Часть первая. Смутные времена
1.
19 августа 1991 года. Понедельник. Семь часов утра.
Обычный летний день. Ничто не говорило о том, что он будет каким-то особенным. Марьин спешил на первый служебный транспорт. Опоздаешь, будешь толкаться в электричке и метро, а этого не хотелось. Времена, когда ему подавали транспорт к подъезду дома, кончились с его переездом сюда, в Москву. Три года прошло. За это время он привык к тому, что он уж и не «товарищ полковник», а просто «полковник», таких как он в управлении сотни. Первое время непривычно как-то было, но он смирился. Это всё издержки карьерного роста. В войсках ты виду, ты на коне, можно и шашкой помахать, а в центральном аппарате у тебя стул в кабинете, пара телефонов и сейф с ключом. Здесь ты ещё должен повоевать за свой авторитет, то, что у тебя на плечах погоны с тремя большими звёздами ничего не означает, таких как ты много и всё они твои конкуренты.
Но что же, он сам выбрал эту жизнь. Можно было продолжить службу в войсках, в Омске, к примеру, или в Чите, может в Подмосковье на Власихе. За три года он к своему положению «просто полковника» в общем-то, привык. Коллектив неплохой, руководство ценит, на службе проблем нет. Одно напрягало, квартиры нет. Хорошо, хоть шеф в этом году «двушку» служебную выбил. Пусть сырая, тесная, на первом этаже гарнизонной «хрущёвки», но всё же это отдельная квартира.
Как всегда людей на остановке много, но Марьин успел протиснуться в первые ряды, и буквально в секунды был занесён в открывшуюся дверцу ЛАЗа. Минута и автобус тронулся. Сесть не успел, да разве успеешь, разве можно опередить юрких дам и ушлую молодёжь. Мгновение и все места заняты, а их счастливые обладатели газеты иль книги к лицу поближе и всё, можно ехать. Подумаешь, полковник стоит, это он в кабинете полковник, а здесь он просто пассажир, пусть постоит. Скандалить и спорить Марьин не любил, да и не умел толком этого делать, так что придётся минут сорок постоять. Что же переживём, не впервой.
Под монотонный шум негромко разговаривающих пассажиров, Александр крепко держась за поручень прикрыл глаза. Так и подремать можно. Спит же цапля на одной лапе, ту позу ещё «позой комфорта» называют, а тут две ноги, рука на поручне, и соседи подпирают, это уже супер-комфорт. Александр улыбнулся нежданно пришедшему на ум сравнению.
Вдруг в монотонном шуме негромко разговаривающих пассажиров автобуса, послышались некие новые нотки. Это были тревожные голоса.
– Смотри! Танки.
– Да! Танки и БМП.
– Может учения начались?
Народ крутит головами, озирается по сторонам.
– Где? Что?
Действительно, по обочине Минского шоссе в сторону Москвы медленно двигалась колонна военной техники.
«Не к добру всё это, ох не к добру, - это пожилая женщина, сидящая у окна, вздохнула, - какие учения, мне сын говорил у них и на командирские машины бензина нет, в Таманской дивизии он служит. Какие учения. Ох, не к добру всё это».
С небольшими остановками, но всё же довольно быстро автобус добрался до метро «Калужская», и уже через пять минут Марьин был на службе.
В кабинетах людей немного, часть была в отпусках, часть в командировках. В войсках находился и шеф, генерал Куринный Игорь Иванович.
Александр зашёл в свой кабинет, присел к столу. Срочных дел не было, обыденная текучка. Телефоны молчали. Можно было передохнуть после почти часового стояния «крючком» в автобусе, чайку попить и поразмышлять.
Как всё хорошо складывалась.
В тридцать девять лет он переводиться в Москву. Должность солидная, серьёзная. При первой встрече начальник политуправления рассказал о карьерных перспективах и уверенно пообещал в течение года предоставить квартиру. А что ещё нужно нормальному человеку. Комфорт семье: жене и детям, да любимая работа. Тогда в августе 1988 года, всё это без сомнений представлялось реальным.
Пока жилья не было, они ютились в небольшой комнатке дачи друзей в Подмосковье, детишки пристроены: старшая живёт у друзей в городе, младшая у стариков в Белоруссии. К зиме дачу пришлось оставить, ездить на службу далеко, да и холодно стало. Переехали в квартиру одноклассника Марьина, Гены Александрова. Тот с семьей уезжал заграницу в длительную командировку, так что одна комната и кухня были отданы в распоряжении их семьи, заодно и за старшим отпрыском Геннадий просил присмотреть. Сын учился в Московском СВУ и иногда наведывался в квартиру. Но это не обуза. Паренёк смышлёный, дисциплинированный, аккуратный, общаться с ним одно удовольствие.
Войскового напряжения здесь Марьин не ощущал, на работе все трудились, как говорят, от звонка до звонка, никто не перерабатывал, в восемнадцать сейф, кабинет на ключ, и по домом. Иногда в субботу на службу выходили. Ну а выходной только семье. Выходной и праздники, это была главная их ценность. В эти дни они с женой много гуляли по Москве, смотрели новые спектакли, просто бродили по улицам, любовались столицей, в душе они становились москвичами.
Время шло, ситуация с жильём усложнялась, как-то незаметно ушло и праздничное настроение. Плохо простым смертным жить становилось. Газеты читаешь, вроде радоваться должен: к рынку страна идёт, гласность расцветает. В печати, по телевидению нелицеприятной критике подвергаются руководители, чиновники различных ведомств, критикуется и сама система социалистического бытия. Ещё год, два, о таком и мыслить нельзя было, а ныне нет авторитетов. Нет, и всё тут. Но легче жить от того не становиться. Полки магазинов стремительно пустели. Обычные, казалось бы, вещи становятся дефицитом.
В 1990 году он бросил курить, жена говорила: «Ну, слава тебе Господи, наконец, с этой отравой покончил».
Казалось бы – радуйся…
А чему, собственно радоваться. Не от болячек курить он бросил. Почти четверть века сосал «привычную соску» - сигарету. Последнее время не меньше полутора пачек в день, а в командировке и по две выкуривал. Курить не бросал, не мешала «цигарка». Вроде бы настроения нет, а выкуришь сигарету, дурные мысли уходят, и дышать легче становиться. Однако когда сигареты исчезли из продажи и стали дефицитом, а на «Птичке» , банка «бычков» стоила три рубля, Марьин бросил курить. Банка от леденцов, наполненная «чинариками» за три рубля! Это для него был шок. Он всё мог понять: нет колбасы в продаже, переживём, хлеб и молоко есть. Водки нет: не смертельно, у офицера всегда спирт в запасе. Одежду подходящую не найти: старое подгоним, ниток навалом в доме. Но так, чтобы остатки кем-то брошенных на улице сигарет курить! На такое унижение он пойти не мог.
Больше Марьин не курил.
Впрочем, и это было не главным.
