Антон ТЮКИН
ДЕНЬ, КОГДА Я СЕБЯ УВАЖАЛ
Нет, еще не кончены войны…
Галич Александр Аркадьевич,
“Левый марш”
За окном - бледный день. Белый снег валит влажными, липкими хлопьями. Под моими ногами плотоядно-противненько чавкает влажная оттепель. Небо серо, деревья наги и кажется, что не будет больше в этом мире весны. Так я думаю, так мне это теперь представляется. Это кажется вполне логичным. Мокро, холодно, противно идти через “это”, не взирая на наличие тёплых сапог, овчинной куртки и прочего. Будет ли весна - еще не ясно. Может, завтра подморозит опять, и… снова люди на продрогших улицах будут грузно валиться на лед. Тяжело разбиваться, ломать конечности или просто скользить по той подлой грязноватой тропе.
Один раз сам упал ровно так на дороге. Даже приподняться не мог. Выползал на тротуар на карачках, мне никто не помог. Все подумали, что я пьяный… Да, “упал, не отжался” - не смешно, если грохнешься так на проезжей. Сам упал один раз, что могли задавить в два счета.
Утром - темень “вырви глаз”. Вечером, правда, не такая уже, но в той приятного мало… Ну, а если подскользнешься на том месте, где машины идут с поворота, c городского большого моста, не сбавляя скорости до самого Центра… Смерть, она рядом всегда.
* * *
Да, о чем это я? О весне… Не о нынешней, еще не родившейся, неясной. Будет ли? Наверное, будет. А потом, наверняка, лето жаркое… Весна в городе - завсегда мокрая, грязная. Лето - пыльное, c пересохшей буроватой рекой меж старательно “побритых” берегов бывшими безработными- косцами из “Службы по трудоустройству”… Я о прошлой весне расcкажу. О том дне, когда я сам себя уважал. Это все приключилось со мной ещё прошлой весной. Не устали ещё - тогда слушайте…
* * *
Накануне нам сообщили по “сети”, что мы все же собираемся вместе. И еще, что всем можно прийти. Значит, все это, как будто, законно. Власти нам разрешили, ну, вы поняли? И на том “им” спасибо. Это значит, что “эти” пока нас еще терпят. Будут - не будут “винтить”, не посмеют?.. Впрочем, кто же точно нам скажет, вернее, кто знает, что у “них” на уме? Я не знал, но пошел “куда надо”. Авантюра, мальчишество полное? Да, вы правы.
Никогда никуда не ходил, ни в какие “такие вот сборища”, даже и в ту “перестройку”. Много было “таких” по провинциям? Нет, их было немного, но они все же были… А потом-то я уж и вообще никуда не ходил, ни на Первое Мая - для “левых” и шмаковцев, и вообще никуда. Почему? Потому что у нас выходные. Вот и спал я себе, понимаете, в эти “праздники-дни”…
Впрочем, вру, очевидно, позорно. Позабыл один случай. Был один только раз на торжественной встрече с Александром Рацким. Это было тогда “что-то с чем-то” - я вам так доложу. “Цирк с конями” плюс “шоу дураков” в одном флаконе… Короче, публики в том старинном ДК, что теперь на замке, было просто-таки до чёртиков - помню. Помню тех стариков в тертых, мятых, дореформенных ещё “cпинджаках” с боевыми орденскими планками. На носах у стариков висели очки с толстыми- претолстыми стеклами в тяжелейших советских оправах, перехваченных по краям изолентой. Неужели ни разу не видели?.. Кто еще там бывал? Были старицы их - высушенные, как солёная рыба, бледные, как их горькое бедное горе. Были тетки грудастые, важные, очень наглые, боевые, горластые.
