Бабуля моя, нежная, интеллигентная женщина. Она такая, какой всегда изображают бабушек в сказках. Добрая, с мягкими руками, пирогами и улыбкой. Она всегда сначала спрашивает «кушать будешь?», а потом уже все остальное. Неважно, с кем ты пришел к ней, один или с компанией друзей.
Но в чрезвычайных ситуациях, бабушка может вести себя очень непредсказуемо. Что чревато разными чрезвычайными ситуациями.
Когда дети моей бабушки были маленькими, а сама бабушка была молодая и красивая, они жили на Компросе, так сокращенно называют в Перми Комсомольский проспект.
В самом начале Компроса, рядом с Архиерейским домом. Сейчас там Музей и Зоопарк, где жил архиерей. А на месте того дома, где жила молодая бабушка стоит Выставочный зал. Раньше там росли лопухи и стояли деревянные домики. Аллея, высаженная совсем недавно, состояла из чахлых лип и старых корявых берез, и не была огорожена самодовольным чугунным забором. Вдоль аллеи была самая настоящая деревенская канава для помоев, куда хозяйки двухэтажных деревянных особнячков выливали все использованные жидкости.
Бабушка с дедом в 40-м году вернулась в родную Пермь из Харькова. Дед закончил учебу в пожарном училище. Пока дед учился, бабушка работала на Вагоноремонтном заводе нормировщицей и училась на рабфаке. Но так и не закончила, потому что почти все предметы преподавались на украинской мове, а бабушка ее не разумела. Помучилась и отложила на потом.
Из Харькова уезжать не хотелось, тепло и привольно. Они с дедом снимали закуток в маленьком домике на Холодной горе. Хозяйка была добрая, жалела их тощих и бледных с дикого Урала. А когда бабушка забеременела, и вовсе взяла над ними шефство.
Дед учил хозяйку и бабушку, тогда еще совсем юную жену стряпать пельмени. Почему-то скалки в доме не водились и они, смеясь, раскатывали тесто бутылкой. Хозяйка учила их стряпать вареники с вишней. Благо, вишни было сколько угодно, у дома росли старые, с артритными стволами вишни. Не такие, как у нас, где только косточка и шкурка. А самые настоящие. Вишня была, как настоящая украинская дивчина – в теле. Мясистая, сочная, брызжущая сладким соком.
Когда бабушка забеременела, в июле 1938, на нее напала страсть к вишням. Она обстоятельно усаживалась в саду под вишнями, любовалась на свои новые сандальки и белые носочки и начинала объедать все ягоды, в пределах досягаемости. И всё удивлялась, что за внезапная любовь у нее к этой ягоде. Хозяйка хаты, где они жили, посмотрела на жиличку и сообщила ей радостную весть, что она понесла. Бабушка не поверила, но пошла к врачу.
Акушерка, замученная толстая тетка, с короткой стрижкой бывшей комисарши, выбросила самокрутку и строго посмотрела на северную бледную девку, и вопросила:
- Ну?
Бабушка помялась, постеснялась, говорить о таком, и тихо сообщила:
- Похоже, доктор, у меня завелись, - она покраснела, не зная, как сформулировать, и брякнула, - зверушки.
Акушерка всполошилась, напридумывав всякое страшное и заорала:
- Шо ж ты, дубина, приперлась к мене! – она зыркнула на медсестру, и приказала. – Тащи, прошмандовку эту к венерологу! – и стала судорожно мыть руки с хлоркой.
Бабуля животных любит до невозможности. У нее дома всегда живут все больные и убогие: галки с перебитыми крыльями, ежи, собаки, кошки и голуби. Все дружат и мирно уживаются. Видимо, потому, что у такой интеллигентной хозяйки выяснять отношения между кошками и собаками, по крайней мере, неинтеллигентно. Поэтому и названия зверёк и зверушка – для бабули самые что ни на есть ласковые. Акушерка об этом не знала, поэтому и всполошилась.
Пока разобрались, что да почему, напились все валериановых капель, и приступили к осмотру. Докторица подтвердила, что бабушка беременна, и никаких не положенных живностей у нее больше не обнаружено, посоветовала вести себя осторожно и тяжести не поднимать. И потом долго ругалась медсестре, что таких дур, еще не встречала.
Дед обрадовался известию и задумался о работе. На стипендию не больно разгуляешься.