Тоскливо и неприятно было видеть претензии людей к армии. Лет пять назад он и думать не мог, что военной формы можно стыдиться. Парадокс, но то, чем он всегда гордился - его погоны, его полковничья папаха, сейчас раздражали людей. Осенью 1990 года, возвращаясь со службы поздней электричкой, Марьин попал в серьёзную передрягу. В полупустом вагоне напали на него двое с палками. С трудом отбился, благо милиция подоспела. Что это, грабёж? Да нет, не в деньгах дело было. Уши резал крик одного их нападавших: «Гады, сволочи! Это вы во всём виноваты. Какие вы защитники, вы воры, солдат на себя горбатиться заставляете…» Ясное дело: мат, перемат, всё было. Сержант милиции, поднимая с полу папаху, сказал: «Вы бы, товарищ полковник, не ездили по вечерам в форме, видите, как люди к армии относятся». Вот так, и не меньше и не больше – не ходи в форме и всё будет в норме. Придётся на работу видимо в «трениках» ездить, а вместо сапог адидасовские кроссовки носить, мода на эту одежду вышла нынче.
Однако шутки шутками, а настроения действительно нет. Полная апатия и непонимание того, что происходит. Хотя на счёт непонимания, пожалуй, он перегнул. Те же газеты, по каждому случаю неуставных взаимоотношений в войсках вой поднимают. А уж генерал, работа солдата на даче генерала, это вообще песня для газетчиков. Им только дай повод поглумиться над людьми в военной форме. Конечно, всякое бывают, не без этого, но всех под один замес? Это уж слишком. Вот и ходят генералы и офицеры на службу в своих гражданских пальтишках, а уж в кабинетах к началу рабочего дня переодеваются в форменную одежду.
А как было здорово в курсантские годы. Тяжело в сапогах всё время ходить, но ходили, и в отпусках форму военную в шкаф не забрасывали. Народ с улыбкой на молодого человека в форме смотрел и радовался: «Вот он, защитник наш вышагивает!» И девчата любовались им и мечтали: «Вот бы мне такого орла…»
Давно это было, хотя, какой там, давно, чуть более двух десятков лет прошло. Всего-то.
Марьин вышел в коридор.
У окна перекуривая, стоял его коллега, Алексей Анищенко
– Привет, Саша. Слышал, ГКЧП в стране власть в руки взяла, наконец-то порядок будет наведён.
– Не понял. Что такое - ГКЧП? С чем это едят?
Леша, подойдя к нему ближе, полушёпотом отвечает: «Не шути. Государственный переворот в стране».
Сердце неприятно поддавило.
– А я-то думаю, почему на Минке столько техники. Но по телевидению ничего не говорят.
– Есть уже первые заявления. Впрочем, шеф прилетит, расскажет.
Начальник политического управления с группой офицеров был в командировке на юге, в Крыму. По плану в частях Евпаторийского гарнизона проводилась проверка, и вновь сформированному соединению космических частей в пятницу 16 вручалось Боевое знамя. Группа планировала работать ещё несколько дней.
В отсутствии шефа начальников отделов собрал первый заместитель начальника политуправления генерал Белоцерковец Анатолий Григорьевич. В общих словах он проинформировал офицеров об обстановке, но это была информация не шире той, что уже прозвучало в заявлении по телевидению. Чувствовалось, что и он мало что знает. Анатолий Григорьевич, тем не менее, выделил главное для офицеров.
– Нельзя допустить в этот период шатаний и анархии в войсках. Никаких «парламентариев» и переговорщиков в частях. Наша задача обеспечить неснижаемый уровень боевой готовности. Создаём оперативную группу, она дежурил круглосуточно, анализирует ситуацию в районах дислокации частей и вырабатывает, исходя из обстановки, предложения руководству космических частей. Готовим общий план действий в период чрезвычайной ситуации. О семьях своих позаботьтесь, перезвоните жёнам, пусть пока дома побудут. Думаю в течение двух – трёх дней всё проясниться. Самим в городе, особенно в местах митингов и массового скопления людей не появляться. Запрещаю! Всё, работаем.
Марьин позвонил жене, она была на работе и уже была в курсе событий. Хотя «в курсе», громко сказано, она просто знала, в Москве что-то случилась и пыталась у Александра узнать, так что же всё-таки происходит.
– Татьяна, ты отпросись с работы и домой езжай, за детьми смотри, не дай Бог в заварушку какую попадут. А я вечером позвоню. Буду ли дома, не знаю. Пока.
Звонок он сделал в Белоруссию, сестре, родителям и другу, Володе Блинову. Сестры дома не было, отец трубку не поднимал, а вот с Володей они смогли переговорить. И Блинов знал не больше Марьина, но встревожен был не на шутку. Старики в Прибалтике, а если там националисты бунт поднимут, что будет с родителями. Александр постарался успокоить товарища. Отец позвонил встречно, он знал телефон Александра. Батя был весьма встревожен, и он мало что знал, но очень переживал и просил Марьина быть осторожным и беречь себя и семью.
А между тем события развивались настолько стремительно, что успеть за ними было невозможно. Невозможно было также делать какие-то выводы, принимать какие-либо решения. Да это и опасно, в период внутригосударственного политического конфликта, последствия непродуманных решений могли быть непредсказуемы.
В те дни, и часы, пожалуй, для политуправления, самым важным было понять, каково настроение людей, а оно, как и обстановка, также стремительно менялось. К вечеру в политуправление из частей поступила первая информация об отношении к ГКЧП.
«19 августа 1991 года.
17.30. Байконур: реакция на создание ГКЧП в целом положительная. В частях гарнизона города Краснознаменск (Подмосковье), в целом одобряется создание ГКЧП. Но офицеры задают вопросы, законно ли создание ГКЧП.
Из академии Можайского доложили: в Ленинграде идут два несанкционированных митинга, распространяются призывы Ельцина «К гражданам России».
23.00 Доклады из космических частей пришли без изменений. Только из Ленинграда сообщили, что по телевидению выступили Собчак и Беляев. Собчак назвал события кратко: путч.
23.50 Из Дальневосточных космических частей поступили доклады, в которых сообщается, что по местному радио передается обращение краевого комитета солдатских матерей – не выполнять приказы командиров. На Камчатке постоянно идут телепередачи в поддержку Ельцина».
Зашевелилось главное военно-политическое ведомство. К исходу дня в политуправление поступает указание из Главпура СА и ВМФ: «В 20.00 в Москве и Московской области будут направлены делегации Моссовета и Верховного Совета РСФСР в воинские гарнизоны с призывом к личному составу о неповиновении решениям и указаниям ГКЧП. Примите меры».
Этим распоряжением, по сути, высшее военно-политическое руководство страны перекладывало на командиров и начальников гарнизонов всю полноту ответственности: идите мол, и разбирайтесь. Военных явно втягивали в политические игры.
Тяжёлым был этот день. Информации мало, целый день по центральному телевидению транслируется заявление ГКЧП.
И слухи.
Слухи самые невероятные, самые противоречивые, и, конечно, в них мало было чего достоверного.
«20 августа 1991 года.
Приморье. Радио Владивостока сообщило о переходе отдельных частей и подразделений на сторону Ельцина. В частности, сообщается, что Таманская и Кантемировская дивизии отказались подчиняться ГКЧП.
11.00 Доклад из академии Можайского. Все заводы Ленинграда на Дворцовой площади. Милиция не поддержала ГКЧП. Собчак без перерыва выступает по телевидению.
16.25 Москва. У здания Верховного Совета РСФСР с 12.00 до 15.00 шёл огромный митинг, примерно 200 тысяч участников. Выступили Ельцин и Шеварднадзе с призывом к гражданскому неповиновению. Создаются баррикады, отряды самообороны, собираются денежные средства и питание.
