Май проходит, а дурак - никогда. Света ушла. Я же, вместо того чтобы смириться, искал встречи. Приезжал к ней домой, сидел часами под окнами и у подъезда, караулили возле университета. Всё зря. Влюбленный тридцатилетний мальчишка.
Но мне всё равно, что подумают вокруг.
При этом история зеркально отражалась и на моих отношениях с Оксаной. В свою очередь, она караулила меня возле подъезда, ждала у входа в редакцию и регулярно посещала занятия литературного кружка. При этом, я вообще перестал читать там что-то своё, потому что восхищению Оксаны не было предела. И я тихо начинал ненавидеть всё написанное мной.
The day is my enemy,
The night my friend.
А писалось много. Несчастная любовь, видите ли.
Я узнал, что Света выходит замуж. Оксана торжествовала.
Я сказал, что литературный клуб на лето закрывается.
Вот она ж. моей судьбы, оборотная сторона разума моего. Он же не разум, а сплошное недоразумение. Какого хрена уехал из Москвы? И почему, все нормальные и симпатичные мне люди бегут от меня, а неадекватные личности тянутся, как вурдалаки к луне? А я ведь хочу совсем немного, заниматься любимым делом, жениться на хорошей девушке и кучу ребятишек. Нет, судьбе надо закрутить так, чтобы я бегал за собственным хвостом до одури. Впрочем, и судьбы никакой нет, так, ошибка в самом изделии, там где-то внутри мозга-сознания, который из двух вариантов: плохого и хорошего, выбирает обязательно самый отчаянный.
Покончить с собой я не мог, потому как страшно. Ходил, как ни в чем не бывало, на работу, писал статьи, брал интервью, общался с друзьями. Вернее. Жил, как будто смотрел кино со стороны. А вечером заглядывал в магазин возле дома. Ну как возле, не совсем, но недалеко. Так чтобы поменьше соседей встречалось. Брал бутылку водки. Шел на гору и вливал в одиночестве огонь в себя. Но ничего не светилось, а только гасло. Светились светлячки вокруг. Неверным зелено-желтым светом. И город внизу переливался красно-голубым, желтым и лимонным. Где-то внизу надрывались девичьи голоса: «Нас не догонят!» Больно надо. Спускался вниз и шел домой спать. Утром огурец огурцом.
Так продолжалось неделю. Я думал вечность. К субботе стало покалывать в боку.
Продавщица улыбнулась. Улыбнулся и я в ответ.
-Может, закусить? – спросила. И я вспомнил, что она мне улыбается уже не раз. Не один вечер. Ничего такая добрая женщина. Светлые волосы до плеч. Странный акцент. Оказалось немка. Анна. Вернулась с семьей из Германии. Зачем? Я не спрашивал.
Тогда все продавцы маленьких магазинчиков ходили в белых халатах. Я отметил где-то уголком сознания, что я и эту продавщицу хочу. Внутренне скривился от этой мысли, вот что за уродство такое: всех симпатичных хотеть, сразу представлять могло бы у вас что-то быть или не могло. И при этом тоска по Светлане стала ещё острее. Правильно она меня оставила. Наверное, почувствовала внутри гнилое нутро. Поделом мне.
Народа в магазине не было. Если не считать второго продавца. Анна не отрывала от меня голубых глаз, причем нельзя понять, чего там больше: иронии или грусти.
-Хочешь, напьемся вместе?
It's an omen You just run out of automation.
И прямо скрипки в душе заиграли. Неожиданно так. Классика в современной обработке. Попса, конечно, по стилю. Но, в моём состоянии, это подкупало и брало за душу. Что мне было терять? А возраст? Какая ерунда, женщина была прекрасна, хотела разделить со мной вечер. У меня не было жены-ведьмы, у - неё мужа-волшебника, она ничего себе и я чертовски непривлекателен (в своём представлении о себе). Чего зря водку на ветер?