До родов бабушка продолжала работать на Вагоноремонтном заводе. С общественным транспортом были проблемы, и бабушке почти все время приходилось идти до работы пешком. И самый опасный участок – рельсы, был у самого завода. К февралю месяцу ходить стало тяжело, но животик был маленький и аккуратный, и на заводе и не догадывались, что бабушка в положении. А она молчала. Домой, по вечерам, старались ходить кучками, темно зимой, скользко, да и опасно.
Февраль в Харькове ветреный и мокрый. Никаких тебе сугробов и снега по пояс, ни морозов. А только выдувающий все тепло влажный и резкий ветер. Хата продувалась насквозь. Бабушка, приходя домой, почти не раздевалась, а пряталась за печку – берегла ребенка и тепло.
Но в марте, будет уже легче. Бабуля ждала весны. Там день рождения, а в апреле и ребеночек народится. В декрет отпускали недели за две до родов.
Вечером после работы, пришлось задержаться, сдавая ведомости. В конторку зашла Олеся. Толкнув хлипкую дверь огромным животом, сказала:
- Лида, одни мы остались, пошли, поможешь мне через пути перейти.
Бабуля в помощи никогда не отказывала, собралась, взяла под руку Олесю, и они побрели по мокрой снежной каше через пути. К вечеру подморозило. Олеся, перешагивая, через высокие рельсы запнулась, не удержала равновесия и стала падать. Судорожно схватилась за бабулю и увлекла за собой. Обе оказались в холодной жиже, противно пахнувшей дегтем, углем, маслом и влагой. Олеся, повернулась к бабуле и обиженно сказала:
- Вот, не удержала ты меня! Тебе то что, а я точно скину! – тяжело встала и побрела, оставив расстроенную бабулю на путях.
Бабуля возражать не стала, поднялась и пошла домой. Дома получила нагоняй от деда, за то, что мокрая, грязная и упала. Дед у меня добрый, и ругается, только когда волнуется. От переживаний.
После этого дед накормил испуганную бабушку, и уложил в постель. Грея озябшие и промокшие ноги руками. Хозяйка разохалась, волнуясь за жиличку, принесла чаю и булку.
Ночью бабушка проснулась, оттого что была мокрая. Она никак не могла понять, что с ней. Сидела, запутавшись в мокрых простынях, и плакала от страха. Дед повернулся к ней во сне, похлопал по руке:
- Спи, Лида, ночь еще.
Потом проснулся и испугался еще больше бабушки. Забегал по комнате, собирая трясущимися руками одежду. Никак не попадая в рукава и штанины.
Побежал втемную и сырую ночь, искать, хоть что-то движущееся. До больницы пешком не дойти.
Хозяйка, услышав, что у жильцов все грохочет и падает, пришла в накинутом халате и в стоптанных мужних ботинках.
- Рано еще! – испуганно пискнула бабуля.
Хозяйка села рядом, обняла:
- Хорошо все буде, не волнуйся. В семь месяцев - здоровенького родишь!
Потом встала и деловито начала собирать бабулю в роддом.
Дед, поймал подводу, с загулявшим хлопцем, бросившись прямо под копыта лошади. Хлопец, был веселый и пьяный, и не бросил деда с трясущимися руками и синими от страха за Лиду губами на произвол судьбы.
Бабулю погрузили в подводу и с криками:
- Эй, залетные! – тряско повезли в больницу.
В больнице поругали за безответственность. Помня испуганную акушерку, бабуля больше не говорила, о том, что у нее зверушки.
Когда привезли бабушку в роддом, врач тяжело посмотрел на нее и отправил в палату. Через полчаса бабушка закричала и решила рожать уже окончательно. Врач, замотанный бесконечными родами в эту ночь, закричал медсестре:
- Туши свет, они все на свет лезут!
Через неделю, бабушку выписывали. Родилась дочка – Нелли. В палате все завидовали. Она родилась розовенькая, с круглым личиком, покрытым чуть видным пушком и светленькая. Медсестры, принося младенцев на кормление, кричали:
- Эй, Гуляева, Персика принесли. Корми давай, хватит лежать!
Персик усиленно чмокал.