Что там было “такого”, чего в природе ныне нет? Помню бойкую торговлишку в деревянном фойе. Фотографии Сталина расходились в лет да газеты “За нашу советскую Родину”, “Завтра”, “День” да “Савраска” - чуть не в очередь… Короче, атмосфера легкого безумия царила во всю и лилась полноводной рекой. Эйфории летучей хватало и ещё - чего-то никому до конца непонятного, скрытого до поры, до последнего часа, как взрыв, ужасающего и грозного, как война и чума, что вот-вот войдет в мирный город и мир. Было здорово одновременно жутко. Было то, от чего так хотелось бежать без оглядки, продираясь через толкучку - поскорей от облупленных стен… Говорят, шизофрения не заразна. Не могу сказать - не проверял, но уж если признаться - не верю…
Был ещё один раз на каком-то там марше под водительством депутата из местных – Димона Че. Помню теток- бюджетниц с воспаленными взорами. Кулачки костяные, разговорчики злобные, нервы натянутые струнами, хоть играй “Марсельезу” на них, потому как “зарплату эти гады не платят, а ведь се’мью - корми!” Помню и самого того самого Димона на трибуне, давящего бедный микрофон за его микрофонно- свистящую глотку посреди идиотских флажков с синей птичкой и беленьким перышком. Профсоюзный нелепый значок…, и опять ощущение диковатого, неловкого фарса, за который актерам- статистам почти стыдно до слёз. Почти стыдно, но ведь терпят, молчат. И еще говорят по бумажке. Гладко так говорят, без какого-то там “экстремизма”. Все надеются, что вот этот Димон вдруг чего им в Москве и “обломит”… Всё напрасно. Ничего им не будет. Никому, никогда. Идиотство, позор и уродство. Провинция…
Вот и весь мой “богатый” опыт “уличной демократии”. Мой - убогий, как почти что у всех. Тут - провинция, да что говорить. У нас даже в ту самую горластую “перестроечную” пору, когда “всё всем было можно” или вроде как бы почти, собирались исключительно два раза в год. На Седьмое, на Первое - оба раза строго организованно - то есть из-под палки. Вы не помните? Я да помню, но я хотя б тем не горжусь… Ну, а тут как бы “сами” собрались! Это ж, братцы, для нашей деревни почти “революция”!
* * *
Подхожу я с торца, а у белых ступеней да у серых колонн областного театра уже кто-то стоит.
- Подойти ли? - так думаю. - Вдруг как вот из того-то из белого из автобуса да повыскочат, да побьют, заберут-загребут в “обезьянник” до полнейшего выяснения личности?
Карман внутренний щупаю: взял ли паспорт из дома? Все - нащупал, и как воз - с плеч… Надо брать, - рассуждаю, - всегда, чтоб при выяснении не мучаться, “их” не мучать, родных не пугать, а то будут звонить-домогаться. Звать свидетелей на опознание: кто де ты такой есть. Ведь у “этих” положено так - не “они” ж это выдумали. Ведь “они” ни на слово, ни на дух нам не верят. “Не на тех, блин, напали”? И правда…
Подхожу поближе, гляжу: вроде, лица знакомые. Очень многих даже и узнаю визуально: где-то видел кого-то, иных просто-таки знаю в лицо. Ну, они меня - тоже. Начинаем друг другу кивать.
- Странно, - думаю, - это все. Вроде люди чужие, и вдруг…
Мы киваем друг другу. После тянемся, руки трясём. К нам и прочим таким же кружочкам всё подходят еще и еще. Больше нас, шире, гуще - и нам “веселей”. “Веселей” - не то слово. Не так страшно всем вместе, хотя все равно еще как-то слегка жутковато. Всё равно в голову мысли разные лезут противные. Например, вот такие: А кто рядом: ты знаешь, уверен? Может быть, вон тот самый - от “них”? Друг? Дома был у тебя?.. Впрочем, это не важно. “Эти” знают и так: где живем? Или больше “не знают”, “забыли”? Вот уж в это я не поверю. “Эти” могут напомнить – легко. Часиков в четыре-пять…
Кто-то тянет мне белую ленту. Одну, потом вторую. Беру обе. Да куда ж мне их повязать? Привязываю к ручке сумки внизу. Хотя бы не очень заметно. В случае чего можно даже будет рукою прикрыть. Если будут задерживать, то смотреть будут на ленты - это уж наверняка. Или, может, это “их” провокация? Так нас метят, чтобы потом уже всех…?
Собираются люди, толпа-туча шире и гуще… Кстати, это нам только так кажется. Мало нас! Человек, может быть, пятьдесят или меньше еще. А вокруг шумит город в триста пятьдесят тысяч душ… “Мертвых” душ, равнодушных, глухих и слепых? Я не знаю, за других не скажу. Просто “равнодушно- трусливых” - и все? Если так - то обидно! Но почему?
* * *
Потому что с детства когда-то усвоили в страхе: “плетью обуха не перешибешь”. Чуть попозже, что “своя рубашка ближе к телу”. На последнее то - напирали когда-то и многие московские из экономических. Те, что славят и теперь девяностые… Кстати, где у тех многих адептов той веры, свято веривших им в начале, “рубашка своя”? С кожей содрана была она с “интеллигенции”. А сама “интеллигенция”: где? Где те самые из Завы лабораторий - из КБ, что когда-то голосовали за давнее “Яблоко”? В “челноки” побежали с нужды. Кто умнее - за границу уехали, потому что жизни тут тогда не было… Кстати, нет ее и сейчас.
