Леонтий Бызов, Институт социологии РАН
Путинская эпоха: меж восходом и закатом. Социологический обзор (2000-2018 гг.)
В статье автор на базе сравнительных исследований Института Социологии РАН и ВЦИОМ в 2000-2018 гг. показывает процесс перехода «эпохи Путина» от стадии консолидации на основании общественного консенсуса начала «нулевых» к нынешнему ценностному дисбалансу, возникшему в 2012-14 гг. и длящемуся по сей день. Хотя нынешнее состояние общества не может быть однозначно интерпретировано как раскол, ценностные противоречия нарастают. Идея сильного государства отдана на откуп наименее модернизированным слоям населения. А в актуальном государстве нарастает разочарование со стороны всех слоев общества. Все сильнее проявляющийся запрос на перемены пока не обрел никакой политической «плоти», что делает неизбежный транзит эпох крайне рискованным для страны и общества.
Ключевые слова: консолидация, дисбаланс, общественный договор, консервативное большинство, либеральное меньшинство, запрос на перемены, народный и державный легизм, европейский выбор, путинское большинство.
In the article the author on the basis of comparative studies of the Institute of Sociology of the Russian Academy of Sciences and VTsIOM in 2000-2018. shows the process of transition of the "Putin era" from the stage of consolidation on the basis of a public consensus of the beginning of "zero" to the current value imbalance that arose in 2012-14. and lasts to this day. Although the current state of society can not be unequivocally interpreted as a split, value contradictions are growing. The idea of ;;a strong state is given to the least modernized sections of the population. And in the actual state, frustration on the part of all strata of society is growing. An ever-increasing demand for change has not yet gained any political "flesh", which makes the inevitable transit of epochs extremely risky for the country and society.
Key words: consolidation, imbalance, social contract, conservative majority, liberal minority, demand for change, legitimacy, European choice, Putin's majority.
1. Ценностный баланс в периоде кульминации
18 лет назад, в конце 2000 года автор этих строк опубликовал статью «Первые контуры постпереходной эпохи» [11], в которой попытался предсказать основные доминанты наступающей эпохи тогда еще молодого президента В. Путина. Хочется вернуться к некоторым важным тезисам той статьи, тем более, что в ней было верно предсказано, что новый режим весьма устойчив, причем не в силу тех или иных личных качеств В. Путина (персоналистский режим), не в силу работающих институтов, которые и тогда были слабы, а в силу сформировавшегося социального и ценностного баланса. Он воспринимался как исторический компромисс между объективной необходимостью продолжения рыночных реформ и неприятием их значительной частью общества. В первые года существования режима сформировалась двухсекторная экономика с успешно развивающемся частным бизнесом и мощными государственными корпорациями. Одновременно возникла и ценностная конструкция, привязанная к сформировавшемуся в обществе архетипическому сознанию. По мнению исследователя архетипов Н. Матросовой, «архетипическое сознание явилось прасознанием человечества, своеобразным синтезом реального и сакрального миров. Оно рождает устойчивые ментальные образования — архетипы хранящие опыт поколений. Проявления этой исходной универсальной формы сознания человечества могут быть различными [15]». В данном случае сформировалась власть, воспринимаемая обществом как традиционная, «должная». Об этом же пишет известный социолог С. Белановский, называя данный феномен «народным легизмом», различая его с «державным легизмом». «Народный легизм – это идея о том, что сильный правитель способен устранить любую несправедливость, о которой сможет узнать. Народ понимает, что это непростая задача, но тешит себя надеждой, что когда-нибудь это произойдет. Державный легизм представляет собой менее изученное явление, основная идея которого – культ военной силы, способной противостоять всему миру, «защитить от любого агрессора» и даже распространять по миру всему свое геополитическое «влияние». Возможно, причиной психологической укорененности этой идеологии и являются две мировые войны, прокатившиеся по территории страны” [2].
