- Смотри, Прохор,- прапорщик Шкловский указывал на дорогу у соседнего холма.
- Вижу,- грузное тело капитана напряглось. На шее вздулись вены. Прапорщику показалось, что в бинокле что-то хрустнуло,- вот суки.
Ветер катил по пустыне верблюжью колючку. Нагретый воздух демонстрировал очередной «мираж». Привязанные верёвками перед джихад-мобилем шли три человека. Два араба и женщина с растрёпанными светлыми волосами. Обваренный ржавыми листами железа монстр медленно двигался вслед. Из смотровой щели на позиции окружённых российских полицейских смотрели раскосые глаза шахида Мусы. В них одновременно сквозило столько тоски и ненависти, что достаточно было искромётной мысли для самоподрыва.
- Да это же Марфа из госпиталя! - прапорщик привстал от неожиданности.
- Пригнись, придурок,- только и успел сказать капитан, как снайперская пуля чиркнула по камню бруствера.- Вижу, что не Венера Милосская. Такую жопу не угадать, это буду не я.
- Везёт тебе. Все бабы о тебе только и говорят. Перебежчица, Изольда, жена одного из главарей игиловцев Абу Махмуда и та о тебе выпытывала. Што ж в тебе такого сказочного?
- Вот такой я богатырь. А где она?
- При минном обстреле ей перебило ноги. Мучилась недолго. Умерла от потери крови.
- Что ж жгуты наложить не смогли?
- Не до неё, Прохор. Мины ложились плотно, сам видел. Щас сушка работать будет. Нельзя эту процессию к нашим позициям подпускать. Ляжем все.
- А как же Марфа?
- Ты же не первый день, Проша…
- Я те не Проша. С лётчиками есть связь?
Прапорщик подтянул портативный передатчик.
- Погоди, антенну подальше заброшу, чтобы прямой наводкой не положили.
- Сокол, это Лис. Как слышишь меня, Приём.
Сквозь треск эфира Прохор чётко услышал ответ.
- Лис, это Сокол. Координаты принял. Подлётное время семь минут.
- Там внизу рядом с джихад-мобилем моя жена, Сокол. Отработай в сторону бородачей. А я уж тут сам как-нибудь с шахидом разберусь.
- Лис, это Сокол. Прости. Пацанов наших намедни пришлось накрыть ковровой, до сих пор руки трясутся. Прости, это приказ. Быстро всё будет, не больно.
- Ты-то откуда знаешь, больно или нет, сука.
Послышался свист мин.
- В укрытие! - Прохор не сводил взгляд с троицы перед машиной шахида.
- Чуть не забыл,- прапорщик протянул капитану бумажный свёрток,- Изольда, помирала, велела тебе отдать.
- Што это?
Развернув лист, Прохор увидел перед собой маленький блестящий квадрат с нарисованным в центре глазом.
- На брелок похоже,- сквозь громкие разрывы донеслось слева.
На голову от разрывов мин сыпались песок, камни, но Прохор будто оцепенел. Он разглядывал брелок во все глаза. Что-то такое необъятное, знакомое, нежное связывало его с этим предметом.
От теплоты чувств он прослезился. Всматриваясь в металлический глаз, Прохора уносило от Алеппо всё дальше и дальше. Перед его взором раскинулся деревенский пруд. Десяток лошадей пьют воду. На берегу горка из трёхлинеек, рядом лежит будёновский шлем. И воздух, что-то особенное витало вокруг.
- Прошенька! - до боли знакомый голос заставил вздрогнуть.
- Марфа!
Прохор трясущимися руками принялся нажимать на глаз в центре квадрата.
«Не действует! Надо подойти поближе!» - промелькнула мысль в голове капитана.
- Ты куда, кретин? - прапорщик смотрел на командира в перекрестие оптики.
Со стороны заходящего солнца появилась сушка.
- Аллах акбар,- донеслось из приоткрытой двери джихад-мобиля.
Не замечая ни шахида, ни самолёт навстречу Марфе шёл российский капитан. Держа над собой странный блестящий квадратик, Прохор то и дело нажимал в центр предмета. Мощный взрыв потряс израненную сирийскую землю…
- Стоять! - Прохор усмирял красноармейцев. Передовой дозор белоказаков был окружён и разоружён.
- Здравия желаю, прапорщик,- протянув мозолистую ладонь пленнику, Прохор широко улыбнулся.
- Сотник Шкловский,- представился белоказак,- с кем имею честь?
***
Прохор отложил книгу в сторону. На затёртой обложке скакал конь с голубой надписью «Синева №35».