* * *
Улыбаемся, киваем, приметив знакомых. Вот от этого уже и не так страшно в набухающе- растущей толпе. Ни автобусов - автозаков, ни ментов нет пока. Или как их теперь: “полицейских”?..
Но вот у ближнего поребрика не приметно, но всё же зажелтело авто с затемненными стеклами. И?.. Там за стеклами притаились “вот эти” - до часу? Наблюдают за нами. Ждут добычу: слушают да снимают на камеру, чтобы было что в “дело”. “Дела шьют”? “Шьют” нам сроки? “Им”-то хорошо теперь - удобненько. Электронный зверинец, где мы - скот бессловесный, а они - пастухи или даже загонщики… Как там в социальной рекламе, дурным голосом: “Камер понавесили. Мышь не проползет…” Ну, и кто сейчас “мышь”? Нам ответ очевиден.
* * *
Выходили на крыльцо по одному, говорили не долго. Минут десять - пятнадцать от силы и все. Кто-то стал читать стихи Цветаевой, а потом свои и ещё Иосифа Бродского. Кто-то говорил с надрывом, но не слишком громко, потому как без микрофона ему совсем было никак. Одни рвали сырой воздух глотками, а другие хлопали. Хлопали, даже если не слышали почти ничего, потому что не для этого здесь - просто сами решили - не зря же пришли.
А машина желтела, стояла. Там за темными стеклами всех нас слушали, смотрели и ждали, и ждали чего-то неизвестно чего. Чего ждали они? Провокации? Революции? Погрома? Или, может, войны?.. Просто чай с бутербродами пили?
Не дождались они ничего, потому что мы сами ушли. Шли толпою сперва до Соборной. После встали гурьбой “у коня”… И опять Мандельштам да Высоцкий вперемешку с “чисто авторскими” самодельными местными виршами. Вот такой странный был у нас этот день. Вот такой нищий “праздник непослушания” гражданского…
А на завтра с утра на работе на меня как-то косо смотрели. Все глядели почти что с опаской. Или, может, жалели? За что?..
Показали нас тогда в областных - городских новостях? Что сказали про нас? Я не знаю. Телевизор по “Первой - Второй” никогда не смотрю. Местными каналами интересуюсь мало… Удивляюсь тому, что народ еще смотрит “такое”. Неужели он всё же такой же “простой”? Если так, то мне страшно за нас - там на площади...
Вот иду, а со мною уже не здороваются. Ну, наверное, думают, что с минуты на минуту арестовывать меня приедут? Но это же бред! Впрочем, что в России “не бред”? Чего тут не бывало/бывает?
* * *
После все улеглось и почти что забылось, как и не было. Что осталось? Только эти улыбки, глаза… - только в памяти. Ощущение, что там были “все свои”. Вы не поняли, нет? Свои люди, свой такой “островок”.
И еще, скажу бред, но какое-то пусть и смутное чувство самоуважения было у меня - впервые. Может быть и не впервые, Бог знает, только я его уже за все годы почти и не помнил.
Много помнил чего. Ну, как в школе учился, конечно. Как экзамены вступительные в Политех наш сдавал. Перед тем в убогой изостудии на улице Горького да на курсах с репетиторами мучался - все прекраснейше помню. Помню наш военкомат на Челюскинцев с “закосом” по справке. До того помню лагерь военно-спортивный в Федотово. Помню тир с НВП под Горбатым мостом да хлебозавод с ТО на Самойло. Помню, как сдавал - обманывал, списывал - сто раз без малейших угрызений совести. “С волками жить – по-волчьи выть”. Что не так?
Помню, помню отлично, как не раз и два сам передирал чужое в институте, мухлевал безбожно, как в учебник и в тетрадь на экзаменах и зачетах подглядывал. А что делать? “В нашем деле главное - выжить”. Ну, это ровно, как в том кино про “бумер”: “Не мы, бабка, такие. Жизнь “такая”…” Без обмана никто ж не учился, ни один не работает, да и просто не дышит в России. “Россия - хитрая страна”. Неужели не слышали?
