Впервые за долгое время Раймон поймал себя на том, что довольно улыбается. Он получил разрядку с Иви и совершенно не испытывал угрызений совести из-за случившегося. Напротив, ему понравилось. Она стала первой женщиной, после исчезновения Аликс, с которой ему захотелось этого. Не то, чтобы де Ге решил хранить верность пропавшей жене – напротив, после того, как она сбежала, он считал себя свободным от каких-либо обязательств – но на остальных женщин, словно пала тень ее предательства. Они были не нужны ему, а продажные женщины и жены баронов, всячески завлекавшие его в свои постели на турнирах, – даже противны.
Но, в конце концов, он был молодым, здоровым мужчиной, и природа требовала своего. Он получил то, в чем нуждался, сегодня. И теперь усмехался, вспоминая выражение лица и глаза Иви. Как ее зрачки расширились от испуга, как теплые, натруженные пальцы ухватились за его плечи, как менялось выражение глаз, когда она шла к пику наслаждения вместе с ним. «Черт, потише», – осадил он себя, – «а то повторения захочется уже сейчас».
Как оказалось, в том, что по ее глазам так легко читать, есть свои плюсы. Например, он был уверен, что Иви получила удовольствие. С Аликс же никогда нельзя было быть в чем-то уверенным. Она принимала его супружеские ласки снисходительно, позволяя к себе прикасаться, но не давая заглянуть в душу. Вполне возможно, она не пускала его в свои переживания потому, что они были заняты другим. Раймон перестал улыбаться. Он найдет эту сучку и заставит заплатить за ложь, за позор и предательство, за смерти, виной которым она стала. Заплатить сполна и за все.
Иви ворочалась в постели. За окном уже пропели первые петухи, а она все не могла уснуть. От раздумий и воспоминаний пухла голова. Она вспоминала Гастона и хижину, в которой они жили. Вспоминала, как они плечом к плечу трудились до изнеможения в поле, как скрипела деревянная кровать, когда на рассвете Гастон брал ее на покрытом соломой семейном ложе.
Бывало, от этих соитий Иви получала удовольствие, бывало, что лежа под Гастоном, мыслями уносилась вперед, в грядущий день, припоминая все, что собиралась успеть переделать засветло. Жечь вечерами масло в светильнике они себе позволить не могли, поэтому в такие минуты Иви хотелось, чтобы он кончил поскорее.
Она вспоминала, как муж вздыхал, когда скатывался с нее, как пару минут потом, лежал молча, тоже, видимо, обдумывая предстоящий день, как задумчиво скреб бороду, вставая. Иви не видела его уже больше года, а вместе они прожили два. Она знала, что без нее Гастону худо – в хозяйстве помогать некому, да и к тому же она ведь не умерла, а пропала, так что он остался соломенным бобылем, без надежды жениться снова.
А еще, Иви знала, что Гастон, в отличие от господина графа, пить бы не стал – не в его характере это было. Всю свою силу, радость, злость он отдавал работе. Ну, разве что мог ударить жену или скотину иногда, но за дело и не сильно, для острастки, не так чтоб покалечить. По бабам чужим муж Иви не бегал, людей к себе не привечал, не любил шум-гам. Побаивались его в деревне, но и уважали.
Хозяйство у них было пусть не богатое, зато основательное. Иви в приданное господин барон определил добрую корову, а у самого Гастона был бычок, так что животины не только пахали – корова давала молоко и приплод. Иви вздохнула, вспомнив как поднявшись, первым делом шла в хлев, доить Рыжуху. Та была ей и подружкой, и товаркой в работе, спокойная, смирная.
Недосуг Гастону искать жену, забот по хозяйству невпроворот. Рыжуха, поди, отелилась, сеять уж пора, самому за двоих поработать, на господском поле и своем наделе.
И почему только все вышло так именно с ними, с Гастоном и Иви?
Флор, как обычно, принесла поднос с кувшином вина и кубком для господина графа, но Иви не шевельнулась в ответ, хотя многие дни перед этим исправно выполняла возложенную на нее кастеляншей обязанность. Это было уже второе проявление неповиновения за день – чуть раньше, Иви удалось ускользнуть из купальни прежде, чем граф де Ге вошел туда. Но если в первый раз ее дерзость осталась незамеченной и безнаказанной, то сейчас Иви чувствовала на себе как всегда внимательный, ожидающий взгляд н-Ано.