17.30 По Тамбовскому радио выступила депутат Верховного Совета РСФСР Людмила Кудимова, доверенное лицо Ельцина. Призвала не выполнять решения ГКЧП, воинским частям переходить на сторону Ельцина. Среди офицеров гарнизона резко разделились мнения по поводу правомерности введения чрезвычайного положения.
Камчатка. Предгорисполкома на стороне Ельцина.
Якутск. Президиум Верховного Совета Якутии поддержал ГКЧП.
Комсомольск-на-Амуре. По телевидению Девятов назвал происходящее фашистским путчем.
Уссурийск. Позиция нейтральная.
Приозерск. Состоялся митинг в поддержку ГКЧП.
Колпашево. Горисполком выступил в поддержку Ельцина.
Воркута. Не признают ГКЧП. Требуют возвращения Горбачёва. Бастуют 11 шахт.
Щёлково. Горисполком призывает не выполнять решения ГКЧП.
Ленинград. Собчак назвал ГКЧП хунтой. Проводится митинг на Дворцовой площади. Выдвинуты требования: 1.Объявить КПСС вне закона. 2. Дать возможность выступить по телевидению Ельцину и Горбачёву.
Плесецк. Председатель Архангельского горсовета Иванов осудил ГКЧП и обратился к военным с призывом переходить на сторону Ельцина. Офицеры космодрома разделились «за» и «против» ГКЧП ».
И ещё один напряженный день позади. Что же будет. Когда прорвёт, а что это произойдёт, сомнений ни у кого не было.
20 августа 1991 года.
Россия создает временное республиканское министерство обороны. Министром обороны назначается Константин Кобец.
Вечером в программе "Время" сообщено о введении в столице комендантского часа с 23.00 до 5.00.
Прорвало.
Есть жертвы.
В ночь на 21 августа в подземном транспортном туннеле на пересечении Калининского проспекта и Садового кольца, забитом бронетехникой БМП, во время маневрирования погибли трое гражданских лиц: Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский.
21 августа 1991 года.
03.00. Главком ВВС Евгений Шапошников предлагает Язову вывести войска из Москвы, а ГКЧП "объявить незаконным и разогнать".
05.00. Заседает коллегия Минобороны СССР, на котором главкомы ВМФ и РВСН поддержали предложение Шапошникова. Язов отдаёт приказ о выводе войск из Москвы.
В 07.42 все армейские подразделения, введенные в Москву 19 августа, покидают столицу.
11.00. Открылась чрезвычайная сессия Верховного Совета РСФСР. На повестке дня был один вопрос - политическая ситуация в РСФСР, "сложившаяся в результате государственного переворота".
Офицеры в шоке. Нервы на пределе.
22 августа офицеров собрал начальник политуправления генерал Куринный. Инструктаж был краток: «Войска выполняют поставленные задачи, уровень боевой готовности стабилен. Провокационных действий в отношении военнослужащих, в позиционных районах не было.
Не расслабляйтесь, товарищи, надо терпения набраться. Все разборки ещё впереди».
Как в воду глядел мудрый генерал. Уже на следующий день действительно начались разбирательства. Марьина они не коснулись. Отвечали на вопросы сотрудника главной военной прокуратуры начальник политуправления Игорь Иванович Куринный и начальник отдела организационно-партийной работы Соловьёв Николай Алексеевич. Вопросы касались действий политуправления и его офицеров по поддержке ГКЧП.
Вот так и не больше и не меньше: поддержали «путчистов» или нет. Глупо на эту тему было рассуждать, но видимо шёл поиск «крайних».
А почему глупо? Армия структура централизованного управления и любые сомнения выполнять ли распоряжения, приказы вышестоящих начальников, недопустимы.
Дан приказ – выполняй.
Но крайнего надо было всё же искать. Под раздачу чуть было не попал начальник отделения организационно-партийной работы Николай Алексеевич Соловьёв.
20 августа, за подписью начальника Главного политического управления СА и ВМФ поступила телеграмма.
«Приказом Министра обороны в связи с обострившейся внутриполитической обстановкой в стране, объединения, соединения, части и учреждения всех видов ВС на территории СССР, приведены в боевую готовность - «повышенная».
Предлагаем…»
Далее перечислялся комплекс мер по разъяснению среди всех категорий военнослужащих, рабочих и служащих, членов их семей документов принятых ГКЧП…, предложено организовать взаимодействие со «здоровыми силами» власти и общества в районах дислокации по восстановлению законности и правопорядка в стране, и так далее…
Это было распоряжение вышестоящего начальника. Это приказ! И глупо не выполнять приказ. Решением начальника политуправления телеграмма была передана в политорганы космических частей.
Естественно и командующий и начальник политуправления не были простыми «трансформаторами» распоряжений Министра обороны СССР и Главпура. В соединения и части в эти дни было направлено множество документов и все они касались в первую очередь вопросов поддержания боевой готовности и дисциплины.
Но вот войска приводятся в исходное состояние боевой готовности. Опергруппа расформирована. Сверху поступили распоряжения на уничтожение документов относящихся к деятельности всех звеньев управления в дни путча. Соловьёв Николай Алексеевич, являясь неофициальным «начальником штаба» политуправления, лично организовал эту работу. По акту документы были уничтожены. А уже 22 августа ему пришлось отвечать прокурорским работникам, по чьему приказу это было сделано, каково содержание документов и прочее. Николай Алексеевич опытный человек, и смог, опираясь на приказы по организации секретного делопроизводства, отчитаться на каком основании он уничтожил бумаги. Единственное что забрал следователь по итогам работы в политуправлении это акт на уничтожение и устные объяснения руководителей. А Николай Алексеевич, свободно вздохнув, успокоился. Хотя те разбирательства ещё ему аукнутся, но это уже позднее.
2.
23 августа Президент Ельцин подписывает Указ «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях». На основании этого указа, приказом нового Министра обороны России деятельность политорганов в Вооруженных силах России прекращена. Прекратило работу и политическое управление космических частей министерства обороны. Чуть ранее была распущена первичная партийная организация политуправления. Учетные карточки членов КПСС начальник партучета политуправления Титова Мария Сергеевна разнесла по кабинетам.
Всё, товарищ полковник, был ты партийцем, одним из боевых штыков многомиллионной партии коммунистов великого Советского Союза, теперь ты никто. Был ты номенклатурой ЦК КПСС, нет КПСС, нет номенклатуры у этого ЦК, нет и тебя. «Дело» твоё пока в архиве, но видать скоро и его уничтожат.
Сказать, что всё происшедшее вызвало у Марьина обиду, отторжение, это значит, ничего не сказать. И шоком всё это не было для него. Ему просто думалось, что всё происходящее бесконечно длящийся дурной сон. Он по инерции, как и его коллеги, всё ещё приходил на службу, вместе они обсуждали свою, довольно туманную будущность, считали, кому и сколько лет служить до пенсии, её размер и прочее. Ему всё казалось, что пройдёт время и произойдёт нечто такое…
А что происходило.
