Начало лета у меня ассоциировалось с окончанием школьных экзаменов и совпадало с периодом цветения сирени. В наше время экзамены сдавали каждый год, начиная с четвертого класса. Ивановские учителя воспитывали в нас монументально-трепетное отношение к учебе, в связи с чем этот период был наполнен переживаниями и стрессом.
И вот, сдан последний экзамен, и в одночасье валится гора с плеч. Ощущение полной свободы и беспечности, переполняющее душу, овладевает твоим существом. А сочетание этого состояния с буйством цветущей природы и «весенними нотами» юношеского организма, делали эти чувства предельно сочными и насыщенными по колориту, такими, что приближало к состоянию блаженства. Пожалуй, это был самый приятный период детства и юношества.
Первое утро каникул просыпаешься как обычно, в установленное время, чтобы успеть в школу. Но тут же, в постели, тебя посещает приятный «сюрприз», что идти-то некуда, что долг отдан и теперь ты свободен и волен делать все, что душе заблагорассудится. С такими мыслями вновь сладко засыпаешь.
Однако возраст не позволял бездействия, энергия била ключом и ее необходимо было потратить. Поэтому мы организовывались в своеобразные «клубы» по интересам и начинали действовать. На нашей улице было четверо-пятеро мальчиков примерно моего возраста, с которыми мы объединялись в одну компанию. Сюда же входили ребята-выходцы из нашего села, проживавшие в городах. Приезжали они в Ивановку к бабушкам-дедушкам, дабы укрепить пошатнувшееся в результате пагубного влияния городского климата здоровье. Как правило, они были активнее нас, но во всем, что было связано с сельским бытом, например, построить шалаш, или развести костер, мы были более продвинутыми. Мы с упоением слушали их о сказочной жизни в городах, о мороженном, в том числе в шоколадной глазури, о метро, цирке, их приключениях и пр. Ничего подобного мы не видели, поэтому их слова принимали за чистую монету. Помню рассказанную ими историю о том, как они угнали троллейбус и как на нем, уходя от погони, они заехали в горы и там скрывались. В другой раз они опять-таки убегали от милиции на угнанном грузовике, у которого на ходу отвалились все четыре колеса и они вынуждены были удирать на дисках. Рассказывали о своих трюках, например, как проехать бесплатно на городском транспорте или как обмануть автомат с газированной водой. В наших наивных глазах они выглядели настоящими Бендерами и, естественно, мы восхищались ими.
В июне мы открывали плавательный сезон, хотя, по большому счету, в Ивановке и плавать-то было негде. Рядом с селом протекала речка, которая брала начало на плоскогорье, где располагались наши колхозные луга. Это примерно тысяча двести метров над уровнем моря. В нее впадало множество родников с ледяной водой, поэтому вода была холодной даже в летний зной. На этой речке были две небольшие запруды. Нижнюю, расположенную километрах в двух от села, называли Карабаш. Это была небольшая заводь диаметром около пятнадцати метров и глубиной не более ста двадцати сантиметров. Добраться до нее было не так-то просто, тропинка местами шла по крутому каменистому склону или краю обрыва. Но, гонимые природным инстинктом принять водные процедуры, мы карабкались к заветной цели, беря иногда с собой неказистые продукты в виде хлеба с сыром или помидором. Верхняя запруда называлась Халгон и располагалась выше по течению, где-то в четырех километрах от села. Она была аналогичных размеров, но около двух метров глубиной. По понятным причинам из сельских ребят мало кто умел плавать, поэтому мы с трепетом и страхом наблюдали за тем, как городские прыгали со скалы и ныряли в то самое глубокое место. Между собой мы даже рассказывали неизвестно откуда взявшиеся истории о том, сколько человек утонуло в том месте и сколько там, на дне, валяется потерянных золотых украшений, часов и пр. Поэтому мы предпочитали барахтаться с краю, где глубина была меньше, и впадали в настоящую панику, если нас затягивало в сторону того самого омута. Позже я научился нырять (но не плавать) и, переборов страх, заставлял себя пересечь под водой этот коварный водоем. Для этого разбегался, прыгал и, интенсивно двигая под водой руками и ногами, доходил до края. Не знаю, плавал ли я на самом деле под водой или под действием инерции после мощного прыжка преодолевал расстояние в пятнадцать метров, но страх перед той глубиной я все-же преодолел. Надо отметить, что плавали там мы не одни, а в соседстве с обилием лягушек, присутствие которых выдавало их разнокалиберное кваканье.
