в физике пространства и времени не существует обывательских понятий «жизнь» и «смерть», всё – первый закон термодинамики: энергия ниоткуда не берётся и никуда не девается, она лишь переходит из одного состояния в другое.
прагматично звучит, что после наше бытие – случайность столкновения частиц, а после – распад. вновь сборка. всё в мире циклично.
метафизика – лишь учение, обобщение сложных понятий, но для кого-то становится парадигмой лет.
он проводит рукой неумолимому бегу минут, отражённых в его седевших висках. сколько лет? пятьдесят? шестьдесят? время – нищета в рамках квантовой физики, а посылы к телодвижениям описываются уравнением Шредингера. Госпожа Вселенная не терпит романтизации.
он знает это. знает, что в физике Ньютона и в физике волновой механики нет разницы между прошлым и будущим.
и этот холодный свет, который опоясывает его лицо, пролетел тысячи миллиардов от Солнца, чтобы озарить ход нервных импульсов, которые заставлять его мозг воспроизводить тысячи историй, канувших во мгле.
улыбается незримо в противоположный угол комнаты семь на шесть, шесть на семь – какая в прочем разница? всё иллюзорно.
круговые мышцы рта так сокращаются при виде знакомого, предмета обожания, в общем, всего, к чему есть рецепторы в головном мозге для выработки гормонов.
-- каков твой день? – хрипло подаёт признаки обитания тень в углу.
-- не стоит его портить. – в ответе не звучит просьба или мольба, лишь жесткий указ.
на конце телефонного провода разговора тет-а-тет будто вскидывают голову, говоря морщинами уголков глаза: «сдаешься?».
партия в шахматы на время, где на ход остаётся лишь мгновение. приходится брать либо мастерством, либо чутьём. стоит ли говорить, что за грандиозными победами стоить необдуманная рискованность.
их иллюзорная партия в шахматы длится уже не одно десятилетие.
в тающих фотонах скрывается Жизнь, утопает во мраке Смерть. стоило бы догадаться.
игра не на интерес или звание «гроссмейстер», игра, в которым победа означает чью-то жизнь.
испарина на лбу и дрожащие руки, свет мигает, предвещая беду.
он оглядывается по сторонам, наблюдает тысячи горящих окон вокруг.
вот Елизавета Викторовна, неугомонная пенсионерка, из тех, что ездит в маршрутках в ранние часы. она объясняла ему, что ездит так рано лишь ради внучки, Алисы, которая вот-вот должна пойти в школу и на десятки кружков. чтобы провести больше времени. «они ведь так быстро взрослеют, понимаете». На лице пенсионерки часто можно наблюдать счастливую улыбку грусти, она переживает о своих пионах, о нескончаемом сериале, о кустах картошки на даче и о самой Жизни.
через семь окон по диагонали живёт Виктория Сергеевна. они с предыдущей героиней успели обсудить уже и смерть Педро, и беременность Анжелики, и тайное венчание Сергея и Олеси. Он наблюдательно отмечает, что чем-то все пожилые похожи: не фиолетовым оттенком седины, не родным запахом вязаного шарфа, даже не обсуждением насущных проблем кинематографа. чем-то особы. Виктория Сергеевна очень переживает о своих дочерях, о подопечных в начальной школе и за бездомную собаку.
а вот, кажется, вернулся с работы Игорь Геннадьевич, у которого только недавно собственный бизнес занял устойчивое положение в нише экономики. он говорил о желании свозить некую Юленьку в Норвегию, о любимом мамином борще. мамы – то давно нет, а вкус борща он помнит. только часто озвучивает, что ещё не готова мамин борщ вновь попробовать.
здесь и просто Маша, у неё маленький сын, на этом её семья кончается. муж не пережил смерти брата и покончил с собой. только в глазах её ещё тлеют угольки желания быть счастливой. она часто собирает волосы в хвост, только потом идёт играть с Алёшей. они часто собирают кубики, кажется, Маша уже научилась разбираться во всех марках машинах. Она готовит суп-пюре из брокколи и считает его лекарством от всех болезней.
а вот из-за угла бежит Павел Олегович, увлеченно что-то рассказывает по телефону, при этом всегда ярко жестикулирует. он -- душа компании, невозможно застать его скучающим, постоянно чем – то занят. Он не разговорчив о своей жизни, но почему – то безоговорочно радостный.
они все совершенно разные, а там, в тлеющих огнях окон десятки и тысячи разных судеб. только каждый их них включает свет с благодарностью: за свет в окне, за шум листы, мамины пироги и то клубничное варенье, ради которого можно провести часы на грядке. они неосознанно молятся и просто просят забыть, простить, любить и жить добром, и просто быть во благо этой жизни.
любящие
мечтающие
стремящиеся
теряющие
страдающие
но главное – живущие жизнью.
смотрит в глаза Смерти, задумываясь, как же сложно отстаивать честь не только своих интересов.
забвение воспоминаний заканчивается тогда, когда кто – то невесомо касается плеча, с тихим: « Доктор Бронов, новый пациент поступил, на гемодиализе».
по уставшему лицу пробегает хмурость, рука перехватывает заполненный бланк первичного опроса, изучая новый свет в окне.
по комнате разносится шорох из противоположного угла: стопки историй болезней под напором ветра открытого окна перелистываются.
и тихо раздаётся «сдаёшься?»