белуга, далеко за полночь у нее родился гениальный план, который она в дальнейшем собиралась претворить в жизнь. И сразу успокоившись, она глубоко и безмятежно вздохнула, повернулась на бок и спокойно заснула.



14
Экскурсии проходили безрадостно, без желаемого задора и интереса, хотя впечатлений было более чем достаточно. Вечерами она просматривала фотографии, книги обо всех городах, где была, вспоминала встречи с Сашей, о котором знала только имя. Какой же все-таки надо быть глупой, чтоб не спросить фамилию и телефон…

15
Домой Людмила вернулась немного удрученной, но полной впечатлений от поездки и увиденного, с огромным ящиком книг и сувениров. За ужином она без умолку рассказывала обо всех городах, посещенных ею, интересных случаях, происшедших на теплоходе… И только о встрече с Сашей она не произнесла ни слова.
– Дочка, – обратилась мать, – какая-то ты вся напряженная, неестественная… У тебя все в порядке?
– Все нормально, мама. Устала немного. День-два – и буду как огурчик.
– Что Руслан?!
– Выглядит очень хорошо. Домой к нему не поехала. Хотелось посмотреть Казань, Кремль… Экскурсия – просто фантастическая! Руся всем передал привет. Поблагодарил за подарок. Хотел всучить какой-то пакет, но я категорически отказалась. И так как дура с этими баулами и коробками. В следующий раз никогда больше ничего не возьму. Одна морока. В Волгограде из-за меня на полчаса задержали экскурсию. Видите ли, Семен Петрович проспал. Кто этот Семен Петрович, понятия не имею. Взял и даже не поблагодарил. А об извинении за свое опоздание и говорить не приходится.
– Миша, – обратилась мать к отцу, – это не тот Кузьменко?..
– Он самый.
– От него и не такое можно ожидать… Но… Величина!..
– Мне все равно, кто он. Главное, что человеческого в нем я ничего не увидела.
– Люша, я заметил у тебя новый фотоаппарат, – отец разлил по рюмкам домашнюю наливку. – Что, мой сломался?
– Нет, пап, работает, – густая краска покрыла ее лицо.
– Купила?
– Подарили.
– А ты хоть знаешь, сколько он стоит?
– Думаю, что много.
– Да не много, а очень много.
– Я с тобой, папа, хотела поговорить по этому поводу… Но позже.
– А сейчас нельзя? Или этого мать не должна знать? Может, тут криминалом попахивает или еще чем-то нехорошим? – спросил он грозно.
– Папа! Как только ты мог подумать такое?
– А что я мог подумать? Дочери дарят фотоаппарат почти за четыре тысячи долларов!..
– За сколько? – искренне удивилась Люда.
– За сколько слышала.

16
Людмила, перескакивая с одного места на другое, краснея и бледнея, рассказала родителям все, начиная от первого дня и до последнего.
– Я же не знала, что он видел нашу встречу с Русланом… Розы, поцелуи, обнимания…
– А ты не могла предупредить человека, что встречаешься с братом?
– Если могла, предупредила бы. У меня напрочь все отшибло, когда он рассказал обо всем, что случилось с этой женщиной. А потом Саша ушел, сказав, что надо побыть одному.
– Да-а-а, история... Столько перенести и остаться человеком… – отец поднялся, взял в коридоре сигареты, закурил и снова разлил наливку по рюмкам.
Выпили молча.
– И что ты намерена делать? – спросила мать.
– Я хочу его найти и все объяснить.
– Ты вообще-то понимаешь, что говоришь? В Москве, даже не в Москве, а пригороде, найти человека?.. Кроме имени, ничего не знаешь… Смешно даже. Ни в милицию, ни в комендатуру…
– Папа, пожалуйста, тебе это сделать по своим каналам очень просто. Данных хоть отбавляй. Есть имя, звание, род войск, профессия, кандидат медицинских наук… Из заграничной командировки прибыл и буквально около месяца назад назначен старшим ординатором в подмосковный госпиталь. Папочка, милый, помоги. Я люблю его! И знаю, что ему я тоже неравнодушна. Век за тебя буду Богу молиться, – она упала перед ним на колени и зарыдала.
– Встань немедленно. Ишь что придумала…
– Не встану, – слезы градом катились из ее глаз.
– Миша, может, и правда можно что-то сделать? Попробуй, – тоже взмолилась жена.
Он крякнул, налил себе полный стакан и выпил. Долго жевал хлеб, посыпанный солью.
– Попробовать можно. Но обещать ничего не могу.
– Спасибо, папочка, – Людмила повисла на его шее и принялась целовать, размазывая слезы по его щекам.
– Люша, если ты сейчас меня задушишь, то тогда я тебе точно ничем помочь не смогу.

17
Через четыре дня отец приехал со службы необычно рано и в приподнятом настроении. Долго переодевался. Жена и дочь стояли, скрестив на груди руки, высказывая своим видом явное нетерпение. Но он не спешил. Достав из холодильника бутылку «Нарзана», с жадностью выпил ее и, сев в кресло, закурил.
– Миша, ты долго собираешься испытывать наше терпение? Может, хватит?.. – жена подошла, забрала сигарету и раздавила ее в пепельнице.
– Девочки, есть две новости. Одна хорошая, другая еще лучше. С какой начать?
– Та, что лучше, – дрожащим голосом простонала Людмила.
– Мне дали отпуск. Через неделю, Света, – повернулся он к жене, – едем в сочинский санаторий. Билеты заказаны. Тебе остается только собрать вещи.
– Папа, а вторая новость какая? – не выдержала Людмила.
– Президент подписал указ о награждении меня орденом Нахимова, – он снова взял сигарету и закурил.
– И это все? – Людмила собралась уходить к себе в комнату.
– Почему все? И вовсе не все.
– К нам придут сегодня гости?
– С чего ты взяла?
– Вид у тебя уж очень праздничный.
– А ты не рада за отца?
– Очень рада, – печально ответила дочь. – Я пойду к себе, музыку послушаю.
– Так тебе что, не нужны данные о твоем принце?
– Ты принес? – ее глаза засияли. – Какой же ты все-таки… Давай быстрее!
– А твой капитан – настоящий мужик! Два ордена имеет, – отец подошел к шкафу, открыл его, стал шарить по карманам рубашки.
– Папа, при чем тут ордена? Ну, не томи уже, давай свою записку.
– Держи, – протянул он ей аккуратно свернутый лист бумаги.
Людмила обхватила отца руками за шею и крепко поцеловала.
– Я тебя очень сильно люблю, – прошептала она ему на ухо.
– Сильнее, чем маму? – тоже шепотом спросил он.
– Да, – моргнула она глазами.
– Умница! Это по-нашему!
Мать стояла в стороне и, счастливо улыбаясь, смотрела на эту идиллию.
– Люша, – остановил он дочь уже в дверях, – на обратной стороне листа адрес, где он живет в общежитии. Неделю назад как туда въехал. Дай мужику хоть немного привести в порядок свое логово. На службу выходит через двадцать шесть дней.
– А вот и не дам! Утром рано и поеду! – она радостно обернулась вокруг себя и захлопнула дверь.
– Молодец! Судьбу надо крепко за яйца держать.
– Миша, вроде бы солидным человеком стал, а нет-нет да и лезет из тебя флотское прошлое.
– Разве я неправильно сказал? Помню, как начинал я на эсминце «Благородный»…
– Ой, не вдавайся в воспоминания… Я тоже помню, как ты безвылазно сидел на этом корабле, а я с Русланом на руках кочевала с квартиры на квартиру. А потом Людмила родилась… Но сказал правильно. Крепко надо эту судьбу держать. До синевы в пальцах…

18
Проснувшееся утро гомонило щебетом оголтелых птиц. Людмила медленно приближалась к указанному ей старушкой дому. Поднявшись на четвертый этаж, она пошла по длинному коридору и остановилась перед дверью с номером 417. Дверь была открыта. Из комнаты лилась мелодичная арабская музыка. Люда постучала. Никто не ответил. Тогда она тихонечко вошла. На стремянке, лицом к окну, стоял Александр и покрывал потолок нежно-голубой эмульсионной краской. В углу лежали аккуратно сложенные обои, клей, краска и что-то еще. Стены были ободраны и тщательно выровнены.
– Извините, мне нужен Агеев Александр Викторович. Я из ЖЭКа. Прислали вам помочь.
– Я никого не вызывал. И помощи ни у кого не просил, – он повернул голову. На мгновение его лицо выразило растерянность.
– Люда? Ты? Откуда? И как… – он быстро спустился, вытер руки и буквально подлетел к ней, секунду постоял, вглядываясь в глаза, потом обнял и крепко прижал к себе. – Прости. Какой же я ненормальный… Только через две недели вспомнил о том, что ты говорила про брата, который живет в Казани. Я примчался на Речной вокзал, а теплоход уже пришел три часа назад. Сведения о пассажирах администрация не дает ни под каким видом. Даже за большие деньги. Но я все равно бы тебя нашел! Потратил годы, но нашел.
– Я люблю тебя, Саша, – хрипло произнесла Люда и, положив голову на его плечо, заплакала. Да так громко, что в комнату стали заглядывать соседи.
– У вас что-то случилось? – спрашивали они.
– Нет-нет, все в порядке. Просто мы решили пожениться и таким образом расстаемся с холостой жизнью.
– Тогда счастья вам и любви! И деток… Здоровых и умных!


Миг счастья

1
Михаил зашел в троллейбус на конечной остановке. В салоне сидело три человека, но он встал у окна на задней площадке и скучно смотрел то в окно, то на пассажиров, что заходили и выходили. По мере движения троллейбус заполнялся, становилось жарко. Он снял с головы фуражку, вытер лоб. Его стройная фигура идеально гармонировала с военно-морской формой. Он не был красавцем, но специально сшитые слегка расклешенные брюки и кремовая, чуть приталенная, рубашка положительно выделяли его из общей массы. Женщины легко им обольщались, дарили себя и многое прощали.
У кинотеатра «Пионер» его внимание привлекла вошедшая в среднюю дверь белокурая женщина в элегантном темно-синем платье в мелкий белый горошек. Небольшая полнота ее абсолютно не портила, а даже наоборот – придавала определенный шарм.
– Наташа, счастливо! Доедешь – позвони! – прокричала ей с остановки подруга.
Войдя, она моментально оценила всех ехавших пассажиров, на долю секунды задержав взгляд на Михаиле, и встала так, чтобы он видел все ее достоинства. В голове офицера сразу зародился к ней интерес, и он принялся рассматривать незнакомку.
На вид ей было лет тридцать, не больше. В этом возрасте женщины знают себе цену, умеют выделять достоинства и скрывать недостатки, производить эффект и очаровывать.
Михаил не спешил. Он наверняка знал, чем все должно закончиться.
Ее распущенные до лопаток волосы были светлые от рождения.
«Блондинка. Наверняка не блещет умом. Не люблю глупых женщин, – огорченно подумал он. – Но все остальное восхитительно!»
Он изучающе разглядывал ее. Длинная челка скрывала слегка большой лоб. Брови, выщипанные дугой, придавали лицу изумление и задумчивость. Закругленные вверх ресницы и подведенные голубой тушью глаза подчеркивали глубину ее темных глаз. Щеки покрывал легкий румянец, а на пухлые губки нанесена розовая перламутровая помада. В ушах виднелись серьги с сиреневым камушком. «Вероятно, аметист», – предположил Михаил.
Подбородок делила небольшая ямочка, свидетельствующая о страсти оной дамочки. На короткой шейке покоилась мелкая золотая цепочка, а в ложбинке мягких грудей лежал крестик.
Наташа прекрасно понимала, что произвела должный эффект на симпатичного морского офицера, отчего взволнованно дышала, высоко поднимая грудь.
Михаил начал медленно продвигаться к ней, протискиваясь сквозь плотно стоящих пассажиров.
– Наташа, извините, пожалуйста, я бы мог вам помочь держать пакет.
Ее щеки мгновенно покрылись естественным румянцем.
– Спасибо, но он не тяжелый. А откуда вы знаете мое имя?
– Просто от природы я обладаю уникальным даром предвидения и пророчества.
– Да? – чарующе улыбнулась она, показывая белизну своих зубов и пронзая Михаила своим жгущим взглядом. – Вы опасный человек!
– Не больше, чем солнечный зайчик. Скажите, где сейчас можно вкусно поесть?
– Вкусно? Наверное, в ресторане, но там невероятно дорого. Или у вас много денег?
– Вот с деньгами как раз напряженка. Где вы видели офицера, имеющего много денег? Гений должен быть нищ, – улыбнулся Михаил и слегка прижался к Наталье, ощутив дрожь в ее теле.
– А вы гений? – снова засмеялась она.
– Безусловно!
– И куда же гений едет?
– Куда глаза глядят.
– А куда они глядят?
– На вас!
– Это правильный ответ. А где вы живете?
– Вы будете приятно удивлены. Я обитаю на голубой планете Земля. И заявляю со стопроцентной уверенностью: именно мой предок взял в руки палку и ею сбил банан с дерева.
– Я начинаю гордиться вашей родословной. А Земля – это далеко?
– Смотря от чего вести отсчет.
– Хотя бы от Солнца. Надо же мне как-то сориентироваться.
– От Солнца мы находимся на расстоянии сто пятьдесят миллионов километров.
– Всего лишь? А какие еще ориентиры есть? – улыбнулась она.
– Ну, если вам это что-нибудь скажет, то от нас до Марса двести двадцать пять миллионов километров, а, к примеру, до Венеры…
– Оно изменчиво и колеблется от тридцати восьми до двухсот шестидесяти одного миллиона километров? А до спутника Луна – около четырехсот тысяч километров? Да? Теперь я знаю, где вы живете, Миша.
Михаил смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
Наташа весело рассмеялась:
 – Не огорчайтесь сильно, просто я работаю в обсерватории.
– Я еще хотел сказать, – задумчиво произнес он, – что тело человека на семьдесят процентов состоит из воды…
– …и двадцати четырех процентов органических веществ и шести неорганических...
– Я поражен и восхищен…
– В этом приподнятом настроении я оставляю вас. Мне надо выходить.
– Вы знаете, мне тоже.
Михаил быстро спрыгнул со ступенек и учтиво подал даме руку.
– Благодарю вас, славный представитель планеты Земля. У нас такое почти не практикуется. Здесь живут несчастные люди-дикари.
Веселый ветерок бесцеремонно резвился Наташиным платьем. Видя это, в жилах офицера закипала кровь.
– Честно говоря, я вовсе не ожидал такого поворота событий, –проговорил Михаил. – Я считал, что только на флоте служат люди с паранормальными способностями. А тут… Должен признаться, когда вы вошли в троллейбус и я взглянул на ваши белокурые волосы, то поддался укоренившемуся мнению, что все блондинки дуры… Извините, пожалуйста. А тут я сам оказался полным дураком. Теперь воочию убедился, что передо мной стоит человек, обладающий недюжинным умом и сообразительностью, – он быстро наклонился и поцеловал Наталью в губы.
По времени поцелуй не походил на дружеский, а скорее наоборот.
– Как вкусно, – сказал он, прерывисто дыша. – Хочу повторить.
– Ты что, опозорить меня хочешь? Только не здесь.
– Тогда срочно туда, где мир теряет свои реалии, а эмоции затмевают разум! Но вначале пойдем, зайдем в супермаркет.
– Зачем? Дома все есть. Что ты хочешь купить?
– Шампанское, коньяк, торт, пельмени…
– Ты алкоголик?
– Абсолютно нет. Конечно, я выпиваю, но пить не люблю. Жить надо в реальном мире, а не во сне. Так много есть других интересных вещей. Например, я отдаю предпочтение путешествию. Знать свою историю и потрогать ее руками… Потом, от чрезмерного употребления горячительных напитков я сильно болею. А это – очень плохо. Я и без алкоголя веселый. А вот после нашего поцелуя стал пьяным.
– Тогда зачем коньяк?
– Хотел угостить тебя коктейлем «Бурый медведь».
– Не люблю смешанные напитки. Возьми, если хочешь, хорошее красное вино.
– Только покажешь какое. Я вино не пью, у меня от него желудок болит.
– А от коньяка?
– От коньяка не болит.
– Берешь красное вино, а дома у меня в баре, наверное, уже с полгода, стоит полбутылки коньяка. Тебе столько хватит?
– Вполне.
– Вместо торта предлагаю взять эклеры. Покупные пельмени не ем. Будет желание, я тебе налеплю домашних и приглашу.
– Договорились.
– А на ужин приготовлю
тебе отбивную с жареной картошкой. Я сегодня на рынке купила свежее мясо. Как знала, что тебя встречу. Меню утверждается?
– Целиком и полностью.
– Вот и отлично!

2
Вскоре они поднялись на четвертый этаж. Двухкомнатная квартира выглядела скромно, но уютно. Казалось, что в ней нет ничего лишнего. Она не давила роскошью, напыщенностью и безвкусицей. Но в ней чувствовалась рука хозяйки. Все производило впечатление раскидистого дерева в пустыне, где путник может отдохнуть, поесть и попить воды.
– Миша, я пошла на кухню, а ты займи себя сам. Включи телевизор, музыку послушай или книгу почитай…
– Я хочу помочь тебе. А потом, во мне как заноза сидит один вопрос. Я забыл об этом, но сейчас вспомнил. Откуда ты знаешь мое имя?
Миша даже не заметил, когда Наташа успела переодеться в миниатюрный цветастый халатик.
– Очень просто. Почти так же, как ты узнал мое. Это Света, провожая, назвала меня по имени, а ты услышал. Так? У тебя же на левой кисти выколота буква «М». Митрофан, Матвей, Модест, Моисей явно не подходят тебе, а вот Михаил – в самый раз.
– Боже, как тривиально!
– А ты говоришь… Снимай рубашку, надевай передник и почисти картошку, а я займусь мясом. Потом порежу салат. Чтоб мне не было скучно, ты должен рассказать что-то интересное. Можно и лучше о себе. Надо знать, кто у тебя в гостях. Вдруг бандит, – засмеялась она.
– Если честно, в моей биографии очень мало светлых мгновений, а вот серых красок хоть отбавляй. Родился я в Севастополе. Мой отец, курсант Военно-морского училища имени М. И. Фрунзе, в это время проходил стажировку на большом противолодочном корабле «Отважный». 30 августа 1974 года корабль вышел выполнять учебные стрельбы. В этот день я и родился семимесячным. В сорока километрах от Севастополя на корабле взорвался ракетный погреб, потом прогремело еще несколько взрывов. И как итог – корабль затонул. Погибло 24 человека – девятнадцать моряков и пять курсантов, одним из которых был мой отец. Мама как узнала, сошла с ума, впала в жесткую депрессию, хотела покончить с собой. Но бабушка ей это сделать не дала. В роддоме ей произвели операцию, кесарево сечение, и отвезли в психиатрическую больницу, откуда она больше не вышла, так и жила в своем мире, ничего и никого не узнавая… А через девять лет ее не стало.
– Боже, какое горе! – всхлипнула Наталья.
– Воспитывала меня бабушка. А после восьмого класса меня как сына героя приняли в Нахимовское училище в Ленинграде. После его окончания я пошел учиться в Военно-морское училище имени А. С. Попова. После него меня распределили в Севастополь, на крейсер командиром группы. А через четыре месяца с мачты срывается моряк из моего подразделения и разбивается насмерть. Вины моей в этом не было никакой. Но… если виновного нельзя найти, его назначают. Меня со всеми мыслимыми и немыслимыми наказаниями отправили служить в учебный отряд. Так карьера, только-только начавшись, прекратила свое существование.
– Миша, а ты тогда был женат?
– Нет, я потом женился. Но это мое новое падение. Между прочим, картошку я почистил. Наташа, если ты не против, я пожарю ее с луком. Это вкусно, и запаха лука слышно не будет. Но для этого мне потребуется полстакана молока.
– Возьми сам в холодильнике, а то у меня руки в мясе. А лук под мойкой. Дверку открой, он слева, в ведерке.
– Начал я служить в учебном отряде. И все вроде бы шло хорошо и удачно. Женился, дочь родилась, стал заместителем командира… Но шлейф прошлой службы, как хвост у кометы, тянется за мной до сих пор. Нет-нет да и напомнит кто-то…
От жарившегося на сковороде мяса исходил умопомрачительный запах. Жарилась и картошка.
Наташа, помыв руки, принялась резать овощи.
– Натали, я тебе не надоел со своими воспоминаниями?
– Нет, что ты! Продолжай. Очень грустно и печально это слушать… Сколько же ты пережил за свою короткую жизнь!..
– А пять лет назад я отправил свою жену в санаторий, в Геленджик, подлечить сердечные проблемы. Там она нашла и полюбила подводника, уехав с ним на Север и забрав дочь. А чтобы все выглядело красиво, написала в партийные органы, что я пьяница и бабник и что с таким она жить больше не может. Хорошо, что замполит был соседом и оказался порядочным человеком. Он не дал меня сожрать всей этой партийной своре. Но меня перевели в Николаев на должность помощника начальника штаба. И вот уже два года как я обитаю здесь.
– А где живешь?
– В общежитии семейного типа, на улице Садовой.
– А куда ехал?
– Тебя искал.
– Не обманывай!
– Честно.
– Нашел?
– Так точно!
– А если правда?
– Сегодня отпросился со службы и поехал проводить в последний путь товарища. Прощался с прахом хорошего человека. Много было пафосных слов, но за поминальным столом после второй рюмки его забыли. Это печально и грустно. Неужели и с нами будет так же? Я не хочу, чтобы, к примеру, наша с тобой встреча канула в Лету.
– А что с ним случилось? Кто он?
– Главный инженер завода. Сердце. И произошло прямо на совещании. Раз – и все. Об одном Бога прошу, чтоб и он мне дал такую смерть. Не хочу ни для кого быть обузой. Не хочу, чтобы кто-то желал мне смерти и с нетерпением ждал ее.
– Миша, не говори так, иначе я заплачу. Так куда ты ехал?
– В гости к нашему доктору. Давно звал меня. Хотели посидеть, пиво попить с таранечкой… Надо же девать себя куда-то. Телевизор не люблю, а вот книги… Он живет в двух остановках от тебя. Хороший мужик, веселый, добрый, общительный. Любит жизнь и женщин!.. Наши с ним судьбы чем-то похожи. Он тоже в свое время хлебнул горя, но остался человеком. Знаешь, – Михаил сжал ладонь в кулак и потряс им, – неунывающий жизнелюб… Никогда не продаст... И поговорить любит, хлебом не корми. Уважаю таких!
– Ты меня с ним познакомишь?
– Обязательно.
– А что ты, Миша, читаешь?
– Кроме мемуарной литературы, политической, фантастики и детективов, все. Люблю классику, историю. Даже иногда сам балуюсь, стихи пишу, когда Муза приходит.
– А Муза часто приходит? – хитро спросила Наташа.
– Не часто, но бывает.
– Как интересно! Почитай мне что-нибудь.
– Если можно, не сейчас.
– Хорошо, в следующий раз. Миша, вот так и живешь сам? Больше не женился? Так любишь жену?
– Нет… Я стал очень придирчив. То женщина не нравится, то что-то другое…
– Что не понравилось во мне? Только без утайки.
– Пока претензий нет.
– Если сказал правду, то очень хорошо.
– А ты одна или?..
– Одна. Вот уже полтора года. А прожили с мужем шесть лет. Не было детей. Он обвинял меня, стал пить, гулять, даже пару раз ударил, – Наташа надолго задумалась. Было видно, что это ей вспоминать неприятно. – А когда пошли и проверились, оказалось – у меня все в этом отношении в порядке, а у него малоподвижные сперматозоиды и детей иметь не может. Тут он сорвался с катушек полностью. Я подала на развод. Оставив все, уехал куда-то на Север. С тех пор о нем ни слуху, ни духу. Мишенька, тебе не кажется, что твоя картошка начинает сгорать? – засмеялась Наташа.
– Ой, – бросился к плите Михаил, – я совсем забыл, – он вылил в сковороду молоко, посолил, перемешал и накрыл крышкой. – Не переживай, будет вкусно!
– Попробую. Такого блюда точно никогда не ела. Мишенька, ты здесь заканчивай, а я пойду в зале накрою стол. Свой кулинарный шедевр туда прямо в сковородке неси. Подставочка на стенке висит.
Михаил присел на табурет. Сейчас ему было легко, просто и по-домашнему спокойно. Отсутствовала чопорность, напыщенность, зазубренность пошлых фраз, фальшивая радость и притворная игра в любовь. Это он проходил много раз. Но такого чувства, как сейчас, никогда не испытывал.
«Наверное, я устал, – подумал он. – Перекати-поле. Все есть, и ничего нет. Рассказывал про жизнь во сне… А сам не живу, а существую. Оглянуться страшно. Сзади – ничего, да и впереди тоже, – мысли Михаила перелетали с одного на другое. – Уже тридцать два, завтра тридцать три, послезавтра… И ты один. Вокруг – пустота. Воды некому будет подать…»
Ему стало жалко себя до слез, захотелось тишины, покоя, уюта и семейного тепла. И чтоб тебя встречали после работы, а утром будили и из окна махали рукой…
– Мишенька, ты там не уснул? – послышался голос Наташи из зала.
Он потряс головой, отгоняя роившиеся мысли.
– Иду, – хрипло ответил он.
Михаил вошел в зал. В комнате был полумрак. По краям стола возвышались два подсвечника с зажженными свечами, освещая сервированный стол. В комнате тихо играла легкая саксофонная музыка. В темном длинном платье и туфлях на высоком каблуке, с ниткой мелкого жемчуга на груди, источая умопомрачительный, чарующий запах духов, склонившись над столом, стояла Наташа. Было что-то еще невидимое, прелестное, пленительное и домашнее, что Михаил не мог разобрать. В душе и сердце сделалось легко и спокойно, как бывало в раннем-раннем детстве, когда приходила бабушка, целовала его и тихо говорила: «Поворачивайся, сыночек, к стеночке и спи», подтыкала одеяло, опять целовала. И ты сладко засыпал, улыбаясь, а глазки щипали слезы радости и счастья.
Михаил застыл в дверях как вкопанный, со сковородкой в руках и в переднике. Он не мог произнести ни слова. И вся жизнь, горькая, злая, жестокая, в одно мгновенье промелькнула перед глазами, жизнь, которая сделала его прочнее стали, научила бить по зубам, кроша челюсти врагов, рвать их в клочья, пробивать толстенные стены… И вдруг вся эта нагроможденная защита взяла и рухнула словно карточный домик. И казалось, что сейчас он стоит голый перед всем миром, а этот мир глумится над ним и насмехается. К его глазам неожиданно подступили слезы, и он, как маленький мальчик, упал на колени и зарыдал, уронив голову на пол.
Наташа, ничего не понимая, бросилась к нему, опустившись тоже на колени. Она нежно приподняла голову Михаила, положила на грудь и стала гладить по волосам, тихо шепча:
 – Миленький мой, да что же такое случилось с тобой? Ты не ошпарился, солнышко, не стукнулся? Может, я обидела тебя чем-то? Прости меня, пожалуйста. Успокойся, прошу тебя, – и она тоже зарыдала.
– Наташенька, ты только поверь в то, что я тебе сейчас буду говорить. Мне никогда в жизни не было так хорошо, как сегодня. Я словно долго-долго шел по темному туннелю, шел как дикий, одинокий, загнанный волк. И вот появился яркий свет и луг с множеством цветов и запахов, от которых сдавливает грудь. И становится легко во всем теле от сброшенных пут и тяжелого груза, что донес. И ты уже не серенький, не маловыразительный, а такой же яркий, как и все… И за свои слезы мне нисколечко не стыдно. Именно они смыли с меня всю, по жизни накопленную, грязь. И именно ты стала этим божественным целителем. Я благодарен тебе за это.
– Мишенька, милый, если это сделала я, если вошла в твой мир, раскрасив его и сняв пелену с глаз, я самая счастливая женщина на этом свете, – она беспрестанно целовала его, и было не понятно, чьи теперь слезы текут по лицу Михаила.
– Пойди, родненький, умойся, а лучше душ прими. Извини, только у меня горячей воды нет. Ты пока раздевайся, а я быстренько подогрею кастрюлю. И сковородку отнесу на кухню, твоя хваленая картошка совсем в лед превратилась.
– Наташенька, воду не грей, я принимаю только холодный душ.
– Однако силен! – улыбнулась она. – Сейчас дам полотенце.
Только сейчас Миша заметил темные потоки туши, растекшиеся по ее лицу, и весело засмеялся.
– Ты чего? – удивленно спросила она.
– Ничего, – замотал он головой. – Просто я люблю тебя! Сильно-сильно…

3
– Собирайся! – Михаил вышел из душа. С волос стекали капельки воды.
– Куда?.. А стол… Мы же…
– Все берем с собой.
– Ничего не понимаю. Растолкуй глупой женщине. Возьми для начала фен и посуши волосы.
– Наташа, я отдаю тебе всего себя – душу, сердце, судьбу… Будь моей женой! Я тебя люблю и буду любить всю оставшуюся жизнь. Я даже не предполагал, что такое возможно за какие-то считанные часы. Ты перевернула во мне все.
Глаза Натальи стали широко раскрываться, румянец покрыл кожу лица.
– Миша…
– Завтра утром мы расписываемся, а со свадьбой решим позже.
– Миша…
– Я хоть тебе чуточку нравлюсь?
– Больше, чем чуточку.
– Неужели тогда ты способна швырнуть все мои чувства, разбив их вдребезги.
– О чем ты говоришь? Нет, конечно! С тобой я готова на все. Я тоже тебя люблю! Сегодня происходит что-то невероятное, сказочное. У меня голова от счастья идет кругом. Ты мне потом обязательно расскажи, что ты любишь, что тебе нравится, и я все буду делать так, чтобы тебе стало приятно и хорошо. Только и ты меня, пожалуйста, не обижай. Эту школу жизни я прошла с лихвой.
– Конечно, обещаю. Мы будем с тобой жить очень хорошо, чтобы все завидовали, а каждый прожитый день был для нас, как первая встреча. А заходя в дом, все плохое оставлять за порогом.
– Мишенька, но почему завтра?.. Зачем так спешить?
– Я с завтрашнего дня в отпуске, и мы поедем с тобой в свадебное путешествие.
– Но меня могут…
Михаил прижал ее губы пальцем и поднес телефон к уху.
– Женя, ты дома?
– А ты как считаешь? Договорились встретиться, а я, как последний дурак, жду тебя два часа. Пиво в холодильнике, тарань почищена, Галя картошку пожарила… Нехорошо поступаешь. Я от скуки полпачки сигарет выкурил. Неужели трудно было позвонить? И у нас обоих на телефонах денег нет.
– Не ругайся, через полчаса будем у тебя.
– Будем? Кто еще с тобой? И что это там у тебя постоянно жужжит?
– Фен. Остальное при встрече.
– Натуся, ты готова? Паспорт с собой возьми. Сейчас заедем ко мне, я заберу машину, деньги и еще кое-что. А удостоверение личности всегда при мне. Еще раз хочу уточнить: я тебе не противен?
– Ну что ты, Миша, – она подошла к нему, взяла руками голову и сладко поцеловала в губы. – Я тебя тоже очень сильно люблю! – прошептала она. – Господи, неужели такое может случиться в жизни? Давай не пойдем никуда, – снова прошептала она.
– Если честно, я бы тоже никуда не пошел, но идти нужно в обязательном порядке.
– Остаемся?! А завтра все и решим! – радостно бросилась она ему на шею.
– Не искушай. Теперь не мы идем, а Судьба ведет нас с тобой за руки. Пакет есть у тебя?
– Есть. А зачем он тебе?
– Чтобы сложить отбивные и поставить бутылки.
– Ты хочешь все это взять с собой?
– В обязательном порядке. Мы же едем на помолвку!
– Миша, как у тебя все быстро и просто.
– Жизнь – сложная штука, и наша задача – сделать ее простой и доступной. Я боюсь только одного.
– Чего, мой самый храбрый воин?
– Что разлюбишь меня.
– Теперь уже этого не дождешься.
– Вот и славно! Поехали!



4
Через полчаса Михаил позвонил в дверь квартиры под номером двадцать один.
– Какой у них счастливый номер, – произнесла Наталья.
– А у тебя? Я, очарованный тобой, если честно, даже и не обратил внимания.
– Тринадцатый, – грустно выдохнула она.
– Это предрассудки. Не обращай внимания.
Дверь открыл приятный молодой человек в голубом спортивном костюме.
– Галя! – прокричал Миша. – Иди быстро сюда. Не буду же я каждого из вас знакомить со своей невестой! Времени не хватит. А то придется ее представлять, как супругу.
Из зала вышла миловидная женщина в простеньком ситцевом халате, а из спальни выглянули два пацана.
– Друзья мои, познакомьтесь: моя невеста, а с завтрашнего дня жена, Наталья. И в этом ты, Галочка, должна нам помочь! А это Женя, мой друг, его жена Галя и их милые дети, десятилетний Сережа и пятилетний Глеб.
– Ой, как здорово!.. – воскликнула Галина. – А давно вы знакомы?
Михаил посмотрел на часы.
 – Три с половиной часа. Одно могу сказать: я нашел то, что искал. И вы первые, кто об этом узнал. Только не надо хлопать в ладоши, восхищаться, выплескивать положительные эмоции. Пойдемте, присядем на кухне и все обсудим, а потом отметим это дело.
Евгений и Галина с удивлением воспринимали происходящее. Они напоминали людей, впервые увидевших инопланетян.
– До чего ты, Мишка, деятельный человек. Тебе бы страной руководить, – произнесла Галина.
– Хорошая мысль. Об этом я обязательно подумаю.

5
– Галя, ты должна нам помочь. Это надо сделать как можно быстрее.
– Ты в своем уме? Как ты себе это представляешь? И зачем такая спешка, не пойму. У тебя горит или бзык?
– Я с завтрашнего дня в отпуске.
– И что? Для этого надо переворачивать мир?
– Просто я собираюсь с Наташей съездить в свадебное путешествие, а ее на работе не отпускают. Хочешь, я перед тобой, заведующей ЗАГСом, на колени встану. Хотя подожди три минуты, я кое-что забыл в машине.
Он выбежал, но вскоре вернулся, держа на руках огромную шкуру серебристого песца, которая буквально заискрилась в лучах света. Он накинул ее на плечи Галины.
– Это тебе, дорогая! Настоящая королева! Прими от чистого сердца этот скромный подарок.
Все обомлели.
Наташа сидела за столом, как чужая, с интересом наблюдая за всем происходящим.
– Мишка, ты купить меня хочешь? Я не возьму такую дорогую вещь.
– Галя, не расстраивай меня. Если помнишь, я зимой ездил охотиться на Север. У меня таких дома еще пять лежит. Все равно бы я тебе на день рождения ее подарил. А сейчас такой повод! Все для фронта, все для победы!.. А ты что сидишь, как немой? – Михаил посмотрел на Евгения.
– Галя, может, и правда можно помочь?
– Уж ты помолчал бы. Иди лучше покури. Миша, ты толкаешь меня на противоправные действия. Сколько сейчас времени?
– Без трех девятнадцать.
– У вас хоть документы с собой?
– Да. Документы, деньги…
– А машина?
– Под подъездом…
– Вот тебе лист бумаги и ручка. Пиши заявление, – Галина стала диктовать. – В конце напиши, что ты уезжаешь в загранкомандировку, к примеру, в Суринам, а туда без супруги ехать не разрешается… Написал? А где свидетель? Он так мне всю квартиру прокурит. Миша, надо будет купить литровую бутылку водки, закуску и воду сторожу, чтоб не заложил на патриотических началах. Женя, ты уже переоделся? Мы выезжаем! Джинсы с майкой хотя бы надень. Я тоже пойду, в платье облачусь. Наташа, а вам нравится такое светопреставление?
– Если честно, я тоже в шоке, – тихо произнесла она. – За десять минут судьба делает поворот на сто восемьдесят градусов.
– Не знаю, как десять, а минимум час мы потратим. Авдеев! – повернулась она к Мише. – Вижу, у тебя каллиграфический почерк. Свидетельство о браке будешь сам себе выписывать.
– И на это согласен.

6
Время приближалось к полуночи, когда друзья стали расставаться.
– Миша, – Евгений обнял друга, – ты молодец! Хвалю! А еще с завтрашнего дня в отпуске!.. Вдвойне молодец!
– Уже с сегодняшнего. И вопросов массу надо решить… А потом – в свадебное путешествие, – он обнял Наташу и поцеловал. – Галочка, огромное тебе человеческое спасибо от всех нас. Мы пойдем, а то у нас будет не первая брачная ночь, а брачное утро, – засмеялся он. – Спокойной ночи. И не забудьте про вечер, мы едем в загородный ресторан кушать рыбу и есть шашлыки. Мы заедим за вами в девятнадцать часов.
– Счастливо, ребята. С первой ночью вас и целой жизнью!

7
– Миша, побежали, вон маршрутка идет. Пять минут – и дома, – Наталья быстро взяла его за руку и потащила к дороге.
– А пойдем, Наташенька, пешком, через парк. И всего-то на пять минут длиннее. Воздухом подышим, я тебе стихи почитаю, целовать буду…
– Я хочу быстрее домой, хочу прижаться к тебе… Но если хочешь, пойдем пешком. Машину ты здесь оставляешь?
– Жажду любви надо сильно почувствовать, чтобы потом всласть ею напиться, – поцеловал он ее. – А машину утром заберу. Что с ней сделается, она же на сигнализации. В нашем состоянии опасно ехать… И права отберут, и штраф выпишут.
– Какой ты у меня разумный, практичный и рассудительный, – Наташа взяла его двумя руками под руку и крепко прижалась. – Как мне хорошо и спокойно, если бы ты только знал!
Они медленно шли, радуясь своему счастью. Весь мир теперь принадлежал только им, и звезды, празднично ликуя, светили тоже им, и цокот каблучков, весело отскакивая от деревьев, сообщал миру об этом миге человеческого счастья.
– Моряк, девочку подари, – раздался пьяный голос из темноты.
Михаил поначалу даже не расслышал, о чем его просили. Сзади постучали по плечу.
– Не слышишь, что ли, о чем хлопочут реальные пацаны? Девочкой поделись!..
Он бережно отстранил Наташу и, резко повернувшись, изо всей силы ударил стоящего сзади. Тот, не издав ни звука, рухнул на землю как подкошенный.
– Наших бьют! Окружай его!
– Мишенька, я боюсь. Побежали быстрее отсюда, – прошептала испуганная Наташа.
– Не трусь. Отойди немного в сторонку, только далеко не уходи и не мешай мне. Я с ними сейчас разберусь.
Он увидел, как пять человек медленно приближались к нему со всех сторон. Отступать было некуда.
Михаил первым бросился на близстоящего, но обо что-то запнулся и упал. К нему сразу подбежало три человека. Он почувствовал, как что-то острое и горячее вонзилось в его грудь.
– Наташенька, прости меня, – были его последние слова.
Крика Натальи о помощи он уже не слышал.

8
Утром на побережье озера мужчина, выгуливая собаку, нашел два мертвых тела – мужчины в морской форме и окровавленной рубашке и женщины в разодранном в клочья платье с широко раскинутыми руками и ногами.

9
Убийц нашли быстро, но жизни, молодые, счастливые, верящие в светлое будущее жизни, вернуть было уже невозможно.
Их хоронил весь город. Люди шли и плакали, проклиная тех, кто лишил их права жить, и тех, кто готов повторить подобное.
Михаила и Наталью похоронили в одной могиле. Теперь их миг маленького земного счастья перенесся на небо, став бескрайним, как Вселенная.
Через год друзья на их могиле установили памятник. Он представлял собой сердце, разорванное пополам.


Пятница, тринадцатое

1
Знатоки утверждают, что нет ничего лживее, изворотливее и лукавее истории и статистики. В них можно разглядеть только маленькую частичку правды, и то если та касается, скажем, эпохи. Но она и тут порой сильно извращается.
Кто занимается этим вплотную, прекрасно знает: одну и ту же проблему каждый человек расскажет по-своему, потому что ему это так мнится. Ведь не зря же умные люди утверждают, что каждый видит свою радугу. Наверное, они правы.
Кто как увидел, тот так и истолковал. А если об этом только услышали?.. Испорченный телефон получается.
Мы же эту историю собирали по крупицам из разных источников и постараемся описать ее со скрупулезной точностью, ибо она произошла не так уж давно – в первой половине XXI века.
Анатолий Агеев давно собирался навестить родителей, живущих далеко, за сотни километров от места его теперешнего проживания и, наконец, собрался. Если говорить честно, надоело ему на диване у телевизора штаны протирать. Захотелось развеяться немного, себя показать и на других посмотреть.
Когда-то флотская служба приучила его к кочевому цыганскому образу жизни, и долгое пребывание на одном месте начинало действовать на нервы, внутри что-то ныло и свербело. Только служа командиром артиллерийской боевой части на крейсере «Октябрьская революция», а затем и старшим помощником на нем, он за двадцать с лишним лет службы почти девять провел в море. И не ныл, не скулил, не проклинал все и вся. Нравился ему этот безбрежный край, это бушующее море, эти трудности и лишения…
Долго раздумывать он не любил. Купив билет, Агеев быстренько собрался и двинулся в дальний путь. И хотя время было не подходящее для поездок, середина осени, это его нисколько не смутило.
Зато не жарко и не пыльно, – резюмировал он.
А путешествовать он очень любил. И если бы не служба на военных кораблях длиной в четверть века, он обязательно был бы путешественником, на худой конец, лошадью Пржевальского. Чем плохо? Идешь себе и идешь, по сторонам смотришь и травку жуешь. Красотища! Где-то он даже читал, что Пржевальский был отцом Сталина.
«И чего сейчас у нас не пишут? – хмыкнул он. – Отец Ленина – их домашний доктор Иван Покровский, Ломоносова – Петр I… А вдруг и у меня где-то родился гениальный сын. Историки потом докопаются, и я сразу стану знаменитым!»
Эта идея Агееву очень даже понравилась, но зацикливаться на ней он не стал. Сейчас на это не было времени.
Анатолий как-то даже и не обратил внимания на число, когда уезжает. Просто брал билет с таким расчетом, чтобы выехать в пятницу, а дома быть в воскресенье. А то приедешь и примешься целовать замок родного дома. Такое уже случалось.
Чтобы в дороге не сорвать живот, запас съестного у Агеева всегда был постоянен. Он включал в себя четыре картошки, сваренные в «мундире», два соленых огурца, шесть яиц вкрутую, два кусочка черного хлеба, сухое печенье, чай, сахар и соль. И еще полуторалитровая бутылка хорошей минеральной воды.
Что-что, а кое-какой толк в «минералке» он знал и на практике убедился, что гейзеры «Ессентуки» не бьют из каждого фонтана.
Как-то у его хорошего приятеля женился сын и Толю позвали помочь загрузить воду прямо из цеха, где она и производилась. Так дешевле. Свадьба всегда в копеечку выливается, а в наше время… и представить страшно! Такой бы дорогой и крепкой семья получалась. А то поживут полгода и разлетаются в разные стороны. А денежки уже никто не вернет. Плакали они горючими слезами.
Приехали они к какому-то замызганному помещению. Но тут все строго, по-настоящему, внутрь не пускают – «санитарная» зона. К ним вышел грязный представитель солнечного Закавказья.
– Кто хозяин? – по-деловому спросил он.
– Я, – подошел к нему Толин друг.
– Это у тебя тридцать двухлитровых бутылок воды заказано.
– У меня.
– Хочу с тобой согласовать, – сказал он значимо, явно подчеркивая свой акцент, – какие этикетки на бутылки клеить: чтоб за столом красиво было?
И тогда Анатолий воочию оценил прозорливость слов Ильфа и Петрова, которые еще в прошлом веке сказали сакраментальную фразу: «Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице».
После этого случая он никогда не верил в качество дешевого товара и старался потерпеть, но купить стоящую вещь.
К большому удивлению Анатолия, вагон был заполнен наполовину. Это успокоило, потому что он предпочитал комфорт и тишину. Когда были другие времена, он летал самолетами или ездил в плацкарте или СВ. Теперь все не так, как раньше, теперь копеечку надо считать и во многом себя урезонивать. Теперь вершина комфорта – плацкартный вагон. Его можно сравнить лишь с одесским Бессарабским рынком, где все говорят одновременно, начиная от многочисленных продавцов и кончая редкими покупателями, а точнее, не говорят, а орут, не слыша себя и других.
Что еще ненавидел Толя в наших поездах, так это миллиметровой толщины, в буграх и комках матрацы, постоянно сползающие на пол, и неимоверно жесткие подушки. За двое суток пути пассажиры умудрялись нажить себе долго не заживающие пролежни.
По мере движения поезда вагон стал заполняться пассажирами. Становилось шумно.
Анатолий перекусил, принял таблетку снотворного и лег спать. Он знал, что если не уснет сразу, то потом окружающая обстановка ему это сделать не позволит. Вскоре он задремал. Но такое блаженство продолжалось недолго. Из соседнего купе стали доноситься громкие голоса мужчин. Видно, новые пассажиры только что сели, потому было слышно, как они раскладывают вещи. Стало ясно: спать они не собираются, а значит, вместе с ними и Толя будет бдеть до глубокой ночи, а может, и утра. Вскоре по вагону разнесся запах котлет, жареной курицы, лука и еще чего-то очень вкусного. «Пить станут, – горестно подумал Агеев. – Хорошо, если у них одна бутылка. Тогда угомонятся быстро. А если у каждого?.. Видимо, придется бодрствовать. Алкоголь блокирует слуховые нервы, значит, говорить будут громко и все сразу. Надо было не скупиться, а брать место в купейном вагоне. Теперь мучайся».
После одного довольно-таки досадного приключения молодости Толя в дороге никогда не пил. А было это летом. Он возвращался из отпуска на корабль. На одной из станций стоянка поезда планировалась целых двадцать минут. С попутчиком, старшим лейтенантом авиации, они решили сбегать в привокзальный ресторан. Время вполне позволяло. Взяв по стакану водки и паре котлет с овощным салатиком, они не торопясь приступили к трапезе. Выпив и закусив, довольные офицеры вышли на привокзальную площадь. Каково же было их удивление, когда они увидели хвост своего уходящего поезда. Из-за опоздания стоянку, как потом выяснилось, сократили на пять минут. Тогда сердце действительно екнуло. Хорошо, что деньги и документы были при себе. Что ожидало их впереди, даже представить трудно. Но им повезло, если подобное слово подходит к данному случаю. Через двадцать минут их поезд пропускал грузовой состав, везущий строительный лес. На повороте тот сошел с рельсов, повредив железнодорожные пути. Восемь часов ремонтные бригады расчищали и восстанавливали сдвинутые рельсы.
Поймав машину, и посулив водителю бешеные деньги, приятели благополучно добрались до своего поезда. С тех пор Агеев в пути спиртное не употреблял.
А в соседнем купе обмывали рождение внучки.
– Коля, давай выпьем вначале за твою дочку, которая подарила тебе внученьку. А внучка пусть растет здоровой, красивой и умненькой, – пробасил мужик.
Все дружно выпили и стали с аппетитом закусывать.
– И надо же было так постараться, чтоб умудриться родить именно в пятницу, да еще тринадцатого.
– Ведунья будет, прорицательница… И правда, в такой день!.. Врежем за нее по полной…
Послышалось вновь кряканье, потом чавканье.
– Да, для кого-кого, а для меня точно пятница, да еще тринадцатое. Как я забыл про это сочетание? – зло завертелся Анатолий.
А за стенкой, забыв о рождении внучки, плавно перешли на мистическое число.
Конечно, в жизни нет ни одного человека, который не верил бы в приметы и привидения. Верил в них и Агеев: и в черную кошку, и женщину с пустым ведром, и если что-то забыл и возвращался домой, то обязательно глядел на себя в зеркало… А сколько он переплевал через левое плечо… А сколько раз стучал по дереву…
Помогало это или нет, сказать трудно. Конечно, что-то и сбывалось, а что-то и нет.
Жена всегда предупреждала: «Не взбалтывай чай в чайнике – накликаешь ссору». И сбылось! Теща, что живет на параллельной улице, в гости пришла, а он задумался и по привычке перебулькал чайник – к вечеру в доме все так переругались, что никто полторы недели друг с другом не разговаривал. Как-то собрался он с товарищами в ресторан сходить, запирает каюту, а ключи из его рук на палубу падают. А это к беде, он точно знал и в ресторан не пошел – так пьяных друзей патруль в комендатуру забрал. Как тут не поверишь в эту примету? Говорят, что посуда к счастью бьется. Брехня! Всегда из-за этого скандал в доме получается. Еще где-то он вычитал, что если ногти обрезать во вторник или пятницу – будут водиться деньги. Тоже неправда. Тысячу раз пробовал. И ни фига. Тесть ломал ногу тринадцатого, а ровно через сутки, четырнадцатого, – сын Вовка. И что характерно – поскользнулся на том же месте. Это как объяснить? Девятого мая Петьку Климаченко задавило оторвавшимся балконом. Не тринадцатого же. Брехня это все. Один дурак нагонит жути, а второй поверит и передаст третьему. Так и идет эта дурь по цепочке. Теперь они эту хрень до утра будут нести, а я завтра полдня ходи  как вареный.
«Ничего, будет пересадка, на вокзале высплюсь. А здесь сегодня все равно спать не придется», – решил Агеев, лег на спину и волей-неволей собрался слушать мистические байки.
– А знаете, мужики, откуда…
– Подожди, Миша, тема серьезная, долгая и опасная. Сегодня мы должны ко всему быть готовы. Произойти может все что угодно, даже самое невероятное. Чтобы дьяволу мы могли мужественно смотреть в глаза, для этого следует выпить. Предлагаю опять по полной.
– Молодец, Степан! Хорошо сказал. Давайте выпьем стоя.
Было слышно, что голоса уже пьяные.
– А сейчас закусываем и слушаем Мишку. Он молодец, знает много и рассказывает интересно. Говори, Миша.
– Мою бабку Нюру все помнят?
– А чё же ее не помнить. Богомольная старуха была.
– Вот и я о том же. Когда я был маленький, она читала мне религиозные книжки и истории разные рассказывала. На Тайной Вечере, как вы знаете, принимали участие тринадцать человек: Иисус Христос и его двенадцать учеников, среди которых был Иуда, предавший Христа за тридцать сребреников. А тринадцатого числа Иисуса Христа распяли. Наверное, отсюда и идет число тринадцать несчастливым. Именно в пятницу тринадцатого, так в Библии написано, Каин убил брата своего Авеля.
– Миша, погоди. А помнишь, у американцев космический корабль «Аполлон-13» во время старта взорвался. Там с цифрой тринадцать что-то очень много было связано…
– Да. Год их полета не помню, но в память врезалось, что они стартовали тринадцатого апреля в тринадцать часов тринадцать минут…
– Леха, а твой кум не в пятницу тринадцатого под лед ушел на зимней рыбалке?..
– Але! – раздался басовитый голос в хвосте вагона. – Если я еще услышу голос хоть одного из вас, то сегодняшняя пятница будет вам всем точно тринадцатой. Тихо разделись и очень быстро уснули! Все ясно? Не слышу!
– Ясно. Извините. И правда увлеклись.
Голоса за стенкой сразу перешли на шепот, затем послышалась возня переодевания, а вскоре оттуда донесся дружный, в четыре голоса, храп.
Это тоже для Анатолия была пытка. Лишь под утро его сморил сон.

2
Ближе к обеду поезд подошел к столице, где предстояло сделать пересадку. Москва встретила Анатолия хорошей погодой. Было по-осеннему сумрачно, но тепло.
«Хоть с погодой повезло», – радостно подумал он и направился в билетную кассу.
Везло как в сказке. Очереди у кассы не было. Через двадцать минут он держал в руке три билета: один домой и два обратно – до Москвы и дальше.
Переезд с вокзала на вокзал не занял много времени. Чтобы не тащиться на метро с увесистой поклажей, Анатолий решил прокатиться на такси. Дороговато, зато с ветерком!
До отхода поезда оставалось менее трех часов. Он сел в дальний угол зала ожидания, достал свой скромный провиант и решил перекусить. А чтобы потом не уснуть, купил толстенную газету и принялся ее листать. Вскоре его голова непроизвольно начала падать на грудь.
«Э, так дело не пойдет. Еще мгновение – и я усну богатырским сном», – подумал он и, неохотно собрав вещи, побрел на перрон.
К его удивлению, поезд уже подали, и Анатолий не торопясь, чтобы разогнать дремоту, пошел по платформе в поисках своего вагона.
Вагон, хоть тоже плацкартный, поразил его красотой убранства, чистотой и белизной заправленных постелей. «Все-таки приятно иногда осознавать себя человеком, а не последней скотиной! – отметил Анатолий. – Почему мы до сих пор не научились уважать и любить себя? Когда мы начнем понимать, что плохо – это плохо, а хорошо – это хорошо».
Толя переоделся, убрал под сиденье вещи, заварил крепчайший чай, положил подушку под спину и, сев поближе к окну, продолжил чтение газеты, понимая спинным мозгом, что сейчас ложиться спать ни в коем случае нельзя, ибо ночь тогда точно будет тоже бессонной.
Потихонечку вагон стал заполняться. И все это без лишнего шума, крика и гама. Видимо, атмосфера порядка влияет на поведение и психику человека. Это в свинарнике можно вести себя по-свински. А в такой обстановке не хочется тревожить красоту.
Наконец и в купе к Анатолию тоже вошли пассажиры. Это была женщина, примерно семидесяти – семидесяти пяти лет, в длинном, достаточно истертом драповом пальто цвета пролитого на асфальт какао, фасона семидесятых годов. Ее седые волосы клоками вылезали из-под черной фетровой шапочки в форме просроченной таблетки, со следами укуса моли. Шею элегантно облегал газовый грязно-розовый шарфик, приблизительно тех же годов выпуска. Руки, спрятанные в потерявшие форму и изуродованные временем черные кожаные перчатки, держали ридикюль, перешедший ей, по-видимому, от прабабушки. Ноги женщины украшали полусапожки из добротной кожи, на устойчивом квадратном каблуке. Она не походила на нищенку, но ее скупость во всем выпирала наружу. И еще от нее терпко пахло давно забытыми духами «Ландыш». Чтобы закончить ее «светлый» образ, надобно сказать, что глаза у нее были подведены черной тушью, губы подкрашены ядовито-красной краской, а в уголках верхней губы красовались довольно пышные усы, из подбородка прутьями торчали жесткие белые волоски. С нею было двое детей: мальчик лет десяти и девочка чуть постарше. Провожал их высокий, слегка сутулый мужчина пятидесяти с небольшим лет, в красной нейлоновой куртке, черной шляпе и малиновом галстуке на зеленой рубашке. Он быстро рассовал вещи, поцеловал мать, детей и, пожелав счастливого пути, убежал, сославшись на то, что опаздывает на лекцию.
– Здравствуйте, – довольно недружелюбно сказала женщина, заглатывая букву «р». – Лилия Марковна, работала в аппарате Леонида Ильича Брежнева. А это мои внуки Софа и Лева. Дети, поздоровайтесь с дядей.
– Здравствуйте, – хором сказали дети.
– Здравствуйте, – ответил Толя.
– «Ви» кто? – поинтересовалась Лилия Марковна.
– До сегодняшнего дня был человек, сочувствую анархистам и идеям Нестора Ивановича Махно, – с издевкой ответил Агеев.
Он заметил, как щека женщины от его ответа конвульсивно передернулась.
– Чем изволите заниматься?
– Дегустатор технического спирта.
Агееву тема их беседы начинала надоедать.
– А что это такое? – с интересом спросил Лева.
– Тебе подобное не следует знать. Я сколько раз говорила, что когда разговаривают взрослые, дети должны молчать.
– Хорошо, бабушка.
– Как вас зовут? – опять спросила Лилия Марковна. – А впрочем, это не имеет никакого значения. Вы спите наверху?
– Нет, внизу.
– Вам придется уступить нам место. Левочка ночью может упасть. Хотя бы это вы должны понимать?
– Уважаемая, если вы переведете взгляд с меня на верхнюю полку, то заметите два поручня, которые не позволят это сделать вашему внуку. Поэтому эту тему мы закрываем. А если потребуется, то я его там привяжу ремнями.
– Какая бескультурщина и распущенность. Куда страна катится? Угораздило нам ехать в одном купе с хамом.
– Мамаша, – в голосе Агеева уже слышались злые нотки, – вы тут будете оскорблять и разводить гнилую философию или начнете переодеваться? Унижать себя я вам не позволю! Ясно?! Вас одной уже становится слишком много! Делайте что-нибудь и не стойте надо мной истуканом. Мы уже десять минут как едем. И за окном темнеть начинает.
Анатолий вышел в тамбур. Колеса выстукивали свой вечный ритм дороги. Он приложил лицо к стеклу. Причудливые клочья сгустившихся сумерек пролетали мимо окон, а луна по небу неистово гналась за поездом.
Так Агеев стоял долго, скрестив на груди руки. Забирающийся под спортивный костюм холодок приятно будоражил кровь.
Толя не курил вот уже три года. И получилось это как-то само собой. В один момент взяло и отвернуло. А курил ровно тридцать лет, причем не вынимая сигареты изо рта.
Окончательно промерзнув, он зашел в вагон. На него сразу пахнуло извечным «ароматом» поезда, который ни с чем нельзя сравнить.
В его купе счастливая семейка ужинала. Лилия Марковна, в замызганном байковом халате цвета опавших от мороза листьев, удобно восседала на его подушке. Все с аппетитом ели хумус, проще говоря, гороховую кашу с чесноком, лимонным соком и паприкой, приготовленной из сладкого красного перца. Посередине стола возлежала огромная курица. После этой гремучей смеси ночью вагон должен был в обязательном порядке угореть, вплоть до летального исхода.
– Это что? – ткнул Анатолий пальцем в сторону своей постели. – Почему ваша грязная задница сидит на моей чистой подушке?
– Моя задница, как вы выразились, молодой человек, чище, чем ваш поганый рот.
– Немедленно перейдите на свое место! – заорал Анатолий, его трясло. – Я буду ложиться спать.
– Безобразие! Какое хамство! И такое говорить взрослому человеку при детях. Вы, вероятно, русский?! Хотя зачем я это спрашиваю, если на лице все и так написано. Может, вы еще и пьяны?
Она кряхтя пересела на свою полку. Дети подвинулись ближе к окну.
– Если вы еврейка, то верхом культуры считаете дозволенность восседать на чужой подушке? А делать вам замечание считаете безнравственным? И это тоже ваша культура – сидеть в общественном месте в таком затрапезном халате и источать зловонный запах? Я чистую постель забираю сверху, а эту распределяйте между собой в качестве первого приза, – он натянуто засмеялся.
– Какая все-таки сволочь едет с нами. Кушайте, детки, кушайте. Утром этого человека мы больше не увидим.
Анатолий свернул свой застеленный матрац и швырнул его на вторую полку, взяв оттуда чистую постель.
– Что вы хулиганите? Я сейчас вызову бригадира поезда.
– Меняю грязное на чистое.
– Там же ребенок будет спать.
– Ничего страшного. Он привык к подобной среде обитания, будет, так сказать, ближе к домашней обстановке.
Агеев, не снимая спортивного костюма, лег, накрылся одеялом и отвернулся к стенке. Прошлая бессонная ночь дала о себе знать, сон мгновенно сморил его.
Проснулся Анатолий от неимоверного шума. В купе толпился народ и орал благим матом. Понять, о чем говорили в общем гвалте, было невозможно.
– Что здесь происходит?
– А-а-а, проснулся. Мы уж думали, ты помер.
– Почему?
– Святой человек!
– Чего это я должен умирать?
– Посмотрите на этого человека… Наверное, в его жилах течет марсианская кровь! Весь вагон, накрытый плотным облаком удушающего сероводорода, медленно отходит в мир иной, а он спит. Ему хоть бы хны! Не перевелись в миру богатыри! Для него этот дух, что пчеле запах черемухи. Ты разве не чувствуешь, мил человек, чем тут воняет! – распалялся маленький мужичок. – Твоя соседка решила нас всех здесь удушить…
– «Ви» решили сделать из меня посмешище?
Все опять обернулись на сидевшую на полке Лилию Марковну, волосы которой торчали во все стороны, как иголки у воинствующего ежа.
– У вас что, ни у кого из здесь стоящих не отходят газы? Это естественный физиологический процесс. Все так делают. И вы, и вы… – она тыкала на стоящих пальцем, – и даже у таких великих людей, как Давид Ойстрах, Михаил и Раиса Горбачевы, Филипп Киркоров, это происходит. Помню, как перед очередным Пленумом ЦК КПСС у Леонида Ильича Бре…
– Хватит нести всякую ересь! – заверещала крупная женщина. – До прибытия поезда на конечную станцию ты не спишь! Осталось без малого два с половиной часа. И как только у тебя приближается естественный физиологический процесс, ты прыжками несешься в тамбур. Поняла!!! Увижу, что легла, – побью, несмотря на твой преклонный возраст. Дома будешь расслабляться. А здесь…
В это время Анатолий достал из пакета дезодорант и начал неистово брызгать во все стороны.
– Что «ви» себе позволяете? У Левочки на парфюмерию аллергия, он может начать задыхаться.
– Мы не задохнулись, и с ним ничего не сделается! – грозно произнесла женщина. – Ты все поняла, что я сказала?
– Не тыкайте мне, я…
– Я спросила: «Ты все поняла»? Или мне повторить еще раз? Только попробуй лечь и уснуть… Да закройте уже кто-нибудь тамбурные двери. Хватит проветривать. Холодно в вагоне стало. Расходимся, товарищи. Можно еще немного вздремнуть. Всем, кроме провинившейся леди.
Пассажиры стали уходить к своим местам, и вскоре только стук колес опять нарушал тишину в вагоне.



3
Эти двое сумасшедших суток изрядно утомили Анатолия, и он с превеликим удовольствием вышел на знакомой до боли станции.
Родина встретила Агеева проливным дождем, холодным ветром и огромными лужами на дороге. Воздух отечества почему-то тоже не тревожил душу. А ностальгия резко прошла с выходом из вагона на перрон. Кроме него, на этой Богом забытой станции его родного поселка больше желающих выйти не нашлось.
Толю никто не встречал, потому что он о своем визите никому не сообщил, а принял решение преподнести сюрприз.
«Что-что, а сюрприз, кажется, удался на славу», – недовольно подумал он, приподнимая воротник пальто и натягивая на голову шапку. Он с превеликим удовольствием сейчас бы спрятался под зонтик, но, к сожалению, обе руки были заняты.
Оторвав от платформы весьма увесистые чемодан и сумку, а идти надо было порядка двух с небольшим километров, он, согнувшись в три погибели и съежившись от ненастной погоды, медленно побрел по знакомой дороге в сторону дома. Такси, рикши и кучерские повозки в этих краях отродясь не водились.
Вначале он пытался обходить лужи, но это оказалось так утомительно, что, плюнув на все, пошел напрямик. Вскоре его ноги стали мокрыми и тяжелыми. Идти было невыносимо трудно.
Полоса неудач просто преследовала Анатолия. Невольно пришла мысль о пятнице тринадцатого числа. «Но сегодня же пятнадцатое и воскресенье. Должно все давно закончиться».
Недалеко от центра он неожиданно споткнулся о скрытый под водой камень и со всего маха упал в лужу, подняв несметное количество брызг. Вещи разлетелись во все стороны, шапка, зачерпнув воды, быстро затонула. Теперь он с ног до головы был мокрый.
В таких случаях все нормальные люди ругаются матом. Не был исключением и Агеев. Он со злым наслаждением отводил душу, вспоминая свою лихую флотскую службу. Наконец кряхтя Анатолий поднялся. Стряхивать с себя воду было бессмысленно. Она лилась с него ручьем. Он повел глазами, ища какое-либо питейное заведение, понимая, что если не выпьет сейчас, то наверняка заболеет. Напротив, красовалась вывеска «Кафе «Незнакомка».
«Какое интригующее название, – хмыкнул он. – И как оно сейчас кстати».
Выловив шапку и напялив ее на голову, Агеев схватил вещи и широким шагом устремился туда. Выходившая женщина, оглядев его с ног до головы, брезгливо распахнула перед ним дверь.
Поставив вещи возле двери, Толя, оставляя за собой потоки воды, направился к стойке бара.
– Мужчина, мужчина, вы куда в таком виде? С вас вода на пол, как из крана, течет! Вы тут нас затопите, – послышался сзади женский голос.
– Извините. Я только что поскользнулся и упал в лужу. Если вы хотите, чтобы я простыл и умер, можете вышвырнуть меня за дверь, – бросил он не оборачиваясь. – Двести водки, стакан горячего чаю и пару котлет. Чай – чтобы кипяток был, а то я и правда заболею.
Барменша, даже не взглянув на него, быстро подала все, что он просил.
Агеев отошел к краю стойки. Выпив водку и съев котлеты, принялся с наслаждением пить обжигающий чай. Средних лет женщина протирала шваброй пол.
– Можно вас на секундочку? – позвал он ее.
– Слушаю вас.
– Как вас зовут?
– Клавдия Петровна.
– Клавдия Петровна, вот вам пятьдесят рублей, найдите мне машину. Ехать недалеко: по переулку Белинского почти до трассы. Промок я весь, – он горестно улыбнулся. – Идти сил нет.
– А чей ты, милок, будешь и откуда едешь? Лицо мне твое знакомо, а признать не могу.
– От табора я отстал. Детали потом. Сейчас срочно машина нужна.
– Смотри-ка, цыган, а на цыгана вовсе не похож. Чемоданы твои? А табор далеко ушел? – сыпала она вопросы, надевая плащ.
– В небо!
– Как же ты его теперь догонишь?
– Далеко от меня не уйдут. У меня чемодан и сумка с их деньгами. Казна цыганская.
– Батюшки! – всплеснула она руками. – И не страшно тебе?!
– Я очень сильно вооружен.
– Спаси и сохрани, – побледнела она и перекрестилась.
– Вы за машиной идете или…
– Бегу, бегу, – и она вылетела в двери.
Не успел Анатолий допить чай, как в кафе вбежала Клавдия Петровна.
– Товарищ цыган, машина вас ждет у выхода, – задыхаясь, скороговоркой протараторила она.
– Живо! Вот вам еще пятьдесят рублей за проворство!
– Что вы, не надо…
– Надо, надо. Только помогите отнести и погрузить мои вещи.
– С удовольствием, – она схватила сумку, чемодан и на согнутых от тяжести ногах потащила их к выходу. – А как зовут вас? Вы у них не барон? Тяжелые вещи. Видно, денег много лежит.
– Забаром меня кличут в таборе. Жена Рада, – бессовестно плел Агеев все то, что помнил из фильма. – Восемь детей у нас. И все мальчики.
– И где же они работают?
– Ты что, женщина! Цыгане не работают. Они у меня поют и пляшут в эстрадном ансамбле. А ансамбль называется «Яв кэ мэ», что по-русски – «Иди ко мне». Слыхала про такой? – Анатолий учился в школе и даже сидел за одной партой с цыганенком Сашкой Васнецовым, а от него набрался много цыганских слов.
– Вон оно что, – хотела всплеснуть руками Клавдия. – Вот так все и поют?
– Вот так все и поют. А барона нашего вороны черные повязали за кражу коней. Поэтому короновать будут меня, аккурат на Новый год! Приглашаю. Со всего света приедут цыганские бароны. А денег – никто и не знает, сколько их здесь хранится: может, миллионов семьдесят будет, а может, и поболе. Все в долларах, евро и золотых царских червонцах.
– Ой! Я не понесу такую сумму. Мне жутко!
– Вперед, Клавдия! Я рядом! Если что, прикрою.
– Страхи-то какие!
Они вышли на улицу.
– Вот машина, что у входа стоит. Извините, что не иностранная.
– Да мне лошадь ближе.
– У нас их, поди, и нет. Вы, товарищ Забор, в кабинку садитесь, на переднее сиденье, а я вещи ваши в багажник положу.
– Не Забор, а Забар, – хмыкнул Анатолий.
– Простите меня бабу-дуру. Присаживайтесь, товарищ Забар. Счастливой вам дороги и побыстрее свидеться с табором.
Последних слов Агеев не разобрал.
– Давай, дружище, поехали скоренько к дому. Переулок Белинского, за Садовой второй дом по правой стороне, а то я замерзать начинаю. И печку, пожалуйста, включи, – Толя краем глаза посмотрел на водителя, молодого парня.
– А вы что, правда цыган?
– Кто? Я? Нет. Я двоюродный дядя Гарри Поттера. Слыхал о таком?
– Приходилось. Кажется, приехали. Я тут встал?
– Тютелька в тютельку. Держи, – Толя протянул водителю двести рублей.
– Много даете.
– Нормально. Только помоги мне багаж до дома донести. А то у меня уже сил никаких нет. Ты веришь в пятницу, тринадцатое число?
– Не очень, а что?
– До сегодняшнего дня я тоже не очень верил. Пошли, а то у меня зуб на зуб не попадает.