Я еще ничего не сказал. Сказало лицо моё. А она:
-Рит, заменишь меня? Час остался? Доработаешь? А я потом, как-нибудь.
Рита, наверное, хотела пальцем у виска покрутить, но я обернулся к ней. И Рита кивнула. Но глаза её были такие круглые. И это при чисто восточной внешности.
I’ll take your brain to another dimension.
-Подожди меня на улице. Если можешь, найди такси, – это уже Анна говорила мне, снимая на ходу белый халат.
Вышел в прохладный вечер. Относительно. От асфальта, от стен домов шло тепло. Только в ветре было что-то морское. А нет, это капли летели с балкона, над ходом в магазин. Там сушилось бельё.
Когда Анна садилась в машину (я открыл дверь, и получил шикарную благодарную улыбку… господи, как мало нужно нашим бедным российским (немецким) женщинам, аж сердце сжалось с хрустом до боли), громыхнула стеклом сумка. Там явно была не одна бутылка чего-то. Оказалось действительно – полно всего: коньяк, вино, водка, ликер какой-то и много закуски.
-Куда едем? – спросил таксист.
-В кафе… - неожиданно сказала Анна, - Хочу танцевать, - ответила на мой вопросительный взгляд.
Take me to the hospital.
Что ж, танцевать, так танцевать. I don't have a choice, know I. Господи, кто ещё помнит названия этих кафе, как их там «Ночка», «Лето», «Арлекин», «Пирамида», «Каяс», «У речки». Мы экономили на алкоголе. Отходили под мост, в кусты, за толстые стволы деревьев к неработающим каруселям, в заброшенные кочегарки. Пугали такие же парочки, алкашей, бомжей. Пили, целовались до бесчувствия губ, снова пили и возвращались на танцпол.
Come with me to the dance floor.
Анна действительно хотела танцевать. И танцевала все танцы подряд. Я не отставал. Смущало меня только одно. К третьему кафе я был мокрый, будто после тропического ливня. От пота. А хотелось от дождя. Нет, резкие движения позволяли немного подсохнуть. Но не до конца. И потом, я чувствовал, что скора буду пахнуть не розами и туалетной водой. Это делало дальнейшие события непредсказуемыми и не совсем приятными. На моё предложение уже куда-нибудь поехать и остановиться, Анна отвечала:
-Давай ещё немного потанцуем.
За десять лет занятий в ансамблях «Ва-банк» и «Ангелы» я достаточно натанцевался.
Но Анна словно не отрывалась вечность. Наконец, мне это надоело, и я случайно упал в Майму.
Река плавно несла меня красиво распластанного по поверхности и слегка шевелящего конечностями. Моя новая знакомая бежала вдоль реки, громыхая сумкой с водкой и приговаривая:
-Серёжа ты как, ты как, Серёжа?
Мне было хорошо. Наконец, я встал. Воды чуть выше колена. Но я был чист и готов идти, куда меня пошлют. Анна готова была принять меня какого угодно. Велела раздеваться. Отжимала мои брюки и рубашку. Ил и камешки из туфель я вычистил сам.
Анна хотела стянуть с меня мокрые трусы, облепившие скромные чресла, но я удержал. Я не был ещё готов. Вдруг почувствовал себя таким пьяным и уставшим.
Мы несколько вечностей ехали в такси. Почему вечностей? Потому что я проваливался в темноту. Проживал долгую счастливую жизнь, и выныривал пьяный в такси, потом снова погружался в невыносимый свет счастья в другой реальности, просыпался, а рядом Анна, улыбается, бутылки в сумке позвякивают. Мне казалось, перегар из моего рта вырывался синим дымком.
Я так и думал, что пригород, что частный дом, но, боже мой, как же всё-таки далеко. Нас встретил огромный черный пёс. Он не лаял, он так красиво облизнулся, не спуская с меня внимательных глаз. Или мне показалось.
Бутылок было так много, что они едва помещались на столе. Меня чуть не вырвало от одного взгляда на это изобилие. Но Анна была на высоте. Мы наконец-то выпили на брудершафт. Все банальности были соблюдены.