Дед принес на выписку пеленки, одеяльце. Когда медсестра переворачивала Персика, уже в свое, бабушка увидела, наконец, дочь и чуть не упала в обморок. Тощее тельце, и щеки пропали. Медсестра, не обращая внимания, на охи бабули замотала ребенка, щеки снова появились, и дочь опять походила на Персик. Но бабуля переживала всю дорогу, что ребенок хилый.
Привезя бабулю домой, дед заволновался о дополнительном заработке еще больше. А на улице стоял ветреный февраль. И бабуля спасала Персик от сквозняков и холода за печкой. И сама, вылазила из-за печки только чтобы приготовить еду и постирать. Через месяц такой запечной жизни бабушка одичала и устроила скандал.
Дед появлялся домой очень поздно, бабушка дождалась, вылезла из-за своей печи и, насупившись, сказала:
- Сижу, как запечный таракан совсем одна!
Дед тяжело вздохнул и признался:
- А я ношусь, как дикий таракан, ищу работу.
На этом ссора закончилась. Деду стало жаль бабушку, а бабушке стало стыдно перед дедом.
Через полтора месяца после родов бабуля перестала быть запечным тараканом. Закончился отпуск по родам, мою тетушку Нелли отдали в ясли, а бабушка вернулась на вагоноремонтный завод.
А через неделю Олеся ушла в декрет. Но с бабушкой она перестала разговаривать. Обиделась, что бабуля скрыла от нее беременность, и, вообще, родила раньше ее.
Потом дедушка окончил пожарное училище, и его отправили в Пермь, хотя очень уговаривали остаться в Харькове. Но бабуля, уперлась и сказала, что нигде, кроме, родной Перми жить не желает, хотя, конечно, вишни… но, нет, только в Пермь. На прощание хозяйка подарила деду четверть хорошего первача, но с весьма, говорящей пробкой «Попей, попей – увидишь чертей!», с напутствием:
- Ты, Коля, конечно, почти не пьешь, но смотри, и не увлекайся.
И надо сказать, это бабулино территориальное упрямство спасло семью. И с переездом из Харькова, и потом, когда деда с повышением пытались отправить во Владивосток, перед самой японской войной.
И в конце 39-го дед, бабушка и Нелли вернулись в Пермь.
Маленькую Нелю внесли во двор будущего дома в жестяной ванночке. Имущества - два маленьких чемодана и бутылка первача из Харькова.
Дом, двухэтажный особнячок, в котором, когда-то счастливо проживало две семьи служащих. Но потом, после революции, решили, что излишняя площадь – это барство и уплотнили служащих, подселив еще две семьи. А потом, подумали, и перед войной еще раз уплотнили семьей деда и бабули, выделив им маленькую комнатку на втором этаже. Ну и первый этаж, чтобы не обидно тоже уплотнили. И дом стал похож на муравейник.
Бабуля стояла с чемоданчиками в руках, и с некоторым переживанием смотрела на свой будущий дом – быть уплотняющим элементом не самый лучший повод для знакомства с соседями.
Уплотняемые Кичигины встретили новеньких радушно. Показали комнату, где оставили часть своей мебели, потому как, не на полу же спать молодым.
Между комнатами была общая, большая печь, которая, топилась только из комнаты бабушки и деда. Дед сразу подошел к этому вопросу серьезно, уже вечером разложив на столе чертежи, придумал, как немного перестроить и сделать подтопок и со стороны Кичигиных. Дядя Ваня осмотрел чертеж, крякнул, и они вдвоем с дедом разворотили печь, чтобы перестроить до холодов. А заодно и пристроили между комнатами малюсенькую общую кухню. На плиту поставили два медных чайника – Барон (поменьше) и огромную Баржу.
А первач, во время перестройки печки, и по вводу ее в эксплуатацию почти прикончили. Полупустую четверть сослали в сарайчик, вместе с пробкой.