По сути, речь идет о левом и правом популизме, каждый из которых имеет корни в архетипическом сознании народа, а в их основании многовековой коллективный опыт, сформировавший то, что называется национальной «матрицей». На момент своего формирования путинский режим опирался скорее на конструкцию державного легизма, тогда как справедливым не считался никогда. Это признают и публицисты либеральной ориентации. Характерна в этой связи позиция общественного деятеля либеральной ориентации Юрия Самодурова: «вопрос о нелегитимном переходе в начале 1990-х в руки кучки лиц «заводов, газет, пароходов» все равно встанет в политическую повестку дня и будет решаться, как бы ни возражали против этого люди, считающие себя сегодня либералами в сферах политики и экономики...»[20]. Однако дефицит социальной справедливости компенсировался в «нулевые» быстрым ростом доходов срединных, наиболее массовых слоев общества. Сформировался социальный контракт — Вы не мешаете нам жить и зарабатывать как можем, Мы не вспоминаем про Ваши состояния и их источники. В этой связи интересно вернуться к некоторым материалам многолетней давности и попытаться разобраться в том, какой путь проделала эпоха за столь длительное время. Что оправдалось из ожидаемого, а что не оправдалось. И почему не оправдалось. Что стало следствием ошибок, а что произошло в силу объективных закономерностей трансформации режима. Сразу отметим, что не 2000-ый год, год первого избрания В. Путина, стал годом перелома от десятилетия великих потрясений к десятилетию стабильности. Эпоха Путина возникла на хорошо подготовленной почве. Уже тогда, в 2000 году пришлось отмечать, что «за последние годы российское общество претерпело существенные перемены, настолько существенные, что можно говорить о новом качественном состоянии массового сознания. В период 1998 – 2000 гг. в России стали складываться предпосылки для коренной трансформации политического режима, сформировавшегося в 90-е годы. После периода «революционной смуты» в умах, массовое сознание в значительной степени вернулось в свое «спокойное» традиционное состояние.. Это свидетельствовало о сформировавшемся общественном запросе на стабильность и порядок, а также на развитие общества в русле общенациональной парадигмы [11]. Тогда, в далеком 1998 году сразу после дефолта именно этот запрос обеспечил беспрецедентную поддержку правительству Е. Примакова, а уже в 1999 — в. Путина.
И сегодня порядок и стабильность входят в число важнейших достижений эпохи. Но — уже как воспоминание о прошлом, о «золотых» «нулевых». За окном россиянин больше не видит ни порядка, ни стабильности. Приход В Путина был воспринят обществом как долгожданное завершение затянувшегося перманентного перехода. Давно прошли «500 дней», еще годы, а итог этих лет завершился дефолтом 1998 года. Переход («транзит») к западной демократии не удался. И как альтернативу этой мечте общество поддержало власть, но не любую власть, а такую, которая бы соответствовала национальным архетипическим представлениям о том, какой должна быть русская власть. Такую власть страна увидела в новом молодом президенте страны и в выстраиваемой им политике: удалении от власти олигархата, наведении элементарного порядка в работе государственных органов, в постепенно выстраиваемой вертикали власти. Сформировалась массовая потребность в формировании сильной и эффективной власти, стоящей над частными , региональными и корпоративными интересами. Общество 90-х стало восприниматься как безсубъектное, нет субъектов национальных интересов, а политика государства обслуживает интересы отдельных групп влияния, часто делая это весьма беззастенчиво. Подобное отсутствие власти, олицетворяющей высшие государственные интересы, в русской традиции отождествляется со смутой. Запрос на преодоление смуты привел к формированию «постпереходного» общества, объединенного общенациональной субъектностью, характеризующегося ликвидацией противостояния общества и власти. При этом нам представляется, что не столько принятие новых порядков большинством населения, сколько формирование общенационального ценностного синтеза, определяло завершение революционных процессов в обществе. Глядя с позиций дня сегодняшнего, при поддержке В. Путина на президентских выборах на уровне 76%, мы видим, что с объемом поддержки по-прежнему по крайней мере на начало 2018 г. было все в порядке, а вот что касается ценностного синтеза, то здесь было далеко не все так однозначно. Общество оставалось сильно поляризованным, а власть часто действоваала вопреки интересам общества и нации, в пользу одной из групп сформировавшегося общественного противостояния.