– Не пойду, – ответила на него Иви вслух.
Кастелянша ничего не сказала, лишь подняв брови, с сожалением покачала головой, и Иви сразу отчетливо вспомнила год, проведенный в подземелье. «Это или темница» – молодая женщина поняла, что выбор, если он вообще у нее есть, небогат. Невысказанное обеими женщинами недовольство словно отравило воздух, напитало молчание, воцарившееся в покоях. Иви чувствовала себя так, будто кто-то с силой давил ей на плечи, подталкивая вперед, встать.
– Так мне... что делать? – заданный Флор вопрос повис в без того отяжелевшем воздухе.
Иви подняла поднос с кувшином и кубком со стола, куда его успела поставить Флор, и избегая глядеть на н-Ано, вышла из комнаты.
Она шагала по коридору, с каждым шагом наполняясь злой решимостью отнести вино и сразу уйти. Но стоило переступить порог графских покоев - сердце застучало словно у испуганного кролика, а поднос в руках предательски дрогнул. Стараясь не поддаться порыву немедленно бежать прочь, Иви подошла к столу. От резкого, неловкого приземления посуда звякнула, как показалось Иви, жутко громко. Молодая женщина подняла глаза и увидела, что граф наблюдает за ней.
Этот взгляд, хищный, насмешливый, окончательно выбил почву из-под ног. Иви сделала шаг назад, к двери. Сам пусть наливает.
– Ц-ц-ц-ц, – угрожающе поцокал де Ге языком, наблюдая за попыткой Иви улизнуть.
Словно лягушка, завороженная змеей, она вернулась к столу и протянула руку к кувшину. Но господин граф быстрым движением схватил ее за запястье раньше, чем пальцы прикоснулись к металлу. Иви взвизгнула и вырвавшись, отбежала от стола. Ошибкой было то, что, тем самым, она отдалилась и от двери. Де Ге немедленно воспользовался ее оплошностью, загородив своим большим телом путь к отступлению. Молодая женщина принялась медленно и осторожно обходить стол. Господин граф, вопреки ее надеждам, за ней не последовал и от двери не отошел. Вместо этого, когда Иви обогнула уже почти половину стола, де Ге вдруг сделал резкое движение ей навстречу. Началась беготня. Ничего не соображая, Иви носилась вокруг стола, безуспешно пытаясь приблизиться к двери, не приблизившись при этом к графу. Временами, оба замирали друг против друга, взглядом следя за малейшим жестом, пытаясь предугадать дальнейшее направление движения. Почему-то, чем дальше, тем больше становилось не столько страшно, сколько смешно.
Неловкий поворот, заминка – и Иви оказалась зажатой в углу, спиной к стене. Иви хихикнула – хотя, что тут смешного? Не дети, чай, и вообще – зажмурилась и замерла, то ли удивляясь собственному поведению, то ли испугавшись, а когда мужская рука уже дернула завязку ворота платья, неожиданно, даже для самой себя, чуть пригнувшись, выскользнула из ловушки и понеслась к выходу. Ее подвела завязка ворота – шнур порвался, но перед этим успел замедлить бегство. Де Ге нагнал беглянку у самой двери, снова прижав к стене. На этот раз развязанным оказался ворот рубахи, а потом Иви неожиданно обрела свободу. «Играет. Как кошка с мышью», – поняла молодая женщина. Осмелев от злости, она схватила кубок и запустила в преследователя. Тот лишь довольно расхохотался. Кувшином Иви в него кидать не стала – жалко стало девушек-служанок, которым с утра пришлось бы оттирать винные пятна. Зато поднос вполне подходил для ее целей, и аккуратно переставив кувшин на стол, молодая женщина крепко сжала край серебряной посудины.
Господин граф, издевательски сощурив глаза, наблюдал за ее боевыми приготовлениями. Проследив за направлением его взгляда, Иви обнаружила, что и платье, и рубаха на груди разошлись, выставив напоказ округлости тела. Ахнув, она подняла поднос повыше, прикрываясь им. Теперь, когда Иви встала перед выбором – голая грудь или оборона, де Ге перешел в наступление.