Комиссарские книжки всегда вылезали ему боком. Не его это. Экстрасенсы, философы, артефакты… Вот если бы что-нибудь о конезаводе, давней мечте Прохора Иваныча Заступного.
Он разгладил пышные усы, снял с папахи длинный рыжий волос, крикнул:
- Марфа!
В сенях что-то громыхнуло. С противным скрежетом отворилась дверь. На пороге стояла дородная баба чуть выше среднего роста. Красный сарафан еле сдерживал рвущиеся наружу внушительную грудь и ярко выраженные ягодицы. У Марфы было крупное деревенское лицо покрытое веснушками и огромные зелёные глаза. Пухлые соблазнительные губы призывно блестели.
Длинная коса, переброшенная на грудь, напоминала Прохору картинку из детства. Якорная цепь на отцовской барже была примерно такой же толщины. Когда Прохор смотрел в бирюзовые очи молодой сожительнице, он видел, как вставала с колен Россея-матушка. Как крестьяне сеяли пшеницу, рожь, сажали картошку. Прохора передёрнуло. Опять картошка. Марфин нос никогда не нравился Прохору.
- Глянь.
Скинув с себя гимнастерку, Заступный бросил её Марфе.
- Матерь божья! - девушка прикрыла рот ладошкой.- Четыре дырки!
Прохор неожиданно стукнул ладонью по столу. Подпрыгнула книга, упала на пол трубка, рассыпался табак. Испуганная Марфа отскочила в сторону.
Лицо командира эскадрона покраснело. Усы уже не казались такими пышными. На лбу появилась куча морщин.
Перед глазами Прохора вновь появилось бледное лицо сотника отдельного кавалерийского полка из 4-оперативной группы генерала Мамонтова рвущегося к Царицыну.
Что-то в этом бою было не так. Отряд Заступного втрое превосходил по численности окружённый дозор белоказаков. Заступный, почуяв недоброе, хотел было прекратить резню. Но злых и уставших красноармейцев, не смог бы остановить даже Ворошилов. Что-то не подвластное мозгу толкнуло Прохора на эту бойню.
Он дрожал от запаха лившейся крови и конского пота, бешеных криков людей и ржания лошадей. Сердце его радостно трепетало в преддверии схватки. Прохор очнулся лишь в тот момент, когда его шашка, разрубив наездника, застряла в хребте лошади.
В какую-то секунду ополовиненное тело врага наблюдало за Прохором двумя глазами. И вдруг, глаза белоказака принялись разъезжаться в стороны. Из одной широкой получилось две полу-улыбки. Прохору казалось, что над ним смеются два человека.
Лишь когда из двух половинок, бывших одним сотником, ошмётками, принялась падать в песок загустевшая кровь, Прохор успокоился. Это привычно, нормально, не страшно. А вот когда окружённые двадцать пять бойцов ведут себя спокойно и даже не пытаются вытащить из ножен шашки приходит не просто страх, адский страх.
- Прохор Иваныч, родненький, что же это за напасть такая? - размазывая по лицу слёзы, Марфа вытащила торчавший из косяка нож, налила в миску самогону. Взяв гимнастёрку, она приложила её к спине хозяина. Исчерченная надрезами волосатая спина воина излучала мощь.
Марфа второй раз вытаскивала из любимого тела свинец. Обмакнув лезвие ножа в миску с самогоном, она сделала небольшой надрез крест-накрест и одним ловким движением вытащила пулю. Изувеченный металл тяжело плюхнулся в пухлую девичью ладонь. Белая кожа покраснела от крови.- Миленький,- слёзы полились сильнее,- за два дня я вытащила из тебя восемь пуль плюс сегодняшних четыре. Скажи честно, ты меня любишь?
Прохора слегка качнуло. Искоса глянув на походную жену, он в сотый раз подивился сумбуру в её голове. Хотя за что ещё любить женщину, если не за неожиданность мысли. Это же прекрасно, когда ты не знаешь, что скажет тебе любимая в тот или иной момент.
- Конечно, люблю.
- Если так, ответь честно: почему ты не умираешь?
- А ты хотела бы этого?
- Отвечай…
- Значить хотела.
- Нет, нет и ещё раз нет.
Губы Марфы стали еще соблазнительней. Прохор встал, забрал у девушки нож, выпил из миски самогон и притянул к себе Марфу. Любимая источала запах свежего молока смешанного с ароматом коровника. При таком раскладе Прохор ощущал себя быком производителем.
Мягкие податливые губы растворились в упругих командирских устах. Прохор, для приличия, поводил руками по женской спине без видимых следов талии, громко хлопнул по заднице, и подхватив красавицу, понёс её в опочивальню. По книжке комиссара надо было ещё сделать кучу телодвижений и сказать мильён слов, но Прохор посчитал, что и так сойдёт. Пусть они там у себя в парижах своих баб развращают ласками. Наших - не дадим!