Кичигины дядя Ваня и тетя Зина, были старше своих жильцов, почти вдвое. Они – чудом выжившая в революцию интеллигенция. Тетя Зина – медсестра, точнее, она была сестрой милосердия в Первую Мировую, а потом, проникнувшись справедливыми идеями большевиков, сражалась за красных. Во время войн она начала курить, и потом всю жизнь боролась с этой привычкой. Дядя Ваня был почти инженером, чуть-чуть не хватило получить высшее образование. И служил сначала на заводах, а потом чертил всякие военные штуки в 3-й военно-технической школе ВВС РККА, так ее назвали при создании, в 1930 году. Он и пришел работать туда в год создания. Там учили авиаторов. Потом каждый год название менялось, дядя Ваня страшно сердился на это, и упорно называл Школой. У них был сын – Юра, по мнению родителей, страшный балбес. В свои двадцать пять лет еще неженатый. Он тоже что-то чертил, но с большим удовольствием рисовал акварели. Тетя Зина, втайне гордилась, и всем показывала его копию, с известной картины, а потом, расхрабрилась, и повесила ее, копию в спальне. Дядя Ваня, ворчал, но тоже гордился. Потому что в молодости тоже рисовал и мечтал быть художником. А стал – чертежником.
Утро начиналось так:
- Баржа вскипела! – густым голосом кричала тетя Зина, на весь второй этаж. – У кого чай пьем?
Чай пить ходили по очереди, то к Кичигиным, то к Гуляевым. Стряпали пироги и приглашали друг друга в гости.
Через год родилась моя мама. За это время так сроднились, что тетя Зина, считала девочек Гуляевых своими внучками, тем более что от своего внуков не дождешься.
Деда определили работать в пожарное управление. Он ответственно работал, и не только руководил, но и сам выезжал тушить пожары. Домой с работы являлся за полночь. До часу ночи в управлении все сидели, как приклеенные и ждали. Чего? Они ждали звонка, сверху. От Сталина. Сталин любил работать по ночам, и вся страна, значит, тоже любила. До часу ночи все управление, сидело и любило работать. Потом всех развозили по домам. А утром на работу.
Бабушка тоже ждала. Ну не звонка от Сталина, понятно, а мужа с работы. Мужа надо накормить. Бабушка к своим жениным обязанностям относилась серьезно. Пока ждала – читала или вышивала. На огонек к молодой соседке заходил поговорить Юра. Бабушка вышивала, а Юра рассказывал об искусстве, мечтал быть художником.
Тетя Зина не сомневалась ни в порядочности своего сына, ни в порядочности своей соседки. Хотя иногда ворчала, что, мол, соседи подумают. Соседи, как водится, подумали. По дому стали расползаться сплетни, что, мол, у жилички роман с сыном верхних хозяев. Откуда соседи узнали, про разговоры – неизвестно.
Но бабуля и Юра, вины за собой не чувствовали, да и не скрывались. Дед приходил вечером с работы, и ужинал, и болтал с соседом. Они были близки по возрасту.
Но соседки на первом этаже сильно волновались. Там жила тетя Кика, женщина неопределенных занятий, и неопределенного вида. Кикой ее звали за глаза, это было сокращенно от Кикимора. Она была тоже уплотняющим элементом.
Рядом с Кикой жили – Агриппина Ивановна и дядя Шляпа. Они тоже были уплотняющими элементами. Дядя Шляпа был мужем Агриппины Ивановны. Он был ее старше, и ходил уже с трудом. Летом она выводила его во двор, усаживала на лавочку, ставила ему самовар и он пил чай. Сверху заливал, снизу выливал. По старому возрасту у дяди Шляпы было недержание. Как его на самом деле звали, никто не знал. Он всем кивал и улыбался, и отзывался на дядю Шляпу.
Агриппина Ивановна и тетя Кика недолюбливали друг друга. Потому что очень были охочи до сплетен и всяких интересных подробностей. А так как дом был небольшой, подробностей было мало. Да и соседи подобрались не очень с подробностями. Поэтому за подробностями охотились, чтобы потом рассказать друг дружке и утереть нос.
Агриппина Ивановна имела более удобное стратегическое расположение – напротив ее двери находилась входная дверь в дом, и она могла осматривать всех, кто приходил и на первый этаж и на второй. Агриппина Ивановна, охотясь за подробностями, приоткрывала дверь своей комнаты, на каждый звук входной дверь в дом. Казалось, что она и сидит целыми днями под дверью, и даже спит под ней, чтобы не пропустить ничего интересного. И для конспирации, начинала громко звать своего кота:
- Петя! Петя! – протяжно кричала она в подъезд, и высматривала, кто к кому или от кого идет. – Петя! Петю не видели?
Петя, кот, самой разбойной наружности, с дранным ухом тоскливо маялся у самых ног хозяйки и мяукал, отзываясь на свое имя. Со временем он и отзываться перестал просто понуро сидел у нее под ногами.
