Глава 13
Время просыпаться подошло слишком рано. Я был уверен, что во сне ни разу не успел перевернуться с боку на бок. Нас разбудили и позвали за стол. Кушать тоже не хотелось, желудку не нужно вставать и идти неизвестно куда, и он ещё спал. Я ошпарил его пустым, горячим, травяным чаем и вышел за Панычем из дома. Такрин, безропотно следовавший за мной, не доставлял хлопот, хотя утром отцу на руках пришлось унести Кровинку из сеней. Он нашел её спящей прямо на полу у запертой на амбарный замок двери.
- Народ собирается. С нами, что ли пойдут?
- Дарья с сыном нынче прощается, люди к ней идут, а эти на Судов день. У нас троим нынче шесть лет исполнилось.
- Ну и что?
- В храм призваны.
- В смысле?
- Мальчишки целый день в Храме Лады будут. Вечером вернутся.
- И что им там делать?
Неопределённое движение плечами. Ответа нет. Ну, оно и понятно «у него только девки».
- И давно такой обычай?
- Всегда был.
- Ты тоже в Храм Лады ходил?
- Ходил вроде как.
- И что там делал?
- А я не знаю.
- Как так?
- Не помню. Может на суде решение о невиновности выносил.
- Думаешь, это дети камни бросают? – Впервые Такрин заговорил напрямую с Фадеем Панычем.
Ответ был высокомерно сдержанным,
- А ты что лучше помнишь?!
- Нет, я тоже не помню, но сомневаюсь, что детям доверят судьбу человека решать, - Заметно, Такрин не понаслышке знал, что происходило на суде, а Паныч мог только догадываться.
- И что по твоему с шестилетками в храме делают?
- Не знаю, мне дела нет, - Такрин ответил и замял тему.
- Вот видишь, и он не знает! Ему дела нет! - едко, повторил Паныч.
- Вы оба там были, а что происходило - не помните?
- Ну, так и есть, – опять согласился Паныч. - Никто не помнит.
- Может вам там, обрезание сделали? – предположил я не в серьёз.
- Чего? – оба даже остановились, ожидая, что я ещё выдам.
- Ну, обрезание? - Я изобразил процесс в соответствующем месте, но они по-прежнему не понимали. – Значит, не делали...
- Чего не делали? – теперь они спрашивали в один голос.
Я пожалел, что затронул далёкую для их понимания версию. – «Как им объяснить? - на ум пришел вечер с Есенией. - Ну, нет! В блокноте рисовать - точно не буду!» - Они заметили мою ухмылку. Я решил, вслед за Такрином, съехать с темы, и подумал, как оказалось вслух, - Ладно, проехали!
- Это куда? – Паныч, хоть и нахватался от меня словечек, но порой понимал не лучше других. Пришлось ускорить шаг, чтобы прекратить его расспросы. С утра он был в обычном своём «ядовитом» настроении и мог высушить мозг десятку таких как я.
С воеводой и его людьми мы встретились в Топчихе. Микушин досадовал, что прочитанные книги ни к чему не привели и неимоверно обрадовался, что мы имеем свою версию произошедшего. Хотя, выслушав нас до конца, прошептал молитву, обращаясь с просьбой о защите к «Родушке», и на этом его энтузиазм опять исчерпался. Нас он заверил, что его просвещённые смогут установить насколько ценна версия Есении. И как только мы передали ему харатью, распорядился искать ответы на два главных вопроса: исчезновение трёхсот тридцати трёх в прошлом году и есть ли другие свидетельства продолжения истории зарождения человечества, после чего повёл нас по тихим улицам села. Все кроме нас троих, здесь уже бывали и, наперебой, пересказывали странности, которые заметили. Таковых было много. Толстый слой пыли, отсутствие людей и домашних животных и каких либо следов их пребывания долгое время. Ничего похожего на разгадку этой тайны мы также не обнаружили. Сожаление, что я вчера не фотографировал на телефон в целях экономии заряда батареи, подвигло взять хотя бы видеорегистратор. Им я и решил воспользоваться, когда мне показали ещё одну странность, не упоминаемую на совете: уродливый провал в земле рядом с местом, где начинался Путь на западе от деревни. Он привлекал внимание своей неестественной формой. Провал можно было принять за пересохшее, подземное русло, оставленное бурным потоком. Однако, некоторые детали не находили объяснения, и я решил снять их на видео. Оставалось непонятным, ушла вода в этом месте вниз или вышла из земли. Мы не находили следов указывающих на то, что она текла в каком-либо направлении от разлома.