4
Анатолий с негнущимися руками и ногами из-за набухшей от влаги одежды буквально ввалился в дом.
– Мать, быстро иди сюда! Посмотри, кто к нам приехал. Недаром, значит, у меня нож из рук упал, – пробасил отец, обнимая сына. – А чего ты такой мокрый?
– Вспотел, пока дошел до вас… Упал я, батя. Споткнулся и упал прямо в лужу. Мама, быстро набирай горячую воду в ванну. А ты, папа, раздевай меня. Сам снять одежду я уже не смогу, она вся прилипла к телу.
– Горе-то какое! – всплеснула руками мать. – У нас уже второй день как нет воды. И что теперь делать?
– Маша, ты помоги ему, а я сейчас из бочки на улице воды наберу и быстро нагрею. Мой длинный переходник в сарае?
– Я его не брала.
– Сейчас будет вода. Не обещаю ее чистоту, но горячей сделаю точно, – и он, накинув фуфайку, вышел.
– Да, – заглянул он в дверь, – перцовки ему налей. Пущай вначале изнутри прогреется. А я сейчас еще и газу прибавлю, в хате жарко враз будет.
 
5
Через час Анатолий, распаренный в горячей воде, крепко спал под пуховым одеялом в жарко натопленном доме. Храп стоял такой могучий, что во всех окнах дребезжали стекла.
В ванной в стиральной машине мать стирала вещи сына, которые все были мокрыми и грязными. Под вентилятором сушились документы. Месиво из печенья, сушек и вафель отдали собаке, а слипшиеся конфеты отец положил в бутыль, залив их теплой водой. Потом самогон можно будет выгнать.
– Миша, а как это ты так быстро воду горячей сделал? – спросила мужа супруга.
– Этого тебе знать не дано.
– Что за секреты такие? – оскорбилась жена. – Прямо как шпион какой, что не спросишь, ответа не услышишь, – и она от обиды поджала губы.
– Сделал мощным кипятильник. Пятнадцать минут – и почти кипяток, – с гордостью похвалился муж.
– Так, наверное, и убить могло?
– Могло, но не убило.
– Ты когда-нибудь доиграешься…
В это время в дверь постучали и вошел полицейский.
– Здравствуйте. Здесь проживают Агеевы?
– Да. А в чем дело? – вышла из ванной мать.
– К вам сегодня кто-нибудь приезжал?
– Да. Сын приехал. А дело-то в чем?
– Он сам где?
– Спит. Пока шел с поезда, в лужу упал. Весь насквозь мокрый пришел. и вещи из чемодана и сумки такие же. Вон все стираю. А его в горячей ванной напарили, перцовки налили и в постель. Не дай Господь, простынет. А так…
– Документы его можно посмотреть?
– Вон они под вентилятором сушатся. Может, он натворил что-нибудь? Почему вы им интересуетесь?
– Пока ничего, – полицейский внимательно полистал паспорт. – А денег с ним много было?
– Вот они лежат рядом с кошельком, сорок две с половиной тысячи и мелочь какая-то.
– А других денег у него при себе не было? Валюты, золота?..
– Откуда у него, пенсионера, валюта, а тем более золото? Скажите, наконец, что произошло-то?
– А дело в том, что ваш сын наплел в кафе, что он цыган, почти барон, а в его багаже хранятся несметные богатства. Я ему оставлю повесточку, пусть он ко мне завтра заглянет во второй половине дня. Не пугайтесь только, ничего страшного в этом нет, мы с ним просто побеседуем, и не больше. До свидания.
Он, аккуратно притворив дверь, вышел.
– Миша, что сейчас было?
– Я почем знаю? Слышал все то же, что и ты. И чего он им сочинил про цыган?.. Вот вечно Толька от своего языка страдает. Помнишь, тогда на пятом курсе учился, так в электричке представлялся контролером и штраф собирал? Срамота. Из него такой же цыган, как из меня китаец, – и отец сипло засмеялся.
 
6
Утром Анатолий проснулся бодрым, здоровым и жизнерадостным. Он взглянул на висевшие на стенке часы. Они показывали десять минут одиннадцатого.
– Ничего себе, обед скоро, а я сплю. Подъем! – подал он себе команду. – Ну что, родители, гостя кормить будете или начнете морить голодом?! – прокричал он из спальни. – Спал как младенец в люльке. Сто лет так не отдыхал. Вот как дорога вымотала. Пятница…
В спальню вошла мать.
– Как чувствуешь себя, сынок? Ничего не болит? Чего ты пятницу вспомнил? Сегодня понедельник с утра был. Заговариваться стал. Головой не стукнулся вчера, температуры нет? – она коснулась губами его лба и поцеловала сына.
– Все нормально, мама.
– А раз нормально, вставай, мойся и за стол. Все давно готово. Борщ разогревать?
– В обязательном порядке! А что еще есть?
– Курицу запекла, картошку сварила… С чем ее будешь есть, с кислой капустой или солеными грибами?
– Положи того и другого.
– Отец ночью ходил на рыбалку. Тебе пожарить рыбу или котлеты сделать?
–Пожарить! Много поймал?
– С десяток есть.
– Крупные?
– Два сома с руку будут, щучка килограмма на полтора, остальные – чуть больше ладони.
– Мам, на вечер ухи свари. Окуней нет?
– Ни одного. Тогда в кастрюлю рыбы побольше положу, она наваристая и будет. Яичницу сейчас пожарить?
– Не надо, а то лопну.
– А вон и отец идет, вместе и позавтракаете. Точнее, ты позавтракаешь, а он пообедает.
– Проснулся, Будулай! – затрясся от смеха отец. – Весь поселок только об этом и говорит.
– Батя, ты перепутал, не Будулай, а Забар, – тоже засмеялся Алексей.
– О чем это вы? – спросила мать. – Оказывается, говорят все, а я, как всегда, ничего не знаю.
– Сынок наш, мать, цирк вчера в поселке устроил. Зашел весь мокрый в кафе и сказал там, что он цыганский барон и в чемодане с сумкой несет несметное количество денег. Клавка Осипова, знаешь ты ее, Степана Федоровича дочь, она в том кафе уборщицей работает, от страха чуть заикаться не начала. Весь поселок гудит. На барона хочет посмотреть. Не каждый день такие высокие люди к нам заглядывают, – опять захохотал отец.
– Папа, надо только таксу установить. На шару такое мероприятие не должно пройти. Ты будешь стоять в дверях и билеты продавать, а мама деньги собирать. И бумагу с ручкой приготовьте, вдруг автографы начнут брать…
– Откуда в тебе все это берется? Уже седина в башке, а он все в игрушки играет. Полицейский к нам заходил по этому поводу. Тебя, кстати, в милицию вызывают после обеда. Не посадили бы дурака, – она перекрестилась и вытерла глаза. – Где записка, отец, что он оставил?
– Я на комод положил под коробку с нитками.
Мать опять перекрестилась.
– Что ты начинаешь… Кто посадит, за что? Не бери дурного в голову. Где она?
– На, читай, – протянула мать.
– Капитан Морозов Б. П., – прочитал он. – Не лейтенанта к барону послали, а целого капитана! – поднял Анатолий палец. – Это уважение. А вы тут в панику впали. Меня сегодня кормить будут, или в вопросы и ответы будем продолжать играть?
– Ой и правда… Садитесь быстрее за стол, а то уже все остыло, надо разогревать. Режьте хлеб. Соль, перец, горчица на столе. Отец, бутылку нести?
– Какая бутылка? Ему в милицию скоро идти. Что ж, он там на них перегаром дышать будет?
– Мама, неси. От ста граммов перегара не бывает. А к вечеру готовьтесь, я с этим полицейским домой приду. Так что гости у нас сегодня будут. Батя вон браконьерничает, а теперь защиту заимеет.
– Эко что учудил!
– Не бойтесь. Все будет нормально. Мам, в борщ мясца брось, а то в городе мы не жируем сильно. Папа, разливай, чего сидишь.
Мать принесла борщ.
– А ты с нами?
– Я потом буду есть. Только недавно завтракала. Приятного аппетита.
Отец с сыном, крякнув, выпили и с аппетитом принялись за борщ.
– Мам, как же ты вкусно готовишь! Дома Нинка сварит, и жрать не хочется, все наружу вылезет. На корабле у нас тоже очень вкусно готовили. Из подарков что-нибудь после вчерашнего заплыва осталось?
Мать с любовью смотрела на сына, прикрыв ладонью губы. Дочь вся в отца пошла, а сын – вылитая мать.
– Из вещей, сынок, все перестирала, высохнут, сам разберешься, где чье, а вот из продуктов почти ничего не осталось: конфеты на самогон, печенье курам, клюква подавилась вся, и белье от нее кое-какое испачкалось, отойдет или нет – не знаю. Замочила его в порошке. Остались консервы, чё им сделается, и бутылка водки.
Сын уже налегал на курицу. Наконец он откинулся не стуле:
– Мам, а холодного молочка нет?
– Как же нет, сейчас принесу. Ты нам расскажи, как у тебя дела. Как семья, дети?
– Нормально все. С расспросами потом, все потом. Наелся, полежу немного, а то живот сейчас разорвется. Моя одежда высохла?
– Миша, потрогай его одежду! – крикнула она из прихожей отцу.
– Сырая вся. При такой погоде она недели две сохнуть будет. И ботинки не просохли.
– Приплыли, – произнес Анатолий зевая. – В милицию не в чем идти. Батя, распечатывай бутылку. Давай напоследок нарежемся. За неявку, как злостного нарушителя, вечером меня заберут, а потом посадят. Думаю, лет пятнадцать-двадцать дадут как пить дать. Под расстрельную статью я не подхожу, – бубнил он, явно засыпая. – Когда еще выпить потом придется. Мамуля, сухарики посуши, как я люблю, с солью. Батя, сигарет пачек десять… И обязательно чай…
Наконец Анатолий затих, послышалось ровное дыхание, а потом храп.
– Миша, что он мелет? Какая тюрьма? За что? – всхлипнула мать. – Надо какие-то вещи твои найти. Иди, ищи, не сиди истуканом.
– Что ты его слушаешь? Он наплел черт-те что и уснул, а мы… Сейчас найду ему брюки, рубашку, свитер. Куртка есть, шапка. На ноги сапоги наденет, дождь как шел, так и идет. Погода совсем испортилась. Если потеплеет – за грибами можно будет сходить.
– Мне чё же, сухари сейчас ему сушить? Или он все это набрехал?
– Какие же вы все, женщины, глупые. Кто что не скажет, тому и верят. Кого ты слушаешь?
– Вы у нас гений, а вокруг…
– Мама, суши, суши, я их завтра погрызу, – донеслось с дивана, и вновь раздался храп.
– Я перестаю его понимать. Миша, как ты считаешь, его посадят или нет?
– За что? За язык? Сейчас за это не сажают.
– Слава Богу!
– Пап, – опять раздался голос Алексея, – у тебя в жизни что-то связано было с пятницей тринадцатого?
– Он спит или нет? Прямо как в сказке: два глаза спят, а третий все видит. С матерью твоей женились тринадцатого, в пятницу, ты тоже родился, только записали тебя четырнадцатого…
– Вот она, карма!
– Кто?
– Не кто, а что. Судьба моя, значит. А если точнее – судьбина.
– Что он там бормочет, не пойму. Вставай уже, третий час. Ты не забыл, что тебе в милицию надо? Мы тут с отцом собрали тебе кое-какую одежонку.
– Я что, пойду в одежде отца? Вы меня в клоуна хотите нарядить? Батя ростом под два метра, а я в прыжке метр семьдесят пять. Точно за цыгана примут.
– Надевай свое, мокрое, если тебе моя одежда не нравится. На улице дождь идет. Так что гуляющих там мало, и потом, я тебя туда на машине отвезу.
– Совсем другое дело! Чувствуется уважение. Мама, чай поставь, да поедем помолясь.
– Не богохульствуй!
– Я и не богохульствую. Придется ли еще свидеться?
– Толька, прекрати у матери играть на нервах! Я пойду, выкачу машину из гаража, а ты одевайся.
– Мам, не расстраивайся, я шучу. И ужин готовь, с капитаном приду.
Попив чаю, Анатолий стал собираться. Брюки стянул на поясе ремнем и подвернул их несколько раз – в сапогах не будет видно. Свитер тоже не доставил больших хлопот. А вот куртка… была почти до колен, рук из рукавов не было видно. Шапка закрывала глаза и при резком повороте головы оставалась на месте.
Анатолий вышел на кухню. Мать как увидела свое чадо, повалилась на стул и принялась хохотать как умалишенная.
– Красив? – улыбнулся сын. – Я знал, что тебе понравится!
– Толя, и так подобрали все маленькое.
– Зря я в моряки пошел. Надо было в цирк… Денег бы имел сейчас…
Мать снова зашлась смехом:
– Иди уже, циркач, отец в машине ждет. Во сколько придешь?
– Кто скажет? Может, придется выступить перед сотрудниками милиции. Сегодня у нас праздника никакого нет? Все, я ухожу по-английски, то есть не прощаясь. Шапку надевать не буду. А то и правда – из цыган в клоуны... Не велик прогресс, – хмыкнул он, восхищаясь своему народному языку.
– Толь, может, мне с тобой пойти?
– Зачем?
– Ну…
– Без ну… Занимайся своим делом.
 


7
Анатолий вышел на улицу. Дождь немного утих. По лужам плавали пузыри – верный признак скорого окончания ненастной погоды.
– Что, батя, поехали сдаваться. Как я выгляжу в твоих глазах?
– Нормально. Не голый же идешь.
– Да ну тебя. Какой-то ты приземленный.
– Значит, не дано нам по лужам плавать, – и от смеха на его глазах появились слезы.
– Хорош ржать, поехали уже.
В полиции стояла тишина.
Анатолий заглянул в окошко дежурного:
– Где мне найти капитана Морозова?
– По какому вопросу? – не поднимая головы, спросил сержант.
– Изнасилование крупного рогатого скота со смертельным исходом, – пошутил Агеев.
– Я тебя сейчас за подобные шутки в «обезьянник» посажу. Вот там и будешь шутить суток пятнадцать, – сержант даже не улыбнулся.
Полицейский, как и женщина, верит каждому сказанному слову.
– На втором этаже, четвертый кабинет, – сурово произнес он.
– Спасибо, – вежливо произнес Агеев.
Он понимал, что пошутил не там и не с тем. Здесь закрыть могут мгновенно, а потом не спеша разбираться. Он тихо пошел в сторону лестницы.
– Постой! – крикнул дежурный.
Сердце у Агеева забилось чаще, ладони сделались мокрыми. Он вновь робко подошел к окошку.
– Это не ты ли вчерашний цыганский барон?
– Нет, конечно. Это я так вчера неудачно пошутил. Шел с поезда и упал в лужу. Гляжу – кафе. Не выпью – заболею. А они меня не пускают, потому что с одежды вода ручьем льется. Вот я и ляпнул сдуру, – выдохнул горько Анатолий.
– А что в таком затрапезном виде сюда пришел?
– Так все промокло. Мама постирала, еще ничего не высохло. Пришлось отцову одежду надевать.
– А чей ты?
– Сын Агеева Михаила Романовича. Он и привез меня сюда, чтоб не позориться на улице в таком виде. Он у меня высокий, а вот я… в корень пошел, – из Анатолия вновь вылетела шутка.
– А-а-а, вот ты чей! Кажется, офицер, моряк?..
– Так точно! Капитан второго ранга.
– А служили где? – сержант перешел на «вы».
– На Севере немного, а потом на Балтике. Год как пенсионер. Ушел с должности старшего помощника.
– А я на далеком Сахалине, на тральщике мотористом был.
– Родственные души. Тоже без малого цыган, – Анатолий понял, что тревога позади и уже можно ничего не бояться. – Ну, я пойду, – воспоминаний о былом он ненавидел.
– Конечно, проходите. Борис Петрович – нормальный мужик.
Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь четвертой комнаты и вошел в довольно маленький кабинет, где стояло три стола, заваленных бумагами и папками. За дальним столом сидел капитан и что-то писал.
– Разрешите?
Капитан вопросительно поднял голову.
– Агеев. Анатолий Михайлович, – представился Анатолий. – Прибыл по вашему приказанию с чистосердечным признанием и раскаянием с целью облегчения своей дальнейшей участи. Готов к сотрудничеству с органами полиции и правосудия. Вот мой паспорт.
– Ну, проходите, ваше высочество. Вот бумага, ручка. Садитесь за соседний стол и пишите.
– Не понял. Что писать?
– А то, как ты вчера в поселке посеял панику, взбудоражил и поставил всех на уши, куда ушел твой табор, где деньги спрятал… Короче, все подробно и откровенно...
Руки снова сделались влажными, во рту начала скапливаться вязкая слюна, подступила тошнота. Пройдя суровую школу жизни, Агеев никогда не попадал в подобные ситуации, которые возникали из ничего, становясь чем-то жутким и ужасным. Он был убежден, что все выльется в обыденный разговор. А тут…
– Борис Петрович, да все это…
– Вот все это и напиши, а мне не мешай. У меня и без тебя дел по горло. Куртка твоя или на вокзале у кого-то спер?
– У отца взял, мои вещи все сырые.
– Хорошо, пиши. И подробно. Если мне не понравится – будешь переписывать несколько раз. Вперед!
Агеев ненавидел писанину. На корабле он за свою жизнь столько написал, что и представить страшно. Правда, последние лет пять он ручку в руки брал лишь для росписи в документах и финансовой ведомости. Теперь приходилось начинать все сначала, как в первом классе.
Высунув от напряжения язык и склонив голову набок, он выводил на бумаге свою горькую жизнь. Сильно мешали рукава куртки. Они постоянно наползали на кисть. Капитан украдкой следил за муками Агеева, скрывая рукой улыбку.
– Борис Петрович, разрешите снять куртку. Она меня раздражает, и я не могу сосредоточиться, – наконец не выдержал Агеев.
– Много написал? – спросил полицейский.
– Предложений десять.
– Ого, какая потрясающая скорость! И это за час! Ты кем работал до сих пор, родимый, пока цыганом не стал?
– На флоте служил. Капитан второго ранга. Год как демобилизовался.
– Серьезный господин попался. Хватит писать. Идите сюда, – капитан резко перешел на «вы». – Объясните в двух словах, как вы в бароны записались с миллионным состоянием?
– Я вчера приехал на родину к родителям. О приезде не сообщил, хотел сюрприз преподнести. Как оказалось, мой приезд стал неожиданным не только для них. Вышел я, значит, из поезда, а дождь шпарит… Чемодан с сумкой тяжеленные. Иду, все залито водой, дороги не видно. И в ботинках вода, еле ноги от земли отрываю… Уже до центра добрел, стал дорогу переходить, обо что-то запнулся и со всего маха упал прямо в лужу. Вещи в сторону, я лежу. А вода холоднющая… Еле поднялся. Одежда намокла… Прямо к земле клонит. Вижу кафе. Думаю, если не выпью, заболею обязательно…
Видя неподдельные страдания на лице человека и представив всю эту картину с ним происшедшего, капитан неистово начал хохотать. В это время постучали в дверь.
– Кто еще там? – крикнул полицейский.
Дверь приоткрылась, и просунулась голова отца.
– Я отец этого нарушителя. Долго он у вас еще будет?
– Соскучились? Я бы с ним не расставался никогда. Сейчас отпущу. Плохо, что не узнаю про его героическое цыганское прошлое.
– Борис Петрович, – Алексей облегченно вздохнул, – учитывая мое пролетарское происхождение, нашу общую судьбу, туго перетянутую ремнем, и задачи, которые я выполнял, а вы и сейчас выполняете… – он немного задумался. – Короче, пошутить могу, а вот философствовать… – Агеев грустно улыбнулся. – Мы хотим с батей пригласить вас к себе домой. Стол уже накрыт. Мама постаралась. В меню почки заячьи, верченые, головы щучьи с чесноком, икра черная, красная…
– А заморская икра, баклажанная, будет? – улыбнулся капитан.
– Что он мелет? – поинтересовался отец. – Не пойму…
– Это он хочет, чтобы я согласился.
– Откуда икра у нас? Сроду такой не бывало.
– Не переживайте, это он словами из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» говорит. Заходите, присаживайтесь.
– Вечно, Толька, ты своим языком беду на себя нагоняешь. Учился он тогда в девятом классе, наступили летние каникулы, а по соседству жили Степановы. Нина, хозяйка, была до того жадной и завистливой, что страх Божий. Где он машинку печатную нашел, не знаю, только написал он ей письмо, что на ее имя пришла крупная сумма денег. И явиться ей требуется для получения этой суммы на почту к одиннадцати часам дня с паспортом. Подпись, печать с пяти копеек поставил – не подкопаешься. Заклеил в конверт и бросил ей в ящик. Вечером она берет почту, читает письмо и становится сама не своя. Первая мысль: откуда деньги? А этот оболтус обмотал телефонную трубку полотенцем и перед сном звонит ей и говорит сиплым голосом, мол, деньги получаешь, бойся ограбления. Я услышал и спрашиваю: «Кому звонил?» А он мне: «Петьке. Решил попугать!» Ночью соседка не спала, давление нагоняла. Утром сбегала на работу, отпросилась, мужа и невестку заставила сделать то же самое, чтоб охрана была. Сын ее в рейсе был. С утра ходит по двору как неприкаянная, ждет, когда идти надо. Назначено время, значит, должны подвезти деньги, раньше и идти нечего. Расскажи, Толь, что дальше было, а то у меня рот пересох. Никогда столько много не говорил.
– Пап, что тут разговоры вести? Сам говоришь, что во рту пересохло. Надо промочить. Не откажите, Борис Петрович, пойдемте.
– Уговорили. Посидите здесь. Я с докладом минут на десять к начальнику схожу.
– Идите, мы подождем.
Капитан вышел.
– Толька, что он тебя так долго здесь держал? Я даже нервничать стал. Думать начал, что и вправду посадят. Мать звонит через каждые пять минут.
– Все нормально, батя. Позвони, успокой ее. А где мой мобильный телефон?
– Я его у тебя вчера нигде не нашел. Видно, потерял, когда упал.
– Все одно к одному. Жена, небось, тоже волнуется. Не знает, доехал я или нет.
– Не волнуйся, мы ей позвонили.
– Молодцы! Хвалю за службу! А телефон жалко, купил четыре месяца назад.
– Ты с сюрпризами в этот раз явно переборщил. Позвонить надо было, встретили бы. Але, Люда, – Михаил Романович набрал жену, – все у нас нормально. Накрывай на стол, мы скоро будем. Да. Все втроем.
Вошел капитан.
– Я готов. Только плащ надену. Опять сильный дождь пошел. Как-то не хочется тоже упасть в лужу, – и он вновь засмеялся. – Вы на машине?
– Люда, конец связи, – прошептал в телефон Агеев старший. – Мы выезжаем, встречай, – отключился он. – Конечно, на машине. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит. Бывает иногда, что гости приезжают и сюрприз с собой везут. Но такое редко происходит, – кабинет огласил громкий смех.

8
Вскоре мужчины сидели за столом, а Людмила Александровна была на подхвате: принести, отнести, заменить... Но это у нее получалось очень проворно, и нить разговора, что велся за столом, она не упускала.
– Ну что, гости дорогие, – крякнул Михаил Романович, – худо ли бедно ли – за вас! Спасибо, сынок, что не забываешь родителей, – он хмыкнул. – Ошибаться может каждый. Главное, чтоб все были здоровы.
Мужчины, дружно чокнувшись, выпили и с аппетитом набросились на уху.
– Михаил Романович, – капитан смачно захрустел костями головы сома, – где вы такую рыбу взяли? Вкусная! Спасибо хозяйке, умеет готовить, – улыбнулся он, поглядев на Людмилу Александровну.
– Толька привез, – не моргнув глазом соврал он. Мать нервно напряглась. – Говорит, по поезду носили.
– Я чё спрашиваю, сегодня инспектор звонил: кто-то ранним утром сети на речке трусил, но с нашей техникой разве кого-то поймаешь. Вода в бак попала, моторка и заглохла. А на веслах разве дойдешь… Ушел, негодяй! Сеть бросил и ушел.
– Бывает и такое, – неопределенно проговорил Михаил Романович. – Давайте, молодые люди, еще по одной выпьем…
– Я предлагаю выпить за радушных хозяев этого дома и сразу поставить точки над «і»… Меня зовут Боря. И прекращаем выкать.
– Дельное предложение. А меня Толя.
– Вот за все это и выпьем.
– Рыбу подавать? – шепотом спросила жена у мужа.
Михаил пожал плечами. Выручил Анатолий:
– Мам, а ты остальную рыбу не жарила?
– Как же, сынок, не жарила. Сейчас несу, – сразу повеселела она. – Картошечка с котлетами, огурчики соленые, помидорчики, капуста…
– Людмила Александровна, остановитесь. Разве можно столько съесть?
– Посидите с нами, отдохните… У меня еще мясо тушится…
– Это сыну на завтрак. Честное слово, уже не полезет. А разносол под водочку – милое дело, – похлопал себя по животу Борис. – Толь, рассказывай, как было дальше. Я просто горю от нетерпения услышать продолжение, – засмеялся он. – Думаю, что родители тоже с интересом послушают твои приключения.
Анатолий будто ждал этого вопроса. Он сразу приосанился, разрумянился, почувствовав себя героем сегодняшнего дня.
– Ну вот, упал я, значит, в эту лужу, а глубины в ней сантиметров семьдесят. Чувствую – начинаю тонуть. Рядом сумка пускает пузыри и чемодан медленно погружается в водную пучину. Возникает извечная проблема нашего народа: «Как быть?» и «Что делать?» Встаю на колени, не гнущимися от холода пальцами хватаю вещи, ведь в них подарки моим дорогим родителям, и начинаю на коленках медленно передвигаться вперед. Вода доходит почти до плеч. Резко поднявшийся ветер гонит встречную волну, которая несколько раз накрывает меня с головой.
– Свят-свят-свят! – тихо прошептала мать и трижды перекрестилась.
– Люда, что ты его слушаешь? Где ты у нас на дорогах видела ямы, тем более в центре, глубиной семьдесят сантиметров? Он увидел нас с разинутыми ртами и плетет что ни попадя, – отец разлил по рюмкам.
Борис уронил голову под стол и истерично трясся всем телом.
– Толя, подожди, не все сразу, – запричитал он, задыхаясь от смеха. – Давайте и правда выпьем. У меня от смеха мышцы живота заболели. Людмила Александровна, у вас случайно нет томатного сока?
– Как же нет, есть, конечно. Сейчас принесу, только в подвал сбегаю.
– Ой, тогда не надо.
– Как это не надо? У нас по ступенечкам… Это не в погреб по лестнице спускаться.
– Люда, я быстрее принесу, – встал отец. – Посидите, ребята, я мигом! Давайте только выпьем, чтоб не выдыхалась. Анатолий, не рассказывай ничего, хочется знать, вышел ты на отмель или нет.
Борис снова засмеялся.
– Толя, тебе никто никогда не говорил, что твое место на эстраде?
– Я двадцать шесть лет прослужил в цирке экстремалом.
– Сынок, а говорил, что на флоте служил, даже в форме приезжал…
– Мама, не рви сердце. Это я образно. Аллегория, так сказать.
– Толя, покуда отца нет, скажи мне, ты дошел или нет?
– Дошел куда? – не понял Анатолий.
– Ну, до конца лужи.
– Ты меня пугаешь. Перед тобой я сижу или не я?
– Ты, конечно.
– И что это значит? Дошел я или затонул?
– Значит, дошел, слава Богу!
– Извините, – Борис встал, вытирая слезы. – Я пойду на крыльцо покурю.
– Кури здесь, сынок, – сказала Людмила Александровна.
– Мне надо на воздухе побыть. Что-то жарко стало.
– А ты пиджак свой сними.
– Деловое предложение. Вернусь и сниму.
– Я тоже пойду, охлажусь, – встал Анатолий.
– Идите, мальчики, а я пока на столе наведу порядок и тарелочки поменяю.

9
Дождь закончился, утих ветер. На улице стало по-летнему тепло. На западе, отбрасывая длинные причудливые тени, светило умытое солнце. Неугомонные воробьи неистово чирикали в редкой листве яблони, радуясь долгожданной свободе.
Борис со сластью затянулся и выпустил вверх дым.
– А ты не куришь? – спросил он.
– Почти три года не балуюсь. А на корабле… Две пачки в день, а то и больше. Ужас! Дым валил из всех дырок.
– И как бросил?
– Сам не знаю. Отвратило, само собой. На флоте говорят: «Каждый должен выпить свой баркас» А тут, видно, выкурил целое поле.
– А тянет затянуться?
– Изредка. Но желание проходит очень быстро. А вот с курящими стоять обожаю, дымок понюхать люблю. Зато ненавижу находиться в прокуренной комнате и вдыхать запах выкуренных сигарет. А как ты в милицию попал?
– Почти анекдотический случай. Я пацаном был девяти лет и видел, как на рынке парень выдернул у женщины сумку. Та в крик. Два милиционера рядом оказались и погнались за этим парнем. И я вместе с ними побежал. Интересно! А тот забежал за угол и как в воду канул. Туда-сюда – нигде нет. И вдруг из наружного туалета вой доносится. Те туда. А тот парень со страху прыгнул в выгребную яму и тонуть начал. Стали его оттуда вытаскивать. Сначала длинную палку опустили – не получается; кто-то вожжи принес. Когда его вытащили, я от смеха по земле катался. Это было что-то потрясающее. В радиусе двадцати, а то и больше, метров невозможно было находиться. Весь рынок как ветром сдуло. Милиция посмотрела на такое вонючее дело и сказала парню, чтобы шел домой, пообещав больше его не вытаскивать. А сумка так там и осталась. Женщина, повозмущавшись, тоже направилась домой. После этого случая у меня возникло желание стать милиционером, теперь полицейским. Сразу не поступил, а после армии окончил Херсонский институт МВД и был направлен на службу по месту жительства, у меня родители в сорока километрах отсюда живут. Из-за такого вот случая я и стал работником правопорядка.
Анатолий стоял, довольно посмеиваясь.
Из подвала показалась голова отца.
– Толька, сюда иди. Чтобы сто раз не лазить, я уже все достал. Мать обязательно разглядит, что ты исхудал, и начнет тебя откармливать. Боря, помоги тоже, ящики больно тяжелые, я один их не донесу.
– Теперь, Толя, легко тебе будет на туалет работать. Я бы с удовольствием с тобой поменялся, но… – он развел руками и хитро улыбнулся.
Ящики действительно оказались тяжеленными. И чего в них только не было: соления, копчения, соки, компоты, варенье и еще много чего непонятного.
– Не мало, Михаил Романович? – явно с издевкой спросил Борис.
– Ты знаешь, Боря, боюсь, как бы хватило.
– Ну вы, Анатолий Михайлович, и даете. Совсем не бережете себя.
– Да, будет трудно. Но трудности закаляют человека. Когда я только начинал корабельную службу, у нас был старпом, мужик суровый, но справедливый. Так он говорил, что моряк должен всегда работать, постоянно преодолевать трудности, тогда сон его будет крепок. А мысли уйти в самоволку, набить морду молодому или сотворить какую-нибудь пакость даже не придет в его голову. Так и я намереваюсь бороться в отпуске только со сном и голодом. Если тебе рассказать про мою поездку в поезде, ты бы почитал меня за героя.
– Тебя за героя теперь весь поселок почитает. Разве этого мало? – снова захохотал Борис.
– Что такое поселок в масштабах Вселенной? Мне Галактику подавай!
– Ну что, хлопцы, пойдемте к столу. Не знаю, как кому, а мне очень хочется дослушать продолжение рассказа, от которого цепенеет душа и холодный пот катится по спине, – Михаил Романович и Борис дружно прыснули от смеха.
– Мама меня спросила, выбрался ли я из лужи, – тоже покатился со смеху Анатолий.
– Женщины – народ загадочный. Никогда нельзя предугадать их дальнейшие действия и ход мыслей. Логика у них отсутствует напрочь. Между прочим, Людмила, – Михаил Романович ткнул пальцем в направлении Анатолия, – мне родила его в шестнадцать лет.
– А вам сколько было?
– Семнадцать.
– И вон какого богатыря сотворили.
– Вы еще долго проветриваться будете? – вышла Людмила Александровна.
Уже идем.

10
На кухне стол был заново сервирован. В тарелках дымилось пюре, в котором лежали котлеты, из кружек потянуло запахом куриного бульона. В другие стаканы мать налила томатный сок.
– Людмила Александровна, – простонал Борис, – зачем это все? Живот переполнен. Пожалуйста, уберите у меня с тарелки половину. Я правда не съем, жалко потом выбрасывать.
– Мама, и у меня тоже.
– Ребята, какие-то вы слабаки. Отец, а хоть ты съешь? Или тоже…
– Съем. Удовлетвори просьбу ребят, и давай послушаем, что было потом.
Наконец все расселись за столом.
– Давай, сын, продолжай. Мы тут все испереживались, не утонул ли ты в этой пучине.
– А на чем я остановился?
– Что тебя накрывала набегающая волна…
– Да. Я отдышался, отплевался и снова на коленях пошел. А вокруг ни души. Только машина невдалеке проехала, но, видно, не заметили меня, а подняться сам я не могу, ног под собой совсем не чувствую, и руки отяжелели до такой степени, что шевельнуть ими не могу.
– Господи, какие муки ты испытал, сынок. Спаси тебя и сохрани!
– Спасибо, мама. Только ты способна меня понять.
– Не отвлекайся. Когда уже конец будет этой луже. Полчаса уже по ней ползешь.
– Не знаю, сколько я так передвигался. Время для меня тогда остановилось. Наконец выполз на мель, обхватил фонарный столб и с большим трудом поднялся. Стою, держусь и пла;чу… Ноги дрожат. Одежда намокла и так отяжелела, что мои плечи оттянулись до пояса. Поднял я голову и вижу перед собой кафе «Незабудка»…
– «Незнакомка».
– Что?
– Я говорю, что кафе называется «Незнакомка», – уточнил Борис.
– Может быть. Я до того ослаб, что и видеть стал плохо.
– Вещи с тобой или утопил? – спросил, подавляя смех, отец.
– Рядом стоят. Хотел крикнуть, а голоса нет, один хрип изо рта вырывается и пена. Тут-то меня и осенило, что к вам я выехал в пятницу тринадцатого.
Борис не выдержал и снова уронил голову под стол.
– Нет, думаю я, меня так просто нечистая сила не возьмет, не дамся. Схватил я сумку с чемоданом и, как робот, не сгибая ног в коленях, поплелся в «Недотрогу».
– Толян, остановись, давай выпьем, – Борис поднял голову, из его глаз на рубашку катились слезы, оставляя на ней расползающиеся пятна. – Ты людей береги. Я просто погибаю от смеха.
– Вот, мама, какие разные бывают люди, я погибал от озноба, а он от смеха. Отца, смотрю, тоже сильно не волнует судьба сына. Видишь, как его корежит.
– Толюшка, мне начинает казаться, что ты немного привираешь.
– Значит, и ты мне, мамочка, не веришь. Что ж, насильно мил не будешь.
– Зачем ты такое говоришь, мать только расстраиваешь. Продолжай, сынок, я тебя слушаю. Это я по глупости своей сболтнула. А на них не обращай внимания. Это водка в них смеется.
– До кафе, мама, метра три осталось. А в организме только сердце работает да одна мысль свербит: выпить горячего чаю. И вас обнять перед лютой, холодной смертью.
Мать шмыгнула носом и поднесла уголок платка к влажным глазам.
– Открыл я дверь, – продолжал Анатолий с серьезным видом, жуя с аппетитом котлету, – и рухнул замертво. Что было дальше, не помню. Сознание отключилось полностью, только чувствую, как мне в рот вливают водку и с каждым ее глотком тело начинает оживать, а рассудок приходить в норму, правда, не до конца. Пелена стоит перед глазами. А я как во сне. Перед глазами фильм «Табор уходит в небо», где я главный герой, Забар. В это время чувствую, что кто-то пытается мне делать искусственное дыхание «рот в рот». А губы мягкие, сочные… И запах духов!.. После такой терапии умирать мне совсем расхотелось. Подняли меня, водки еще налили, чай горячий…
– Ты в кино, сынок, немца, что ли, играл?
Борис взвизгнул и вышел на улицу.
– Я так больше не могу, – простонал он.
– Миша, чаво это он? Никак плохо. Поди посмотри, кабы не случилось чего. И постоянно смеется как дурачок. Водка на него, наверное, так действует. Я еще девчонкой была, так у нас в селе…
– Ну, понесло… Водка ей виновата. А то, что Толька… – он махнул рукой, засмеялся и вышел вслед за Борисом.
Тот стоял на крыльце, курил, время от времени сгибаясь и смеясь.
– Ты как себя чувствуешь, Боря? Не плохо тебе? – спросил Михаил Романович.
– Еще немного – и я погибну от смеха. Никогда в жизни так не смеялся. Но домой надо идти. Не хочется, а надо. И ночь на дворе. Толе надобно было в артисты идти. Такой дар пропал!
– Может быть… Это он когда на корабле служил, уже при чинах ходил, то приезжал в отпуск и рассказывал про случай один. Возвращается он из дома утром на корабль, а в руках держит блок американских сигарет. Верблюд на них нарисован, «Camel» называются. Вроде бы так, точно сказать не могу. Ему их друг из-за границы привез. Все к нему, мол, угости. И решил он их разыграть. «Пойдите и купите» – говорит. И дальше идет с важным видом. «Где?» – спрашивают его. «Так на улице Светлой, в магазин, где я живу, завезли три здоровенные коробки. В нем, кроме молока, хлеба и другой мелочи, сроду спиртное и табачное никогда не продавалось. Может, что-то перепутали. Сказали, что контрабандный товар. И продают по сниженной цене. Ровно на половину ниже, чем в киосках. По такому случаю я даже домой за деньгами сбегал. Только на блок и хватило. Жалко. Можно было бы взять пачек сто. И самое главное – никого в магазине нет, кроме трех старушек. Обычно утром только они за молочком заходят». И тут народ загоношился. «Толя, – говорят, – мы сейчас пойдем к командиру, отпросим тебя, соберем деньги и откомандируем в магазин». И машина наживы закрутилась. У нас же что в крови сидит: на халяву и много. Короче, командир тоже курящий оказался… Начался сбор денег и составление списков. Через минут сорок Анатолий с целлофановым мешком денег сошел на берег. А сигарет, как ты понимаешь, в том магазине нет и никогда не было, тем более с такой скидкой. Пошли за стол, он сам дальше расскажет.
– Михаил Романович, домой буду собираться. Ночь на дворе, жена ругаться будет.
– Боря, пять минут дело не решают. А история сама по себе интересная.
Они вошли на кухню. Анатолий, кряхтя от удовольствия, пил чай.
– Вы чего так долго?
– Боря уходить собрался. Доскажи ему быстро историю с сигаретами, а то я начал… Закончил, когда ты сошел с корабля на берег.
– История и правда была интересная, – Анатолий широко улыбнулся, вытер со лба пот, откинулся на стуле и далеко под столом вытянул ноги.
– Нет, мои хорошие, мне честно надо идти. Спасибо за все, особенно вам, Людмила Александровна, за такой вкусный ужин и радушный прием, вам, Михаил Романович, как главе этого семейства, ну а тебе, Толя… даже не знаю, как и выразиться.
– Выразиться хочешь? Для моряка это как пчелке мед. Выражайся. Нет никаких возражений, Боря. Поэтому придется тебя проводить. А с другой стороны, прогулка на свежем воздухе мне сейчас крайне необходима. От переизбытка пищи и от кислородного голодания у меня начинают плавиться мозги, хотя прекрасно понимаю, что в голове военного человека их нет. Она ему дана, чтобы носить фуражку. Еще он ею ест, говорит, курит и целуется. Последние два элемента с возрастом утрачивают свою первоначальную значимость.
– Толик, ты хоть сам понял, что сейчас сказал? Ляпнет что-то– хоть стой хоть падай… – Людмила Александровна поджала сухие губы и туже затянула узел платка под подбородком.
Новоявленные друзья стали собираться.
На крыльце Михаил Романович сунул Борису увесистый пакет.
– Что это, Михаил Романович?
– Жену с детишками рыбкой свежей побалуешь.
– Батя, это уже взятка должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Сейчас мы тебя сопроводим в полицию… Потом суд… Десять лет с конфискацией имущества. Мама, пока мы его ведем, ты закопай все ценное в огороде. Минут через тридцать придут делать обыск. Я отвожу себе роль понятого.
– Людмила Александровна, не слушайте этого балабола. Спасибо вам, Михаил Романович, большое. Жена обожает рыбу.
– Я вам изредка буду подбрасывать пару-тройку хвостов.
– Налицо преступный сговор органа правопорядка и преступного элемента, – засмеялся Анатолий.
– Толя, брось пугать родителей. Это я сейчас отведу тебя в полицию и буду с пристрастием вести допрос, откуда в тебе цыганские корни. Еще раз спасибо вам всем, – Борис обнял хозяев дома. – Ничего не бойтесь и ни о чем не волнуйтесь. Скоро ваш сын будет дома. Вы же знаете, где я живу?
– На Строителей?
– Совершенно верно. До свидания и еще раз спасибо за все.
Анатолий снова надел отцовские вещи.
– Я готов! Впереди нас ждут великие открытия и потрясения! – отрапортовал он.
Они вышли. Одинокая луна на черном небе, купаясь в таких же черных лужах, излучала таинственный свет, делая окружающее сказочной картиной. Серые тени от деревьев и столбов походили на призрачные чудовища.
– Смотри, как интересно, – мотнул головой Борис.
– У меня за последние три дня столько интересного было, что вот это, по сравнению со всем остальным, чушь какая-то. Боря, – обратился Анатолий к спутнику, – ты трудишься в такой организации, где аналитическое мышление должно работать на высшем уровне. Объясни мне значение пословицы «И волки сыты, и овцы целы».
– А это значит, дорогой мой, что эти самые волки сожрали и пастуха, и его собаку, – улыбнулся Борис. – Слышал я этот прикол.
– Цивилизация глубже и глубже пускает корни во все слои общества.
– Если ты такой продвинутый, тогда мне тоже скажи: как пьют наши мужики?
– Как пьют ваши – не знаю, а на флоте пьют из одного стакана, наливают каждый сам себе и разводят спирт по своему усмотрению.
– Грамотно! А у нас сначала он выпивает то, что хочет, потом – что может, а уже в конце – что осталось.
– Мудро!..
Из-за угла с жалобным криком выбежала кошка и перебежала дорогу. Новоиспеченные друзья встали как вкопанные.
– Этого еще мне не хватало! – перекрестился Анатолий. – Давай постоим, подождем, пусть хоть кто-нибудь пройдет. Хватит пока что с меня приключений. Ты не заметил, какого цвета была кошка? Дай-ка мне, Боря, сигаретку.
– Ты разве не знаешь, что ночью все кошки черные? А сигарету не дам. Если бросил, то начинать не надо. Вон, кстати, и машина едет. Она тебе подходит, капитан второго ранга?
– Мне сейчас все подходит.
Подъехав, машина остановилась, из открытой двери выглянула белокурая шевелюра:
– Борис Михайлович, подвезти?
– Спасибо, Гена, я пешочком пройдусь. Врачи рекомендуют ходить перед сном. Не слыхал?
– Они много чего другим рекомендуют, а сами этого не выполняют. Счастливой дороги, Борис Михайлович, – и машина, взвизгнув задними колесами, стремглав помчалась по дороге.
– Шофер из военкомата. Хороший парень. Хочу его к себе переманить. Голова у хлопца на месте, и десантник бывший. В прошлом месяце трех залетных бандюков сам взял, связал и к нам доставил. Мы его к награде представили. Ну, идем, что ли? Чего стоять? У меня пакет до того тяжелый, что руку обрывает. И чего в него твой батя положил? Давай уже, рассказывай свою байку про сигареты.
– Собрали мне почти целый целлофановый мешок денег, дали форматный лист, исписанный с двух сторон, и я сошел с корабля. Все на радостях, видно, забыли, что на этот день передали штормовое предупреждение. А ветерок и правда начал усиливаться. Ну, я ноги в руки и быстро пошел в город, пока не вернули назад. Сел в автобус и поехал домой. Пока доехал, ветер стал дуть с такой силой, что деревья пригибал к земле. А это значит, что в такую погоду в обязательном порядке все корабли выходят в море штормовать. Ну а у меня неожиданно образовался краткосрочный отпуск аж на шесть дней.
– А когда вернулся на корабль, как тебя встретили?
– Как встретили?.. Черной завистью, естественно. Но мне пришлось пять пачек отдать командиру и три старшему помощнику. Хорошо, что наш главный идеолог не курил.
– А остальные?
– Что остальные?.. С радостью получили назад свои деньги.
– Но ты же как-то должен был объяснить, что не принес сигарет…
– Во всем была виновата погода. Провода оборвало, деревья поваляло… А когда стало утихать, сигарет в магазине уже не было. Купил последние восемь пачек.
– Ты неисправимый авантюрист, – засмеялся Борис. – Не могу больше смеяться, в мышцах живота крепатура.
– Что есть, то есть. А сколько таких случаев за службу было…И не перечесть. Честно сказать, женщин у меня было, что капель в море. Одна особа знаешь, что мне сказала? Что женщина, как правило, не обращает внимания на красивого мужчину, а вот на мужчину, идущего с красивой женщиной, – обязательно.
– Толя, а ты красивый?
– Какой странный вопрос. Даже очень. А душой?.. Разве не видно.
– Сам понимаешь, ночь. А днем не до этого было. У меня будет время разобраться, – и он снова рассмеялся. – Вот я и пришел. Толя, в дом не приглашаю. Во-первых, немного поздновато, а во-вторых – маленький ребенок, вчера три месяца исполнилось. С ним не посидишь толком. Ты на сколько приехал?
– На две недели.
– Значит, еще увидимся. Я в обязательном порядке должен узнать кочевой уклад цыганского барона. Если не будешь занят, приходи ко мне завтра часиков в шестнадцать, что-нибудь придумаем. У тебя телефон с собой?
– Я его потерял, когда упал в лужу.
Борис снова согнулся и начал надрывно смеяться.
– Иди, Толя, иди. Я больше так не могу. У меня диафрагма и мышцы живота невыносимо болят, даже дышать трудно. Спокойной ночи, – и он снова издал подобие страдальческого смеха.
 
11
Ночью Анатолий спал плохо. Переполненный желудок налегал на легкие и сердце. Было трудно дышать и давило за грудиной. Его постоянно мучили какие-то сны. Один сменял другой, как кадры кинохроники.
Вот он курсант первого курса Военно-морского училища. Все ново, все впечатляет. Масштабы Ленинграда столь огромны, что сельскому пареньку затеряться в нем было очень просто.
Накатавшись в диковинном метро, Анатолий вышел на Финляндском вокзале, перешел Литейный мост и пошел по Литейному проспекту в сторону Невского. Захотелось есть. Достопримечательности отошли на второй план, и он глазами искал столовую. Наконец его взор остановился на вывеске «Грузинская кухня». Не раздумывая, он открыл дверь и шагнул внутрь. Это была обычная столовая, пахнущая чем-то неизвестным и загадочным. К нему подошла девушка в замызганном белом фартуке и подала меню. Толя открыл его и стал читать. Названия блюд ничего не говорили.
– Выбрал? – снова подошла та девушка.
– Да. Мне, пожалуйста, харчо и… – его глаза быстро забегали сверху вниз, – и ар-та-ла, – прочитал он по складам, густо краснея.
Она хмыкнула и ушла.
Минут через десять официантка поставила перед Анатолием два первых блюда. Он изумленно посмотрел на нее.
– Ты это сам будешь есть?
– Сам, – прошептал Анатолий, понимая, в какую глупую историю попал.
Потом снилось, как порвавшимся швартовым концом ему сломало обе кости на левой голени… Как у машины в городе отказали тормоза и он, отводя беду, направил ее прямо в дерево.
– Сынок, сынок, – мать тормошила его за плечо, – проснись, ты стонешь во сне. Не заболел ли?
– Все нормально, мама, приснилось, как я в лесу провалился в берлогу к медведю и он стал рвать меня на части.
– Господи, страхи-то какие…Свят-свят-свят!.. Ты не заболел? Перевернись на другой бок и скажи: «Куда ночь, туда и сон».
– Хорошо, мама. Иди спи. Все нормально.
И Анатолий снова погрузился в очередной сон. Теперь он на четвертом курсе. Практика на Северном флоте закончилась, и он летит домой, где его с нетерпением ждет молодая жена. Он тоже от предстоящей встречи весь в напряжении. Для большего эффекта он купил классные, белые в обтяжку, плавочки, которые сейчас на нем.
Его появление в доме произвело настоящий фурор. Все Толю обнимали, целовали, трогали и радостно смеялись, а потом снова обнимали, целовали и опять трогали. У Анатолия же мысль была только одна: как можно быстрее остаться вдвоем с женой. Наконец родственники тоже поняли это и под различными предлогами исчезли из квартиры. Вот она, долгожданная минута счастья! Молодые бросаются друг к другу, срывая с себя одежду. Еще одно мгновенье и… И в это самое время Анатолий получает пощечину. Как потом выяснилось, Вовка Максимов и Славка Денисов, перед выходом из казармы, когда Толя мылся в душе, намазали себе губной помадой губы, где только они ее взяли, и наставили на задней части плавок множество своих отпечатков. Анатолий в спешке и не заметил, надевая их на себя. И вот – плачевный результат этого сновидения. Сторонясь от хлесткого удара, Анатолий резко отклоняет голову и со всего маха бьется головой о стену, отчего сверху срывается вставленный в рамку свадебный портрет родителей. Сна как не бывало. На лбу мгновенно вырастает огромная шишка, а осколок разбившегося стекла разрезает руку в области плеча. Постель мгновенно пропитывается кровью.
В доме начинается суматоха. Мать чистым банным полотенцем туго перевязывает рану, отец вызывает «скорую помощь», а кукушка на часах равнодушно кукует четыре раза.
 
12
В больнице заспанный хирург обработал рану и наложил четыре шва, сказав, что с шишкой ничего делать не надо, только прикладывать грелку со льдом, а еще ходить каждый день в поликлинику на перевязку. Потом ему сделали укол от столбняка и, что-то записав в журнал, отпустили домой.
– А швы, когда снимать будете? – спросил Анатолий.
– При хорошем прогнозе дней через шесть-семь. Рана глубокая. И рекомендую кровать отодвинуть от стенки минимум на метр, – засмеялся представитель гуманной профессии.
– Доктор, у меня к вам вопрос.
– Слушаю вас.
– А я смогу играть на домбре?
– Не переживайте, конечно, сможете! А вы что, на ней играете?
– Нет. Просто я до этого на ней никогда не играл.
– Мне сейчас не до ваших дурацких шуток! Идите! Я вас больше не задерживаю.
«Да-а-а, однако влип, – горестно подумал Толя, выходя из кабинета. – Вот тебе и пятница тринадцатое… Хочешь верь, а хочешь не верь. Одно за одним, одно за одним… Прямо несчастье какое-то. Может, в церковь сходить, помолиться, – продолжал размышлять он. – Нет, лучше маму пошлю. Она в курсе всех этих дел».
Домой приехали около восьми часов. Отец быстро выпил стакан холодного молока и уехал на работу, а сын, утомленный изнурительной ночью, не дождавшись завтрака, лег на диван и тут же уснул. Мать долго стояла и смотрела на родное лицо, украдкой вытирая полотенцем глаза.
– И чего ему так не везет? – горестно подумала она.
Взяв с полки Молитвослов, Людмила Александровна принялась читать молитвы. Сын в это время легко вздохнул, радостно во сне улыбнулся и повернулся к стенке.
Мать перекрестила свое великовозрастное чадо и, достав из шифоньера бутылочку со святой водой, сбрызнула ею сына, а потом отправилась на кухню выполнять хозяйственные дела.

13
В начале первого пришел на обед отец вместе с Борисом.
– Людмила Александровна, здравствуйте! Где это ходячее несчастье?
– Борюшка, не шуми. Спит еще Толя. Намаялся, бедный, за ночь.
– Он что, сюда спать приехал? Пора вставать! Я ему телефон купил. Подъем, бездельник! – Борис вошел в зал и присел на диван в ногах у многострадальца. – Хорошо выглядишь! Молодец! И глаз даже не заплыл, ну а с шишкой ты напоминаешь сказочного единорога. Вы социально опасный человек, Анатолий Михайлович. Вас следует бояться! – прыснул Борис.
Толя встал и подошел к зеркалу. Оттуда на него смотрело обезображенное и искривленное лицо. Он попытался улыбнуться. Радости не было вообще.
– Чертовски красив, – печально произнес он. – Вот и не верь теперь в черные силы.
– Толя, я тебе телефон купил.
– Какого он цвета? – грустно спросил тот.
– Черного…
– Мой любимый цвет…
Борис от смеха сполз с дивана на пол.
– Что тут у вас за веселье? – в зал вошла Людмила Александровна. – Мне плакать хочется, а им весело.
Отец покачал головой:
– Если говорят, что шрамы украшают мужчину, наверняка врут, – и он хмыкнул.
– Когда я прыгал на тарзанке…
– Что?.. – Борис снова упал на пол и начал стучать по нему рукой, неистово хохоча.
– На что ты, сынок, прыгал? – тихо спросила мать и в ужасе прикрыла рот рукой.
– Толя, – стонал Борис, катаясь по полу и икая от смеха, – молчи, побереги родителей, да и меня тоже, иначе сейчас здесь может произойти все что угодно, вплоть…
– Для несведущих, между прочим, по-иноземному это называется банджи-джампинг. Это, мам, у нас на флоте так величают кровати. И когда на корабле тревога, надо быстро соскочить с нее и бежать на свой пост. Ведь все может быть, включая и войну.
– Свят-свят-свят… – перекрестилась мать. – И что? Прыгнул ты с этой атаманки…
– Не атаманки, а тарзанки… Ногу сильно подвернул. Молодой тогда был, неопытный… Месяц потом хромал.
– Сейчас-то как ходишь? Не болит?
– Не волнуйся, мама, ничего не болит, бегаю, как северный олень.
– Толя, а с парашютом ты не прыгал? Хотя ты же моряк… – хитро спросил отец.
– На провокационные вопросы сегодня не отвечаю. Вы меня кормить собираетесь? Мне как раненому сейчас положено усиленное питание.
– А все, сынок, готово. Сейчас я только борщ разогрею. Пять минут! Вы пока руки мойте и за стол садитесь.
– Людмила Александровна, я, наверное, побегу, – засобирался Борис.
– Куда ты, Боря? Бросить раненого товарища на поле боя?.. Так поступают только предатели и подлецы. Но ты к ним не имеешь никакого отношения. И мою маму надо слушаться, – Анатолий подошел к ней, обнял ее и поцеловал. – Мамочка, под настроение я расскажу тебе про банджи-джампинг. Смеяться будешь как полоумная. Но великолепное настроение пока только у Бориса. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Правда?
– Правда, сынок.
– Сегодня праздник, – Михаил Романович поставил на стол бутылку, – грех не выпить.
– Какой, Миша? Что-то я запамятовала, – обеспокоенно засуетилась Людмила Александровна.
– Как какой? Анатолий три дня как приехал. Праздник? Еще какой! Он теперь в поселке первый человек, все и всех покорил, даже доктора не оставил в стороне.
– Что он там уже сморозил?
– У хирурга спрашивает: «После этой раны я смогу играть на…» Запамятовал. Толя, на чем ты хотел играть?
– На домбре.
Борис опять залился заразительным смехом.
– Дорогие мои, простите меня, пожалуйста, но я уже не могу себя контролировать. И сдержать себя не могу.
– Ничего здесь страшного нет. Смейся, если смешно. Толя, а домбра – что это?
– Папа, это народный музыкальный инструмент казахов. Напоминает нашу балалайку и мандолину.
– И ты на ней играешь? Где такому научился? – спросила удивленная мать.
– В консерватории имени Гнесиных.
– Эко тебя куда занесло! А Гнесины – кто это?
– Долго рассказывать. Одна знаменитая музыкальная семья.
– И много их было? – поинтересовался отец.
– Пять сестер. Три старших и основали частное музыкальное училище, ставшее в дальнейшем Российской академией имени Гнесиных. А их брат был композитором. Вот какие люди жили на свете. А ваша самая большая заслуга состоит в том, не в обиду сказано, что произвели на свет меня. Но за это, увы, не дают премий и наград. Долой вопросы и пытки, есть хочу, выпить хочу. А то за разговорами скоро и ужин наступит. Батя, наливай! – махнул он рукой.
– Толя, тебе, наверное, нельзя. Все-таки операцию ночью сделали.
– Мама, я по этому поводу у доктора поинтересовался. Он разрешил, но предупредил, чтоб не увлекался, а принимал не больше литра.
– Какой же ты у меня болтун, – мать поцеловала сына в маковку. – Когда меня порадуешь и сыграешь на домне?
Борис поперхнулся и закашлялся. Михаил Романович похлопал его по спине.
– Надо казаха найти, тогда… – улыбнулся Анатолий. – Я когда приехал, свою за спиной нес, а упал – веревка и оборвалась. Инструмент ветром по волнам унесло. Мне было не до его спасения. Самому бы выжить. А домна, мама… – он потряс рукой в воздухе.
– Приятного аппетита, мои хорошие. Я сегодня опять ухой вас решила побаловать.
– А ты, мама, чего не с нами?
– Я, пока вы тут валандались, уже нажевалась. Миша, а ты на водку не налегай, тебе на работу.
– Не переживай, я отпросился. Причина очень веская – сын приехал.
– И я тоже должен был с проверкой ехать, а машина в дороге поломалась, – оправдывая свое присутствие, произнес Борис.
– Тогда ладно. Но все равно много не пейте. А я пойду прилягу. Ночь была очень беспокойная. Вы уж извините меня. Миша, оставляю тебя за хозяина. Следи, чтоб голодным никто не остался.
– Конечно, пойди поспи. И не волнуйся, все будет хорошо. Мама, только у меня к тебе один очень деликатный вопрос. Ты мне в детстве говорила, что меня нашли в капусте, а вот Бориса аист принес. Почему так?
– А потому, что ты был тяжелый и он тебя выронил по дороге, – засмеялся отец. – Люда, иди отдыхай. А то у него этих вопросов пруд пруди.

14
Выпив, все принялись за уху. Рядом на тарелке лежали огромные куски и головы сваренной рыбы.
– Как вкусно Людмила Александровна готовит! Оторваться нельзя! – время от времени восклицал Борис.
– Боря, ты бы нам тоже рассказал что-нибудь интересное. На вашей службе этого добра должно быть в изобилии, – попросил Анатолий.
– Толя, такого таланта, как у тебя, у меня, конечно, нет, но попробую. Михаил Романович, вы должны помнить Славку Зимина. Вечно он шатался по поселку в поисках неизведанного.
– Конечно, помню этого шалопая. Красивый был парень. Он, по-моему, даже за что-то сидел. Но года три, а может, и больше, я его не вижу.
– А сидел он за мелкую кражу около года. Так вот, он помылся, побрился, расчесал свои кудрявые черные волосы, надел на себя приличные джинсы, футболку иноземную, на пляже, видимо, украл, хотя заявления о пропаже в милицию никто не подавал, и поехал в Пензу. Там нашел красивенькую и богатую дамочку лет сорока, представившись ей предпринимателем из Саратова, жил у нее с неделю, а в субботу пригласил в шикарный ресторан. И только они спустились вниз, как Вячеслав горестно всплеснул руками и хлопнул в отчаянье себя по бедрам.
– Елки! – огорченно воскликнул он. – Я в прихожей на зеркале забыл расческу и платочек. – Он ласково обнял Светлану, прижал к себе и поцеловал ее. – Какой я растяпа!
– Без этого можно обойтись, дорогой. Возвращаться – плохая примета. Поехали, – показала она рукой на ждущее их такси, – по дороге все купим.
– Извини, Семицветик, я не могу. Платочек мне подарила и вышила мама, сказав, чтоб он постоянно был при мне как оберег.
– Тогда быстренько сходи, – она порылась в сумочке и дала ему ключи. – Сам справишься? Мне подниматься не надо?
– Зачем? Три минуты – и я у твоих ног! – засмеялся он, снова целуя Светлану.
Вячеслав лифт ждать не стал, пулей влетел на пятый этаж, стремительно открыл квартиру. В мгновение ока побросал в заранее приготовленную сумку драгоценности и все, что он считал ценным. Деньги рассовал по карманам. На это у него ушло не более двух-трех минут. Теперь требовалось затуманить разум уже надоевшей ему «любимой». Быстро взяв на лоджии букет алых роз, купленных ранним утром, когда Светлана еще спала, он вылетел на улицу.
– Радость моя, – Вячеслав встал на колено перед Светланой, – это тебе в знак нашей любви!
– Спасибо, родной! Какая прелесть! – ее глаза увлажнились. – Где ты их взял?
– Женщина на четвертом этаже выносила их из квартиры. Видно, на продажу. Я у нее и купил.
– Как приятно! Я тебя обожаю! – шепнула она ему на ухо и поцеловала. – Поехали быстрее!
Они сели в такси, которое помчало их по начинающим темнеть улицам Пензы.
Цель была достигнута. Ключ остался лежать у него в заднем кармане джинсов.
Вскоре Вячеслав и Светлана подъехали к залитому огнями ресторанному комплексу «Ереван». Буквально в дверях они столкнулись с молодой парочкой, как потом выявило следствие, приятелями и подельниками Вячеслава. Все мило извинились, а затем и познакомились. Звали новых знакомых Лида и Сережа. Сегодня они подали заявление в ЗАГС и решили отметить это грандиозное событие в ресторане.
– Боря, ты так подробно рассказываешь, будто не он, а ты был на его месте, – прервал повествование Анатолий, разливая водку и накладывая гречневую кашу с куриной ножкой.
– Толя, это было громкое дело. Об этом даже областная газета писала. Давайте выпьем, да я вам доскажу эту историю.
– Я что-то припоминаю подобное, – крякнул Михаил Романович и захрустел соленым огурцом.
– Слушайте дальше. Общим решением Вячеславу поручили заняться сервировкой стола. Просили только не скупиться. И он разошелся. Стол просто ломился от яств. Проще сказать, чего на столе не было.
– Милый, – нагнулась к уху Славы Светлана, – ты уверен, что мы за все это сможем рассчитаться? Я взяла немного денег, но боюсь…
– Не переживай, радость моя, я сегодня для этих целей снял деньги в банке, – и он хлопнул себя по оттопыренным карманам.
– Я всецело полагаюсь на тебя, Славочка. Но разве можно все это съесть и выпить?
– Что не съедим, понадкусываем, а остальное заберем с собой, – он громко захохотал. – Как тебе такая мысль?
– Ну тебя, – махнула Светлана рукой и тоже рассмеялась.
Ели много, а пили еще больше… Курили, танцевали и даже пытались петь.
– Мальчики и девочки, есть очень деловое предложение, – пойти на улицу и подышать воздухом, – сказал Вячеслав вставая. – То ли в зале душно, то ли мы сами стали горячими.
Предложение было восторженно принято.
Слава и Сергей, слегка приотстав, шли сзади.
– Серый, вот ключи, – он сунул ему их в руку. – Ты все запомнил, что я тебе говорил? Ничего не забыл? Сумка стоит у двери слева. Больше нигде не лазь и ничего не ищи, я все забрал. Не забудь включить утюг, он на кухне на гладильной доске стоит, и открыть газ. На все это тебе дается полторы минуты. Ясно?
– Да понял я все.
– Такси останови у соседнего дома и отпусти его. Назад поймаешь другую машину. Когда сюда подъедешь, наберешь меня. В ресторан не входи. Жди, когда выйдем сами. Моя задача сейчас – накачать ее коньяком. Вперед, удачи!
На улице было по-летнему прохладно. Матовые фонари, вокруг которых веселилась мошкара, давали неяркий томный свет.
– Девчонки, угостите сигаретой, я свои на столе забыл. Что-то сегодня все забываю. Видно, старею, правда, Семицветик? – засмеялся он, обнимая ее. – Тебе не холодно? – он обнял женщину сзади, поцеловал в шею.
– Теперь нет, – улыбнулась она, и в ее глазах засверкали искры. – А где Сережа?
– Где-то сзади. Знакомых встретил, разговаривают о чем-то. Ну что, девочки, остыли немного? Приглашаю к столу. Один спрашивает другого: «Почему ты такой грустный?» – «Паспорт украли». – «А ты ходил в полицию?» – «Ходил… Не они…»
Все засмеялись.
Когда сели за стол, Вячеслав наполнил рюмки до краев, встал и торжественно произнес:
– Девочки, не хотел говорить, но вдруг накатило. Сегодня ровно три года как я открыл свой бизнес и возглавил предприятие. Считаю, что только своим упорным трудом мой капитал приближается к миллиону. Не делайте, пожалуйста, круглые глаза, не задавайте вопросы про мой бизнес… Все потом. Я предлагаю тост за меня, пусть это никому не покажется нескромным, и мое дело, которое кормит меня, а сегодня и нас. И у меня возникла шальная идея: выпить за эту дату по три рюмки. За каждый год по одной! Не возражаете?
– Мы тогда будем совсем пьяные. Правда, Света? – засмеялась Лида.
– Что правда, то правда. Но, думаю, такое событие надо поддержать.
– Умница! – Вячеслав наклонился и долго целовал ее в губы, наконец оторвался и, тяжело дыша, произнес: – Ну, первая пошла!
Все выпили, кроме Лиды, которая незаметно выплеснула рюмку под стол.
Закусив конфетами, Вячеслав налил снова. Зазвонил телефон.
– Я через минуту вам позвоню, – он отключился. – Деловой звонок, – улыбнулся Слава и своей ногой толкнул ногу Лидии. – Давайте выпьем, и я отойду, поговорю.
Лида понимающе кивнула.
Теперь не только Лидия, но и он выплеснул свой коньяк. С жадностью выпив стакан минеральной воды, Вячеслав встал.
– Девчонки, не скучайте, я отойду в сторонку. Только сделаю один звонок. Официант, нам четыре кофе принесите. Только покрепче, – сказал он проходящему официанту.
– Светочка, пока он звонит, пойдем сходим в туалет. Надо освежиться и привести себя в порядок.
Короче, вся троица успешно исчезла из ресторана, уехав на такси. Светлану почти до утра продержали в полиции из-за неоплаченного стола, а в это время «успешно» сгорела ее квартира. Сергея и Лидию через месяц взяли на юге, а вот Вячеслав как в воду канул и до сих пор находится в розыске. Вот такие у нас случаются истории. Давайте, друзья мои, выпьем «на коня», и я побегу домой. Утром вместо начальника в область на три дня надо ехать. Михаил Романович, вы Толю кладите спать вдали от острых углов и стен и прячьте от него колющие и режущие предметы как от социально опасного человека. Жалко, что сегодня не удастся услышать продолжение про цыганского барона, – засмеялся Борис, прощаясь со всеми. – Толя, запомни, а лучше запиши где-нибудь, чтоб в спешке не забыть: «Нескафе» – ведущий производитель банок для окурков»!
– Вот что значит не курить. Важнейшая информация пролетает мимо со скоростью света!