На втором этаже ее не жаловали, и она очень грустила по этому поводу. Один раз, она даже получила мокрой тряпкой, за непристойные подробности о жизни бабушки Ульяны – хозяйки всего первого этажа, до уплотнения.
Бабушка Ульяна, была старой-престарой. Никто точно не знал, сколько ей лет. Старость сдавила ее к земле, и она передвигалась мелкими шажками, опираясь на палку, чтобы не упасть. Она была доброй и любила всех детей. В кармане фартука всегда находилось несколько карамелек, или на худой конец кусочков сахара, чтобы побаловать всех встреченных ребят.
Бабушка Ульяна сплетен не одобряла. Или просто была глухой. Она была вхожа на второй этаж, и, несомненно, знала кучу всяких интересных подробностей, но уплотнившим ее Кике и Агриппине не рассказывала. Поэтому сплетницам приходилось выдумывать всякие страшные истории, чтобы утереть нос друг дружке. И моя молодая бабуля, и молодой сосед как нельзя, кстати, подходили для этих страшных историй. Напридумывав историй, Кика и Агриппина Ивановна, решили встать на защиту порушенной семьи и униженного достоинства моего деда. Подкараулив его после работы, они вышли и стали объяснять ему, как он жестоко ошибается, считая, что у него в семье все хорошо.
Дед, поначалу, не разобравшись, перепугался насмерть, решив, что, что-то случилось с Лидой, или с дочерью. Но потом, поняв, что соседки толкуют ему о том, что его жена крутит роман у него за спиной с сыном соседей, дед страшно разозлился. И в час ночи поднял такой крик, что сбежались все соседи.
Тетя Зина затолкала ретивых поборниц морали по своим квартирам, а дядя Ваня увел, кипевшего как Баржа деда наверх. Долго успокаивал и рассказывал, наверное, что все бабы дуры, ну, кроме их жен.
С этого момента тетя Кика и Агриппина Ивановна перестали существовать для деда. Он с ними не разговаривал. Бабушка, повздыхала, над фантазией соседок, но потом их пожалела, что, мол, от тоски и глупости мучаются, бедняжки.
Весь дом, довольно долго переживал этот случай. Сплетницы злились и пытались оправдаться, что только из-за любви и сострадания к ближним, и от доброго сердца, бросились на выручку молодой семьи, а они, так неблагодарно отнеслись. «Вот и делай после этого добро людям», решили соседки, и пошли искать развлечений в другие дворы. Но, бдительность - прежде всего, и свой двор они на произвол судьбы, конечно, не бросили.
Тетя Зина, еще долго сердилась на Кику и Агриппину. Но потом простила. Но у себя больше не жаловала.
От всего этого отвлекло новое уплотнение. К бабушке Ульяне поселили новую жиличку, отобрав еще одну комнату. Зачем старушке две комнаты? Роскошь. Туда въехала женщина, приехавшая, откуда-то из области, Галина Васильевна. Ее, перевели в землеустроительный комитет. Жиличка как жиличка, но внимательные тетя Кика и Агриппина Ивановна, сразу поняли, что дело нечисто. Дядя Ваня и Галина Васильевна, были явно между собой знакомы. Но делали вид, что незнакомы. По каким таким признакам тетя Кика и Агриппина Ивановна это поняли – неизвестно. Но факт был на лицо. И пока не зная, что с этим делать, они стали наблюдать.
Втираясь, потихоньку в доверие к новой жиличке, они выпытывали подробности ее жизни, изображая искренний интерес. Помогали освоиться в большом городе. Давали советы. Подружились. И выяснили – Галина Васильевна и дядя Ваня встречались в юности! Вот это была новость!
С этой новостью они побежали к тете Зине. Раскрыть глаза, как водится, на страшные прегрешения ее мужа, и спасти семью. Дело, происходило в 40-х годах. Кто-то искал врагов народа среди соседей, а кто-то спасал семьи. Что, впрочем, не исключало и поиска врагов народа.
У тети Зины после гражданской были стальные нервы. Она выслушала добрых женщин, взявших ее в окружение на улице, и с невозмутимым видом пошла домой. И все! Никаких скандалов, разборок и мордобитий. Добрые женщины ждали больше месяца, но ничего не произошло. Это было страшное поражение.
