30 октября исполнилось бы … лет Евгению Адамовичу Суворову, известному иркутскому литератору.
Мы познакомились с ним в теперь уже далеком 1993 году, как раз после трагического октябрьского расстрела Белого дома, когда Россия стояла на пороге гражданской войны. Я подал единственный свой рассказ на областную конференцию «Молодость, творчество, современность». И, кто знает, как бы пошла моя дальнейшая творческая жизнь, если бы Евгений Адамович его не заметил. И рассказ то был не Бог весть какой, а вот нашел же мастер в нем что-то хорошее, изюминку, которую стоило отметить. Искорку таланта. Помню его слова, обращенные ко мне:
-Если человек смог написать о любви, а это самое сложное, то все другое написать он сможет!
Другие ругали и брюзжали, а он удивительно хорошо как-то смеялся своим суворовским простосердечным смехом. С этого дня мы и сблизились. Не сказать, что были друзьями - все-таки разница в возрасте, поколение отцов и детей - но уважительно и любовно относящимися друг к другу людьми точно. Примерно тогда же, работая в газете, решил написать о Суворове. Он долго беседовал со мною. Тема была неконкретная, обширная. Больше всего тревожило Евгения Адамовича, что творилось в России, которую он любил и жалел. Времена были трагические, и тот перелом, что свершался на наших глазах, Суворов не принимал, как и я. Когда принес мастеру свое разветвленное интервью, он мне преподал литературный урок, сказав, что не пойдет.
-Ты попробуй, напиши от себя, почитай мои книги. Напиши свое восприятие меня, моего творчества.
Я попробовал, читая Суворова, и открывая для себя мир его литературных героев. И увидел! Он не хотел, не принимал в своем сердце зла. Пытался, старался измениться сам и изменить других через родину, творчество, любовь ко всему живому, к своим героям. Еще я увидел в повестях и рассказах Евгения Адамовича народ! Тот народ, что был забыт в 90-е за ненадобностью. Был электорат, массы, толпа, но никак не народ. Этим открытием и поделился в зарисовке о Евгении Адамовиче. Он одобрил, мол, ухватил главное.
-Я, когда писал «Совку», пытался через образ этой женщины дать образ России,- так примерно говорил мне. –Она тоже в жизни много испытала, но не сломалась. И Россия, чем сильнее ударяется, тем крепче становится.
Так шли эти недобрые для России девяностые, в которые мы с Евгением Адамовичем уже друг друга не теряли. Перезванивались, встречались, говорили о творчестве. О чем, о чем, а о писательстве он мог говорить долго, взахлеб, показывая достоинства литературы 19 и 20 веков. Он и темы мне, сюжеты подсказывал.
-Как писал Достоевский! По материалам газет, судебным хроникам. Сходи куда-нибудь в суд, найди интересное дело, напиши, пытаясь претворить его в факт литературы.
В суды я не пошел, но свою тему любви не оставил, за что опять при помощи Евгения Адамовича стал лауреатом конференции уже в 1996 году. Потом Суворов будет хлопотать об издании этих рассказов в сборнике молодых авторов. И добьется, чтобы печатали молодых, а не только известных, находя для них деньги на книги из областного бюджета.
Чуть позже он пробьет через Союз писателей издание второго сборника членов литературного творческого объединения, с которыми он возился, как с малым дитем, в ущерб часто своему времени, творчеству. И тут он опять напечатает мои рассказы, теперь уже о деревне, сельской родне. Ему это было по роду творчества близко. Ведь и его герои в основном выходцы из деревни. Суворов всегда с любовью писал о своей малой родине – деревне Шангино, что в Заларинском районе! О городе у него рассказов не так уж и много…
Все чаще он начинал хворать, но не терял при этом своего суворовского юмора и оптимизма. Мне рассказывал:
-Когда начинают знакомые жаловаться на болячки и спрашивать, что болит, я говорю: «Все болит!»
Как-то с моей женой встретил Евгения Адамовича в сквере: с Натальей он уже успел подружиться и пообщаться по телефону, как и с нашей дочерью. Это еще одно его удивительное свойство – сходчивости с людьми. При этом вникание, всматривание в их жизнь, расспросы, а не просто поверхностная дежурная вежливость. Человек ему был интересен, недаром он стал писателем. При этом никакого самопревозношения, что бывает у иных литераторов. Разговор всегда на равных. Он не пытался влезть на трон перед рядом стоящими. Даже, когда рассказывал о своих московских публикациях и друзьях. Шутил:
-Мне позвонили из «Нового мира», я был в деревне. Сказали, что берут печатать мою вещь. Смотрю - жена меня сразу зауважала!
Так вот… встретив Суворова в сквере и уже пообщавшись с ним, отойдя, сказал в тот раз жене:
-Смотри, известный человек, печатали еще при Советском Союзе в Москве, в толстых журналах, а туда пробиться тогда было труднее, чем сейчас! А костюмчик обыкновенный, простенький, чуть даже потертый.
Нет, в нем не было ничего от литературных богов. Не было в последние годы богатства и трудно жилось, как и всем простым смертным в крутые переломные времена. Хотя мог бы выслужиться, получать больше премий. Звали его за стол «сильные мира сего». Не пошел, не предал ни деревню, ни своего народа, ни его идеалов, ни своих убеждений!
Он все меня пытался протолкнуть, чтобы печатался больше, писал туда, сюда. И уважал настырных, особенно из глубинки смельчаков, не робеющих перед титулами и рангами.
В последние годы редко встречались. Как-то раз сошлись в редакции журнала «Сибирячок», где Евгений Адамович опять хлопотал не за себя, а за уже умершего сказочника Стародумова, чтобы напечатали его книжку. Тогда и сказал знакомой сотруднице о нем:
-Это мой литературный отец!
Я не знал, что Суворов серьезно болен. Хотя по голосу, по тому, что сократились разговоры по телефону, можно было догадаться. Последний мой звонок был в мае, когда попросил узнать его адрес родной сестры Александра Вампилова для любимой учительницы из Черемхово, дружившей когда-то с семьей талантливого драматурга. Знал, что Суворов был близок с Вампиловым, вхож в его семью. Он тут же перезвонил сестре Александра Валентиновича, сказал, кто с нею хочет связаться. И с радостью сообщил номер телефона. Я отвез его на свою родину, где бывали не раз и Суворов, и Вампилов. И с номером телефона книги Евгения Адамовича своему учителю русского и литературы. И она уже в старости открывала для себя мир Суворова. Когда приехал недавно в город и сообщил ей, что писатель умер, она сказала:
-А я как раз его в этот день читала и плакала. Оказывается, мы в детстве по одним тропинкам с ним ходили в Большеусовскую школу. Значит, я его оплакала… Ну, что ж. Царство Ему Небесное. Он теперь начинает жить в своих книгах, вроде бы оптимистичных и при этом трагичных…
Когда закочилось отпевание Евгения Адамовича в ритуальном зале, вышел на улицу. И на голову вдруг брызнул легкий короткий благословенный дождик. Было 3 августа. В Иркутске накануне, даже на Ильин день, небо промолчало.
Кто, что это светло всплакнуло – небо, душа ль Евгения Адамовича?.. На поминках поэт Василий Забелло заметил:
-Один знаменитый философ сказал: « Если при прощании у смертного одра нет тяжести, гнетущего чувства расставания, значит, этот человек был легкий, светлый, хороший».
Тяжелого чувства не было…