Возвращались с водных процедур уставшие, но довольные. Покушав и отдохнув, мы вновь собирались, но уже в большем составе, куда уже входили и девочки. Это были годы, когда улицы Ивановки кишмя кишели детьми, поскольку семей, в которых имелось менее трех детей, в селе почти не было. К тому же приезжало множество детей из городов. Ближе к вечеру начинались игры. Играли в прятки, круговую лапту, пионерский галстук, казаков-разбойников… Был в селе и свой импровизированный футбольный стадион. От нашего дома он просматривался хорошо, поэтому заметив там бегающие фигурки, я сломя голову несся туда. Если играли взрослые, то мы стояли на обочине и смотрели, а если это были наши ровесники, то создавали команды и начинались нешуточные страсти. Справедливости ради надо признаться, что футболистом я был не ахти, потому чаще попадал по ногам, чем по мячу, за что меня не очень-то и хотели принимать в команды. Но в защите я был крепким орешком и пройти меня невредимым мало кому удавалось.
В те годы были весьма популярны приключенческие фильмы, герои которых совершали на экране подвиги ради торжества справедливости. Речь идет о фильмах, персонажами которых были индейцы Америки. Справедливости ради надо сказать, что для своего времени и жанра они были весьма неплохого качества. Но главное, что нас привлекало в них - это героическая борьба людей за справедливость и равноправие — идея, на которой зиждилось все наше коммунистическое воспитание, что, кстати, я не склонен оценивать критически. Посмотрев такие фильмы и, зарядившись волей к борьбе за что-то светлое, мы уходили в окружающие село горы, покрытые такими живописными скалами и лесами, будто это были специально возведенные бутафории для съемок таких фильмов. Брали с собой топоры, ножи, изготавливали себе лук и стрелы, возводили шалаши, пытались это делать в том числе и на деревьях. Брали с собой продукты, иногда даже сковородку, на которой жарили яичницу. У каждого было имя знаменитого индейского вождя из фильмов и этим самым именем мы обращались друг к другу. Иногда на одно и тоже имя претендовали два человека и дело доходило до разборок. Речь наша, как правило, была лаконичной и воинственной, типа:
- Чингачкук, отряд бледнолицых приближается к каньону! Встретим их?!
- Понял, Винету!
И начинали несчастных бледнолицых мочить по полной программе, не забывая при этом голосом изображать выстрелы и свист от полета пуль и стрел.
Играли и просто в войну. За отсутствием соответствующих игрушек нашим оружием были палки. Разводили костер и поджигали их концы, затем начинали стрелять. Дымящийся конец палки добавлял реальности и вдохновлял нас на активные действия. Гранатами у нас были высохшие коровьи лепешки, которые перед «боем» мы собирали на поле. Среди них были такие, у которых верх подсох до корочки и позволял без проблем взять их в руки. А вот низ был еще сопливым, что в случае попадания в противника наносило ему непоправимый ущерб. На это первым смекнул я, поэтому бои выигрывал без труда. Мы умело изображали одиночные выстрелы, выстрелы очередью из автомата или пулемета. Те, кто фальшивил при этом, становились предметом наших насмешек. Да и метко стрелять они не могли. Звук автомата выглядел так: «Трррррррррррр…». Пулемет издавал более крупнокалиберные звуки типа: «Ды-ды-ды-ды-ды…», пистолет – «дах, дах, дах…».
Однажды даже решили построить блиндаж на пустыре напротив села. Вооружились кирками и лопатами и дело пошло. Копали по очереди, долго и упорно. По дороге мечтали найти сундук с золотом или могилу царицы Тамары. Вскопали немало, пока за этим делом нас не застукали взрослые. Досталось тогда от них. Дело в том, что вокруг Ивановки, за редким исключением, почва каменистая и любое ее «ранение» чревато длительным восстановлением. Из этих позиций и исходили Лулуца и Комохти, всыпав нам по полной. Действительно, то место выделяется и сейчас менее густой травкой, хотя прошло более 40 лет.