Но в чем-то при В. Путине, казалось бы, окончательно атомизированная генерация скорее лишь формально российских граждан стала приобретать черты политической нации, вкусившей от общего успеха “корпорации по имени Россия”. Мы бурно радовались, хоть в чем-то “утирая нос” странам Запада, вроде бы, далеко ушедшим вперед, выигрывая “тендер” на проведение Олимпийских игр, испытывая современное вооружение, которого “нет там”, опуская батискафы на дно Ледовитого океана. Все это совсем не похоже на “мрачные девяностые”, когда все валилось из рук, и каждый норовил скорее “подтолкнуть падающего”, чем протянуть ему руку помощи. Однако, и это было понятно сразу, эти изменения носили недостаточно устойчивый характер. Не было или почти не было главного – действенных субъектов национального развития, не назначенных сверху, “по долгу службы”, а произрастающих из недр самого общества.
В этих условиях даже отсутствие определенное четкой политической линии, движение по инерции приводит к усилению национально-государственной субъектности. И общество это чувствовало, отвечая властям достаточно высоким уровнем доверия и оптимизмом в отношении близкого и более отдаленного будущего страны. Более оптимистичные оценки состояния нынешней государственной элиты, самим фактом своего существования создающей предпосылки для социально-политической стабилизации, давал на заре путинской эпохи. Таким образом, решение задачи формирования национальной субъектности он увязывает с силой инерции, формированием класса государственной бюрократии, которая, независимо от своих моральных качеств и субъективных устремлений, заинтересована в развитии страны, сохранении ее суверенитета. И именно это, как видно сегодня, не оправдалось. Хищная государственная бюрократия становится все большим барьером на дальнейшем пути России к современному обществу.
Впрочем, содержательные оценки того явления, которые путинские доброжелатели были склонны называть “путинской стабильностью”, а недоброжелатели – “путинским неозастоем”, весьма различаются в зависимости от видения аналитиками общеисторической перспективы. Для тех, кто видит общую универсальную тенденцию формирования демократического общества и экономической модернизации, путинский “термидор” – это вынужденная остановка, для сторонников своего, особого пути или возвращение к своей “исторической самости”, политической и социокультурной идентичности.
В период кульминации режима в «нулевые» возник феномен, получивший название «путинский консенсус». Изначально этот консенсус состоял в компромиссе между сторонниками ускоренного перехода к рыночной экономики и теми группами общества, которые в 90-е годы в наиболее сильной степени пострадали от этих реформ. Движение к рынку, но не безоглядное, осторожное, с социальными гарантиями для нерыночных секторов экономики. Центристское большинство, имевшее определенные «левые» черты, в основном связанные с патерналистским представлением о государстве как главным организующим общество субъектом, с другой, - национал-патриотические черты, связанные с актуализацией национал-государственнической проблематики и возвращением представлений о тотально враждебному к России внешнему окружению (особенно после 2004 года). В конце 90-х начался процесс социально-культурной консолидации общества после глубочайшего раскола 90-х. Многими, в том числе и автором этих строк, за этими процессами виделся «новорусский этногенез», рождение новорусской нации [8]. Если сокращающиеся количественно ядра «западнического» и «традиционалистского» сегментов массового сознания по своей идентификационной ориентации все еще сохраняли черты резко полярных «субкультур», то возникавшие «посередине» группы - социалистической, националистической или центристской ориентации - демонстрировали общенациональный синтез. Несмотря на различные самоназвания, эти типы сознания во многом имели общие характеристики. Образовался мощный центр, в котором присутствовал синтез всех имевших место ранее идеологем. Соответственно, обществом и властью был принят негласный исторический компромисс между рыночными реформами и укреплением государства. До поры до времени государство было гарантом соблюдения данного компромисса. Власть виделась наименьшим злом — как «рыночникам», так как движение в сторону рыночной модернизации замедлилось, но не остановилось, так и «государственникам», патерналистам