Лежим. В висках пульсирует.
- Как думаешь, - шепчу, – это когда-нибудь кончится?
- Ти-хо! – хриплым стоном отзывает истерзанная жена. – Ти-хо, иначе придушу!
Её ладонь холодным крабом пробегает по моему лицу и зажимает мне рот.
Прислушиваемся.
Мерное посвистывание во тьме всё учащается и учащается... И вдруг одиночный крик пронзает непрочную завесу беззвучия.
Жена отпрыгивает в сторону.
– Прячься! Нас засекли!!! - взвизгивает она, и мгновенно сливается с обоями.
Я же стремглав бросаюсь под туалетный коврик.
- Тебя видно! – шелестят обои.
- Чёрт! - перескакиваю я за фикус, и зеленею.
Но поздно. Над кроваткой уже во всю воют сирены, и разрывные "Мама-Папа!" сотрясают спальню.
Сперва удары упорядочены. Но вот остатки тишины разлетаются в клочья, и по нам открывается бешеный, беглый огонь.
- Сокол! Сокол! - кричу я. - Это Ромашка! Приём?!
- Слышу вас отлично, Ромашка! – доносится из-за комода. – Какие будут распоряжения?!
- Атакуйте, Сокол!
С этими словами я швыряю в неприятеля китайскую погремушку, и плацдарм оглашает раскатистое: "Баю-баюшки-баю!". Это моя героическая жена с соской наперевес бросается в рукопашную.
Над кроваткой мечутся тени. До меня доносятся сдавленные хрипы, причмокивания. И вдруг мой Сокол кулём валится на пол.
- Что случилось?! - запрашиваю я боевую подругу.
- У нас потери! - отползая за линию огня, хрипит та. - Я, кажется, ноготь сломала!
- Но высотка же наша?!
- Боюсь, нет! - доносится до меня неумолимый приговор, и в следующий же миг мощнейший плевок отправляет соску через все заградительные сооружения - прямо к нашим ногам.
- Прицельно бьёт, зараза! – выдыхаю я, и спальня оглашается разрывным, шрапнельным воем.
- Ну, Ромашка, теперь держись! – перекатываясь за шкаф, кричит мне жена, и уже оттуда подаёт команду "Гранаты к бою!".
Запустив в неприятеля плюшевым мишкой, я вихрем выкатываюсь за дверь, и, не жалея голосовых связок, ору:
- Зайцем, Сокол! Бей зайцем!
Но соратница, не желая рисковать, запускает в кроватку всей связкой. А именно - жирафом, ёжиком и слонёнком. После чего кульбитом присоединяется ко мне.
- Почему не зайцем?! – хриплю я. – Почему не ударила зайцем?!!
Жена опускает взор. Теребя заячье ухо и трепетно прижимая косого к груди, она произносит слабым надрывным голосом:
- Это на крайний случай. Понимаешь - на крайний?!
В глазах её я замечаю слёзы, и, конечно же, всё понимаю.
А за дверью уже бушует настоящий ад. Из кроватки по высокой траектории один за другим взмывают: жираф, слоник и ёжик. За ними, у самой двери, глухо и раскатисто ухает смертельно обслюнявленный мишка.
- Эх, нам бы "Катюшу"! – вспоминаю я говорящую куклу широкого радиуса действия, и раненная в ноготь жена отзывается горестным всхлипом:
- Нет у нас больше "Катюши"!
- Так что же нам делать?! - вопрошаю растерянно, и, уловив на себе твёрдый,
непреклонный взгляд, от которого веет могильным холодом, отшатываюсь.
- Нет! Ты это не серьёзно!
- Надо! - ложится на моё плечо ледяная супружья ладонь. – Другого выхода нет!
И я обвязываюсь бутылочками с молочной смесью.
- Прощай! – обнимая Сокола, давлю я в горле клокочущие рыдания, и ныряю в темноту.
***
- Как думаешь, - умирая под утро, шепчу сухими, потрескавшимися губами, - это когда-нибудь кончится?
- Ти-хо! – хриплым стоном отзывается истерзанная жена. – Ти-хо, иначе придушу!