На этом почти и прекратились всякие интересные подробности. Тетушки заскучали. Но, поздней весной 41 года случился грабеж. Самый настоящий грабеж. Вор побывал в квартирах на первом этаже и забрался в сарайчик у дома, где хранился всякий нужный хлам всех жителей дома, и жил поросенок Васька.
Красть Ваську было хлопотно, и очень громко, поэтому вор оставил его в загончике. Но схватил все, что подвернулось под руку. Нагрузив пару мешков и сумку, всякого добра, напоследок зажав под мышкой, почти пустую четверть с остатками первача, он перешагнул через низенький заборчик на Компросе и пошел вверх по аллее, напевая что-то, несомненно, радостное. Предвкушая первач, из четверти с веселой пробкой «Попей, попей – увидишь чертей». Ну, на чертей там первача не хватит, но скоротать вечер – вполне.
Бабуля возвращалась домой из магазина. По пути завернула в подвальчик на Кирова, там пекли самые вкусные баранки в городе. Купив, самую малость – грамм двести, бабуля прикидывала, чем кормить семью. Настряпать пирогов с картошкой, или просто ее отварить? Если завести квашонку и настряпать пирогов, то можно еще и на завтраке и перекусах сэкономить, и перекрыть расточительно купленные баранки. Размышляя над ужином, бабушка перешагнула через низенький заборчик на Компросе, и встретилась глазами с радостным мужчиной, нагруженным мешками, сумкой и четвертью.
Бабушка улыбнулась, пожелав доброго дня. Мужчина раскланялся, насколько это было возможно со всем скарбом, и уронил фуражку в пыль. Бабушка, поспешила нагнуться и помочь улыбчивому незнакомцу, подняла фуражку, и подавая ее мужчине, увидела пробку на четверти «Попей, попей – увидишь чертей».
- Ой, - рассмеялась бабуля, - у нас такая же! Нам в Харькове подарили. А какие там вишни! – растрогалась бабушка от воспоминаний.
Мужчина перестал улыбаться, схватил фуражку, и пробурчав, что ему страшно некогда, поспешил уйти.
Бабуля, пребывая в приятных воспоминаниях, о Харькове, о вишнях, новых сандальках и белых носочках, пожелала еще раз доброго дня и пошла домой. И первача в четверти болталось примерно столько же сколько оставалось у них, в сарайчике. И пробка такая же!
Бабушка, еще не поняв до конца, развернулась и пошла за улыбчивым мужчиной. Он ускорил шаг, но бежать с поклажей у него не очень-то получалось.
- Стой! – закричала бабуля, уже полностью осознав, что это и пробка ее, и четверть с первачом, и остальное, наверное, тоже. А мужчина, совсем не знакомый уносит все добро куда-то прочь.
Мужчина сделал попытку бежать. Но бабушка оказалась проворней, догнав, начала охаживать его сумкой с картошкой и баранками, крича от негодования:
- Это моя пробка! Попей, попей – увидишь чертей! Моя!
На крики стали останавливаться редкие, но заинтересованные прохожие, из дома появились соседки, почуяв подробности.
- Вор! – кричала бабуля и била его сумкой, выхватив бесценную четверть из-под мышки у преступника.
Мужчина, не дожидаясь дальнейшего развития событий, бросил мешки, сумку и побежал.
Бабуля, еще в пылу сражения, не смогла сразу остановиться, трясла вслед ему сумкой, с картошкой и помятыми баранками. Соседки как раз добежали до нее и увидели, что их тоже обокрали. Это было очень волнительно.
Бабушка чувствовала себя героем, немного смущалась при этом. Дед, весь вечер посмеивался над тихой и нежной бабулей, что, оказывается, она только прикидывается тихой, а на самом деле – огонь. Четверть вечером опустошили и держали, как реликвию бабулиного подвига дома.
Переживаний и рассказов хватило на ближайший месяц. Тетя Кика и Агриппина Ивановна пересказывали всем желающим эту историю по многу раз, и каждый раз, в этих рассказах они становились все более и более героическими.
А дальше, стало не до мелких подробностей. Дальше была война.
Потом, после окончания войны, бабуля долго писала и разыскивала свою квартирную хозяйку в Харькове, но поиск не дал результатов.