Мой видеорегистратор, сбитый с толку отсутствием сигналов со спутников, загорелся красным огоньком, когда я навёл объектив на промоину и включил запись.
Люди отошли подальше, так как ещё в избах Топчихи усвоили: «Когда я снимаю, в кадр не лезь». Но съёмке всё равно, что-то мешало. Муть на экране похожая на дым или туман закрывала контуры разлома. Я выключил запись, протёр внешнее стекло объектива и навёл на объект. Экран опять записывал сероватый фон. Я переместил фокус, туман застилал яму, возвышаясь над ней примерно на метр. Еще выше я увидел контуры деревьев и облака на небе. Прибор не смог запечатлеть то, что каждый из нас видел не вооруженным взглядом: гладкие, словно расплавленные потоком лавы камни стенок разлома, уходящего вглубь земли – «Этот желоб, как горло великана, способен проглотить легковой автомобиль».
- Надо бы, спустится, - моё предложение встретили с осторожностью. Для жителей Чуди, которые считали любую пещеру священным, запретным местом, опускаться в яму - было сродни смертельному испытанию. Подготавливаясь к спуску, я велел принести из Топчихи все верёвки, которые они смогли найти в столь короткий срок.
- Думаешь без этого не обойтись? – Воевода сомневался, стоило ли идти на подобный риск, особенно когда я настоял на собственной кандидатуре.
- Хочу убедиться, что там не остались люди, - предположил я с большим сомнением. - Или найду их останки, тогда можно будет понять, как они погибли.
- Я с тобой полезу, - Паныч сказал это очень уверенно, может быть, хотел показать, что настроен решительно, а может, из страха передумать.
- Ты будешь опускать верёвку. Выбери ещё двоих - покрепче. Я хоть и похудел за эти дни, но лёгким меня всё равно не назовёшь, - отозвался я, подвязывая ставшие широкими штаны куском одной из найденных верёвок.
- Хорошо, как скажешь, - радости в голосе не заметно, скорее разочарование.
- А если не будет конца… дна у этой пропасти?
- Не переживай. Есть конец у верёвки, - успокоил я его.
Меня не радовала эта новая перспектива лезть в огромную дыру в земле. Как это там, в Европе, у любителей экстрима называется - «Potholing»? И как подобным можно увлечься? Явно экстрималом я не был.
Верёвка натянулась под моей тяжестью, когда провал пошел резко вниз. Я старался упираться ногами в стену, которая оказалась слишком гладкой для этого: ноги соскользнули, я не смог использовать их как опору и мои движения обеспечили лишь болтанку по кругу. Яма была широкой и тёмной. Факел освещал сверкающую поверхность сплавленного грунта. Через десять минут спуска, я перестал слышать голоса сверху. Пещера и вправду оказалась бездонной. Свет факела, прежде плясавший в ярких отражениях расплавленного песка, стал мерцать и ослабел настолько, что я не видел противоположенной стороны промоины.
Я из всех сил дёрнул запасную верёвку два раза подряд. Спуск прекратился. Из кармана достал видеорегистратор и включил запись в режиме ночной съёмки. Ничего не видно. Только серый туман на экране. В горле першило, как от дыма. Кажется этот видимый «вооруженным глазом» туман был ядовитым, кашель прошелся эхом вглубь и я оценил реальную перспективу потерять сознание под землёй.