В играх я всегда был горазд на фантазии и разные чудачества. Однажды, будучи свидетелем того, как дети младше моего возраста играли в прятки, предложил им свои услуги в качестве жмурящегося, что было встречено с восторгом. И вот становлюсь я лицом к стенке, закрываю глаза и начинаю считать. Все бросились врассыпную искать укромные места. Через несколько секунд я повернулся и сел, наблюдая за тем, как все бегают туда-сюда в поисках. Увлеченные этим делом, на меня никто не обратил внимания. Напротив меня, к соседскому забору был прислонен старый капот от ЗИЛ-131, который и являлся наиболее излюбленным местом детей возрастом поменьше. Те, кто постарше, искали более хитроумные укрытия. Заметил, что за капотом спрятался Жорик, шестилетний сын нашего соседа Стофора, прозванный Пожарским за свою страсть устраивать пожары, в связи с чем он находился под неусыпным наблюдением взрослых. Спрятался и замер. «Все, иду искать!» - произнес я и со словами «ага, сейчас я вас всех найду!» начал ходить по двору. И тут на меня что-то нашло. Беру в руки увесистый камень и подхожу к капоту. В следующее мгновение с размаху бросаю его. Раздалось громкое «бааааааам!!!», настолько громкое, что сам не ожидал. Стою, жду. Молчание. Занервничал, думаю, как бы чего случилось. И вдруг оттуда выбегает Жорик и с криками «яй-яй-яй-яй-яй…» понесся куда глаза глядят. С колоссальной скоростью, совсем не свойственной для такого возраста, он сделал несколько зигзагообразных пробежек по двору, затем взял курс на овраг, находившийся за нашим домом. В беге он был похож на затравленного кролика, перепутавшего время и пространство. Добежав до оврага, Жорик повернул обратно и с той же немыслимой скоростью понесся в нашу сторону. Крики услышала бабушка Комохтина и, выбежав во двор в одних носках, попыталась поймать его. Но тот ловко прошмыгнул мимо и побежал дальше. Комохтина закричала вслед:
- Непе, Жорик, тон ликопапос на шезо, до эпафес? (Жорик, мой золотой, что случилось?).
Через минуту Жорик повернулся и вновь понесся на нас с той же немыслимой скоростью:
- Яй-яй-яй-яй-яй…!!!
На этот раз мы с Комохтиной, объединив усилия, поймали беглеца. Взяв его за шиворот, я оторвал его от земли, но он в воздухе продолжал отчаянно махать ногами:
- Яй-яй-яй-яй-яй…!!!
- Манака, Фетико, эси ки ксерц, авутос до эпафен? (ты не знаешь, что с ним произошло?).
- Ёк, фия Лени, хапар кехо (понятия не имею).
А Жорик продолжал отчаянно махать ногами в воздухе:
- Яй-яй-яй-яй-яй…!!!
Получив от бабушки два увесистых шлепка по попе, Жорик наконец-то замолчал и перестал дергаться. На него было жалко смотреть. Весь мокрый от пота, он еле успевал дышать, а сердце билось так, будто это работал пулемет. Такого я больше себе не позволял.
В другой раз, проходя по улице, заметил, как стайка маленьких детей, собравшись в кучу, что-то выясняют между собой. Подойдя поближе, увидел, как двое пухленьких детишек, мальчик и девочка, стоят в центре и меряются силами на руках, что-то типа армрислинга. Поинтересовался, чем они занимаются. В ответ услышал, что выясняют, кто из них сильнее.
- Разве это так делается? - говорю я.
- А как?
- А очень просто. Вот ты, - показываю на Жорика, - можешь поднять вон тот камень?
- Могу! - тут же произнес он и, подбежав к указанному камню, взял его двумя руками и поднял высоко над головой.
- Ну, как? - спрашивает.
- Молодец! - с нарочито восхищенным тоном отвечаю я.
Держа камень высоко над головой, Жорик окинул торжествующим взглядом остальных, в глазах которых читались одновременно зависть и протест.
- Теперь ты, - показываю пальцем на девочку, - можешь поднять вон тот камень. Она будто этого и ждала. Подбежав, схватила и быстро подняла камень над головой:
- Я сильная?