Иви, все же, успела стукнуть его подносом пару раз, пожертвовав скромностью. Но силы были не равны, поэтому оставив поднос в руках противника, молодая женщина опять ударилась в бега, чтобы очень быстро оказаться вновь прижатой к стенке, гадая, какой частью одежды придется пожертвовать, на сей раз. Граф запер ее в живой клетке, уперевшись руками в стену по обе стороны от Ивиных плеч, и просто смотрел. Даже с опущенными глазами, выдерживать его взгляд, Иви, было сложно – кровь приливала к коже, от чего становилось жарко и тяжело дышать.
Де Ге чуть наклонился вперед, и Иви резко отвернула голову, решив, что он собирается ее поцеловать, но вместо этого, тут же, почувствовала его руки на обнаженном теле. Он приподнял ее груди своими большими ладонями и усмехнулся, глядя на сблизившиеся и округлившиеся еще отчетливее верхние половинки полушарий, розовеющие сосками:
– А грудь у тебя, побольше будет.
«Побольше, чем у Аликс», – поняла Иви, и мгновенно покраснела еще больше от стыда и смущения.
Наклонив темноволосую голову, де Ге языком нырнул в тесную ложбинку, целовал, чертил влажные узоры кончиком языка. Иви не шевелилась, раздираемая противоречием между ощущениями тела и эмоциями души. Мужчина потерся щекой о ее грудь, оцарапав щетиной сосок, и Иви вскрикнула, инстинктивно прикрыв ладонью чувствительную нежную кожу. Де Ге это только позабавило. Он принялся целовать ее прикрывающие сосок пальцы, языком, терпеливо, раздвигая их с каждым поцелуем все шире, так что влажные губы, вскоре, уже касались сжавшейся в бугорочек вершины. От этих поцелуев что-то дрожало и таяло внутри живота, вынуждая Иви сдаться, опустить руку в жесте прощения и доверия. Де Ге прекрасно понял этот жест, продолжив покрывать влажными теплыми поцелуями уже оба соска, спускаясь ниже, туда, где тяжелую округлость груди сменяла плавная линия тела, сужающегося к талии, и под кожей ощущались тонкие Ивины ребрышки. В какое-то мгновение, она почувствовала теплоту его дыхания у самого своего сердца. Господи, что он делает с ней? Почему у нее нет сил прекратить это, остановить?! От остроты нахлынувших ощущений Иви забывала дышать.
Де Ге поднял ее на руки, легко, словно ребенка, и перешагнув через пару ступеней, отделявших спальню от остальной части покоев, опустил на постель. Кровать жалобно скрипнула под весом мужчины, когда сам он навис над Иви, упираясь руками в матрас по обе стороны от ее тела. Властным поцелуем губы накрыли ее рот, требуя ответа, вынуждая перестать оставаться лишь получательницей ласк, пассивным участником любовной игры. Но в таких поцелуях Иви была неумехой. Их поцелуи с Гастоном всегда были торопливо-стыдливыми, в них не было жара страсти, лишающего разума, побуждающего отрыть все сокровенные глубины души и тела… Гастон!
Мгновенный и яркий как молния удар совести – и Иви сумела выскользнуть из-под тела чужого мужчины. Подхватив рукой болтающиеся где-то вокруг бедер рубаху и платье, Иви торопливо натянула их обратно, кулачком сжав ворот рубахи на груди. Граф с каменной усмешкой наблюдал за ней, усевшись на краю кровати. «Он думал сейчас о госпоже Аликс», – догадалась Иви, и стало вдвойне неловко и стыдно. Ей, мужней жене, не пристало быть податливой как последняя потаскуха, а он… он ведь не ее сейчас целовал и ласкал, а призрак своей жены, на которую она так похожа.
Де Ге действительно вспомнил об Аликс. Подумал о том, что даже у этой глупенькой, напуганной крестьянки хватило совести вспомнить о муже и пытаться сохранить ему верность. А у Аликс не хватило.
Стало противно. От очередного напоминания о бессовестности и двуличии Аликс, так легко предавшей брачные клятвы. От самого себя, лапающего чужую жену, будто пьяный постоялец в трактире. Пьяный... мысль зацепилась за это слово. Вчера он лег спать трезвым и сегодня проходил таким весь день. Столь долгое воздержание заслуживало награды.