Кто-то поддерживал их, выброшенных ходом истории на обочину, дескать, держитесь ребята, вся жизнь впереди, держитесь. Кто-то просто молчал, понимая, что в жизни всякое может случиться. Но они слышали и другое: в курилках, в коридорах, то там, то здесь, уже не шепотком, а в голос, слышалось: «Доигрались! Турнули вас, наконец-то. Прошло ваше время».
Простим людей, ухмыляющихся в спину политработникам. Много было обиженных, тех, кто пустые прилавки, свои жизненные неудачи и неудовлетворённость существованием, на партию, и вот на них сваливает. Ясное дело люди всегда крайних ищут, вот теперь и о них недоброжелатели «языки точат».
А может всё не так страшно?
Политорганы расформировали, вот и новые структуры обсуждаются, куда армия без воспитателей. Может и бывшим политработникам место найдётся.
А вдруг.
Наступила осень. Определённости в перспективах так и нет. Более того начались внутренние разборки в стане «реформаторов». Дело в том, что комиссия по упразднению политорганов и созданию комитета по работе с личным составом в Вооруженных силах России, руководимая генералом Волкогоновым, все новые назначения в комитет, а возглавить его должен был бывший работник Главпура генерал Стефановский, восприняла как «минипутч». Стефановский, успел положить на стол Министру обороны список для переаттестования бывших работников Главпура, и распоряжение о прекращении работы комиссии Волкогонова. Министр документы подписал. Волкогонов настоял на пересмотре позиции Шапошникова, тот вскоре, приказ отменил. Стефановский получил несмываемое клеймо «ортодоксально-застойного представителя высшего генералитета». Позднее он был сослан помощником главкома РВСН по работе с личным составом, но на плаву держался недолго и в 1992 году уволен в запас.
Воочию видеть подковёрную борьбу за власть и влияние в армии, Марьину не пришлось, но слухи доходили всякие, главпуровские товарищи делились страшилками на эту тему. Позднее газета «Новый взгляд» (№19. 13.06.1992 г.), так описывала состояние офицеров-политработников самого некогда главного политического ведомства Министерства обороны:
«…просторные кабинеты Главпура. По стенам жались полковники и капитаны 1 ранга, испугано вскидывая головы на любой стук начальственных дверей. В те дни все они, и толковые и бестолковые, прохиндеи и честные трудяги, закостеневшие догматики и блестящие интеллектуалы, жуткие реакционеры и демократы в душе – все они были выведены за скобки привычного мира и оказались в своего рода карантине в ожидании новой власти, которая будет делить их на «чистых» и «нечистых»…»
Некий лучик надежды появился было в октябре 1991 года. Из комиссии Волкогонова запросили дело Марьина, и самого его пригласили на беседу. Толком кадровики политуправления космических частей не могли пояснить причину вызова: «Иди, может, что приличное предложат». И уже на месте, в кадрах бывшего Главпура, ему объяснили, что он входит в состав претендентов на назначение на должность помощника главкома РВСН по воспитательной работе. Их, претендентов было шестеро. Политработником с прохождением войскового звена - полка и дивизии был только он один. Беседовать с ними никто не беседовал. Посидели пару часов, понервничали и разъехались. Позднее Марьин узнал, что кадровые дела решались за закрытыми дверьми и только по бумагам. А вызвали их так, на всякий случай. Кстати, помощником в РВСН, назначен был в декабре 1991 года полковник Мороз Николай. Он, так же как и Марьин находился в тот день среди шести претендентов.
Ноябрь 1991 года.
Определённости в дальнейшей службе нет. Появляются некие контуры, зарисовки новых структур воспитательной работы. По сравнению с тем, что было выстроено десятилетиями и проверено в армии и на флоте войнами и невзгодами, новые должности и звучали как-то унизительно: «помощник по воспитательной работе», «психолог» - нечто абсолютно оторванное от войсковой жизни, аморфное, нечто непонятное. Штатная численность неизвестна, ясно одно, из их прежнего состава оставят явно меньшую часть.
В космических частях начала работать мандатная комиссия. Рассматривался вопрос не должностей, новых штатов воспитателей ещё не было, да толком ещё никто и не знал, как эти должности называться будут. Рассматривался вопрос, продолжишь ли ты служить в армии в принципе.
К этому времени большинство офицеров политуправления определились в своих желаниях. Те, кто моложе, были готовы уволиться. Ходили слухи, что молодёжи не светят должности в столице, а в Пензу или Орёл, никто ехать не желал. Кто выслужил срок службы, так же готовы уйти из армии. Словом, за те месяцы, что они были за штатом, все определились. Определился и Марьин.
На комиссии он заявил о желании продолжить службу в армии. В общем-то, Александр Владимирович был достаточно авторитетен среди офицеров управления и вполне мог рассчитывать на должность именно здесь, в управлении и его новом подразделении – управлении воспитательной работы.
Ждём решения.
Более трёх лет Марьин с семьёй скитается по углам. Из ЖЭКа служебного жилья, где временно проживала его семья, пришло предписание освободить квартиру.
Надо что-то решать.
На жилищной комиссии он ставит вопрос о получении квартиры. Ответ прост: квартир нет. А когда будут? Ответ: неизвестно.
– А вот те квартиры что строятся и для центрального аппарата предназначены?
– Они уже распределены.
– А почему моя очередь не приближаясь, только отодвигается?
Ответа нет.
Всё непрозрачно, всё полунамёками…
Одно он понял после заседания, с квартирой надо решать и решать срочно, иначе можно в этой шутовской неразберихе, попустительстве под демократическими лозунгами, «бомжом» остаться.
Наступила зима. КЭЧ уже взяла Марьина за горло. В прежние времена шеф мгновенно бы всё поставил на свои места. Но шеф нынче отставник, своих забот хватает, так что боролся Александр сам и только обещаниями вот-вот перебраться на частную квартиру.
В центральном аппарате, между тем жизнь продолжалась, жильё выделялось, люди радостно въезжали в новые благоустроенные квартиры, а Марьин как стоял в очереди в пятом десятке, так там и оставался. Жена нервничала и переживала, старшая дочь завершает обучение в школе, вот-вот экзамены, готовиться надо, а где, комнатушки крохотные, не позанимаешься. На консультацию в ВУЗ ездить далеко. В общем, одни проблемы.
Для него круг замкнулся. Должностей по новым штатам нет. Решения по его дальнейшей службе не принято. Квартиры нет. Уволить его без квартиры нельзя. И что делать? Время идёт.
Февраль 1992 года.
Положение Марьина не меняется.
Естественно настроение – никакое.
Однако семья жила, дети росли, учились в школе неплохо, старшая думала о поступлении в ВУЗ, младшая дочь училась и беззаботно играла с ровесниками во дворе. Что им там всякие «реформы и перестройки», им не до того, им бы поесть да погулять.
Жена Марьина Татьяна, нашла новую работу, из скромного работника гарнизонной библиотеки она переквалифицировалась в предпринимателя. Она стала кормилицей семьи. В конце 1991 года Татьяна встретила коллег по бывшей работе. Некогда, в начале восьмидесятых, в годы учёбы Марьина в академии, она работала на кафедре Московского архитектурного института. Её друзья за прошедшие почти десять лет подросли в должностях, а в новой экономической ситуации кое-кто в бизнесе важным человеком стал.