Не успел командир натянуть сарафан подруге на голову, как за окном послышался конский топот. Конь хромает, отметил про себя Прохор. Митька, поди, денщик. Одну подкову своему Весёлому сам подковывал. Запорит красавца, дурень.
- Ты чоит всполошился на самом интересном месте? - поинтересовалась Марфа, робко шевелясь под мужским прессом.
- Митяй припёрся.
Натужный скрип железных пружин вызвал у Марфы мигрень. Нахмурились образа в углу. Освободившись от тяжёлого гнёта, нежное женское тело медленно принимало исходное состояние. Вздохнули с облегчением ягодицы, выглянул живот, грудь взволнованно повышала номер за номером.
- Тащ командир…,- грязная рука с чёрными ногтями отодвинула занавеску,- не помешал?
- Если секретный пакет привёз, бросай на пол…
- Нее. Я это, предупредить хотел,- за рукой появилось мальчишеское лицо с вздёрнутым носом,- к вам махновцы едут. Зачем - не знаю. На всякий случай поднял взвод бойцов.
- Толково. Молодец,- Прохор с тоской поглядел на Марфу,- сколь человек у анархистов?
- Четверо.
- Они чё, самураи што ли? - глаза у Прохора сверкнули. Голова дрогнула от появившихся мыслей-молний.
«Опять», - подумал Прохор.
- Никакие не самураи,- в голосе денщика мелькнула обида,- сказал же махновцы.
- С четырьмя я и сам справлюсь. Отдыхай.
- Не скажите командир. С ними какой-то Ибрагим Муса.
- А со мной Марфа,- Прохор с гордостью улыбнулся,- четверых, таких как Муса стоит.
- Будет вам, Прохор Иваныч,- Митяй высморкался,- мы с бойцами намедни тоже с одной деревенской познакомились. Кровь с молоком! Божилась десятерых сдюжит. На третьем сломалась, шалава.
- Прошенька,- послышался женский голос,- проследи, любимый што бы этот засранец снова руки о занавески не вытирал. В чём он их возит, паскудник. Ничем не отстирываются.
- Больно нужно,- звук смачного плевка поставил в разговоре точку.
Смотря в спину подчинённому, Прохор Иваныч старался переварить тот факт, что после таких тяжёлых ранений остался жив. На ум приходил только убиенный им в пятницу сотник Шкловский. Что-то такое случилось в душе у Прохора, когда он смотрел на разрезанный ливер врага. Будто камень, давивший всю войну грудь, расплавился и расползся по телу. От того и удар стал крепше и взгляд тяжелее. Теперь он мог без мук совести вынести смертельный приговор бойцу за пьянство и расхлябанность.
Ещё его тяготили мысли о скарбе сотника: нательный оловянный крест, два золотых зуба, перстень из червонного золота и какая-то странная вещичка. Маленький блестящий квадратик уютно лежал в ладони. Приятно нагревая кожу руки, вещичка будто дышала, играя солнечными лучами. В центре игрушки то открывался, то закрывался маленький глаз.
Марфа долго высматривала вещицу. Прохору пришлось пошутить: «Чё случится со мной, не робей, жми на глаз».
Тёплый летний ветер принёс с донских степей горький запах трав, в хуторе лаяли собаки, у соседей страдала корова. Сосед Михалыч тащил ведро с водой к коровнику, детвора вырывала друг у друга из рук ветошь. Вся семья с нетерпением ждала телёночка.
Услышав за спиной стук, Прохор повернулся. На столе его ожидал скромный ужин: нарезанное большими кусками сало, луковица, парящий горшочек с варёной картошкой и бутыль мутной жидкости.
«Ну что ж,- подумал командир.- Как отработал, так и отобедай. А так хотелось мяска!».
Не успел хозяин поднести к устам чарку, как за окном снова послышался стук копыт и грохот тачанки.
- Едут! - крикнул под окном Митька.
Прохор выпил, занюхал луковицей. Ему нравился завезённый из Кубани красный лук: и по вкусу, и по цвету.
Когда улеглась пыль на дороге стояла тачанка с пулемётом. Гнедые, не успев отдышаться, мотали головами, били копытами. Застонали рессоры, звякнули ножны, начищенный до блеска сапог утонул в песке. Первым с тачанки спустился басурманин в ярко синем френче неизвестной Прохору армии. Аккуратно подстриженные седые волосы придавали гостю интеллигентности. Крепкая фигура, прямой взгляд - уважение.
Следом плюхнулся в песок паренёк в красных галифе и жёлтой рубахе, перетянутой портупеями.