Раймон не стал ждать нового кувшина, да и вообще все усложнять, вмешивая кормилицу, он самолично спустился в погреб и там, вдвоем с ключарем пил всю ночь, прямо из бочки.
Аликс морщилась, когда от него пахло вином. С Аликс, ему и в голову не пришло бы играть в догонялки. Он старался быть с ней таким, как ей нравилось – куртуазным, учтивым, но природная грубость натуры брала свое. Все время их недолгого брака, Раймон чувствовал невозможность выразить свою любовь и при этом быть понятым и принятым, оставаясь собой. Раздражался, грубил, а потом заваливал жену подарками. Без толку, как оказалось.
Но зато теперь, он не обязан соответствовать ничьим ожиданиям. Волен хоть всю ночь горланить песни и, ужравшись, заснуть прямо в погребе.
Все закончилось лучше, чем можно было ожидать. Но случившееся, подобно камню, брошенному в водоем, породило бурю в душе Иви. Бурю, которую она контролировать не могла.
Три года назад, сразу после замужества, она жила в постоянном страхе – боялась, что Гильом де Вуазен продолжит начатое в первую брачную ночь, боялась за Гастона, который этого бы не стерпел, боялась за себя, которую в лучшем случае насиловали бы каждую ночь, а в худшем – убил бы муж. Хотя, вспоминая Гильома де Вуазена, Иви не была уверена, что быть убитой мужем – это худший случай.
И вот теперь… все повторялось. Она была беззащитна. С одной стороны – и хорошо, думала Иви, хорошо, что Гастон этого не видит и не знает, с другой – де Ге мог посадить ее в темницу, убить, насиловать. Он был в своем замке, в своем праве. Она никто, пыль под ногами. Крестьянка, осмелившаяся выдать себя за графиню. Стань это известно, ее ждала смертная казнь. Но де Ге ведь не собирался ничего обнародовать, покрывать себя публичным позором. Ему достаточно уморить ее по-тихому и похоронить в семейной усыпальнице, чтобы прослыть вдовцом. А перед этим, господин граф может и позабавиться, раз хочет.
Странное дело, умереть Иви была почти готова, за время, проведенное в темнице, она успела сжиться с этой мыслью, но вот с тем, что сделал с ней де Ге, примириться не могла. Она боялась повторения. Боялась, но не так, как раньше. Боялась не мужчины – себя, открывшегося в себе.
Она ведь, оказывается, порочна. Общение с Гильомом де Вуазеном не прошло даром, или она от рождения с изъяном – непонятно, да и не важно – но в ней проснулась похоть. Себя не обманешь, и она знала, что тело предало ее, наслаждалось. Мало того, оно пробудило в душе что-то странное, что-то животное, заставившее Иви вести себя совсем не так, как обычно.
А еще, она знала, что это только вопрос времени, когда подобное случится снова.
Ничего в замке не могло ускользнуть от н-Ано, даже душевные переживания его обитателей. «Вот ведь послал Господь любопытную старуху», – думала Иви, в который уже раз ловя на себе испытывающий, укоризненный взгляд кастелянши.
За прошедшие дни господин граф больше Иви не интересовался, сначала мучаясь похмельем, потом опять занявшись укреплениями и тренировками, и страх начал отступать. «Слава тебе, Господи, обошлось!» – в душе благодарила Иви.
Да и куда ей до госпожи Аликс, дуре деревенской. Может, и похожа, но только ночью, когда все кошки серы. А днем – бестолочь бестолочью. Ни говорить по-благородному, ни ходить павою, ни смотреть орлицей не умеет. Хотя, вот грудь у Иви, и правда, побольше да покрасивее будет. И госпожа Аликс, между прочим, когда они платьями обменивались на рассвете, тоже это заметила, хоть и виду постаралась не подать, со своим-то гонором...
Вместе с потом и паром купальни Иви отерла локтем с лица невесть откуда появившуюся глупую улыбку. Н-Ано, сверлившая ее пристальным взглядом, вдруг тоже улыбнулась и, отвернувшись, больше уже не мучила Иви избыточным вниманием.