- Ой, ой, ой, очень!
Вручив всем по одному камню, я расставил их в два метра друг от друга и дал установку:
- Самый сильный из вас будет тот, кто донесет камень первым до родника в центре села. Идите.
Процессия тронулась в путь, а я побрел домой. К слову сказать, до указанного места было не менее пятисот метров.
Первой процессию увидела тетя Тамара ти Лулуца. Заметив столь странное зрелище, она приложила пальцы к губам и задумалась. Воспитанная от природы, она терялась в мыслях и догадках. Чувствовалось, что в ее голове шел отчаянный поиск чего-то, но сама не могла понять чего. Так она и осталась стоять, не сумев сформулировать вопроса, пока вереница не скрылась из вида.
Далее процессию заметила тетя Хари ти Лочавас. Это уже был человек конкретный и легко возбудимый, а по сему за словом в карман лезть не стала:
- Непе, Жорик, тон тятяс на шезо, авута та капаня пу перетята ке пате?
(Жорик, куда вы несете эти камни?). Жорик вопрос проигнорировал и продолжил движение.
- Эсен орото, мундрушо, ата та литаря до фа эфтатята? (тебя спрашиваю, зачем вам эти камни?)
- Эмис динати имес (мы сильные), - произнес Жорик и продолжил движение.
Следующей на пути группы была сидящая на ступеньках перед калиткой тетя София, Македонина. Увидев издалека что-то не поддающееся осмыслению, она задумалась. А когда эскорт поравнялся с ней, она задумчиво произнесла:
- Коричя, я тересте, адакес кат инете! Манака! Ачапсанон овуто до эн? Манака! Уууууу! Лес кат на эн? (посмотрите, что-то происходит, интересно, что?).
Процессия приблизилась к месту назначения, когда была замечена группой пожилых и авторитетных мужчин, которые всегда собирались под вечер в центре села для общения. Обсуждали дела насущные, рассказывали различные истории, случаи из жизни. Речь у них была размеренной, слова чеканные, что говорило о том, что это не просто убеленные сединой люди, но и обремененные большим жизненным опытом мужи. Увидев приближающихся детей с камнями над головами, они как-то неестественно замерли, превратившись в немых свидетелей странных событий, продолжая наблюдать за происходящим. Тем временем дети подошли к роднику, бросили камни на землю, что-то живо пообсуждали между собой, от души подрались по принципу «все против всех», и взяли обратный курс.
Старики стали странно жестикулировать руками, но так и не проронили ни слова. Так продолжалось несколько минут. Тишину наконец-то прервал дядя Фемистокл (Яхо):
- Ас осимерна та хатала ден ки ганево! Как агна ин! (не могу понять современных детей, странные они).
- Ого то идион! Эмис ало соик эмес. Ого дека хронос эгошева та вудя ке эпехна ме тон патерам са ксила. (Я тоже. Мы другие были. Я в 10 лет запрягал быков и шел с отцом по дрова) — поддержал его Авраам ти Полёнос.
- Са ата та хроня эмис псомин па кихаме на трогуме (в эти годы мы и хлеба-то досыта не ели) — добавил дядя Павел (Закар).
- Элаган та хатала, ало соик эендан (поменялись дети, другими стали) — завершил дедушка Исаак.
А был и такой случай. Шел я как-то по второй верхней улице и напротив дома ти Никуш ти Хапса заметил скопление детей. Было их человек 12, что-то живо обсуждали. Поинтересовавшись, узнал, что они формируют команды для игры в «Казаки и разбойники». Страсти кипели нешуточные, так как касаемо некоторых популярных личностей они никак не могли найти консенсуса, поскольку и та, и другая команда хотели взять их к себе. И тут вмешиваюсь я:
- Давайте сделаем так: я один против вас всех, к тому же жмурюсь.
- Урааааа!!! - мое предложение было встречено с ликованием.
На том и решили. Я зажмурился и начал считать, а ватага втопила по улице в сторону ти Кости ти Муратхан и через считанные минуты скрылась из вида. Я встал и ушел домой. Прекрасно помню, что моя мать в тот день приготовила суп из стручковой фасоли, который я обожал, особенно вприкуску с овечьим сыром.