15
Прошло десять дней, и Анатолий заскучал. Везде он уже побывал и всех видел, даже заходил к знакомой на чай, а утром ел яичницу и пил кофе. И швы ему на руке сняли... Даже со скуки постригся. А еще купил классные ботинки – старые совсем развалились.
Боря, с которым он успел сдружиться, появлялся редко. У них на железнодорожной станции произошло крупное хищение, и тот всецело был занят раскрытием этого дела.
Время начало тянуться резиной. Пробовал книгу читать. Но и она не шла в голову. И сон куда-то девался, и подушка окаменела, и аппетит пропал... Тоска, да и только. Только через четыре дня снова под его койкой застучат колеса, и он поедет назад.
И вдруг он вспомнил о тех, с кем когда-то учился в Военно-морском училище, кого судьба разбросала по огромной стране.
Вначале стал звонить тем, кто жил подальше, потом переключился на Москву, через которую ему предстояло обратно ехать. И время тут же проснулось, вспомнив про свой стремительный бег. Но желанной радости от общения он не получил. Все были чем-то заняты и озабочены разными проблемами. И только его старый приятель, Вениамин Балуев, живущий в столице, радостно взвизгнул от предстоящей встречи.
– Толян! – кричал тот в телефонную трубку. – Как здорово, что встретимся! Поживешь у меня дня три. Есть что вспомнить, есть что выпить и есть чем закусить.
– Веня, в этот раз ничего не получится. Я уже и билет взял, и домой надо ехать… Короче, отложим все до следующего раза. У нас с тобой в Москве будет целых семь часов. Успеем друг другу надоесть.
– Не болтай ерунды. Диктуй номер поезда, вагон, дату прибытия и время. Да, и на какой вокзал прибывает твой поезд. Встречу. Слушай, продаю рецепт карьерного роста. У мужчины – от того, с кем он пьет, а у женщины – с кем спит… Но есть и нюанс. Выпить с нужным человеком гораздо труднее, чем с ним переспать, – он прокуренным хриплым голосом засмеялся. – И еще. Если березу поливать водкой – у нее тоже начинают отваливаться почки! Пока, – и неожиданно повесил трубку.
С Вениамином они в училище жили в одном кубрике, вместе ходили в самоволки, почти одновременно женились… По окончании учебы судьба их разбросала в разные стороны. Веня уехал на Север, служил на атомной подводной лодке, стал начальником штаба. Потом окончил академию и остался в Москве в штабе флота в отделе боевой подготовки. Там и получил капитана первого ранга. Теперь уже тоже демобилизовался. Жизнь его нисколько не изменила. Он остался тем же бесшабашным Венькой, с которым Анатолий учился. Толя же попал на Балтику, на надводный корабль. Больших заслуг от Отечества не имел и уволился в чине капитана второго ранга с должности старшего помощника командира крейсера.
Последние дни дома напоминали авральную работу. Мать варила, жарила, пекла, а отец солил пойманную рыбу, сало, заворачивал в газету банки с вареньем, медом и еще чем-то, потом клал их в целлофановые мешки и крепко перевязывал.
Курам и гусям рубились головы. И даже собирались за день до отъезда резать свинью, чтоб загрузить сына еще и мясом.
Анатолий ни во что не вмешивался, зная, что слушать его никто не будет и все сделают по своему усмотрению.
Наконец пришел день отъезда.
Когда Анатолий увидел свой багаж, ему сразу стало нехорошо. В прихожей стояли шесть неподъемных сумок и чемодан, на котором красовалась новая кепка.
– Вы соображаете, что натворили? Как я все это понесу? Это же не сел и вышел. У меня пересадка в Москве!
– Сынок, – запричитала мать, – разве без гостинцев я тебя отпущу? Здесь мы тебя посадим, в Москве друг встретит, на такси переедешь на свой вокзал, а там носильщики тебе вещи куда хочешь доставят. Денег, не переживай, мы тебе дадим. А домой позвони, чтоб супруга попросила у знакомых машину, а то одному и правда тяжеловато будет.
Открылась дверь, и вошел Борис.
– Здравствуйте. У вас в прихожей столько вещей стоит!.. Цыганский табор на кочевку в другое место переходит? А где барон? – и он задорно рассмеялся.
– Привет доблестным труженикам блюстителей порядка! Со мной поедешь. Такого насилия над личностью я еще не видел никогда. Ты попробуй. Ни одну сумку не оторвешь от пола… Я в шоке! А что меня ждет дальше, я даже представить не могу.
– Ничего, Толя, глаза боятся, а руки делают.
– Папа, тебе это здесь легко говорить. Побросали все в поезд, смахнули слезу и поехали домой, а мне… Если будет трудно, выкину половину.
– Не расстраивай мать! Выкидывать он собрался… Там семья ждет… Пустым явиться хочешь?
– Да ничего он не выкинет, Людмила Александровна, пугает вас, – улыбнулся Борис. – Михаил Романович, давайте потихонечку в машину складывать. То, что не войдет в вашу, положим в мою.
Борис с шофером, которого предусмотрительно взял с собой, и отцом героя начали носить вещи, а Анатолий с матерью стали переодеваться.
– Мне кажется, Михаил Романович, с подарками вы явно погорячились, – кряхтя от напряжения, произнес Борис.
– Ты знаешь, Боря, я тоже об этом сейчас подумал. Ничего, своя ноша рук не рвет и, самое главное, не упадет больше, – преодолевая одышку, произнес Михаил Романович.
Неожиданно пошел дождь. Закрыв машины, все побежали в дом.
Анатолий был одет как в день приезда, но смотрелся весьма респектабельно.
– Дождь пошел прямо некстати, – огорченно произнес отец.
– Хорошая примета – уезжать в дождь. Давайте присядем на дорожку, – грустно произнесла мать.
– Этот дождь меня просто преследует, кошмар какой-то. Неужели пятница тринадцатое продолжает действовать? – Анатолий шумно опустился на стул, закинув ногу на ногу. Все тоже присели.
– Толь, мы не допустим сегодня твоего нового заплыва, – рассмеялся Борис.
– Все будет хорошо, сынок, не сокрушайся. С Богом! – мать поднялась и перекрестилась. – В добрый путь!
Все, защищаясь от дождя, быстро пошли к машинам. Анатолий сел вместе с Борисом. Он был угрюм и малоразговорчив.
– Толя, я сегодня заходил в «Незнакомку». Помнят там тебя. Я сказал, что ты сегодня уезжаешь. Они сокрушались, что ни разу не зашел к ним.
– Я с содроганием думаю о своем грузе, – не обращая внимания на слова Бориса, произнес Анатолий.
– Вот и приехали. Через двадцать минут ты начнешь отдаляться от нас. У тебя какой вагон?
– Девятый.
– А место?
– Тоже девятое.
– Хорошо. Вагон прямо напротив вокзала останавливается, а состав приходит на первый путь.
Пока разгружали под навес вещи, объявили о прибытии поезда.
– Пусть они затаскивают вещи, а ты, Толюшка, постой со мной. Когда теперь приедешь? – мать крепко прижалась к сыну.
– Приеду, мам… – они поцеловались.
– Доберешься – позвони. Привет жене и ребятишкам передавай. Дай вам Бог всем здоровья!
– Ну, я побежал, мам. А то поезд уйдет без меня, – он еще раз обнял и поцеловал мать.
Попрощавшись по дороге со всеми, Анатолий вскочил в вагон и, повернувшись, помахал рукой. Мама стояла на перроне под навесом и плакала. Сыновье сердце вдруг сдавил спазм, и слезы сами собой навернулись на глаза.
Поезд дал гудок и, набирая скорость, покатил на запад.
 
16
До Москвы Анатолий доехал спокойно. Все пассажиры, чем-то озабоченные, больше молчали. Одни читали, другие разгадывали кроссворды, смешно шевеля губами и закатывая глаза, вспоминая то или иное слово, а третьи, попив чаю, ложились на полку и засыпали до утра. Анатолий предпочел быть третьим.
Утром, слегка перекусив, Анатолий начал готовиться к высадке из поезда, понимая, если ему никто не поможет, он никогда не выйдет из этого вагона и будет жить здесь вечно. За час до прихода он начал шевелиться.
Попросив соседа по купе, возвращающегося из отпуска солдата, помочь, они вдвоем вытащили в тамбур все вещи. Теперь Агеев был спокоен: друг встретит, друг поможет, друг подставит свое плечо…
Поезд в столицу пришел строго по расписанию. Тот же солдатик помог вынести багаж на перрон.
Анатолий облегченно вздохнул, ища глазами знакомое лицо. Но… такового не было.
Сзади кто-то похлопал его по плечу. Перед ним стоял с тележкой носильщик, мужчина лет сорока – сорока пяти.
– Командир, будем стоять или начнем передвигаться? Вещи сам понесешь или я повезу? – хмыкнул он.
– Пожалуй, начнем грузить.
– Беженец? Не стой, помогай, – поднял красное от напряжения лицо носильщик. – У меня от одной твоей сумки грыжи в трех местах повылазили.
– Почему беженец?
– Потому что нормальный человек столько вещей с собой в дорогу не возьмет.
– Это моя карма. Расплачиваюсь… – Анатолий тяжело вздохнул. – А, впрочем, трудности создаются для того, чтобы их с достоинством преодолевать. Слыхал про такое?
– Говорили когда-то так у нас на корабле.
– Ты что, был моряком? Где служил?
– Моряк не бывает бывший, – назидательно произнес носильщик – И ты флотский?
– Старпом, правда, уже демобилизованный, крейсера «Октябрьская революция». Балтика.
– А я санинструктор на эскадренном эсминце «Благородный». Черноморский флот. Меня Егор зовут.
– Толя.
Они протянули друг другу руку для рукопожатия в форме краба.
Переговариваясь о былом, они, взявшись за ручки тележки, медленно двинулись в сторону вокзала.
– Куда едем?
– На стоянку такси. Мне на другой вокзал надо. Друг должен был встретить. Чего-то нет. Два варианта: либо проспал, либо загулял.
– Третьего не дано. Надо тебе, командир, большую машину искать. В обычную разве такое влезет? Где ты столько вещей насобирал?
– Если честно, я даже не знаю, что там лежит. Был в гостях у родителей, вот они и постарались.
– Думаю, плохого ничего не положили. Надо потерпеть.
– Это точно. А чего ты после службы медицинский не закончил? Я знаю, санинструктора все поступали. Лично я столько им характеристик подписал…
– Толя, я здесь за неделю зарабатываю столько, сколько врач за месяц. Семья… Жить хорошо все хотят. А что врачи, они сейчас только взятки берут. Знаний нет, лечить не умеют… У меня мать попала в больницу, так к ней не подходили до тех пор, пока в карман врачу не положили. И все равно в итоге она умерла. Диагноз неправильный поставили.
Они выехали на площадь. Таксисты налетели, словно мухи на помои.
– Где Петрович? – спросил Егор, не обращая никакого внимания на их галдеж.
– Недавно уехал.
– А Федорович?
– Вон подъезжает.
– Пошли, Толя, к нему.
– Между прочим, очередь надо соблюдать, – выступил вперед молодой таксист с сигаретой во рту.
– Это ты «очередь»? Глянь, сколько вещей. Я не возражаю, грузи в свою.
– Да я так просто, для порядка.
– Ну, если для порядка, стой и молчи. Поехали, Толя. У Василия Федоровича не машина – танк. На ней и поедешь.
– Егор, сколько я тебе должен?
– Командир, не рви сердце. Мы одной крови. И чтоб я взял деньги со своего? Удачной дороги!
– Спасибо, брат. И тебе всего доброго!
Они обнялись.
Погрузив в багажник и салон пресловутые вещи, Анатолий, хлопнув дверцей, покатил по улицам столицы, недобрым словом вспоминая Вениамина.

17
Не успел Агеев приехать на свой вокзал, как раздался звонок.
– Ты где? – прохрипел голос Балуева в трубке. – Я тебя по всей Москве разыскиваю.
– Да пошел ты… На время посмотри. Должен был встретить, и что?..
– Прости, брат. Вчера с приятелем немного посидели, откушали литр. Сегодня головка бо-бо, во рту ка-ка. Проспал маленько, извини еще раз. Ты переехал на свой вокзал? Сейчас буду, – и раздались короткие гудки.
Минут через сорок вновь зазвонил телефон.
– У безрогого козла честная жена, – зарокотала трубка. – Где можно вас найти и припасть к груди, окропив ее слезами радости и гордости? Я опять немного задержался. Организм, истерзанный насилием извне, находясь в преддверье коллапса, потребовал от меня пива. Я не мог ему отказать. Пришлось употребить две бутылочки с солененькими сухариками. Теперь я к бою и походу готов. Так где вы, мой милый друг?
– Где я еще могу быть? В зале ожидания, естественно.
– Это коренным образом меняет дело.
Вскоре в зале показалась коренастая, плотная фигура в камуфляжной форме. На боку висела черная сумка в форме портфеля, лямки которой были перекинуты на плечо через голову. Рыжеватая пышная шевелюра, густые, до нижней челюсти обвислые усы на отечном, одутловатом лице придавали ему воинственный вид. Увидев сидящего среди сумок Анатолия, он счастливо, на весь зал рассмеялся, подбежал и обнял старого друга, окутывая его сивушным перегаром.
Друзья не виделись одиннадцать лет, одиннадцать месяцев, четырнадцать дней, шестнадцать часов, семь минут и несколько секунд. Для человеческой жизни это целая вечность. В масштабах же Вселенной этот миг в миллиарды раз короче.
– Что я вижу! – прокричал он. – Вы превратились в мешочника, спекулянта и барыгу. Или это репетиция великого переселения народов? Может, ты переквалифицировался в вора на доверии? Откуда вещички?
– Из лесу, вестимо.
– Носильщик! – громко крикнул он, – Все это, – он произвел замысловатое движение руками над вещами Агеева, – в камеру хранения. И надо это сделать очень быстро, а то мы опоздаем на праздник мира и труда.
– Веня, какой мир, какой труд?.. У меня поезд через три с половиной часа.
– За это время космический корабль совершает три витка вокруг Земли. Не переживай, мы все успеем. Нужен только темп. И если тебя не съел старческий склероз, вспомни: темп – наш современный чародей! Пойдемте, сирота.
Зал сначала с ужасом, потом с интересом следил за встречей друзей. Это заводило и распаляло Балуева, видевшего краем глаза подобную реакцию.
– Размышляя о сущности бытия, – плел он, – должен заметить, что научно-технический прогресс и все его составляющие прошли мимо вашего чудесного города. «В нем живут несчастные люди-дикари…», мешочники, староверы и, не боюсь этого слова, недоумки. Они лают на Луну, молятся на дупло дятла и превозносят страсть вместо умиротворения.
Друзья подъехали к камере хранения. Анатолий глядел на Вениамина и восторгался. Прошло более четверти века, как они покинули училище, а человек, кроме как внешне, нисколько не изменился: те же жесты, та же мимика, то же построение пространной речи, та же манера преподносить себя… «Жаль, Борис не видит его, – подумал он улыбаясь. – Я по сравнению с ним глупышка».
– Балуев, – повернулся к нему Толя, – годы тебя не меняют. Помнишь слова нашего начальника курса, сказавшего еще тогда, что ты страшный человек. Подтверждаю это сейчас на сто восемь процентов.
Вениамин широко улыбнулся. Было видно, что эти слова пришлись ему по вкусу.
– Пошли быстрее, философ. Здесь недалече есть чудесная чайхана. Там нас ждет холодная водочка, горячий нарын, сочный шашлык и казахское радушие.
– Веня…
– Не гнуси. Успеешь уехать. Такие слюнтяи, как ты, в столице не приживаются. Здесь надо быть волком, иначе сгрызут.
Вскоре они вошли в полутемный зал и сели за стол, над которым низко висел зонтиком абажур с лампочкой, дающей тусклый красный свет. Буквально через секунду перед ними вырос молодой человек с раскосыми глазами, в идеально чистой белой форме.
– Кайырлы кун! Калыныз калай? – неожиданно произнес Балуев.
Молодой человек что-то ответил ему.
– У нас есть два часа. Быстро и вкусно!
– Хорошо, Вениамин, сейчас все сделаю на высоком уровне, – наклонил голову официант и тут же исчез.
– Веня, смотрю, ты в Москве популярнее, чем Пеле в Бразилии. Что ты ему сказал?
– Поздоровался и спросил, как дела.
– Молодец! Сколько ты уже здесь живешь?
– Без малого восемь лет. Квартиру недалеко от стадиона «Динамо» получил. Дочь, врач, с мужем в Полтаве живет, сын в Кронштадтском госпитале старший ординатор терапевтического отделения. Подполковника в этом году получил. Трое внуков. Жена в архиве Министерства обороны работает. Помнишь мою супругу?
– Чего это я должен ее забыть. Привет передавай.
– Ездили в прошлом году позагорать в Сочи. Так представь, что отдыхающих женщин было в два раза больше, чем мужчин. Многие из них уехали, так и не отдохнувши, – и он снова зашелся хриплым смехом.
Они сидели, вспоминая прошлое, делились настоящим. И как будто не было этих лет расставания, будто расстались только вчера.
Анатолий взглянул на часы и ахнул.
– Веня, через сорок минут мой лайнер даст прощальный гудок. Надо идти.
– Сиди, успеешь, – он поглядел на Толю осоловелыми глазами.
– Какой успеешь?.. У меня вещей…
– Никуда не денутся твои вещи. Водка еще не допита.
– Извини, не могу. Ты сиди, а я пошел. Иначе точно опоздаю.
– Хорошо. Я к поезду приду. Какой вагон?
– Четвертый.
– Не прощаемся. И убери деньги, ты у меня в гостях, я угощаю.
Анатолий быстро пошел к выходу. В дверях он оглянулся. Вениамин, положив голову на грудь, спал.
– Жаль оставлять в таком виде мужика… Но тогда я точно опоздаю. А он здесь свой. Все будет в порядке.
Поймав по дороге носильщика, он за десять минут до отправления поезда был у вагона. За лишние сто пятьдесят рублей тот помог ему занести вещи.
И вновь монотонный стук колес теперь уже отдалял Агеева от столицы.
Если не считать, что в вагоне женщина начала рожать, то доехал он без приключений.
На перроне его встречали, как покорителя морских глубин: жена с цветами, друг с распростертыми объятьями и сын, глубоко засунув руки в джинсы.
– Миша, ты хоть на машине? – первое, что спросил Анатолий, когда встал поезд.
– И даже с прицепом.
– Очень мудро! Тогда заходите в вагон, будем выгружаться.
– Ты вернулся, как настоящий конкистадор после победы, с богатой добычей, – засмеялся Михаил. – Как съездил?
– Толь, и правда, родители просто обезумели, нагрузив тебя так! – сказала удивленно жена.
– Это от большой любви. Если все рассказывать, не поверите. Что ни день, то сказка со страшным концом. Особенно дорога. А так, в основном, все нормально. Главное, родителей повидал, они привет всем передают, и с другом встретился, – он повернулся к супруге. – С Венькой Балуевым в Москве посидели в чайхане. Он тебе кланяться велел.
– Как он? Сильно постарел?
– Постарел, конечно, но остался таким же баламутом, нисколько не изменился.
– Молодец! Это в нем генетически заложено. Он служит?
– Нет. Тоже на пенсии. Рассказывайте, как вы тут живете? Какие новости?
– Новостей пруд пруди. Твое чадо, – супруга кивнула на сына, – на развод с женой подал. Полюбил, видите ли, другую. А то, что сын сиротой расти будет, это ему все равно. Любовь превыше всего!
– Ну, об этом дома поговорим, – хмуро произнес Анатолий. – Что еще?
– Друг твой Проценко под следствием.
– Что случилось?
– На переходе женщину сбил. Говорят, пьяный был. Водка еще никому добра не принесла. Демидовы дочери в Первомайском районе квартиру трехкомнатную купили; умерла соседка наша с третьего этажа, Софья Павловна; Саня Коломиец подрался с женой. Так она его так звезданула скалкой по дурной башке, что тот в больнице до сих пор с сотрясением лежит…Больше ничего интересного.
– А Соболевых обокрали, – добавил Михаил.
– Ой, я совсем забыла. Вынесли все ценное. И, главное, днем. Дверь ключом открыли. Здесь без их сыночка-наркомана не обошлось. Ну вот и приехали.

18
Так закончилась поездка Агеева домой, с ее падениями и взлетами, встречами и прощаниями. После нее он на улицу в пятницу тринадцатого не выходил никогда. Береженого и Бог бережет.
Конечно, в жизни нет ни одного человека, который не верил бы в приметы и привидения. Верил в них и Агеев: и в черную кошку, и женщину с пустым ведром, и если что-то забыл и возвращался домой, то обязательно глядел на себя в зеркало… А сколько он переплевал через левое плечо…А сколько раз стучал по дереву…
Все это было… Но теперь во всю эту мистику он верил свято. Проверил на собственной шкуре.
Верить в это или нет – решать каждому.
Мы же эту историю собирали по крупицам из разных источников и постарались описать ее со скрупулезной точностью, ибо она произошла не так и давно – в первой половине XXI века.




В водовороте судьбы

Лена, только что вернувшаяся с пляжа, сбросила купальник и направилась в ванну, чтобы смыть морскую соль, когда в квартиру позвонили. Накинув халатик, она подошла к двери, мимоходом взглянув на часы. Стрелки показывали без четверти восемнадцать.
– Кто там? – тихо спросила она.
– Капитан-лейтенант Андреев. Елена Александровна, откройте, пожалуйста.
Лена была на каникулах. Три дня назад она приехала в Севастополь и никого здесь еще не знала. Помимо отдыха, ее ждала встреча с женихом, который через четыре дня приходил на корабле из Средиземного моря с боевой службы. Квартиру ей любезно предоставили сослуживцы отца, в это время отправившиеся осматривать красоты Ленинграда.
Она открыла дверь. На площадке с огромным букетом алых роз стоял очень красивый офицер. Его совсем юное лицо излучало радость, счастье и все то, что может излучать только молодость. В то же время в нем чувствовались внутренняя сила, уверенность в себе, твердость характера и неукротимый нрав. Лена с интересом рассматривала его, изумленно подняв бровь. Чем-то внешне он напоминал артиста Ланового и еще кого-то, но она не могла вспомнить кого.
– Вы от Леши? – наконец спросила она, слегка порозовев.
– Нет. Я сам по себе. Разрешите войти?
– Заходите, – Елена пожала плечами. – Но я вас не знаю. Может, с Лешей что-то случилось? – в ее голосе прозвучала тревога. – Извините, я не одета, – она выглядела немного растерянной и не знала, как себя вести.
Андреев шагнул за порог.
– Это вам, – он протянул букет. – Примите от чистого сердца самое искреннее поздравление с днем рождения. Хочу пожелать вам огромного, как море, счастья, безбрежный океан любви, вечной молодости, богатырского здоровья, достатка в доме, красавца мужа, исполнения всех желаний и всего-всего самого доброго, – офицер наклонился и, дурманя девушку дорогим одеколоном, нежно поцеловал в щеку.
Елена была просто шокирована происходящим. Отступив на шаг, она непроизвольно опустила голову в букет, вдыхая дивный божественный аромат. При этом ее халат распахнулся и девушка предстала перед взором молодого человека в образе Евы, только что изгнанной из рая. Так она стояла словно завороженная, ничего не замечая, пребывая в сказочном сне.
– Елена Александровна, – тихо произнес Андреев, – я хочу попросить вас надеть на себя все самое лучшее. Мы с вами сейчас пойдем на одно очень ответственное мероприятие.
Лена подняла голову и стыдливо одернула халат. Ее глаза опять беспокойно посмотрели на офицера.
– Скажите мне честно, это касается Алексея? С ним что-то случилось? И вообще, объясните, откуда вы знаете, как меня зовут и что у меня сегодня день рождения, если я приехала сюда три дня назад?
– Более того, – улыбнулся Андреев, – я еще знаю, что вы приехали из Ленинграда, что учились в 331 школе, что сейчас на каникулах после окончания второго курса медицинского института. Если хотите, я назову вашу фамилию, улицу, на которой вы живете, где работает ваша мама, Валентина Леонидовна, или папа, Александр Борисович.
– Это уже становится интересно. Вы случайно не иностранный шпион, пришедший меня вербовать? – она села на диван, закинув ногу на ногу. Ее ступня нервно подрагивала. – Хорошо, – ее щеки покрыл пунцовый румянец, – ответьте тогда мне, где работает мой папа.
– Для иностранного шпиона вы задаете совсем легкие вопросы. Капитан первого ранга Александр Борисович Величко в настоящее время заведует кафедрой кораблевождения в Военно-морском училище имени Феликса Эдмундовича Дзержинского. До этого…
– Хватит. Достаточно.
 Лена встала, молча взяла со стола вазу, погрузила в нее букет и так же молча налила в нее воду. По лицу было видно, как в ее голове лихорадочно бороздят мысли.
– Елена Александровна, – Андреев не давал девушке сосредоточиться, – я не буду вам мешать и с вашего позволения посижу на кухне, подожду, пока вы переоденетесь. На все это у вас есть сорок минут. А чтобы не скучать, я что-нибудь почитаю, – он протянул руку и достал книгу из шкафа. – Можно, я еще там попью чайку? Очень хочется пить, – он застенчиво улыбнулся и, не ожидая ответа, направился на кухню.
– Постойте! Куда вы пошли? – попыталась сопротивляться Елена.
– Я же сказал: почитаю книгу и попью чаю, пока вы будете переодеваться.
– Но я еще не дала никакого согласия. И вообще, куда вы собираетесь меня вести?
Лене нравился напор и настойчивость молодого офицера. Для себя она уже все решила. Мешало лишь женское самолюбие. Не могла же она взять и сразу ему подчиниться.
– И потом, у меня к вам очень много вопросов.
– Обещаю, что на все получите ответы. А пока собирайтесь и систематизируйте их.
– Может быть, для начала вы скажете, как вас зовут?
– Руслан.
– Боже, как романтично! Почему я тогда не Людмила?
– Мне имя Лена нравится больше, – раздалось уже с кухни.
Затем послышался звук закрывающейся двери.
Андреев зажег газовую плиту, поставил на нее чайник, сел за стол и углубился в книгу.
Лена, как под гипнозом, начала приводить себя в порядок. Помывшись и причесавшись, она сделала легкий макияж, покрасила ногти, надела новое легкое платье и туфли на высоком каблуке. На все про все у нее ушло полтора часа. Оглядев себя со всех сторон в зеркале и оставшись довольной, она вошла на кухню, излучая красоту и благоухая дорогой французской парфюмерии. Здесь все это время было тихо. Она грешным делом даже подумала, не ушел ли этот неожиданно свалившийся на нее красивый кавалер.
– А вот и я, – она открыла дверь и вошла.
Андреев сидел за столом, склонившись над книгой. На столе стояла пустая чашка и лежала гора фантиков от шоколадных конфет. Он поднял голову.
– Елена Александровна, до этого вы были просто красивы, но сейчас... – Руслан молитвенно сложил руки на груди и опустил глаза, – вы само божество. Я обещаю написать ваш портрет.
– Вы художник? – удивилась Лена.
– Нет. Я штурман. Но это все потом. Сейчас мы должны идти. Время… – он взглянул на часы.
– Куда? Я должна знать. Иначе с места не сдвинусь.
– Не задавайте пока никаких вопросов. Пожалуйста, чуточку потерпите.
– Это точно не касается Леши? Может, с ним что-то случилось? – снова встревоженно спросила Елена.
– Нет, не касается. Успокойтесь, с ним все в порядке. Он жив и здоров. Для переживания нет никаких причин. Пойдемте. Нас ждут великие дела! – и он направился к выходу.
Возле парадной стояло такси.
– Прошу, – Андреев распахнул дверку.
– Машина все это время ждала нас? – удивленно спросила Лена.
– Я, конечно, готов нести вас на руках, но подумал, что для первого раза это будет неприлично. Поехали, – кивнул он шоферу.
Такси резко затормозило у ресторана «Украина». Выйдя из машины, Елена пристально взглянула на Руслана.
– Что это значит? – спросила она.
– Это значит, что мы сейчас будем отмечать день вашего рождения.
– Нет! С незнакомыми мужчинами я по ресторанам не хожу. Извините, – она повернулась и не торопясь направилась в сторону Большой морской.
– Елена Александровна, секундочку подождите. Сейчас мы зайдем в ресторан. Вы сидите там ровно пять минут. Максимум десять. И если после этого скажете, что меня не знаете, то уходите, и мы с вами больше никогда не увидимся. Вас так устраивает? Более того, вы сами подтвердите, что мы с вами уже три раза встречались. Правда, мимолетно, но встречались.
– Вы все время говорите загадками. Это что, такая форма общения? Вначале было интересно. Но сейчас начинает надоедать. Хорошо. У вас есть ровно десять минут убедить меня в обратном. Пойдемте, – она резко повернулась и пошла в сторону ресторана. – Но запомните, только на десять минут.
Они вошли в зал. Посетителей было немного. Дальний столик украшал огромный букет из белых роз, подчеркивая этим значимость предстоящего мероприятия. Лена, не сворачивая, подошла прямо к нему и подчеркнуто строго присела на стул.
– Полагаю, что я не ошиблась. Этот стол наш? Так?
– Так.
– Я все больше и больше начинаю убеждаться, что вы ловелас, дамский угодник, если не сказать больше, – проходимец, – в ее глазах сверкали молнии. – Ну, слушаю ваши очередные бредни. Или уже нечего сказать? Докажите мне, что я вас знаю.
– Елена Александровна, не гневите Бога, потерпите чуть-чуть. В моем распоряжении, – Руслан посмотрел на часы, – есть еще семь минут. За это время мы успеем выпить с вами по бокалу шампанского. И еще останется тридцать секунд, чтобы я смог обелить себя в ваших глазах, ну и восстановить, опять же, вашу память.
Андреев взял со стола бутылку, открыл ее и разлил по бокалам искристое шампанское.
Елена напряженно рассмеялась:
– Ну что ж, давайте выпьем. Только без заученных и пошлых тостов. Мне еще надо сходить на переговорный пункт. Хочу позвонить домой.
– За вас! Все остальное я скажу чуть позже.
Они выпили.
– Приступайте, – Елена откинулась на стуле и скрестила руки на груди. – Я готова еще немного послушать ваши бредни.
– Леночка, – начал Андреев, – вы Аллу Викторовну знаете?
– Да, – Лена удивленно подняла бровь. – Это лучшая подруга моей мамы. Она заведует пульмонологическим отделением в больнице № 3.
– А не подскажете мне ее фамилию?
– Андреева, – ответила Елена задумчиво.
– У вас прекрасная память! А не припомните, дети у нее есть?
– Да. Сын. Руслан. Он тоже моряк и служит где-то в Севастополе. Мне еще дали адрес, чтобы я нашла его. Это спланировано у меня на воскресенье. Постойте… Вы Андреев? Руслан? Не может быть!
– Может, может. Вот мое удостоверение личности, где черным по белому... – он достал из нагрудного кармана документ и протянул Елене. – Я так понимаю, что наше торжество по случаю дня вашего рождения продолжается. Скажу больше. Когда вы пришли в 331 школу, в шестой класс, я ее в том году заканчивал. Вы тогда жили на улице Седова, где, собственно говоря, и сейчас живете. Мы же с улицы Полярников, дом, если помните, возле детского садика, переехали на Лиговский проспект. Я потом поступил в Военно-морское училище. Служил на подводной лодке. Сейчас в отпуске. Через две с половиной недели еду на учебу в Военно-морскую академию. После ее окончания буду преподавателем в училище имени Ленинского комсомола. Это коротенько о моем будущем. Если продолжить наш экскурс в прошлое, то два года назад я вместе с вашими и своими родителями приходил на ваш выпускной вечер. Но тогда вы были заняты другими вещами и не обратили на вашего покорного слугу никакого внимания. И это правильно. Ведь в этот день вы делали большущий шаг из детства во взрослую жизнь. В это время видишь все и не видишь ничего. Ну и еще один раз я вас чуть было не сбил, выбегая из своего подъезда. Меня ждала машина, и я опаздывал на самолет. Вот так, милая Леночка. А вы говорите, что мы не знаем друг друга. Мир-то, оказывается, очень даже тесен, – Андреев ненадолго задумался. – И все вроде бы у меня хорошо: есть квартира на Владимирском проспекте, доставшаяся мне от бабушки, машина, дача в Зеленогорске… Нет только жены-красавицы. Но это дело мы сегодня поправим. С вашей помощью, разумеется, – он задорно рассмеялся. – Леночка, когда все точки над «і» расставлены, я все-таки хочу выпить за вас, – Руслан разлил по рюмкам коньяк. – Такой прекрасный стол не должен пропасть в такой чудесный день! Оставайтесь всегда красивой, привлекательной, обаятельной, желанной и любимой! При этом будьте здоровы и счастливы! Сегодня весь мир стелю к вашим ногам! А это… – он полез в карман. – Нет. Давайте сначала выпьем.
Елена сидела, погруженная в сказочную ауру. Глаза светились радужным огнем, щеки налились здоровым румянцем, сердце пыталось выскочить наружу, грудь высоко поднималась. Вся Вселенная сейчас сузилась для нее до площадки столика. Она влюбленно смотрела на своего спутника. За все это время ей не хотелось ни говорить, ни предпринимать каких-либо действий.
– А вот теперь наступило время для подарков, – Андреев снова полез в карман. Было заметно, как он волнуется. Его пальцы слегка дрожали. – Леночка, это вам, – он протянул коробочку из голубого бархата. – Примите от чистого сердца это скромное колечко. Аметист высоко ценится моряками. Он предохраняет их от несчастий. Этот камень скрепляет любовь, оберегает ее от всех злых сил. Позвольте, я надену его на ваш пальчик. Взамен лишь прошу вашу руку и сердце. Будьте моей женой.
– На меня сегодня столько навалилось проблем, я получила столько информации, что мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Ну и еще я знаю, что аметист дарится после первой брачной ночи.
От неожиданности Андреев покраснел.
– Извините, но я этого честно не знал. Все это у нас с вами будет в недалеком будущем. Сейчас не надо обращать внимания на такие мелочи, – он рассмеялся и, повернувшись к залу, кивнул головой.
– Для Леночки и Руслана, сердца которых сегодня соединились, исполняется песня «Я люблю тебя до слез».
Андреев встал и наклонил голову:
– Елена Александровна, позвольте пригласить вас на танец. Он у нас первый, но длиться будет всю жизнь. Это я обещаю твердо.
Елена, ошеломленная таким напором и натиском, полностью потеряла контроль над происходящим, находясь как бы в сказочном сне. И все это было будто не с ней. Действия, лица, события она видела словно со стороны. Музыка парализовала ее еще больше.
Руслан нежно держал девушку за руку и талию и говорил, говорил, говорил. А она, безмолвствуя, слушала, и самопроизвольные слезы двумя мощными потоками струились из ее глаз. Их она даже не замечала.
– Завтра утром мы едем с вами на десять дней в Алушту. Море, солнце… и мы.
За столом они долго молчали. Лена переваривала все произошедшее. Руслан ее не торопил.
– Руслан, – наконец пришла в себя Елена, – все так неожиданно. Я не могу принять сейчас ни одно ваше предложение.
– Леночка, давайте вначале скажу я, а уже потом вы все подытожите. Договорились? Предлагаю перейти на «ты». Знакомы мы, как-никак, целую вечность. Вчера у моей мамы был день рождения. Я звонил, чтобы поздравить. Разговаривал без малого сорок минут.
– Ой, а я забыла. Как неудобно, – всплеснула руками Елена.
– Ничего. Я поздравил и за тебя. У нас в гостях были твои родители. Все – и твои папа с мамой, и мои – благословили нашу помолвку и пожелали любви и счастья. Свадьбу наметили на третье сентября. Это будет пятница. Регистрация брака состоится во Дворце бракосочетаний на набережной Красного флота. На этой неделе моя мама напишет и отнесет туда наше заявление. Данные своего удостоверения я продиктовал, а завтра ты передашь ей по телефону данные своего паспорта. Ключи от квартиры, где ты сейчас проживаешь, она велела отдать по этому адресу, – он протянул листок бумаги. – Эти люди об этом уже предупреждены. Завтра же в десять утра я на машине заезжаю за тобой, и мы движемся в Ялту. Пару дней отдохнем там, а потом едем в Алушту. Я там знаю одно сказочное место, куда не ступала нога человека.
Он снова кивнул головой в сторону эстрады.
– Для Леночки и Руслана, – разнеслось по залу, – которые сегодня нашли друг друга, звучит песня из репертуара Александра Серова «Моя богиня». Пусть в жизни их всегда окружает любовь, счастье и удача! А над их головами светит ласковое солнышко, весело поют птицы, а в доме радостно смеются дети.
В зале раздались аплодисменты. Елена от неожиданности даже вздрогнула и как-то затравленно оглядела зал. Он наполовину был заполнен людьми в морской форме. Они неистово хлопали. Многие подходили к ней и дарили цветы. Лена, как бы ища защиту, непроизвольно прижалась всем телом к Руслану. Он обнял ее за талию и шепнул на ухо:
– Ты испугалась, маленькая? Не бойся. Это мои друзья. Теперь они и твои друзья тоже.
Лена принимала цветы, поздравления и счастливо улыбалась. Она попала в такой бурный круговорот жизни, из которого самостоятельно выбраться практически невозможно. Ее несло, кружило, качало из стороны в сторону. Но почему-то ей это нравилось все больше и больше.
– Друзья мои, – начал Андреев торжественно, – познакомьтесь, – он повернулся к Лене. Его глаза светились радужным огнем. – Моя будущая супруга, Леночка. Третьего сентября у нас свадьба. Все, кто может приехать в Ленинград, приглашаю на нашу торжественную регистрацию, – Руслан наклонился и нежно поцеловал Лену в губы. – Сейчас я прошу всех сдвинуть столы. Мы проведем генеральную репетицию.
– Руслан, – Лена дернула Андреева за рукав, – ну почему ты решаешь все сам? Ты даже ни о чем меня не спросил, не посоветовался, не поинтересовался моим мнением, – зашептала она. – Мы же не на Востоке. Я тоже имею право на голос.
– Конечно, милая. Твой голос в нашей семье будет решающим. Об этом не беспокойся. Ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю! – прокричал он и, подняв ее на руки, закружил по залу.
Лена откинула голову. Ее каштановые волосы волнами спускались почти до пола. А Руслан, наклонившись, нежно целовал ее в шею.
Когда музыка закончилась, столы были уже сдвинуты.
– Руслан, подожди. Мне нужно тебе что-то сказать, кое-что объяснить.
– Я знаю все твои вопросы и объяснения. Давай я на них тебе отвечу сразу. Ты волнуешься о Леше? Не стоит. Жениться нужно либо курсантом, либо, как я, капитаном. Пойдем выйдем на улицу. Надо немного освежиться. Мужчины, – обратился он к сослуживцам, – вы тут продолжайте пока без нас. Мы с Леночкой немного подышим воздухом. Но сильно не увлекайтесь, мы скоро придем.
Они вышли на улицу. Площадь адмирала Ушакова была залита неоновыми огнями.
– Лена, – продолжил Андреев, – давай немного порассуждаем. Тебе учиться еще четыре года. Допустим, что ты выйдешь за него замуж и переведешься в Симферополь, ибо из медицинских учебных заведений в Севастополе есть только медицинское училище. Видеться с ним вы будете не чаще двух раз в месяц. Не делай круглые глаза. Я говорю правду. Это специфика службы надводников. Здесь я не учитываю боевые службы, которые длятся от шести до восьми месяцев. Квартира, которую надо будет снимать, стоит немалых денег. И получается, что при живом муже ты вдова. А если еще родится ребенок… Леночка, у меня есть все, даже будущее, которого пока нет у Алексея. Я не думаю, что он от горя полезет в петлю. Так поступают только истерички. Пойдет в кабак, нажрется, познакомится там с женщиной, переспит с ней и тем утешится. Я люблю тебя. И еще раз прошу твоей руки и сердца.
– Руслан, на меня сегодня свалилось столько проблем, что я в полной растерянности. Я понимаю, что ты ждешь от меня положительного ответа, но я… А можно я позвоню маме? – вдруг встрепенулась она.
– Конечно! Вот деньги. А вот и такси подошло. Ты езжай, а я предупрежу ребят и тоже подойду на переговорный пункт.
– Да я пешком. Тут идти полторы минуты, – заупрямилась Елена.
– Быстренько садись. Нас еще ждут за столом.
– Ты только подожди меня на улице. Не заходи в зал. Я стесняюсь, – улыбнулась она.
Елена набрала домашний номер. К телефону подошла мать.
– Здравствуй, мам. Это я.
– Ой, Леночка. Ты чего так поздно? Как отдыхается? Море теплое? С днем рождения тебя! – затараторила мать.
– Спасибо. Отдыхаю хорошо, мам. Я хочу с тобой посоветоваться. Мне два часа назад Руслан сделал предложение. Я не знаю, что мне делать.
– Ленуся, как все хорошо сложилось! Мы этот вопрос вчера все обсуждали и пришли к выводу, что эта партия для тебя самая лучшая. И что ты ему ответила?
– Пока ничего. Вот звоню тебе.
– Не делай глупостей, соглашайся. Он человек самостоятельный. Квартира есть, машина… В Ленинград переводится. Парень – красавец. Родителей давно знаем. Дружим с ними.
– Мама, а как же Леша?
– Твой Леша забудет тебя через пять минут. Ты что, собираешься с ним скитаться по гарнизонам? Ну, хорошо, он с тобой в школе учился. Мало ли кто с кем учился. Что ж, за всех них замуж выходить? Не дури, девка. Счастье само плывет тебе в руки. Он сказал тебе, что свадьбу наметили на третье сентября?
– Сказал.
– Готовься. И норов свой уйми, – в голосе матери слышались жесткие нотки.
– Он сказал, что завтра мы едем с ним в Алушту.
– Очень хорошо. Вот и поезжай. Перед свадьбой отдохнете, загорите. Я адрес ему дала, куда отдать ключи от квартиры.
– Он уже его мне передал.
– Руслан далеко от тебя?
– На улице ждет.
– Привет ему огромный передай и поцелуй. Благословляю вас, дети мои. Отец тоже благословляет. С Богом, доченька! Все у вас будет хорошо! Не переживай. Ну, беги, не оставляй красивого мужчину надолго одного – уведут, – она засмеялась, и в телефоне послышались гудки.
Лена опустила трубку и долго стояла, наклонив голову, пока не услышала стук за дверью кабинки.
– Девушка, вы свои эмоции можете проявлять в зале. Нам тоже хочется позвонить! – кричал за стеклом мужчина.
– Извините, – прошептала Елена и направилась к выходу.
Руслан сидел на скамейке и нервно курил. Лена тихо подошла, присела рядом. Долго молчали.
– Руслан, – наконец начала она, облокотившись на его плечо, – скажи, пожалуйста, как бы ты вел себя на моем месте? Мне сейчас так трудно. Ты себе представить не можешь. Все говорят одно и то же. А у меня на душе кошки скребут. Нет, не потому, что ты противен… Скорее наоборот… Понимаешь, мне сейчас очень трудно передать свои чувства. Вот ты идешь, идешь… Вокруг все известно и знакомо. И вдруг раз – и все изменилось. Вроде бы ничего и не поменялось, а все стало чужим, незнакомым. Мне страшно. Помоги мне.
– Солнышко ты мое ясное, ты думаешь, что вся эта легкость дается мне свободно и непринужденно? Нет, моя хорошая. Мне тоже чрезвычайно трудно и сложно. Но все это скоро пройдет. Поверь мне. Я тебя очень сильно люблю. Ты для меня самый дорогой человек на свете.
– Разве так можно – взять и сразу полюбить? – проговорила Елена задумчиво.
– А ты разве не веришь в любовь с первого взгляда?
– Верю. Но со мной такое впервые.
– Все когда-то бывает впервые. Лена, – голос Руслана стал серьезным, – если тебе я неприятен или несимпатичен, то это в корне меняет дело. Я принесу тебе искренние извинения, и мы расстанемся.
– Ну почему сразу неприятен? Просто это свалилось на меня как снег на голову.
– Тогда скажи одно только слово – «да» или «нет».
– Да, – еле слышно промолвила Лена.
– Милая моя, – Руслан сгреб ее в объятья и покрыл поцелуями. – Как я счастлив!
– Товарищ капитан-лейтенант, – раздалось сзади, – капитан второго ранга Романов, старший офицерский патруль. Предъявите документы. Почему ведете себя в общественном месте неподобающим образом?
– Товарищ капитан второго ранга, Леночка согласилась стать моей женой.
– Это правда? – старший офицер посмотрел в сторону девушки и раскрыл удостоверение Андреева.
– Да, я согласна, – наивно произнесла Елена, встав со скамейки.
– Тогда примите самые искренние поздравления. Счастья вам на долгие годы, любви и терпения. Быть женой моряка тяжело, но почетно. Честь имею! – он приложил руку к козырьку. – Кстати, не вашу ли помолвку отмечают в «Украине»?
– Нашу! – ответили молодые.
– Ну, еще раз поздравляю. Гуляйте без приключений.
– Спасибо. Леночка, пойдем туда. Мы за тем столом сегодня далеко не лишние.


Всего лишь один день

I
1
Звонок визгливо прервал сон. К этому уже давно в семье привыкли. Глава семейства занимал высоченную должность на крупнейшем заводе в городе. И если не дай Бог что – сразу вызывали его.
Леонид недовольно потянулся, взял лежащий рядом на тумбочке телефон. – Одну минуточку, – прошептал он в трубку.
Натянув на ноги тапочки и сладко зевая, побрел на кухню, плотно прикрывая за собой все двери.
– Слушаю вас, – нарочито строго произнес он, закуривая и откидываясь в мягком кресле.
– Леонид Сергеевич Трофимов? – раздался слегка глуховатый женский голос.
– Да. А кто это?
– Нина. Не помните? Извините, что разбудила. Мы двенадцать лет назад с вами отдыхали в санатории, в Ялте. Припоминаете? – женщина стала говорить быстрее, явно боясь, что ее могут отключить. – Мы были с вами знакомы всего один день. А потом, – она слегка помолчала, – неожиданно умерла моя мамочка и я уехала, даже не простившись. Лишь смогла написать записку. Находилась в таком жутком состоянии, что даже не помню, что писала. А сегодня что-то долго не могла уснуть. Сидела в кресле и машинально смотрела телевизор. И как снег на голову – в новостях показали вас. Я просто обомлела от неожиданности. Все сразу накатило… Достать ваш телефон не составило большого труда. И не позвонить уже не могла. Еще раз извините, пожалуйста, Леонид Сергеевич. Послезавтра буду в вашем городе. Еду заключать контракт с вашим заводом. Вы не могли бы мне уделить несколько минут?.. Больше не прошу. Очень хочется увидеть вас…
– С превеликим удовольствием, Ниночка! Я вас очень хорошо помню. Как можно забыть девушку с длинной белой косой, да еще и чемпионку мира по бегу на длинные дистанции? – он засмеялся. – Вы откуда и во сколько приезжаете?
– Коса уже, к великому сожалению, осталась в прошлом. А приезжаю из Пензы. В восемь двадцать три на Казанский вокзал. А вы не изменились… По крайней мере, по телевизору.
– Стараюсь, – опять засмеялся он. – А вагон? Вагон какой? – Леонид почувствовал в груди глухие удары юности.
– Девятый.
– Обязательно встречу.
– Это не обязательно. Ваше представительство обещало прислать за мной машину. У меня и номер в отеле «Волга» уже забронирован.
– Значит, в этой машине приеду я.
– Спасибо большое. Очень тронута вашим вниманием. До свидания, Леонид Сергеевич. Спокойной ночи. Извините за беспокойство.
– Спокойной ночи, Нина.

2
Трофимов включил чайник и снова закурил.
Жмуря от света глаза, вошла жена.
– Ты хоть форточку открой. Накурил, не продохнуть. Кто звонил? Что случилось?
– Слава Богу – ничего. Поставщики с Дальнего Востока…
– А почему тебе? Ты уже этими вещами не занимаешься. Не могли утром или днем это сделать?
– Рекомендую иногда думать, когда пытаешься изобразить умного человека. Там, между прочим, уже вечер.
– Куда нам до вашего ума... – она махнула рукой и вышла, нервно прикрыв дверь.

3
В зале часы пробили четыре раза.
– Ого! Уже утро. Ложиться смысла нет, – Леонид налил себе крепкий чай, сделал бутерброд. – И чего людям не спится в такую рань?.. И правильно, что не спится. Тогда бы меня не увидели.
Выпив чаю, он потянулся и прилег на кухонный диванчик, положив ноги на подлокотники.
– Нина… – он снова потянулся за новой сигаретой.
В его памяти всплыло то далекое время, когда к какому-то событию завод трудился сверх напряженно. Люди неделями не спали, а вместе с ними не спал и он, только что назначенный главным инженером. От переизбытка нагрузок Леонид сорвал сердце и решением сердобольных врачей был направлен в ялтинский санаторий.
Аксиома: «Лучше плохо отдыхать, чем хорошо работать» – здесь явно была неуместной. Великолепная погода, теплое море уже на второй день сделали свое чудодейственное дело. Сердце успокоилось, но начало бурно реагировать на полуобнаженные женские тела. Энергия буквально хлестала у него через край.
Пообедав, Леонид решил сходить на рынок. Манили прозрачные грозди винограда, а еще пиво с креветками.
В приподнятом настроении он спускался по лестнице, как вдруг из коридора третьего этажа в него врезалась белокурая девушка с длиннющей косой.
– Ой, извините, пожалуйста. Я вас не зашибла? – запыхавшись, проговорила она, немного растягивая слова.
– Нет, все нормально. А куда вы так торопитесь?
– На экскурсию! – крикнула она уже снизу.
– Я тоже хочу. Подождите!
– Не могу! Автобус ждать не будет.
Перескакивая через ступеньки, Леонид догнал бегущую девушку.
– Куда едем? – тоже запыхавшись, спросил он.
– Вы разве не знаете? В Никитский ботанический сад. За время моего отдыха это первая экскурсия туда.
– А вы давно здесь?
– Уже три дня.
– Это срок! Непременно надо ехать, – улыбнулся он.
– Не смейтесь… Смотрите, автобус отъезжает. Пожалуйста, остановите его.
Леонид припустился во всю прыть, махая рукам. Видно, водитель заметил бегущего молодого человека и остановился.
– Спасибо, – простонал Трофимов. – Давайте подождем вон ту девушку.
Вдалеке еле плелась его белокурая знакомая.
– Я не могу ждать. У меня график расписан под завязку…
– Извините. Получится как-то неудобно. Как-никак, а чемпионка мира в беге на длинные дистанции.
– Да? – удивленно спросил шофер. – А чего она тогда еле ползет?
– Не рассчитала нагрузку. Вы человек солидный и должны знать, до чего упрямы женщины. Говорил ей (между прочим, я ее тренер), не надо сегодня бежать. Нет, уперлась: я только до Алушты и назад…
– До чего?
– До Алушты.
– Это же…
– Вот и я о том же. Только с соревнований. Отправили сюда на отдых, а она…
Едва передвигая ногами и тяжело дыша, подошла девушка.
– Спасибо, что подождали, – хрипло выдавила она из себя.
– Если бы не ваш тренер...
– Кто-кто?
– Говорю – тренер… Вы его иногда слушайтесь. Это же надо – до Алушты... С ума можно сойти.
Леонид повернулся к девушке:
– Что бы он ни спросил, со всем соглашайтесь. Потом все объясню.
Автобус следил за разговором, затаив дыхание.
– Как вас зовут?
– Нина.
– А фамилия?
– Сикорская.
– Вы потом мне автограф дадите?
– Что дать? – удивилась Нина.
– Конечно. Ниночка, извини, но я все рассказал. Секретов теперь ни для кого нет. Все знают, что ты чемпионка мира.
Нина попыталась что-то сказать.
– Не спорь и не перечь. Я твой наставник и решаю, что можно, а что нельзя. Страна должна знать своих героев.
– Ничего не понимаю, – прошептала Нина, протягивая шоферу билет.
– Не нужны мне ваши билетики. Садитесь сзади на свободные места. Или хотите впереди сидеть? Товарищи, пожалуйста, уступите передние места.
– Спасибо, ничего не надо. Мы сзади… Там даже лучше.
– Как хотите. Поехали. Экскурсовод вас всех ждет у ботанического сада.
Пунцовая Нина рухнула на заднее сиденье.
– Что вы им сказали? – зашептала она.
– Что вы чемпионка мира на длинные дистанции. И что бежали сейчас из Алушты. То есть туда и обратно.
– Вы ненормальный? Вы представляете, сколько это километров?
– Конечно, – рассмеялся он. – Тридцать пять. В одну сторону, – он вновь захохотал. – А так семьдесят получается. Машина полтора часа идет. Ну а вы… – фыркнул он.
– А вы тренер? – тоже прыснула она. – Где же, позвольте вас спросить, ваш секундомер? Свисток, наконец? И как вы себе представляете меня бегущей в платье и туфлях на высоких каблуках?
– Вопрос, как говорится, не в бровь, а в глаз. В каждой работе бывают ошибки. Выкрутился бы.
– Не сомневаюсь.
– Я прекрасно понимаю всю тривиальность этого вопроса и все же буду как все, хотя абсолютно хочется быть индивидуалистом и никогда не повторять чужого, поэтому заранее прошу прощения. Но ответьте, пожалуйста: сколько вы растили эту косу? И чтобы больше никогда не возвращаться к этому, – она не мешает вам при беге? – Леонид опять закатился гомерическим смехом.
Люди в автобусе с интересом посмотрели на них.
– Извините, пожалуйста. Нина рассказала такой анекдот, что я не мог себя сдержать.
– Я вам теперь ничего не скажу. Вы издеваетесь надо мной, а я все это слушаю и терплю. Мне бы надо на вас обидеться, а я чего-то еще жду.
– Мы тоже хотим послушать, – пробасил волосатый мужчина в майке и шортах.
– Вы должны знать, что обижается тот, кому нечем возразить. Обида – показатель односторонности личности. В вас такого я не вижу, – прошептал ей Леонид на ухо. – Она стесняется, – повернулся он к сидящим в автобусе. – Если позволите, то это сделаю за нее я. Правда, я не умею так красиво рассказывать, как это делает Нина, но попробую: «Проснулась жена утром, подошла к зеркалу. Смотрела на себя, смотрела... Потом взглянула на спящего мужа и злорадно прошептала: «Так тебе и надо, паразит!»
Автобус дружно рассмеялся.
– Давайте еще! – раздались крики.
– Не можем. Как раз сейчас наступило время обсуждения ее завтрашней тренировки.
– Мне стыдно людям в глаза смотреть.
– Это делать совсем не обязательно. Глядите только в мои. Я возражать не буду.
– Вы всегда такой раскованный, если не сказать больше?
– Абсолютно нет. Посмотрите, как в природе: самец выворачивается наизнанку, чтобы понравиться своей возлюбленной. Хвост распускает, пузырь на груди надувает, песни поет, воркует, скачет вокруг… У человека в корне все наоборот. Женщина делает все, чтобы понравиться мужчине. Мажется, красится, душится, выпирает, выделяет… Я же сейчас выгибаюсь, чтоб вы на меня хоть краешком глаза…
– Вы из меня посмешище сделали, а еще хотите, чтоб я на вас мило смотрела.
– Стоп! Разберем все детально. Я задаю вопросы, а вы на них отвечаете. Договорились? Только отвечать честно.
– Хорошо.
– Кто догнал автобус?
– Вы.
– Кто его задержал, сказав, что вы чемпионка мира? Вы думаете, они знают всех чемпионов? Их никто не знает. Не мог же я сказать, что вы шахматистка или волейболистка. А теперь вас все, заметьте, даже я, уважают, ценят и боготворят.
– Я вам весьма благодарна. С таким человеком не грех и познакомиться. Меня зовут Нина. А вас?
– Простите, а фамилия не Сикорская?
– Какой же вы все-таки…
– Леонид. Леонид Трофимов. Главный инженер металлургического завода.
– Ничего себе! И сколько же вам лет?
– Тридцать два.
– Жена, дети… Я бы такого не отпустила даже в магазин за пивом.
– Не имею.
– Что так?
– Вас искал.
Нина покраснела.
– А сколько лет моей спутнице? Она паспорт имеет?
– Двадцать! – гордо ответила Нина.
– Тоже в девках засиделась? – Леонид вновь счастливо расхохотался.
– Какой вы беспардонный!..
– Не обижайтесь. Мне очень легко и хорошо с вами. Давно такого не было. Честно. Я здесь второй день и сегодня собирался сходить на рынок, а потом попить пива с креветками. А тут вы со всего маха бросились мне на шею и сбили с верного пути. А когда я услышал про экскурсию в ботанический сад, все отошло на задний план. Так захотелось слиться с природой… А вы хоть знаете, что он основан в 1812 году?
– Нет.
– Теперь слушайте меня внимательно и запоминайте, а лучше записывайте для надежности. От меня не отрываться ни на шаг. Повиноваться беспрекословно. Все, что буду говорить, принимать за чистую правду. И еще… Люблю лесть в свой адрес и наивные вопросы… На них легко отвечать. Сразу начинаешь думать о себе, что ты самый умный. Не перечить мне и не возбухать… Я буду вашим наставником.
– Вы интересный человек…
– Я предполагал, что вы меня полюбите, но не думал, что это произойдет так быстро.
– Товарищи, приехали. Аккуратненько выходим. На входе к вам подойдет экскурсовод. Ниночка, а вы мне вот здесь распишитесь. Хранить буду вечно. А то и артисты были, и писатели, а вот чемпионка – впервые.
– Да я…
– Нина, не скромничай. Человек просит. Даже мне неудобно.
Нина нагнулась и аккуратно поставила свою подпись.
– Спасибо вам. Новых побед и удачи!
– И вам всего наилучшего. До свидания

4
Экскурсия Трофимову понравилась. Выросший в каменных джунглях и в них же работая, он напрочь был лишен представления о натуральной красоте и прелестях внешнего мира. Для него существовали лишь краски расплавленного металла, шум молота и запах жара доменной печи. Леонид впервые почувствовал, как прекрасен и восхитителен этот мир. Он умилялся великолепием бесчисленных роз, причудливостью растений, затейливыми водоемами и всем тем разнообразием этой экзотической прелести. А аромат природы его просто околдовал. Леонид стал молчалив и серьезен. Нина, слегка приотстав, с любопытством следила за ним. Он походил на заколдованного и сосредоточенного мальчика Кая, складывающего из льдинок слово «Вечность». Такая разительная перемена в настроении и поведении человека просто шокировала Нину. Она восхищалась этим человеком все больше и больше.
Леонид обернулся.
– Ты знаешь, – перешел он на «ты», – я такой красоты никогда в жизни не видел. Это сродни слепому человеку, который впервые увидел мир в ярких лучах солнечного света. Не скрою, что сейчас очень хочется упасть в траву и зарыдать как дитя, хотя я человек далеко не сентиментальный. Понимаешь, все время идешь рогами вперед. При этом взор упирается только в землю. И вроде бы кое-что на этой земле достиг этим натиском, а вокруг, оказывается, ничегошеньки и не увидел. Ни вот этих пальм, ни кедров, ни кипарисов, на фиников… На фиалки с ромашками смотрю как дикий… – он надолго замолчал.
– Ничего, все в жизни поправимо, – Нина осторожно взяла его под руку.
– Когда найду клад, куплю огромный участок земли и посажу на нем всякую всячину, – грустно улыбнулся он.
– Боюсь, что не получится, – утвердительно заявила Нина.
– Это почему?
– Землю любить надо. Вы кто по профессии?
– Металлург.
– Ваша стихия – металл, а никак не земля. Поэтому…
– Наверное, я с тобой соглашусь. Но вверх поднимать голову себя заставлю. Говорю это со всей ответственностью. Нельзя нюхать цветы на картине.
Неправильно это. Ниночка, мы не на производственном совещании, поэтому обращайся ко мне на «ты».
– Хорошо! Я тоже очень хочу, чтобы тебе это удалось.
– Вот и славно. Как говорил не всеми любимый партийный лидер: «Консенсус заключен». А теперь я вынужден рухнуть перед тобой на колени. Возможно, при этом разобьются мои коленные чашечки и мне будет от этого очень больно...
– Нет-нет, только не это. Кто минуту назад говорил об обоюдном соглашении?
– Другое дело. Теперь я вижу, что в твоей груди бьется горячее и доброе сердце, а не лежит злодейский камень. Значит, ничего не отменяется. Сейчас мы идем на рынок и покупаем самый вкусный виноград. Потом мы едим самый сочный и вкусный шашлык, запивая его вином «Саперави», и, разумеется, беседуем. Вечером пойдем на какой-нибудь концерт. Я здесь пока не освоился и не знаю, кто выступает.
– В летнем театре поют Агутин и Варум.
– Значит, будем слушать их. Возражения есть? Возражений нет. Меня только беспокоит один деликатный вопрос.
– Какой?
– Нина, а ты себя как чувствуешь, когда твоя коса находит на камень? – Леонид опять залился заразительным смехом.
– Прекрасно! Камень разбивается вдребезги, – тоже засмеялась она.

5
В этот вечер Леонид и Нина пребывали в состоянии полного забвения. Они беспрестанно говорили, шутили, смеялись… Им было интересно быть вместе. Создавалось впечатление, будто они знали друг друга целую вечность.
А червь любовного чувства с каждой минутой проникал все глубже и глубже в их молодые сердца. Рассудок терял связь с реальным миром, солнце светило им двоим, звезды падали в их руки.
Вечер пролетел быстрее скорости падающего метеорита.
– Вот мы и пришли, – тихо произнесла Нина, останавливаясь возле спального корпуса.
Леонид понимал: прояви от чуть больше внимания и натиска – и все пойдет банально просто, тем более как представитель руководства завода он жил один в люксовском номере. Но он этого не хотел. Зачем омрачать святость чувств. Все наступит само собой.
– До завтра, Ниночка, – Леонид поцеловал ее. – Тебе на третий, а мне… поближе к небесам, – неопределенно взмахнул он рукой. – Спокойной ночи. Для меня сегодняшний день был сказкой. Я хочу, чтобы он этой доброй сказкой и остался. До завтра. Встречаемся за завтраком, а потом пойдем на пляж до обеда. Что делать дальше, решим на море. Хочу съездить в Севастополь, Бахчисарай, посетить Ливадийский дворец, дворец графа Воронцова в Алупке, обязательно посетить Массандру с дворцом Александра III, «Ласточкино гнездо». Короче, все и сразу, – засмеялся он.