– Н-графиня, – поклонился, спешившись, воин в летах, ехавший во главе отряда.
– Здравствуйте, тетушка, – присоединившийся к нему мальчик тоже склонился перед Иви в поклоне. Этот жест, а точнее, то как он был сделан, подсказали Иви не только, что ее в очередной раз приняли за Аликс, но и что самый младший де Ге тетю недолюбливал и побаивался, в отличие от н-Ано, при виде которой на лице у мальчишки расплылась улыбка, показав очаровательные ямочки.
Кастелянша поприветствовала вновь прибывших и немедленно повела кормить. Иви привычно последовала за ней, и н-Ано, заметив это, чуть замедлила шаг, пропуская ее – хозяйке замка надлежало идти впереди гостей и челяди.
– Дядя Реми, – рванулся мальчик в сторону, завидев трубадура, но оглянувшись на старшего по возрасту спутника, стушевался, пытаясь придать себе солидный, взрослый вид.
– Гонтран, – заулыбался Реми в ответ. – Разрешите мне ненадолго похитить графского оруженосца, сир Годфри? – обратился он уже к рыцарю.
Тот кивнул. Трубадур, приобняв младшего де Ге, повел его наверх, в господские покои.
– Иди с ними, – шепнула кастелянша Иви, видимо понимая, что принимать гостей в роли Аликс та не готова. Молодая женщина послушно выполнила указание, стараясь остаться незаметной и не отвлекать занятых беседой Реми и мальчика.
Обеспечив пищей отряд, н-Ано лично принесла еды для «котеночка», как назвала она Гонтрана, расцеловав мальчика в обе щеки и крепко обняв вдали от суровых глаз воинов.
– Как ты подрос, – восхитилась н-Ано, усаживая своего «котеночка» за стол.
– Отец говорит, я скоро обгоню дядю Раймона, – схватив кусок окорока, похвастался Гонтран.
– Аха, – ухмыльнулся де Ге, хлопнув племянника по спине так, что откушенный окорок чуть не вылетел обратно, – пока что, это я обогнал твоего отца и этого стрючка с лютней вместе взятых.
Иви еще сильнее вжалась в стену, застигнутая врасплох, незамеченным ею, появлением хозяина замка. Для такого крупного мужчины, без доспехов он двигался очень тихо и ловко.
– Жаль, н-граф, ум в семье распределяли не по росту, – съязвил в ответ трубадур.
– Куда вы направляетесь? – посерьезнев, спросил де Ге, оставив без внимания дерзость Реми.
– Н-граф Барселонский послал со мной весть н-графине, а по дороге, милостиво разрешил исполнить поручение батюшки – заехать в Конфлан и сопроводить матушку с сестрами в Горное Укрытие.
Иви не слишком хорошо понимала их разговор, но от нее не ускользнуло, какими взглядами обменялись господин граф с трубадуром поверх головы мальчика.
– А мне, он, ничего не велел передать? – уточнил де Ге.
Мальчик покачал головой с набитым ртом.
– Он сказал, вы знаете, что делать. И что франки уже выступили из Лиона.
По дороге к себе, Иви осмелилась спросить кастеляншу:
– Вы поэтому сказали, что Реми не причинит вреда де Ге?
– А сама как думаешь? – вопросом на вопрос ответила н-Ано. – Они братья.
– Но ведь Реми... он... – Иви не решилась закончить фразу. Кастелянша сделала это за нее:
– Бастард? Ну да, крови-то это не разбавит. С виду, его мать писаной красавицей никто б не назвал, конечно, но когда она пела, люди забывали об этом. Да и н-графиня к тому времени отошла в лучший мир.
Если бы Иви, хоть раз, осмелилась заговорить с госпожой Аликс так, как Реми позволяет себе говорить с господином графом и его племянником, ее бы высекли до крови. Но мать Реми трубадуршей была, не чета крестьянам, в этом, поди, все дело. А что до уверенности кастелянши в том, что трубадур не причинит вреда никому из де Ге, то Иви ее не разделяла – собственный опыт и ощущения от общения с Реми говорили скорее об обратном.