Любопытство одолевало, и на следующий день отправился узнавать, чем закончилась вчерашняя история. Все были в сборе и что-то вновь живо обсуждали. На мое появление внимание не обратили, даже не поздоровались. Приближаюсь, а они группой перемещаются в другое место и вновь шушукаются. Было понятно, что они сговорились бойкотировать меня. Узнал на следующий день, раскололась одна из девочек. Оказывается, они всей группой спрятались метрах в четырехстах от этого места. И как вы думаете, где? В огороде ти Дявилинас, а еще точнее в туалете. А, чтобы уважаемый читатель понял, о чем идет речь, добавлю, что был августовский зной, а туалет был деревянный из тех, что принято было строить в селах. Уму непостижимо, как там уместились 12 человек. Но, тем не менее, все так и было. И пробыли они там около двух часов. А когда поняли, что никто их искать и не собирается, с грустью покинули его и разбрелись по домам.
Но на этом их приключения не закончились. Они, видимо, сами не чувствовали смердящего запаха, которым они успели пропитаться находясь там. Разумеется, с этим запахом и зашли домой.
- Тон тятяс на шезо, ефаис эпатесес со скатон! Эвга окшока алигора! - завопила мать (кажись, ты на что-то наступила?).
- Ёк, мама, ден ке патеса… (нет, мама, ничего нет).
-Эвга алигора окшока ке евгал та папуцяс! О козмос евромесен (выйди на улицу и сними обувь).
Тщательно осмотрев обувь, мать ничего подозрительного не нашла. Подойдя вплотную, она принюхалась к одежде и тотчас отпрянула назад:
- Ой, маницам, аец на вромис! Непуци, тон апофаменос на шезо, пу эс? Ям эшестес? (боже, какая вонь. Ты где была?).
Опустив голову, она не проронила ни слова и стойко выдержала жуткие репрессии. А что скажешь? Практически то же самое произошло со всеми. Всех заставили искупаться, сменить одежду и только потом пустили в дом.
Ближе к вечеру наш градус активности зашкаливал. Все вываливали на улицы – бегали, прыгали, игрались, шутили, смеялись... Именно в это самое сладкое время нашу идиллию имели смелость нарушить деревенские коровы и овцы, возвращавшиеся с пастбищ. Своими испражнениями они делали практически непригодными места наших игр, за что мы их недолюбливали и, естественно, гоняли. В этом деле особую активность проявлял Стофоре ти Комохти. Это был краснощекий и неистовый крепыш, за которым числилось многое и даже более того. Поэтому в промежутках с девяти до десяти часов вечера из их дома практически каждый день доносилось:
- Ай-ай-ай-ай-ай!!!
Это его отец Комохти применял ивановские азы педагогики, главным атрибутом которых был ремень. Затем Стофоре выходил на улицу, довольный, держа в руках хлеб с маслом, как будто ничего и не было. Мы ему всегда задавали один и тот же вопрос:
- Стофор, пола эпонесес? ( Стофор, сильно больно было?)
И получали неизменный ответ:
- Э цавцеме. (Да так, пощекотали немного)
Так вот, предметом особого вожделения Стофора были буйволы. На нашей улице буйволов держали только они, поэтому животные хорошо его знали, а, увидев, бросались наутек, хотя они по своим скоростным качествам не очень-то и отличались от черепах. Стофор же хватал их за хвосты и с криками «Ура! За Родину!», хлестая прутом, бегал за ними. Но однажды одному буйволу это, видимо, надоело. Набрав скорость, он затем резко притормозил. Стофор по инерции плотно припечатался лицом к его заду. Затем буйвол максимально приподнял хвост, выгнул спину и послышалось шестикратное:
- Пррррррррррыт! Пррррррррррыт…
Да, уважаемый читатель, буйволы всегда испражняются жидко. Но к Вам это отношения не имеет. А вот к Стофору…
Еще более интересным как личность был брат Стофора Поли. Это был эдакий добрый пофигист, будто бог отмерил ему при рождении избыточную дозу флегмы. Таким он и останется всю жизнь. Поли был неким душечкой, с которым мы всегда находили общий язык, хотя с остальными его братьями и сестрами бывало всякое (жили мы по соседству). Так вот, однажды по какой-то причине у нас испортился водопровод, и мы были вынуждены брать воду из бассейна-резервуара, что находился рядом с нашими домами, или же идти за ней к роднику в центр села, а это было метров шестьсот. Хоть бассейн и был ближе, но черпать из него воду было не так просто, поскольку надо было наклониться глубоко в узкий люк, что было чревато падением в глубокий резервуар с ледяной водой. Но взрослые и дети постарше все-таки умудрялись брать оттуда воду. Так вот, в тот день его мать замешивала тесто, чтобы испечь хлеб, и попросила его быстро сбегать к бассейну за водой. Поли тут же взял ведра и ушел. До резервуара от их дома было около ста пятьдесяти метров. Прошли пятнадцать минут, но Поли не было. Ждали его еще 15 минут, но безуспешно. И тут Комохтина забеспокоилась. Говорит дочери:
- Марина, пулим, я дева терен, акинос о хондрокефалон ям эруксен апес со хавуз. (Марина, сходи посмотри, вдруг этот дурак упал в бассейн).