6
Сделав утром зарядку, Леонид пробежался вдоль побережья, искупался и пошел готовиться к встрече и завтраку.
В светлых брюках и футболке, дорого благоухая, он вошел в столовую, бегло оглядел зал. Нины не было.
– Наверное, дрыхнет без задних ног. Умаялась вчера. Надо было вечером все-таки спросить номер ее комнаты. Как это я упустил из виду? Ну, ничего, пусть поспит, – успокоил себя Леонид.
Он ел медленно, неторопливо пережевывая пищу. Несколько женщин норовили завести с ним знакомство, но он так смотрел в их сторону, что те мгновенно распознавали в нем потерянного для них симпатичного мужчину.
Из столовой Леня вышел последним. Сев под деревом на скамеечке, он терпеливо стал ждать. Время томительно тянулось.
Когда часовая стрелка остановилась на одиннадцати и ждать было уже бессмысленно, Леонид почувствовал, что произошло что-то скверное. И надо срочно принимать серьезные меры. Но какие? Кроме имени и фамилии, он ничего больше не знал. И длинная белая коса, по которой все ее должны запомнить. Он поспешил к дежурной на первом этаже.
– Извините, вы не могли бы мне помочь найти человека? Пропала девушка… Нина Сикорская. Договорились встретиться, а ее до сих пор нет. Уж не случилось ли чего?
– В какой комнате она живет?
– Я не знаю, – пожал плечами Леонид.
– Тогда что вы от меня хотите, чтоб я пошла по этажам и искала не зная кого? Не мешайте, молодой человек. Выйдите на улицу и там найдете сотню таких же, а может, и лучше.
– У нее коса белая, ниже пояса…
– Помню такую девушку. И что вы предлагаете?
Леонид удрученно побрел к выходу. Вдруг его осенила светлая мысль. Он снова подошел к дежурной.
– Извините еще раз. А можете мне сказать, за сегодняшний день с нулей часов до девяти никто не выезжал?
– До чего настырный… Я заступила в восемь. При мне выехало семь человек. Так, – она открыла журнал. – С нулей, говоришь? Да, один человек. Из триста семнадцатой комнаты. В три часа ночи. Написано: «По телеграмме. Умерла мать».
– Ее не Ниной звали?
– Ниной Сикорской.
– Дайте мне ее адрес!
– Э, дружок, какой прыткий… Такой информации тебе никто не даст, даже начальник санатория. За такую добросердечность можно и с работы вылететь. Все, иди. Не мешай работать.
Леонид вышел на улицу. Все вокруг было как вчера, только вот краски куда-то улетучились. Мир стал сер и неуютен.
Он достал сигареты, глубоко затянулся. Навстречу шумно шли трое парней. Они весело о чем-то спорили.
– Ребята, – остановил их он, – вы спешите?
– Разве что на обед. А тебе что надо?
– Я вас приглашаю в ресторан. Пожалуйста. У моей любимой девушки мама умерла, а я… – он махнул рукой. – Не переживайте, деньги у меня есть… Мне нужна компания. Иначе я с ума сойду.
– Ну, если так, то… Вы как, ребята? – спросил один из них.
– В таком состоянии нельзя оставлять человека одного. Люди обязаны помогать друг другу. Пошли. Тебя как зовут?
– Леонид.
– Леня, тут есть неплохая кафешка. И не очень дорого… И поесть и выпить…
– Нет. Мы идем в ресторан. Я хочу проститься со всеми красиво, хотя, может быть, это слово сейчас здесь неуместно.
На следующий день он уехал к родителям.


II
1
Прошедший ночью дождь принес долгожданную прохладу. Умытый город заносчиво блистал яркой листвой, хвастался зеркальным отражением нависшего неба и пением разбуженных птиц.
Трофимов приехал на вокзал с огромным букетом белых роз за сорок минут до прихода поезда. Получив справку о прибытии, он бесцельно побродил по перрону, купил журнал и побрел в зал ожидания. В машину, оставленную на привокзальной площади, идти не хотелось.
Бездумно полистав странички с красивыми иллюстрациями, он начал было читать, но смысл явно не улавливался. Откинув в сторону ненужное занятие, он взял в буфете стаканчик кофе и вновь пошел на перрон, закурил. Было заметно, как он нервничал. Это была не просто встреча хорошего знакомого, это еще и была встреча с его любовью – первой, единственной и последней.
Объявили прибытие поезда.
Струйки пота густо покрыли его лоб, рубашка предательски намокла.
Леонид быстрым шагом пошел по платформе. Его глаза скользили по двигающемуся составу в поисках девятого вагона.
Наконец поезд остановился. Леонид подбежал к тамбуру, лихорадочно перекладывая букет из одной руки в другую, пристально всматриваясь в выходящих пассажиров.
– Здравствуйте, Леонид Сергеевич, – послышалось сзади.
– Доброе утро, – машинально ответил он, не отрывая взгляда от выхода.
Он ждал Нину. Двадцатилетнюю, с длинной белой косой и лучезарной улыбкой. Вдруг ток пронзил его тело, он резко обернулся. Перед ним стояла худенькая женщина в строгом брючном костюме, с тросточкой в одной руке и небольшой сумочкой в другой. Ее короткие, слегка седоватые волосы были аккуратно причесаны. По внешнему виду ей смело можно было дать лет сорок. Она устало и застенчиво улыбнулась.
– Нина? – прошептал он, пугаясь и одновременно стесняясь своего голоса.
– Да. Это я. Изменилась? Не узнать? Жизнь, Леонид Сергеевич, будь она неладна…
– Это вам, Ниночка, – Леонид протянул ей розы.
– Спасибо, – она поставила сумку на перрон, взяла букет и прижала его к себе, погрузив лицо в цветы. – Вы знаете, Леонид Сергеевич, это второй букет, который мне подарили в этой жизни. И оба раза это сделали вы. Еще раз огромное спасибо, – она подняла голову, в ее глазах блестели слезы. – Ой, – встрепенулась она, – чего мы стоим? Пойдемте. Все уже давно разошлись.
– Ниночка, давайте мне вашу сумочку.
– Чего-чего, а это пожалуйста, – засмеялась она смехом прежней Нины.
Сильно припадая на левую ногу, Нина двумя руками, как что-то самое ценное, хрупкое и дорогое, обняла букет, крепко прижала его к груди и гордо пошла с ним, светясь от нескрываемой радости и счастья.
Трофимов с откровенным любопытством и тревогой смотрел на женщину. Необходимо было о чем-то говорить, но приготовленные слова радости встречи куда-то исчезли сами собой. Он чувствовал себя в очень неудобном положении.
Нина шла, погруженная в дивную сказку.
– Как доехали, Нина? – наконец прервал молчание Леонид.
– Что? Простите, не расслышала.
– Я спросил, как доехали?
– В целом нормально. Если убрать три «но», можно сказать – «отлично». Было душновато в купе, часто плакал маленький ребенок, и бабушка неистово храпела. Вы даже не представляете себе, как было громко! Я и подушку клала на голову, и через наушники музыку слушала, и чуть ли не полотенце всовывала в уши… Ничего не помогало.
– Вот как раз это я могу понять. Для меня примером является теща, которая периодически приезжает к нам, – засмеялся Леонид, радуясь тому, что найдена нейтральная тема для разговора. – У нас дома кошка живет, так она ее по лицу лапой бьет. Даже животное не выдерживает этих децибел. Тем более я. Ты никогда не обращала внимания на взгляд мужчины, смотрящего вслед теще? Он ее своим взором толкает от себя, – засмеялся Леонид, довольный своей шуткой. – А еще есть подобный анекдот: «В третий раз закинул старик бабку в море. И в третий раз выплыла оттуда упрямая старуха».
Нина от смеха присела на корточки, оперлась рукой на Леонида.
– Потрясающе! – простонала она.
– Ниночка, я предлагаю сейчас поехать позавтракать. У вас сегодня день организационный. Спешить никуда не надо. Тем более, на нашем заводе все ваши капризы безропотно будут выполнены.
– Так уж и все?..
– Неужели я похож на обманщика?
– По внешнему виду разве можно определить человека? Судят по его поступкам, поведению…
– Разве у меня когда-нибудь было плохое поведение?
– Плохого не помню, а вот несносное…
– Побойтесь Бога, Ниночка… Так как насчет завтрака?
– Усыпив мою безупречную порядочность и бдительность, я иду на компромисс сама с собой и соглашаюсь.
– Это по-нашему! – произнес Леонид и вдруг выкрикнул на всю площадь, – Извозчика! – все посмотрели на них с изумлением.
– Ну вот!.. Узнаю прежнего Леонида… А мне карету.
– Слушаюсь, сударыня, – Трофимов открыл дверку черного LEXUSa. – Служивый! Отвези-ка нас в ресторанчик. Ее светлость завтракать хотят!
– Как прикажете, Ваше превосходительство, – раздалось из кабины.
– Леонид Сергеевич…
– Простите, что вмешиваюсь в ход ваших мыслей. Меня зовут Леня. А на «ты», если мне память не изменяет, мы перешли двенадцать лет назад.
– Ах эта девичья память…
– Отож…
– Леня, предупреждаю сразу – я вегетарианка.
– Это все там, – он махнул рукой в сторону востока. – У нас такое не проходит. Ты мой гость. Сопротивление бесполезно. Вот когда я приеду к тебе в гости, мы пойдем на лужайку и будем пастись, как бедные овечки.
– Годы идут, а человек не меняется, – засмеялась Нина. – Это замечательно. Тогда – вперед!
– Извини. Я не выполнил традиционного ритуала встречи.
– Какого?
– Не поцеловал тебя! – Он подошел, нежно взял ее за голову и страстно впился в губы. – А вот теперь – вперед! – произнес он задыхаясь.

2
Ресторан был пуст. В зале тихо играла легкая инструментальная музыка. Они сели за дальний угловой столик. Мгновенно подошел официант, положил перед каждым меню.
– Молодой человек, на ваше усмотрение. Всего понемногу, но при этом не перегружая желудок. Бутылочку хорошего полусухого вина.
– Леня…
– В каждом деле должен быть один командир. Иначе анархия. Командовать парадом буду я! А в завершение кофе «Американо» и мороженое.
– Мне чай. Кофе не надо.
– Значит, один кофе и чай.
Пока официант накрывал стол, Леонид закурил.
– Тогда я тоже покурю.
– Это уже по-взрослому. Раньше такого не было.
– Раньше много не было, – грустно произнесла она. – У меня давно все по-взрослому. С двадцати лет.
– Ниночка, ты извини, что задаю тебе этот не совсем деликатный вопрос, но кроме того, что у тебя умерла мама, Царствие ей небесное, и ты уехала, я больше ничего не знаю. Давай помянем ее, – он налил Нине вино. – Извини, Ниночка, меня всего трясет, я, наверное, возьму себя коньячку. Официант! – крикнул он в зал. – Принесите двести грамм «Арарата». Не волнуйся, дорогая, – вновь обратился он к Нине, – я не пьяница. Просто все нахлынуло…
Принесли коньяк.
– Пусть земля будет ей пухом. Вечная память.
Они выпили.
– Я на коленях стоял перед дежурной, чтоб дала твой адрес, но у них такие законы… Нет – и все. С горя сильно напился, а на следующий день тоже уехал. Без тебя свет оказался не мил. Потом был жуткий нервный срыв... А когда позвонила ты… У меня все перевернулось внутри.
– Как же так… Я оставила дежурной для тебя письмо со своим адресом и телефоном… Даже денег дала. Разве тебе ничего не передали?
– Нет. Та дежурная, видимо, сменилась. А я принялся тебя искать лишь в одиннадцать часов. Думал, что ты устала и спишь. Не хотелось тревожить. До сих пор корю себя за то, что отпустил тогда тебя и не забрал с собой. Не будь этого, многое было бы по-другому.
– Прости, но вначале я плохо подумала про тебя, а потом сердце подсказало, что так ты поступить не мог. А у меня… Ленечка, налей мне коньячку. Сегодня я хочу тоже расслабиться. Вскоре такого мне больше никогда не доведется изведать. Хочу уйти в монастырь. Тс-с-с… – погасила она его возмущение. – Это уже решено и обговорено. Обратной дороги нет и быть не может. Давай выпьем за тебя. Единственного! За того и этого. За то, что ты был, есть и будешь. За мою первую и последнюю любовь. Любовь одного дня и всей моей жизни, – она достала платочек и промокнула глаза. – Давай, Ленечка, чокнемся и выпьем. Всего тебе хорошего, милый. Да хранит тебя Господь!
Сжавший горло спазм не дал Трофимову ничего ответить. Они выпили.
– А теперь я расскажу тебе о своей горькой жизни. Моя мама с детства болела сердцем. Порок. Ей даже запрещали рожать меня. Боялись – не вынесет. Но она очень хотела ребенка. Так получилась я. Замуж мама не выходила, переживала, что со своей болезнью станет кому-то обузой. Летом, когда мы с тобой познакомились, маме от работы дали бесплатную путевку, но она наотрез отказалась от санатория и уговорила меня поехать вместо нее. Тогда я училась в университете, на факультете журналистики. Я была в санатории, когда вечером у мамы случился приступ. Ее забрали в больницу. А около полуночи у нее разорвалась аорта. Во время похорон, на кладбище, после дождя было очень скользко, у машины, стоящей на косогоре, когда снимали гроб с кузова, отказали тормоза и она покатилась вниз. Отскочить я не успела, поскользнулась и упала. Заднее колесо и проехало по моей левой голени. А мужчину задавило насмерть. Я сразу потеряла сознание. В памяти остался только жуткий хруст костей. Как меня доставили в больницу, как делали операцию, я не помню. У меня ампутировали ногу вначале до середины голени, а потом, когда начался остеомиелит, почти до колена. Девять операций. Собирались даже отрезать выше колена. Я не дала. Теперь вот хожу на протезе. И вместо белой – стала седой. В общей сложности семь лет по больницам мыкалась. За это время даже успела заочно окончить у нас в Пензе политехнический институт. Замужем не была. И детей нет. Да какие дети при таком состоянии? – она улыбнулась, как затравленный зверь. – Сто лет ничего не пила и мясного не ела. Даже опьянела.
– Нинуля, ты закусывай. Может, еще чего-нибудь взять?
– Что ты. И так стол заставлен. Разве можно такое количество съесть? – она закурила. – А как, Леня, ты живешь?
Трофимов надолго задумался. Наконец он пожал плечами.
– Вот ты сейчас мне задала вопрос, а я не знаю, как на него ответить. Вроде бы все есть. Одни люди завидуют, другие считают хорошим семьянином… Дети учатся в престижной школе, и жена трудится врачом в больнице… Но я в этом мире один. Совершенно один. С женой мы абсолютно разные люди. Два пассажира в одном купе. И это не пустая бравада. Она была моим лечащим врачом… Им и осталась. Знаешь, знакомство бывает проще завести, чем от него потом освободиться. Так получилось и со мной. Работе же отдаю себя целиком и полностью. Ты же в моей жизни есть и остаешься чем-то святым, возвышенным и хрупким. Как одуванчик. Стоит гордо, восхищая всех статью и красотой. А дунет ветерок… И один стебелек торчит. Вот и мы с тобой. Расцвели в один день, а налетел ураган и изуродовал все. Какой же все-таки жестокой бывает порой жизнь… Давай, солнышко, выпьем за тот единственный день нашего счастья.
– За это можно, только чуть-чуть. И на этом с алкоголем завязываем.
– Хорошо. Как скажешь.
Они сидели молча. Каждый думал о своем. Мысли одного эхом отражались в мозгу другого.
– Ленечка, надо идти. Много хорошего – тоже плохо.

3
Они вышли на улицу. Солнышко уже клонилось к западу.
– Который час? – встревоженно спросила Нина.
– Пятнадцать минут третьего.
– Ничего себе! Теперь это называется позавтракали… И ужинать не надо. Быстро вези меня в гостиницу!
– Слушаюсь и повинуюсь. Только подскажи в какую, а то я подзабыл.
– «Волга».
– Давай я тебя поселю в шикарную гостиницу. Исключительно за счет заведения. Поживешь как белый человек. А то никакой фантазии. Сплошная проза.
– Но у меня там забронирован номер.
– Тебе нужна отметка «оттуда»? Будет. Давай документы. Сережа, – обратился Трофимов к водителю, – держи. Потом заедешь в «Волгу», поставишь все нужные штампики и завтра привезешь все ко мне. А сейчас разворачивайся, едем в «Националь». Какие у вас, Нина… Извини, а ведь я не знаю твоего отчества. Как стыдно!
– Какая мелочь. Ивановна. Так мама записала.
– Нина Ивановна! Прекрасно звучит! Итак, как вам мое предложение?
– В жизни человека обязательно должна быть сказка. Ну, хотя бы один раз. И наяву. Я согласна, – счастливо махнула она рукой.
– Подожди секундочку.
Он достал телефон, набрал номер.
– Вера Тимофеевна, Трофимов. Позвоните сейчас в гостиницу «Националь» и забронируйте номер на Сикорскую Нину Ивановну. Ты на сколько дней к нам? – тихо спросил он у Нины.
– На четыре дня, – так же тихо ответила она.
– Вера Тимофеевна – пять дней. И деньги на их счет переведите немедленно.
– Хорошо, Леонид Сергеевич. Все будет сделано.
– Спасибо, Вера Тимофеевна.
– Леня, наклонись, пожалуйста, – попросила Нина. – А то ты такой высокий, что мне не достать.
Леонид положил ей голову на плечо.
– Ленечка, я никогда никому не говорила этих слов, – зашептала она ему на ухо, – и уже не скажу. Только тебе. Я всю свою горькую жизнь любила и сейчас очень сильно люблю только тебя. Ты тот, кто снился мне часто. Тот, кем я бредила, кто помог мне выжить в этой жизни. Я очень рада, что мы с тобой наконец-то встретились. Это мое малюсенькое, неожиданное, несбыточное счастье. Слава моей бессоннице! Слава нашему телевидению, которое показывает тебя! Теперь я хочу тебя поцеловать!

4
Нина обошла номер.
– Вот это красотища! Где люди деньги берут? Я правда попала в сказку. Причем наяву. Спасибо тебе, милый. Ты – самый добрый волшебник на свете.
– Ниночка, ответь мне, пожалуйста, зачем ты уходишь в монастырь?
– Присядь, Ленечка, послушай. Сейчас я живу в относительном достатке. Пока еще сравнительно молода и здорова. Но время летит. И сколько это время не убивай, оно, в конечном итоге, убьет тебя. И завтра наступит завтра, а с ним и старость, со всеми ее «прелестями». Если сейчас я справляюсь со всем сама, то потом кто мне поможет?
– Нина, давай я…
– Нет, Леня. Об этом даже не смей думать. Ты тогда всем сделаешь очень плохо, и в первую очередь мне. То, что я говорю, не пустые слова, а суровая правда жизни. В монастыре я буду жить постоянно в коллективе таких же, как я, женщин, буду молиться Богу, грехи наши земные замаливать, здоровья для тебя у него просить, мира и душевного спокойствия. А когда наступит старость, будет кому стакан воды подать. К этому разговору возвращаться больше не будем. Решение принято окончательно. Возврата назад нет и не будет. Ты мне лучше скажи, когда тебе нужно быть дома?
– Сегодня никогда.
– Как здорово!
– Нина, а если мы с тобой сходим в театр?
– Положительно. Только, – замялась Нина, – у меня нереспектабельный вид для такого мероприятия.
– У тебя самый лучший вид. И ты самая лучшая и красивая женщина.
– Спасибо.
– Ниночка, принеси, пожалуйста, из холодильника водички, а я пока позвоню.
Трофимов опять набрал кого-то. Долго ждал ответа. Было видно, как он нервничает.
– Слушаю, – не сразу ответили в трубке.
– Это я хочу вас услышать, Мила. Вы у нас работаете или занимаетесь личными проблемами? Еще одно такое ожидание – и можете себе искать новое место по душе.
– Леонид Сергеевич, извините, я в туалет выбегала.
– Вам должно быть известно, что у телефона всегда должен находиться человек. Вышла – предупреди секретаря или переключись на нее.
– Извините, я забыла.
– Завтра на десять тридцать с Митиным ко мне.
– Хорошо, Леонид Сергеевич.
– Посмотри, мне надо на сегодня два билета в театр. Но не просто, чтоб отвязаться, а что-нибудь стоящее…
– Одну секундочку, Леонид Сергеевич, – было слышно, как шелестит бумага.
– А ты крутой! Мне даже страшно стало, – Нина протянула бутылку «Боржоми».
– Леонид Сергеевич, во МХАТе идет спектакль «Как Боги», а в Театре эстрады…
– Оставляем МХАТ. Позвони, закажи для меня два билета.
– Вам перезванивать?
– В другой момент я бы отказался, веря в исполнительность наших работников, а теперь вынужден ждать вашего звонка.
– Хорошо, Леонид Сергеевич.
– Понимаешь, Ниночка, я должен быть уверен в том, что каждый мой сотрудник находится на своем месте. А если он не понимает этого – это его трудности. Пусть работает в другом месте. В нас всех при рождении вживлен ген анархизма. И если дать ему развиться, наступит крах всего, что, собственно, и происходит сейчас в нашем государстве. Каждый делает, что хочет и как хочет. Может быть, я в какой-то мере диктатор. Но историей доказано: где правит диктат, там народ живет хорошо.
Раздался звонок.
– Леонид Сергеевич, это Мила. Билеты заказаны. Начало спектакля в девятнадцать часов.
– Спасибо, Милочка.
– Леонид Сергеевич, извините, что отнимаю у вас время, простите меня, пожалуйста. Такое больше никогда не повторится. Если можно, не вызывайте нас с Митиным. Он меня тогда выгонит, – в трубке послышался плач.
– Хорошо. Будем считать, что конфликт улажен. Но предупреждаю…
– Я все поняла, Леонид Сергеевич.
– Вот и славно!

5
– Ты знаешь, Леня, я под огромным впечатлением от увиденного, – они тихо шли по вечерней улице, – поразила правдивость силы денег в деградации человечества. Боюсь, что не повторю дословно, но, по-моему, это звучит так: «Богатство в нынешней России – как дизентерия. Болезнь грязных рук». Как метко и точно! Спасибо тебе за доставленное удовольствие.
– Олигархи не очень чтут Полякова, автора пьесы. Уж слишком он правдиво говорит о них и их власти. Сильный писатель! Из почти современных сочинителей люблю его, Бондарева, Иванова, Проскурина, Астафьева… Не люблю детективы. Не знаю почему. Не получаю никакого удовольствия. И не запоминаю их. Все равно что объявление на заборе. Прочел и забыл. А во-вторых, один и тот же можно читать, как новый, буквально через месяц. Кстати, ты хочешь кушать?
– Что ты? Если бы ты видел, сколько всего в холодильнике лежит… Можно месяц в магазин не ходить.
– Богатые – люди привередливые. Теперь этот мир для них. Их грешно обижать. Поэтому…
– Ленечка, а ты богатый?
– Я – средний. Но ближе к богатому. И все умом и упорством достиг.
– Молодец! Горжусь тобой.
– Спасибо.
– Леня, а ты читал Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах»?
– К великому стыду, нет.
– В этой книге главная героиня, игуменья, матушка Манефа, живя в миру, родила дочку от любимого человека, за что и была отправлена в монастырь. Девочку воспитывали чужие люди. Через много лет она находит свою дочь. И та зеркально повторяет путь матери. В ночь перед постригом она отдается любимому, а утром убегает в монастырь… Книга безумно интересная. Почитай, пожалуйста. Получишь истинное удовольствие.
– Теперь прочту обязательно.
– Ленечка, сейчас послушай меня, не перебивая, иначе я собьюсь и… Сегодня я нагрешила столько, что и жизни не хватит у Господа нашего вымолить эти грехи. Но я постараюсь! Думаю, он меня поймет и простит. Понимаешь, Леня… – Нина надолго задумалась. – Ты извини… Но я собираюсь поступить, как они, – заговорила она быстро, боясь, что кто-то ее остановит. – Хочу, чтоб у меня осталась маленькая частичка тебя. Навсегда, понимаешь? Тем более что до этого у меня никогда не было никаких отношений с мужчинами. Думаю, Бог меня за это не осудит и сделает все, как я желаю. А я этого всем сердцем хочу! Вот и все, что я хотела тебе сказать. А ты вправе принять мое предложение или отказаться, – громко выдохнула Нина и, повернувшись, посмотрела в глаза Трофимову.
Его лицо излучало столько радости и тепла, оно светилось неподдельным счастьем и любовью, будто никогда не было этих лет разлуки, этой злосчастной цепочки несчастий и горестей, бед и страданий.
– Спасибо, милый. Ты только меня прости и не обращай внимания на мое увечье. Хорошо?
– Глупышка. Ты самая что ни на есть лучшая. Я тебя очень люблю и всегда любил.
– Тогда поедем скорее в гостиницу. Я ни на секундочку не хочу лишаться тебя. У меня так мало на все это времени… Мне хочется за этот короткий период прожить целую жизнь. Ну не всю, конечно, это я погорячилась, – горько улыбнулась она. – Хотя бы лучшую ее часть. А вон и такси. Тормози!

6
Сделав все, Нина, не простившись с Леонидом, уехала, передав через секретаршу письмо.
Вечером Вера Тимофеевна принесла ему на подпись документы. Он машинально расписывался, вникая лишь в их суть.
– А еще, Леонид Сергеевич, вам письмо.
– От кого?
– Не знаю. Женщина с тросточкой передала.
– Спасибо. На сегодня вы мне больше не нужны. Можете идти домой.
– До свидания, Леонид Сергеевич. Вы только просили напомнить, что завтра в десять вам следует позвонить в министерство.
– Я помню. Идите.
Дрожащими руками он разорвал конверт и принялся читать мелкий убористый почерк: «Милый мой, дорогой и любимый Ленечка! Спасибо тебе за все, и в первую очередь за то, что ты воскресил меня, вернул веру в счастливую жизнь. Ты сделал все, о чем я тебя просила. Теперь моя душа спокойна. Всю оставшуюся жизнь я буду молиться за тебя и просить у Господа нашего, чтоб дал тебе здоровья на долгие годы. И прошу тебя – не ищи меня. Не надо. Так будет легче и тебе и мне. Всего тебе, родной мой, самого доброго. И всегда помни, что я буду любить тебя. Любить всю жизнь! Я знаю, ты плачешь сейчас. Не надо, любовь моя. Мы с тобой встретились не для печали, а для вселенской радости. Прости, если я тебя чем-то обидела. Храни тебя Господь, мой дорогой, и прощай. Обещаю, если родится мальчик, обязательно назову его твоим именем, а если девочка, то Любовью. Нашей Любовью! С нами остается память, в которой мы будем жить с тобой вечно. Твоя Нина».
Трофимов немедленно связался с кадрами пензенского завода, где ему ответили, что Сикорская Нина Ивановна уволилась перед поездкой в Москву. Но на этой командировке настояла сама. Там сделала все, что ей было велено. И даже больше. По слухам, дом продала и выехала в неизвестном направлении. Больше о ней ничего не известно.
– У вас к ней какие-то претензии? – тревожно поинтересовались в кадрах.
– Нет-нет, все в порядке. Хорошего работника потеряли. До свидания. Спасибо за информацию.
Трофимов опустил голову на скрещенные руки и так сидел до глубокой ночи. Потом выпил стакан коньяка, закурил и поехал домой.
Что-то в жизни его перевернулось и надломилось.
Мысль о поисках была бессмысленна.
Но эти прошедшие дни с их ощущением чего-то несказанно красивого и радостного, а может быть, и сказочного, теперь не покидали его никогда.


Улыбка судьбы

1
Вечером, после усиленной подготовки к зачету по международному морскому праву, Валера Ларионов, Вова Пастернак и Слава Кирилюк, три закадычных друга, решили прошвырнуться по городу. Было не по-весеннему тепло. А тишина стояла такая, что казалось, не будь шороха машин, слышался бы шепот звезд.
– Хорошо-то как, пацаны! Весна! Эх!.. – от избытка чувств Валерий вытянул вверх руки. – Вот закончим скоро нашу бурсу, разбредемся, в полном смысле этого слова, по морям и океанам, и встречаться будем чаще в море, чем на суше. Такова судьба моряка!
– Валера, прекрати о грустном. Сегодня, между прочим, дискотека на Набережной. Пошли? Хоть кости разомнем. А то бродим бесцельно как неприкаянные. Скучно, – Володя посмотрел на товарищей.
– А что, здоровая идея. Айда! – Кирилюк сразу ускорил шаг.
– Ребята, мне завтра рано вставать, – вдруг воспротивился Ларионов. – Мама приезжает. Надо будет встретить. Вы ступайте, а я в общежитие.
– Валерка, не дури, – друзья подхватили его под руки и потянули за собой. – Не понравится, уйдешь. Мы на часок-другой, не более. И время еще детское. Без двадцати десять.
Дискотека гудела, как растревоженный улей. Что пели – разобрать невозможно. Слышались только неистовые удары барабана. Они во всю мощь колошматили по грудной клетке, пытаясь остановить рвущееся наружу сердце.
Взяв билеты, друзья прошли на площадку. У самого входа, прислонясь к стенке, стояла маленькая, рыженькая, с хитрющими глазами девчонка.
– Ты чего стоишь, стенку вытираешь? – Валере домой уже не хотелось.
– Что? – она приставила палец к уху. – Не слышу! Здесь кричать надо!
– Танцевать пошли!
– Я подружку жду!
– Она тебе сильно нужна!
– Нет! – замотала девушка головой. – А ты с друзьями?
Он кивнул головой.
– Они уже в центре круга танцуют. Пойдем и мы? – он взял ее за руку. – Как тебя зовут?
– Марина.
– А меня Валера.
После часа непрерывного дерганья Марина устало повисла на его плечах.
– Валерочка, если я сейчас не попью, то на этой планете станет одним человеком меньше. Не могу больше. Правда. И ноги гудят с непривычки. А ты пить не хочешь?
– Хочу. И даже очень.
– Тогда пойдем? Мне, если честно, здесь уже надоело, – просительно проговорила она.
– Пойдем.
– Ты классный парень! Мне с тобой хорошо, – она крепко прижалась к его руке.
Сердце у Валеры глухо забилось. По телу пробежала дрожь. Во рту еще больше пересохло.
– Ну что стоим, пошли? – она сморщила курносый носик.
В ближайшем кафе все столики, плотно затянутые табачным дымом, были заняты. К стойке бара было просто не подойти из-за облепившего ее народа.
– Вот невезуха, – огорченно произнес Валерий.
– Не переживай, за углом ларечек. Там купим минералку, а дома у меня есть вино. Собственного приготовления, между прочим. Или тебе домой нужно? – все это она говорила, как само собой разумеющееся.
– Да… То есть нет, не нужно.
– Как здорово! Полетели! А то он после полуночи закрывается.
Женщина уже запирала двери спасательного ларька, когда они подбежали.
– Ой! – закричала Марина. – Подождите, пожалуйста, не закрывайтесь. Продайте нам большую бутылку минеральной водички. С танцев... Пить очень хочется.
Женщина молча взяла деньги и вынесла воду.
– Спасибо большое! Валера, открывай быстрее. Больше нет сил терпеть.
– Все? – продавец равнодушно взглянула на них. – Сигареты не нужны?
– Мне нет. Тебе не надо, Валера?
– Я не курю, – ответил он смущаясь.
– Умница! В этом деле нет ничего хорошего. И не начинай даже. Мужчины полагают, что курение придает им красоту, силу и уверенность в себе. Ничего подобного! Кашель и дурной запах изо рта… Вот и все прелести… Открыл? Давай скорей!
Она долго пила не отрываясь. Вода стекала по подбородку на грудь, оставляя большое пятно на платье.
– Фу-у-у! – наконец выдохнула она, сгибаясь и передавая бутылку Валерию.
Тот быстро допил остальное, бросил бутылку в урну.
– Ты настоящий рыцарь! Не дал мне погибнуть от жажды! – она приподнялась на носочки и поцеловала его в щеку.
Валерия опять забил озноб. Все, что сейчас происходило, было у него впервые.
– Ты замерз, мой хороший? – отстранилась от него Марина. – Мне тоже что-то прохладно. Побежали скорее домой, пока не простыли. Сейчас на горку поднимемся – и третий дом наш.
Буквально через пять минут они входили в уютный чистый дом.
– Вот здесь мы с бабушкой и живем. Она на две недели поехала к брату в Запорожье. У него в следующую пятницу день рождения. Шестьдесят пять лет стукнет. Хорошо, что огород с ней успели посадить. А то вон какая теплынь на дворе. Участок у нас большущий. Завтра сам увидишь. Да ты не стесняйся, проходи. Хочешь, горячую ванну наберу? Давай?! – улыбнулась она. – Согреешься сразу. Посиди здесь, я мигом.
Вскоре из ванной послышался шум воды.
– Валера, а ты любишь вино? Или будем чай пить? Лично я к спиртным напиткам отношусь очень равнодушно. И дедушка, царствие ему небесное, практически не пил никогда. В праздники разве что. Кстати, вот он на фотографии. Смотри, какой красавец! Был, между прочим, командиром крейсера, – гордо произнесла Марина. – А вот сосед, что через четыре дома от нас живет, не просыхает. И сын его такой же. А ведь он на два года меня старше. Что с ним дальше будет, страшно и представить.
– Мариша, а…
– Валерочка, все вопросы потом. Сейчас быстренько в ванну. Я пока чай вскипячу и тоже переоденусь, а то когда воду пила, всю грудь промочила. Держи полотенце. Мыло, шампунь и мочалка на полке. Легкого пара! – она чмокнула его в щеку и тихонечко подтолкнула в спину.
Когда Валерий вышел из ванны, распаренный и взъерошенный, Марина была уже в халатике и растоптанных тапочках. На кухне пыхтел чайник. На сковородке что-то жарилось. И все это выглядело как-то по-домашнему: и этот незатейливый уют, и простенькая обстановка, и еще что-то такое, чего невозможно передать словами, а можно прочувствовать только сердцем.
– С легким паром, Валерочка! Ты такой румяный, как калач, только что вынутый из печки. Пойдем, я тебя покормлю, чаем напою.
– Как хорошо у тебя, Мариночка, спокойно.
– Нравится?
– Очень!
– А я? – шепотом спросила она.
– И ты тоже.
– Правда? Ты мне тоже сразу понравился. Как увидела тебя, так сердце чуть не выскочило из груди. Никогда со мной такого не было. Честное слово! Золотой ты мой... – она села с ним рядом, обняла, притянула к себе и зашептала на ухо: – Все, что я сейчас буду тебе говорить, чистая правда. Бога в свидетели призываю! – Марина перекрестилась. – Нисколько душой не покривлю. Никому и никогда этого не рассказывала, а тебе расскажу. И если хоть долечку совру, пусть Всевышний меня строго покарает. А ты, мой милый, пей чай, кушай яичницу с колбаской и слушай. Договорились? Тогда поехали.
– Я кушать не хочу. Спасибо.
– Нет, – она встала, придвинула тарелки Валере, – так дело у нас не пойдет. Я кому это все готовила? Для кого бутерброды делала? Вот сахар, варенье... Кстати, очень вкусное, абрикосовое. Рекомендую попробовать. Между прочим, сама в прошлом году его варила. Может, меда принести?
– Спасибо. Больше ничего не надо. Я, если честно… – но заметив в глазах Марины огорчение, твердо заявил: – Ты знаешь, что-то и вправду аппетит разыгрался, – схитрил он. – Пожалуй, съем все. Мне даже захотелось узнать, насколько вкусное это варенье. И вообще, умеет ли моя девушка изысканно готовить? Как говорит моя мама: женщина в семье должна быть искусным дипломатом, виртуозным поваром, любящей женой и ласковой матерью.
Марина улыбнулась:
– Кстати, я думаю и даже уверена, что во мне все это есть. Кушай, потом поставишь свою оценку. Итак, начну с самого что ни на есть детства. Когда мне было два года, погибли мои родители. Точнее – утонули. Если помнишь, в 1986 году, 31 августа, в Черном море, столкнувшись с другим кораблем, затонул пассажирский лайнер «Адмирал Нахимов», шедший из Новороссийска в Сочи. Это было девятнадцать лет назад. Тогда погибло почти четыреста человек, в том числе и мои папа с мамой. Маме в этот день исполнилось двадцать пять лет, и папа, в качестве подарка, решил покатать ее по морю на белом пароходе. Вот такой получился трагический подарок, – Марина тяжело вздохнула. – Так что родителей я не помню. А воспитали меня бабушка и дедушка. Воспитывали строго, но правильно, за что я им очень благодарна. Дед три года назад как умер. Мировой был мужик! Мы с ним любили путешествовать. Палатка… И дня на три… А то и на неделю. Рыбу ловим, грибы собираем… И обязательно с заходом в какое-нибудь историческое место. Но предварительно все об этом месте изучим. Так интересней смотреть. У нас столько альбомов с фотографиями тех мест… Если тебе станет интересно, обязательно когда-то покажу. Договорились? И бабушка у меня очень хорошая. Привила мне любовь к литературе, искусству... Валера, давай еще чаю налью. Ты так быстро его выпил. Сейчас подогрею.
Она встала, зажгла плиту, поставила чайник.
– Тебе не наскучило меня слушать?
– Нет, что ты.
– Наскучит – останови. Я люблю поговорить.
– Марина, а фотография родителей у тебя есть?
– Конечно, есть. Но они у бабушки где-то спрятаны. Я их обязательно найду. Пока дедушка служил, я с ними успела пожить и в Полярном на севере, и в Севастополе, и даже год в Москве… Уже шесть лет живем здесь, в Херсоне. Трехкомнатную квартиру в Крыму продали и переехали сюда. Это дедушкина родина. В этом доме он родился. Его сюда всегда тянуло. Дед сделал перепланировку, достроил второй этаж. У него там был наблюдательный пункт. Даже визир себе поставил. Смотрел, как корабли по Днепру идут. Наверное, и на пляж поглядывал, – засмеялась она. – Этот визир, кстати, и сейчас в рабочем состоянии. А теперь весь второй этаж – мое королевство. Мне здесь тоже очень нравится. Река рядом. Центр – рукой подать… А приусадебный участок просто громадный. Все на нем сажаем. И на рынок ходить не надо. У нас даже курочки есть и кролики. Вот такие мы с бабушкой хозяюшки! – Марина немного помолчала, глубоко вдохнула. – Училась я очень хорошо. И жутко мечтала стать врачом. Но... звонок, прозвучавший после окончания восьмого класса, все оборвал. Мечты… Радость… Веру в будущее. После выпускных экзаменов классом пошли встречать рассвет. Нас было пятнадцать человек: восемь мальчиков и семь девочек. Было радостно, весело… От счастья кружилась голова. Ребята наливали нам шампанское, а сами пили сухое вино. Вскоре все девчонки сильно опьянели и уснули. Видно, что-то подмешали. Ну а потом всех нас изнасиловали. Кто, как – я ничего не помню. Утром из парней никого с нами не было. Как говорится, похмелье оказалось очень и очень горьким. В милицию никто не заявлял. Да и на кого жаловаться? И дома тоже никому ничего не сказали. Идти дальше учиться в девятый класс я категорически отказалась. И как только меня не уговаривали дедушка с бабушкой. Чуть ли не на коленях молили. Не пошла. Стыдно было и позорно. Одним подобное все равно, а я не могу. Не современная я, понимаешь. До сих пор кажется, что на меня все смотрят. И смеются, – она жадно допила остывший чай. – Поступила в медицинский колледж. Окончила с красным дипломом. Сейчас работаю операционной сестрой в городской больнице. Думала после него пойти учиться в медицинскую академию. Но опять не получилось. Дедушка тяжело заболел, а потом... – она всхлипнула и горько заплакала. – Почему я такая несчастная? Почему мне так в жизни не везет? Я ведь… – Марина уронила голову на стол и зарыдала.
– Марина, Марина, Мариночка… – запричитал Валерий. Он отодвинул стул, подошел к ней, стал гладить по голове. – Успокойся, пожалуйста. Все уже прошло, все будет хорошо…
– Что хорошо? Что? Что мне скоро двадцать один год? Что я стесняюсь саму себя? Я семью хочу! Я любить хочу! Я детей хочу! – она подняла заплаканное лицо, по щекам катились крупные слезы. – Мне сегодня впервые понравился молодой человек. И этот человек – ты. Понимаешь, впервые! В моем сердце вспыхнула давно тлевшая любовь. И что?.. – она снова уронила голову, и ее спина затряслась еще сильнее. – Иди домой, Валера. Пожалуйста. Извини, что так все получилось. Мне надо побыть одной.
– Мариночка, не прогоняй меня. Не надо. Все, о чем ты рассказала, горько, но не смертельно, поверь мне. Ты мне тоже очень и очень нравишься. Это – чистая правда. Ты первая девушка, которая поцеловала меня. Именно ты заставила забиться мое сердце в новом, неведомом мне ритме. Именно сегодня я испытал то, чего никогда не испытывал: и сладость твоего прикосновения, и глубокую горечь твоих душевных ран. Я не блещу красотой, не обладаю красноречием дипломата, у меня нет богатых родственников и семи пядей во лбу. Я могу прельщать девушек лишь тем, что учусь в морской академии и моя будущая работа будет связана с морем и многочисленными заходами в иностранные порты. А это – деньги, и даже большие. Поэтому представители слабого пола идут замуж не за нас, а за эти деньги и импортные вещи. Ты же видела меня сегодня не в морской форме, а в обычной одежде, в которой ходят миллионы молодых людей. И посему твои чувства чисты и искренни. Только не подумай, что я аскет. Отнюдь, я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Но, если честно, я боюсь женщин. Трое моих товарищей уже лечились от венерических болезней. А парень, с которым учился в школе и сидел за одной партой, служа в армии, заразился СПИДом. Страшно. Очень страшно!
– Валера, – Марина поняла голову, глаза ее просохли, – ты меня не бойся. У меня ничего такого нет. Я себя проверила, наверное, тысячу раз, – испуганно произнесла она.
– Мариночка, я не в этом смысле, – пожал он плечами. – Может быть, я сейчас выгляжу смешным и несуразным, – произнес он, опускаясь на колени, – но выслушай и ты меня. И, пожалуйста, не перебивай. Хорошо? Давным-давно моя будущая мама, ей тогда было девятнадцать лет, стояла на улице и горько плакала. Мимо шел моряк, офицер, старший лейтенант. Он остановился, приподнял мамину голову и вытер платочком слезы.
– Ваше горе стоит этих слез? – спросил он.
– Стоит, – всхлипнула мама. – У меня украли кошелек. Теперь я не могу ни на чем уехать. А мне нужно на другой конец города. На метро пять копеек, – загнула она палец, – а потом еще и на троллейбус. А это еще четыре копейки, – и она снова зарыдала.
– Да, – сказал офицер и весело рассмеялся. – Действительно, эти слезы того стоят. Но я знаю, как легко и просто выйти из этого положения.
– Как? – обрадовалась мама.
– Вы выходите за меня замуж, а я буду носить вас на руках на другой конец города, тем самым уже мы будем с вами экономить каждый день тридцать шесть копеек. Тридцать шесть! – он поднял вверх палец. – Это же какие деньжищи! Вы согласны?
– Вам смешно, а мне хоть волком вой.
– Нисколечко. У вас паспорт с собой?
– Да. Вы хотите оставить его под залог? Это мысль, – голос мамы повеселел. – Только где?
– Пойдемте. Я сейчас вам покажу это место.
Они перешли через дорогу и вошли в помещение, на котором большими буквами было написано «ЗАГС», но Оля, так зовут мою маму, этого не заметила.
– Как величают мою плаксу?
– Оля, – шмыгнула мама носом.
– Давайте, Олечка, мне свой паспорт и посидите вот здесь, – он подвел ее к столику, – полистайте прессу.
– А зачем вам мой паспорт? – попыталась она возразить.
– Я потом все объясню. У нас, точнее, у меня, времени всего пятнадцать минут. В противном случае рабочий день в этой канторе закончится.
Мама отдала паспорт и принялась бездумно рассматривать в журнале фотографии.
Из двери выглянула женщина средних лет.
– Девушка, вы Титова Ольга Ивановна?
– Да, я.
– Это у вас украли деньги?
– У меня.
– Не переживайте, все будет хорошо, – и дверь захлопнулась.
Минут через десять из кабинета вышел офицер.
– Олечка, а теперь бегом! Иначе мы опоздаем еще в одно место, – и они во всю прыть помчались вниз по улице.
– Куда мы так торопимся? Где мой паспорт? – тяжело дыша, пыталась прояснить обстановку мама.
– В универмаг. Да вот и он, перед вами. Зря бежали, – сказал он, взглянув на распорядок его работы и вытирая со лба пот. – Идемте. Теперь все делаем неторопливо, с чувством собственного достоинства. Возьмите меня под руку. Нет-нет, под левую. Ведь правой рукой я должен честь отдавать. Не забывайте, что я человек военный. И потихонечку привыкайте к этому.
– А что мы делаем? Я вообще ничего не понимаю. Вы хоть для начала представьтесь.
– Разве я этого еще не сделал? – рассмеялся офицер. – Миша, – он наклонил голову, – Михаил Ларионов.
– Как здорово! А меня Оля. Ой, я и забыла, что вы мое имя уже знаете.
Они остановились у ювелирного отдела.
– Девушка, – позвал он продавщицу, – нам вот это колечко с камушком. И еще два обручальных кольца.
– Миша, это еще зачем? – зашептала мама. – Что вы делаете?
– Оля, – теперь зашептал он, – с этой секунды мы на «ты», это первое. Во-вторых, завтра в 14.00 мы с тобой расписываемся, а без колец какая свадьба. И, в-третьих, через неделю мы едем в Кронштадт, где я служу…
Вот так, Мариночка, моя мама встретила моего папу. На все про все они потратили не больше получаса. И прожили в любви и счастье двадцать лет, народив двух мальчиков и одну девочку. И сейчас живут душа в душу. Кстати, завтра утром, – он взглянул на висевшие на стене часы, – точнее, уже сегодня, через шесть часов и семнадцать минут, моя мама приезжает сюда. И мы с тобой идем ее встречать. Она тоже медработник. Окулист в поликлинике. Так вот, у меня времени оказалось гораздо больше, чем у них, – он взял руки Марины в свои, прикоснулся к ним губами. – Милая, дорогая, нежная и любимая Мариночка! Тс-с-с… – он прикрыл пальцем ее губы. – Я предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей женой! Обещаю, что никогда, ни при каких обстоятельствах не обижу тебя и буду любить всю свою долгую жизнь.
– Господи! – Марина обхватила его голову, прижала к груди. – Господи! – повторила она. – Ты правда делаешь мне предложение? И я тебе нравлюсь? И ничего…
– Мариночка, разве я могу шутить такими вещами? Ты согласна?
– Согласна, милый. И я тебе обещаю, что ты будешь у меня самым желанным и счастливым человеком. И я буду любить тебя крепко-крепко! И всю жизнь! Поцелуй меня, пожалуйста.
Их губы слились. Поцелуй был долгим и сладким, как путь домой из постылой чужбины, терпким, как выдержанное вино, дурманящим, как запах черемухи, и бесконечным, как бескрайняя Вселенная. Наконец Марина отстранилась от Валерия.
– Скажи мне, милый, я не сплю?
– Нет, – прошептал он ей на ухо. – А я? Знаешь, давай по чуть-чуть выпьем вина. Такое событие… В честь нашей помолвки.
– Я сейчас принесу, – Марина побежала в комнату. – А ты пока достань бокалы из серванта.
Валерий встал, открыл дверку серванта, взял два хрустальных фужера. То ли руки были потные, то ли взял неудобно, но один бокал выскользнул и с мелодичным звуком упал на пол, разбившись вдребезги. Инстинктивно пытаясь его поймать, Валера потерял равновесие и со всего маху сел на осколки. Джинсы тут же пропитались кровью.
– Что ты там без меня успел уже разбить? – послышался из комнаты веселый голос Марины.
– Кажется, разбился я сам. Как это некстати.
– Горе-то какое! – всплеснула руками Марина. – Снимай быстренько брюки.
Она осмотрела рану.
– Сейчас положу тампон, перевяжу, и поедем в больницу. Рана слишком глубокая. Шить надо.
– Может, так заживет?..
– Как раз надо, – тяжело вздохнула Марина. – Не бойся, я же с тобой. И даже больно не будет. Полежи, я «скорую» вызову.
Через сорок минут Валерий блаженно лежал в одиночной палате с многочисленными швами на ягодице. Марина сидела на стуле, склонив свою голову на подушку.
– Ты у меня молодец! – шептала она. – Ни разу не ойкнул. Василий Кузьмич тебя даже похвалил. Он хирург от Бога! Порой такие чудеса творит!.. Ему даже предлагали переехать в академию, в Днепропетровск, на кафедру госпитальной хирургии. А он отказался. У него сын здесь погиб. Милиционером был. И жена в этот же день умерла от горя. Представляешь, он за одну ночь седым стал. Пил после этого много. Но сейчас и капли в рот не берет. Взял себе на воспитание из детского дома мальчика и девочку. В этом году они школу окончили и поступили в медакадемию в Запорожье. Василий Кузьмич всегда берет меня к себе операционной сестрой. Говорит, что со мной легко, не надо ничего напоминать, сама все знаю. Вот так вот! – прошептала она гордо. – Агитирует поступать в медицинский вуз.
– Я тоже с ним солидарен. Надо поступать.
– Уже не получится. Я теперь буду детей рожать и мужа с моря ждать. Ты возражать против такого не будешь?
– Как можно возражать, тем более против такого. Пододвинься, пожалуйста, ко мне поближе, а то я не достаю до твоих губок, – он взглянул на часы. – Ой, Мариночка, через два с небольшим часа мама приедет. А я встретить не смогу. Что делать? И телефон в брюках у тебя дома оставил. И телеграмму тоже.
– Валерочка, не переживай, я маму встречу. Только скажи, как ее зовут, откуда она приезжает и как выглядит. А я сейчас быстренько на «скорой» доеду до дома, возьму телеграмму, твой телефон и мигом на вокзал. Все твое из карманов я в ванной на полочку положила, когда джинсы замачивала.
– Ларионова Ольга Дмитриевна. Приезжает из Черкасс киевским поездом в 9.00. Номер поезда и вагон не помню. Это в телеграмме. А как выглядит?.. – он задумался. – Приблизительно твоего роста… Сорок два года… Да, – встрепенулся он, – она такая же рыженькая, как и ты. Извини, если обидел, – покраснел он. – Если что, позвони. В телефоне она у меня как «мама» записана. Вспомнил, – засмеялся он. – Ты фильм «Титаник» видела?
– Конечно. И не один раз.
– Главную героиню помнишь?
– Да. И что?..
– Мама на нее не похожа, – и он залился веселым смехом.
– Я не знала, что ты у меня такой глупенький, – она тоже весело фыркнула и поцеловала его. – И не смейся так громко, а то взбудоражишь всю больницу. Маму куда надо отвезти?
– Я не знаю, – смутился он. – Она ко мне на день рождения приезжает.
– И когда это у тебя?
– Послезавтра.
– Хорошо. Я побежала. Встречу, отвезу к себе домой, а потом приедем к тебе. А ты поспи немного.
Марина потрепала его за волосы и стремительно вышла из палаты.




2
Поезд опаздывал аж на пятьдесят минут. Марина быстренько обошла привокзальную площадь. Цветов нигде не было. Недолго думая, она остановила такси.
– На рынок. Купим цветы и обратно. Если можно, то побыстрее. Надо успеть к приходу поезда.
Взвизгнув шинами, машина мгновенно набрала скорость. И уже через полчаса Марина с огромным букетом ромашек стояла на перроне. Ее сердце глухо стучало в груди. Тело била мелкая дрожь.
– Внимание встречающих! – прогудело в громкоговорителе. – Поезд № 102 «Киев – Херсон» прибывает на первую платформу. Нумерация вагонов с головы поезда.
Глаза Марины забегали в поисках седьмого вагона. А вот и он. Она встала напротив дверей, пристально всматриваясь в выходящих из вагона пассажиров, которых было совсем немного. Наконец на перрон с увесистой сумкой вышла симпатичная женщина с рыжей прической на голове. Ее стройную фигуру облегал модный белый плащ. Марина, прижав к груди букет, широким шагом подошла к ней.
– Простите, вы Ольга Дмитриевна Ларионова?
– Я.
– А я Марина, – она еще крепче прижала цветы к себе.
– Очень приятно. Здравствуйте, Марина.
– Здравствуйте, Ольга Дмитриевна. С приездом. Как доехали? – Марина абсолютно не контролировала себя и не знала, как себя вести.
– Нормально. Вы встречаете кого-то?
– Да. То есть нет. Извините.
– А для кого цветы? – спросила она, чтобы разрядить обстановку.
Женщине нравилась в девушке и застенчивость, и неподдельная робость.
– Ой, прошу прощения, я забыла совсем… Это вам, – она протянула достаточно помятый букет.
– Какая прелесть, – Ольга Дмитриевна опустила голову в цветы, глубоко вдохнула. – Очень люблю ромашки. Спасибо большое. А вы девушка Валеры? Где же он сам?
– Вы только не беспокойтесь, Валера в больнице. С ним ничего страшного не случилось, – затараторила она, видя, как побледнела женщина. – Он поскользнулся, упал на стекло и порезал ягодицу. Шрам небольшой, сантиметров пять. Не волнуйтесь, ничего серьезного он не повредил. Наложили швы, сделали противостолбнячную сыворотку… Сейчас Валера спит… И вас ждет.
– Чего же мы стоим? Поехали немедленно к нему.
– Ольга Дмитриевна, я уверяю вас, что опасаться просто нечего. Не волнуйтесь так, пожалуйста. Я сама ассистировала хирургу. Наложили четыре шва. Место, правда, неудобное… У вас замечательный сын! Мы с вами сейчас заедем ко мне домой, это недалеко, оставим вещи и поедем в больницу.
– Мариночка, вы медсестра? Там правда все хорошо, или вы меня успокаиваете?
– Честное-пречестное слово. Я никогда не обманываю. Давайте мне вашу сумочку. Пятнадцать минут до дома, там минут пять и десять до больницы. Максимум через сорок минут вы его обнимете. А вон и такси, пойдемте быстрее.

3
Когда они на цыпочках вошли в палату, Валерий, обняв двумя руками подушку, спал богатырским сном.
– А вот и наш герой, – улыбнулась Марина. – Даже будить жалко. Присаживайтесь, Ольга Дмитриевна, – Марина пододвинула стул к кровати, – а я пока гостинцы достану.
– Потом достанем. А то шуршать начнем и разбудим его. Пусть поспит. Если ты здесь хозяйка, организуй, пожалуйста, чай. Я так перенервничала, аж во рту все ссохлось.
– Ой, конечно. Пойдемте в сестринскую. Там у нас и чайник, и сахар, и печенье. Это через палату.
Буквально минут через пять женщины, как давнишние знакомые, пили чай и мирно беседовали.
– Больница у вас шикарная. Чисто везде, ухожено… Приятно такое видеть. Ты давно здесь работаешь?
– Уже четыре года.
– И родом отсюда?
– Да. Родилась здесь. Ну а потом колесила по всей стране. Дедушка военный моряк был.
– Почему с дедушкой? – удивилась Ольга Дмитриевна. – А родители…
– Марина, ты здесь? – в дверь просунулась голова дежурной медицинской сестры. – Там твой герой по коридору бродит, тебя разыскивает. Говорит, что на зачет надо ехать. Нервничает.
Марина и Ольга Дмитриевна как ошпаренные вылетели из сестринской. Навстречу им, слегка прихрамывая, шел Валерий.
– Сынок, как ты, мой хороший? – Ольга Дмитриевна прижала сына к себе. – Как себя чувствуешь?
– Нормально, мам. Как доехала? Как папа?
– Доехала хорошо. Марина встретила, у себя разместила… Папа передает тебе огромный привет. Ждет, когда на каникулы приедешь. Куда это вы с ним уже собрались? Говорит, что на Волгу, порыбачить. Правда?
– Мама, ты с Мариной уже познакомились? – Валера обнял мать и с любовью посмотрел на пунцовую Марину.
– Конечно. Хорошая девочка. Мне понравилась.
– И мне тоже. Она моя будущая жена. На каникулах свадьба.
– Хорошо, Валерочка. Не зря у меня сердце по-доброму екнуло, когда увидела ее на вокзале. Очень рада за тебя, сынок! Ты же знаешь, что мы с папой всегда поддерживаем твою точку зрения. Иди сюда, дочка, – Ольга Дмитриевна притянула к себе Марину и тоже обняла. – А знаешь, Мариночка, как я познакомилась с его отцом?
– Мама, ну, конечно, Марина знает. Эту историю будут знать и твои внуки, и внуки твоих внуков. А теперь мне надо срочно добраться до общежития, переодеться и по-быстрому сдать зачет. На все про все у меня есть полтора часа.
– А как же…
– Мама, у меня уже ничего не болит. Я аккуратно. Хирург сказал, что двигаться можно. А пока с меня будут сосать соки, у вас появится возможность обсудить план дальнейших действий. Мамулечка, только долго не мучай Маришу вопросами, она сегодня еще не спала, – и, поцеловав обеих, Валера медленно повел их к выходу.
Корабль жизни набирал новые обороты, и Судьба счастливо улыбалась.