И вот Татьяна становиться сначала биржевым брокером, а вскоре и старшим координатором брокерской конторы одной из московских бирж. Как шло её становление, это отдельная песня. Марьин сначала с улыбкой, иронией и некоторым недоверием смотрел на потуги молодой «бизнес-леди», мол, всё
нормально, делом занята и это главное. Определяющим в их семье всегда было положение мужа, так было двадцать прошедших лет. К тому, что жена приносит некую долю в семейный бюджет, он привык. Все годы их совместной жизни Татьяна работала. Была она и педагогом в школе, работала в яслях, детском саду, в армии служила, медсестрой в госпитале, даже на заводе инженером по научной организации труда была, да кем она только не трудилась. И вот новая работа. Это вполне нормально. Но к тому, что она стала зарабатывать не просто деньги, а большие деньги, Марьин готов не был. И вот в этой новой ситуации, когда материальное положение их семьи престало зависеть он уровня денежного содержания полковника, он призадумался.
Конечно, обижаться на жизнь, накручивать себя, можно сколько угодно, но пользы всё это не приносит. А может уволиться в запас, выслуга есть, пока ещё и годы позволяют найти для себя новую нишу в жизни.
А что, наверно надо так и сделать?
На семейном совете решили: Марьину надо увольняться.
И вот здесь он по-настоящему струхнул. Четверть века он отдал главному своему делу, делу служению Отечеству. Как бы высокопарно это не звучало, но так именно и было. Он Родине присягал, ей и служил. И вот теперь он принял решение уволиться. А что он умеет? За плечами инженерное образование, но по специальности он не работал. Второе высшее образование связано с его политической работой. Однако всё, весь базис его знаний, все догматы, которыми он овладевал в военно-политической академии, ныне поставлены под сомнение, а значит, богатейший запас знаний, что он получил, не востребован. У него огромный опыт работы по воспитанию людей, и опыт этот никому не нужен.
На кадровую комиссию он представляет рапорт об увольнении в запас. Комиссия приняла рапорт на рассмотрение. Между тем, жилищная комиссия его просьбу предоставить жильё в связи с увольнением рассмотреть не спешит. Нет жилья.
Ждите.
Дома дело чуть ли не до скандала доходит. И вот накануне дня Советской армии и ВМФ, жена, будучи приглашённой на бизнес-тусовку, где предполагалось присутствие Президента Ельцина, заявила: «Будет возможность, Бориса Николаевича спрошу, почему не выделяется жильё увольняемому в запас офицеру».
В прежние времена Марьин накричал бы на супругу: зачем, да почему, что за мысли такие. Но нынче, он посмотрел на всё по-другому: «А пусть и спросит. Его очередь давно прошла, жилья так и нет. Пусть спросит у Президента». При всей абсурдности этого вопроса, он посчитал его единственно верным в решении жилищной проблемы. А ещё решил Марьин предупредить председателя жилищной комиссии о намерениях жены.
Предупредил.
Уже на следующий день его пригласил начальник тыла космических частей.
- Что же вы жалуетесь, нехорошо… Вот вам адрес, посмотрите и принимайте решение.
Через полчаса Марьин узнал, что предлагаемая квартира находиться в Медведково, что она на втором этаже «хрущевки», без балкона, планировка «не из лучших». Кроме того квартира, как говорили тогда, «за выселением», то есть жильцы ещё не съехали. Разругавшись с тыловиком, он категорически отказался от этого варианта.
На следующий день ему вновь предложили жильё. Он согласился. В марте на руках у Марьина был ордер.
3.
26 декабря 1991 года Совет Республик Верховного Совета СССР принял решение о прекращении существования СССР в связи с образованием Содружества Независимых государств (СНГ). С распадом СССР обрели самостоятельность пятнадцать бывших советских республик. В этих условиях неизбежным стал вопрос о будущем армии.
30 декабря 1991 года в Минске состоялась встреча глав государств СНГ, в ходе которой страны — участницы СНГ подписали ряд документов по военным вопросам, в соответствии с которыми Министерство обороны бывшего СССР подлежало ликвидации, а вместо него создавалось Главное командование Вооружённых сил СНГ. Государства СНГ получили право создавать собственные вооружённые силы на базе частей и подразделений Вооруженных Сил СССР, которые дислоцировались на территории этих государств, за исключением тех из них, которые признавались «стратегическими силами» и должны были остаться под объединённым командованием СНГ.
Таким образом «сверху» их уже делили, резали, сокращали, минимизировали, оптимизировали и так далее. А они пока службу несли. Они были абсолютно бесправны в решении вопросов будущего Вооруженных сил. Советоваться с ними никто не собирался. Казалось миллионы военнослужащих, что стояли «под ружьём в СССР», просто участники некого абсолютно бесчеловечного эксперимента, бесправные и униженные.
Это было страшно…
Центр Владимира Блинова пока функционировал. Шёл учебный процесс, организована боевая подготовка, офицеры исправно изо дня день приходили на службу. Вроде всё шло по накатанной десятилетиями колее. Но это со стороны так казалось. На самом деле в головах абсолютного большинства офицеров было смятение: что будет с войсками дальше, какова его судьба, что будет с семьёй?
Однако переживания переживаниями, но службу нести надо.
В конце 1991 года Блинов убывает в командировку в Узбекистан, за молодым пополнением. Для Центра это обычное явление. В прежние времена такая поездка была в удовольствие, как некая разрядка, «командировка за дынями и арбузами». Но то было во времена безраздельного господства Советской власти.
А нынче?
А нынче, тот регион, куда предстояло убыть Владимиру, был очень непростым и это мягко сказано. Горячим он был, и опасным. Перестройка, разбудившая национальное сознание людей, подняла мощнейшую волну национализма. Пылало во многих регионах Средней Азии.
В мае-июне 1989 года произошли так называемые «ферганские» события – изгнание двадцати тысяч турков-месхетинцев из Ферганской области; массовые погромы, грабежи, убийства сотен людей различных национальностей;
Весна 1990 года: националистические бесчинства в Буке и Паркенте.
Июнь 1990 года: «ошско-узгенские» события, узбекско-киргизский этнический конфликт, также сопровождавшийся убийствами людей.
Андижан. Погром евреев и армян в мае 1990 года.
Националистические бесчинства 1991 года в Намангане.
И именно в это «южное пекло», в этот запутанный клубок националистических противоречий и социальных проблем и выехал подполковник Блинов.
Группа его была невелика, он - начальник эшелона, пятнадцать офицеров и десять сержантов. Все с личным оружием.
Обычно такая поездка находится под жесточайшим контролем соответствующих структур Министерства обороны и Главного штаба ракетных войск, всё же на руках командированных оружие. Эшелоном предполагалась доставка в учебный центр не менее одной тысячи человек. Расстояние более трёх тысяч километров. Своей небольшой командой начальник эшелона должен был обеспечить порядок и дисциплину, питание, быт и отдых людей. Не менее недели в пути.
Ответственность просто сумасшедшая.
Но в той поездке они были в буквальном смысле слова, брошены на произвол судьбы. Никто их не встретил и не обеспечил переезд от Белорусского до Казанского вокзала в Москве. Билеты для переезда его команды в Узбекистан не были заказаны. Сопровождающих от Минобороны не было. Добирайся, как хочешь.
Уму непостижимо, как такое могло быть.
Однако приказ есть приказ. Владимир принимает решение переехать на Казанский вокзал в метро.