Спуск продолжился, после того как я подёргал запасной канат трижды. Ещё через несколько метров факел почти потух от недостатка кислорода или масла. Из-за спины я взял палку, обёрнутую промасленной тряпкой и попробовал прикурить его от затухающего факела. Далеко не сразу, тряпка начала тлеть и только. Значит, моё удушье связано не только с чувством страха. Сдерживая панику, которая учащала шумное дыхание, я облизал вдруг пересохшие губы и дёрнул верёвку два раза, после чего бросил обе палки, вглядываясь в темноту. Затухающие головёшки, не способные осветить что-либо вокруг, полетели вниз. Они исчезли в глубине, так и не достигнув дна. Задыхаясь в полной темноте, я дёрнул верёвку один раз. Паныч принял сигнал. Подъём показался мне болезненно долгим. Горло перехватило, каждый вдох прерывался приступами кашля. Глаза закрылись от резкой боли, раньше, чем я увидел свет. Корчившегося в новом приступе кашля меня вытащили на поверхность.
- Слава Роду живой, - Паныч встретил меня медвежьими объятиями, вытаскивая из ямы как куль, не способного вскарабкаться самостоятельно. Ведро воды действовало на кожу как бальзам, слёзы, смытые вместе с ядовитым туманом, вернули способность видеть. Я выпил воды. Унимая боль, ещё и ещё пил прямо из ведра и только после этого смог собраться с мыслями,
- Дышать было нечем…
Тревога на лицах, окруживших меня мужиков, усилилась – я хрипел, горло и язык распухли. На меня смотрели как на покойника.
Но болезненные ощущения отступили довольно быстро. Я остался жив и радовался этому, сидя на траве, пригретый солнышком. Улыбка стянула губы.
- Вот, чертяка смелый! – подошедший воевода сгрёб меня в охапку. – Знал же я на шо, ты годен. Если, хто и может тут разобраться – так это ты, Мишаня!
Улыбка утонула как и я сам в потоке своих мыслей. Стоп! Похожие слова я уже слышал, - «Точно Есения!» - Она лепетала, что-то подобное при нашей первой встрече. Если Микушин сказал это на волне эмоций, она же могла знать, что-то неизвестное другим, как она говорила: «Не понимающим знаки».
Меня расспрашивали о том, что там внизу, я отмахивался от них односложными ответами. Меня хлопали по плечам, жали мне руку, принимая невнятное «Угу» за слабость вызванную отравлением. Я силился вспомнить каждое слово Есении. - «Почему я сразу не догадался спросить, что это значило «Вы нас спасёте». - Теперь это первое, что я хотел от неё услышать.
Придя в себя, предупредил о том, чтобы не лезли вниз:
- Смысла нет: яма очень глубокая, и воздух тяжелый, очевидно ядовитый, чем ниже, тем труднее дышать. - О необходимости поговорить с Есенией я умолчал намеренно. - А вы их раньше видели? – Я хотел понять, где ещё встречались подобные разломы.
- Может и видели, - с сомнением сказал один из мужчин, другие только переглядывались, не зная, что добавить.
- Не думали, шо важно!!! – строжился Микушин. – Вот бестолочи! Миша, ну как с такими дела делать? – Быстро же вояка нашел способ списать промах на подчинённых.
- В Лироне, кажется, есть,- припомнил кто-то из виноватых подчинённых воеводы. И его слова положили начало новой путанице в моей голове.
Дело в том, что после его этого мы отправились в Лирон. Так назвали небольшой город, который разительно отличался от тех мест, где я уже побывал за эти дни: жаркий климат, песчаный берег, море и пальмы. Я запутался в географическом положении Чуди окончательно. Первое предположение, что часть территории, близ Уральских гор, каким-то образом существует изолированно от России, не оправдалось. Экваториальное солнце и раскалённый от песка воздух выпарили остатки воды на моей одежде за пару минут. Чудь простиралась до тропиков, и понять, как это может быть по законам науки я не мог.
- Вы сюда на курорт, наверное, приез... ходили? – глядя на манящую поверхность прозрачной воды, захотелось искупаться.