Заряженная словами матери и возможными трагическими событиями, Марина тут же убежала. Прибегает минут через пять, крича на ходу:
- Митерааа! Митерааа! О Полис кен, та чаганя атора эволцан со нерон апес! (Поли нет, но видела, как только что утонули ведра).
С испачканными тестом руками Комохтина бросилась к бассейну. Опустив голову в люк, крикнула:
- Поли, пулим, атука исе?! (Поли, птенчик мой, ты там?)
Ее слова лишь отдались эхом от мокрых стен бассейна, в который, журча, лилась из трубы вода.
- Поли, ме фтазме ке спано, эла эвга алигора! (Поли, не заставляй меня нервничать, выходи быстрее).
К просьбам матери присоединилась уже плачущая сестра:
- Поли, ан ке вгенс, и митера акруйсе! (Поли, если не выйдешь, мама побьет тебя!)
Но в ответ то же самое гробовое молчание. К этому времени к резервуару сбежались соседи, неизвестно откуда узнавшие о трагическом событии. Подошел также пастух, который пас неподалеку баранов. Наклонившись в люк, он стал прощупывать водные глубины своей палкой, но она не доставала до дна. Ситуация принимала совершенно драматический поворот. Комохтина начала плакать навзрыд и причитать, припевая (на Кавказе это самый уважаемый тип плача):
- Мана, яти эпинезмен, аикон понеменон… (мама, зачем ты родила меня, такую несчастную…)
Все бросились успокаивать ее, всхлипывая вслед за ней и поливая ее голову водой. Однако Комохтина, сорвав с головы платок и помахивая им, продолжила:
- Оля та кардияс шерундан, темон панда клеменон… (все сердца переполены радостью, а мое в вечной печали)
Вдруг все обернулись на детский крик:
- Митераааа!!! Митераааа!!! О Полис эрте апакяпангека мета чаганя! (Мама!!! Мама!!! Поли поднимается по улице с ведрами).
Это была Венера, младшая сестра Поли. Все бросились в ту сторону с Комохтиной впереди, которая в нашем дворе на всякий пожарный вырвала шест из-под бельевой веревки и с ним в руках продолжила путь. Минуты через три улица, ведущая вниз от наших домов, стала обозреваемой. По ней с ведрами в руках, насвистывая музыку из индийского фильма «Господин 420», вальяжно поднимался Поли. Комохтина остановилась как вкопанная, судорожно сжимая в руках шест. В метре от нее притормозила остальная процессия. На секунды установилась гробовая тишина…
Что Вы спросили, уважаемый читатель? Да ничего особенного, если не учесть, что моему отцу пришлось изготавливать новый бельевой шест.
Вот так и проводили мы свои летние каникулы в Ивановке. Может, кому это и покажется примитивным, но по мне они были переполнены содержанием, добрым и земным, таким, что сохранилось в памяти белым облачком на синем небе. Да, не было у нас компьютеров, не было гаджетов, не было даже простых игрушек. Но было общение, живое и бесхитростное, которое очищало наш внутренний мир, оберегало его от искусственно-наносного и вредоносного, делало нас лучше и добрее.