Трагедия любви

Театр начинается с вешалки. Любовь же зарождается еще в школе. И обычно весной.
Все как в природе.
Причем везде одинаково: в городе, поселке, селе…
Идешь, идешь… И вдруг, среди пестрой толпы, видишь только ее лицо, слышишь только ее смех, улавливаешь каждое ее движение… Сердце начинает стучать в грудной клетке на всю Вселенную, а в голове делается светло и радостно. Флюиды счастья, тепла и чего-то доброго, ясного и нежного исходят из тебя и попадают сразу к ней. На мгновенье она останавливается, видит тоже только твой взгляд. И если ее сердце начинает биться в том же ритме – значит, зародилась любовь. И улыбка, которую она сейчас излучила, предназначена только тебе.
Именно так и встретились Женя и Лариса. Он оканчивал школу в этом году, а она только восьмой класс. Но, как известно, для любви, особенно настоящей, возраст никогда не является помехой.
В юных сердцах зародилась страсть.
И теперь день волочится улиткой, а ночь пролетает быстрее пули… И нет ничего приятнее прикосновения любимого… И ничего нет слаще поцелуя любимой…
Но время тоже не стоит на месте. Подходили выпускные экзамены. Надо сидеть над учебниками и одному, и второй. Родители стали проявлять свою принципиальность и твердый характер.
Евгений – отличник. Впереди маячит золотая медаль, а потом – вступительные экзамены в Московский университет, на финансово-экономический факультет. И ошибаться никак нельзя.
Лариса тоже выпускница, правда, восьмого класса. И тоже после школы едет поступать, но, правда, в медицинское училище. И также не хочет провалиться на вступительных экзаменах.
Со взрослой страстью распрощались юные герои, клятвенно обещая по гроб жизни любить друг друга и ежедневно писать письма, а по праздникам непременно звонить. И разъехались в разные стороны.
Мобильных телефонов в то время не было, поэтому любовь осуществлялась посредством почты. А почтовая любовь в нашей жизни недолговечна. Это вам не времена Пушкина и Грибоедова.
Студенческая жизнь засасывает. Во-первых, надо учиться. И желательно учиться хорошо, чтобы потом распределиться в приличное место. А это учебники, конспекты, курсовые… Во-вторых, ты должен проявить себя должным образом. И желательно, чтобы тебя не только на факультете заметили, но и в университете. И в-третьих – Москва! Ее тоже нужно познать. Сколько соблазнов! И туда хочется сходить, и сюда… А девчонки… Почти все без комплексов. Жизнь в сказке! Или сказка жизни.
Евгений рвал ленту, пахал, будто раб на каменоломне. Стал членом студенческого совета, и на втором курсе отличника Романченко приняли кандидатом в члены КПСС. Ради твердой ступеньки на карьерной лестнице два года не ездил летом на каникулы, а сколачивал бригаду по ремонту помещений факультета. Все шло хорошо. И даже очень. На письма и звонки времени практически не хватало. Да и зачем? Сокурсниц было в переизбытке. А их зимние каникулы с Ларисой не пересекались.
Лариса тоже была углублена в учебу. Медицина редко кому дается легко и просто. Здесь надо все зубрить, по крайней мере, на первых двух курсах.
 Первое время Лариса очень сильно тосковала, плакала. Писала письма, посылала открытки с видами своего провинциального городка, даже пару раз звонила. Но каждый раз его ответы были холодны и скупы.
В жизни все проходит. Прошла и их любовь.
В конце концов, они расстались, и, казалось, навсегда.
Но жизнь такая интересная и удивительная штука, любящая иной раз преподносить неожиданные сюрпризы.
Карьера Евгению удалась.
Удачно женившись в начале третьего курса на дочери ректора университета, Женя уверенно зашагал к пику Славы. В двадцать три года он защищает кандидатскую диссертацию. И, как молодой ученый, получает трехкомнатную квартиру на Ленинских горах. А к тридцати – он уже доктор наук, старший преподаватель. Впереди должность заместителя начальника кафедры. А там…
После свадьбы Евгений приезжал в родные пенаты вместе с молодой женой. Лариса издали видела их, но мысль о встрече даже не возникала.
Она тоже вскоре вышла замуж, родила дочь. Но с мужем прожили недолго, случилась трагедия: спасая мать с ребенком на пешеходном переходе, он успел оттолкнуть их, а сам попал под колеса мчащейся машины. Как потом выяснилось, за рулем был сильно пьяный водитель.
Семейная жизнь у Евгения не сложилась. Жена начала гулять направо и налево, да и он сильно от нее не отставал. Они расстались, и буквально через три месяца та вышла замуж за иностранца и уехала жить в Германию.
Ветер новых перемен в государстве подхватил Евгения и стал поднимать все выше и выше. И вскоре Евгений Петрович Романченко возглавил один из крупнейших банков Москвы. Почет, уважение и прочие привилегии.
Лариса, воспитывая дочку, трудилась в родном поселке на «скорой помощи». Как-никак, а зарплата повыше постовой медсестры. Жили хоть и не богато, но себе ни в чем не отказывали.
– Топилова, – вызвал Ларису в конце смены главный врач, – завтра обеспечиваешь похороны. С восьми утра и до окончания поминок. Адрес будет у водителя.
– Василий Степанович, завтра не моя смена. А кто помер?
– Какая разница. Заплатят по двойному тарифу. Может, тебе уже и деньги не нужны?
– Нужны.
– А раз нужны, то вперед и без лишних разговоров.
Закружившись в повседневных хлопотах, Лариса так и не узнала, кто же умер в поселке.
Утром в белоснежном накрахмаленном халатике с сумкой неотложной помощи она сидела в машине, поджидая водителя.
– Дядя Леша, а кто умер-то? А то еду неизвестно куда...
– Романченко Петр Карпович. Молодой еще был. А здоровый какой!.. И в одно мгновенье... Встало сердце – и конец. Всем бы нам так. Чтоб не мучить никого. В этом году ему исполнилось пятьдесят девять лет. И до пенсии не дотянул. Через полтора года после Марии Федоровны откинулся.
– Дядя Петя? – ахнула Лариса, прикрыв рот рукой. Она долго молчала. – А когда тети Маруси не стало, я с дочкой на море отдыхала. Вот тебе и на… Горе-то какое…
– Женька приехал. Рассказывают, какой-то гроб царский привез. Покойнику, мое мнение, все равно в чем лежать. Выпендреж все это... Мол, вот какой я богатый… Сказывали, он в столице какой-то большой начальник. Чуть ли не миллионер. Вот какие времена настали… Здесь с голой жопой бегал, а сейчас… Не верю я им! Воры все. Я всю жизнь баранку открутил, а за душой ни гроша. И так у большинства. Приехали, вылазь! А я здесь посижу. Не люблю этих мероприятий.
Лариса вошла в до боли знакомый дом.
Дядя Петя утопал в цветах. Вокруг сидели печальные родственники.
– Здравствуйте, – тихо прошептала она. – Примите мои соболезнования. Я посижу на кухне.
– Лариса? Ты? – искренне удивился Евгений.
Она неопределенно пожала плечами и, не ответив, ушла на кухню. Сердце ее защемило. Стало трудно дышать.
Вскоре туда пришел Евгений. От него пахло дорогим одеколоном и коньяком. Он пододвинул табуретку и сел напротив Ларисы.
– Вот так вот, Лара… Сначала мама, а теперь и отец, – он уткнулся Ларисе в колени и заплакал. Она нежно гладила его по волосам и тоже плакала. Лариса знала, что Женя очень любил отца. Они по жизни были друзьями.
Женя изменился сильно. Во-первых, он похорошел, возмужал… В нем чувствовалась решимость, уверенность, твердость. И, безусловно, сила.
На кухню заглянул их сосед по дому, Иван Алексеевич.
– Евгений Петрович, батюшка приехал. Отпевать будем в доме или на улицу выносить?
– Будем выносить.
– Хорошо. Я распоряжусь.
– Ларочка, извини, мне надо идти.
– Конечно, конечно, – сказала она, быстро вытирая слезы. – Я тоже пойду. Мне необходимо быть рядом с народом. Не дай Господь кому-то плохо сделается.
Все прошло так, как обычно проходит на всех подобных мероприятиях, – траурно и скорбно. И, слава Богу, без серьезных вмешательств медицины.
На поминки Лариса не пошла. Встреча с Евгением была для нее тяжким потрясением. И старое ворошить не хотелось.
Лариса уже спала, когда залаяла собака и в калитку постучали.
Накинув халат, она вышла на улицу.
– Кто там? – недовольно спросила она.
– Лара, это я. Не прогонишь? – раздался в темноте голос Евгения.
Она привязала собаку, открыла калитку.
Евгений вошел и крепко прижал ее к себе:
– Не прогоняй, Ларочка. Мне ужасно плохо. Ты единственный человек, кто способен меня понять и, возможно, простить.
Они зашли в дом, точнее, в половину дома, где теперь жила Лариса. Старое жилье совсем развалилось, и больница дала ей новую квартиру. Правда, и новой ее было назвать нельзя. Выделили из старого жилого фонда. И на том спасибо. Дом крепкий. И, главное, сверху не капает. Жить можно.
Здесь Евгений еще не был.
Из небольшой прихожей, где под зеленым абажуром тускло горела лампочка, три двери вели в маленькую кухоньку, спальню и зал. Было чисто, уютно и по-домашнему тепло, как бывает тепло и уютно только дома у мамы.
– Я тут принес кое-что. Давай помянем, – он из пакета стал выкладывать на стол французский коньяк, черный московский шоколад, лимоны, черную икру, колбасу, сыр, курицу и что-то еще.
– Женя, зачем ты столько всего принес?
– Лариса, у меня сегодня никого не стало. Вообще никого. Ты можешь это представить? Отец… Чего он не захотел поехать ко мне? Все на что-то надеялся. Я же все могу. Профилактику в лучших клиниках проходил бы ежегодно. Где угодно. У нас, за границей… Мама давно сердцем страдала… Но он же был здоров как буйвол…
Евгений разлил коньяк по рюмкам. Выпили не чокаясь.
– Давай сразу и маму помянем, – он снова разлил.
– Мне много будет, Женя.
– Ничего, Ларочка, сегодня день такой, – они долго сидели молча. – Можно я покурю?
– Только на улице. Дочка спит. Я не хочу ее травить никотином.
Он вышел на крыльцо, сел на ступеньку. От ночной прохлады его тело передернулось. Лариса вынесла свою кофту и набросила ему на плечи.
– Лара, посиди со мной. Ты куришь? – он протянул ей пачку Camal.
– Нет.
– А помнишь?..
– Я все, Женя, помню.
– Ты меня считаешь подлецом?
– Почему? Вероятно, жизнь сама расставила все положенные ей точки. Так что говорить пренебрежительно о прошлом не будем.
– Покажи мне свою дочь.
– Она сейчас спит. Могу только сонную, если есть такое желание.
– Мне все равно.
– Ну, пойдем.
Они тихо вошли в спальню. Лариса включила ночник. Евгений долго смотрел на спящий комочек.
– У нее лоб, губки и ушки твои.
– Мои, – улыбнулась Лариса.
Евгений резко повернулся и поднял Ларису на руки.
– Подари мне такую же красавицу, – прошептал он, гася ночник и целуя в губы.
Ноги уверенно понесли ее в зал.
Лишь только затеплилось утро, Лариса разбудила Евгения.
– Женя, вставай. Тебе нужно идти. И для тебя, и для меня это не очень удобно. Извини, но не время заниматься сейчас этим. Иди домой. Ты когда уезжаешь?
– Завтра. А можно, я сегодня к тебе приду?
– Женя, не обижайся, но это будет явно лишним.
– Дай хоть мне номер своего мобильного телефона.
Лариса записала на бумажке.
– Я обязательно позвоню тебе! – прошептал он, поцеловал и твердым уверенным шагом вышел из дома.
Лариса вновь легла на кровать, повернулась к стенке и зарыдала. В сердце опять кипели юношеские страсти.
Следующий раз Евгений приехал через девять дней, затем на сороковой, а уж потом стал приезжать каждую неделю. И всякий раз останавливался у Ларисы, а личный шофер, как у каждого большого государственного человека, ночевал в его доме.
И неизменно руки Жени были перегружены подарками, для нее и дочки. И всегда все было дорого и радовало сердце.
Они ходили по дорогим с детства местам, вспоминали свое прошлое, строили планы на будущее. От всего этого Ларисе было тепло и легко на душе. Она всему восторгалась, как дитя, светясь добрым, нежным и лучезарным светом. Хотелось сделать что-то необычное, сказочное, но как, она этого не понимала и не умела. От этого порой накатывала горечь и грусть. Сердце билось с утроенной силой, пытаясь выскочить из груди. Лариса ждала чего-то нового и неизведанного, надеялась на лучшее. Счастье переполняло ее душу.
Евгений был очень внимателен. Казалось, он предугадывал ее желания и делал все, чтобы ей было хорошо.
– Ларочка, теперь мы встретимся с тобой только через полтора месяца. Будет уже зима.
– Почему? – искренне удивилась Лариса.
– Я в следующую среду улетаю в Лондон, оттуда в Вашингтон, а уже из Вашингтона в Токио и Сингапур.
– А нельзя, чтобы вместо тебя полетел кто-то другой? – Лариса поняла, что задала нелепый вопрос. – Извини, – поправилась она. – Но мне так не хочется с тобой надолго расставаться...
– Я тоже буду скучать по тебе, моя любовь. А может быть, за это длительное время ты разлюбишь меня и твои губы будут шептать другое имя? И целовать тебя будет кто-то другой?
– Зачем ты так говоришь? Я обижусь.
– Не разлюбишь? – рассмеялся он. – А когда я вернусь, то… Но пока это секрет. Пойдем домой. Я уже соскучился по тебе.
Перезванивались они ежедневно. Евгений отчитывался о проделанной работе, рассказывал о том, что видел, сообщал, что будет делать завтра, что скучает и любит… И зима уже скоро наступит…
Была зима, седьмое декабря. Огромными хлопьями падал снег. Вдруг к дому подъехала знакомая машина. С большущим букетом красных роз, символом любви и страсти, вышел Женя. А за ним и его шофер. Он стал выгружать из салона и багажника коробки, свертки и еще массу чего-то. И все это нес и нес в дом. Евгений стоял и ждал.
Лариса сегодня таких гостей явно не ждала. В пестром домашнем халатике и стоптанных тапочках она выскочила на улицу и повисла на шее дорогого и любимого человека. И целовала, целовала, целовала…
– Если ты меня сейчас задушишь, то я не смогу предложить тебе руку и сердце, а еще пригласить на Новый год в столицу.
– Это правда?! – радостно запричитала Лариса.
Теперь из ее глаз ручьем катились слезы счастья и радости.
– Вот тебе на… Интересно, сколько в женщине слез? Быстро пойдем в дом! Заболеешь… и Новый год перенесется на Восьмое марта. Ты мне, кстати, не ответила: ты согласна быть моей женой?
– Да, Женечка! Конечно, да! И буду любить тебя всю-всю жизнь!
– Володя! – прокричал Евгений. – Накрывай на стол! Будем отмечать помолвку. И соседей позови.
– Женя, давай перенесем все на вечер. Мне на работу, соседям тоже… Машку в садик надо отвести.
– Сегодня у всех работа отменяется. Вова, съезди, посети трех начальников, дай им по сто долларов. Пусть они в этот день не заметят отсутствия своих подчиненных. И Машу в садик отвези. Через два часа все должны сидеть за столом! Понял, Володя? Не раньше и не позже! И ее начальников тоже сюда привези.
– Слушаюсь, командир!
– Ларчик, ты извини меня, но я сегодня в восемнадцать часов уже уезжаю в Москву.
– Почему? – горестно спросила Лариса. – Такой день!
– Не могу, солнышко. Завтра, и вообще до окончания года, – встречи, собрания, совещания, отчеты… Мы должны быть чисты перед вкладчиками, а вкладчики перед нами.
– Так что же мы тогда стоим?!
– Вот и я о том же.
После бурной и радостной встречи, помывшись в душе, Евгений прижал Ларису к себе и нежно поцеловал.
– Я тебя люблю! – прошептал он.
– А как я тебя люблю, даже сказать страшно.
– Если страшно, то и не говори. Пойдем, радость моя, я покажу тебе подарки, которые привез со всего мира.
Он доставал и доставал. Песцовая шуба, песцовая шапка… Сапоги итальянские, французские, японские… Халаты, платья, что-то еще из нижнего… Духи арабские, французские… Косметика… Конфеты, колбаса… Перечислить все не представлялось возможным. Лариса от такого богатства и изобилия просто сходила с ума. Комната заполнилась до потолка.
Вскоре пришли гости, и веселая компания, приправленная дорогим коньяком и вином, обсуждала предстоящее событие. В пятнадцать часов они разошлись по домам, оставляя молодых для заключительного акта прощания.
– Лариса, – произнес Евгений, садясь в машину, – тридцать первого декабря я встречаю тебя на вокзале. Купишь билет – сообщи, какой вагон. До встречи, любимая.
– До встречи, мой родной. А ты знаешь, что поезд приходит за два часа до Нового года?
– Конечно, знаю. Мы с тобой сначала заедем на Красную площадь, выпьем под куранты бутылочку шампанского, а потом поедем домой. Ты согласна?
– Согласна. Женечка, только ты ничего не готовь. Я привезу для стола все. Пальчики оближешь.
– И славно.
Лариса крепко обняла своего возлюбленного и очень долго его целовала.
– Храни тебя Бог, милый, – перекрестила она его.
Машина уехала, а Лариса побежала примерять обновки, благо соседка пообещала забрать дочку из садика.
Две неделя до поездки Лариса провела как в бреду. Она что-то мерила, что-то готовила, а готовила очень много, начиная от котлет и заканчивая тушеным кроликом и селедкой под «шубой», что-то складывала в чемодан и чем-то набивала сумку. Короче, находилась на грани сумасшествия.
Объяснив дочке, что мама скоро приедет, Лариса отдала подруге на попечительство Машу и с неподъемным чемоданом и тяжеленными сумками села в московский поезд. Спасибо –подруга с мужем проводили.
Всю дорогу ее била нервная дрожь. Она представляла себе их встречу. И дальнейшую жизнь… От чего делалось жутко и страшно… Пугала и столица. Как там живут люди? И как она, деревенская женщина, будет обитать в этом мегаполисе? Ко всему этому за два дня никак не приспособишься. И тысячи глаз будут следить за тобой, как ты поступила в той или иной ситуации, и как ты прошлась, и какой рукой взяла… И еще миллион таких вот вопросов. Это не дома: дорогу перешла – и ты в центре… Она целый месяц училась держать вилку в левой руке, а нож в правой.
Потом Лариса очень боялась помять прическу, сломать ногти, порвать колготки. Да и еще так дорого одетая, видела в каждом мужчине убийцу и грабителя.
Поездка выдалась жуткой и бессонной.
– Граждане, просыпаемся, сдаем белье. Через тридцать минут закрою туалет. Санитарная зона. Советую одеться потеплее. В столице около тридцати.
Прибывали в Москву ровно в двадцать два часа.
Наконец поезд остановился. Лариса от волнения сразу сделалась мокрой. Согнувшись в три погибели, в дорогущей шубе, шапке, сапогах на высоченном каблуке и далеко не последнего качества перчатках, поволокла вещи к выходу.
– Девушка, я боюсь, что вы переломитесь. Позвольте мне помочь вам вынести вещи. Да не бойтесь, не убегу.
Сзади стоял симпатичный парень лет тридцати.
– Давайте, давайте… – улыбнулся он.
– Меня на перроне встречают, – попыталась сопротивляться Лариса, но вещи все же отдала.
– Замечательно! Муж, друг, мама?
Лариса ничего не ответила.
Встречающих на перроне было не очень много.
Она, прижав перчатку к носу, огляделась. Евгения среди них не оказалось. Сразу стало страшно и неуютно. В этом городе у нее и знакомых никого не было.
«Сейчас придет, – успокоила она себя. – Праздник. Транспорт плохо ходит».
– Не встретили? – поинтересовался парень. – Давайте я ваш багаж хоть до вокзала донесу. Там согреться можно. А вы по телефону пока позвоните. Вдруг ваш знакомый в «пробку» попал.
– Спасибо, но я в вокзал не пойду. Постою рядом с табло. Возможно, он будет меня искать и не найдет. Что тогда?..
Она достала телефон и набрала номер. Не было даже гудков.
– Странно как. Телефон молчит.
– Вам вещи где поставить? – спросил парень.
– Вот сюда. Еще раз спасибо, молодой человек.
Парень поздравил Ларису с наступающим Новым годом и убежал.
Скоро на перронах и прилегающей площади не было ни одного человека. Стало одиноко и страшно. Усилился ветер. Да и мороз начал крепчать. Лариса зарыдала от боли, тоски и неизвестности.
Сколько прошло времени, она не знала. Но, наверное, много. Ног Лариса уже давно не чувствовала. Так и стояла, приплясывая и махая руками. Слезы ручьем катились из ее глаз.
– Снегурочка, вы еще здесь? Твердо решили превратиться в кусок никому не нужного льда? Сейчас какой-нибудь дурак заберет ваши вещи, и сделать с ним ничего не сможете, – около нее снова появился молодой человек. – Пойдемте со мной. Уже двадцать минут первого. Плохого я вам ничего не сделаю, а вот горячую ванну обещаю. Поверьте, это для вас лучший вариант. И не сопротивляйтесь. Всего две остановки на метро. Меня Витей зовут. Ну а вы представитесь, если захотите.
Вскоре Лариса, по настоянию Виктора, выпила сто пятьдесят грамм «Перцовки» и легла в абсолютно горячую ванну. Было приятно ощущать, как оживает окончательно замерзшее тело, как его пронизывают иголки тепла. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Было просто здорово! Все беды улетучились сами собой.
– Витя! – закричала Лариса. – Открой сумку и все из нее доставай. Сейчас будем праздновать Новый год! Через пятнадцать минут выхожу. У тебя халат есть?
– Висит на двери.
– Я его надену?
– Конечно.
Распаренная и веселая, то ли от выпитой водки, то ли еще почему-то, Лариса вышла из ванной. Ее щеки пылали огнем.
Стол был весь заставлен Ларисиными деликатесами. В центре стояла бутылка водки «Абсолют».
– С легким паром, Лариса!
– Спасибо тебе за все, Витя. Давай выпьем, поедим… Короче, встретим этот сумасшедший Новый год. А потом зажжем свечи. У тебя свечи есть?
– Только одна.
– Ничего страшного. После этого ляжем и… будем любить друг друга, назло всем, – Лариса пьянела на глазах. – Тебя такой вариант устраивает?
– Больше чем…
– Поцелуй меня.
Свечу зажечь они так и не успели.
Проснулись почти в десять часов.
– Ларочка, – Виктор поцеловал ее. – Ты пока посмотри телевизор, а я кофе сварю. Включи на четвертый канал, Московские новости начинаются.
Лариса равнодушно слушала о столичной елке, катке на Красной площади, праздничном концерте, снегопаде на Поклонной горе…
– А теперь криминальная хроника, – равнодушно объявила диктор. – В новогоднюю ночь в столице замерзли восемнадцать человек. Совершено двадцать ограблений, из них пять злостных. Около двадцати одного часа в районе Садового кольца на большой скорости, не справившись с управлением, перевернулась машина банкира Романченко Евгения Петровича. Шофер и пассажир погибли на месте.
В зале раздался страшный крик, а затем грохот. Влетев в комнату, Виктор увидел лежащую навзничь Ларису с разбитой головой.
– Лариса, что с тобой?! – закричал он, поливая ей на грудь и голову холодную воду.
– Витя, – прошептала она, – отвези меня на вокзал.
– Почему? Что случилось?
– Женя разбился. Больше ни о чем не спрашивай.
Утром она была уже дома.
Ларису словно подменили. Она ни с кем ни о чем не разговаривала и не общалась, стала замкнутой и нелюдимой. Теперь всегда ходила с низко опущенной головой.
Весной, продав дом, она уехала. А куда – никто не знал. Из вещей взяла только самое необходимое. Все остальное отдала соседям и знакомым.
И вскоре все забыли о ней.
– Да, жила… Но где – теперь не знаем.


«Одноклассники»

Возмущенные татары обратились в правительство с требованием видоизменить пословицу: «Незваный гость – хуже татарина». Правительство подумало и изменило трактовку народа на: «Незваный гость – лучше татарина».
Анекдот

Гости…
Как в этом слове много невысказанного, таинственного и даже трагичного. И всегда оно трактуется двояко: теми, к кому приезжают, и теми, кто приезжает. И всегда эти мнения полярные.
Одесситы, желая подчеркнуть к вам свою непочтительность, непременно скажут: «Шоб от вас никогда не уезжали гости!»
Мудро, не правда ли?
Гости для хозяина, в полном смысле этого слова, – стихийное бедствие. А если они приезжают еще и неожиданно, да еще из столицы, наступает полная тоска. Дом превращается в извергающийся вулкан. Всех надо накормить, напоить, спать уложить, а еще и занять чем-то, чтоб те, уехав, рыло не воротили и хвастались там, у себя, что видели то-то и то-то. И, мол, на следующий год опять туда поедем, так нам все понравилось! А в Ла-Корунью или Майами мы в любое время слетать можем.
Хозяева в позе заглавной буквы «Г» начинают носиться, опережая собственный визг, завидуют мертвым и с нетерпением ждут как манну небесную отъезда «дорогих» гостей. Потом месяц приходят в себя и весь год молят Бога о недопущении подобных испытаний.
Солнышко клонилось к западу. Долгожданный вечер нес желанную прохладу. Люда Тимофеева привычно помыла посуду и только было собралась прилечь на диван да посмотреть новости, как у дома скрипнули тормоза и залаяла собака.
– Кого это еще несет на ночь глядя? – с раздражением подумала она.
Профессия врача приучила ее к таким поздним визитам. Ведь у болезни нет выходных и обеденных перерывов, она приходит без предупреждения, когда ей вздумается.
Людмила выглянула в окно. У калитки остановились две крутые иномарки, из которых со смехом выходили люди. Знакомых среди них не было.
– Наверное, к соседям, – успокоилась она, снова направляясь к дивану.
– Лю-да! – прокричали не совсем трезвые голоса. – Вы-хо-ди!
– Господи, кого это принесла нелегкая?
Она накинула халат и, как была в тапочках, подошла к калитке.
– Людка, привет! Ты что, не узнаешь меня? Это я, Света Розумовская… Мы с тобой в прошлом году познакомились в «Одноклассниках». Ты адрес дала, приглашала в гости. Вот я и приехала! Открывай свою богадельню! Давай быстрее обнимемся!
Люда сходила за ключом, отомкнула замок.
– От кого прячешься, Людмила-царевна? Под замком сидишь, в дом не пускаешь, – Светлана висела у нее на шее и, дыша пивным перегаром, без умолку болтала. – Познакомься. Это мои друзья – Славик с женой, Галиной, и мой возлюбленный, Валера.
Люда в знак знакомства пожала всем руки и ошеломленно созерцала всю эту картину, навалившуюся на нее так внезапно.
– Людка! Да проснись ты наконец! Мы к тебе дня на три-четыре. Не выгонишь? В дом уже приглашай! Или весь вечер прикажешь здесь стоять?
– Ой! – встрепенулась Людмила. – Извините. Все так неожиданно… Конечно, проходите. Минуточку, я собаку придержу. А то не дай Бог укусит.
– Подожди. Сейчас водку достанем, закуску…
– Не надо. У меня спиртным весь шкаф заставлен. Больные не забывают своего спасителя.
– Валера, тогда водку не доставай, у нее есть. Бери только закуску. А мы, Людок, – она опять повернулась к Людмиле, – на Урал ездили. Красотища неописуемая!.. И не рассказать. Камней разных насобирали… А то все по за границам разъезжаем, думаем, там лучше. Если говорить честно, я хотела в этом году мотануть в Швейцарию. А Валерка уперся – и ни в какую. У него на Урале завод по добыче меди. Вот заодно и решил проверить свое хозяйство. Деньжищ имеет! – она развела руки. – Я только тебе об этом не говорила, а ты не слышала. Хорошо? – она доверительно шептала Людмиле на ухо. – Пришлось согласиться. Иногда, подруга, приходится уступать. Но нисколько не жалею!.. Воздух, горные реки… Еда на костре… Сказка! И встречали, как коронованных особ. Но на Новый год он точно не отвертится. Полетим в Берн. Ты была в Швейцарии?
– Нет, не была. Только в Турции, – огорченно прошептала Люда. – Как лето наступает – дочь с мужем и внучкой приезжают. Три дня назад как уехали. Даже в квартире еще не успела прибраться. Так что заранее извиняюсь за беспорядок.
– Ты нас тоже извини. Свалились на тебя как снег на голову. Главное, Волгу переехали в районе Саратова, у Галины там мать живет, я и вспомнила, что где-то здесь рядом ты обитаешь. Чего не навестить старую подругу? А то расписала местные красоты… И воздух у них тягучий, и река, и лес… Видели мы сегодня твою речку. Ручей да и только! Переплюнуть можно. Где обещанная величавость? Обманула? С тягучим воздухом завтра разберемся. И лесом тоже… А вот комаров у вас действительно множество! Веди уже в дом, а то и правда сожрут за милую душу.
– Вы с дороги пойдите душ примите, а я быстренько картошечку поставлю. А пока она варится, на стол накрою.
– Дело молвишь. Из пакетов все на стол выкладывай. Мы пока к тебе ехали, маленечко проголодались.
Минут через сорок чистые гости уселись за выдвинутый на середину комнаты сервированный разносолом и водкой стол. Вскоре стало шумно и жарко. И больше от выпитого, чем от съеденного.
Залежи спиртного Людмилы резко сокращались. На все происходящее она смотрела с леденящим душу холодом.
«Если и дальше так будет продолжаться три-четыре дня, как они сказали, я просто не вынесу», – мыслила она содрогаясь.
А гости, с притупленными от алкоголя слуховыми нервами, говорили все громче и развязнее. Люда была для них явно лишней на этом празднике жизни. Она взглянула на часы. Стрелки стремительно приближались к полуночи. Теперь уже после каждой выпитой рюмки все ходили на крыльцо курить.
– Завтра на работу, – Людмила украдкой зевнула. – Опять не высплюсь. Голова… Давление…
– Людка! – Светлана вспомнила о хозяйке. – Я смотрю, ты не ешь, не пьешь… Болеешь, что ли? Бери, не стесняйся. Все, что было вкусного в вашей глуши, у тебя на столе, – Светлана сидела красная, по ее щекам обильно катились струйки пота.
– Спасибо. Я вообще не пью. А перед вашим приездом еще и поужинала. Так что есть совсем не хочется.
– Зря, много теряешь!
– Света, можно тебя на минуточку? – Люда встала и пошла на кухню.
– Что случилось, подруга моя дорогая? – Светлана обняла Люду и прижалась к ней.
Людмилу тут же накрыла волна едкого, смердящего конского пота. Бежевая кофточка мгновенно сделалась мокрой, а тело липким. Люда брезгливо передернулась. Спазм сдавил горло. Подступила тошнота.
– Пойдем, я тебе покажу, где лежит чистое белье. Одни лягут в спальне, другие на диване в зале. Уж сами решайте, кто где.
– А ты где будешь спать? С нами? – заливисто рассмеялась Светлана.
– Нет. Я на раскладушке в подсобке.
– Не обижайся, подруга. Это я пошутила. Мы тебя не стесняем?
– Нисколечко. Я очень рада, что вы приехали, – бодрым голосом солгала Людмила. – Вы отдыхайте, а я пойду спать. Хорошо?
– Конечно, милая, ложись. Извини, что доставили тебе столько хлопот! Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Светочка. Все нормально. Как говорится: «Мой дом – твой дом!» – сгоряча ляпнула она, явно не подумавши.
– Спасибо тебе, Люда. А мы, с твоего разрешения, еще посидим.
– Конечно. Отдыхайте, веселитесь.
Спала Людмила беспокойно. Тревожные мысли шевелили волосы на черепной коробке. Она постоянно вздрагивала от громких голосов и смеха, а потом и от чужого богатырского храпа. Будил ее и треск разбитого стекла… Но теперь ей это было уже все равно.
За окном стало светать, когда она зашлась душераздирающим кашлем. Со сна никак не могла понять, отчего в квартире так накурено, но когда заглянула в зал, сердце ее ушло в пятки. На то, что Славик и Галя лежали абсолютно голые с широко раздвинутыми, видимо, для вентиляции, ногами, она не обратила никакого внимания, хотя бегло успела рассмотреть детали. Ее шокирующему взору предстал стол, заваленный объедками, окурками и пустыми бутылками. Но и не это было самым существенным.
На полу в углу лежал вдребезги разбитый цветочный горшок с ее любимым цветком Монстера, доставшимся ей от покойной мамы. Стебель и, самое главное, корни были безжалостно раздавлены и растоптаны.
Люда беззвучно заплакала. Собрав все, что осталось от цветка, она вышла во двор, обмыла израненное растение водой и прикопала возле забора, обильно полив комнатной водичкой. Во дворе ее насторожила тишина. Не было привычного счастливого повизгивания верного пса и друга Цыгана, которого она никогда в жизни не отпускала на улицу и который в неистовстве рвал цепь при приближении кого-то чужого. И не походило на то, что он оборвал цепь. Целехонькой та лежала возле будки.
«Это сколько же они выпили, если подошли к цепному псу, отвязали его, а он их не тронул?..»
Придя в дом, она распахнула настежь окна в зале и кухне и, оставив открытой наружную дверь, чтоб проветривалось, прилегла на раскладушку, решив оставшиеся до подъема двадцать минут полежать и подумать, как жить дальше.
Солнце нещадно било в глаза, когда Людмила проснулась. Настенные часы бессердечно показывали пятнадцать минут десятого.
– Проспала!
На наведение марафета времени абсолютно не было. Пригладив растрепанные волосы водой, на ходу надевая платье и туфли, Людмила помчалась в поликлинику.
– Людмила Александровна, где вы были? Заведующий раз семь спрашивал вас, – высунулась голова из окошка регистратуры. – Сказал, как появитесь, немедленно к нему. К вам четырнадцать человек записалось, – крикнула она в спину убегающей Тимофеевой.
Не успела Людмила войти в кабинет, как распахнулась дверь и, держась за распухшую щеку, вошел глава районной администрации. За ним, красный, как знамя пролетарской революции, ввалился заведующий поликлиникой, грозя ей кулаком. У Люды кровь отлила от головы и холодная испарина покрыла побледневшее лицо.
– Людмила Александровна, выручайте! – прошепелявил глава. – Ночь не спал! Терпел! Жду вас, как никогда раньше никого не ждал. Александр Витальевич, – повернулся он к заведующему, – занимайтесь своими делами. Мы тут уже сами…
– Людмила Александровна, закончите прием, не забудьте зайти ко мне с объяснительной запиской по поводу вашего сегодняшнего опоздания.
– Александр Витальевич, давайте простим ей этот проступок. С кем не бывает. На ней, поглядите, и так лица нет, она и так себя уже наказала, а вы к ней со своей объяснительной. Пусть работает спокойно. Пообещайте мне, что никаких мер и вызовов не последует.
– Хорошо, Николай Ильич.
– Я проверю. И если… То не возьму в следующую субботу на рыбалку. Кстати, городское начальство обещало подъехать. Договорились?
– Договорились, Николай Ильич! Спасибо. Людмила Александровна, все отменяется. Работайте спокойно, – прошептал он и вышел, тихо прикрыв дверь.
– Кстати, а зуб-то у меня уже не болит. Так что не зря вы, Людмила Александровна, задержались сегодня. Я, наверное, тоже пойду. Времени в обрез. К конференции готовиться надо.
– Нет-нет, Николай Ильич! Присядьте, пожалуйста. Я должна посмотреть ваш рот. Сейчас только руки помою и перчатки надену. Ведь не от нечего же делать он всю ночь вас мучил. Не надо было терпеть и ждать утра. Прислали бы за мной машину, всё и порешили.
– Да посылал я машину. А у вас веселье вовсю... Я и приказал шоферу не беспокоить.
Людмила густо покраснела.
– Извините. Это знакомые вчера приехали. Отдыхали на Урале. А на обратной дороге решили заскочить ко мне. Я ни сном ни духом… А они бац – и нагрянули. Извините, Николай Ильич, но зуб леченью не подлежит. Как же вы запустили свой рот! Только при беглом осмотре я насчитала шесть кариозных зубов. Пообещайте, что после конференции вы сразу придете ко мне. А этот зуб будем удалять. Ротик пошире откройте, сделаю укольчик. Заморозится… и ничего не почувствуете. Главное, не бойтесь. Разве я могу сделать больно моему сегодняшнему спасителю. Точно тогда получу выговор. И премии лишусь. За все время, сколько работаю, такого со мной еще не случалось, чтоб на работу проспала. Гости беспокойные попались. Всю ночь пили. Я ушла, чтоб не мешать, – рассказывая, Люда этим самым обеляла себя. – А то останешься без вины виноватой. В поселке такое допускать нельзя. Сожрут... И лишь под утро меня сморило. И как, сама не пойму. Откройте рот. Давайте посмотрим. Не ждите ничего, расслабьтесь. Когда буду тащить, предупрежу, – произнесла ласково она, беря с подноса щипцы. – Вот и все. Откройте глаза, посмотрите, какая огромная киста на корешке. Вовремя удалили ваш зуб. А то могло бы… Ватку прикусите. Минут через сорок выплюнете. Ничего горячего сегодня не пить и не есть. Рекомендую часика два полежать. И жду вас к себе!.. Нельзя ходить с таким плохим ртом, тем более такому большому человеку! Договорились?
Николай Ильич криво улыбнулся, махнул головой и направился к выходу. Людмила засеменила рядом, провожая высокого гостя.
Рабочий день прошел как во сне.
Что делала, как делала, кому делала, с кем и о чем говорила, – ничего не запомнила. Ждала лишь окончания рабочего дня. А он тянулся будто резиновый.
Домой почти бежала. На сердце лежала тревога.
А дома, как ни странно, все оказалось в порядке: комната убрана, посуда помыта, кровати заправлены. И что самое интересное – Цыган вновь был на привязи. Гости сидели на кухне с опухшими лицами и пили пиво.
– Ну, наконец-то! Мы тебя ждем, ждем. А ты все не идешь и не идешь. Мы скучаем! Переодевайся – и на пляж. Нам надо отмокнуть, – Светлана была в красивом цветастом сарафане.
– А кушать? – попыталась возразить Людмила.
– На речке и покушаем. Ребята замариновали мясо, взяли красную рыбу, белое сухое вино, два ящика пива… И даже шампуры купили.
– У меня они есть. Восемь штук!
– Кто знал? Ищи потом полдня. Времени на это ни у кого нет. Мы тебя вчера не сильно беспокоили? Ой, совсем забыла, я же цветок у тебя разбила. Черт дернул посмотреть его вблизи. А он возьми и выскользни из рук. Мы тебе новый купили. Нет, нет, нет, потом посмотришь. Переодевайся быстренько – и поехали. Если честно, надоело сидеть в четырех стенах. Ждем тебя на улице.
Гости гуськом вышли во двор. Цыган хоть бы тявкнул.
«Надо узнать, кто же это отважился его отпустить, – устало подумала Людмила, натягивая на себя купальник. – С каким удовольствием я сейчас поспала бы. И откуда они взялись, эти гости? Одни только что уехали, другие явились. Какая же я все-таки доверчивая дура. Взять и пригласить в дом не пойми кого, – мысли накатывались одна на другую. – Расхлебывай теперь, Людочка-дурочка, вози, развлекай, голой пляши… Если этот праздник затянется надолго, я сойду с ума».
Она умылась холодной водой, чтобы отогнать навязчивую дремоту.
– Я готова! – Людмила вышла на крыльцо, натянуто улыбнулась.
«Надо их от поселка подальше отвезти, а то нажрутся опять… А мне здесь жить», – пришла в голову тревожная мысль.
– Есть у нас на речке одно уютное местечко, только немного далековато. Но очень красиво!
– Ничего страшного. Надеюсь, наши машины там пройдут? – Валерий развязно улыбнулся.
– Конечно, пройдут! Едемте?
– Людка, садись в нашу машину на переднее сиденье. Дорогу показывать будешь. А я сзади примощусь, – Светлана закурила сигарету и смачно затянулась.
«Людка»! Меня в жизни так никто не звал… – грустно думала Людмила. – Падаю все ниже и ниже. Чтоб я еще в жизни с кем-то познакомилась, кого-то пригласила в гости… Какая я, действительно, все-таки ненормальная…»
– А чего ты одна поедешь? Позвони кому-нибудь. Мяса много и алкоголя немало, – засмеялась Света. – У тебя есть друг?
– Он в командировке, – соврала Людмила.
– Один в командировке, другого возьми, – Светлана никак не могла угомониться.
– Поедем, Света. Три часа уже. Пока доедем, пока костер разведем, пока то да се… И ночь наступит.
– Куда тебе спешить? Ты завтра выходная или работаешь?
– Выходная.
– Ну вот и хорошо! Гуляй, пока гуляется!
– Я завтра хотела показать вам святой источник. Представляете, в овраге, который со всех сторон обложен коричневым камнем, из-под земли бьют три родничка, образуя небольшой водоем, из которого водичка стекает в купель. И что характерно, в каждом источнике вода имеет свой вкус. Невдалеке часовенка поставлена. Там так спокойно и умиротворенно… Честно! Правда, очень здорово! Туда совершается паломничество. Люди излечиваются от разных недугов… Одному богатому человеку, фамилии, к сожалению, не знаю, в этом месте знамение пришло. Он в воде увидел образ Божьей матери… И сделал все там красиво и с любовью. И назвал источник «Явленная».
– Далеко? – заинтересовался Валерий.
– Около тридцати километров. Половина дороги по трассе, а затем грунтовка.
– Ерунда. Десять минут езды. Завтра исцеляться поедем. Грехи, так сказать, смывать, – засмеялся он, поворачиваясь к Свете.
– У нас с тобой нет грехов, – развязно заулыбалась Светлана.
– В святую только не играй. Тебе это не идет.
– Не начинай!.. На дорогу лучше смотри. Подруга, – обратилась она к Людмиле, – ты бы рассказала нам чего-нибудь интересного о своем поселке. Хотя что тут может быть интересного? Дыра дырой! Как здесь жить можно, не понимаю. Пойти некуда. Величавая река, тянущийся воздух… – передразнила она Люду.
– Тогда и приезжать не надо было. Как есть, так и живем, – обиженно произнесла Людмила, – не всем же жизнь в столицах прожигать!
– Хватит! – гаркнул на Светлану Валерий. – Еще одно слово, и я тебя здесь высажу. Пешком пойдешь до своей Москвы. А я это сделаю, ты меня знаешь. Запомни, дорогая, раз и навсегда: поссориться с умным и хорошим человеком, а я считаю Люду именно такой, так же трудно, как помириться с глупым. И закончим разговор на эту тему. Извинись перед ней немедленно!
– Люда, прости меня, пожалуйста. Что-то сегодня я явно не в своей тарелке. Подруга, ну не дуйся на глупую женщину, ладно?
– Хорошо, – горестно выдохнула Людмила. – Валера, сейчас налево. Вон видите впереди песчаный плес, это и есть наши Третьи пески, любимое место отдыха местного бомонда. Такой в наших краях тоже имеется, правда, местного разлива.
– Потрясающе! Восхитительно! Какая-то печальная, тихая и в то же время расслабляющая красота. Люблю такие места, – задумчиво проронил Валера. – На Урале чувствуешь силу природы. Там с ней надо бороться. А здесь… Славик, скажи, красиво. Состарюсь, приеду сюда, построю скит и буду Богу молиться…
– Мальчики, давайте быстренько в лес, надо дров насобирать, костер разводить. А то действительно, пока то, пока се, и темнеть начнет. Мы с девочками, – Галина открыла багажник, – все достанем. И искупаемся. Вперед, Робинзоны! – было заметно, что это место ей тоже понравилось.
Светлана же не проронила ни слова.
Домой вернулись далеко за полночь. Но вечер Людмиле понравился. Была раскованная, тихая, непринужденная обстановка. И чувствовалась исходящая от всех доброта.
Шашлык был просто восхитителен. Люда даже спросила рецепт маринада. Под такую закуску и вино было не хмельным.
Будильник Людмила завела на десять утра. Хотелось немного поспать.
Встав, она быстро приготовила яичницу и разбудила гостей.
– Сейчас съездим к источнику. Оттуда заедем еще в одно место. В тех краях стоит очень старая церковь. Ее тоже надо посетить. С батюшкой я хорошо знакома. После очищения святой водой батюшкино благословение будет и к месту, и кстати. Такой план одобряется?
– Мы согласны, – утвердительно кивнула Светлана.
– На улице жара неимоверная. На небе ни облачка. Поедем в майках и шортах. А уже в церкви наденем платочки и юбки. Там они есть.
– И на это согласны, – Славик достал из кармана ключ. – Люда, ты такая правильная и строгая, что я начинаю тебя бояться. И чем-то напоминаешь моего классного руководителя, учителя по химии. Его все боялись, но и уважали тоже.
– Бояться меня не надо. Я сама всего боюсь, – засмеялась Людмила. – И последнее. Женщины при омовении водой должны быть в длинных полотняных сорочках. У меня их, естественно, нет. Я для этих целей взяла свои длинные рубашки. Не возражаете? Они все чистые. И алкоголь с собой брать не следует. Нехорошо это, – опять наставительно проговорила она.
– Тогда минуточку, – Валерий достал из бардачка две бутылки водки. – Нельзя так нельзя! Людочка, забери их, пожалуйста, и положи в холодильник. Вечером будут кстати.
К источнику приехали быстро. Трасса практически пустовала, а полевая дорога была укатанной.
К роднику вел пологий, но очень длинный спуск. Колеи дороги, размытые дождевыми потоками, походили на пересохшие русла речки.
Аккуратно съехав вниз, машины поставили на огромной зеленой поляне, которую сплошь покрывали полевые цветы. Здесь стояла звенящая тишина, нарушаемая божественным пением птиц. Было легко и спокойно. Даже говорить не хотелось.
Зашли в часовенку. Молча постояли у алтаря, помолились. Каждый просил у Бога то, что ему не хватало.
Людмила, взяв пустую бутылку, аккуратно по камешкам спустилась к источнику, стала набирать воду.
Никто даже и не заметил, как небо заволокло и над ними нависла огромная черная туча. Сразу сделалось темно. Через мгновенье хлынул проливной дождь и с такой жуткой грозой, что сердце уходило от ужаса в пятки. Молнии следовали одна за другой. И грохот стоял такой, как при артиллерийской канонаде. Пока добежали до машин – промокли насквозь. Люда, поднимаясь от родника, в спешке поскользнулась и со всего маху упала навзничь в ручей, разбив локоть до крови. Выкарабкиваясь из оврага на четвереньках (другим способом это сделать было просто невозможно), она вся перепачкалась в глине и грязи и, подойдя к машине, в растерянности остановилась, дрожа от холода как осиновый лист.
– Люда, что ты там стоишь? Давай к нам. Мы все здесь! – крикнул Славик, открывая дверь. – Если погибать, то сразу всем, – печально улыбнулся он.
– Как я сяду в таком виде?
– Не говори ерунду, со всех вода течет. Весь салон уже мокрый.
– Я же грязная…
– Грязная, чистая… Не хватает еще заболеть. Быстро залезай!
Три с лишним часа, а может, и больше, лавина воды низвергалась с небес. Мощные потоки, неся грязь и камни, стекали с хребта в ущелье. Раскаты грома слились в один протяжный ужасающий грохот. Дождь лил не переставая. Всем казалось, что этот небесный ад никогда не закончится. И каждый прекрасно понимал, опасаясь даже произнести такое, что выехать отсюда уже невозможно. Причем никогда.
Гроза потихонечку начала уходить в сторону, но дождь лил как оглашенный.
А делать что-то было нужно.
Людмила сидела тихо, чувствуя себя во всем виноватой. По щекам медленно текли слезы скорби, жалости, горести, душевной и физической боли… Но их никто не замечал. Все были угрюмы и злы.
– Вы тут посидите, – наконец произнесла она, – а я пойду поищу дорогу, пока не стемнело. Может, как-то еще можно отсюда выбраться.
Ей никто ничего не ответил.
Она устало вылезла из машины. Ледяной душ безжалостно окатил ее. Людмила инстинктивно обхватила себя руками. Так, казалось, было теплее. Куда идти, что искать, ей было безразлично. Людмила тупо брела по широкому лугу, залитому по колени водой. Из-за плотной пелены дождя в двух метрах ничего не было видно. Дорога, по которой они спускались, превратилась в бурную речку.
Вдруг впереди замаячила фигура в длинном плаще с остроконечным капюшоном. Силуэт походил на киношного маньяка. Раньше бы она испугалась и бросилась прочь, подумав, что это и есть он, а сейчас, скользя и спотыкаясь, побежала к нему, ища спасения.
– Мужчина! Мужчина! – неистово завопила она, пытаясь перекричать шум льющейся воды, сильно опасаясь, что тот растворится в этом природном бедламе.
Силуэт поднял капюшон, постоял, прислушиваясь, и тоже побежал, но в другую от Людмилы сторону.
– Мужчина, да подождите вы, в конце концов, – задыхаясь, она схватила его за плащ и резко повернула к себе.
Перед ней стоял бледный мокрый старик, лет шестидесяти пяти, с огромными линзами на глазах.
– Что вам нужно? Чего вы от меня хотите? – голос человека испуганно дрожал. – Я потерял коров, которых здесь пасу.
– Да вон ваши коровы, – Людмила указала пальцем, понимая, что пастух ничего вокруг себя не видит, – в кустах стоят. Скажите, здесь есть еще какая-то дорога, чтоб выехать отсюда? Мы приезжали к источнику… А тут дождь…
– Нет, дочка. Надо наверх подниматься. Другой дороги здесь нет. И никогда не было. Извини. Я к своим коровкам пойду. Посидите, отдохните, авось и дождь пройдет. Дорога-то и пообсохнет. Аль наверх попробуйте выбраться, а уж там… – он махнул рукой и, сгорбившись, побрел к коровам.
Людмила развернулась и обреченно побрела назад, явно не слушая рассуждения старика.
«Вот это влипла… – и Людмила впервые в жизни так грязно выругалась, что ей позавидовал бы пьяный боцман, – понесло меня сюда… В церковь бы съездили – и хватит… Надо же так вывернуться наизнанку. Источник… Очищение… Паломники… Видно, Бог за грехи наши и наказал всех. Не знаю, как всех, а меня точно! Теперь месяц придется сидеть, – и она снова зарыдала. – Конечно, пешком уйти можно… А машины? Их же не бросишь…»
– Дороги нет, – открыла она дверцу. – Я не знаю, что делать. Дед посоветовал попробовать выкатить машины наверх. А там можно попытаться…
– Не корчи, дорогуша, перед нами святую. Даже близко ее не напоминаешь. Ты местная, – рычала Светлана синюшными губами. – Звони, ищи, делай что-нибудь… По твоей милости мы тут! Уж будь любезна… Я не собираюсь…
– Хватит! – заорал Валерий. – Люда, – заговорил он тихо, – сосредоточься и успокойся… Соберись! Слышишь меня?!. Сейчас все зависит от тебя. Либо мы съедим друг друга, либо помрем мученической смертью, чего не хотелось бы… У тебя телефон с собой?
– Да, – прошептала она, кивнув головой, и захлопала себя по карманам. Было заметно, как ее лицо резко стало бледнеть. – А его нет. Не знаю, где он… Но был, это точно. Потеряла где-то… – и она вновь зарыдала.
– Давай без истерик! Если брала, то найдем. Вспомни, где ты нагибалась, падала или еще что-то подобное…
– Я падала всего один раз, у источника, когда воду набирала. Сейчас сбегаю, посмотрю…
Женщина растаяла в сумерках.
– Он здесь, – донесся радостный голос Людмилы, – в воде лежит. Только вот будет ли теперь работать? Три с лишним часа там покоился.
– Неси, просушим. Авось хоть в чем-то нам сегодня повезет.
– И на хера мы сюда поехали? – вновь подала голос Света. – Надо было так вляпаться! И водки не взяли… Осталось только подхватить воспаление легких.
– Ты можешь, в конце концов, помолчать? Одно и то же... Ничего толкового… Надоело слушать!
– Ах, надоело?.. Целуйся теперь со своей Людочкой в десны…
На улице резко потемнело. Вновь стал накрапывать дождик.
– Валера! Положение действительно становится безвыходным. И маловероятно, что телефон заработает, – подал голос Слава. – Пока еще что-то видно, давай действительно попробуем вытолкать машины наверх. По дороге не пройдем, а вот по обочине, по траве можно попробовать. Не думаю, что наверху все так безнадежно и дорога размякла… На наших машинах – и не выедем? Телефон протри и горячим воздухом просуши. Авось и заработает.
– Предложение дельное. Люда, давай телефон сюда. А вы пихайте что есть мочи…
Общими усилиями все-таки удалось вытолкать машины наверх. Все с ног до головы были облеплены грязью.
Наступила ночь. Она была такой темной, что вытянутую руку не было видно. Лишь молнии изредка проясняли реалии. Похолодало. А дождь то переставал, то начинал идти снова.
– Приехали! Отсюда теперь не только выехать – выйти невозможно! Сплошное месиво. Валера, проверь телефон, вдруг заработал, в чем я очень сомневаюсь, – Вячеслав закурил и с размаху сел там где стоял.
– Ура! Работает! – радостно закричал Валера. – Люда, садись и… вызволяй нас. Делай все возможное и невозможное…
«Вот что значит святая вода. Столько времени пролежал и заработал», – облегченно подумала Людмила, легко вздохнув полной грудью. К ней вернулась привычная уверенность.
С чего начинает человек, попавший в беду? С милиции.
Людмила не была исключением.
– Ждите! – произнес дежурный милиционер. – Пожарные и МЧС на пожаре.
А вот сколько ждать, он не сказал. Людмилу вновь охватило отчаяние. Но было оно недолгим. Она решительно набрала номер главы районной администрации.
 – Добрый вечер, Николай Ильич. Тимофеева вас беспокоит. Простите, если разбудила.
– Узнал, Людмила Александровна, узнал. Вы насчет зуба? Спасибо! Ничего не болит. Золотые ручки. В конце года повесим вас на районную Доску почета.
– Спасибо, Николай Ильич. Только у меня беда…
– Что такое? – встревоженно осведомился глава. – Чем могу помочь?
– Помните, я рассказывала, что ко мне приехали гости…
– Конечно. И что? Буянят? Мы их быстро здесь утихомирим, – захохотал он.
– Нет, что вы… Я их сегодня повезла на наш святой источник. Знаете, где он находится?
– Мне ли, Людмила Александровна, не знать, где и что находится в моем районе. Это «Явленная» что ли?
– Да, Николай Ильич. Здесь такой дождь прошел, буквально все размыло. Сплошное месиво. И ночь… Выехать никак не можем.
– У меня та же проблема. Этот дождь столько беды натворил… Поля залил, от молнии три дома сгорело… Одни убытки… Вы наверху или в яме сидите?
– Наверху.
– Сейчас позвоню их главе сельской администрации. Он за вами трактор пришлет. Ждите. Машин сколько?
– Две.
– Тросы есть?
– Он спрашивает, есть ли у нас тросы, – повернулась она к Славе.
– Скажи, что есть, – утвердительно кивнул он головой.
– Николай Ильич, есть! – покричала она в трубку.
– Ждите. Как вытащат, сообщите. И фары пусть включат, чтоб найти вас можно было.
В телефоне раздались гудки.
Минут через сорок вдалеке послышался шум гусеничного трактора. Все ожили, начали мигать фарами, сигналить…
– Да, мужики, крупно вам повезло. Бывает, что здесь неделями сидят… И ничего, выживают, – захохотал тракторист закуривая. Он был в огромных резиновых сапогах и фуфайке на голое тело. – Начальство, что ли?.. Сам глава сельской администрации за мной приходил, упрашивал… Короче, с вас литр беленькой. Иначе и вытаскивать не буду. Возьму и прямо здесь поломаюсь.
– Мужик, я тебе сто долларов дам, только сделай все побыстрее.
– Зачем мне доллары? Что я с ними у нас буду делать?
– Хорошо, – было слышно, как Вячеслав сдерживает эмоции. – Я тебе на ящик хорошей водки денег дам. Пойдет?
– Пойдет! Приятно иметь дело с понимающими людьми.
Он обошел машины, постучал сапогом по скатам.
– Обоих сразу не вытащу. И тросы порвем, и машины угробим. Сначала одного на трассу вытащу, а потом за другим приеду. Такой расклад принимается?
– Мы на все согласны, – всхлипнула Галина.
– Вы тут с бабами? Могли бы пару ночек и перекантоваться, – снова засмеялся тракторист, цепляя трос к машине. – Поехали!
Трактор натужно напрягся – и первая машина, виляя колесами, неохотно сдвинулась с места.
Домой приехали в четвертом часу. Все, включая и машины, были до такой степени выпачканы грязью, что равнодушно на это смотреть было невозможно.
– Ребята, в душ, а потом за стол, – Людмила вновь почувствовала себя хозяйкой.
– Спасибо, мы покушаем в Пензе. Да и помоемся там. Машины надо срочно сдавать в автосервис, иначе завтра их можно будет выбрасывать. Быстро грузимся – и поехали. Через полтора часа будем на месте.
Прощанье получилось недолгим и скоротечным, без поцелуев, слез расставания и клятв в вечной дружбе…
Людмила помылась и переоделась. И только вознамерилась лечь, как раздался телефонный звонок.
«Ну кому я еще нужна?» – она взглянула на часы. Стрелки показывали начало шестого.
– Слушаю вас, – произнесла она сухо.
– Вас уже освободили из плена, Людмила Александровна? – послышался строгий голос главы районной администрации.
– Да, Николай Ильич. Спасибо вам большое. Только что смыла с себя грязь и собиралась хоть немного вздремнуть.
– Это замечательно! Почему не позвонили? Я же сказал, чтоб доложили, когда вытащат.
– Извините, Николай Ильич, закрутилась и забыла. Да и темно еще. Думала, что спите.
– Думаю здесь, Людмила Александровна, за вас я, проблемы ваши решаю тоже я… И слово «забыла» звучит очень даже не к месту. Приятных вам снов! – из трубки, вонзаясь в воспаленный мозг, полились короткие гудки.
Заливаясь слезами, Людмила включила компьютер, вошла в «Одноклассники» и заблокировала всех своих знакомых, кроме лучших подруг.
Письмо

– Веня! Почтальонша заходила, пенсию принесла. И письмо. А кто написал, понять никак не могу. Очки третий день ищу…Ты их не видал?
– Может, подскажешь, где мои? – горестно спросил дед.
– Куды сунула?.. Ищу, ищу, нигде нет. Прямо колдовство какое-то… И письма в конверте нет. Одна фотокарточка. Я ее и так, и этак… Расплывается все. Мужик сфотографирован. Похож на Вовку. Но в морской форме. Откедова ее можно взять в тундре-то? Он же там газ сверлит… А с другой стороны? Баба какая-то с хвостом у него на коленях сидит. Шлюха, поди. А он, паразит, трубку курит. В самом низу написано крупными буквами: «Привет из Сочи». Может, Сони? Тогда кто она? Жена али…
– Ну и что? Мало ли баб на свете? И все на коленях посидеть хотят.
– Ах ты старый хрен! Уже и шевелиться нечему, а он все своих подруг жизни вспоминает. Всех на коленях перетискал? Я знаю. И Верка Авраменко, говорят, твоя дочь… Сходство есть. Ноги такие же кривые, – зло хмыкнула жена.
– Ну, начала… Нормальные у Верки ноги. И лицом хороша. А на меня не похожа нисколечко. И с ногами ты перепутала. Это у тебя они кривые. А баб с хвостом не бывает. Таких отродясь не видывал. Разве что русалки...
– Где тебе? Ты со своих не слазил, сволочь эдакая! Ноги мои ему не нравятся. Пойди, поищи с прямыми…
– Куда тебя все время несет? До чего ты занудная. Торчишь, как кость в горле. Кто о чем, а вши о бане. С письмом не разобралась, а туда же… Главное, свои очки потеряла и мои раздавила... Надо в город ехать, заказать или попросить, чтоб кто-нибудь привез. Здесь, правда, ошибиться можно. Надо знать, какое зрение. Завтра в санчасть схожу. Можа наша фельдшерица померяет зрение?
– Она сама, как сова, не видит ни черта. Укол Прокопу делала, так вместо задницы в ляжку попала, – старушка ехидно засмеялась. – А ты сходи, сходи… Может, чего и выходишь.
– Обязательно выхожу. Дай я открытку посмотрю. Хотя, погодь. Сейчас к соседке схожу. У нее точно очки есть.
Вениамин стал натягивать резиновые боты. В одном вдруг что-то сильно хрустнуло и затрещало.
– Нина, кажись, я чавой-то раздавил.
Он снял бот.
– Так оно и есть. Это твои очки. Как они туда могли попасть?
– Горе какое! Теперь и я ослепла. Вспомнила! – почти радостно закричала она. – У меня под стол укатился клубочек. Я полезла его искать, а очки-то и свалились. Стала шарить вокруг, а в это время Маруся Нефедова зашла. Она деньги в долг брала. Пирожки с капустой и яйцами принесла. Я чайник поставила. Сели чай пить. Ты в это время на рыбалке был. Пришел и спрашиваешь, откуда, мол, пирожки. Я тебе говорю, что Маруся была. Ты похвалил, сказал, что вкусные. А у меня очки совсем из головы вылетели. Напрочь. Все перерыла. Нет! Как в воду канули. А они к тебе в бот… Ну кто мог подумать, что они именно туда и упадут. Теперь точно надо в город ехать. Ты Валерку увидишь, договорись с ним. Скажешь, что я ему бутылку самогона за это поставлю, только пусть свозит. Он кожен день туда мотается с молоком. Чай в тягость ему не будем. Посидим спокойно. Погляди, может склеить как-то можно аль резинку привязать.
Вениамин высыпал содержимое бота на табурет.
– Тут одно месиво. Ни один клей не возьмет. Сама поди посмотри.
– Медведь косолапый…
– А ты тогда – медведица. Ночь проспала на моих очках и даже не почувствовала. Кожа, как у крокодила.
– Зато у вас бархатная…
– Я куда-то собирался идти…
– А я почем знаю? Вы обычно мне не докладываете.
– Раз некуда идти, включай телевизор. Послушаем, как богатые плачут. Не помнишь, какая сегодня серия?
– Рази их всех запомнишь. Я сначала записывала. А потом бросила. С сотню будет, а то и больше. Хочется дожить и узнать, чем все это закончится.
– Нина, сегодня я в кресле смотрю, а ты на диване.
– Случайно не перепутал?
– У меня, в отличие от тебя, склероза нет.
– Я на диване могу заснуть.
– А ты сидя смотри.
– Сидя неудобно.
– Не переживай, я услышу, как ты сопеть начнешь, обязательно разбужу.
– Один раз ты уже разбудил…
– Извини, тогда я сам заснул.
– Пока есть время, давай я пельмешек отварю. А то купить купили, а есть некому. После фильма чай с малиной... Я греночки мягкие пожарю.
– Это дело…
– Ты за мной как за каменной стеной.
– Давай не будем уточнять, кто за чьей.
Вскоре наступила ночь, старики разбрелись по своим кроватям и сладко уснули.
Начало светать.
– Венька, ты спишь?! – вдруг прокричала бабка.
– С тобой разве поспишь? Чё опять произошло?
– Я вспомнила. Ты за очками вчера должен был сходить.
– Я помню. Схожу ужо. Не сейчас же идти. Люди спят еще. Это тебе все никак неймется.
– Не забудь, – было слышно, как заскрипели пружины дивана. Это супруга перевернулась на другой бок и тут же захрапела.
Вениамин, проворочавшись с час, понял, что уснуть уже не удастся. Он встал, оделся и вышел на улицу. Солнышко, оторвавшись от земли, искрилось в каждой капельке росы. Воздух, казалось, звенел от отраженных искр.
Сходил в курятник, выпустил курочек, бросил им зерна.
За забором на крыльце курил Николай Максимович, отставной полковник. Сосед.
– Доброе утро, Максимович.
– Доброе утро, Вениамин Афанасьевич. Не спится? Заходи, покурим.
– Да разве только рядом посидеть, дымком подышать. Я, почитай, уж годков восемь как не курю.
– И это правильно, – они пожали друг другу руки. – Что с утра такой озабоченный, Афанасьевич?
– Максимыч, проблема у меня.
– Не вопрос. Сейчас похмелю. Вы должны знать, чем отличается умный человек от мудрого. Нет? Я напомню. Умный готов решить любую проблему, а мудрый может только дать совет. Вам покрепче или пивка?
– Не-э-эт, что ты. Я с этим делом тоже давно завязал. Хотя… изредка и бывает, но не больше рюмочки.
– Тогда что произошло? Денег в долг дать?
– Нет, не надо. Вчерась пенсию принесли.
– Во дела! Все нормально – и вдруг проблемы… Выкладывай! Может, инопланетяне ночами посещают?
– Скажешь тоже. Очки у нас обоих поломались. Фотокарточку кто-то прислал. А мы… Окромя как руками потрогать – больше ничего.
– У меня с вами общая проблема. Я вчера тоже очки на пол уронил. И стекла вдребезги. Сегодня еду в город. Могу взять. Часов в десять вас устроит?
– А я собирался просить нашего «молочника».
– Видите, как хорошо. И проблема отпала. К вечеру будете с новыми глазами. Завтракайте, не спеша собирайтесь… Я за вами заеду.
Вечером старички в новых очках первым делом принялись рассматривать фотографию.
– Точно, наш Вовка! «Привет из Сочи». А Сочи – это где-то на юге?
– До чего ж ты темная. Сочи – это город-курорт на Черном море. Туда отдыхать едут, на море купаться, загорать, с девками куражиться…
– Эко… Значит, он куражится уже. А чё у нее вместо ног плавник?
– Плавник для женщины не самое главное. Как бы тебе объяснить понятнее… Короче, на пляже стоит разрисованный щит. И в нем дыра выпилена. Туда голову вставляешь. А с другой стороны тебя фотографируют. Это вовсе не девка, а Русалка. Она тоже нарисована. Там все что угодно намалевать могут. И на лошади сидишь, и гусаром стоишь… Таким образом у дураков деньги высасывают. Поняла? По телевизору показывали. Разве не видела?
– Я у телевизора не сижу цельными днями. И сварить, и постирать…Вот откедова ты такой умный у нас? А почему он с трубкой и в тельняшке?
– Объясняю бестолковым еще раз. Тельняшка нарисована и фуражка тоже. А трубка?.. Може, дают там пососать, а може, и сам курит. Напиши, спроси.
– Куды писать-то? За четыре года первая весточка от него пришла. «Привет из Сочи». Ни «здрасте», ни «до свидания», – Нина в обиде поджала губы.
– А я о чем? Выродился весь в тебя. Такой же непутевый.
– Надо же, непутевый... Все бы были, как я, непутевые… Это он такой шатун в тебя. Помнишь, по молодости неделями пропадал. А-а-а… – в горечи она махнула рукой.
– Ладно. Ты тут разбирайся, откедова у кого ноги растут, а я схожу к соседу, на пиво приглашал.
Вениамин ушел, а Нина долго смотрела увлажненными глазами на сына, поцеловала родное лицо и с печальным вздохом поставила фотокарточку на комод.

Дождь

1
Алексей, преодолевая мощную стену воды, падающую с неба, спотыкаясь о стремительно бегущие по асфальту потоки, задыхаясь, как мог быстро бежал к остановке, держа в руке фуражку, прикрывая ею удостоверение личности. Его форма промокла насквозь, а в полуботинках противно хлюпала вода, из-за которой ноги очень тяжело было оторвать от асфальта. Буквально на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Все это придавало какую-то фантастическую и сказочную таинственность. Алексей очень сильно замерз, и очень хотелось спрятаться куда-то в тепло.
Перебегая дорогу, он буквально врезался в стоящую у обочины легковую машину. Дверка открылась.
– Молодой человек, присаживайтесь, – через пелену дождя до него донесся приятный женский голос
 Алексей наклонился. За рулем сидела симпатичная девушка с длинными золотистыми волосами и в короткой юбочке.
– Извините, – он слегка порозовел и пожал плечами, – но у меня нет денег. А потом, я такой мокрый, что мгновенно затоплю вашу чудесную машину. Спасибо, я доберусь на чем-нибудь…
– Настоящий моряк не может отказать, если его просит симпатичная девушка. Ну, прыгайте быстрее! А насчет денег не волнуйтесь, они мне не нужны. И машина не растает, не сахарная. Хотя… – она весело рассмеялась, – может, я некрасивая? Тогда это в корне меняет дело. Или вам нравится мокнуть? В таком случае вы остаетесь на улице и продолжаете принимать холодный душ, а я буду сидеть в сухой машине.
– Ну что вы такое говорите? – Алексей снова покраснел. – Вы очень даже симпатичная.
– А раз симпатичная, то быстрее прыгайте в машину, а то вода все равно летит в салон и скоро я стану такой же, как и вы.
Сильно стукнувшись головой о верхнюю часть дверного проема машины, Леша сел на первое сиденье, растирая место ушиба.
– Берегите голову. Она вам еще пригодится.
Вскоре сиденье стало мокрым насквозь, а под ним образовалась огромная лужа воды.
Машина тронулась. Девушка включила обогрев, и скоро в салоне стало тепло.
– Положите удостоверение на приборную доску, пусть просыхает.
– Куда мы едем? – спросил Алексей, видя, что машина едет совершенно в другом направлении.
– Домой.
– У меня как бы и дома нет. Мне на корабль, в Черноморский завод.
– Зато у меня есть. А ваш авианосец из завода уйдет еще не скоро, поэтому волноваться не следует. Вы с Севера?
– Так точно. Но если я не появлюсь вовремя – меня накажут. И на берег я сойду вместе с белыми мухами.
– Не накажут, обещаю вам.
– Вы добрая волшебница?
– Нет, я просто учусь. А теперь давайте знакомиться. Меня зовут Лена. А вас?
– Алексей. Алексей Корнилов.
– Настоящая морская фамилия! Вы не потомок легендарного адмирала Владимира Алексеевича Корнилова? Между прочим, Корнилов служил и в нашем городе, Николаеве, на строящемся фрегате «Флора», а затем линейном корабле «Двенадцать Апостолов». Это – значимая фигура российского флота. Я не буду много рассказывать о его судьбе, думаю, вы знаете больше, чем я, но скажу одно: Корнилов организовал оборону Севастополя в 1854 году от англо-французских войск, где особо ярко проявился его талант военного руководителя. Командуя гарнизоном, он показал пример умелой организации активной обороны, за что по праву считается основоположником позиционных методов ведения войны.
Алексей глядел на Елену с затаенной улыбкой. Он поражался такими доскональными знаниями женщины, которых он и сам не знал.
– Адмирал Корнилов, – продолжала она, пристально глядя вперед и не обращая никакого внимания на Алексея, – погиб в Севастополе на Малаховом кургане в октябре 1854 года во время первой бомбардировки города англо-французскими войсками. Владимир Алексеевич был похоронен в склепе Морского собора святого Владимира рядом со своим учителем – адмиралом Лазаревым. Вскоре место подле них заняли убитые там же адмиралы Нахимов и Истомин. Так вы не потомок Корнилова?
– Отрицать или утверждать не буду. Правда, папа как-то говорил, что наша ветвь идет якобы от сына Владимира Алексеевича, Алексея Владимировича, который фамилию отца сильно замарал. А что и как – не знаю. Да и правда ли это? К подобному разговору больше никто и никогда не возвращался. А по большому счету, мы все родственники, даже вы и я.
– Это вы про Адама и Еву?
– Приятно, когда женщина понимает тебя с полуслова. Скажите, а откуда у вас столь обширные знания про Корнилова, оборону Севастополя?.. И еще вы оперируете такими терминами, которые знают только военные тактики и стратеги.
– За пять минут вы хотите знать обо мне все. Женщина всегда должна немного недоговаривать, оставаясь загадкой для мужчины. А у вас много было женщин? Кстати, а вы женаты?
– На какой вопрос отвечать? – улыбнулся Алексей.
– Желательно на оба.
– Учитывая мой достаточно юный возраст, то не много. И на второй вопрос отвечу кратко – нет. С этой службой разве можно найти даму сердца на всю жизнь? Если ты хочешь связать свою судьбу с человеком, с которым собираешься прожить целую жизнь, его надо хорошо узнать: характер, привычки, поведение, хороша ли хозяйка… Короче, рассмотреть ее душу. Не красота в этом деле важна, а то, какой она будет женой и матерью, тем более женой моряка, которая больше ждет мужа, чем с ним живет. У меня перед глазами – образ матери, которая гуляла, как хотела и с кем хотела, когда папа уходил в море. Мне было стыдно, горько и противно. Отец у меня настоящий мужик! Человек слова и чести. И поступать с ним так, как это делала она, я не позволил и рассказал ему об этом. Мне тогда было уже семь лет. А на суде заявил, что с этой женщиной жить не буду, только с отцом, а если оставят – сбегу от нее.
– Какой вы серьезный человек! И сколько же вам лет?
– Двадцать семь.
– В таком возрасте формируются и характер, и уклад жизни, и манера поведения. Леша, если такое возможно, то давай перейдем на «ты».
– Я только за.
– Папа женился второй раз?
– Нет. Сказал, что замену матери мне искать не будет. Живет и служит сейчас в Санкт-Петербурге в штабе Ленинградской военно-морской базы. Между прочим, тоже адмирал.
– А вот мы и приехали.
Алексей сквозь потоки льющейся по стеклу воды пытался что-то разглядеть за окном, но, кроме огромной вывески «Автосервис», ничего не видел.
– Ты здесь живешь? – удивленно спросил он.
Лена рассмеялась:
 – Я подумала, что в таком виде машину оставлять жалко. Надо, чтоб помыли ее и хорошо высушили. А то…
Щеки Алексея снова стали пунцовыми.
 – Елки, сколько хлопот я тебе принес!
– Ничего страшного. Это вода. Она имеет свойство испаряться. А здесь ей помогут быстрее это сделать. Машину сдадим и поедем на такси.
– Мне так неудобно… И на корабль надо.
– Дался тебе этот корабль. Обещаю, что тебя никто пальцем не тронет, а еще и похвалят.
– Верится с трудом.
– Вот увидишь. Если я что-то говорю, значит, так оно и будет. Никогда не вру.