- Шо? – опять потребовали от меня уточнений.
- Отдых на море. Солнце, пляж – красота!
- Шо? Красота?! Пустыня и жара?! Мы здесь лакомства брали, шо бедняги выращивали, и то, шобы их не обидеть. Хорошие люди, только у них кожа не как наша, а чёрная, такая… страшно глянуть с непривычки, но добрые они очень... были. Мы им каждый год помогали зерном и мясом. А ихние финики? Так… кому они нужны. Не знаю, согласится ли кто здесь жить даже со временем...
«Не знают они, что такое отдыхать с размахом!»
Лично я с трудом подавил желание погрузиться в прохладные волны.
Раскол в земле мы обнаружили не сразу. Мужик, который упоминал о нём, перепутал барханы и, пройдя рядом, его не заметил, пока один из нас, к счастью успевший остановиться у отвесного стеклянного края, едва не свалился в бездонную чёрную пропасть.
Белесое облако, накрывавшее отвесные стенки пещеры, предсказуемо, не позволило регистратору запечатлеть блеск солнца на оплавленном песке, который слепил глаза.
- Проверьте окрестности каждой деревни. Найдите ямы подобные этим. Возьмите мастеров пусть сделают рисунки, - повторяя мои советы, Микушин раздавал приказы направо и налево.
- Скажи воеводе, пусть поищут необычные камни. Любые, хоть сколь-нибудь необычные, что раньше в глаза не видели пусть подбирают…
- Эдак они нам к вечеру гору булыжников натаскают…
- Нужный будет не больше ладони, - сказал он и я передал его совет Воеводе. Воевода был не столь сговорчив и завалил меня вопросами, на что я, зная зачем нам камни не больше других, сослался на одну из баек про мыльный камень, услышанных мной пару дней назад, но идейного вдохновителя не выдал, потому что Такрин никто слушать бы не стал.
- Ну, что? Тебе пора… А этот с тобой? – напомнил мне Паныч о часе икс в Храме Лады, косо глядя на нашего общего знакомого. – Хочешь, тоже пойду?
- Справлюсь. Микушин обещал, что за Такрином стрихшы присмотрят.
- Миш… - позвал Паныч, когда я развернулся вслед за уходящим на восток Такрином, - вечером увидимся.
- Да, конечно. До вечера, - я кивнул в ответ, и опять отвернулся, удаляясь в сторону Пути. А в душе ещё долго саднило от чувства неизбежной потери. – «Нет! Таких людей как Паныч– не существует! И не может быть! Я словно тысячу лет его знаю, а другие?… Боялись провала как огня, но любой был готов полезть вместо меня. Чужой, жуткий мир, а люди мне близки. Завтра я верну себе свою жизнь... к счастью или сожалению». - Меня не устраивал результат сравнения общества моего мира и дивьего. И в том и в другом случае народ далёк от идеала. Но всё же, здесь я был больше собой, чем дома. Словно во вселенной добро было настолько ограничено, что его пришлось поделить между Явью и Чудью не равными долями. То, что было в изобилии у нас, практически, отсутствовало в Чуди. Мне отвратительно было вспоминать, что там я, старательно работаю на людей, которые обогащались махинациями и обманом, не гнушаясь их деньгами. Мне стало казаться, что именно здесь я нашел место, где я впервые не чувствую себя глупо со своей порядочностью, взращенной отцом и учителем в одном лице. Что-то неуловимое, но ощутимо целостное заполнило мои чувства: уважение, доверие и надежда, что я родился не просто так. Но что-то ещё глубже, там, куда нельзя было проникнуть силой осознанной мысли, отвергало реальность происходящего и тогда мне стало совсем грустно – больше всего я бы хотел, чтобы зеленоглазая девчонка, не подозревающая о собственной, потрясающей красоте, была настоящей.
«Пусть это будет правдой», - загадал я, подходя к порталу, а в ушах ещё стояла тихая отеческая просьба: вернуться вечером.
Конец первой книги