“Не до жиру - быть бы живу”, - так затвержено с детства, на подкорке записано. Оправдание компромисса с кем-то, c чем-то – есть первейшая норма компромисса, который отнюдь не “позор”, никакая “не подлость”, а всего лишь всеобщая всем известная всероссийская “военная хитрость”, потому что наша жизнь - есть война. Против нас всех – маленьких и “рядовых” ведётся необъявленная война истребление, чтоб “до основания”, как той в самой песне… Наша “хитрая битва” - лишь попытка жалкого, смешного выживания гражданина “великой страны”. Все об знают и об этом молчат… “Ничего не поделаешь”, - часто слышим мы вздохи, вместе с “мудростью” про ту самую “плеть” да про тот самый “обух”, которым как по голове, чтобы всякое прямодушие и искренность у кого они ещё есть у людей - за ненужностью - долой… Да, всё это так противно, так обидно и так горестно, что и не передать… Верней, c детства еще противно до какой-то поры, а потом - привыкаем - и всем наплевать. Привыкаем, как к мусору на улицах, как к горелым домам, на местах которых скоро встанут новые дорогие чужие особняки за высокими заборами… Кого, особенно в моём советском детстве, не раздражали грязные витрины магазинов с пропылёнными стёклами, свалки на заброшенных пустырях, непролазная грязь в подъездах, но с годами потом “это все” словно в норму ложилось какую-то. Словно бы не бывает иначе… Так черствеет что-то внутри каждого, переламывается бытом, измаявшись.
И ещё в детстве мы всех-всех жалеем. Не все, конечно, но очень многие. Еще многие, правда же? И Колобка, и Козу с Козлятами, и даже Бабу Ягу, ну ту самую, которую Иван-Дурак прямо в печь запихнул. Вы поди уже и не помните этого? Совсем взрослыми стали?
* * *
C детства, с самого раннего детства горькое унижение, липкий страх плотно входят в привычку. Унижение от неудачного ответа наглой, злобной “учителке” у доски на виду всего класса - позор. Страх быть пойманным, истерзанным и оскорбленным, битым более “спортивным” пацаном - этой нагло лыбящейся великовозрастной тварью, только так порешившей утвердиться в своих собственных глазах и еще в глазах себе подобных товарищей…
Вот он - ты: это ж ты - на уроке, несчастный, глупый, полноватый и потный со своей “нестандартной фигурой”, жутко густо краснеющий, бедный, потому что не мог “это” вызубривать и отвечать “на зубок”. Это ты.., Господи, Боже Правый, если Ты только есть, вернее, это я - растерянный, неловкий, густо красный как рак, в синей “капитанской” курточке перепачканной мелом, - у бездонно- чернеющей грозной громадины, на которой еще надо что-то писать. Тут же рядом с тобой, а верней над тобой за белесым столиком - твоё школьное персональное “гестапо”. Твое - личное, твое - с тем самым пучком на затылке - вот “эта” одна из “них”. Да, она “опытный педагог” - для беспечных и равнодушных родителей. Для тебя же она просто “гадина” и “последняя мразь”.
- Чтоб подохла…, - говорят про нее, хоть и шепотом.
Ты ее ненавидишь всем своим сердцем, всей душой, тем не менее ты никогда не исторгнешь в лицо “ей” “такое” открыто и прямо. От звонка первоклассного - до звонка выпускного так и будешь ломать перед ней унизительно-трусливую комедию. Будешь даже и не один, а всем классом дарить “ей” “в благодарность” и цветы, и конфеты-подарочки разные то на “День учителя”, то ещё чёрт знает по какому там поводу… А потом после школы не зайдешь в эти стены лет десять - так противно тебе будет на душе. И еще десять лет - ни единой книжонки из школьной программы по литературе в руки ты не возьмешь, потому что “она” их совала.
Насилие, даже в виде Пушкина, сожжет тебе руки. Насилие садит душу, от него тошнит… Но потом однажды, все к чертям, позабыв, нарожав - недовоспитав уже собственных “спиногрызов”, через двадцать годков прибежишь “выражать благодарность” “ей” - “кошмару и бесу”, пожалуй? Чтобы взяли ребёнка в ближайшую школу и конечно же к ней, ведь она - “педагог такой старый и опытный”… Ох, и многие ей “выражают”, все мучения свои позабыв, - просто в тупости пребывая или в некой забывчивости, находясь уже давно за тяжелой пеленою лет или так - по трусливой привычке: “чтобы детям не сделали хуже”. Хуже некуда, но “у нас” только так и “положено”, наверное?! Что же это? Садизм? Идиотство? Или просто покорная трусость перед “всеобщей судьбой”?