В метро, с оружием и патронами!
А если бы…
И таких «если бы…», было бесконечно много в той командировке. Для Блинова, всё было как один длинный, непрерывный и страшный сон. Эшелон комплектовался по пути следования. Местные команды военных комиссариатов загоняли призывников в вагоны как баранов. Будущие защитники Родины, пьяны, обкурены. Родители бьют стекла вагонов. Никаких тебе патрулей. Мало того, по пути неоднократно возникли драки на межнациональной почве. Во избежание конфликтов Блинов распорядился разместить молодёжь в вагонах по национальному признаку. Как оказалось, это было верное, а главное, своевременное решение.
Только на территории России на станциях, где останавливался эшелон, была какая-то видимость контроля его движения. А в Волгограде комендант с искренним удивлением обратился к Владимиру: «И что, товарищ подполковник, действительно всё в порядке?»
Да, всё было в порядке, но за этим словом: «порядок», абсолютное перенапряжение всего состава сопровождения эшелона. За то время, что Блинов был в командировке, он сроднился с этой командой. А уже дома жена увидев его поседевшую голову, просто расплакалась.
4.
В армии зрело недовольство, не видеть этого не мог только абсолютно слепой. Офицеры, прапорщики на местах, требовали от своего руководства прояснить своё будущее. За этим стояло и требование разъяснить будущее Вооруженных сил в целом. К концу декабря голоса эти, наконец, были услышаны руководством. Принимается решение о проведении в январе 1992 года Всеармейского офицерского собрания. Чтобы понять требование военнослужащих, решено было провести собрания по всей вертикали военной структуры, в войсках округов и флотов, видов и родов войск. На собраниях должны были быть обобщены основные вопросы, интересующие военных, их предложения по организации боевой учебы и жизни войск. Необходимо было так же выдвинуть делегатов на Всеармейское офицерское собрание.
Прошло собрание и в учебном центре Блинова. Пожалуй, впервые за свою офицерскую службу, Владимир присутствовал на настоящем собрание. Здесь был поистине свободный и конструктивный разговор. Никто никого ни к чему не принуждал. Все присутствующие понимали, именно в их руках шанс спасти армию, а потому и предложения и все выступления были конструктивными и толковыми. Мысль в них прослеживалась одна: армия должна быть единой, её нельзя ни дробить, ни уничтожать. Выборы делегатов в Москву так же были свободными. Участники собрания должны были избрать двух представителей от центра. Кандидатуры не обговаривались заранее, их предлагали с мест. После долгого и горячего обсуждения, собрание выдвинуло двух человек, одним из них был подполковник Блинов.
В поездку Владимир готовился с большим волнением, он понимал, принятые в Москве решения позволят, если не сохранить единую структуру Вооруженных сил, то, во всяком случае, реформировать их цивилизовано и безболезненно для людей. Если смотреть на вещи реально, то в прежнем виде Вооруженные силы были уже невозможны. Прибалтика, Грузия к 1991 году сделали всё, чтобы ни одна структура прежнего Союза не существовала в их, «свободных и демократических государствах». Свои взгляды на будущее военных формирований было и в других государствах.
В ночь накануне собрания Блинов выехал в Москву. Номер в гостинице ЦДСА был заказан.
Москву Владимир не узнал, не часто приходилось здесь бывать, однако бывал, причём последний раз всего три года назад. А теперь показалось, что он приехал в чужой, незнакомый ему город. Конечно, улицы никто не переносил и Кремль на месте был, но люди, люди были будто с другой планеты. Подавляющее большинство одеты в тёмную одежду, лица бледные, хмурые. Ни одной улыбки, ни одного весёлого взгляда. Это был сплошной мрак. И настроение оттого было не из лучших.
Вот и гостиница.
Блинов зарегистрировался и поднялся на второй этаж.
В номере уже кто-то был.
– Добрый вечер. В соседи я, не возражаете?
– Нет, конечно, заходите.
– Откуда, если не секрет?
– Да какой секрет. Евгений меня зовут. А приехал из Прибалтики. Лётчик. Подполковник.
– Здорово, я в Риге учился, В ракетном училище.
– Знаю, там авиационное училище имени Алксниса рядом.
– Точно. Приятно познакомиться, меня Владимир зовут, в Беларуси служу, тоже подполковник.
Женя улыбнулся, кивнул на свободную кровать: «Располагайтесь, Володя. Сейчас чайку организуем. Жена продуктов на неделю отрядила, знала, на серьёзное дело муж убывает».
– И как вы думаете, надолго это мероприятие.
– Надолго ли? Да кто его знает, но другой возможности за себя постоять, видимо не будет. Достало всё, дальше некуда.
– И у нас в частях офицеры много вопросов задают. Что дальше будет, никто не знает. Да ещё родные в Прибалтике, тесть с тёщей в Риге, здорово переживают распад Союза. И матери с отцом не легче. В Таллинне живут.
Соседи по номеру, поставив между кроватями тумбочку, соорудили нечто похожее на импровизированный стол. Чай, бутерброды, Володе жена апельсины положила, одним словом, снедь на ужин была вполне сытной.
– Хорош стол, рюмки водки не хватает.
Евгений удобнее устроившись на кровати, продолжил разговор: «В прежние времена да. Я помню на сборы едем, обязательно понемногу выпьем с коллегами. Тогда мы не могли и предполагать что страна рухнет, а мы все заложниками политических игр станем. И во сне такое не могло присниться. Не до рюмок нынче, настроения вообще никакого.
Я ведь, Володя, после академии в девяностом с отличным настроением в Прибалтику ехал. У нас назначение в те места большой удачей считалось. Рай и всё тут: Балтийское море, Рига рядом. Одним словом, прибыл в европейскую цивилизацию. Определённое напряжение мы конечно чувствовали, но на бытовом уровне всё нормально, никаких сложностей в общении с латышами не было. Семья устроена, дали служебную квартиру. В части проблем почти не было, боевая подготовки по плану, полёты, регламенты, боевая служба, всё в порядке.
Весной девяносто первого обстановка круто изменилась, показалось что мир с ума начал сходить. В мае Верховным Советом Латвии принимается декларация о независимости. В средствах массовой информации истерика: «нас ждёт свободная Европа», «оккупанты вон из страны», «Европа будет платить каждому жителю Латвии по тысяче долларов в месяц», «свободная Латвия за 5-10 лет станет самой успешной в Европе страной» и так далее. С раннего утра до ночи секс по телевидению, реклама успешности бизнеса. А в центре всегда доллар, и только доллар. Конечно, началось брожение умов. Офицеры ещё трудились, но при условии молчания руководства страны и армии, сам понимаешь, каково настроение. А семьям, им как жилось? Но пока мы держались. Некая уверенность в том, что нас не бросят, была.
И вот путч в Москве. Нас подняли по тревоге. По телевизору «лебеди прыгают», классику успокаивающую транслируют. Что в Москве творится непонятно, но думалось, принято решение навести, наконец, в стране порядок.
Кстати 19 августа в часть пришла делегация парламентариев от местных националистов с просьбой не предпринимать против них никаких репрессий. Конечно, их наше руководство успокоило: «идите с Богом по домам». Они ушли, но уже вечером на всех государственных учреждениях только флаги Латвийской ССР и висели.
