Очнулся Саша в больнице. Он лежал в небольшой палате, такой белой и чистой, что слепило глаза. Окна выходили в сад, привлекательный и нарядный. И просторное голубое небо. В его руке пульсировала постоянно ноющая боль. И потому вся привлекательность быстро потускнела.
Саша, молча устремив свой взгляд в одну точку, в потолок, и не мог совладать с приливом горьких мыслей. В виски била, как молотком, кровь, мешая думать.
- В один миг герой, на всю жизнь становится калекой. – Думал Саша.
- А может быть, всё обойдётся? – Он слышал, что хирургия делает чудеса, и ему могут пришить кисть. Саша попытался пошевелить рукой, но малейшее движение причиняло ему жгучую боль.
В палату вошла молодая женщина в белом халате.
- Как ты себя чувствуешь? – Спросила она.
- Что с рукой? – В ответ спросил Саша. – Пришили кисть?
Женщина замялась, не зная, что ответить. И Саша всё понял. Ему вдруг стало жутко. Его охватил тихий ужас.
За окном шумели зелёные деревья, щебетали птицы, но Саша лежал с устремлёнными в одну точку, глазами. Боль, отчаяние и тоска теснили ему грудь. Взбудораженный мозг безостановочно рисовал возможные картины, какие его ожидали впереди.
Саша стал перебирать в памяти свою жизнь с того момента, как только помнил. Он видел своё детство с его радостями и печалями, с шалостями и драками. С самого начала своей сознательной жизни он постоянно чувствовал нужду и голод.
Всегда стоял вопрос, - как заработать на хлеб насущный? Всегда стоял вопрос, - что делать, чтобы не быть обузой для матери?
Когда началась война, ему было семь лет. И как его сверстники в эти годы он жил без отца. Жизнь нежностью не баловала. Приходилось пасти коров, рубить дрова, косить сено и делать многие неприятные и непосильные вещи , чтобы добыть кусок хлеба. От голодной слабости часто темнело в глазах, а тело заносило в сторону. Саша постоянно натыкаясь ударялся о разные предметы. От этого темнота в глазах проходила.
Но это ещё не все невзгоды, которые выпали на детскую долю Саши. Он хорошо помнил неистовые бомбёжки. Земля дрожала под ногами от грома и грохота.
Особенно запомнился день, когда на станцию, около которой они с мамой жили, подали большой состав с цистернами и платформы с бомбами и снарядами. Самолёты налетели, как стая коршунов. Заработали зенитные установки. В густой сетке разрывов казалось, всё небо было в самолётах. От разрывов бомб колыхалась земля. Всё кругом ломалось и раскалывалось.
Вагоны на станции горели сплошным огромным костром. В этом бушующем жарком пламени продолжали рваться снаряды и цистерны с нефтью.
Огромные клубы чёрного едкого дыма заволокли небо. Бомбёжка началась в полдень но, казалось, наступили ночные сумерки. Потоки нефти устремились к реке. Распространяясь по поверхности речки, нефть продолжала гореть. Казалось, что горит всё: земля, вода, небо.
Саша до начала налёта был на реке. Увидев, как ему показалось, всё небо в самолётах, услышав грохот зениток, он помчался домой, натыкаясь на прохожих.
В конце улицы, внезапно вверх поднялся дом, и развалился в воздухе на куски. Какая-то неведомая рука приподняла Сашу и с силой прижала к земле. Он попытался подняться, но ноги его обмякли, а уши были будто заткнуты ватой.
Вокруг бегали люди в пламени своей одежды, падали на землю, катались, снова вскакивали, и с перекошенными то страха лицами куда-то убегали. Дома горели огромными кострами. Сашу охватил безумный ужас.
Он, на ватных ногах спотыкаясь, и то и дело, карабкаясь через кучи обломков, побежал, как ему казалось, домой. У дома была свежая воронка от разорвавшейся бомбы. Сквозь пот и слёзы Саша увидел пустой двор. Забора, летней кухни и половины дома не было. Из развороченного проёма другой половины дома мать выносила оставшиеся вещи, и бросала в погреб.
Обитатели других домов спасли столько вещей, сколько успели вынести. И теперь стояли и смотрели, как догорает их жильё, оставляя груды головешек и обуглившиеся печки с трубами. Сгорел и дом Саши. Наступала холодная и голодная зима сорок третьего года.