Вековечный российский садизм - норма жизни в России и “старой”, и “новой”. Почему? Потому что “пса” “у нас” только “палкой и учат”! Вот его и “учат” ровно так - лебезить, хитрить и лгать без конца и без края, чтобы только - не по хребту да дубиной с размаху. Чтоб начальству понравиться - учат. “Учат” опытом палки – писать вечно не твоё, а что прикажут - то общее, но проверенное про какой-нибудь там, ну, хоть “луч света в темном царстве”, про “натуру сложную” да про “нравственный идеал Льва Толстого – Наташу Ростову” или, скажем, про какой-нибудь там “подвиг русского народа в годы…” - не последней, разве что только крайней по счету войны.
Ты писал про те войны! И детям твоим про них же писать! И не только писать, но и гибнуть придется… Ты ведь сам на войне - не тебе ли про это не знать? Ты и сам, как в окопах, окопался на десятилетие в школе. Что там главное было? Не знаешь?.. Неужели не знаешь? Тогда я скажу: главное башку не высовывать - оторвут башку с плеч. Самому под пули не лезть. Да с начальством никогда не спорить. “Подальше от фронта, поближе до кухни” - это солдатская мудрость.
“Трусость”? Нет! Элементарная осторожность, плюс тот самый “юмор висельников”, без которого век на нашей земле не прожить. Кстати, когда “эта” вот “гадина” водит ручкой в журнале, выбирая себе очередную жертву, - все - все - все затихают. Головы вжимаются в узкие плечи, глаза опускаются долу. Каждый словно ростом поменьше становится. Хочет быть пониже, мельче, лучше карликом или даже пигмеем. Каждый думает: лишь бы не меня…, - ровно, как солдаты в окопах при артобстреле.
Вызвала она, и все зашевелились, задышали радостно, и у всех тотчас от души отлегло. Пролетел снаряд, грохнул вдали. Не в тебя, не тебя судьба вырвала - значит, дыши, “гуляй, Вася”! Торжествуй до поры, но второй снаряд неизбежен…
Вот такая дрессировка и “педагогика”. То десятилетие в школе, как срок в тюрьме за убийство. А верней, для убийства - детства, для убийства или для самоубийства детских душ.
* * *
Вот портфель твой бросают по кругу, пинают ногами. Ты хватаешь рукой, “утопая”, за воздух, а “они” нагло скалят свои юные, хищные зубы в лицо:
- Ну, поймай! Ну, поймай же, чудила! Ну, ну, ну…
Издеваются, гонят и травят тебя, как собаку. И все это - нормально. По-другому “у нас” не бывает. Воспитание жестокости и подлости - есть никем не прописанный “наш гражданский факультатив”.
- Ну, а если завтра война, “если в армию попадешь - в “школу мужества и жизни”, а там - “дедушки”, - и тогда что? - это “их” вопросы - навсегда.
- Надо было подготовиться…, - так и скажут.
Вот “они” и “готовят” нас всех, развивая жестокость и дикую тупость подспудно. Не прописано это нигде? Доказать невозможно никак, что такая установка есть? Зато есть опыт. Разве опыт миллионов жизней ничего никому не доказывает?
Вот портфель открывается, из портфеля все летит и сыпется на пол. Его злобно пинают и топчут уже в полном остервенении. И… “Им”
все это до колик смешно! “Им” так весело смотреть на чужое страдание. Это не горе - не “их”. Это лишь “твоя проблема”, как и ровно все то, что случилось в девяностые и далее в нашей стране…
Зло, откровенное и наглейшее торжествует, а ты ничего не способен против него предпринять. Ты унижен без меры, перед “ними” ты - просто “дурак”! Ты смущен и оплеван, освистан, истерзан, побит, ты почти что рыдаешь, ну а “им” - хорошо!
Вот они подступают поближе и толкают, пинают тебя по ногам.
- Каратэ, - говорят они нагло, - каратэ, каратэ, каратэ…
И смеются, смеются, смеются, смеются в лицо. Бьют под ребра больней, но сильней по ногам, под коленки - и сзади. Вот ты падаешь. Шок… “Шок - это по-нашему!” - есть такая реклама, многим она даже нравилась… Впрочем, можно и в “солнечное” дать, как тогда в октябре. Смутно помните? Можно в пах, в детородные - прямо, чтоб уже никого, никак - и страна - пустым домом, как теперь, без своих, без друзей. Ни своим, ни чужим. Ни себе, ни людям.