2
Пока Лена занималась сдачей машины, Алексей стоял в стороне и дрожал как осиновый лист. Он замерз так, что посинели губы и зуб на зуб не попадал.
Увидев это, Елена обомлела.
– Вот дура! – взволнованно сказала она. – Надо было вначале завезти тебя домой, положить в горячую ванну, а уж потом заниматься машиной. Мальчики! – крикнула она внутрь помещения. – Поставьте молодого человека под горячий воздух, а то он у меня, не дай Бог, заболеет.
Скоро Алексей согрелся, но вот ног под собой он почти не чувствовал, до того они замерзли.
Вскоре пришло такси, и они минут за десять доехали до улицы Адмиральской. А дождь лил и лил не переставая.
Открыв дверь на третьем этаже, Лена велела Алексею быстро раздеться, пустила горячую воду в ванной и, налив целый стакан «Зубровки», заставила выпить ее, дав закусить жгучую жидкость соленым огурцом.
– А сейчас быстро в ванну, а я дополнительно стану греть воду на плите. И без стеснения! Буду ходить туда-сюда и носить тебе горячую воду. Вперед! – произнесла она повелительно. – Надо, чтоб ты хорошо распарился.
Алексей блаженно лежал в ванной, наполняющейся горячей водой. Вскоре он почувствовал приятную вибрацию и пощипывание в стопах.
– У тебя сердце не больное, тебе можно в горячем сидеть? – Лена принесла кастрюлю, из которой валил пар.
– Нет, все в порядке.
– Это хорошо. Сейчас еще принесу, грейся, – и она счастливо засмеялась.
– Леночка, если можно, вскипяти мне, пожалуйста, чай. И завари его липой, если она есть, конечно. Бабушка мне всегда так делала.
– Будет исполнено! Только у меня липы нет, есть листочки клубники с малиной, это почти то же самое.
– Я весь в твоей власти! – крикнул, улыбаясь, Алексей.
– Наконец-то мои благие намерения оценены.
– Причем очень высоко!
– Спасибо, добрый человек. Коль прозвучала столь высокая оценка, сейчас принесу папины тапочки и халат.
Алексей сидел долго, пока вода его не скрыла по шею.
– Ты здесь жить собираешься? Милосердие не может продолжаться вечно. Вставай, вытирайся, а то и правда станет плохо. На столе тебя ждет горячий чай и наше радушие.

3
Вскоре распаренный и раскрасневшийся Алексей вошел на кухню. Лена сразу налила ему в бокал вкусно пахнущий малиной и клубникой чай.
– Хлебушек я тебе маслом намазала, сыр с колбаской положила. Сахар на столе. Ты оздоравливайся, а я пока позвоню кое-кому.
Она придвинула к себе стационарный телефон и стала крутить диск. Наконец на том конце провода ответили.
– Здравствуйте, Леонид Макарович. Лена Зимина беспокоит. Вы можете уделить мне две минутки?
– Леночка, здравствуй! – послышался бас в трубке. – Какими судьбами вспомнила о старике? – на том конце рассмеялись.
– Леонид Макарович, не напрашивайтесь на комплимент, лучше ответьте мне, какие у вас отношения с гордостью Николаевского судостроения и флота и его командованием. Я имею в виду авианосец.
– Прекрасные. Позавчера с его командиром и замполитом парились в сауне. А что тебя интересует?
– Леонид Макарович, просьба великая. Пообещайте исполнить.
– Для тебя хоть звезду с неба.
– Мне надо, чтобы вы позвонили командиру на корабль и сказали ему, что старшего лейтенанта Алексея Корнилова, вашего племянника по линии жены, вы послали дней на пять в совхоз. Оттуда он привезет КАМАЗ овощей на корабль. Область же может сделать добрый жест и выделить кораблю машину витаминов? Я сообщу, когда офицера посадить в кабину. И еще пообещайте, что через день-два к ним доставят сто пятьдесят хороших книг. Между прочим, вам приготовлена подписка Джека Лондона и все поступления «Из жизни замечательных людей». Только, Леонид Макарович, Корнилов не смог связаться с кораблем, и вы их уведомляете об этом.
– Вот ты лиса. Диктуй фамилию. Это жених твой?
– Корнилов Алексей.
– Записал. Сейчас свяжусь. Так жених или нет?
– Я его сегодня всего мокрого подобрала в потоке летящей воды на проспекте и сейчас отогреваю в ванной.
В трубке послышался добродушный смех:
 – Значит, все-таки жених. Не забудь на свадьбу позвать.
В трубке послышались гудки.
– Вот и решился твой нерешаемый вопрос.
– А кто этот всемогущий дядя?
– Ты опять торопишься. Сейчас принимаешь таблетку аспирина и ложишься спать. Пока ты спишь, я постираю твою одежду и она к утру высохнет.
Алексей попытался что-то сказать.
– Спорить бесполезно, постель уже разобрана.
– Слушаюсь!

4
Алексей лег спать, а Елена, бросив в стиральную машинку его рубашку, трусы и платочек, побежала в магазин, что на первом этаже дома, решив покорить гостя своими кулинарными способностями.
Дождь закончился, небо стало проясняться. Выглянуло долгожданное солнышко.
– Ой! А ботинки его, фуражка… Они же мокрющие, – вспомнила она.
Лена вымыла туфли и поставила их на лоджии под лучи солнца, направив на них мощный поток воздуха от вентилятора, фуражку прикрепила двумя прищепками к натянутой веревке, а удостоверение личности положила на подоконник.
Достав из машинки чистое и почти сухое белье, она повесила его на спинки стульев, положив стирать брюки и носки. Елена обратила внимание, что это ей делать приятно.
«Славный молодой человек! – думала она, натирая специями курицу, чтобы запечь ее в духовке. – Самое главное, что на жизнь смотрит трезво и серьезно. Будет прекрасный муж и отец. Не красавец, но и не урод… Очень даже симпатичный. По крайней мере – мне нравится. И ведет себя свободно, поговорить умеет, не замкнут и не выпячивает свое «Я». Интересно, а что он думает обо мне? Конечно, пока я для него загадка. Но не должен же он делать из-за этого вывод, что я плохая. А с другой стороны, я не имела права оставлять его на улице. Это и безрассудно, и не гуманно. Оставить человека под таким дождем?..»
Кухня наполнялась ароматом запеченной курицы. Помыв овощи и сделав салат, она почистила картошку и стала ее жарить. На стол поставила бутылку хорошего красного вина, привезенного отцом из Германии.
Вдруг ей почудилось, что Алексей зовет ее. Сбросив передник, она быстро подошла к спальне и тихонечко открыла дверь. Алексей лежал, закутавшись в одеяло. Его лицо было алым, по нему струился пот. Губы высохли и обветрились, изо рта вырывалось свистящее дыхание. Голова была настолько горячей, что можно обжечь руку.
– Пить! – простонал он.
Лена быстро влетела на кухню и налила полный бокал минеральной воды. Вбежав в спальню и приподняв голову Алексея, стала медленно вливать ему воду в рот, беспрестанно повторяя:
– Миленький мой, да что же такое с тобой случилось?
Дав еще таблетку аспирина и положив на голову полотенце, смоченное холодной водой, она вызвала «скорую помощь».

5
Врач, мужчина преклонного возраста, приехал быстро, минут через десять. Он прошел к больному, измерил температуру и долго слушал его, потом что-то писал на листке.
– Сделайте больному литическую смесь, – сказал он медицинской сестре. – Вы кто ему? – спросил он Елену.
– Жена, – соврала Лена.
– У вас есть водка и уксус?
– Конечно.
– Сейчас разведите их один к одному и хорошо оботрите этим составом его тело, особенно паховые области, подмышки, ну и все остальное. У него температура 40 и 2 десятых градуса.
Лена бросилась на кухню делать то, что сказал доктор.
Растерев молодого человека, она устремила свой взгляд на своего спасителя.
– Сейчас температура должна упасть, но не в ней дело, – произнес доктор. – Состояние вашего мужа тяжелое, ему требуется стационарное лечение. У него двустороннее воспаление легких.
– Как?! Ведь только сегодня он попал под дождь.
Доктор развел руками:
– На все воля Божья. Так вы едете?
– Куда? – глупо спросила она.
– В больницу, разумеется.
– Он военный.
– Что же вы мне голову морочите? Звоните в госпиталь! Пусть приезжают и забирают.
– Доктор, миленький, – она сунула ему в карман пятьдесят гривен. – Помогите нам, – и Елена зарыдала.
– Хорошо, одевайтесь, мы подождем вас в машине.
– Скажите, а ему можно в халате, а то форма еще не высохла.
– Можно. Только документы не забудьте.
– Какие?
– Паспорт. Или у них что-то другое вместо него?
– Удостоверение. А больше ничего не надо?
– Нет. И поторопитесь, – врач и сестра вышли.
Лена быстро накинула на себя платье и, бережно одев Алексея, осторожно держа его под руку, стала медленно спускать его по лестнице вниз.

6
Госпиталь при поступлении больного сразу ожил, рабочий день еще не закончился, и все были на месте.
Сделав Алексею рентген, его немедленно положили в реанимацию, поставили капельницу и сделали укол.
– Девушка, сейчас его лучше не тревожить, тем более в реанимацию посторонние не допускаются, – подошел к Лене заведующий отделением. – Так что ступайте домой и не волнуйтесь. А завтра приходите. Хорошо? – он улыбнулся.
– Хорошо, – сказала Лена. – Только скажите…
– Все ответы на ваши вопросы завтра. Сейчас судить обо всем очень и очень рано.

7
И ничего не изменилось.
Лена вышла на улицу. Куда-то не торопясь шли люди, смеялись влюбленные, неистово горланили птицы, парни пили пиво, одна за другой ехали машины.
– Почему мне так не везет? Встретила хорошего человека, а он взял и заболел. Ничего, такое с каждым может случиться. Все будет хорошо. Помоги ему, Господи, – Лена перекрестилась.
Она медленно шла домой пешком, огибая по дороге огромные лужи, в которых купалось бездонное небо, а солнце, отражаясь в них, слепило до слез глаза.
Вдруг Лена почувствовала, что сильно хочет есть. И от этого ощущения вздрогнула, она ведь не выключила духовку! Остановив машину, через пять минут была возле дома. Бегом поднявшись на свой этаж и впервые пожалев, что дом без лифта, быстро открыла дверь и вбежала на кухню. Нет, все было выключено. Наверное, она машинально это сделала. В спешке все и не упомнишь.
Елена равнодушно переоделась, опять включила духовку, чтобы курица не испортилась, открыла вино, налила полный бокал и выпила его. Потом разложила гладильную доску и стада гладить форму Алексея. Голова была пуста, мысли в ней отсутствовали.
Закончив работу, она села на диван, положив на колени телефон, и начала крутить диск. Долго шли гудки. Наконец на том конце ответили.
– Марина, это Елена Васильевна. С завтрашнего числа меня оформишь в отпуск.
– Что случилось, Елена Васильевна?
– Об этом потом. Если столичное начальство будет спрашивать, соври им что-нибудь страшное. Вместо меня назначь Перельмана. До свидания, – и она положила трубку.
Нехотя встав, пошла на кухню, выключила духовку и выпила стакан холодной воды. Есть уже не хотелось, да и не было сил.
Не раздеваясь, Елена легла на диван. Несколько раз подолгу звонил телефон, но она его не слышала, а если и слышала, то не хотела брать трубку.
Проворочавшись всю ночь, она задремала только под утро.

8
Лучик солнца ласково прилег на лицо Лены. Она открыла глаза. Часы показывали без пятнадцати минут десять.
– Проспала! – вскочила она как ошпаренная.
Быстро приведя себя в порядок, Лена выпила стакан кефира и, остановив на улице машину, быстро поехала в госпиталь.
Госпиталь жил своей размеренной жизнью, как живут все лечебные учреждения. Медицинский персонал, дежуривший вчера, сменился и ушел домой. Перед Еленой предстали новые лица.
Она твердой походкой направилась в сторону реанимации.
– Женщина, вы куда? – остановила ее постовая медицинская сестра. – У нас посещение больных после шестнадцати часов.
– Извините, у меня вчера муж поступил в реанимацию. Я хочу выяснить его состояние.
– Мы справок никаких не даем. Спрашивайте у докторов.
– Скажите, а где их найти?
– Лично мне они не докладывают о своем местонахождении. Сядьте у ординаторской и ждите. Придут и все вам скажут.
– Какое вопиющее равнодушие! – Елена развернулась и пошла в сторону ординаторской.
– Гражданочка! Вы выбирайте слова, а то позвоню сейчас на проходную – и вас вышвырнут отсюда! – грозно прокричала ей вслед медсестра.
Лена никак не отреагировала на это хамство. Она быстро пошла к ординаторской, но в ней никого не оказалось. Сев на стул, терпеливо стала ждать. Часы будто застыли на месте. Часа через полтора к ней подошла пожилая женщина с ведром и шваброй.
– Дочка, ты кого ждешь? – спросила она.
– Врача. А вы кто?
– Санитарка. Сама к нему пришла, или лежит кто?
– Мужа вчера в реанимацию положили. Сестра сказала здесь ждать, врач придет и все скажет.
– Так нет этих врачей и не будет сегодня. Начальник в Севастополь уехал, а тот, кто вас принимал, дежурил вчера и сменился, а второй заступил на дежурство. Он сейчас в приемном покое. Туда иди. А медсестра сегодня сущая змея. Ей бы на живодерне работать, а она сестрой милосердия числится. А как фамилия мужа? – спросила она.
– Корнилов.
– Плох он, дочка, бредит, в себя не приходит. Его надо либо в Москву, либо в Петербург, в академию ихнюю. Будут предлагать ехать в Севастополь, не соглашайся. Иди, дочка, в приемный покой. Там все с доктором и согласуешь. Леонид Степанович его зовут. Хороший врач, с понятием. С ним можно порешать любые вопросы. А когда все решите, можно и к начальнику госпиталя идти. Он принимает ответственные решения.
И только сейчас, обняв санитарочку, Елена зарыдала в голос, осознав всю полноту трагедии.
– Поплачь, моя хорошая, поплачь. Со слезой боль из души уходит. Пойдем, я тебя провожу.

9
Елена постучала в дверь дежурного врача и вошла. За столом сидел приятный мужчина в белом халате, сорока с небольшим лет, и что-то писал, а напротив, на кушетке, лежал голый по пояс матрос.
– Вы ко мне? – поднял голову доктор. – Подождите одну минуточку в коридоре. Сейчас отправлю матроса в отделение и займусь вами.
Лена вышла. Глаза блуждали по наглядной агитации, развешенной по стенам, напоминающей о мытье рук перед едой, что надо беречься от случайных половых связей и бдительности: враг не спит…
– Людмила Александровна, – послышалось за дверью, – отведите больного в ЛОР-отделение. Заходите! – крикнул он.
Елена снова вошла.
– Присаживайтесь, – показал врач на стул. – Слушаю вас. И давайте договоримся сразу: слезы в глазах высушить. Как вас зовут?
– Лена.
– А отчество у вас есть?
– Просто Лена. Давайте без сентиментальностей.
– В таком случае, Леночка, я готов вас выслушать.
– Я жена Корнилова.
Лицо доктора сразу приобрело серый оттенок и мгновенно сделалось старым.
– Пойдемте, выйдем на улицу. Я покурю, а вы… воздухом подышите. Может, вы тоже курите? – спросил Леонид Степанович.
– Нет.
– Это правильно!
Он открыл флакон и намочил из него ватку. В кабинете сразу запахло нашатырным спиртом.
– Держите, – доктор протянул ей ватку.
– Зачем?
– Нюхать периодически будете. Вдруг вы у меня захотите в обморок упасть… – он натянуто улыбнулся. – Тогда мне придется делать дыхание «рот в рот». А такое может понравиться и пациенту, и доктору. Но шутки в сторону.
Они вышли на улицу, сели на скамейку за приемным отделением. Леонид Степанович закурил, глубоко вдохнул горьковатый дым и тяжело выдохнул.
– А теперь о вашем муже. У него двухсторонняя молниеносная, абсцедирующая, тотальная пневмония тяжелой степени, осложненная гнойным плевритом. Коматозное состояние. Вы понимаете, о чем я говорю?
Лена кивнула головой. Она сделалась бледной, слезы ручьем потекли из глаз.
– Ваточку к носу поднесите и подышите. Хорошо дышите. Короче, состояние его очень тяжелое.
– И что теперь делать, доктор?
– Его немедленно надо отправить в специализированное отделение – либо в Центральный военно-морской клинический госпиталь в Купавну, что под Москвой, либо в Военно-медицинскую академию в Санкт-Петербург. Этот больной не нашего уровня. Правда, сейчас решается вопрос о его транспортировке в Севастополь, в 1472-й Военно-морской клинический госпиталь Черноморского флота. Но это…
– У него отец в Питере, в штабе служит. Адмирал! Давайте его туда.
– Извините, но я такие вопросы не решаю. На это есть начальник госпиталя. Но все надо делать не то что быстро, а стремительно. Только время в этом случае ваш союзник.
Лицо Елены сделалось каменным.
– Готовьте больного, мы летим в Питер. Сейчас я решу этот вопрос. С вашего телефона можно позвонить?
– Пожалуйста, без вопросов.
Лена решительно села к столу и набрала номер. На удивление ответили сразу.
– Здравствуйте, Леонид Макарович, Лена опять вас беспокоит.
– Ленуся, привет. Докладываю: своего племянника в совхоз я отправил, – он заливисто рассмеялся. – Жду дальнейших распоряжений!
– Беда, Леонид Макарович.
– Что случилось?
– Этот парень попал в госпиталь с тяжелейшим воспалением легких. Он умирает. Помогите переправить его в Петербург. На коленях прошу, Леонид Макарович. Спасите! Только вы это можете сделать. Там отец его, адмирал, в штабе служит.
– Ну и задачи ты мне задаешь, день ото дня все сложнее и сложнее. Скоро с тобой я всем Военно-морским флотом буду командовать. Жди, только телефон мне продиктуй, где ты, я свяжусь с нашей знаменитостью, генералом Сикваровым, и позвоню тебе. В панику не впадай, сейчас что-нибудь придумаем. Данные твоего возлюбленного у меня есть. Потом продиктуешь все о его отце. Мы обязаны найти его и оповестить.
В трубке послышались короткие гудки.
– Леонид Степанович, а в Истории болезни данные о его отце есть?
– Должны быть. А вы что, не знаете ничего о своем тесте?
– Знаю, – покраснела Елена, – но немного. Мы позавчера расписались, а через месяц собирались поехать в северную столицу.
– Поздравляю, – доктор набрал номер. – Елена Максимовна, посмотрите, есть ли в Истории болезни Корнилова данные о родственниках? Хорошо, жду. Записываю. Спасибо. Как он? А температура? В себя не приходил? Ясно. Все, приготовьте его к транспортировке. Сумку укомплектуйте, кислород… Наверное, мы с вами будем сопровождать его. По всей видимости, в академию, в Петербург. Не ахайте, а занимайтесь делом. Вернемся назад самолетом. Все!
– Как Леша? – встревоженно спросила Елена.
– Пока без изменений. Вы побудьте в коридоре. Как только вам позвонят, я непременно позову. Вот данные о его отце, но здесь только домашний адрес и телефон.
– Спасибо, – Лена встала.
Не успела она дойти до двери, как раздался звонок.
– Вас, – протянул трубку доктор.
– Лена, через полтора часа с военного аэродрома «Кульбакино» летит транспортный самолет на Вологду. Он заберет вас с собой в Питер. Чтобы не было проволочек, я позвонил начальнику госпиталя. Удачи вам и всего доброго. Не забудь меня информировать.
– Спасибо, Леонид Макарович. Дай вам Бог всего хорошего за вашу доброту и внимание.
– Диктуй данные отца.
Елена скрупулезно прочитала все с листа.

10
Почти через пять часов они были на военном аэродроме под Петербургом. Полет прошел благополучно.
Лена все это время сидела возле Алексея, держа его за руку, а медики продолжали свою работу.
К трапу подъехали реанимобиль и черная «Волга», из которой вылез представительный мужчина. Его сходство с Алексеем было очевидным.
Врачи, а за ними и санитары с носилками поднялись по трапу в самолет. Вскоре Алексея стали перегружать в спецмашину. Отец подошел к сыну, наклонился и поцеловал его. Плечи его задрожали.
– Здравствуйте, Алексей Владимирович, я Лена, – она немного задумалась, – невеста Леши.
Ее бледные щеки слегка порозовели.
– Здравствуй, дочка. Спасибо тебе за заботу и участие в судьбе Алешеньки. Не спорь, мне уже все доложили. Только почему-то сказали, что ты его жена. Видно, перепутали.
Елена снова покраснела.
– Я просто всем так представилась, Михаил Владимирович. Иначе с поездкой сюда были бы большие проблемы.
– Еще раз спасибо тебе большое, – он вытер глаза, притянул ее к себе за плечи и трижды поцеловал. – Садись в мою машину. А с Лешей поедут только врачи.
Лена подбежала к трапу самолета, на котором стояли Леонид Степанович и Елена Максимовна.
– Спасибо вам за все большое! Храни вас Господь! – поклонилась она. – Именно на доброте и милосердии держится земля! До свидания.
– И у вас пусть все будет хорошо. Поправляйтесь, – замахали они руками.
Летчик закрыл дверь, и самолет, взревев турбинами, начал выруливать на взлетную полосу.

11
Алексея и Лену разместили в отдельной палате и даже на время организовали там круглосуточный пост медицинской сестры.
Первоначальное лечение дало заметный результат. Алексей оживал на глазах. Температура упала. Несмотря на то, что в боках стояли дренажи, он стал вставать, самостоятельно ходил в туалет, появился аппетит… Они с Леной без умолку болтали обо всем на свете. Она читала ему вслух книги, вместе смотрели телевизор. Но телевизор – враг общения и взаимопонимания, поэтому он сразу отошел на второй план. За все это время, а были они здесь уже две с половиной недели, Лена ни разу не выходила на улицу.
Дни становились все короче, за окном было серо, хмуро и темно, шел затяжной и нудный дождик. Наступала промозглая осенняя пора. В палате постоянно горел свет.
– Ленуся, хочу тебе сказать, что я не люблю дождь. Он всегда приносит мне какие-то несчастья. В детстве во время дождя я неудачно поскользнулся и упал. Результат – сложный перелом левого плеча. После восьмого класса тоже упал во время дождя. Сотрясение головного мозга. Учась на третьем курсе в училище, из-за того же дождя опоздал на экзамен, и как результат – пересдача. Хорошо хоть, что не исключили. А это – последствие николаевского ливня, – и он развел руками. – И когда умерла моя бабушка…
– Хватит, что за пессимизм! – строго произнесла Елена. – А ну, выше голову, товарищ старший лейтенант! Никогда ничего нельзя пророчить себе, да и другим тоже. Я читала в книжке, что, проснувшись, надо написать число и то, что ты сегодня здоров, а завтра будешь здоровее, чем был сегодня. С завтрашнего дня начнем это делать. Ишь, осень ему не нравится! У природы нет плохой погоды… Выше голову, сударь! Что нам сказал доктор? Не на улицу смотреть, а шарик надувать, легкие разрабатывать. Вперед! – и она зашторила окно.
– Подожди. Я тебе кое-что расскажу.
– Опять про дождь, как вши про баню? – насупилась Елена.
– Не сердись, не про дождь. Я же не рассказывал тебе, что после папиного развода жил долгое время с бабушкой в поселке Беково Пензенской области. Там остался дом. Мой, между прочим, дом! Правда, он уже обветшал, но все равно в нем пахнет детством. Там даже живут мои родственники, тетя Люда Трофимина, она местный стоматолог. Удивительной красоты и такта женщина. Ты, между прочим, на нее чем-то похожа. А в соседнем районе, в Колышлее, живет другая моя тетя, тетя Рита. Она тоже врач, только детский. Очень умный и сильный педиатр. За ее плечами тысячи спасенных детских жизней. Мы обязательно с тобой туда поедем. Там дивные места… Река Хопер!.. Воздух… А трели соловья… А лес… Правда, комаров тоже много. Они размером почти с воробья, – засмеялся он. – А на минуту представь себе, как осенью лес на взгорье окрашивается во все на свете цвета! Красота – просто неописуемая! И вообще, Пензенский край богат на таланты. Но это я расскажу тебе потом. А сейчас начинаем надувать шарик. Надо папе сказать, чтобы купил со свистком. Надул – воздух выходит, а он свистит.
– Ты работай, а я немного хозяйством займусь. Надо кое-что простирнуть, посуду помыть и так, по мелочам.
И все вроде бы шло хорошо, но к вечеру у Алексея снова поднялась высокая температура, опять стала собираться гнойная жидкость в плевральных полостях, в легких появились новые абсцессы.
Казалось, что весь медперсонал буквально выворачивается наизнанку, делает все возможное и невозможное, а положительного результата мало. Алексей сильно похудел, лицо его заострилось, заросло густой рыжеватой щетиной и приобрело землистый оттенок. По утрам и вечерам его мучили приступы кашля. Но все отмечали, что его дыхание становится свободным и ровным, одышка стала значительно меньше.
Лена круглые сутки крутилась как волчок. В ее многочисленные задачи входило: помыть и покормить больного, если требует состояние – подложить «утку», постоянно взбивать подушку, расправлять простынь, по утрам и вечерам делать легкий вибрационный массаж спины, следить, чтобы не было пролежней… При ее постоянной и хронической усталости она всегда была весела и жизнерадостна, что давалось ей уже с большим трудом.
Отец приезжал каждый вечер, привозил с собой фрукты, соки, воду и еще что-то вкусненькое. Он долго сидел, склонившись над сыном, беседуя с ним о жизни, флоте, общих знакомых. Лена им не мешала, она в это время выходила в коридор и ходила по нему взад и вперед, разминая уставшие ноги. Михаил Владимирович относился к Лене очень доверительно и уважительно, всегда называя ее «дочкой».
После посещения он вставал, трепал сына по голове, корил за небрежный внешний вид, предупреждал, что Лена разлюбит его, и непременно говорил: «Крепись, казак! До завтра». Повернувшись к Елене, приглашал проводить его: «Доченька, проводи меня. Пусть кавалер немного поскучает и поревнует. Это ему только на пользу пойдет».
Уже за дверью Лена подробно рассказывала ему о состоянии Алексея и его лечении. Было видно, как он светлел от хороших новостей и тускнел от горьких.
Прощаясь, он в обязательном порядке лез в свой неизменный портфель и доставал оттуда либо интересную книгу, либо золотое колечко или серьги, либо еще что-то дорогое и красивое.
Поначалу Лена отнекивалась, но Михаил Владимирович был настойчив и даже обижался, сетуя на то, что купил вещь, пришедшую ей не по вкусу.

12
Время тянулось очень медленно. Казалось, что день растянут на неделю.
В это утро Лена проснулась как никогда поздно. Часы на тумбочке показывали двадцать минут десятого.
– Боже, проспала! – Елена вскочила с постели. – Как ты, мой ненаглядный? – взглянула она на Алексея и не узнала его.
Он сидел на кровати гладко выбритый, причесанный и улыбался. На его щеках проступал румянец, которого не было со дня его заболевания.
– Спи, спи, я уже позавтракал.
– Как я рада видеть тебя в таком состоянии. Как ты себя чувствуешь?
– Замечательно! Абсолютно ничего не беспокоит. Готов к выполнению новых заданий Родины.
– Ишь, как расхрабрился! – воскликнула Елена и тут же заплакала. – Как же я ждала, милый, этой минуты и проспала ее, – улыбнулась она сквозь слезы. – Обход уже был?
– Рано еще. Врач, правда, заходил… А обход после десяти. Перестань, пожалуйста, упрекать себя, и не надо плакать. Все хорошо. Твой чай уже остыл, а манная каша превратилась в желейную массу. И только яйцо сохранилось в скорлупе, – засмеялся он. – Ты умывайся, а я тебе буду задавать вопросы. При положительном ответе ты киваешь головой и говоришь «угу», а при отрицательном – только мотаешь головой. Договорились?
– Угу.
– Скажи мне, пожалуйста, если бы спустя какое-то время я предложил тебе руку и сердце, ты согласилась бы выйти за меня замуж?
– Угу!!! – закивала она головой, ибо ее рот был полон пасты.
– Спасибо, Леночка! Я тебя люблю!
Она быстро прополоскала рот и, встав перед ним на колени, поцеловала руки, сказав тихо:
– И я тебя очень люблю, родной мой, желанный! – и она положила голову на его колени.
– Встань немедленно! Сейчас кто-нибудь войдет.
– Ну и пусть входит. Мне стесняться нечего.
В это время открылась дверь и вошла медсестра.
– Больной, готовим попу. А вы почему на коленях стоите, потеряли что-нибудь?
– В любви признаюсь.
– У современного мужчины скоро отомрут все чувства. Надо же, теперь женщины перед ними встают на колени…
– Это я признаюсь, а она отвечает.
– Коль так, уже хорошо. Ватку прижмите, кровь немного пошла. Бывайте здоровы.
– Спасибо, – дуэтом ответили Лена и Алексей.
– Леночка, милая, у меня к тебе просьба великая.
– Слушаю и повинуюсь, – улыбнулась она.
– Вначале скажи: у тебя деньги есть?
– Конечно. Папа дал. Десять тысяч. Но если быть честной, полторы я израсходовала на туалетную бумагу, газеты, журналы и покупала еще какое-то лекарство…
– Не переживай по пустякам. Этого тебе вполне хватит съездить в Москву и вернуться обратно. Умоляю, поезжай сейчас на Невский проспект, а там найди любое кафе, их много. Именно там и продается самое вкусное мороженое на свете! Купишь его и привезешь сюда. А мы его здесь… – и он с наслаждением потер руками.
– Хвастун!
– Попробуешь и согласишься со мной. Возьми побольше. Так сильно хочу его, просто сил нет терпеть! Только попроси в столовой для этого кастрюлю. Мы мороженым отпразднуем сегодня нашу помолвку.
– Хорошо, любовь моя, я мигом. А кастрюльку я куплю в магазине. Уж в этом городе, наверное, все есть.
Лена стала переодеваться. Потом вдруг остановилась.
– Ты чего?
– А обход? Я должна на нем присутствовать! Вдруг скажут что-то важное, а я это не услышу.
– Езжай. Я услышу и все тебе расскажу. И что нового в этом обходе? Посмотрят все с умным видом и уйдут. Тем более, мне стало значительно лучше. Хочется жить, творить и наслаждаться!..
– Творец ты мой любимый! – Лена наклонилась и сладко поцеловала его в губы. – Уговорил, еду, – и, помахав рукой, она вышла, а Алексей счастливо улыбался.
Через некоторое время распахнулась дверь и вбежала Елена.
– Ты чего? Забыла что-то?
– Зонт надо взять. Небо хмурится.
– Это точно. В это время года без него здесь никто не ходит.
– Леша, подумай, может, я во время тихого часа съезжу?
– Тогда у меня может пропасть желание.
– Все, меня нет. Поеду на такси. Города не знаю, и чтобы не заблудиться и не плутать…
– Удачи. С нетерпением жду.
– Будь умницей! – и дверь за ней закрылась.

13
– Девушка, – посмотрел на нее пожилой таксист, – я вижу, вы не местная. И, скорее всего, здесь впервые. Давайте я немного вам покажу наш город.
– Вы совершенно правы. Я бы с удовольствием. Но у меня муж лежит в академии, тяжело болеет и попросил съездить на Невский проспект и купить мороженое. Знаете, где это?
– Дочка, я здесь все знаю. Тридцать лет за рулем. И все-таки за полчаса я тебе кое-что покажу. Потом купим самое вкусное мороженое, и я верну тебя назад.
Ленашироко раскрытыми глазами смотрела на красоты северной Пальмиры. Ее завораживало буквально все: и архитектура домов, и широкие проспекты, и причудливый рисунок ограды мостов, и многочисленные памятники, и огромная Нева…
«Ну, не такая уж она и широкая, – как патриотка Николаева подумала она. – Наш Южный Буг шире будет».
Пошел дождь.
– С погодой у нас плоховато. Осенью эта вода целыми днями льет с небес. Ну ничего, что-нибудь да увидишь. Муж вылечится, потом с ним детально все посмотрите. Я поеду не спеша и буду тебе все рассказывать. Сейчас мы едем к Неве. Впереди, справа, гостиница «Ленинград», а на той стороне стоит легендарная «Аврора». Рядом с ней находится Нахимовское училище, видишь здание цвета морской волны? Сейчас мы поедем через мост Свободы на Петроградскую сторону. Впереди будет Петропавловская крепость. Слыхала про такую? Ты откуда приехала?
– Из Николаева.
– «Кругом родные все места…», – улыбнулся он и закурил, вспоминая свою далекую юность. – В Николаеве я полгода проходил учебу в учебном отряде у Варваровского моста. После нее служил в Севастополе на эскадренном миноносце «Благородный» в спецсвязи. Боевой корабль был. У стенки не любил стоять, море ему подавай. Сейчас едем по Кировскому мосту, за ним будет памятник Суворову. Да-а-а… Николаев, значит… Сколько тогда было моряков…
– Мой муж тоже там служит на строящемся авианосце.
– Эко!.. В наши годы такого не было. Дочка, ты по сторонам смотри, а не на меня, во мне уже ничего интересного не осталось. Вот раньше… Слева Летний сад, справа Марсово поле, дальше будет памятник Петру I.
– Медный всадник?
– Нет, тот немного в другом месте. А этот поставил прадеду Павел. Как тебя величать?
– Лена.
– А я Виктор Павлович. Давай, Леночка, договоримся так. Муж выпишется, вы мне позвоните, я номер телефона дам, и покатаю вас по всем историческим местам. Договорились?
– Спасибо большое. Договорились.
– А вот и Невский проспект. Через пару домов будет кафе, которое вы ищете.
– Виктор Павлович, – смутилась Лена, – я еще кастрюльку должна купить, куда мороженое складывать.
– Разве это проблема в нашем городе? И кастрюлю купим, и ведро, если потребуется.

14
Исполнив, наконец, заказ любимого, Елена снова села в машину, и они по Литейному проспекту быстро поехали в клинику. Время на это заняло не более десяти минут.
А дождь все усиливался. Лена даже умудрилась промочить туфли.
Скинув в вестибюле плащ и стряхнув его, она быстрым шагом, по стеночке, чтобы никому не мешать, хотя коридор был на удивление пуст, пошла к палате.
– А вот и я с твоим любимым мороженым! – радостно произнесла она, входя в палату.
Но в ней никого не было. Скомканная постель Алексея валялась на полу, а на простыне и подушке виднелись большие пятна крови. Из ее дрожащих рук с грохотом выпала кастрюля, и мороженое рассыпалось по полу. Но этого она не заметила.
Лена в ужасе зажала себе рот, ее глаза наполнились слезами. Она стояла в дверях как вкопанная, боясь сделать шаг. Вдруг ноги перестали слушаться, и она по стенке сползла на пол.
– Почему все так? И где Леша? – прошептала она задыхаясь. – И что здесь произошло, наконец? Кто мне скажет?
Сзади послышался шум открывающейся двери. Лена повернула голову. Вошла санитарка с ведром и шваброй.
– Где Леша? – дрожащим голосом спросила девушка.
– Ты сядь, дочка, на свою кровать. Негоже на холодном полу сидеть. Давай я тебе помогу, – санитарка аккуратно взяла ее за руку и помогла приподняться. – Пойдем, моя хорошая, потихонечку.
Она посадила ее на кровать.
– На, попей водички, – женщина подала ей стакан, Лена с жадностью выпила. – А теперь приляг на подушечку. Давай я тебе туфельки сниму. Ба, да у тебя ноги мокрые. Снимай колготки, а я одеялом накрою, чтоб не простыла.
Лена слова слышала, но они до нее не доходили, она не понимала их значения, и что с ней делают, тоже не понимала.
– А где Леша? – наконец прошептала она.
– Ушел Леша, нет его.
– Как ушел, куда ушел? Почему меня не подождал? Мы же всегда вместе.
– Так Бог распорядился.
– А обход был?
– Был, дочка, был. И обход, и все остальное…
– И что сказали? Мне обязательно нужно знать. Может, лекарства какие необходимы?
– Закрой, милая, глазки, может, поспишь, а я посижу возле тебя, сон твой поохраняю. Тебе силы нужны. Ой как нужны! Ты сейчас как в забытьи, не понимаешь ничего, а сердце чувствует… Может, это и к лучшему, – санитарочка гладила ее по голове, а Лене и правда сильно захотелось спать. Она закрыла глаза и мгновенно провалилась в бездну. Но через секунду опять была на ногах.
– Где Леша?! – закричала она, и глаза ее округлились. – Вы мне можете сказать? И почему в палате такой бардак? Откуда взялась кровь на постельном белье?
– Посиди, милая, я сейчас доктора позову. Он тебе все и расскажет. А я человек маленький, – она скатала матрас Алексея вместе с подушкой и бельем и не спеша направилась к выходу.
– Куда вы это уносите? На чем он спать будет?
– Не волнуйся. Я все поменяю и принесу.
Лена не знала, что ей делать. Наконец она подошла к окну, отодвинула шторы и стала смотреть на улицу. Было видно, как непрекращающийся дождь срывал листочки с деревьев в парке.
– Вот и осень. Время хоть и медленно тянется, а все идет своим чередом. Плохо, что дождь постоянно идет…
– Здравствуйте, Елена Васильевна, – вошел врач. – Пойдемте в ординаторскую, там спокойнее.
– Мне переодеваться в больничное или в платье можно?..
– Можно и в платье, – вздохнул доктор.

15
Лена ничего не понимала, и ей казалось, что все происходящее она видит со стороны.
В ординаторской у окна сидел сгорбленный старичок с красными глазами, в морской форме и адмиральских погонах.
– Здравствуйте, Михаил Владимирович. Вы сегодня пришли так рано. А Леша…
– Иди сюда, дочка, садись рядом. И вовсе не рано я пришел, а слишком поздно, – и он, притянув Лену к себе, беззвучно заплакал.
Было странно видеть такого солидного человека рыдающим.
– Я ничего не понимаю, – Елена всех удивленно осмотрела. – Что происходит? Мне кто-то может ответить?
– Ваш муж, Елена Васильевна, умер, – грустно произнес доктор.
– Извините, не поняла. Как умер? О чем вы говорите? Он утром так хорошо выглядел, побрился, даже румянец на щеках выступил… Улыбался, смеялся и буквально силой меня заставил поехать на Невский за мороженым. Я отсутствовала около часа, – она залилась слезами. – И все этот проклятый дождь!..
– Не корите себя, вы ни в чем не виноваты. Обход заканчивался, когда из его рта хлынул поток крови. Скорее всего, лопнул мощный легочной сосуд. Дождемся вскрытия и узнаем причину смерти. Буквально в одно мгновение его не стало. Мы были бессильны что-либо сделать.
– Этого не может быть! Этого не может быть! – истерически кричала Лена. – Как же я теперь буду без него? Где он?! Я хочу его видеть!
– Леночка, дочка, успокойся. Теперь слезами горю не поможешь. Нам предлагали делать операцию, мы тебе об этом не говорили, решили подождать. Тем более хирурги гарантии тоже никакой не давали, слишком сильно у него были поражены легкие. А не говорили, чтобы не расстраивать.
– Где он? – опять заголосила Елена, разрывая на себе ворот платья. – Пустите меня к Алексею!
В ординаторскую со шприцем в руках вошла медицинская сестра.
– Лена, подними подол, я укольчик сделаю – и тебе легче станет.
– Не надо мне ничего делать!
– Доченька, докторов надо слушаться, сделай, что они говорят, успокойся немного – и поедем домой. Теперь нас ждут другие дела и проблемы. А Леша в морге. Туда никого не пускают.
– В палате вещи, – всхлипнула Лена.
– Все вещи в машине. А туда мы уже не пойдем.
Адмирал встал. Поднялся и врач.
– Извините нас, товарищ адмирал.
Михаил Владимирович горестно похлопал доктора по плечу.
– Все мы смертны, – тяжело произнес он, выходя вместе с Леной.

16
После похорон и поминок Михаил Владимирович и Лена пришли домой. Оба долго молчали, не зная, что делать и что друг другу сказать. Наконец хозяин достал из бара коньяк и поставил его на стол.
– Леночка, открой холодильник, – сказал он, – возьми все что нужно и приготовь закуску. – Помянем нашего дорогого и любимого Алешеньку.
Лена машинально что-то резала, вскрывала банки, ставила рюмки и фужеры под сок…
Вскоре стол был сервирован.
– Дочка, порежь яблоки дольками, а я мандаринки почищу и шоколад принесу.
Они сели за стол. Говорить не хотелось. Адмирал разлил коньяк, поднял рюмку, помолчал и выпил. Выпила и Елена.
– Закусывай, доченька, пьяным быть нельзя. Поминки не повод для пьянки.
Они посидели немного и снова выпили.
– Леночка, я сейчас буду говорить, а ты слушай меня и не перебивай. И все сделай так, как я прошу. Алешенька одобрил бы меня за такие действия, – глаза его увлажнились. Он бросил взгляд в окно. – Посмотри, дождь закончился, солнышко выглянуло, и его лучик упал на наш стол. Это Леша нам свой свет с небес посылает, значит, я все правильно делаю. Так что я хотел сказать. Живу я, как ты видишь, один-одинешенек в шикарной трехкомнатной квартире, в тридцати минутах езды до центра, – он нервно закурил. Было видно, как дрожат его руки. – Скоро и мне надо к Алексею собираться.
Лена попыталась что-то возразить.
– Я прошу тебя выслушать, а уже потом высказывать свои мысли. Так вот. Я написал завещание, – Михаил Владимирович положил на стол кожаную папку и твердо придавил ее своей волевой рукой, – в котором эту квартиру, машину, дачу, денежные сбережения и все прочее свое имущество завещаю тебе. Не отдавать же все это государству. Альтруизм у нас не в цене. Я предполагаю, что ты мне ответишь. Но жить в Питере и Николаеве – две большие разницы. В нем по служебным обязанностям я бывал несколько раз. Прекрасный город, город-труженик, со своими прелестями и обычаями. И тем не менее... Ты там большая начальница. Поверь, пока я всесилен, ты тут тоже не будешь кассиром или водителем трамвая работать, хотя эти профессии нужны и почетны, а люди, работающие на них, достойны всяческого уважения. Давай сделаем здесь филиал твоей фирмы. Такое же возможно? Я думаю, родители твои, вернувшись из-за границы, одобрят такое решение. И Алексей рядом...
Лена опять что-то пыталась сказать.
– Подожди, я не договорил. Я нисколько не буду стеснять тебя в чем-то и не прошу оставаться старой девой. Ты молода и красива. И еще встретишь и полюбишь прекрасного человека, к которому я тоже буду относиться как к родному. Ты родишь мне внука и внучку, – он впервые засмеялся. – Должен же я, в конце концов, чем-то заниматься на пенсии. Ну, – он снова наполнил рюмки, – земля пухом нашему Алешеньке, но жизнь не остановить. Мы будем хранить память о нем в наших сердцах. Так как мое предложение? В любом случае завещание переписываться не будет! Хочу сейчас выпить за твое правильное решение. Я уверен, что Леша все, что я сейчас предложил, одобрил бы без обсуждения.
Михаил Владимирович, чокнувшись с Леной, выпил и с аппетитом начал жевать бутерброд с колбасой.
– А теперь говори ты.
– Ваши предложения, Михаил Владимирович, настолько неожиданны, что взять и сказать что-либо – просто невозможно. Я благодарна вам за все, и за это тоже, но поймите меня правильно: взвизгнуть от радости и прыгнуть на вашу грудь – значит показать себя дурой. У меня бизнес…
– Хорошо. Тогда ответь мне на такой вопрос. Если бы все сложилось хорошо, ты бы вышла замуж за Алексея?
– Да, конечно.
– Если так, то Леша через год обязательно поступил бы в академию и остался здесь служить. Это я говорю вполне официально. В этом случае где бы ты жила? Там или здесь? Или разошлись бы как в море корабли?
– Ну что вы такое говорите? Здесь, конечно.
– А бизнес свой куда бы дела?
Елена пожала плечами:
– Скорее всего, продала бы.
– А я тебе предлагаю лучший вариант: создать здесь филиал, дочернее предприятие или… – он задумался. – Короче, что-то эдакое. Не знаю я теперь ваших замысловатых слов. Может, с мамой сейчас поговоришь или с папой?
– Нет, не надо. Они будут на вашей стороне. Поймите и вы меня, Михаил Владимирович, пожалуйста. Наш мир состоит из одних завистников. В людях доброта стала рудиментом. И тут появляюсь ниоткуда я, вся такая красивая, умная, независимая…
– А у вас там все друг другу ручки целуют?
– Не целуют… Но все равно… Воздух родины…
– Люди везде одинаковы. В них Бог заложил при рождении звериную сущность. Оттого и зависть, и ненависть, и коррупция, и, если хочешь, войны. Копейку нищему никто не подаст, зато на удовольствия тратят тысячи долларов. Но если вдруг у кого-то проснулась «совесть» и он помог приюту, школе или детскому дому, об этом кричат со всех сторон средства массовой информации. Благодетеля показывают во всех ракурсах! Но давайте разберемся: от доброты и милосердия ли это? Отнюдь! Все эти «дорогие» подарки делаются не от бескорыстия, это продуманный расчет. Просто с прибыли он не платит налоги государству. А все эти подношения покупаются за границей за копейки, а у нас цена этих товаров возрастает в десятки раз. Миллионерами за год становятся! – Михаил Владимирович нервно закурил, глубоко затянулся. – Где это видано?! – он уже почти кричал. – У нас побеждает тот, у кого не ум и знания, а кулаки с голову пионера, у кого денег куча, у кого клыки острее! Зачем я тебе рассказываю прописные истины, ты это и сама все знаешь. И в нашей системе то же самое, – он немного помолчал. – Извини, дочка, я немного начал ораторствовать. Власть обязывает, – грустно улыбнулся он.
– Я с вами согласна на все сто процентов и сказать против ничего не могу. Все так, как вы говорите.
– А коль так, план на завтра: подписываю у нотариуса завещание, делаю тебе новый паспорт, старый дашь мне, и прописываю тебя здесь. На неделе я подошлю к тебе хорошего юриста, обговорите с ним детали создания здесь твоего филиала.
– Я же…
– Это моя забота. Тебе требуется лишь сфотографироваться. Ты когда в Николаев собираешься?
– Сорок дней Алексею справим…
– Очень хорошо! А обратно?
– Через месяц-полтора, не раньше. Такие дела за пять минут не решаются.
– Понимаю. Но постарайся побыстрее… – он вытер накатившуюся слезу. – Муторно мне без тебя здесь будет, – и он снова закурил.

17
Решение всех вопросов на месте у Лены заняло почти три месяца. Вопрос создания дочернего предприятия был принят положительно на всех уровнях. О своих текущих делах она каждый вечер докладывала Михаилу Владимировичу, получая порой от него ценные предложения по решению тех или иных проблем.
Жил он скучно и однообразно, готовился через семь месяцев демобилизоваться по выслуге лет. Жаловался, что стало беспокоить сердце. Как-то поделился с Еленой: «Об одном прошу Бога, чтобы забрал меня к себе в одночасье. Быть обузой для других, нести страдания, проклятья и желание скорейшей твоей смерти – не лучшая перспектива старости». Лена ответила, что этими словами он хочет обидеть ее, и если она еще раз услышит подобное, то приедет и не будет с ним разговаривать. Он посмеялся и извинился за старческое брюзжание.
Наступал день отъезда. Был уже взят билет. Она позвонила Леониду Макаровичу.
– Леонид Макарович, здравствуйте. Зимина. Уезжаю я. Вы мне не уделите вечером час? Вы так много сделали для меня… Хочу пригласить вас на прощальный ужин.
– С удовольствием, хотя, если честно, жалко с тобой расставаться. Ты всегда мне доставляла много хлопот. Кто теперь это будет делать? Народу много будет?
– Почти никого, вы и я.
– А где?
– Здесь уже выбор за вами.
– Тогда приходи ко мне в девятнадцать часов. Здесь и решим, что нам делать дальше.

18
Через четыре дня самолет, на котором летела Лена, приземлился в Санкт-Петербурге, в аэропорту «Пулково». Офицеры авианосца подарили ей в память об Алексее огромный макет авианосца, на котором он проходил службу, а еще флаг и гюйс этого корабля.
Михаил Владимирович с огромнейшим букетом роз в одной руке и шерстяной громадной шалью в другой встречал Лену. Он был одет в темный костюм и дубленку.
– Ну наконец-то! – прокричал он басом на весь зал, растопырив руки. – Я никогда никого так не ждал, как тебя!
Елена радостно улыбалась. Она со всех ног бросилась Михаилу Владимировичу на грудь и расцеловала его. Он растрогался до слез.
– Прости, дочка, совсем сентиментальный стал, чуть что – и в слезы. Видно, в старика превращаюсь.
– Михаил Владимирович, что вы на себя наговариваете. Вы еще как исполин, во всех смыслах этого слова.
– Исполин так исполин. Набрось вот эту шаль, сегодня ее для тебя специально купил. Вчера у нас дождина лил как из ведра, а сегодня минус девять. А это розы. Тоже тебе, – протянул он Лене букет. – Я сегодня у командующего выходной попросил. Сейчас получим вещи – и домой. Я индейку в духовке запек. Потом приготовил еще один сюрприз. Думаю, что он тебе понравится.
– Спасибо большое.
Они прошли в зал для получения багажа.
– А вот мой чемодан и коробка.
– Какая тяжелая! Что в ней?
– Офицеры корабля, в память о Леше, подарили макет авианосца, гюйс и флаг.
– Как трогательно. Молодцы! Пойдем потихонечку на стоянку. Чтобы никого не беспокоить, я сегодня на своей машине приехал. Будь внимательна, смотри под ноги, сегодня очень скользко.

19
– Я первый раз вижу вас за рулем, – сказала Лена, когда они поехали.
– Честно говоря, я за руль сажусь редко, только когда свободная минутка выпадает. А на службе таких минут почти не бывает.
Он прибавил газу, и машина пошла быстрее.
При повороте на Пулковское шоссе автомобиль сильно занесло и он на полной скорости врезался в осветительный столб. После мощного удара машину боком вынесло на дорогу, прямо под колеса грузового транспорта.
«А ведь сегодня дождя нет…» – была последняя мысль Елены.

* * *
Был ли во всей этой истории и правда виноват дождь, или Судьба так распорядилась их жизнями, ведя каждого своей дорогой к гибели, не известно.
И почему счастье порой оборачивается горем? И где проходит грань между бедой и радостью?
Если бы на все эти вопросы были ответы, ученые давно бы закрыли подобные темы.


Крутой вираж жизни

Вокзал горланил как умалишенный. Микрофон надрывно сипел о прибытии, отправке и опоздании поездов, работе камеры хранения и «Комнаты матери и ребенка», которая располагалась на втором этаже вокзала. Кто-то искал потерявшегося ребенка, кого-то ждали у справочного бюро, а кто-то собирал прибывших туристов… Кипучая жизнь здесь не знала покоя.
Народ, хаотично двигаясь в только ему нужном направлении, создавал всеобщий хаос конца света.
Казалось, Леонид Кузоватый ко всему этому не имел никакого отношения. Он бесцельно бродил от киоска к киоску, от ларька к ларьку, беспрестанно куря дорогие сигареты. До отхода его поезда оставалось еще три с лишним часа.
Выглядел Леня воинственно красиво, как все демобилизующиеся с Военно-морского флота. Они всегда напоминают собой радужного клоуна, хотя в душе и считают себя писаными красавцами.
Леня подошел к огромному зеркалу, находящемуся в зале ожидания. Оттуда на него глянул высокий юноша. На его затылке еле умещалась малюсенькая бескозырка. Ленточку на лбу украшала готическая надпись: «Черноморский флот». Внизу же ее концы болтались на ягодицах с якорями из светонакопителя, как и намертво приклеенный силуэт родного корабля на левом плече рукава.
Форменный воротничок, обратная сторона которого подшита белым материалом, был тщательно выглажен. Зауженная форменка с обшлагами, отороченными красным бархатом, подчеркивала перекачанный торс. Из ее выреза виднелось ровно три полоски тельняшки. Грудь сплошь покрывали значки всех размеров, достоинств и значимости и среди них медаль Нахимова, которой награждали моряков за проявленное мужество и героизм. Леня, рискую жизнью и спасая жизнь других, предотвратил возгорание на корабле арсенала.
Погоны украшали две огромные золотистые полосы главного корабельного старшины.
Ушитые брюки выделяли все выступы и углубления. А их низ был так расклешен, что шаг практически не был заметен.
И завершали все это доведенные до сияющего блеска ботинки без рантов, которых, собственно говоря, в неимоверных клешах было просто не видно.
Вот таким предстал из зеркала Лене образ героя-черноморца.
Оставшись доволен своим видом, Леонид снова вышел на привокзальную площадь, купил мороженое. Его переполняла гордость и значимость. Он был преисполнен душевным подъемом за свое отношение к Военно-морскому флоту, за тяжелые, изнуряющие вахты, которые провел в штормовом море, за высокую оценку, данную ему командованием корабля за ратный труд.
Скоро он увидит отца, служившего некогда кочегаром на крейсере «Жданов», а теперь работающего инженером по технике безопасности в совхозе, маму, Антонину Елисеевну, доярку-орденоносца, брата Романа – шофера автохозяйства, а еще школьницу, младшую сестру Людмилу. Да и просто хочется вздохнуть здоровым, насыщенным разнотравьем алтайским воздухом. Дома его еще не ждут. Хочется приехать неожиданно. И какова будет их радость, когда женщины, сгонявшие коров в стадо, прокричат на все село: «Тонька! Хватит спать, сына-красавца встречай!» Как в домах отодвинутся шторки и потенциальные невесты, протирая кулаками сонные глаза, будут рассматривать его. А вечером, накрашенные, надушенные и распрекрасные, будут ждать, когда он, Леня Кузоватый, выйдет на улицу покорять их уже покоренные сердца…
Военные патрули, понимая, что бороться с уже практически гражданским человеком бессмысленно, обходили это чудо природы стороной, чтобы, в первую очередь, не трепать себе нервы.
– Эй, морячок, – раздался сзади женский голос, – помоги донести…
Он обернулся. Перед ним стояла маленькая, не первой молодости и свежести женщина, заваленная коробками, сумками и еще какими-то баулами.
– Чего вытаращился? Бери – и понесли.
Леонид хмыкнул, но взял столько, что ноги в коленях сами собой подкосились.
– Куда нести-то? – прохрипел он.
– У тебя деньги на такси есть? – задала женщина встречный вопрос.
– Есть.
– Тогда неси вон туда, где рыжая машина стоит.
Насилу передвигая ногами, он попер непомерно тяжелую поклажу.
Таксист, видя своего клиента, весело открыл багажник.
– С новосельем или как? – засмеялся он.
– Или как… – зло откликнулась женщина. – Чего встал? – повернулась она к Лене. – Садись, поехали.
Ее нисколько не интересовало, откуда в этом городе моряк, живет ли он здесь или куда-то едет… И вообще, кто он такой.
Кузоватый с трудом втиснулся на заднее сиденье, заваленное коробками.
– Слободка. Ближе к речке. Там покажу.
Машина быстро помчала их, поднимая клубы пыли.
Когда они, наконец, добрались до места назначения, Леонид взглянул на часы. До отхода его поезда оставалось час сорок минут.
– Сейчас мы разгрузимся и поедем на вокзал, а то я опоздаю на поезд.
– Есть, командир! – улыбнулся таксист то ли тому, что не придется ехать пустым, то ли чему-то своему.
Дом стоял на отшибе. Было сразу видно, что тут хозяевами почти не пахло. А если в нем и жили, то не люди, а свиньи. Кривой стол на кухне был завален грязной посудой, пустыми бутылками и окурками. Полы, покрытые грязью, не водили дружбу и знакомство с водой и тряпкой, а огромная кровать никогда не заправлялась и не стиралась.
– Ну, все, я пошел, – Леонид направился к двери.
– Погоди. Я щас…
Хозяйка залезла в чулан и долго там гремела.
– Скоро ты? Я на поезд опаздываю.
– Не опоздаешь. Мы сейчас быстренько выпьем – и езжай куда хошь.
Наконец она вылезла из чулана вся в паутине, неся две бутылки. Одна была полная, с вином, в другой, наполовину пустой, плескалась мутная жидкость.
Женщина быстро сполоснула стаканы и разлила в них содержимое до самых краев.
– Тебе покрепче. В вагоне спать будешь как убитый, а я винчиком разговеюсь. Давай! – чокнулась она и залпом выпила.
Леонид не решался пить эту гадость.
– Чего стоим, тару задерживаем?
– А закусить чем?
– Тебе воды в кране мало? – хрипло засмеялась она. – Вперед! Я думала, моряки более активны. А тут… ребенок еще.
Леонид, не раздумывая, влил стакан в рот. Вкус того, что он только что выпил, был не понятен.
– Спасибо. Я пошел. Пятьдесят минут до отправления.
– Не лети ты. Это тебя такси ждет?
– Меня.
– До вокзала двадцать минут ехать. Успеешь еще и пива выпить. Давай перекурим и распрощаемся. Держи, – она протянула ему пачку «Полета».
– У меня лучше есть.
– Лучшие прибереги, пригодятся.
Они закурили. Вдруг глаза Леонида стали слипаться. Он потряс головой.
– Что, притомился, служивый? Сейчас коечку организую. Отдохнешь, а там…
Больше Леонид ничего не слышал и не видел.
– Ты моряка ждешь? – подошла женщина к такси. – Езжай. Он мне ребеночка решил сделать, – и она громко рассмеялась.
– С вами полчаса потерял. До чего люди несерьезные, – таксист хлопнул дверкой и быстро уехал.
Женщина вошла в дом. Уронив голову на грязный стол, Алексей спал беспробудным сном. Из его рта текла слюна.
– Свинья, – она со всей силы пнула его ногой, он что-то простонал.
С большим трудом она раздела его догола и проверила карманы. Деньги забрала, документы с одеждой сожгла, ботинки и другие металлические побрякушки закопала в дальнем углу огорода. А теперь требовалось забрать его вещи из камеры хранения.
Одевшись попроще, она не спеша направилась в сторону вокзала.
– Валя, ты это куда на ночь глядя? – поинтересовалась соседка.
– Мамкиного второго ухажера, который в Пензу потом уехал, помните? Так его сын, Мишка, приехал. Голь перекатная. Пьяный, лыка не вяжет… Представляете? Трупом на полу лежит. Пойду ему на утро пива куплю да пожрать что-нибудь. Ухажер помер два года назад, так сынок его в родителя пошел, все пропил и обо мне чего-то вспомнил. Своего горя хватает, а тут еще одно явилось. Пусть не думает, что я его кормить буду. Работать станет, как раб на плантации.
– А чё жгла-то?
– А как не жечь? Весь вшами покрыт. Всю одежду пришлось сжигать. И голову побрила, – соврала она.
«Надо точно этого козла побрить, чтоб все на правду сходило», – подумала она.
– А моряк где же?
«Вот стерва! И это заметила», – нервно задышала Валентина.
– Добрый парень, помог вещи дотащить с вокзала, а потом укатил на свой поезд.
– А-а-а… Ну иди, Валюша. Смеркаться начинает.
– Спасибо, тетя Нюра. Побежала я.
– Иди, иди, дочка, – перекрестила она ее. – До чего же непутевая девка уродилась, прости Господи.
Валентина, получив в камере хранения увесистую сумку, не стала больше рисковать и стараться незамеченной проскочить домой, не встретив по дороге очередную тетю Нюру.
Купив пару полиэтиленовых пакетов, воды, курицу и все то, что нужно пассажиру, ждущему своего поезда, она пошла в зал ожидания. Место выбрала поскромнее, в самом дальнем углу. Разложив еду, Валентина открыла сумку, чтобы достать полотенце, а заодно и посмотреть, что же там лежит. Ничего интересного не было. Даже позариться не на что.
– Теперь и это все надо спалить. Никаких улик оставлять нельзя.
Купив в аптечном киоске два флакона спирта, она пошла на перрон электричек.
Проехав две остановки, Валентина вышла и направилась в лесополосу. Выбрав неглубокий овражек, она распалила костер и приступила к уничтожению всего наличного.
Домой вернулась ночью. В сумке терлись одна о другую две бутылки пива, бутылка водки, вода и несъеденная курица.
В доме стояла тишина. Абсолютно голый Леонид лежал на грязном полу.
Влив ему в рот еще полстакана мутной жидкости, она достала ножницы, бритву и побрила наголо. Теперь на бравого моряка он нисколечко не походил. Собрав волосы в совок, она затопила печь и бросила их в огонь.
Утро выдалось хмурым. За окном хлестал холодный дождь с косым ветром. Капли через форточку попадали на Леонида. Он проснулся от жуткого холода и дрожал всем телом. Безумно трещала голова. Увидев на столе пиво, он дрожащими руками открыл его и не отрываясь выпил. Легче не стало. Встав и оглядевшись, он ничего знакомого не обнаружил. На кровати, укутавшись одеялом, спала незнакомая женщина. Он не задумываясь нырнул к ней, прижался и тут же уснул.
– Эй, дружок, ты либо делай что-нибудь, либо вставай, будем заниматься приборкой. Видишь, в какой грязи приходится жить.
– Ты кто? – поинтересовался Леонид.
– Миша, ты дурака только не включай.
– Я не включаю.
– У тебя от пьянки совсем крыша поехала? Вчера явился ко мне вшивый, грязный, пьяный… Пришлось тебя раздеть, одежду сжечь, побрить…
– Я не помню…
– Ты жил в Пензе. Отец твой был когда-то мамкиным ухажером. Жили два года здесь. Потом мамка захворала, а вы на поезд – и тю-тю… Поминай как звали. Тебе тогда было шесть лет. Ну а мне… чуточку больше. Помнишь?
– Нет, не помню.
– Здрасте, пожалуйста… «Не помню»… Мишка, ты меня пугаешь! Мама говорила, что отец твой, дядя Толя, по пьянке свалился с третьего этажа и разбился два года назад. Моя мамка тоже померла. Года еще не прошло. Тоже пила по-черному.
– А я-то как?..
– А что ты? Синячил от радости большого наследства. А потом квартирку проиграл и бомжевать начал. Тут, наверное, обо мне и вспомнил. Только понять не могу, как ты меня отыскал. Здесь без поводыря сама свой дом еле нахожу. Раз пришел, будем теперь жить вместе. Не выгоню же я тебя. Мужа у меня нет, детей тоже. «Бизнесом» занимаюсь. Там купила, здесь продала. Навар прокурила, пропила, про... Теперь мы вдвоем. Сегодня, видишь, дождь хлещет. Какой рынок? Сейчас мы с тобой немного разомнемся и наведем мало-мальский порядок в доме. Честное слово, хочется пожить немного, как люди живут. Иди ко мне, мой хороший. Ты такой сильный, я – сладкая, – засмеялась она.
Желание быстро переросло в бурную страсть.
– Миша, сколько в тебе силищи, я больше не могу. Давай полежим, отдохнем.
– Ой, – Леонид схватился за голову, – ой, как у меня болит голова! В ней будто что-то кипит. Сейчас треснет череп. Быстро намочи полотенце холодной водой. Я на корабле один раз очень сильно ударился о переборку во время шторма... Даже потерял сознание…
Валентина выбежала на кухню, намочила полотенце и налила в стакан мутную жидкость.
– На, Мишенька, выпей скорее. Это тебе поможет. А головочку твою я полотенечком сейчас замотаю. Поспи еще, миленький, немножечко. Это из тебя горячка белая выходит. Недели три-четыре так помучаешься – и пройдет все у тебя. Забудется все твое прошлое. И останется только настоящее и я...
Он спал, а она гладила его по обнаженной груди. Потом прикладывала губы к уху и что-то долго-долго шептала, снова гладила грудь и снова шептала. Затем встала и замешала крутое тесто. После заклинаний и кругов руками, что делала в доме, на пороге, у калитки и над Леонидом, Валентина поставила тесто в угол шкафа и, обессиленная, рухнула на кровать рядом с ним.
Так проходили дни. Голова Леонида болела все меньше и меньше, а память никак не хотела вспомнить прошлого. Он теперь отзывался на имя Миша. Все реже и реже Валентина давала ему пить мутную жидкость, после которой Михаилу и правда делалось хорошо.
С Валентиной они зажили ладно. Работа вдвоем давала свои положительные результаты. Они ездили за товаром, торговали на рынке, даже сделали хороший ремонт в доме. И главное, второй киоск поставили, продавщицу сто;ящую посадили. А зимой решили перестановку в доме сделать. Свободного времени стало больше, вот и занялись благоустройством своего жилища.
И Валентина похорошела. Расцвела. Курить бросила! В голове мысль стала рождаться: «А не завести ли ребеночка? И ничего, что пятнадцать лет разница… В хорошей семье все должно быть хорошо!»
Миша никогда ничем не обижал ее. Да и чего обижать – Валентина сама с него пылинки сдувала.
Шло время.
Лето перевалило далеко за половину. Сегодня уже было последнее воскресенье июля. Оставив жену дома готовить обед (а они уже два года как женаты), Михаил пошел проконтролировать, как идет их торговля.
Солнце жарило как умалишенное. Михаил снял майку и шел, обмахиваясь ею.
– Леня! Ты как здесь, братишка?! – раздалось сзади.
Михаил, понимая, что зовут не его, насвистывая, не торопясь шел своей дорогой.
– Ленька! Кузоватый! Оглох, что ли? – хлопнули его сзади по плечу. – С праздником, братан! Ты как здесь оказался? Ты же, если я не ошибаюсь, с Алтая… Что вылупился? Не узнал или прикидываешься? Что-то рановато ты память потерял. Генка я, Гавриленко, с минно-торпедной боевой части. Вместе вахтенными у трапа стояли. Я каждый раз тебя менял. Узнал?
– Извини, брат, но ты явно ошибся. Я Мишка Степаненко. И на флоте никогда не служил.
– Ты не болеешь случаем? По башке тебе не стучали? Может, вышибли все? А это у тебя что? – Геннадий ткнул пальцем Леониду в левое плечо, где был выколот силуэт корабля. – Теперь у меня посмотри. Похоже? Забыл, как нам боцман, Валька Хромов, его накалывал? А потом нас накрыл старпом. Тебе как награжденному медалью Нахимова объявили месяц без берега, а нас с Хромом посадили на гарнизонную гауптвахту. Вспомнил?
Леонид присел, обхватив голову руками. Снова нестерпимая боль пронзила весь его мозг.
– Леха, что с тобой? Плохо? Посиди здесь в тенечке, а я сбегаю, холодной водички куплю.
Через минуту ледяная вода полилась на его голову. Стало легче.
– Как ты, брат? Поехали в Приморский. Там все наши собираются.
– А по какому поводу?
– Тяжелый случай! Сегодня день Военно-морского флота! Водочка. Шашлыки. Девочки… Короче, полный набор. Ну, решай быстрее! Вон и такси стоит.
– Поехали, – махнул рукой Леонид. – Только ты впереди садись, а я сзади. Мне надо кое о чем покумекать.
– Как скажешь!
В машине Леня сосредоточенно думал. Мысли скакали, как шарики в физическом опыте. Всплывали обрывки из его службы. Потом все куда-то исчезало. Появлялась Валентина с мутной жидкостью. И снова корабль, но уже в штормующем море. И вдруг он четко увидел плачущую мать, а рядом с ней сгорбленного отца.
Михаил затряс головой. Что с ним? И как все произошло, что он именно здесь, а не дома…
– Леха, вылезай, приехали! – открыл заднюю дверь Генка. – Ребята, – обратился он к друзьям, – знакомьтесь. Это – Леха. Вместе служили на одном корабле. На рынке встретились. Даже не узнал меня. Он на полгода раньше дембельнулся.
– Может, зазнался? – засмеялся Сеня Федотов.
Все подходили, жали «краба» (руку), обнимали, знакомились.
До умопомрачения пахло шашлыком.
– А ты чё, без тельняшки, бескозырки?.. Как не родной.
– Кстати, мужики, Леха награжден медалью Нахимова. Чуть не погиб! Благодаря ему я сейчас стою перед вами.
– Молоток! Дай я тебя обниму, – Серега Чалый сгреб его в охапку.
– Ребята, не обращайте внимания. Сегодня я явно не готов. В следующий раз…
– Нормально все. Успокойся. Ну что, товарищи моряки, начнем наш праздник? – пробасил Сережа, которому было за сорок. По всей видимости, он был здесь старший. – Давайте выпьем за тех, кто в море, на вахте и гауптвахте. За то, чтоб число погружений равнялось числу всплытий.
Дружно выпили.
– И предупреждаю, пока трезвые: кто почувствует, что на пределе, пусть отойдет и проспится. В споры, приводящие к дракам или того хуже, не вступать ни между собой, ни с другими лицами. Карать буду строго! Вплоть до лишения праздновать сегодня и в следующем году. Считаю, что это не подлежит обсуждению! С праздником, ребята! С Днем Военно-морского флота! Ура!
В парке разнеслось мощное «Ура!», пугающее прохожих.
Леня сидел, прижавшись к дереву, и слушал, слушал, слушал. Он вместе со всеми пил, ел, целовался с девчонками, делал еще что-то… И постепенно перед ним, как из густого, вязкого тумана, стали появляться образы его далекой жизни. Вначале были размытые и нечетки, а потом становились все яснее и яснее.
В хорошем подпитии Леонид возвращался домой под утро. Буквально перед домом его обогнала черная «Волга», из которой вышла не совсем трезвая Валентина. Раньше ее услугами часто пользовалось местное и заезжее начальство, забирая на охоту, рыбалку и прочие увеселительные мероприятия. Но годы брали свое… А сегодня она опять понадобилась.
Ой! – искренне удивилась она. – Где был? А мы тебя всю ночь искали, – и она показала рукой на машину.
– Искали, говоришь? С ним, говоришь?
Леонид взял с дороги камень и ударил им по переднему стеклу. Раздался многоголосый звон.
– Что ты творишь, урод!
– Что ты сказал, работник поисковой команды? Сейчас я тебе буду кроить череп, – и он направился к кабине водителя.
Машина, быстро заурчав, дала задний ход.
– Миша, что с тобой?! – закричала Валентина. – Тебя посадят.
– Тебе меня жалко будет?
– Представь, что да!
– А теперь, потаскуха, расскажи мне, как я попал сюда? И как стал Мишкой Степаненко вместо Леонида Кузоватого? – он со всего маху ударил ее в лицо.
– Что с тобой, Миша? Опять с головой плохо стало? – зарыдала она, упав на колени.
По ее разбитой физиономии текла кровь, глаз мгновенно заплыл.
– Это у тебя не все в порядке с головой! Отвечай, сука, где моя форма, документы, награды?..
– Мишенька, пойдем домой. Ты выпил сегодня. Поспишь, а проснешься – и разберемся.
– Нет! Говори сейчас, ведьма, – и он ударил ее еще раз. – Не скажешь – убью!
– Мишенька, прости. Понравился ты мне сильно. И захотела я оставить себе. Бабка, умирая, научила многому. Вот я тебя и приворожила. А куда мне деваться в тридцать лет? Кто меня возьмет? А ты… Форму и документы я твои сожгла, а железки прикопала на краю огорода.
– Бери лопату и веди.
– Мишенька, давай все завтра… Утро вечера мудренее.
– Ты плохо слышишь, или я невнятно говорю?
Она молча поднялась и, сгорбившись, поплелась к сараю. Леонид неотступно шел за ней.
Взяв лопату, Валентина, разрывая о кусты новое платье, повела Леонида к дальнему краю огорода.
– Здесь, – прошептала она.
– Рой! Стоять не надо!
Она молча стала копать. Лопата звякнула обо что-то железное.
– Отойди!
Леонид встал на колени и начал медленно разгребать яму. Перед его глазами вначале появилась бляха от ремня, а затем медаль Нахимова. Он взял их аккуратно в руки, сдул пыль, стал протирать майкой и заплакал. Сзади послышался непонятный шум. Инстинктивно он откатился в сторону. И в это самое время острие лопаты со свистом ударило по яме. Лицо Валентины было искажено гримасой ненависти. Зубы ощерены.
– Ты вознамерилась убить меня? Ты, которая искалечила всю мою жизнь?! Нет, дорогуша, такому уже никогда не бывать!
Не контролируя себя от нахлынувшей злобы, он с силой вырвал лопату из ее рук и нанес сокрушительный удар по голове, отрубленная часть которой отлетела в сторону.
Отбросив орудие убийства, он бережно взял медаль, поцеловал ее и прицепил к майке. Зайдя в дом, Леонид взял деньги и пошел в сторону железнодорожной станции.
– Красотуля, – подозвал он буфетчицу, – дай мне бутылку водки и что-то закусить. Только самое вкусное.
– Не рано водку с утра жрать?
– Не боись, самое время.
– А деньги…
– Все есть, – и он высыпал на прилавок кучу бумажек. – Мало – еще достану.
– Ограбил, что ли, кого?
– Такими вещами не занимаюсь.
– Молодец! И не занимайся никогда. Гибельное дело. Муж мой за этот грабеж третий год лямку тянет.
Выпив, хорошо и вкусно закусив, Леонид направился к выходу.
– Парень, а сдачу?
– Сегодня сдачу не беру.
– Странный ты какой-то, – хмыкнула буфетчица.
Леня долго сидел на платформе на лавочке и курил. Потом встал и, пошатываясь, медленно побрел к пешеходному мосту через железнодорожные пути.
Дойдя до того места, где внизу висели провода для электричек, он снова перекурил, поцеловал профиль Нахимова и бросился вниз.