Бастард. Вот, значит, как это зовется у благородных. Ублюдок то есть, если по сути. Интересно, нравится Реми, когда его кличут бастардом? Подарочком первой ночи его вряд ли можно назвать... Наверное, покойный граф любил свою трубадуршу, раз уж позволял Реми такие вольности. Оно ведь так не вчера пошло, а с детства, не иначе, а то б он себя потише вел, язык бы придерживал...
На сей раз, он приказал ей прийти. Что ж, она знала, что так будет.
Опустив голову, Иви вошла в графские покои, с трудом закрыв тяжелую дверь. Остановилась, сложив руки перед собой и не поднимая глаз. «Пусть лучше убьет», – пронеслось в голове.
– Что, так страшно? – насмешливо спросил де Ге.
Иви вздрогнула и чуть повернулась на голос. Почувствовала, как он подошел и навис над ней, но глаз не подняла.
Де Ге усмехнулся.
Иви опустилась на колени и все так же, не поднимая головы, скороговоркой зашептала:
– Отпустите меня, господин граф, во имя всего, что есть святого, умоляю, отпустите! Я – мужняя жена, вам венчана госпожа Аликс, – отпустите, не берите грех на душу!
Все, чего она добилась – рассмешила де Ге. Отсмеявшись, совсем не радостно, граф велел:
– Встань!
Не осмелившись перечить, Иви поднялась. Обхватив ее лицо ладонями, де Ге заставил поднять на него взгляд.
Заглянуть в карие глаза хищника оказалось равнозначно погибели. Они затягивали ее, засасывали в омут, обнажали душу, срывая покровы со всего сокровенного. Но Иви не вырывалась, даже слабого трепыхания воли не было.
Он наклонился и припал к ее губам, обводил и целовал сначала верхнюю, потом нижнюю, потом снова верхнюю, оторвался, чтобы снова приникнуть, языком раздвигая ее губы. Иви пропала в темном водовороте поцелуев, утонула с головой, лишь изредка выныривая за воздухом. Руки вцепились в рубаху де Ге, а сам он, давно выпустив ее лицо из плена, пальцами водил по женской спине, легко лаская.
Ноги отказывались держать Иви, она начала понемногу оседать вниз, но де Ге подхватил ее под бедра и, сделав пару шагов, швырнул поперек кровати. Молодая женщина не успела опомниться, как юбки задрались вверх, а кожи на внутренней стороне бедра коснулись мужские губы, поцелуями скользя все выше, не давая Иви приподняться. Рукой она попыталась оттолкнуть де Ге, но пальцы лишь беспомощно запутались в черных кудрях. И только когда он губами коснулся ее там, потрясенная и сконфуженная Иви, вздрогнув всем телом, нашла в себе силы оттолкнуть мужчину. Де Ге поднял голову, и опасная для Иви игра в гляделки возобновилась.
– Н... Не надо, – мучительно краснея, выдавила молодая женщина.
Ответом ей стала насмешливо приподнятая бровь. Не разрывая зрительного контакта, граф поднял руку и кончиками пальцев провел по горлу Иви к ключице и груди, заставив ее беспомощно втянуть воздух.
– Раздевайся, – велел он, отстраняясь, но не отрывая от нее глаз.
Дрожащими пальцами Иви развязала и сняла платье, затем рубаху. Он все равно не отпустит, пока не получит желаемого, так пусть хотя бы побыстрее. Приказывая, а не доводя до состояния, когда сама захочет.
Раздевшись, Иви застенчиво сдвинула ноги и прикрыла руками грудь. Де Ге тоже избавился от одежды – стянул через голову рубаху, а дальше Иви отвернулась, чтобы не смотреть, но краем глаза не могла не улавливать какие-то движения. Вопреки собственному решению, увидеть хотелось, женское любопытство подзуживало рассмотреть его тело целиком, сравнить с Гастоном. Она, на всякий случай, зажмурилась, борясь с соблазном.
Когда кровать ощутимо прогнулась под весом графа, Иви на мгновение утратила равновесие и качнулась вперед. Руки де Ге обхватили ее бока, заставив ощутить насколько, по сравнению с его, холодна ее кожа. Он повернул Иви спиной к себе и прижал к своему телу, помогая удерживать равновесие. Иви почувствовала его ладонь между бедер, пальцы оказались там, где обычно искала пристанища другая часть мужского тела. Влага изнутри, тягуче потекла вниз, вслед за движением его пальцев, а они устремились снова вверх, а потом снова вниз, снова вверх и снова… пока их не сменило нечто больше и горячее.