На боку у «попугая» висел маузер. Длинные, давно немытые волосы, мутный взор ставили вояку в голове у Прохора на нижний уровень. Туда, где все вопросы Прохор решал кулаками.
Третьей поднялась с места дама в шляпке и зелёном облегающем платье. «Попугай» протянул ей руку, но к удивлению Прохора вытащил из тачанки большую бутыль, заткнутую початком кукурузы а не женщину.
Мадам осталась стоять, ожидая, чьей либо помощи. Но мужчины уже открывали калитку Марфиной избы. Завыл Полкан, прячась в конуру, затихло в курятнике, боров Тёртый зарылся в грязь так, что стал похож на бегемота. Марфа несколько раз перекрестилась, ожидая вместо людей нечистую силу. Где-то глубоко в душе она понимала, что и с Прохором не всё чисто. Это было послание. Возможно предсмертное.
Злое, по своему красивое лицо басурманина внушало страх. На боку блестели позолоченные ножны. Холёные руки сверкали перстнями.
«Одногодки,- подумал Прохор про себя и Ибрагима,- под сорок».
Дама держала арбуз с таким видом, будто это была бомба не меньше. На напряжённом бледном лице торчали сжатые в трубочку губы. «Попугай» направил на Прохора маузер.
- Вот те раз,- улыбка Прохора внесла замешательство в ряды гостей. «Попугай» заметался взглядом по комнате, дама чуть не выронила арбуз, лишь басурманин смотрел хитро с прищуром.- Только подумал вот бы арбузиком закусить а тут вы! Давай помогу.
Прохор кинулся к гостье, но в грудь ему уперся ещё один ствол, басурманский.
- Знаю, что не убьёт, но пули специальные,- от Ибрагима приятно пахло одеколоном. Когда он открывал рот, Прохор удивлялся белизне и количеству зубов.- Останавливают сердце на пять секунд. А этого хватит, что бы дотянуться до твоей шашки. Ты же понял, что мы пришли за ней. Я удивляюсь твоей прыткости, Проша. Как ты смог влезть в нашу бессмертную компашку за один день? Не зря в народе лютует поговорка про пятницу тринадцатое.
Прохор с тоской глянул на свою боевую «жену». Ему было наплевать на компашку, на пятницу, на разрубленного напополам сотника, его интересовало только одно. Судя по таинственной гравировке на клинке со странными человечками, шашку ковали дамасские колдуны и через несколько войн, она была добыта Прохором в честном бою. По крайней мере, теперь в это хотелось верить сильнее. Рукоять оружия настолько вливалась в ладонь хозяина, что после боя расстаться с ней стоило труда.
«Как же я сразу не догадался?» - Прохор Иваныч прикусил язык. Губы сжались в тонкую линию. Глаза заволокло пеленой. Прохор вскочил, роняя табуретку, и тут же схлопотал порцию свинца. Налитая тяжестью грудь давила на волю, словно мраморная плита.
Запах пороха вскружил голову. Прохор наблюдал, как жёлтое пятно пыталось снять шашку со стены, но ничего не мог поделать. Тело, будто одеревенело, ноги отекли, в глазах стелился туман. Со старых фотокарточек, блестевших на стенах, Прохору улыбались чужие люди.
- Она прилипла к стене!
- Уйди,- оттолкнув попугая, за шашкой потянулся Муса. Лицо басурманина исказила кривая усмешка.- Я не могу её оторвать! Помогай Изольда!
Из рук рыжей Изольды выпрыгнул арбуз. Лопнув, он превратился в маленького круглого монстра с огромной пастью. Прыгая по хате, «арбуз» заглатывал всё, что попадалось ему на пути. Первой жертвой троглодита стал кусок сала. Хрустнул напополам веник в углу. Узорчатые занавески, последними, торчали из пасти монстра.
- Ах ты сволочь! - за спиной Прохора появилась тень Марфы. В одной руке подруга держала скалку, в другой странный прямоугольный предмет.
«Арбуз» тем временем отодрал шашку от стены и замахнулся на Прохора.
- Вот,- не унималась Марфа. Женское чутьё подсказало ей, что может помочь любимому. Она показала гостям, словно иконку блестящий прямоугольник и нажала на открывшийся глаз.
Хата вздрогнула, перед глазами Прохора всё поплыло. Гости, кривляясь, начали исчезать. Испарилось зелёное платье. Изольда стояла посреди комнаты, в чем мать родила. Худые ключицы, ажурное белое бельё. От попугая осталась только рубаха. Муса корчился дольше всех.
Прохор внезапно увидел над собой бездонное голубое небо и, почувствовав запах пустыни, потерял сознание…