Перевозбуждение

Если даже на Солнце есть черные пятна, то и в каждом нашем деле обязательно присутствуют шероховатости. Рано или поздно они обязательно проявятся. Одни серьезно начинают мешать делу, другие так и остаются потенциально опасными. Даже в благом деле без этого никогда не обходится.
Сотрудники Николаевского военно-морского госпиталя решили съездить в Очаков на море, покупаться, позагорать, воздухом морским подышать и, наконец, просто развеяться. На природе и пьется сладко, и с аппетитом естся… А если погода испортится, то есть куда пойти. Место ведь историческое.
Короче, всегда найдется чем заняться.
И вот автобус, наполненный врачами, медицинскими сестрами и обслуживающим персоналом, исключая дежурную службу, медленно припарковался к стоянке. Все шумно, с сумками и непослушными детьми, вышли на улицу. На безоблачном небе светило яркое солнышко.
Спустившись к морю и найдя свободное место, все живо поставили вещи и стали проворно раздеваться, чтобы поскорее окунуться в так манящую морскую пучину.
Володя Замуйко, начальник медицинского склада, приехал с женой Надеждой и двумя детьми, семилетним Олегом и пятилетней Валентиной. Пока он раздевал детей, пока раздевался сам, все уже стояли в купальниках и плавках, готовые нырнуть в набегающие волны. Его глаза остановились на медицинской сестре терапевтического отделения, Вере Соловейко, и от увиденного он застыл на месте. Точнее, окаменел.
Той было лет за тридцать, но замужем она никогда не была. Именно это Владимира как-то нисколько и не волновало.
На ее далеко не дурном лице, на верхней губе, подчеркивая переизбыток мужского полового гормона, признак страсти и темперамента, красовались маленькие темные усики. Но эту картину Вова видел каждый день, привык и не обращал на подобное никакого внимания. Но когда он увидел ее ноги, густо покрытые темными волосами от бедер до стоп, стрелы Амура пронзили его сердце в нескольких местах, в глазах потемнело, а вся кровь мощным потоком хлынула в малый таз, сосредотачиваясь в пещеристых телах. О купании в таком состоянии можно было сразу забыть, и он как подкошенный стыдливо рухнул на песок. А чтобы было удобно, комфортно и ничего не раздражало, он выкопал в оном месте глубокую ямку и сразу лег.
Владимир пытался себя чем-то развлечь, думал о высоком, но… Верины ноги постоянно стояли перед его глазами. А мужское начало вело себя просто вызывающе. И он лежал, проклиная всё и вся.
– Вова, ты чего не купаешься? – спросила подбежавшая супруга, брызгая на него водой. – Вода – парное молоко!
– Надя, я полежу, погрею поясницу. Неудачно спрыгнул из автобуса – и сильно стрельнуло в спине, – проклиная себя и Веру, страдальчески ответил Владимир.
– Вот беда! Может, доехать до аптеки и взять обезболивающее? Все хорошо было – и на тебе, – сокрушенно сказала Надежда.
– Не надо, пройдет. Ты отдыхай. Вон наши в волейбол начинают играть. Пойди, присоединись к ним.
– Надя, что Володя не купается? Заболел? – подошла все та же Вера.
– Спину прострелило. Спрыгнул с подножки неудачно.
Владимир застонал сквозь сжатые зубы, увидев рядом с собой Соловейко.
– Надя, у меня анальгин в сумочке есть. Я сейчас принесу, – и она убежала.
– Надюша, ты брала что-нибудь крепенькое? – спросил Владимир. – Налей мне с полстакана, попустит.
– Не много? Опьянеешь быстро без закуски.
– А ты что-нибудь и закусить принеси.
– Не торопись. Сейчас все соберемся, а то так неудобно будет.
Жена пошла к своей сумке и прокричала:
 – Ребята, идите все сюда! Вова спину сорвал, подойти не может, давайте отметим наше сюда прибытие.
В это время к Владимиру подошла Вера, присела на корточки и протянула таблетку и стакан воды.
– Выпей, Вова, должно помочь.
Замуйко с трепетом коснулся ее ладони. И снова ток прошел сквозь его тело, глаза закрыла пелена, а кровь опять сконцентрировалась в определенном месте. Он сейчас всецело находился во власти этой женщины.
– Давай я помассирую тебе спину. Поможет, правда, – и она принялась гладить его по пояснице.
От таких ее действий тело Владимира сжалось в комок и стало дрожать.
– Чего ты дрожишь?
– У тебя руки холодные. Давай не будем пока это делать. Вон и наши сюда идут. Сейчас выпьем, все расслабится и встанет на место.
Что-что, а наш народ умеет организовываться. В мгновение ока вокруг Замуйко образовался круг, стелили полотенца, выкладывая на них водку и съестные запасы. Все дружелюбно и с сожалением похлопывали Владимира по спине, желая ему скорейшего выздоровления, а он грустно улыбался и тоже себе этого желал. Вова опять невольно посмотрел на Веру – и сильная боль пронзила его в районе паха. Непроизвольно снова вырвался стон.
– Бедняжка, – сказал невропатолог, – в понедельник ко мне, буду лечить. Разве в таком возрасте можно мучиться? На вот, выпей сразу целый стакан. Гарантирую, что отпустит.
Владимир залпом выпил вонючую жидкость, закусывая ее сочным помидором, который размазался по всему лицу.
– Вова, может, тебе помочь сесть? – порекомендовал рыжий анестезиолог.
– Не надо! – почти прокричал «больной». – Мне становится лучше.
– Как хочешь. Держи тогда хлеб и курочку. И закусывай хорошо. Не дай Бог опьянеешь.
– Давайте выпьем за наш организованный отдых, – поднял рюмку начмед, назначенный старшим этого мероприятия. – И пусть в нем есть некоторые нюансы, – он посмотрел на Замуйко, – это не должно омрачать нашего веселья. Теплого нам моря и ласкового солнышка!
Все дружно выпили сначала по одной, следом по другой, а потом и по третьей.
– Василий Васильевич, лето на исходе, а мы второй раз на море выезжаем. Несправедливо, – произнес дерматолог.
– Съездим еще, обещаю. Я, как вернемся, этот вопрос адресую начальнику госпиталя. Он принимает решение. Но думаю, против не будет. Я же тоже, как и вы, исполнитель. Голова у нас одна. Она и превращает мысли в реальность. Только Замуйко с собой брать не будем, – засмеялся он. – А теперь купаться! Родители не забывают, что у них дети, а за ними надо следить! Потом постукаем в мячик. У нас все должно быть в меру и силы остаться до вечера. А ты лежи, – погрозил он пальцем Владимиру. – Если помрешь, тут и прикопаем, – захохотал он над собственной шуткой.
– Василий Васильевич, грешно смеяться над больными людьми, – строго проговорила Надежда.
– Надя, прости. Это я так шучу. Не обращай на меня внимания.
– Ты как, Вова? – нагнулась супруга.
– Знаешь, и правда, немного попустило.
– Хорошо. Но ты только лежи, не вставай, а мы пойдем искупаемся. Не скучай! – и она, взяв за руки детей, весело побежала к морю.
Владимир чувствовал, что с каждой выпитой рюмкой напряжение ослабевает и уже можно вставать. Он аккуратно рукой поправил все и приподнялся, стряхнув песок с плавок. Еще немного сохранялись признаки «болезни», но с этим жить можно. Он облегченно вздохнул и пошел купаться. Жизнь возвращалась в прежнее русло. Но чтобы подобное не повторилось, он смотрел куда угодно, только не в сторону Веры.
– Володя, как спина? – перекрикивая купающихся, спросила жена.
– Лучше, отпустило уже. Только далекая боль осталась. А где Валя с Олегом?
– А вон, на бережочке, в песочке играют.
Ближе к вечеру, уставшие, но счастливые медицинские работники ехали домой.
Говорить не хотелось, многие даже дремали.
И только Владимира преследовала одна лишь доминанта – скорее приехать домой, уложить детей спать, а с женой заняться супружескими обязанностями. Длительно находясь в таком жутком перенапряжении, тупая, ноющая боль внизу живота давала о себе знать.
Вскоре наступила ночь и все то, что происходит между мужчиной и женщиной.
– Ты сегодня как необъезженный жеребец. Спина как будто и не болела, – прошептала жена, целуя его, откинувшись на кровати.
Владимир довольно улыбнулся, повернулся на бок и мгновенно уснул. Жить без потрясений скучна и даже однообразна. Без этого мир блекнет.



Природный катаклизм

За окном шел не просто дождь, а какой-то неописуемый, умопомрачительный ливень. Казалось, будто вся вода, скопившаяся в поднебесье, вдруг решила излить всю себя без остатка, именно здесь и именно сейчас. Потоки с крыши стремительно скатывались с реактивным воем. Из-за ниспадающей толщи воды на улице ничего не было видно. Периодически слышался душераздирающий стон и скрежет ломающихся деревьев.
Поликлиника была пустынна, что само по себе выглядело необычно и жутко. Так бывает лишь ночью либо при неожиданном, не запланированном и резком смене руководства. Тогда все в ужасе куда-то исчезают и, сгрудившись, безмолвно сидят, ожидая, что последует дальше. И лишь сквозной ветерок изредка нарушает эту зловещую тишину.
В кабинете, на дверях которого красовалась табличка «Хирург», висела скука и ленивый полумрак. Даже включать свет никому не хотелось. Лишь на столе врача, Круглова Леонида Михайловича, сорокалетнего закоренелого холостяка, горела настольная лампа. Он с важным видом листал книгу с умными изречениями великих людей. Его медицинская сестра, которая по своему долголетнему опыту вполне могла обойтись и без своего дипломированного начальника, придвинувшись к окну, что-то вязала. Она занималась этим постоянно, лишь только выпадала свободная минутка. Огромная семья требовала больших денег, а их катастрофически не хватало. Все ее дети и внуки ходили в связанных ее руками носках, свитерах и еще каких-то штучках, о названии которых Леонид не знал.
– Глаша, – Круглов откинулся на стуле и с хрустом потянулся, – кто тебя так назвал? Глаша… Глафира… Вот если бы меня звали, к примеру, Афанасием или Лукой, я бы давно повесился.
Глафира молча взглянула на доктора.
– Представь, – продолжал он, больше обращаясь к себе, нежели к медицинской сестре, – я знакомлюсь с писаной красавицей. А она мне заявляет, что ее зовут, скажем, Фрося…
– Сорок лет, а все бобылем ходишь без Фрось и Глаш. Бабы на рынке давно бы гудели, если б хоть к одной ходил. А так все больше про водку говорят да про пиво, что пьешь ведрами. Ишь, имя мое ему не нравится... А моему мужу даже наоборот. Между прочим, в переводе с греческого имя Глафира означает – красивая, изящная или же утонченная. Темный ты человек, Круглов. Умные изречения читаешь, а не знаешь, что любимый человек – это тот, кто будет с тобой рядом и в радости, и в горе. И не откажется никогда, даже если от тебя отвернется весь мир. А как его звать-величать, не имеет никакого значения.
– Сама придумала или кто подсказал? Женщины, между прочим, сами ко мне приходят, ясно? Шататься по ним мне не с руки.
– Ой!.. Женщины… – Глафира дернула подбородком. – Верка Давыдова пару раз переночевала – вот и все женщины. Что-то им явно в тебе не хватает. Кому нужна старая развалина?
– Возраст, Глафира Яковлевна, всего лишь цифра. Она-то как раз не определяет ни ум человека, ни его взгляды на жизнь. Все это приобретается опытом прожитых лет и пережитых обстоятельств в этой жизни.
– Для женщины твои обстоятельства до одного места. Ее интересуют в мужике два момента: деньги и активность жеребца. А про любовь на ухо – это в своей умной книжке читай.
– Дуры вы все…
– Не дурнее вас. Зачем человек живет? Чтобы свои корни по земле пустить. Но для этого сперва из всей шушеры, что тебя окружает, требуется найти родную душу, чтоб потом беречь ее, дорожить, лелеять и не отпускать. Вот у меня Слава…
В это время распахнулась дверь и без стука ввалился совершенно мокрый мужчина. Вокруг него сразу стала образовываться лужа, с каждой секундой становясь все больше и больше. Вскоре ручейки потекли под стол доктора.
– Кто ты, Божий человек? – Круглов был явно недоволен этим посещением, и чтобы не промочить туфли, которые давно требовали ремонта, высоко поднял ноги. – Каким ветром, точнее, потоком, тебя занесло сюда к нам? Вы правильно прочитали табличку на дверях кабинета?
– Правильно! – зло сказал вошедший. – Мне именно сюда.
– И на что вы жалуетесь?
– На здоровье.
– Если больной предъявляет жалобы на здоровье, ему точно не нужен хирург, а совершенно другой врач, который занимается головой. Обычно здесь жалуются на болезнь.
– Конечно, я оговорился, доктор. Естественно, на болезнь.
– И что за недуги привели вас ко мне в такую непогоду?
– У меня потянуло мышцу на левом плече. Руку поднять не могу. И в лопатку стреляет.
– Вовремя обратились. Проблем с алкоголем не испытываете?
– От алкоголя проблем не бывает. А вот радость присутствует.
– Толково, не правда ли, Глаша? Это не больной, а кладезь векового опыта и ума. В нем живет мудрость народа. Как вас зовут, болезный?
– Трофим.
– Какая прелесть! Глафира, Трофим…
– Я не понял.
– Не обращайте внимания. Это отголоски нашего разговора с сестрой. Я вам, Трофим, садиться не предлагаю. Вы скоро и без этого затопите весь наш кабинет. Лучше послушайте, что пишут умные люди о здоровье. Я сейчас этот раздел прорабатываю. Вот, например, что говорит по этому поводу Николай Гаврилович Чернышевский: «Здоровье никогда не может потерять своей цены в глазах человека, потому что и в довольстве, и в роскоши плохо жить без здоровья» Как? Прямо в точку! Вот еще: «Цена здоровья ощущается после болезни». Это уже Денис Иванович Фонвизин. Каково, брат? А Ромен Роллан как написал? «Первая обязанность того, кто хочет быть здоровым, – очистить вокруг себя воздух». Даже тогда предвидели, чем будет дышать человечество в будущем.
– Зачем мне нужны ваши великие люди? Я мерзнуть начинаю. Не хватает мне простыть здесь у вас в больнице.
– Подожди. Еще одно – и все. «Не жалуйся на боль – вот лучшее лекарство». Прямо про тебя сказано, а это почти тысячу лет назад изрек великий Омар Хайям. Ты понял что-нибудь? Я тебя к искусству хочу притянуть, а ты мне про то, как мерзнешь, – огорченно произнес хирург, – Неправильно это все. Ведь искусство сопровождает нас по жизни от искусственного оплодотворения, искусственного вскармливания до искусственного дыхания… Раздевайтесь! У нас от вашего пребывания в кабинете образовалось искусственное озеро. Назовем его «озеро Надежды». Не против? Все в жизни должно иметь свое название.
Круглов ощупал ледяные плечо и спину больного.
– Абсолютно ничего нет страшного. Вовсе не обязательно было приходить сегодня в такой дождь. У вас банальный миозит. Видно, продуло где-то сильно. Глафира Архиповна, сделайте нашему страдальцу спазмалгон и но-шпу. Это все самое сильное, что у нас есть. А еще в аптеке купите согревающую мазь с пчелиным или змеиным ядом и хорошенько натритесь на ночь. А чтобы окончательно не разболеться и не схватить воспаление легких, рекомендую как можно быстрее выпить стакан перцовки.
– Дело, доктор, говорите. Она у меня как раз в машине лежит. По пути к вам купил. Как знал, что посоветуете.
– Вы приехали на машине? – удивленно и в то же время радостно спросил Круглов.
– А на чем же еще… В такую погоду… И то промок. Представляю, как остальные…
– Остальных сегодня, слава Богу, и нет. Такое положение дел в корне все меняет. Вы меня до дома подбросите? А то и у меня нос стало закладывать и ногу ломит. Даже что-то морозить начинает. Перцовка мне тоже явно не помешает.
– Чего не подвезти хорошего человека. А вы мне больничный даете?
– Конечно. На семь дней. Пока я переодеваюсь, вы оставьте свои данные Глафире Архиповне и идите подгоняйте машину как можно ближе к выходу, а завтра заедете за мной домой в половине восьмого, я вас еще раз осмотрю и добавлю кое-какое лечение, а заодно запишу в карточку.
– Я не могу подъехать к выходу. Там же запрещающие знаки.
– Кто сейчас видит эти знаки? Кому они нужны? Вперед! А я за вами через пять минут. И перцовку открывайте. Сразу лечиться начнем. Стаканы есть или взять?
– Этого добра…
– Не продолжайте. Я прикрываю ваши тылы, – Круглов довольно засмеялся. – Глаша, пойду я. Другого такого идиота больше не будет. Уверяю. Санитарку позови. Пусть здесь все хорошо уберет. Если кто из начальства... скажешь, что забыл газовую плиту с борщом выключить и убежал домой. Не мне тебя учить. И запомни, Глафира: настоящего мужчину украшает порядочность, смелость, решительность, твердость характера, завышенное самомнение и острота ума. Все это во мне присутствует с избытком.
– Иди уже, настоящий мужчина.
– До свидания, Глафира, – и он тихо закрыл дверь.
– Балабол, – прошептала она, вызвала санитарку и продолжила свое бесконечное вязание.
Природный катаклизм все расставил на свои места: одни поехали лечиться, другая осталась вязать. Каждый нашел занятие по душе. И лишь природа неистово бушевала.
Жизнь и в плохую погоду продолжает бить ключом.


Одно за другим

В нашей грешной жизни все и всегда случается вдруг, нежданно-негаданно, как снег на голову, как гром среди ясного неба, как обухом по голове, как серпом… Короче, внезапно и даже неожиданно.
К примеру, зима к нам всегда приходит очень внезапно. Выпал снег – и все встало: трамваи, троллейбусы, машины… Пешеходы, увязая по пояс в снегу, гуськом бредут на работу, волокут детей в детские сады… И только школьники не спешат в храм знаний. Снег выпал!
Почему все и всегда так? Да потому, что снегоуборочная техника не подготовлена, не отремонтирована. За долгое лето все про всё забывали. А кто не забыл – понадеялся на природный авось. И в результате никто не виноват. К природе же никакие санкции не применишь? С нее взятки гладки.
И такое у нас происходит и зимой, и летом, и весной, и осенью, и днем, и ночью, и во дворе, и за углом, и где угодно, и когда угодно.
У кумовьев Степана и Павла волосы встали дыбом, когда их дети решили пожениться и пришли к ним за благословением.
Конечно, такое мероприятие до чрезвычайности очень даже хорошее и нужное. Все это понимают и одобряют. Но не во время же жатвы, когда все село в поле! Когда время диктует свои условия и каждый человек у директора совхоза на счету, когда рук не хватает и приходится звать на подмогу и малого и старого. Вот поэтому деревенские свадьбы в большинстве своем играются после уборки урожая. И гуляет на них все село, от малого до старого, не просыхая три дня. А выпивают и съедают за это время столько, сколько выпивают и съедают все жители Фарерских островов за год. Зато потом дети рождаются летом, когда и солнце, и овощи с фруктами… И все свеженькое, с собственного огорода… Как тут не быть всем здоровенькими: и мамочкам, и их ребеночкам?
Оказалось, что все у их детей давно налажено и отработано. И беременность в том числе. И даже срок рождения малыша известен – через полтора-два месяца… Нет только штампа в паспорте да свидетельства о браке. Ну и совести, хотя об этом говорить было уже поздно. И главное, что никто не обращал внимания на небольшой Катькин живот. Поправилась – и все… А тут на тебе… И тянуть уже нельзя.
Не принято такое в деревне, чтоб девка в подоле ребенка приносила. Засмеют. И родителям позор, и молодой матери тоже. И без свадьбы никак нельзя. Как это? Пойти в сельсовет и расписаться?.. В нормальных семьях так не делается. Стол нужен, гости нужны… И чтоб «Горько!» До хрипоты... И похмелье с утра… И курочки на третий день…
Степан с Павлом прекрасно понимали, что директор совхоза пошлет их далеко и с их затеей, и с их свадьбой. Они бы и сами так поступили с каждым, кто бы эдакое удумал в такое время.
И как всегда перед ними встали два извечных вопроса человечества: «Как быть?» и «Что делать?». Наверное, «Что делать?» стоял мощнее и был повесомее.
Время, время, время…
Нельзя тянуть, вот в чем дело-то!? Вдруг родит раньше этого времени…
И так они сильно переживали по этому поводу, что Бог услышал их молитвы, пустив на земли хозяйства дождь. Проливной дождь.
На второй день ненастья, а для них это были самые счастливые дни, кумовья пошли в контору. Директор, мужчина крупный, деловой, с жестким и волевым характером, по-деловому справедливый, сидел за столом с главным агрономом и пил пиво.
– Разрешите, Николай Михайлович.
Директор исподлобья взглянул на них:
– И что, друзья мои, привело вас в этот скромный кабинет, в скорбный для совхоза час? Аль еще какое лихо, кроме дождя, обрушилось на наши головы? Знаю, что вам это все глубоко по барабану и вы живете по принципу: «Всем горе, а нам свадьба». Так, Степан?
Директор неизменно был в курсе всех событий, происходящих в селе. И кто-то же все это ему докладывает!
Кумовья, прижавшись плечом к плечу, мужественно стояли перед ним, бесстрашно глядя тому в глаза.
Директор засмеялся.
– Ты взгляни на них, Иван Тимофеевич, – обратился он к безучастно сидящему агроному. – Это как минимум 26 Бакинских комиссаров. Они пришли умереть здесь лютой смертью, но не сдаться. Ну, хоть скажите нам что-нибудь. Не стойте как истуканы. Мы с агрономом тут третий час пиво пьем и что сейчас в мире творится, не знаем.
– Стабильности нет, – выдохнул Павел.
Директор басовито расхохотался.
– Видишь, Иван Тимофеевич, – толкнул он локтем агронома, – как политически подкованы у нас люди! – и его тело опять затряслось от душившего хохота. – Люблю толковых и веселых людей. А что скажешь ты, Степа?
– А что сказать, Николай Михайлович? Одному бы оторвать, а другой законопатить … И дождя бы не было.
– Трезвая мысль. Но запоздалая. Наверное, ты это все плетешь, чтобы меня разжалобить? – директор закурил. – Значит, так, передовики производства. Сегодня утром мы с агрономом объехали поля. Залито конкретно. По дороге дважды буксовали, а заехать на поле – и говорить нечего. Минимум дней пять… все должно просохнуть. И то если дождь прекратится сегодня. А сегодня среда? Так что в пятницу играйте свадьбу. Управитесь?
– Конечно, Николай Михайлович, – повеселели кумовья.
– Нам с Тимофеевичем место за столом найдется?
– Обижаете, Николай Михайлович, конечно. Будете почетными гостями.
– Лады! Идите с Богом! И не мешайте нам больше с Тимофеевичем горевать, – директор разлил по кружкам пиво.
Ему, как и всякому человеку, тоже хотелось расслабиться. Во время жатвы толком и поспать не доводится. А тут сама погода благоприятствовала.
– Николай Михайлович, – Павел всегда был лидером в этой двойке, – а можно утречком в пятницу попросить у вас грузовичок?
– Зачем?
– Съездить в Алексеевку.
– Зачем?
– Водки привезти, – в селе самогон именовали ласково водкой.
– У нас что, ее здесь не хватает?
– Нам много нужно.
– Ну, если много, то возьмите. Завгару я скажу, – и он что-то записал в блокноте.
– Спасибо, – кумовья попятились к двери.
– Паша, – окликнул директор. – Если мне не изменяет память, ты на флоте служил?
– Так точно! Электрик слабого тока, боевая часть пять, эскадренный миноносец «Благородный»!
– Знаю, что на флоте не верят ни в Бога, ни в черта. Так?
– Так точно!
– Значит, ты, Степа, поворожил на дождь?
– Что вы, Николай Михайлович, – ответил за кума Павел. – Мы не по этой части.
– Знаю я все ваши части, – хмыкнул директор.
– Это у Васьки Хромого теща на такие дела мастак. А мы?.. – Павел пожал плечами. – Мы – нет.
– Ты им веришь, Иван Тимофеевич? – обратился директор к агроному, снова закуривая.
– Отпустил бы ты их уже, Николай Михайлович. Пусть идут. У них сейчас каждая минута на счету. А без колдовства здесь точно не обошлось. Посмотри, какие у Степана чернющие глаза... И дочь у него… Попробуй потом пристрой ее с дитем кому-нибудь…
– Иван Тимофеевич... – загнусавил Степан.
– Вы еще здесь? – директор приподнялся, с хрустом потянулся. – Сейчас передумаю…
Не успело эхо отбить фразу от стены, как в кабинете уже никого не было.
И словно по взмаху волшебной палочки работа в селе мгновенно закипела, будто все только того и ждали. Каждый знал, что именно в этой суматохе он должен, и, главное, обязан, сделать.
Застучали топоры с молотками, сколачивая столы со скамейками под натягивающимся тентом. Мыли в проточной воде посуду, хранившуюся в мешках для этих целей в совхозном подвале. Директор прислал коровью и свиную туши. Били и свой скот с птицей. К утру бригада старушек перечистила два мешка рыбы...
В каждом доме резали, чистили, варили, жарили, пекли… И делали еще много чего, что вскорости съестся, выпьется и забудется. Готовую пищу сносили в подвалы, чтоб, не дай Господь, не испортилась.
Тут и погода стала налаживаться. Дождь потихонечку начал стихать, а в четверг после обеда и вовсе перестал. На небе засияло умытое солнышко.
В пятницу, еще на дворе было темно, Степан и Павел были уже в Алексеевке, у Степановой тещи, на всю округу знаменитой мастерице варить самогон.
– Шо, мама, изделие готово? – сразу спросил Степан, еще не успев переступить порог.
– Да как, зятек, не готово? Со вчерашнего вечера вас дожидается. Я и пробу сняла. Пьешь – и пить хочется. Чистый мед! И я собралась уже. Меня-то с собой возьмешь?
– И сколько наварила? – на пустые вопросы Степан не отвечал.
– Аккурат четыре бидона. Под завязочку. Подумала, что сто литров может и не хватить. Так я… Меня, спрашиваю, возьмешь?
– Да как не взять вас, тетя Груня? Без вас мы бы пропали…
– Ой! Ктось там? Не ты ли, Пашка? Я впотьмах тебя и не приметила…
– Я, тетя Груня, кто ж еще. Теперь мы совсем породнились. Куда иголка, туда и нитка.
– Это так. Что правда, то правда.
– Говоришь, мед?.. – Степан открывал каждый бидон, нюхал, макал и облизывал палец.
– И чаво нюхать? Чаво? Прямо как одеколон выбираешь. Налей, попробуй… А потом нюхать будешь, – теща обиженно поджала сухие губы.
– Паш, и правда, надо снять пробу...
– Разве что по стаканчику. Спешить надо. Вон и солнце встает. Дорога, сам видел, какая. Сюда час добирались. И назад не меньше. А помыться, побриться, переодеться… Некогда лясы разводить. Грузимся – и поехали.
– Что верно, то верно.
– Степан, вон бутылка на столе, это то, что в бидон не влезло, – прошамкала теща.
– Мамаша, быстро в кузов, а мы тут мигом.
Одним махом выпив по граненому стакану водки и одобрительно крякнув, друзья проворно побросали сорокалитровые бидоны в кузов и двинулись в обратный путь. Времени на закуску и тосты не было. Павел, схватив со стола кусок черствого хлеба, понюхал его, сунул в карман куртки и прыгнул в кабину.
Все шло как нельзя кстати. И дождь, и солнце, и управились вовремя, и через пяток километров дом… В сказке изъяны бывают. А тут все без сучка и задоринки. Обогнув кукурузное поле, они выехали на прямую дорогу к селу, когда увидели двигающийся им навстречу милицейский УАЗик.
– Опочки, – простонал Степан, – влипли! Делать что будем?
Ситуация действительно была аховая. Во время жатвы милиция лютовала. Ни одна машина не имела права выезжать не по назначению. Считалось это чуть ли не уголовным преступлением. А все сельскохозяйственные работники должны быть на рабочих местах, а не разъезжать по личным делам, да еще и в нетрезвом состоянии.
– Степа, ты о Суворове что-нибудь слышал? Или в школе учебник истории скурил от корки до корки? – Павел зубами сдавил до хруста фильтр сигареты.
– А при чем здесь наш бригадир? Бумаги то у нас все равно никакой нет. Так что… Интересно, водку заберут или выльют?
– Балда ты, Степа. Суворов – полководец такой был. Между прочим, очень даже знаменитый. И у нас в селе тоже. Понял? Так вот он говорил: «Только вперед!» Понял? Что ползешь, как беременная черепаха? Добавь газку! Понимаешь меня? – было видно, как он тоже нервничает.
Милицейский УАЗик остановился. Из него в предвкушении наживы вылезли два милиционера. Один поднял руку.
Кумовья остановились и тоже вылезли из машины.
– Степка, чаво встали? Колесо пробили, аль ишо чё? – проскрипела теща из кузова.
– На сук напоролись! Сиди уже, не дергайся.
– Да как вы умудрились в кабине глаз себе выбить? И чем? Вокруг ни дерева, ни кусточка… Кто выбил-то из вас?
– Ты можешь посидеть три минуты тихо?!.
Подошли милиционеры. Один, утопая сапогами в грязи, обошел машину. Поднял брезент.
– Кто такие? Откуда? Что везем?
«Вот оно, – в животе Степана тревожно забулькало и жутко захотелось в туалет. – Теперь посадят! Факт!» – он сунул сигарету в рот. Спички в трясущихся руках непрестанно ломались.
– А что, сынок, на свадьбу можно везти? Да так много. Водку, конечно! – прошамкала теща. – Без нее никак нельзя. Свадьба! Сам должен понимать. Не ситро же на ней пить! Так?
– Э-э-э-э!.. – Степан схватился за голову руками, сделал шаг назад и, поскользнувшись, рухнул в придорожную грязь.
– Чего это с ним? – поинтересовался милиционер, кивнув в сторону упавшего Степана.
– Сказал, что на сук напоролся, – охотно начала объяснять теща. –  Глаз, что ли, выбил, не говорит. Чудные какие-то, ей Богу! И главное – ни кустика, ни деревца…
– Говоришь, бабушка, на сук напоролся?.. Бывает… Борт опусти, – обратился сержант к Павлу.
Павел понуро исполнил приказание. Сержант прыгнул в кузов.
– Ого! – искренне удивился милиционер. – Четыре бидона!
– Боюсь, как бы мало не было, – теще явно нравился разговорчивый милиционер.
– Олег! – крикнул он второму милиционеру. – Сто шестьдесят литров! Представляешь?! Давай заберем! Год можно будет в магазин не заглядывать. Вы откуда, граждане? И второй, более нескромный вопрос: куда путь держите? Ответы на поставленные вопросы приравниваются к явке с повинной, – старшина снова повернулся к Павлу.
– У-у-у-у!.. – подал голос ползающий в грязи Степан.
– Он у вас блаженный? Гляди, как извозился, родимый. Видимо, в образ свиньи входит. С природой сливается.
– Видимо. Инвалид детства. Он еще на Луну воет и кровь из жертв пьет в летаргическом сне.
– Спаси и сохрани! – перекрестилась теща. – Пашк, ты о ком такие страхи рассказываешь?
– Не переживай, тетя Груня, то в Америке. У нас такого не бывает.
– А-а-а… Степан где? Чой-то не видать его.
– Медитирует он… В Нирвану уйти хочет.
– Чаво-о-о? Свадьба на носу, а он уже соплей умывается? Я щас слезу, такую ему Нирвану дам, мало не покажется.
– Мамаша, минуточку. Давайте вначале разберемся, а уж потом делайте, что хотите. Откуда такие вы все разные?
– С Песчаного, – настроение Павла тоже принялось падать.
Хотелось и ему слиться с природой. Ну, хотя бы с желудем. И тогда этот боров Степан его тут же сожрет.
– Так это у вас свадьба?! – радостно воскликнул старшина.
– У нас.
– На инструктаже предупреждали: сегодня ваших не трогать. А чего сейчас, а не позже?
– Обстоятельства…
– Ясненько…
– Тогда вперед! И молодым счастья! Олег, поехали. Это с Песчаного. Они сегодня свадьбу гуляют.
– Сынок, – теще не терпелось угостить хорошего человека, – ты бы с другом попробовал моей водочки. Потом всю жизнь за ней ко мне приходить будешь.
– Да мы вроде как сегодня на службе. Разве что по грамулечке. Олег, забирайся сюда. А из чего же пить будем?
– Так баночка в кабине есть, – мгновенно засуетился Павел. – Водка и правда мировая.
– Вы что, уже пили? – взглянул сержант на Павла с хитринкой.
– Никак нет. Но дух уж больно хорош!
– Если дух?.. – старшина вытер с усов набежавшую слюну. – Неси свою банку?
Он аккуратно открыл бидон, ласково посмотрел на слегка синеватую жидкость и глубоко вдохнул, закатив к небу глаза. Тетка Груня умиленно глядело на него. Кто-кто, а она понимала натуру пития. И потому как пьет человек, она могла доподлинно все о нем рассказать.
Аккуратно держа пол-литровую баночку двумя пальцами, старшина осторожненько и с любовью погрузил ее в жидкость и так же бережно вынул из бидона, несколько раз обтер дно о его края. Жидкость заискрилась в лучах утреннего солнца. Он как святыню поднес банку к губам и не торопясь выпил. Смачно крякнув, глубоко вдохнул запах рукава форменной рубашки.
– Так вы и есть та самая легендарная тетя Груня из Алексеевки?
– Да! Это я! – зарделась старушка. – Понравилось мое изделие?
– Нет слов! – он снова зачерпнул банку и передал ее напарнику. – Теперь мы вас будем крышевать! Не возражаете?
– Не уразумела тебя сынок. Старая… Новых слов не понимаю.
– Теперь вас никто трогать не будет. И обижать тоже. А если… Скажите, что ваши друзья ныне – Петр Василек и Олег Проханов. Поняли? А мы к вам в гости заезжать будем. Хорошо?
– Милости прошу. Хорошим людям всегда рады!
Павел, льстиво улыбаясь, держал хлеб в руке:
– Извините, но закуску мы не предусмотрели.
– Ничего, – прохрипел второй милиционер, отдавая банку и тоже втягивая пыль рубашки. – Мы не гулять сюда приехали, а работать. Пусть молодые живут счастливо! Поехали, Петро. И им надо спешить, и нам еще столько дел сделать!..
– Сынки, вы вечерком к нам на веселье загляните. Если не выпьете, то хотя бы покушаете, – напутствовала стражей порядка тетя Груня.
– Спасибо. Появится возможность, непременно заскочим.
Дыхнув на всех ядовитыми парами бензина, милиционеры продолжили свой прерванный путь.
– Вставай, Маугли, расселся здесь, – Павел подошел к продолжающему сидеть в грязи Степану. – Ты здесь жить собрался? Гнездо свил? Жаль, зеркала нет, полюбовался бы на себя, – и он прыснул от смеха. – Машину я поведу. В таком виде тебе в кабине делать нечего. Забирайся в кузов или пешком иди. И давай быстрее! Времени абсолютно нет. Через три с половиной часа регистрация!
Но все всё успели.
Потихонечку.
Одно за другим, одно за другим…
И нигде не опоздали.
Всё везде вовремя.
И свадьбу справили, и ряжеными погуляли, и куриной лапшой завершили.
А потом всем скопом урожай убрали. Да какой урожай! Директор Героя получил. И медалей с орденами не счесть было. И всем премии! И всем подарки!
Через два месяца молодые родили двойню. Два мальчика. Одного, что общительнее был, назвали Павлом, а молчуна Степаном. Как и дедов.
Дай им всем Бог здоровья и счастья на долгие годы!


Печальная история

Ну почему у нас все всегда именно так?!
Мало мы берем хорошего из прошлого. А вот плохое само собой липнет к нашему телу, про душу я вообще молчу. И ходим мы со всем этим как прокаженные, принимая струпы за родимые пятна.
Теперь даже умереть страшно. Жить, оказывается, куда дешевле!
Почему так? Да просто оскотинились мы все! Больницы сокращают, аптеки строят… В водке – захлебнуться можно! Что в рот ни возьмешь – все отрава. А денег у простого смертного нет. И милосердия ни у кого нет, даже у пособников смерти. Люди в белых халатах с легкостью продали душу дьяволу за тридцать сребреников. Полагаю, что Бог с ними разберется. А если нет – будет обидно! Причем – всем! Прыщ выдавить – и то тянут из кошелька последний рубль!
Заболела бабушка. Может, от старости, может, от жизни… Что не съест – рвет ее алой кровью. Язва старая открылась или новая от «калорийной» пищи образовалась. Разбираться надо.
Кто сейчас такое будет делать?
Нет таких в нашей теперешней жизни.
В селе лишь медсестра без лекарств. Правда, иногда, по настроению, и улыбнуться может. А вот добрых слов при рождении для нее не нашлось. Так и ходит со складкой между бровей, ядом дыша.
Ей бы скот на бойне бить, а она в благородных числится…
– У меня транспорта нет! – категорично заявила она. – Ищите машину.
И помочь бедной старушке некому. Сыны лет уж десять как самогоном отравились…
Но мир не без добрых людей. Сосед, Филиппович, посадил ее в свой старенький «Запорожец» и повез в районную больницу, что в двадцати километрах от села.
Хирург брезгливо пощупал живот.
– Оперировать надо, – произнес он и огласил баснословную сумму, от которой даже Филиппович матюгнулся.
– Сынок, где же я возьму такие деньги? У меня пенсия минимальная. Зато дояркой в совхозе полвека проработала. И орден есть!
– Тогда пусть полежит у нас. Может, и пройдет само собой, – заявило соседу будущее светило отечественной медицины.
Оно тщательно вымыло руки и ушло.
Бабушка провалялась пару дней без ласки, внимания и человеческого отношения да и отдала Богу душу.
Теперь уже делать нечего. Сельский совет сразу проявил гуманность. Гроб сколотили и под вечер отправили грузовую машину, чтобы забрать тело из морга. И денег дали, чтоб там помыли, причесали и приодели усопшую.
– Привезете – сразу в дом заносите. А утром разберемся, – скомандовал не совсем трезвый председатель сельского совета.
Поехали два закадычных друга, Михаил и Виктор.
Двадцать километров по нашим дорогам – не менее часа ехать, обратно час и там не меньше полутора часов. Но нет. Такое только в учебнике физики возможно. В жизни, оказывается, все иначе.
По трассе двигались быстро, но вот три километра по проселочной дороге, что аккурат посередине пути, – просто одна мука. Не ухабы, так ямы, заполненные грязью и водой. Машина чуть ли не на борт ложится. Два раза застревали.
Соверши здесь свой путь великий Гоголь, матом бы написал о дураках и дорогах, впав в беспамятство от такого сотрясения!
В морг приехали, когда город начал погружаться в непроглядную тьму.
Санитары, немного покочевряжившись, все ж за бутылку обрядили усопшую, положили в гроб, накрыли крышкой и помогли погрузить в кузов.
Дорога назад друзей не прельщала.
– Витек, без бутылки не поеду. Во-первых, вспомни, кого везем. Во-вторых – лесом! Не знаю, как тебе, а у меня мороз по коже бегает. То и дело в туалет гоняюсь. А потом…
– Какие разговоры, дружище? Сейчас по пути магазин будет. Там и возьмем. Я тоже неуютно себя чувствую. Малость жутковато! А как выедем из города, так и разговеемся.
– Прописные истины глаголешь, Витяня. Тогда в добрый путь! Помогай нам Господи! – и Михаил перекрестился.
Углубившись в лес, друзья, не спеша «раздавили» бутылку под плавленный сырок и уже в приподнятом настроении двинулись в сторону дома. Дорога быстро летела навстречу в свете горящих фар. И участок этой самой долбаной дороги проскочили без происшествий. Так, пошвыряло немного…
Вскоре подъехали к бабкиному дому.
– Давай быстро ее выгрузим да поедем ко мне. Еще по стаканчику тяпнем, – Михаил чувствовал себя уже героем.
Они быстро открыли кузов – и их глаза от увиденного провалились в череп. Пустой гроб лежал на боку, крышка валялась в другой стороне, а тела нигде не было.
– Е-е-е-е… – простонал Михаил и со всего маху сел на пятую точку, обхватив голову руками.
– Че екать-то? Гнал как бешеный… И вот – результат! Вставай! Поехали искать. Кроме как на проселочной, нигде потерять не могли… А то завтра нам председатель яйца откусит.
Михаил поднялся и с трудом полез в кабину.
– Не торопись уже. Спать сегодня явно не придется. И фарами покручивай. Я справа смотрю, ты слева. До ям и канав доехали благополучно.
– А теперь вылезаем, – скомандовал Виктор. – Ты по одной колее, я по другой.
Они медленно пошли по дороге.
– Я сказал по колее идти, а не рядом! – на весь лес завопил Виктор. – Вымазаться боишься? Отмоешься. Под ноги и по сторонам смотри. Слава Богу, что Луна взошла.
Так они брели километра два.
– Вить, по-моему, это она. Волосы торчат из воды.
– Где?
– Да вот…
Из глубокой ямы, с грязью и водой, и правда выглядывало что-то похожее на клочок волос.
– Пошарь рукой, она?..
– Я боюсь…
– Отойди, пока я тебе морду не расквасил. В благородство решил поиграть? Такие же аристократы бабку угробили и спят теперь сном праведника. Учиться надо было хорошо, Витенька! Теперь бы тоже спал.
Виктор запустил по локоть руки в жижу.
– Она, – утвердительно сказал он. – Я возьму под руки, а ты бери за ноги… И вытащим на обочину. Ты на машине подъедешь, в кузов ее погрузим.
Они нагнулись.
– Давай уже быстрее… Не век же здесь находиться, – зло выругался Виктор.
– Витек, у нее ноги хрустят и гнутся, – прошептал Михаил, и из его рта фонтаном наружу забила водка с кусочками расплавленного сырка.
– Хреново, если и тебя завтра придется везти в психушку. Уйди, я сам посмотрю.
Виктор опустил руки, погружая грудь в грязь, долго шарил ими по дну.
– Трактор, сука… Помнишь, что тебя пропустил на косогоре? Это он ей ноги перемолотил. Теперь нас либо посадят, либо вместе с ней прикопают…
У Михаила снова начался приступ рвоты.
– Короче. Вижу, толку от тебя как с козла… Иди за машиной. А я тут сам справлюсь.
Когда Михаил подъехал, на обочине лежал огромный бесформенный комок грязи.
– Сейчас ты, Миша, не Миша, а девственница Маша, лезешь в кузов, гроб сдвигаешь к кабине, а ее положим с краю. Потом немедля едем на речку и отмываем ее как следует, кладем в гроб, а его забиваем гвоздями. Понятно?
– У меня ни молотка, ни гвоздей…
– Значит, в гараж, милый, поедем. Там все и сделаем. А скажем, что забили в морге. Мол, разлагаться начала. В дом вносить не будем. На табуретках во дворе поставим. Пусть вода стекает. Ты понял меня? Грузимся и… пулей! Не вздумай больше блевать, а то я тебе точно харю начищу. Зачем я согласился ехать? А чтоб тещу свою не видеть? Теперь каждый день ее в гланды целовать стану.
Начало светать, когда их вызвал председатель сельского совета. Он явно был с большого похмелья.
– У меня к вам сразу несколько конкретных вопросов, – начал он, багровея, загибать пальцы. – Почему гроб забит и такой грязный? Почему он мокрый? Почему на улице стоит и под ним сыро? Почему…
– Сергеич, – по лицу Виктора забегали желваки. – Тогда у меня тоже несколько вопросов, – и он стал загибать пальцы: – Почему бабка померла? Почему за деньги лечат? Почему дождь по дороге пошел, все до нитки промокли? Почему она так быстро стала разлагаться и в морге ее заколотили? Где у нас найти такую власть, которая бы замостила пару километра дороги? Или денег опять нет? Тогда куда делись? Сынок машину на зарплату купил или из государственного кошелька хапнули? И желания нет ни у кого ничем заниматься, кроме... Хоть бы одна тварь из начальников там утонула! И красной ткани в сельсовете нет, чтоб гроб обить? Опять «в нищих и сирот» играть начинаете?
– Не кипятись, Виктор. Все сделаем. Про дождь я не знал. Правильно? А дорога – на границе с соседним районом стоит. Половина наша, половина их.
– Всю жизнь всегда и везде все делите... Свое бы кто сделал, а потом на других показывал пальцем.
– Все! Иди! Похороним, как положено. Михаил, то ли я тебя давно не видел, то ли ты сильно поседел?..
– Это он в блондина решил перекраситься, – хмыкнул удаляющийся Виктор.


Музыкальный дивертисмент

Кто-кто, а музыканты в этой жизни всегда оптимисты. Особенно духовики. Будь они трижды гражданские или четырежды военные.
Им все в радость.
И не важно, где играть, – впереди армейской колонны, на свадьбе, концерте или похоронах. Главное, что везде платят деньги. Одни – от избытка радости, другие – от невосполнимого горя. Последние же для музыкантов даже как-то ближе и роднее. Ибо горя на земле куда больше, чем радости и счастья.
Группа слегка подвыпивших музыкантов весело шла с очередных похорон. Что-то шумно обсуждая, они направлялись в приглянувшееся кафе, когда увидели спящую на кладке кирпича маленькую собачку.
– Тихо, мужики, – прошептал трубач, поднимая руку, и достал из футляра свой инструмент. – Всем замереть.
Подкравшись к ней на цыпочках, он вобрал в себя как можно больше воздуха, поднес трубу к пухлым губам и что было мочи выдул из нее в ухо бедному животному душераздирающий звук.
Собачка от такой неожиданности взлетела в воздух, подняв вверх взъерошенный хвост, и со свистом выпустила в лицо хозяину природы все содержимое своего кишечника. Трубач от такой неожиданности даже согнулся. Его лицо, грудь и руки были сплошь покрыты каловыми массами, из глаз катились слезы, а изо рта потоком текла слюна.
Веселые музыканты восприняли случившееся с восторгом. Дикий хохот потряс улицу. Редкие прохожие удивленно останавливались, а затем тоже закатывались истерическим смехом.
Видя, что помощи извне ждать неоткуда, трубач решил не прекращать незапланированное веселье. Его начало тошнить. Со страшным стоном и ревом из его утробы вырывались наружу полчаса назад съеденные котлеты и винегрет, печенье и конфеты, водка и компот.
Веселье набирало обороты. Многие смеяться уже не могли, а со слезами на глазах стояли и икали. Из окон и лоджий начали выглядывать жильцы домов. Некоторые выходили на улицу узнать, что произошло. А выяснив, принимались вместе со всеми покатываться со смеху. Вскоре весь квартал рокотал, как самолет перед взлетом. Ничего нет слаще и роднее нашему народу, чем боль и страдание ближнего.
Наконец какая-то старушка вынесла ведро воды и тряпку.
– Сынок, накось умойся. А то тебя скоро вывернет наизнанку. Ишь как разошелся, не остановить. А чего ты весь в говне-то? Али кто помои с балкона вылил? Вижу, что не шаромыжник какой-то. Порядочный человек. Это твой горн валяется? С репетиции, небось, идешь? – тихо ворковала старушка.
Новая волна мощного смеха потрясла микрорайон.
Трубач обреченно махнул рукой.
– Ну, хватит, хватит потешаться. С каждым такое может случиться. Я помню, во время войны наш разведчик вернулся от немцев с «языком», так столько в штаны наделал, что всю форму потом пришлось выбросить. А это друзья твои? – она махнула рукой в сторону музыкантов. – Плохие они люди. Брось их. Друг в беде познается. А они что?.. Потешаются над тобой. И все. Ты умывайся, умывайся. Я еще воды принесу. И одеколону. А то смердишь ты больно сильно. Жена в дом не пустит. Пиджачок-то сними, дома постираешь. На нем этого добра ой как много. А то давай его мне. Я замочу и простирну. Завтра зайдешь, заберешь. Я вон в том доме живу, – она показала рукой. – В третьей квартире. Меня тетя Маша зовут.
– Спасибо, тетя Маша. Дай вам Бог здоровья. А пиджак я выброшу. Он все равно старый.
Трубач тщательно вытерся, обильно полил себя одеколоном, взял трубу и, сгорбившись, как старичок, пошел в сторону остановки.
Народ медленно расходился.
– Коля, мы же в кафе хотели зайти, – прокричали сзади друзья.
Не оборачиваясь, трубач грязно выругался, сел в подошедший автобус и уехал.


Смешно и грешно

Умерла бабушка. Старенькая была, потому и померла. Бог детей ей не дал, поэтому завещала она свой дом в приморском городе племянникам, которым перевалило далеко за пятьдесят. Наследники, то ли от радости, что привалило такое счастье, то ли от невосполнимого горя, крепко запили.
Старушки, подруги покойной, помыли усопшую, обрядили в давно приготовленное платье, посидели у гроба, как водится, и поплакали.
Наступил час похорон. Все вышли на улицу к подъехавшему катафалку, оставив с покойницей только родственников. Племянники, недолго скорбя, начали спускать гроб вниз (домик был хоть и частный, но двухэтажный), но это у них никак не получалось, тот все время застревал в лестничном проеме.
– Тёма, – дал дельный совет один брат другому, – давай бабку оставим здесь, вынесем сначала домовину, а уж потом вернемся за ней.
На том и порешили.
С потом, матом и жутким хрустом лестничных перил гроб через полчаса показался на улице. Затолкав его в катафалк, мокрые и уставшие наследники, в пьяном угаре напрочь забыв о бабушке, сами взобрались туда. Процессия двинулась к последнему пристанищу покойной.
Наступила минута прощания. Сняли крышку.
Немногочисленные провожающие в ужасе вскрикнули. Тела в гробу не было.
– ВОЗНЕСЛАСЬ!!!
– Щас мы бабулю привезем, – успокаивающе подняли руки братья, – а вы здесь ждите. Никому не расходиться, – они запрыгнули в отъезжающий катафалк. На нем и вернулись в город.
Ехать назад шофер категорически отказался. У него было еще три заказа.
– Веня, ты давай лови такси, а я ее сейчас сюда принесу, – скомандовал Тимофей.
Вытащив бабку на улицу и поддерживая ее с двух сторон, они трясли поднятыми руками, останавливая машины. Вскоре возле них остановилось такси. Водитель, молодой парень, на пассажиров даже не взглянул. Он с удовольствием курил, отбивая рукой в такт модной песенке.
Братья, с трудом согнув ноги у несчастной, затащили бабку на заднее сиденье и уложили тело себе на колени.
– На кладбище, – скомандовали они, доставая предварительно взятую бутылку и тоже закуривая.
Машина, набирая скорость, покатила по указанному маршруту. Наконец впереди показались кладбищенские кресты.
– Что за запах в салоне? – шофер повернул голову и подозрительно оглядел пассажиров.
– Бабка у нас умерла, – как бы между прочим произнес один из племянников, обнажив в улыбке щербатые зубы.
– Что? – прохрипел шофер, быстро бледнея, и тело его стало медленно клониться в сторону пассажирского кресла, поворачивая за собой руль. Машина съехала с трассы и, притормаживая на кочках, врезалась в стоящий на обочине тополь.
– Твою дивизию… – простонал Вениамин. – Что делать будем?
– Что делать, что делать? – раздраженно произнес Тимофей. – Бабку понесли. Там люди ждут!
– А с этим?.. – кивнул Веня на шофера.
– Оклемается и без нас. Мы не виноваты, что он такой хлипкий оказался.
Вытащив тело покойной женщины из машины, они трусцой побежали через кусты в сторону вырытой могилы. Наскоро похоронив несчастную, все возвратились в город на попутном автобусе. А на обочине все еще стояло такси, крепко упершись бампером в ствол дерева. И около него никого не было видно.