А уж через два дня начался настоящий «праздник дьявола». Подумалось, в Москве у военного руководства не всё нормально с головой. Нам доводили приказы, телеграммы, распоряжения из Минобороны, Генштаба, Верховного Совета РСФСР. Их содержание стыдно вспоминать. Подумать только, нам предлагали согласовывать вопросы боевой подготовки с местными властями. Требовали доложить предложения по передаче техники и вооружения Латвийским органам власти. Мы ещё службу несём, а им, видите ли, предложения нужны, как технику передать националистам. Нет, что бы о нас, офицерах позаботиться, так они о технике для прибалтов пекутся.
Кошмар, одним словом.
Так вот, снова пришли в часть те же националисты, что 19 числа заявлялись. Но теперь они уже не просили, а требовали всё согласовывать с ними: и передвижение, и графики полётов. Наглости набрались, наглости и смелости. Руководство вновь их послало. Пообещали, выставить в поселке вооружённые патрули, если они будут мешать.
А центр продолжал «радовать» своими решениями.
Приходит директива об уничтожении учётных карточек членов КПСС. Я членом парткома полка был, должность не такая уж и высокая, но именно мне поручили карточки коммунистов в политотделе забрать. Взял в руки, смотрю на них и такая боль в сердце. Конечно, я не уничтожал партийные документы, я просто в своей эскадрильи, раздал карточки людям. При этом ни одного я не видел, кто бы с отвращением выкинул партбилет и карточку.
Очередная директива сверху предлагает пустить в часть «эмиссаров» независимых государств, для бесед с личным составом с целью набора бойцов в свои будущие военные формирования. Собрали мы собрание и решили не пускать к себе ходоков. Новая бумага пришла, она разрешила «срочникам» на родину ехать, в национальные войска. Довели до военнослужащих, никто не поехал, молодцы у меня парни, понимающие люди. И так далее…
На душе, нынче, честно говоря, погано…»
Соседи долго ещё рассуждали на больные темы, им было, что рассказать друг другу. Но время шло, надо было закругляться. Легли отдыхать. Сон не шёл, Владимир крутился на кровати. Евгений тоже не спал. Несколько раз вставал перекурить.
Нервы…
Нервы и ожидание нечто такого…
5.
И они не одни ждали это «нечто».
Почти пять тысяч делегатов Всеармейского собрания офицеров в Кремле ожидали важных решений. Они приехали сюда, в Москву, чтобы заявить о себе, они готовы насмерть отстаивать интересы единых Вооруженных сил. Бороться за свои интересы, свои семьи, своё будущее. Настрой у людей был грозным. Все были едины в своей решимости, не допустить разгрома армии и флота. Ни панических разговоров, ни слова о разделе вооруженных сил на «национальные армейские лоскутки» не было. В Кремле присутствовал мощный монолитный кулак Советских Вооруженных сил.
С докладом выступал маршал Шапошников.
Положение маршала было сложным: на Украине, в Белоруссии, в Молдове, Азербайджане и других республиках полным ходом шла национализация частей, техники и имущества бывшей Советской Армии. Некоторые президенты и правительства объявили о принятии военнослужащими присяги на верность своим государствам. С Кремлём этот вопрос не обговаривался. За спиной маршала, его первый заместитель генерал Грачев, готовился к созданию Вооруженных Сил России. И чтобы сейчас Шапошников не говорил об армии, её будущем, на местах люди видели реальные шаги по разгрому Вооруженных сил СССР. Маршал понимал, эти пять тысяч делегатов армии и флота ему не верят.
Выступление Шапошникова сопровождалось шумом, выкриками с мест. Собрание с первых минут походило на плохо организованный митинг. Офицеры рвались к микрофону. В зале слышен гул, топот, аплодисменты. Сквозь шум слышны требования отставки руководства министерства обороны, немедленного изменения повестки дня, требования вызвать для отчёта президентов государств содружества.
– Раз офицеры хотят, чтобы в отставку ушёл Главком, я могу это сделать хоть сейчас.
Шапошников вышел из зала. Но шум не прекратился. Офицеры ждали президентов.
В перерыве эмоции продолжали захлёстывать людей. Офицеры стояли группками. Лица напряжены, улыбок не было. Разговоры велись о самом больном и насущном. Среди делегатов и гостей Блинов увидел многих авторитетных, известных людей: Руслан Аушев, Сергей Бабурин и другие. Слушал Владимир разговоры и поражался: как же болит душа у нашего брата-офицера.
– Я русский, жена украинка. Служу на Украине. В семье у нас четверо детей, родились они в разных местах, в Казахстане, России, в Прибалтике и на Украине. Я хочу спросить президентов: я гражданин, какой страны, какую страну мне завтра защищать?
– Боевые расчеты укомплектованы только наполовину. По несколько суток офицеры не
меняются, находясь на боевом дежурстве. Порой в части некем заменить даже суточный наряд.
– На подводной лодке до пятидесяти процентов украинцев, остальные выходцы из других регионов СССР. Как можно делить наш флот? Он многонационален и служит интересам всех держав бывшего Союза.
– Я завершаю службу в армии, пока служу на территории России, планирую переехать на Украину. Кто мне будет платить пенсию?
– Комплектование вооруженных сил не продумано. В Закавказье большинство солдат из числа местных уроженцев, а офицеры сплошь русские. Язык местный не знают, традиции, обычаи местные не знают. Как можно служить в таких условиях.
– В ВДВ служат военнослужащие многих национальностей, но у нас говорят так: «В ВДВ есть одна национальность – воздушный десантник», мы нашу великую Родину никогда не предадим. Мы ей присягали, ей и будем служить.
– Глупость делить РВСН. Кто после дележа «ядерный чемоданчик» будет носить? А нам, стратегическим ракетчикам, в Украине предлагают принять присягу. Как так можно?
При всей ожесточённости настроений, эмоций офицеров, их требования, поднимаемые вопросы, были вполне разумными и взвешенными. Но главным вопросом, волнующим офицеров, был вопрос сохранения единства Вооружённых сил.
Президентов ждали недолго, сложилось впечатление, что они готовились прибыть. Через три часа они были на собрании. Не было Кравчука, Гамсахурдии, Муталибова и прибалтийских руководителей.
Реакция собрания на вошедших была единой. Ельцина, который шёл первым, зал встретил тишиной, молчание было оглушительным. Блинов заметил, Ельцин от этой зловещей тишины заметно побледнел. С небольшим интервалом вошли Назарбаев, Шушкевич и остальные гости.
Назарбаева собрание встретило аплодисментами. Президент Казахстана выступал первым. Его информация о том, что президенты государств Содружества работают над документами по сохранению единого государства с новой формой управления и едиными Вооруженными силами, несколько успокоила участников собрания. И на Шапошникова уже офицеры реагировали более спокойно.
Собрание входило в рабочее русло.
Многие, кстати, понимали, Министр такая же жертва большой политики, как и они. Тем более понятным это стало после заявления Шапошников о том, что поспешное принятие под свою юрисдикцию войск находящихся на территориях бывших советских республик провоцирует противостояние, напряжённость и даже антагонизм в отношениях с местными властями.
И вот выступил Ельцин.