-Я бы поел, - сказал я.
-Конечно, - Анна с неизменной улыбкой разложила на столе семь видов колбас. Я подумал, что это какой-то тест. Если подумать, что колбаса это фаллический символ… Опять чуть не стошнило. Я не смог сделать выбор.
Анна расстелила постель с множеством подушек, там были какие-то кружева, рюши, подвески, чуть ли не аксельбанты. Хотелось упасть и уснуть. Но вечер продолжался. Меня угощали, и я не должен был упасть в пух лицом. И чудо всё же случилось, я понял, что Света на несколько часов выпала из моего сознания. Сейчас меня заботила не боль расставания, а желание выжить.
Я готовился придаться самым разным утехам, разврату банальному и безрассудному. Штаны полетели в угол. Рубашка теряла пуговицы. Анна распахнула халат и залихватски закинула его за стол. Я понял, что я всегда любил рубенсовские формы. Только не знал об этом. Это было прекрасное, облачно-волшебное тело. Только очень большое. И ноги, и руки и грудь – всё было больше, чем я мог себе представить под одеждой. И это невероятное, колышущееся приближалось, и готово было поглотить меня целиком. Единственное, чего я боялся, что не смогу взволновать этот океан плоти своей спасательной шлюпкой.
Анна схватила меня и потянула к себе. Рука её упала куда-то в темный угол и ночь наполнилась музыкой. Вернее ритмами и грохотом.
-Хочу танцевать голой! – кричала Анна, заливаясь хохотом.
And the music in the house... is so soothing.
И мы танцевали голые в полутьме. Никогда я не переживал ничего подобного. Женщинам-то то голыми танцевать легко. А вот мужчины… я чувствовал себя немного неправильным колоколом, у которого язык оказался снаружи. Бедный этот язык бился, бился, но не звонил. Зато бутылки на столе позвякивали. Еще бы - трясло баллов на 7 по шкале Рихтера. И всё же Анна была грациозна.
Мы рухнули а кровать. И я был раздавлен морально и физически. Hot ride in my air balloon.
-Прости, говорю, наверное, много выпил.
Анна поцеловала меня долгим и крепким поцелуем, заключила в небывалые объятья, так что я почувствовал себя маленьким котом, и крепко заснула. Я бы сказал, богатырским сном.
И я попытался уснуть. Но не смог. Было ужасно стыдно. И страшно жалко. И Анну. И себя. И очень хотелось уйти. Скорее. Не знаю почему. Я был благодарен Ане, и она мне нравилась. И ничего в этом вечере и этой ночи не было страшного или прямо отталкивающего. Но я чувствовал, что это правильно, встать и уйти сейчас. Избегая утреннего и всех последующих разговоров. Собрал пуговицы. Какие нашел. Натянул штаны. Мокрые туфли. Пропали носки. К чертям!
Вышел во двор. Ни бутылки не взял со стола, ни палки колбасы. Как оказалось, зря. Впереди смотрел на меня черный пес. Огромные зубы, каждый с мой большой палец.
Обойти его я не мог. Ничего лучше не нашел, как заговорить.
-Собака, я ничего не взял. Я ничего плохого не сделал. Я, может, глупый, но не злой, честное слово. Прости меня за хозяйку. Она веселая. Но я не могу остаться. Мне надо. Сам не знаю почему, но мне надо уйти. Трусливо, глупо, понимаю, но надо.
Сделал шаг вперед, пес зарычал. Я снова заговорил. Потом снова шаг. Снова рычание. Я излил этому псу всю душу, рассказал все свои обстоятельства, что и как было. И так постепенно прошел мимо него. И с каждым шагом оставляли меня боль и любовь к Свете, и стыд за свою жизнь, и отчаяние.
Я вышел за калитку. Впереди была долгая дорога домой. Теплился рассвет.
© Сергей Решетнев
В рассказе использованы тексты группы The Prodigy