Он проник в нее мягко, не торопясь, но Иви все равно задышала сквозь зубы – слишком острым и напряженным было ощущение заполненности до предела, к которому она не успела привыкнуть в тот единственный раз во время купания. Де Ге чуть отстранил ее от себя, уменьшая давление своего присутствия в ее теле, и помог опереться на резной столбик кровати, поддерживавший полог. А потом снова придвинулся вплотную, проникая еще глубже в ее лоно. Ритмичное движение, раз за разом, притупляло болезненность ощущений, делая напряжение все более волнующим предвкушением удовольствия. Одна его рука легла на грудь Иви, лаская. Пальцы другой, спустились ниже и, раздвинув завитки волос внизу живота, стали мягко надавливать в такт движению тел. Последние отголоски боли исчезли, осталось только наслаждение.
Закрыв глаза, Иви задыхалась, стонала от переполнявших ее ощущений, не умея совладать с реакцией собственного тела. Наслаждение стало нестерпимым, множеством легких крыльев затрепетав внутри живота и вдоль позвоночника, Иви закричала, охваченная судорогами экстаза. В это раз он пришел к пику страсти вслед за ней, с несколькими сильными толчками излившись в ее лоно, а затем откинулся назад на постель, увлекая Иви за собой.
Обессиленная Иви не чувствовала ничего, кроме покоя и приятной слабости, в ставшем невесомом теле. У самого уха, сильно и часто стучало мужское сердце в учащенно дышащей, под ее головой, широкой груди, но это только усиливало ощущение совершенного покоя. Время и пространство исчезли. Она, словно умерла и оказалась в раю, которого, безусловно, ничем не заслужила. Но сейчас ей было все равно.
Он отодвинулся, осторожно переложив ее голову на постель, и склонился над ней. Карие глаза де Ге вгляделись в затуманенные негой полуприкрытые синие глаза Иви, и губы мужчины раздвинула торжествующая улыбка.
Властным жестом он приник к ее покорно раскрывшимся навстречу губам, утверждая и закрепляя свою победу.
Иви проснулась, потревоженная, донёсшимся со двора, топотом копыт. Даже во сне де Ге не отпускал ее от себя, обнимая одной рукой, и для верности, перекинув через нее еще и ногу. В этих тяжелых полуобъятиях у Иви практически не было возможности пошевелиться, не разбудив мужчину, да она и не пыталась, еще слишком сонная и уставшая. Раз, два, три… четыре раза за ночь! От смущения, Иви поглубже зарылась лицом в подушку. Если бы кто-нибудь сказал ей раньше, что так бывает, она бы не поверила.
– Н-граф! – застучали в дверь, и Иви почувствовала, как тяжесть чужого тела уменьшилась, а затем и вовсе пропала.
– Чего тебе, Жоффруа? – хриплым со сна басом откликнулся де Ге, садясь на постели.
– Н-граф, послание от н-Пейрана. Гонец говорит, что срочное.
Граф встал и начал одеваться, переговариваясь с Жоффруа, то и дело совавшим голову в дверь. Иви лежала тихо, как мышка, неожиданно остро жалея о том, что утро так быстро и резко закончилось. Встать при Жоффруа и де Ге она не могла, а лежать в огромной постели в одиночестве оказалось неуютно и холодновато.
«Они взяли Безье и вырезали всех, без разбора. Движутся к Каркассону. Каждому обещали в собственность имущество еретиков, так что пощады ждать не приходится. Король Педро, еще только собирает войско в Барселоне. Если тебе удастся продержаться, хотя бы неделю, это было бы чудом, которое очень нужно сейчас всем нам. Женщин, детей и все, что сочтешь ценным, отправляй в Ла-Шеве».
В глубине души, Раймон давно знал, что будет гореть в аду за все содеянное. Не знал, что это случится так скоро, и что вместе с ним, пред Божьим судом предстанет так много народа. Впрочем, он действительно постарается забрать с собой как можно больше воров, убийц, насильников и прочего отребья, что двигалось сейчас с севера.