Как можно было оценить сказанное Президентом России. С одной стороны оно было блистательным. Говорил Ельцин и о сохранении государства, и о единых Вооруженных силах СНГ, и о материальном и жилищном обеспечении офицеров. И даже в заключении дал, что уже в привычку у него вошло, своё президентское слово.
Популистом Ельцин был великим.
Но дело в том, что он не совсем правильно понял, с кем общается. Перед ним были не торговые ряды Лужников, где можно говорить о тряпках, колбасе, картошке. Здесь не о сотках, долларах, рублях и килограммах нужно было рассказывать. В зале не дельцы собрались, здесь сидели офицеры. Не был Ельцин на первой части собрания и не слышал, что здесь офицеры о чести, долге, о Родине говорили. Кстати о зарплате никто не упомянул, не говоря уж и о десяти сотках.
У Блинова сложилось неоднозначное впечатление от этого выступления. Он видел напряженные лица своих коллег, сидящих в зале, видел их смущённые улыбки, раскрасневшиеся лица. Видел он и надежду в глазах. А вдруг…
Но какой там «вдруг»!
Армию де-факто растаскивают, разворовывают, людей разобщают, натравливают друг на друга. Жилья нет, на день собрания без жилища триста тысяч семей офицеров, в России их сто двадцать тысяч, а Ельцин обещает в течение полугода всем дать житьё. Фикция и дешевый популизм, не больше.
Но всё же, а вдруг…
Собрание до позднего вечера бурно обсуждало будущее армии и флота. Был избран постоянно действующий Координационный совет, как инструмент влияния общественности на решение судеб армии и флота. Принято так же обращение к главам государств, предложения к встрече президентов СНГ, которая планировалась на 14 февраля.
С этими мыслями: «а вдруг», о том, что собрание всё-таки даст толчок к разумному решению военных вопросов, участники разъехались по гарнизонам. Настроение офицеров было отнюдь не праздничным.
6.
Развал СССР стал настоящей геополитической катастрофой, а для подавляющего большинства людей распад Советского Союза стал и личной трагедией.
Трагедией эти события явились и для семьи Блинова.
Отцу Владимира в девяносто первом было семьдесят шесть лет. Фронтовик, орденоносец, он пережил на своём веку страшные годы Великой Отечественной, служил Родине в период послевоенного восстановления порушенного войной. Попав под пресс «Хрущевского сокращения» войск, вместе с семьёй скитался по съёмным углам, ждал жилья в Таллинне, там, где службу заканчивал. И не он один был в таком положении. Их было сотни тысяч. Однако духом солдат не падал, трудился, жил надеждой на лучшее. Мама, Нина Николаевна, коренная ленинградка, их большая и дружная семья жила на Лиговке. Но вот пришла война. В дни блокады от истощения скончались отец и мать, умерли крёстная, братик Володя. Пропала эвакуированная из Ленинграда младшая сестрёнка. И Нину ждала такая же судьба, но ей повезло, она добровольцем пошла на фронт. Всю войну прошла и жива осталась. Суженного своего здесь, на передовой встретила, сынок в 1944 родился.
Родители Ольги жили в Риге. Отец, Вадим Алексеевич, был сыном военного и переехал с родителями в Латвию. Мама, Мария Петровна, жила в Воронежской области. Хоть проживала она в России, но корни родовые имела западные - столетиями перемешались латышская, польская и русская кровь. И вот уже взрослую девушку, родной дядя приглашает в Латвию. Дядька жил под Ригой, здесь он был председателем большого и весьма успешного колхоза. Мария переезжает в Прибалтику. В Риге она оканчивает торговый институт и работает в сфере торговли. С Вадимом Алексеевичем они встретились и познакомились в Риге. Расписались, родилась дочь.
Жили старики в Прибалтике неплохо. Нужды ни в чём не было. Места здесь прекрасные, чудесные места, по сути, и Таллинн и Рига были европейским раем для многих жителей СССР. И Блинов мечтал, завершив службу окунуться в этот рай. Но жизнь всё перевернула. Каток перестройки по родным промчался.
Да, жили они хорошо, пенсий вполне хватало, ещё и своей молодежи помогали. Но морально жить стало просто невозможным. Им, людям прошедшим тяжелейшую войну, послевоенные невзгоды, было трудно жить именно морально. Фашисты в Эстонии и Латвии подняли голову. Телевидение, газеты, журналы писали и говорили только о силе доллара, о зле коммунизма, того коммунизма, о котором мечтало старшее поколение, мечтало о нём и строило его. А ныне вся их жизнь перечёркивается, напрочь уничтожается нравственность, достоинство, человеческие ценности. Этого старики перенести не могли.
В эти дни и Владимир стоял на перепутье. Он служит в Белоруссии. И его судьба пока не решена. Есть решение о передислокации Центра из республики Беларусь в Россию. Часть в Мирный, на север, там, где дислоцируется космодром Плесецк и часть на полигон Капустин Яр. Цикл, которым руководил Блинов, планировалось перевезти в Плесецк. Но эти решения были за пределами его переживаний и желаний. Так решало командование. Его по этому поводу никто пока не спрашивал. Реализация задумок руководства была ещё впереди.
А с родителями надо было что-то решать, и решать срочно.
В Таллинне жил и трудился старший брат Владимира. Он работал одним из руководителей солидного республиканского предприятия. Брат сразу сказал: «Никуда переезжать родители не будут. Я буду смотреть за ними и помогать. Точка. Не переживайте. Вы лучше о себе позаботьтесь».
На семейном совете с этим решением все согласились.
Ольгины родители хоть и неплохо устроены были в Риге, но всё же решились уехать. И вот в зиму 1992 года состоялся этот переезд. Блинов попросил двух сослуживцев помочь с подготовкой вещей родителей к переезду. Офицеры согласились. На своём «Жигулёнке» Владимир с Ольгой и товарищи выехали в Ригу. Родители хотели забрать вещи по максимуму. Мебель хоть и не новая была, но всё же добротная, красивая. Её аккуратно разобрали, переложили бумагой и картоном. Упаковали бытовую технику, телевизор, посуду. Вещей, в общем-то, оказало много, да ещё дачная мебель, посуда, банки-склянки. Много вещей. Заказали Камаз с прицепом. Как положено, Блинов и Ольга всё аккуратно переписали: через границу предстояло ехать. Даже репродукции из гостиной родителей включили в опись: «три картины». И в путь. Ехали аккуратно, не быстро. На границе пришлось задержаться и не только из-за очереди. Латвийские пограничники, тщательно изучив перечень имущества, решили посмотреть, а что это за картины везёт советский офицер.
- Где картины, доставайте, будем смотреть.
Где их найдёшь, вещи вперемешку расставлены. И картины были где-то в дальнем углу машины.
- Ничего не знаем, доставайте!
Это что же, разгружать Камаз? С трудом водители, благо латыши были, уговорили земляков в форме, не потрошить машину. Пришлось и ручку пограничникам позолотить.
На месте, уже в военном городке, Владимир договорился временно выгрузить вещи в свободную комнату коммуналки. По приезду машины вещи перенесли, не вскрывая, аккуратно поставили в комнате, Блинов уже понимал, за собой предстояло их ещё не один раз перевозить.
Итак, переезд состоялся. Тесть и тёща разместились вместе с ними. Жить стало теснее, но веселей. Всё же теперь живут они одной большой семьёй, а это главное.
Продолжение следует