* * *
Кто не получал по яйцам “просто так” - просто не учился в “нашей” школе. Я не верю, что найдутся такие вот “бары”, вернее такие вот “барчуки”.
Мы - не бары. Мы - есть вечные школьники. А вернее, мы - “звери”, мы “скоты” и “дерьмо”.
- “Свиньи под дубами”, “яблоки, недалеко от отеческого дерева упавшие”, - так “они” говорят нам всегда и про нас, и про наших родителей, потому, верно, знают про них всю чистейшую подноготную правду. Мы и сами прекраснейше знаем ее. Кто не знает - обо всем догадался давно. Про “осину” и про “апельсины” - тоже “их” любимая пословица… Знаем, что они о нас думают, только обо всем том трусливо молчим, не одёргивая сильных до поры или вообще никогда, потому как “рубаха своя - всегда ближе к телу”. Потому, что мы знаем уже наперед, что услышим в ответ от “своих самых близких” не слова поддержки правдолюбца, а:
- Ты чей хлеб ешь, такая-то гадина?! Мой! Мой хлеб! И вода - моя, и постель, и воздух… Ну, и все, помолчи! Помолчи, заткнись, паскуда, а то…! Короче, не подрывай грошовый наш уют.
Ах, как мы всё это остро осознаём ещё подростками! Чувствуем, что жизнь ужасно лжива, черства и подла! Потому лет в четырнадцать - пятнадцать нам уже никого в этом мире не жалко. Ни Ивана, ни Бабы Яги, ни избитых на митинге, ни того полицейского со сломанным пальцем. Сердце наше - почти что камень. Вся душа кислотою – ложью той минутною да с мелкою хитростью к выгодам грошовым выжжена. Так мы в юности злы, что убили бы всех бы к чёртям, ей Богу, если б только могли дотянуться до змеиных- человеческих шей вон тех “самых милых и нужных”, и давить, и давить, и давить ненавистные выи “родных мудрецов” мы могли бы.
Убивают учителя в Питере? И это сенсация?.. Просто искалечили кого-то, что на редкость еще либерально. Почему? Потому что “у нас жизнь - такая”. Жизнь - война всех против всех - повторю еще раз для особо непонятливых граждан.
* * *
А когда, в какой день - “не война”, “водопой зверей в джунглях”, “перемирие среди боев” будет в “этой стране”? Я не знаю, просто не надеюсь дожить…
Вот тогда у театра вдруг была “не война”? Или это нам так показалось? Показались лица - на миг, на полчасика, час. Нет, не рожи, не хари, не морды поганые. Брови, рты и глаза, за которыми - люди и судьбы. Не одна только функция, что де этот “артист”, а вон тот - “журналист” или, скажем, так, “предприниматель”, “инженер”, “преподаватель”, “литератор” или “сторож-поэт”. Просто люди. Бывает ли? Очень просто и почти не реально.
Люди… Впрочем, вскорости все разошлись. Хоть на десять - пятнадцать минут стать людьми, а потом вспоминать о том годы - это страшно - ужасно или все-таки радостно? Будет вспоминать что-то действительно доброе перед смертью, наверное? Внукам рассказать будет что, коли будут те “внуки”? Захотят ли услышать? В этом я не уверен, но всё-таки…
* * *
Знаю, ведаю все наперед и прекрасно - “эти” нас победят. Нет, не думайте, не мечтайте зазря - ни ХХ съезда по-новому, никаких извинений за скотства, за зверства - не слыхать, не увидеть вовек. “Стали умными” “эти” - “научились работать с людьми”.
- Мы кого-то по ребрам, по ребрам, по ребрам, по ребрам? Да ничего ж и не было!, - скажут, - А ты пойди- докажи?
“Извинишься за сущую мелочь, а потом всю систему меняй”, - только это “они” и усвоили. Опыт реабилитаций у “них” имеется. Значит, нечего ждать. Не придет никакая “весна”, ни какая-то жалкая оттепель.
- “Снова оттепель, а я ей не верю”, - написал давным-давно один мёртвый хороший советский поэт. Кто? Когда написал? Я не помню… Да не все ли равно?
С неба валит холодная, липкая мерзость. Под ногами, разъезжаясь плотоядно чавкает рыжая оттаявшая глина. Хорошо, что не с кровью. Кстати, это до срока - пока…
16.02.13