Пари

Дверь с шумом распахнулась, и в бар ввалился Сергей Головин. Его вытянутое овальное лицо украшала экстравагантная прическа ирокез. Огненно-рыжие волосы, уложенные наверх в форме лезвия топора, воинствующе выступали над головой. Если бы индейцы, даже самые агрессивные, увидели подобное, они немедленно выкурили бы не одну трубку мира.
Вчера вечером он вернулся с юга от бабки, где и отдыхал все лето. Друзья решили отметить его долгожданное возвращение в родные пенаты. Условились встретиться в одиннадцать дня и выпить по этому поводу по паре бутылочек холодненького пива.
– Привет! – с порога махнул он рукой приятелям, сидящим в дальнем углу. – Вы еще ничего не заказывали?
Василий Перегуд, Женька Помазун и Олег Зеленый широко раскрытыми глазами глядели на это диво и сосредоточенно курили.
– Что притихли? Думаете, из-за дыма я вас не увижу? – он протянул руку для приветствия.
Первым опомнился Евгений.
– Е-е-е!.. – произнес он заезженную до дыр фразу и, неистово застучав руками по столу, зашелся от смеха. – Карнавал в Бразилии такого еще не видел. Головешка, ты в курсе, что цирк сегодня мотанул до Житомира? Тебя не взяли, или ты проспал? Ой, – стонал он, – не могу больше! Дайте что-нибудь попить!
– И вовсе нет, – прогудел Василий Перегуд. – В «дурке» сегодня день открытых дверей. Даунов погулять выпустили.
Друзья и все, кто был в баре, поддавшись всеобщему веселью, смеялись как ненормальные. У беременной официантки от необузданного смеха начались колики в животе. Пришлось даже вызывать «скорую помощь».
– Жалко, что в нашем городе нет приличного гей-клуба, – верещал сквозь всхлипывания Перегуд, – ты был бы в нем самым желанным мальчиком!
– Серега, повернись к нам боком… – визжал Зеленый. – Нет-нет, не надо. Боком ты еще красивее. Зачем ты вернулся?
– А где твои лук и стрелы, – Евгений сползал под стол.
Новый приступ веселья потряс зал.
Вскоре приехала «скорая помощь». Врач, седенький мужчина с бородкой, осмотрел женщину и медленно повел ее к выходу.
– Доктор! – закричал Зеленый. – Не уходите. Тут еще один ваш пациент есть.
Врач, передав беременную медицинской сестре, повернулся.
– Кто? Где? – он подслеповато осмотрел зал.
– А вот! – Олег показал на Сергея.
– Этот?
– Этот, этот…
– Насколько позволяет судить мой профессиональный опыт, – доктор снял очки и протер их краем халата, – передо мной инвалид детства… Явно выраженная гидроцефалия и, скорее всего, слабоумие. Мы такими клиентами, друзья мои, не занимаемся. Звоните 02. Там есть специально подготовленные люди, которые пытаются вставлять мозги. Извините, надо спешить, у женщины схватки, – проговорил он удаляясь.
Головин сидел пунцовый и дышал как загнанная собака.
Вскоре все успокоились.
– Головешка, ты на часы иногда смотришь? Мы на сколько договаривались? В следующий раз больше не просыпайся. Ну а если вдруг проснешься, то постарайся как-то отзвониться. Я терпеть ненавижу, когда меня вращают на пальце. Понял? Мы тебя тут, дебила, почти два часа ждем, – в голосе Олега слышались суровые нотки. – Наверное, я сейчас для порядка постучу по твоей рыжей петушиной бестолковке.
– Зеленуха, не мути воду, ладно? Вы и так тут обгадили меня с головы до ног. И я еще с вами сижу… А если опоздал, значит, причина была. Зачем бисер напрасно по воздуху метать? Двадцать «Черниговского» и пару крупных лещей! – крикнул он в сторону стойки, небрежно доставая из шорт сто пятьдесят гривен и кладя их на стол. – Холодненького только! К вашему сведению, – снова повернулся он к приятелям, – с такой прической весь юг сейчас тусуется.
– Головастик, ты что, ночью клад нашел? – опять засмеялся Перегуд, радостно потирая руки.
– На клад у него мозгов не хватит. Все его серое вещество ушло в гребень. Кошелек у кого-то подрезал по дороге, – уточнил Помазун.
– Да сам ты, Помазок, недоразвитый. Я шо, похож на припадочного, шоб за колючку садиться? А прическа, к твоему сведению, называется «ирокез»! Запомни, неуч, тренируй мозги. Хотя я с твоими мозгами явно погорячился. Женюсь, понятно? Поздравляйте! – он важно приподнялся и выставил вперед правую руку.
Все в недоумении тупо пожали ее. Воцарилось долгое молчание.
– Я либо сплю, либо меня здесь никогда не было, – Зеленый взял сигарету, закурил. – Что ты сейчас прогубошлепил, Головастик? Выразись понятнее. Стань на минуту приличным человеком.
– Зелень, не шурши пустотой!
– Пусть он лучше скажет, где вчера так надрался, что сегодня оседлал красавицу леса, белочку? – Помазун выбрал кусок рыбы покрупнее и принялся его чистить.
– Сереженька, глотни пивка и начинай. И не смей лгать, собака, иначе поседеешь раньше родителей, – Перегуд тоже остановил свой выбор на средней части леща. – Давай, давай, мы ждем.
– Я готов оскорбиться и уйти…
– Никто и не держит, – резюмировал Олег. – Пиво у нас теперь есть, рыба тоже… Так что милости просим покинуть этот гостеприимный зал. Вы нам как бы больше и не интересны. Разве что можете вон там, в сторонке, фокусы показывать, – и он снова зашелся от смеха.
– Можно я его поглажу. Соскучился… – тоже затрясся Василий.
– Нормально встретили... Я шел сюда… Допью свое пиво и уйду. Друзья называются, – голос Головина неподдельно дрожал.
– Серый, брат, мы же шутили. Не бери дурного в голову. Ой! Про голову больше не буду. Рассказывай. Держи вот, – Зеленый достал из кармана рубашки сигарету. – У бати стибрил, американская. Для себя, между прочим. А тебе отдаю.
– Сергун, а я рыбку тебе почистил, – Помазун положил ему жирный кусок на тарелку. – Ты же знаешь, как мы тебя любим… Меньше, конечно, чем пиво… Но все равно любим! – счастливо захохотал он.
– Головастик, не томи. Рассказывай…
– Я, кажется, четко и ясно сказал вам – женюсь!
– Так это мы поняли. За такого пригожего хлопца, как ты, любая красавица готова броситься в омут… – Зеленый погасил смех глотком пива.
– Идиот!..
– Не ищи идиота в другом, если сам таковым родился.
– Долго собачиться будем? Чью руку и сердце ты заграбастал своими потными ручищами? – откинувшись на стуле, спросил Перегуд.
– Венгер Маринки.
– Чью? – закашлялся Евгений. – Вы с ней месяцев пять как не встречаетесь…
– Не встречаемся… Она беременна! Утром явился ее батя – и началось… Вы видели, какой он громила?! Такой баловаться не станет!..
– И что теперь?
– Что-что?.. Через три дня свадьба. В пятницу.
– За такой короткий срок разве можно подготовиться?
– У него уже все готово.
– А костюм пошить, платье… Да мало ли?..
– Сказал, что на прокат возьмем…
– А Маринка?
– А что Маринка? Стоит как корова… Ни бе, ни ме…
– Крупновата она. В ней, поди, килограмм сто двадцать? И это в восемнадцать лет!.. А родит, повзрослеет, еще мало-мало накопит… О-о-о!.. – простонал Перегуд, качая головой.
– Серега, запомни, – Зеленый обнял друга и прижал к себе, – у женщин не бывает лишнего веса. Просто они наращивают дополнительные места для поцелуев. В данном случае – твоих поцелуев!.. Сладких, горячих, трепетных, нежных…
– Серый, какая беременность? Дурят они, а ты и уши развесил. И было у тебя с ней один раз, и то на помойке… Если ты не брехал, конечно, – Евгений залихватски откупорил бутылку.
– Тебя самого, Помазок, на помойке сделали.
– За такие слова я тебе сейчас прическу помну.
– Хватит! – Зеленый встал, пошарил по карманам. – А дела действительно хреновые. У кого деньги есть? Без водки мы ничего не поймем и не решим.
– Так у меня тысяча гривен! Точнее, уже восемьсот пятьдесят, – произнес Головин виновато, доставая сотенные купюры из шорт.
– Что ни час, то чудо… Ирокез, – хохотнул Перегуд, – пиво, свадьба, деньги… Откуда они у тебя? Может, ты будущего тестя грохнул, а нас как соучастников по соседним камерам рассуют за то, что пьем тут с тобой.
– Каким камерам?.. Успокойся. Это мать на кольца дала…
– И что?.. Деньги пропьем… А кольца?..
– Ничего страшного. Скажу: мальчишник с вами устроил. У меня еще дома есть немного. Перед отъездом мне бабка пятьсот гривен подарила! Так что гуляем! Бармен, – развязно крикнул Головин, – принеси литр водки и закусить!
– Головастик, где это ты так наловчился? Бармен… Водки…
– Учись, Помазок, пока я жив.
– Сережа, а она правда беременна? Может, тебя охмурить хотят? – прошептал Зеленый оглядываясь.
– А живот? Думаешь, подушку в трусы запихали? Нет, все натурально.
– Подожди, а как же Люська?
– Звонил. Ревет как белуга. А что можно поделать? Я с ней все деньги на телефоне выговорил. Сказал, пусть ждет. С годик перекантуюсь, а потом разведусь.
– Дядя Женя тебе разведется!.. Будешь теперь всю жизнь скакать под его дудку. А гульнешь, он тебе мошонку мгновенно открутит.
С подносом и тряпкой подошел бармен:
– Ребята, минут пять погуляйте, а я здесь пока стол приберу и накрою.
– Дело человек говорит. Перед продолжением банкета необходимо освободить мочевой пузырь, – Василий с хрустом потянулся и резко встал.
– Вместо рюмок стаканы поставь, – командовал Зеленый. – Мы не просто пить сегодня будем, а друга пропивать, – он обнял Сергея. – Я прав, пацаны?
– Олег, ты всегда прав. Я так рад, что вы мои друзья… Аж слезы на глаза наворачиваются.
– Отставить! Головастик, настоящие индейцы не плачут даже под пытками врагов.
Компания шумно поднялась и вразвалку направилась к туалету. Когда они вернулись, на чистом столе стояли две бутылки «Хлебный дар», овощные салаты и дымились пельмени.
– А теперь, – Головин разлил водку по стаканам, – давайте начнем меня пропивать.
Первым поднялся Женя Помазун.
– Что я хочу, Серега, тебе сказать. Ты для нас теперь отрезанный ломоть. Шесть лет мы друг без друга ни ногой… И знаем друг о друге все. И вот… Короче, я желаю тебе счастья, хотя такого слова Венгеры скорее всего даже и не знают. У них на первом месте деньги. А любовь и все остальное – это не для них. Там что дядя Женя, что тетя Клава – оба куркули. И дочка в них... И тебя таким сделают. Если выживешь, конечно. Будь, Головешка!..
И он не чокаясь опрокинул стакан в рот. Все тоже грустно выпили и дружно зачавкали над столом.
– Да ну тебя, Помазок… – хрипло произнес Головин, отрывая голову от тарелки. – Умеешь ты настроение поднимать в коллективе. Давайте еще накатим?
– Вот что, Серый, – Зеленый долго молчал. – Нет, ничего на ум не приходит. За тебя! – и он тоже выпил не чокаясь.
Сидели долго.
Ели, курили, пили.
Курили больше, чем ели. И пили тоже больше. В конце концов, всех сильно разобрал хмель.
– Пацаны, я придумал, – промычал Головин. – Когда меня в ЗАГСе спросят, готов ли я взять Маринку в жены, я скажу, что не готов. И убегу. Как вам моя идея?
– Нет, – затряс головой Василий, – не скажешь, побоишься.
– Я-а-а? Кого-о-о? А спорим, что скажу?
Разговор явно оживился.
– Спорим! – не своим голосом заорал Зеленый.
– И мы спорим, – заголосили Помазун и Перегуд.
– На что? – гребень на голове воинственно завибрировал.
– Если скажешь, мы тебе ящик коньяка, а не скажешь – ты нам. Идет?
– Не идет! Не согласен! Умненькие, да?
– Кто, мы?
– Ну не я же? Если я вам ящик, то тогда и вы мне тоже каждый по ящику. Иначе спорить не буду. Поняли?
– Идет! – протянул руку Зеленый.
– Мы согласны, – подтвердили Помазун и Перегуд.
Друзья ударили по рукам.
– Вот это по-мужски! Теперь – по домам! – невнятно произнес будущий муж.
– Головастик, а ты и в ЗАГС пойдешь с таким причесоном?
– Нет. Тесть сказал, что если появлюсь в таком виде, то он волосы вырвет прямо там.
– Молодец, дядя Женя! Мы рады, что передаем тебя в надежные руки. И за себя рады, что после свадьбы будем пить коньяк за твое здоровье! – Перегуд хрипло засмеялся.
Зеленый попытался подняться со стула, но его сильно качнуло, и он свалился на пол. Поднялся с третьей попытки.
– Серый, – прохрипел он, – сегодня мы тебя классно пропили. Развези теперь всех по домам на такси! Не хватало, чтобы нас в таком виде милиция загребла. Я идти уже не могу.
До свадьбы друзья больше не встречались. Общались только по телефону.
В пятницу, с букетами дешевых и не совсем свежих цветов, друзья ожидали появления молодых у ЗАГСа. Они, как выяснилось позже, не входили в число приглашенных лиц на столь торжественное мероприятие и пришли только лишь из солидарности. Ну и вопрос о коньяке был далеко не лишним.
Наконец вдалеке показалось непонятное шествие, напоминающее траурное. В целях предотвращения преступной расточительности на машины экономная семья Венгер приняла решение три квартала пройти пешком. Недалеко и для здоровья полезно! И по городу с фотографом кататься? Зачем? Не в столице живем! За столом сделали две-три фотографии на память – и достаточно. Некогда потом эти карточки рассматривать, работать надо! Да и гостей, чтоб не кормить даром, не приглашали. Итак, девять ртов: молодые, родители, дочка с мужем, они же свидетели, и брат жениха.
Впереди всей этой процессии с квадратным лицом шел квадратный дядя Женя. В вытянутой правой руке он нес огромнейший букет с торчащими кое-где корешками. Следом за ним шли молодые, крепко сцепившись руками. Лицо громадной, как скала, Марины светилось фосфоресцирующим светом Луны. Под далеко не свадебным розовым платьем четко просматривался выпирающий живот.
Серега выглядел пасмурным и хмурым. В мятом, явно с чужого плеча, костюме и белой рубашке с желтым галстуком он походил на только что ощипанного дохлого цыпленка. Лоб изрезали глубокие складки. И только на выбритой до синевы голове весело играли солнечные зайчики. С боков их мертвой хваткой держали свидетели, лица которых не выражали никаких эмоций. За ними следовали матери молодых, поддерживая изрядно выпившего и странно улыбающегося дядю Пашу, отца Сереги. Сзади с сигаретой во рту плелся Мишка, Сережин старший брат. Было заметно, что он тоже далеко не трезв.
– Посмотри на нашего жениха… При таком благоприятном стечении обстоятельств коньяк наш! И это радует! – резюмировал ситуацию Зеленый.
– А как улыбается его будущая теща, у нее просто рот не закрывается. А чего не радоваться… Такую кобылу замуж выдает.
– Мне мама сказала, что ей зубные протезы большего размера поставили, вот челюсти и не смыкаются.
– Помазок, ты гонишь! Так не бывает.
– Зуб даю.
– И что? Теперь Головастик будет тещу в десны целовать? Весело, – прыснул Перегуд.
– Да, Серега не впечатляет. Он больше похож на раба, чем на жениха. Не повезло парню. Кончат они его.
– А где молодые жить собираются?
– У Венгеров.
– Кто сказал?
– А где еще? В двухкомнатной у Головиных?
– Тогда точно Серега не жилец на этом свете. Запашет его дядя Женя. Да и тетя Клава не холодец под водку…
– Дядька Паша крепко врезал. Видимо, сильно радуется за сына. И у тети Светы одна скорбь на лице.
Тем временем кортеж подошел к ЗАГСу.
– Что пришли? – подлетела к ребятам улыбающаяся Венгер. – Выпить на халяву? Вас, по-моему, никто сюда и не приглашал.
– В ваших руках мед ядом становится, любезная тетя Клава – съязвил Олег Зеленый. – Мы только хотим пожелать другу счастья да насладиться вашей радушной улыбкой.
– Дала бы я сейчас, Олег, тебе в глаз, да люди кругом. И не для того мы сюда сегодня пришли. Поздравите и проваливайте!.. Чего ждем? – это она уже командовала своими. – Не стоим как истуканы, заходим. Нас ждут.
Все вошли в небольшой зал, украшенный лентами, лепными голубями и лозунгом, призывающим крепить молодую семью. Свидетели расстелили рушник, на который первой ступила, естественно, Марина, слегка придерживая суженого за локоть. И рушник, символизируя собой белое облако, понес их в Царствие небесное, где сам Господь Бог благословлял их брак и скреплял его священными узами.
А в это самое время заведующая ЗАГСом, одетая в строгий костюм, заученным шаблонным языком говорила о создании новой семьи.
Головин скосил глаза на товарищей. Те не отрываясь смотрели на него.
– Готовы ли Вы, Сергей, взять в жены Марину? – торжественно спросила женщина.
Сергей вздрогнул и весь напрягся.
– Сергей, я Вас спрашиваю.
– Что? Я не расслышал.
– Готовы ли Вы, Сергей, взять в жены Марину?
– Нет, – выдавил он из себя.
Друзья схватились за голову и гуськом потянулись к выходу.
– Что нет?.. Я вас не поняла…
– Извините, сказал не так, как хотел. Да.
– А Вы, Марина?..
Больше приятели ничего не слышали. Главное, что слово «нет» прозвучало в этом зале. Теперь их мысли были совсем о другом – где достать деньги на этот долбаный коньяк.
Как выяснилось через много лет, Сергей, чтобы завоевать расположение будущего тестя, вступил с ним в преступный сговор, рассказав о споре. Идея тому понравилась, и он ее одобрил. Не каждый же день в дом шестьдесят бутылок коньяка с небес сваливается. А «нет», «да» – без разницы. Главное – штамп в паспорте!
В жизни все продолжало идти своим чередом. Коньяк из магазина перекочевал к Венгеру в подвал. Сергей Головин заматерел, хотя и был всю жизнь марионеткой в руках своего грозного тестя. Марина родила дочь и прибавила в весе килограмм сорок, поэтому кровать им пришлось срочно расширять и укреплять. Теще поставили новые зубные протезы, но и они оказались большего размера. А к ее постоянной улыбке все в городе привыкли и теперь ее уже не замечали. Друзья разлетелись по свету. Встречались очень и очень редко.
Такова жизнь с ее зигзагами и поворотами.


Полоса прибоя

1
Дмитрий Вишневский прилетел в Николаев ранним утром. Идти на корабль, который строился на Черноморском заводе, он не хотелось. Отпуск все равно заканчивался в полночь. Хотелось вдоволь надышаться воздухом свободы. Когда следующий раз доведется сойти на берег, не известно. Уж лучше побродить по предновогоднему городу, чем опять окунуться в корабельную рутину.
Он на автобусе доехал до центра и не спеша побрел по проспекту в сторону стадиона. Почти пустой «дипломат» не обременял его. Дмитрий сразу решил передать деньги земляку, который служил в школе переподготовки морских летчиков имени С. А. Леваневского, чтобы не быть ничем не обремененным.
Снега в городе выпало так много, что по краям пешеходной дорожки стояли высоченные сугробы. Яркое солнышко, поднимающееся по небосводу, уверенно заявляло, что будет тепло и скорее всего к обеду начнется оттепель. Но сейчас под ботинками слышался непривычный в этих местах хруст снега.
Еще Дима намеревался зайти на рынок купить фруктов, но принял решение сделать это позже, чтоб не таскаться по городу с тяжелой ношей.
Пройдя остановку «Водопроводная», он остановился, закурил, глубоко затянулся и долго, с наслаждением выпускал дым в безоблачное небо.
Дмитрий выглядел потрясающе, будто сошел с обложки цветного глянцевого журнала. Он был высок, плечист, подтянут, в приталенной шинели, белом кашне, шитой фуражке и расклешенных брюках. Черные брови, слегка рыжеватые усы, ямочка на подбородке придавали его приятному лицу мужественность и стойкость характера. Женщины не задумываясь отдавали себя офицеру, надеясь на перерастание этих встреч в романтическое и увлекательное путешествие в ЗАГС. Но Вишневский об этом даже не помышлял. Его вполне устраивала холостая жизнь, без забот и хлопот.
Он продолжил свой путь. Навстречу шла девушка и безутешно плакала. Моряк не может равнодушно пройти мимо чужого горя. Он просто-напросто обязан отвести беду от любого человека, а тем более девушки.
– Стоп! – взял ее за плечи офицер. – Что у вас случилось? Кто обидел?
Она припала к его груди и зарыдала еще сильнее.
Дмитрий твердо знал, что в таком состоянии жалеть человека нельзя, это вызовет новый прилив отрицательных эмоций.
Он достал из кармана брюк платочек, молча вытер ее глаза и нос.
– А теперь подробно рассказывай о своем горе. Только внятно и по существу. И прекратить лить слезы! Они еще никому не помогали. Из каждой ситуации есть выход. Слушаю!
– Меня выгоняют из института.
– За что, если не секрет?
– Главное, что я знаю этот предмет, а преподаватель двойки на экзамене ставит. И говорит, что если с ним не пересплю, вылечу из института.
– А ты?
– А что я… – и она снова зарыдала. – Сегодня мне сказали, что у секретаря лежит на подпись ректору приказ о моем отчислении.
– Понятно! – Дмитрий вновь закурил. – Веди!
– Куда?
– В институт.
– Зачем? Что это изменит?
– Веди к этому преподавателю.
– У него сейчас лекция.
– Мне глубоко все равно, где он и что сейчас делает. Тебя как зовут?
– Катя. Екатерина Великанова.
– Прямо скажем, тебе больше подошла бы фамилия Коротышкина, – и он засмеялся.
Катя действительно была ростом ниже среднего.
– Как зовут твоего искусителя?
– Валентин Николаевич.
– Имя мне его ни к чему. Фамилия какая?
– Михолка.
– Потрясающей красоты фамилия! Если бы у меня была подобная, я давно бы повесился.
Катерина прыснула в перчатку.

2
Они шли по коридору института.
– Где эта аудитория?
– Вот, – прошептала Екатерина и показала пальцем. – Только я туда не пойду.
– Нет, милочка, как раз туда мы пойдем вместе!
Вишневский резко открыл дверь. За кафедрой стоял слегка полноватый, лысеющий мужчина с мясистым носом, лет около пятидесяти, и что-то рассказывал студентам.
Дмитрий вошел, ведя за руку упирающуюся бледную Катю.
– Вам что, товарищ? Вы, видно, ошиблись, военкомат у нас на Пушкинской улице, и тут не полигон военных действий, а аудитория. Здесь знания даются, лекции читаются. А вы, уважаемый, в святом месте фуражку даже не сняли. Мне конфиденциально рассказывали, что защитники Отечества даже спят в головных уборах.
Он явно издевался над Вишневским, а в его лице и над всеми военными. Среди студентов послышался легкий смешок.
– А впрочем, кому я объясняю? Когда говорят пушки, музы молчат.
Смеялись уже все.
Внутри у Вишневского все тряслось от злости и обиды за надругательство над военными.
– Сейчас, Михолка, действительно будут говорить пушки, а ты станешь только кивать своим носастым черепом. Шутом давно здесь подрабатываешь? Я из тебя эту спесь выбью!
Он схватил преподавателя за лацканы пиджака, резко поднял и посадил на кафедру, а ее развернул, чтобы аудитории было видно его лицо. Дмитрий еле сдерживал себя, чтоб не ударить эту мразь.
– Это по твоей милости выгоняют Великанову за то, что она не легла с тобой в постель?
– Что вы творите?! Вызовите кто-нибудь милицию или позвоните в комендатуру. Так, кажется, у них называется то место, где остужают буйные головы и усмиряют норов.
– Всем сидеть! – цыкнул Дмитрий. – И многие девочки через постель с этим недоноском получают пятерки на экзамене?
Аудитория молчала. Он снял фуражку, отдал ее Кате и расстегнул шинель.
– Ты даже не представляешь, как мне хочется расквасить твою физиономию. Но я не сделаю этого. Наши действия – следующие. Сейчас я отволоку тебя к декану факультета, потом к ректору… Ты пишешь объяснительную, где признаешь факт домогательства к Великановой, и сразу заявление об уходе из института по собственному желанию. Параллельно решается вопрос о восстановлении девочки в этом учебном заведении и пересдаче ею экзамена у другого преподавателя.
Теперь Михолка походил одновременно на обгаженного кота и сдувшийся шарик. Он сейчас прекрасно понимал, что этот моряк сделает все так, как сказал. В этом сомнений у него уже не было.
– Товарищ офицер, я готов извиниться перед студенткой Великановой, поставить ей положительную оценку, а приказ аннулировать, тем более что он еще не подписан ректором, – по его обрюзгшему лицу струился пот.
Студенты смотрели на все происходящее со страхом, затаив дыхание.
– Извинение – само собой. А еще вечером я наведаюсь в вашу квартиру и побеседую с вашей женой, а возможно, и с детьми. Пусть знают, каким нелегким трудом ты зарабатываешь для них деньги. А напоследок, Михолка, вырву тебе мошонку, чтобы в церковный хор тебя приняли без экзаменов. Ну! – гаркнул Вишневский. – Слушаем твои извинения.
Великанова, извини меня.
– Э-э-э, да ты, представитель музы, и это толком не можешь сделать! Пошли! – он схватил дрожащего преподавателя за шиворот. – Путь наш во мраке. Поклонись и скажи детям «До свидания». Больше ты с ними никогда не увидишься.
– До свидания, – прошептал Михолка.
Они вышли в коридор. Дмитрий вел несчастного, держа за воротник. Все, кто встречался по дороге, с удивлением смотрели на эту картину.
– Катя, показывай дорогу к декану.
– Может, хватит дурака валять? – дернулся тот.
– Не трепыхайся и не выводи меня из себя, я этого не люблю. Ты сам для себя сделал все. Теперь настала наша очередь.

3
– Декан сейчас занят и принять не может, – сказала средних лет миловидная женщина, сидящая за столом. – У него парторг института.
– Ну, это нам только на руку! – радостно воскликнул Вишневский и, открыв дверь, толкнул в нее Михолку.
– Вам что, товарищи? – удивленно спросил декан, солидный дядечка в сером костюме, галстуке и роговых очках.
За длинным столом сидел строгий мужчина в белом свитере и тоже изумленно смотрел на вошедших.
– Валентин Николаевич, что с вами происходит? – спросил декан преподавателя.
Михолка опять попытался вырваться.
– Это беспредел какой-то! – прокричал он.
– Извините, – обратился Дмитрий к декану, отпуская Михолку, – как ваше имя и отчество?
– Петр Петрович.
– Петр Петрович, я старший лейтенант Вишневский, – и он подробно рассказал все.
– Это правда? – спросил парторг Екатерину.
 Катя стояла тихая, красная и несчастная.
– Да, – прошептала она и утвердительно кивнула головой.
– Спасибо за информацию, – в голосе парторга слышались металлические нотки. – Я вас попрошу выйти и подождать в приемной. Мы дальше сами будем разбираться с этим сексуальным маньяком.
Дима и Катя вышли в приемную.
– Простите, – обратился Дмитрий к секретарю, – а где у вас можно покурить? Если это я сейчас не сделаю, умру прямо здесь.
– Либо в мужском туалете, либо на улице, – улыбнулась женщина. – Великанова, проводи нашего гостя.
Они вышли на улицу. Дима курил, как жаждущий пил воду. Катя смотрела на него и любовалась. Вишневский взглянул на часы.
– Ничего себе, уже начало первого. Вот время летит! Главное, что разоблачили негодяя и выручили из беды хорошего человека, – Дмитрий взглянул на Екатерину и улыбнулся. – Ты хороший человек, Катя?
Она кивнула головой и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку.
– Очень гуманное решение, только молодые люди всегда целуются в губы. Вот так, – он наклонился и приник к ее сухим губам.
Девушка даже не сопротивлялась.
– Пойдем наверх, а то вдруг нас будут искать, – прошептала она.
– Согласен. Сегодня у нас решение только серьезных вопросов.
Молодые люди вновь зашли в приемную. За закрытыми дверями слышались громкие голоса. Они тихо сели на расставленные у стенки стулья.
Наконец открылась дверь и их позвали.
Говорил парторг:
 – Спасибо вам огромное за информацию, позорящую наше учебное заведение. Таким людям, – он, не глядя на Михолку, кивнул головой в его сторону, – не место в нашем коллективе. Я думаю, коммунисты института примут правильное решение и исключат этого… – он искал подходящее слово, – этого мерзавца из своих рядов. Работать, естественно, он у нас больше не будет. Думаю, его и в другие вузы тоже не возьмут. С ректором я поговорю сам. Прошу вас не предавать это дело широкой огласке. Мы сами способны в коллективе навести порядок. Вы кем доводитесь этой девушке? – спросил он у Вишневского.
– Жених.
– Замечательно!
– Екатерина, ты готова сейчас пересдать экзамен, без поблажек и протекций?
– Да, – твердо ответила она.
– Тогда иди в четвертую аудиторию. Сейчас туда подойдет Емельянов.
Катя вышла.
– Спасибо вам, – парторг протянул Вишневскому руку. – До свидания.
– До свидания, – ответил Дмитрий и вышел.
– Вот таких людей в стране было бы побольше, горя не знали, – задумчиво произнес парторг.

4
Перекурив, Дмитрий нашел четвертую аудиторию, приоткрыл дверь и заглянул. За столом сидел пожилой мужчина, а напротив него Катерина, которая быстро что-то рассказывала.
Минут через тридцать она выбежала из класса и повисла у Димы на шее.
– Пять! Причем без всяких поблажек. Он меня даже похвалил. Фу-у-у! – и она с облегчением выдохнула. – Пойдем скорее, я хочу на воздух. Как хорошо, что на земле есть хорошие люди! Это я о тебе, Димочка.
Они не спеша шли по проспекту вниз.
– Куда мы идем? – спросила Катя.
– В ресторан гостиницы «Турист». Надо непременно покушать, а то скоро у нас обоих наступит голодный обморок. Ты хочешь есть?
– Очень, но, увы, у меня на такие заведения нет денег, – тихо сказала Катя и стыдливо пожала плечами.
– Этого от тебя и не требуется.
– А ты правда пойдешь к нему домой? – вдруг спросила она.
– Думаю, уже не стоит. Ему и без меня все оторвут. И все-таки как хорошо творить на планете добро! – улыбнулся он.

5
Когда они, сытые и счастливые, вышли из ресторана, на улице горели фонари. Подтаявший снег потемнел и искусно маскировался в темноте ночи.
– Дима, если бы ты знал, как не хочется идти домой. Тебе когда надо быть на корабле?
– В двадцать три пятьдесят.
– У нас еще уйма времени! Пойдем в театр. Я очень люблю туда ходить и смотреть на актеров, перевоплощенных в других людей. Скажу честно, театр мне нравится больше, чем кино, хотя и оно тоже интересно. Но здесь… живые люди, живой голос… Тут воспринимается все совсем иначе. Мне сейчас так хочется после всех этих потрясений, грязи и пошлости войти в радужный луч очищения и радости. Может, ты устал, а я мучаю тебя целый день своими проблемами?
– Нет-нет, пойдем, конечно. Во сколько там начало?
– В девятнадцать.
– Тогда надо поспешить. До начала остается всего ничего – час. Еще надо билеты купить… Давай быстренько перейдем дорогу и поймаем такси.

6
– Тебе понравился спектакль? – спросила Катя, когда они вышли из театра.
– Сказать честно – не очень.
– И мне тоже. И пьеса третьесортная, и актеры на сцене не жили судьбами героев, а именно играли, причем плохо. Это – халтура. Вот поэтому есть Баталовы, Лавровы, Быковы, которых знают все, а есть, к примеру, Пупкины – вышел на сцену, сказал что-то и ушел. А где душа, где огонь, порыв… Поэтому их никто не знает.
– Катюша, ты меня извини, давай немного поспешим. Если я не приду на корабль вовремя, а он стоит в Черноморском заводе, то следующий раз на берег сойду не раньше мая. А я этого ой как не хочу. Не хочу тебя надолго оставлять без присмотра, а то опять натворишь что-нибудь! – засмеялся он. – Ты далеко живешь?
– На Шевченко. Десять минут ходьбы. Я там живу у тети Веры, маминой сестры. Побежали!
– Бежать мы не будем, только пойдем побыстрее. Бегущий военный вызывает у народа панику.
Катюша засмеялась и взяла его под руку.
– Димочка, а у меня каникулы через три дня, я еду домой… Мы правда встретимся еще? – грустно посмотрела она на него.
– Ты во мне сомневаешься?
– Нет, что ты!
– Но служба у нас непредсказуема. По идее, сутки мы обеспечиваем на корабле, а потом двое сходим на берег, и то вечером. Но бывают такие ситуации, когда неделями не видим берега.
– Я тебя буду всегда ждать. Только как же мы встретимся?
– Я лично найду тебя по биению сердца.
– А если оно от тоски замрет?
– Шутишь! А я правду говорю. Не переживай. Я запишу тебе свой адрес и корабельный телефон, но им пользоваться в крайнем случае. Начальники очень не любят этих звонков. Поэтому лучшее общение через письма. Ты же мне тоже дашь все свои данные, включая рост, вес, пол, размер обуви и когда и какую книгу прочитала последний раз, – он счастливо захохотал.
– Ты потешаешься надо мной.
– Это я так проявляю свое расположение к тебе. Теперь у меня такое ощущение, что мы связаны с тобой на всю жизнь. Может, ты не хочешь этого? –он хитро улыбнулся.
– Как тебе не стыдно такое говорить?
– А тебе?
– Прости. Поцелуй меня.
– Не могу.
– Почему?
– Видишь, вон патруль идет. Он за такие вещи в общественном месте заберет меня и посадит на гауптвахту.
– А когда пройдет?
– Вот когда пройдет…
– Димка, ты что, из отпуска вернулся? Вот здорово! – расставил руки для объятья морской офицер с красной повязкой на левом плече с надписью: «Патруль».
– Привет, Миша! – они обнялись. – Иду на корабль. Кто там сегодня старший?
– Командир.
– Какие новости?
– Ты такое спросишь… Рутина сплошная. Доктор майора получил…
– Познакомься, это Катя. Влюбилась в меня, как Джульетта в Котовского, – он опять засмеялся от собственной шутки. – Ну и я в нее, разумеется.
– Вот что с ним делать? Всегда ему весело, – Катя взяла Вишневского под руку и прижалась.
– Вы такие разные, – тоже засмеялся Михаил. – Я имею в виду рост.
– Действительно, это наш с ней общий недостаток. Во мне метр девяносто четыре, а в ней – метр тридцать два, – и он снова рассмеялся, аж присел.
– Ничего хорошего не сказал, одни гадости, – и она тоже засмеялась радостно и счастливо. – Между прочим, не метр тридцать два, а метр шестьдесят три. Вот так!
Все опять засмеялись.
– Представь, Мишель, десять минут назад она упала передо мной на колени, только вот не пойму, поскользнулась или сама, по зову сердца, и кричит на всю улицу: «Димочка, милый, возьми меня в жены!» А народ смотрит. Одни на ее стороне, другие на моей… И все твердят, чтобы брал. А что мне делать? Я ей и отвечаю: если, мол, коленные чашечки не поломала, свадьбу сыграем на майские праздники.
 Екатерина густо покраснела и оторопело слушала.
– И что она, встала с колен? – принял игру Михаил.
– Встала, говорит: потрогай чашечки, они целы-целешеньки, упала аккуратно. И… согласилась стать моей супругой в мае. Буду, говорит, тебе верной, любящей и преданной женой и все такое. Миша, будешь свидетелем на моей свадьбе?
Михаил оторопел от услышанного и не знал, что ответить.
– Что молчишь? Будешь или нет?
– Буду, – ответил офицер. – А колени ее ты трогал?
– Вот и славно! И не только колени… Миша, мы пошли, а то я точно опоздаю сегодня.
– Беги, а мы придем не раньше часа. Пойдемте, ребята, – позвал он матросов.
Схватив Катю за руку, Дмитрий увлек ее за собой.
– Дима, – задыхаясь, Катя остановилась. – Что это сейчас было?
– Ты не хочешь быть моей женой?
– Разве это так делается?
– Уходим от устоявшихся стереотипов. Так ты хочешь быть моей супругой или нет?
– Хочу, но…
– Без но… Далеко еще до твоего дома?
– Уже прибежали, – Катя показала рукой, – вторая квартира.
– Сейчас, – Дима быстро достал из нагрудного кармана ручку, а из бокового – сигареты, высыпал их в «дипломат», разорвал пачку и начал писать. Это мой адрес и телефон, – он наклонился и крепко поцеловал девушку в губы. – Катенька, извини, больше не могу. Время. Я тебя люблю! – и, развернувшись, быстро побежал в сторону проспекта. – Жду письма! – прокричал он.
Катя от такого темпа и натиска даже не успела ничего ответить и забыла сообщить ему свой номер телефона. Она стояла, тихо плакала и беспрестанно шептала: «Я тоже тебя очень люблю! Я тоже тебя очень люблю!..» – слезы счастья ручьями катились по ее щекам.
До ее отъезда они не встретились. Катя пару раз звонила на корабль, но его к телефону не позвали.

7
Она в расстроенных чувствах уже собиралась уезжать на вокзал, когда рано утром в их квартиру позвонили. Открывать дверь пошла тетя Вера.
– Простите, а Катя здесь живет?
– Здесь. А вы кто ей будете?
– Я Миша, друг Дмитрия. Принес для нее записку.
 Из комнаты выбежала одетая в пальто Екатерина. Увидев Михаила, она сразу вспыхнула:
– Миша, что случилось?
– Не волнуйся, Катюша, все нормально. В Диминой боевой части аврал, у них на берег никого не пускают. Он тебе записку написал, – и Михаил передал ей листок бумаги. – Я в штаб бригады иду, на Адмиральскую. Ты уезжаешь? Пойдем провожу немного.
– Еду на каникулы. Через час мой поезд.
– Представляю, как тебе не терпится прочитать послание. Сделаешь это в троллейбусе. Там он чиркнул пару слов, узнав, что я иду в город, и объяснил, как тебя найти. Давай я помогу донести вещи.
– Помоги ей, сынок. У нее такой тяжелый чемодан… И что она в него напихала?
– Тетя Вера…
– Помоги, не слушай ее. А если есть время, то и в поезд посади.
– Хорошо. Все сделаю, не волнуйтесь.
– Вот и славно! Езжай, дочка, всем нашим привет передавай. Скажи, что на майские приеду к ним погостить на пару недель. Давайте присядем на дорожку.
– Все передам, тетя Вера. До свидания, – и они расцеловались.

8
Катя с Михаилом вышли на улицу. Под ногами хрустел подмерзший лед.
– Миша, извини, пожалуйста, я немного приотстану. Очень хочу прочитать, что написал Дима.
 – Что с тобой сделаешь...
«Милая моя Катенька, прости меня. Так хочется вырваться на берег, но ничего не могу поделать. У нас очередной трудовой порыв, который продлится еще дней пять-семь. Работаю как проклятый. Теперь у меня есть смысл – это ты. Видеть тебя хочу очень-очень. И люблю сильно-сильно. Это чувство с каждым днем растет в геометрической прогрессии. Все, Мишка спешит. Целую тебя до умопомрачения. Отдыхай хорошо. Как сдала последний экзамен? С нетерпением жду письма. Счастливого пути!»
Катя поцеловала строки любимого человека, спрятала записку в сумочку и догнала Михаила.
– Миша, правда, очень тяжелые сумки?
– Не легкие, это точно.
– Это я сало купила, фруктов и конфет племянникам. Диме скажи, что экзамен сдала на пятерку.
– Знай наших! – засмеялся Михаил. – Передам. Пусть тоже порадуется. А куда ты едешь?
– В Белоруссию, Калинковичи.
– Ничего себе, а я из Гомеля! Землячка. Привет родной земле передашь. Вот и троллейбус. Катенька, я никак не смогу тебя проводить на вокзал, извини. У начальства должен быть через тридцать минут. Но пару остановок проеду, до Садовой улицы.
– Ну что ты, Миша, я доеду сама. Спасибо, что помог. А привет обязательно передам. Действительно, идет по улице человек, а ты с ним чуть ли не через дорогу живешь и абсолютно его не знаешь и не видел никогда. Земля точно круглая!

9
Через пять дней вечером Дмитрий получил письмо от Кати, первое и долгожданное. После ужина он сел в каюте за стол и разорвал конверт. «Здравствуй, дорогой и любимый мой Димочка! Вот я и в Белоруссии, в своих заснеженных Калинковичах. Холодно и грустно. Ежесекундно думаю о тебе и о нашем, точнее, твоем, разговоре. И боюсь, очень боюсь, чтобы это не было видением или сном! Ты очень хороший, самый-самый добрый, ласковый, честный и мной очень любимый человек. Трудно представить и поверить, что за какие-то двенадцать часов ты смог перевернуть весь мир, перевернуть мою жизнь и что-то еще многое, к чему я по скудности ума не могу подобрать слов. И я счастлива во всех отношениях, что встретила именно тебя. Я никогда не дам тебе повод думать обо мне плохо. Ты для меня, как Солнце для Земли, которое несет тепло, радость и пробуждение всех начал. Для меня сейчас день длиннее года, а ночь совсем бесконечна. Мама говорит, что от меня остались одни глаза. Шутит, конечно. Хочется оторвать листки календаря и быть сейчас в Николаеве, с тобой рядом. Вчера ходила в церковь Казанской иконы Божьей Матери, помолилась о нас, как умела, и свечки поставила за все хорошее…» Письмо было на четырех листах. Катя часто повторялась, говорила, что она самый счастливый человек, и еще рассказывала, что творится за окном и у них в доме.
На следующий день Дима пошел на почту и заказал переговоры с Катей.

10
– Катюша! – кричал он по телефону. – Я так соскучился, с нетерпением жду тебя. Даже не думал, что так бывает. Мы с тобой похожи на полосу прибоя. С одной стороны, всегда морская волна, спокойная или штормовая, а с другой – противоположной – берег, надежный и стойкий! Они всегда вместе. Точно так же и мы с тобой! Ты мой долгожданный берег, а я… Нет, мы всегда будем рядом и вместе. Отдыхай хорошо и не вздумай высохнуть от любви. Тогда ты станешь страшная и морщинистая. Я не хочу, чтоб ты такой была. У нас здесь настоящая весна, снег практически весь растаял. По дорогам текут ручьи, огромные лужи отражают бездонное небо, что даже невозможно пройти. А вчера я шел по делам в цех завода, поскользнулся и упал прямо в воду, повеселил рабочий люд. Я тебе тоже написал письмо. Дня через два-три получишь. Между прочим, писал до двух часов ночи. Почему ты молчишь? Я хочу слышать твой голос.
– Димочка, но говоришь только ты, я не могу даже вставить ни одного словечка.
– Когда ты возвращаешься?
– Заканчиваем разговор, – прозвучал голос телефонистки.
– Буду через пять дней. Я тебя лю… – и в трубке послышались короткие гудки.

11
Сыграв в конце мая бурную свадьбу, молодые поехали вначале на полторы недели к родителям жены.
Калинковичи Дмитрию понравились. Зеленый красивый городок с многочисленными мемориалами прошлых дней. В нем царили спокойствие и мир. Люди жили тихо и дружелюбно.
А потом поезд мчал их на родину Дмитрия, где величаво стоит гора Шихан, где медленно течет река Хопер, где воздух, насыщенный травами, дубовыми листьями и хвоей, так густ, что его можно есть ложкой, где яблоки с два кулака, а комары величиной с воробья, как, собственно, и в Калинковичах.
Вернувшись в Николаев, молодые получили на улице Содовой комнату в семейном общежитии, где зажили дружно и счастливо.

12
Через полтора года у Дмитрия и Екатерины родился сын Николай, названный в честь святого Николая, чьим именем был наречен и город.
Строительство Диминого корабля тоже подходило к концу, приближались ходовые испытания.
Судьбой моряку предначертано большую часть времени быть в море. Чтобы Кате с ребенком было комфортно, Дима отвез их к ее родителям, а сам теперь безвылазно пребывал на корабле.
Ходовые испытания прошли успешно, хотя и обнаружились отдельные недоработки. Их устраняли в Севастополе, а через три месяца крейсер, дав длинный прощальный гудок, пошел на Северный флот вокруг матушки Европы.
Средиземное море встретило моряков ярким солнцем и водной гладью. Корабль, царственно рассекая гладь моря, гордо шел намеченным курсом. И каждому моряку, и каждому офицеру было приятно осознавать, что новый военный корабль, новая мощная боевая единица флота, вышел на просторы морей и океанов для защиты мира, и ты – ее маленькая частица.
Над кораблем удивленно парили чайки, восторгаясь суровой красотой крейсера, дельфины, резвясь и играя, стаями проплывали перед носом корабля, а корабли супостата фотографировали его со всех сторон.
Ближе к полуночи крейсер прошел Гибралтар и вышел в Атлантический океан.
С рассветом сильно заштормило. Корабль вошел в Бискайский залив, где круглый год море неспокойно. Именно здесь оно испытывает на прочность и сам корабль, и характер человека. Здесь куется мастерство, выдержка, умение и бесстрашие.
В своей злобной неудержимости многотонные волны с ненавистью врезались в борт, пытаясь разломить корабль пополам или перевернуть его, раскачивая его из стороны в сторону.
Люки, двери и горловины задраены. А люди, преодолевая неимоверные трудности, несут вахту, упорно ведя корабль к намеченной цели, на север.
Время шло к завтраку, когда по кораблю понеслись пронзительные, разрывающие душу звонки и раздался тревожный голос командира корабля:
– Аварийная тревога! Аварийная тревога! Задымленность в носовой части корабля. Всем осмотреться на боевых постах. О выявленных замечаниях немедленно докладывать на ГКП! Командирам аварийно-спасательных групп провести разведку носовой части корабля по выявлению очага возгорания, соблюдая все меры предосторожности. При обнаружении немедленно приступить к тушению пожара своими силами, не дожидаясь подкрепления. Старшему помощнику возглавить поисковые мероприятия. Связь с ГКП осуществлять постоянно!
 Вскоре на главный командный пункт поступил доклад о том, что в носовом подбашенном отделении тлеет ветошь. Причина возгорания пока не ясна. Отключено электроснабжение. Подключены два пожарных рукава. Тушение осуществляется водой из двух брандспойтов.
Через минут сорок на ГКП поднялся перепачканный старший помощник.
– Товарищ командир, возгорание ликвидировано благодаря грамотным действиям старшего лейтенанта Вишневского. Рекомендую поощрить офицера. В настоящее время в носовой части проводится интенсивная вентиляция помещений. Весь личный состав носовых кубриков, кроме боевых постов, до окончания проветривания переведен в кормовые помещения. После очистки воздуха уберем ветошь и приступим к выяснению причины.
– Из личного состава никто не пострадал?
– Вишневский немного, и я чуть-чуть.
– Без защиты были? Ладно, он мальчик, а ты, старый дурак… Где он?
– К доктору отправил.
– Вахтенный, вызови мне сюда начмеда.
– Я здесь, товарищ командир.
– Доложи, что там с Вишневским.
– Незначительная головная боль, снижение умственной и физической работоспособности, одышка при нагрузке, сухой кашель, шум в ушах, артериальное давление повышено до 145 на 100. Однократно была рвота. Незначительные нарушения зрительного восприятия, лицо…
– Жить будет?
– Все делаю, товарищ командир. Поставил капельницу, дышит через аппарат кислородом, ввел сердечные препараты… Мне срочно нужен кислород. Моего хватит минут на двадцать-тридцать.
Командир включил громкоговорящую связь:
– ПЭЖ – ГКП, командир БЧ-5 где?
– На связи, товарищ командир.
– Виктор Сергеевич, кислород у тебя есть?
– Только технический, в баллонах.
– Доктор, технический пойдет?
– Пойдет, я его пущу через увлажненную марлю.
– Дай команду, чтобы баллон срочно доставили в медблок. Для больного надо. И сам проследи за этим. Отбой связи.
– Еще что надо? – спросил устало командир у начмеда.
– Возможно, понадобится кровь. У него вторая группа, резус фактор положительный. У личного состава в военных билетах эти данные проставлены. Если таковые найдутся, пусть прибудут в медблок.
– Занимайся, доктор. И прошу, сделай все, чтоб жил офицер! Как человек прошу, не как командир. Сейчас у тебя будут люди.
– Старпом, а тебе не надо к доктору? Может, тоже кислородом подышишь?
– Товарищ командир, если разрешите, то я своими методами – выпью полстаканчика «шила» и посплю. Сильно устал. Всем займется помощник, команду я дал.
– Хорошо, Михаил Сергеевич, даю тебе время на отдых до ужина.
– Спасибо.

13
Тем временем события развивались своим чередом. Корабль вышел из штормовой зоны, зашел за Великобританию, встал на якорь и принялся наводить порядок, разбираясь в происходящем.
Состояние Вишневского стало ухудшаться, появились судороги, провалы в памяти.
Начмед влетел на ГКП как ужаленный.
– Товарищ командир, если больному не провести оксигенобаротерапию, то есть не поместить его под давлением в барокамеру с кислородом, он погибнет. Ему становится хуже. Я здесь ничего не смогу сделать. Простое дыхание ничего не дает. Надо решать вопрос о срочной его транспортировке в ближайший порт. А это английский.
– Час от часу не легче. Помощник, старпома не тревожить, пусть отдохнет. Я иду докладывать в штаб флота, а ты занимайся подготовкой вертолета. Доктор, и ты со своей стороны все приготовь, носилки и прочее.
Решение на высоком уровне принято очень быстро, и вскоре вертолет Великобритании сел на палубу крейсера, забрал пострадавшего и улетел на туманный Альбион. Теперь судьба старшего лейтенанта Вишневского переходила в руки британских врачей.
А корабль, приведя себя в порядок, малым ходом продолжил свой путь.

14
Перед ужином в каюту начмеда влетел рассыльный по кораблю. Его вид не сулил ничего хорошего, щеки покрывала мертвенная бледность, а по лицу струился пот. Было видно, что он не прочь немедленно упасть в обморок.
Доктор быстро смочил ватку нашатырным спиртом и сунул тому под нос.
– Что случилось, боец? У тебя такой вид – смотреть страшно. Сядь, я накапаю тебе сердечных капелек, отдышись, приди…
– Старпом умер! – выдохнул матрос.
– Что-о-о?!
Теперь побледнел доктор и его лицо тоже стало влажным. Он был готов составить моряку компанию и упасть в обморок вместе с ним.
– Вас командир вызывает в каюту старшего помощника.
Голос моряка остался позади, а начальник медицинской службы находился уже в каюте старшего помощника. Картина, которую он увидел, была удручающей. На койке на спине с темно-бордовым лицом лежал старпом. На полу возле койки и на разорванной на груди рубахе застыли рвотные массы.
 Протиснувшись сквозь плотно стоящих офицеров, доктор стал прощупывать пульс на руке, а потом на шее.
– Товарищ командир, тело холодное, пульса нет. Он мертв, – прошептал врач.
– Это я знаю и без тебя. Как подобное могло случиться? Он обращался к тебе после пожара?
– Никак нет. Я поинтересовался, как он себя чувствует. Старпом ответил, что хорошо.
– Вот и мне то же самое сказал. Мне бы к тебе его послать, а он попросил разрешения выпить «шила» и поспать немного. Сказал, что устал, и голова болит. Я не придал этому никакого значения. От той обстановки, что творилась сегодня на корабле, у всех голова болела. Я его и отпустил отдыхать до ужина, и в обед не тревожили. А перед «малой приборкой» рассыльный зашел в его каюту – и вот… – командир сел к столу, где стояла бутылка, налил из нее в стакан и молча выпил. – Мысли какие, доктор?
 – По внешнему виду – сильное отравление угарным газом.
– А почему лицо… – показал он рукой.
– Кислорода нет в крови.
– Ты к нему заходил?
– Так точно, сразу после обеда. Он спал на боку, повернувшись лицом к переборке. Дышал ровно. Мысль о возможной беде даже не возникла.
– Корабль только на воду встал и… одно за другим, – командир вновь налил в стакан спирт и опять молча выпил.
 – Иди, доктор, здесь твои функции больше не нужны. Только не забудь документы по своей линии приготовить. Помощник по снабжению, освободите малую морозильную камеру… Короче, Максим Васильевич, – повернулся он к заместителю, – возлагаю на вас эту тяжелую миссию. А я пошел вновь общаться со штабом флота и выслушивать, какие мы мудаки.

15
Спустя три недели Вишневский вернулся на корабль. Прежде чем попасть туда, с ним в столице строго поговорили товарищи, которых не интересовало здоровье офицера, а не стал ли он агентом английской разведки. На корабле поменялось все начальство. Командира сняли с должности, воспитателя переместили с понижением, помощник стал старпомом… Вишневского хотели назначить, от греха подольше, в учебный отряд, но он любил корабельную службу и поехал на прием к командующему. Его оставили на месте.
Через год к Дмитрию приехала жена Катя с сыном Николаем. Здесь у них родилась и дочь. Институт Екатерина оканчивала заочно.
Служба, как и жизнь, у них была долгой. За это время они побывали и в Ленинграде, и на Востоке, а закончили уже в Калининграде с адмиральскими звездами на погонах. И всегда Екатерина была рядом с мужем.
Для каждого моряка, как и любого другого военнослужащего (в том числе), важно, чтобы их тыл, а семья и есть тыл, был всегда крепок и надежен. Именно тогда военный думает о службе ратной, а не о решении неразрешимых проблем.
В доме Дмитрия и Кати всегда жили Вера, Надежда и Любовь. Именно это и есть Счастье!
И дай Бог, чтоб у каждого было так!


Люди!..

У каждого времени свои нравы и законы. Наш ХХI век, век компьютерных технологий и расширения космического пространства, стал бездушным, черствым и безразличным ко всему. Люди вокруг себя ничего не видят, ничего не замечают, живут в себе и для себя, не думая о завтрашнем дне. Доброта, милосердие и любовь становятся архаизмами. Неужели зверь в наши дни добрее человека? Почему так происходит?
Василий Семенович целый день крутился как волчок. Он так уставал, что к ночи просто валился с ног и, добравшись до койки, мгновенно засыпал глубоким сном до утра. И так каждый день.
У супруги через четыре месяца после ее выхода на пенсию случился инсульт. Полностью перестали работать рука и нога, да еще и речь парализовало. Больше она с кровати не встала.
Теперь Василий всю домашнюю работу взвалил на себя. А помимо этого, супругу приходилось и мыть, и кормить, и поить, и массаж делать… И еще сотни других, неведомых ему доселе, дел. Даже уколы научился делать. Разве все перечислишь? А телевизор посмотреть или газету с книгой почитать – на это времени нисколечко не было.
Детей за жизнь они не заимели. Не получалось никак. Так и жили два одиноких старика – ни детей, ни друзей настоящих, ни родственников. Но жили дружно и очень любили друг друга.
Так прошла жизнь, и неожиданно наступила старость. А с ней еще и эта болезнь.
Встав ранним утром, Василий Семенович вымыл супругу, покормил ее с ложечки манной кашкой, напоил компотом, сам быстренько попил чаю и, бросив в стирку белье, побежал на рынок. Надо картошки купить, капусты, пару косточек для бульона, хлеба и немного яблочек. Пенсия маленькая, деликатесами не побалуешься.
Идя по дороге, Василий Семенович споткнулся о выпирающий корень из-под асфальта, упал, почувствовав сильный хруст и треск в районе тазобедренного сустава. Он попытался подняться, но сделать это никак не получалось, нога не держала, и он падал снова.
Мимо нескончаемым потоком шли равнодушные люди, они не обращали никакого внимания на валяющегося старика.
– Люди, кто-нибудь, помогите мне приподняться, – стонал он.
Но никто даже не посмотрел в его сторону, не обращал внимания. Все куда-то спешили или не хотели возиться с лежащим человеком.
– Пьяный… И в таком возрасте, с самого утра, – говорили одни.
– Проспится и встанет, – утверждали другие.
– Люди, – шептал Василий Семенович, – вы тоже станете старыми и немощными, и с вами может произойти, не дай Господь, подобное. Помогите мне, пожалуйста! У меня жена больная, дома с инсультом лежит, – плакал он.
Но люди шли и шли. И никто не наклонился и не спросил, что случилось, и не поинтересовался, надо ли помочь.
Так он лежал, пока кто-то грубо не толкнул его ногой в бок.
Василий Семенович поднял голову. Перед ним стоял полицейский.
– Чего разлегся? – грубо спросил он. – В могилу скоро, а он здесь пьяный валяется. Стыдно должно быть. Уж в этом-то возрасте пора бы бросить пить, дядя!
– Извините, я вовсе не пьяный. Нисколечко не пил, честное слово. Шел на рынок, зацепился о корягу на дороге и упал. У меня в боку что-то хрустнуло, – он показал, где. – И после этого встать не могу.
– Трезвый, говоришь?..
– Истинная правда. Мне и пить нельзя. У меня жена дома с инсультом лежит, уход постоянно требуется… А теперь вот и я сам…
Полицейский достал телефон, позвонил.
– Я скорую помощь вызвал. Полежи, они подъедут, – сказал он уходя.
Скорой не было довольно долго. Наконец подъехала и она.
– Что случилось, старик? – наклонившись, спросил мужчина в белом халате.
Василий Семенович рассказал все, что говорил полицейскому.
– Но меня в больницу никак нельзя класть. У меня жена прикована к постели. Что со мной, доктор?
– Никто тебя туда не собирается везти. Дома доску привяжешь к груди и ноге, костыли купишь… У тебя либо сильный ушиб, но скорее всего шейки бедра… хана! Операция обойдется тысяч в десять. А они у тебя есть?
– У меня таких денег отродясь не было. Потом жена…
– Да и будут ли тебе эту операцию делать по старости лет? Дома уж сам как-то справляться будешь… Где живешь?
– В двух кварталах отсюда, – и он назвал адрес. – Ключи от квартиры в кармане.
Врач и шофер подхватили деда под руки, оторвали от земли. Тот вскрикнул и от боли потерял сознание.
Люди в белых халатах проявили не свойственное им сейчас милосердие, довезли Василия домой и, найдя в кармане ключи, открыли квартиру, положили на диван, а медицинская сестра сделала обезболивающий укол.
Пришел в себя Василий Семенович под вечер. Он лежал в зале на диване одетый и в ботинках. Попытка приподняться и даже пошевелиться вызывала сильнейшую боль в боку. Он непроизвольно застонал.
– Люди, люди... – зарыдал Василий Семенович. – Что же мне теперь делать? Я же встать не могу. А как же Люба? – подумал он о жене.
Горечь, обида и в то же время жалость ко всем тем, кто так бездушно обошелся с ним, кто потерял душу и человечность, проявив полное безразличие и равнодушие к чужому горю, усиливали и без того мучительную боль. Слезы ручьем катились по его впалым щекам. Он чувствовал, как повышается температура. Василий Семенович снова потерял сознание.
Сколько он пребывал в таком состоянии, не известно. Его сильно морозило, во рту было сухо, глаза слиплись от гноя, брюки были мокрые и холодные.
Ночью он пришел в себя.
– Люба! Люба!.. – прохрипел он. – Прости меня, дорогая, что не могу тебе ничем помочь. Я тебя любил и люблю. А теперь видишь…
В спальне было тихо.
– Прости, Любушка! – изо рта вырывались только свистящие звуки.
Недели через две соседи почувствовали неприятный запах, доносящийся из квартиры. Вызвали полицию, которая обнаружила два разлагающихся трупа, мужчины на диване и женщины на полу, в метре от него. Видно, огромная сила любви заставила обездвиженную женщину преодолеть свою немощь и поползти на помощь к любимому. Но все же силы оставили ее.
Их похоронили вместе, в одном полиэтиленовом мешке. Соседи поставили крест, к которому прикрепили табличку, на которой написали фамилию усопших, дату рождения и год смерти.
Люди, кто мы? Есть ли у нас душа, чувство ответственности и сострадание к себе подобным? Или мы потеряли все, совершенно не ведая, что с нами будет завтра?!
Старость никого не минует. А вот молодость и здоровье заканчиваются быстро.
И неужели новые люди будут так же проходить мимо?
Люди! Лю-ди!..
И люди ли мы?

Раздумья

Tempora mutantur et nos mutantur in illis.
Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
Латинская пословица

Александр неспешно брел по берегу реки. Впереди, радостно виляя хвостом, бежал его верный друг, пес Миша – черная овчарка. Они были большими друзьями. Каждый вечер, и зимой, и летом, а в выходные дни еще и утром, они шли одним и тем же маршрутом, зная на своем пути все до мельчайших подробностей.
Каждый занимался чем-то своим.
Собака, шлепая по воде большими лапами, пыталась поймать лягушку, каждый раз оборачиваясь, глядя хозяину в глаза, как бы извиняясь за свою очередную неудачу. А Саша просто шел, наблюдая, как плавно течет река, как изредка плещется рыба, как по ту сторону реки лошади тянут возы с сеном, как быстро раздевается лес в преддверии наступающей зимы…
Вдруг в небе послышалось сильное шуршанье.
Александр поднял голову и долго смотрел на скворцов, летящих на юг. Их было так много, что они покрывали все небо, испещряя его темными точками. Птицы летели, образуя огромные волны, поворачиваясь к земле, давшей им жизнь, то одним, то другим боком. От этого казалось, будто невидимый продавец встряхнул край полотна дорогой ткани и она, катясь «барашками» по бескрайнему столу, показывала свой чарующий бело-черный узор, привораживая тем самым покупателя.
Шелест бесчисленных крыльев холодком забирался под куртку. Александр съежился и поднял воротник.
 «Так улетает лето», – печально подумал он.
Стало вдруг грустно и как-то неуютно на этой очень огромной и одинокой планете.
А он все глядел и глядел на этих птиц, желая им счастливого полета.
Саша задумчиво сел на сломанную от старости ветлу и закурил.
А скворцы все летели и летели.
Подбежал Миша, ткнулся носом в колени и удивленно взглянул на хозяина, как бы спрашивая: «Отчего не идем? Нам же нужно вон до того дерева».
Александр погладил собаку по голове, ласково похлопал по упругой шее.
– Иди, дружище, сам погуляй. Я немного посижу, провожу птичек в теплые края. Понимаешь, им оставаться здесь нельзя. Замерзнут и умрут. Вот такие, брат, дела. Это мы с тобой ко всему привыкшие – и к жаре, и к морозу. А вот они – нет. Им тепло подавай, – он снова похлопал собаку. – Ну, иди, иди… Не хочешь без меня? Тогда пошли дальше.
Александр очень любил жизнь. И всегда старался нести добро, помня, что зло съедает мозг.
Только однажды в детстве он сделал очень плохо в отношении пташки, за что корил себя до сих пор. Как-то зимой он ловушкой поймал синичку и с радостью принес домой, чтобы похвастаться перед бабушкой, выпустив ее в комнате полетать. Та со всего маха начала биться в оконное стекло, а затем, сделав круг в горнице, влетела в открытую топящуюся печку. Оттуда она уже не вылетела, сгорев заживо. Это было очень сильным потрясением для него.
С тех пор он никогда не обижал «брата своего меньшего».
Прожив достаточно долгую и насыщенную событиями жизнь, отдав Военно-морскому флоту двадцать шесть лет, Александр, казалось, видел все. Служба закалила его характер, научила распознавать друга от недруга, правду от фальши. Он видел радость и горе, не раз смотрел смерти в глаза, побеждая ее, научился чувствовать плечо товарища, подставляя свое нуждающимся в этом, ненавидел врага и любил Родину, оставаясь при этом человеком добрым, отзывчивым и мягким, всегда готовым прийти на помощь другому.
Он не торопясь продолжал свой путь, а мысли роились в голове одна безрадостнее другой.
«Разве можно обидеть того, кто не в состоянии ответить тебе на зло? Как можно получить удовольствие от издевательства над кошкой, собакой или еще кем-то другим? – с горечью размышлял Александр. – Возможно, надо производить профилактический отстрел животных, но нельзя стрелять во всех подряд, получая от этого наслаждение. Сегодня ты умилился от убийства, а твой правнук сможет увидеть это животное или рыбу только на картинке в Красной книге, потому что именно ты лишил его этой радости.
Как можно сказать ребенку: «Ударь ножкой курицу» или «Брось камень в собачку»? Кто после этого из него вырастет? Убийца, садист, маньяк или все вместе сразу?
А вскоре, повзрослев, это чадо за бутылкой водки с такими же, как он, недоумками будет издеваться над котом, хвалясь слюнявым ртом, что тот съест у него горький лук. А несчастное животное, корчась от неимоверной боли и ударов по голове, готово съесть не только лук, но и перец с чесноком. А эти нелюди, именуемые классификацией «человек разумный», будут пьяно и весело смеяться, восхищаясь своим величием.
А может быть, этот ребенок станет тем, кто, напоив водкой пастуха, привяжет корову к дереву и у живой скотины отрежет заднюю ногу, мясо продаст, а деньги пропьет?
Страшно, противно, жутко?.. Но ведь и эти люди родились с ангельскими крылышками, а такими сделали их мы, родители.
В корне не согласен с определением, что человек является венцом эволюции.
Вот ползет букашка. Но она ползет не бесцельно. Она выполняет пусть и маленькую, но отведенную только ей функцию.
У всех без исключения, даже самых крошечных существ, есть голова, глаза, рот, своеобразные уши и мозг. И все издают свойственные и понятные только им звуки: птицы поют, лягушки квакают, собаки лают… Наверное, это тоже речь, непонятная нам.
Животные, как и мы, имеют те же условные и безусловные рефлексы, существуют в том же пространстве и времени.
Почему мы считаем себя умнее их?
Отчего в огромной отаре овец ягненок бежит именно к своей матери? Да потому, что он запомнил ее, услышал родной материнский голос, материнскую речь.
Почему по весне ласточки прилетают именно под ту кровлю, где они свили прошлый год свое гнездо, и почему перед отлетом показывают его своим детям? Конечно, для памяти, а память, между прочим, функция мозга. Как эти «безмозглые» существа могут с огромной высоты из миллиарда крыш найти свою родную? И почему те же скворцы летят весной туда, где выросли?
Почему пчела всегда находит свой улей, даже если его переставили в другое место?
Мы научились всяким разным премудростям и наукам, говорим о локации, гравитации, магнитных полях и прочих непонятных простому человеку явлениях, напрочь отметая разум у животных и птиц.
Отчего у коров и лошадей текут из глаз слезы, когда их ведут на бойню? Оттого, что они это не только чувствуют, но и рассудком понимают, что их ведут на смерть.
Нельзя отторгать себя от всего мира. Мы, которые ринулись изучать космос, напрочь забыли, что ни мать-земля, ни океан и наполовину не изучены.
Вот я сейчас позову собаку, и она придет. И пес, если найдет что-то любопытное, начнет гавкать, приглашая меня посмотреть. Он понимает мою речь, а я действую по наитию.
Как жаль, что в исступленной злобе или бессилии истребляем все живое, забывая о том, что через пятьдесят или сто лет нашему будущему поколению нечего будет есть и пить. А это породит новые войны за выживание».
Саша не спеша подошел к конечной точке их ежедневного маршрута – корявому дереву, стоящему на небольшом бугорке. Печально кружась, падали листочки. Некоторые мягко ложились на воду, отправляясь путешествовать в неведомые им доселе края.
– Ну что, брат, пойдем домой, – грустно сказал Мише Александр. – Солнышко за лес укатилось, прохладно становится. Завтра снова пойдем гулять. А сейчас курочек надо закрыть, тебя кормить, да и самому поесть.
Они снова неторопливо побрели домой. Река казалось темной. Доносились всплески рыбы.
«Судак веселится. Жирок запасает, к зиме готовится… Как же все-таки хорошо жить!» – радостно подумал Александр, улыбнулся и легко вздохнул. – Миша! – крикнул он собаке. – Тебе хорошо?
Пес повернулся и, наклонив набок голову, улыбаясь, подбежал к хозяину, прижался к ноге.
– Молодец! – Саша погладил его по спине. – Мы с тобой одной крови и большие-большие друзья. Правда?
Собака в знак благодарности завиляла хвостом и лизнула руку хозяина.
– Знаешь, Миша, – дальше размышлял Александр, – вот если взять тебя, меня, вот эту речку, дерево, бабку, идущую с козой, короче, все-все, что есть на Земле и во Вселенной, расщепить до самых мельчайших частиц, получится энергия. Все мы – эта самая энергия. Здорово, да? Но человек в этом звене – энергия темная, тяжелая и самая негативная. По крайней мере, я так думаю. Я, конечно, не говорю о всех. Есть очень даже светлые и радостные личности. Но большинство…
Пес снова побежал вперед, а Александр продолжил свои размышления:
– Человек постоянно стремится уничтожить себе подобного, изобретая для этого все более новое и страшное оружие. Мы прекрасно понимаем, что война – это очень плохо. Она не щадит ни детей, ни женщин, ни стариков. Зачем все это? Слезы должны появляться от радости, а не от горя, а люди рождаться для жизни. Помимо этого, мы еще и убиваем сами себя: курим, пьем, употребляем наркотики… Мы отравили воздух, воду и землю. Теперь это пьем, едим и, разумеется, этим дышим. Точно в таком же состоянии живут звери, птицы и насекомые.
В настоящее время рождается столько уродов, мутантов и появляется множество различных и непонятных заболеваний, включая СПИД, который просто уничтожает молодое поколение.
Куда человечество идет, не понятно. Земля, мать наша, не сможет долго терпеть издевательства над ней. Она либо смоет всех нас водой, как мы смываем грязь с рук, либо ее высушит Солнце, превратив плодородную почву в пустыню.
Все гибнет просто на глазах. Реки мелеют, лес сохнет, почва становится бесплодной. Теперь это видят все, но сделать ничего не могут. А ведь все это натворили мы, люди разумные.
Но есть Бог! Он все видит. И каждый предстанет перед его высшим судом. И каждый ответит за свои деяния. И каждый получит по заслугам. Но об этом мало кто думает.
А жаль!
И еще хочется, чтоб этот суд вершился на земле, а не на небе!
Человек, будь ЧЕЛОВЕКОМ! Почему в тебе живет столько злобы и ненависти, почему ты бываешь жесток, кровожаден и беспощаден?
Хочется верить, что мы непременно станем лучше. И снова все расцветет вокруг. И люди будут улыбаться друг другу. И будет мир! И будет счастье! И будет любовь!
Они подошли к дому. Саша открыл калитку.
– Миша, иди сюда, мы с тобой уже пришли. Теперь ты здесь хозяин и верный сторож. Давай я тебя покормлю. А завтра снова пойдем гулять. Договорились?






Содержание

Постулаты службы

ПО ВОЛНАМ МОЕЙ ПАМЯТИ…
Я
Как я стал пионером
Медицинская физика
История болезни
Бинокль
Светские беседы
Лжебольной
Физиология жизни
Уроки жизни
Стыдоба
Узник
Жертва красоты
Слежение
Герой

О ЖИЗНИ ВЕСЕЛОЙ И РАЗНОЙ
Крестины
Круиз
Миг счастья
Пятница, тринадцатое
В водовороте судьбы
Всего лишь один день
Улыбка судьбы
Трагедия любви
«Одноклассники»
Письмо
Дождь
Крутой вираж жизни
Перевозбуждение
Природный катаклизм
Одно за другим
Печальная история
Музыкальный дивертисмент
Смешно и грешно
Пари
Полоса прибоя
Люди!..
Раздумья