и национал-патриотам, так как многие сектора общественной жизни оказались выведены из-под «всесокрушающей» руки свободного рынка, а страна, выражаясь языком пропагандистских штампов, стала «подниматься с колен». В этой ситуации власть не нуждалась в общественной любви, в харизме, устойчивая конструкция, основанная на ценностной унификации, держала ее на плаву в любом случае. «Путинская эпоха» в идеологической плоскости в период своей кульминации представляла собой смесь самых разных идейных доктрин. Эту смесь в ряде работ мы назвали «консенсусной метаидеологией» [9]. Как ожидали от наступающей эпохи, «главной задачей Путина станет именно искоренение неофеодальной системы «кормлений», обеспечение равных условий гражданам, регионам, предприятиям, торжество законности и порядка» [3]. Однако уже тогда была очевидна институциональная недостаточность режима. «Это означает, что в случае серьезного обострения социально-политической обстановки в стране, Администрация Путина может оказаться один на один с происходящими в стране процессами и потерять над ними управление. В стремлении повысить административную управляемость политическими и социальными процессами, что предполагает упрощение институциональной сферы, легко теряется устойчивость этих процессов, базирующаяся как раз на институциональной сложности и разнообразии политических и социальных субъектов [11]». Это не мешало видеть прочность и долгосрочную безальтернативность режима. «Пережив глубокую «ломку», связанную с попытками форсированной модернизации по «догоняющему» типу, общество на уровне ценностей адаптировало перемены к своей социально-исторической «органике». Возрождается традиционная «русская власть» со своей традиционной социальной базой и традиционными политическими приоритетами» (там же). С той далекой поры, ничего экстраординарного в этой сфере больше не происходило. Общество (точнее «путинское большинство») по-прежнему, оставалось деполитизировано, и не желало отождествлять себя ни с левыми, ни с правыми, оно выступало за сильное государство и сильную власть. Это не означало, что в стране не было левых, русских националистов, либералов — нет, они были, и они выявлялись через ответы на содержательные вопросы, а вот откликаться на соответствующие политические «ярлыки» были готовы не многие. Об этом ярче всего говорит то, что более 75% опрошенных россиян на вопрос социологов в октябре 2017 г. не смогли или не захотели отнести себя к числу приверженцев ни одного определенного идейно-политического течения. 43% опрошенных вообще предпочли себя не считать сторонниками каких-бы то ни было идейно-политических течений и 14% выступали за «сочетание различных идей»; 20% - затруднились ответить.
Избиратель прощал «партии власти» и невнятную социальную концепцию, и противоречивую идеологию, и номенклатурное лицо ради сверхзадачи, с которой в его глазах связана путинская «партия власти» - объединить общество, восстановить государственную субъектность. С другой стороны, нас не троньте, и мы не тронем. Мы уйдем из политики, оставим ее вам, поднимайте Россию с колен, но сами, без нас. И мы готовы оказать такой власти поддержку, причем эта власть может быть для нас сама по себе совершенно несимпатичной. Еще одной важной стороной консенсуса путинской эпохи стала еще одна «красная линия» - размежевание с Западом. Отношение россиян к Западу, особенно к США, но и к традиционным симпатизантам в лице старых европейских стран, достигло уровня исторических рекордов. Рост антизападнических, преимущественно антиамериканских настроений в России лавинообразно усилился еще после событий в Югославии в конце 90-х. «Именно «Запад» становится в массовом сознании концентрированным воплощением «зла», разного рода страхов и угроз. Утверждение о том, что «у России свой путь, отличный от стран Запада» поддерживался уже в 2000 году почти семьюдесятью процентами опрошенных. 43% называли США в качестве главного источника серьезных угроз для России в ХХ1 веке Отношение к европейским западным странам все время оставалось намного более сдержанным и нейтральным. Еще в 2000 г. отмечалось, что отрицательное отношение к Западу чаще всего не распространяется на «западный образ жизни», предполагающий приоритет индивидуальных ценностей над общественными и коллективными. Несмотря на широкое распространение «патриотических» взглядов, лишь немногим менее 5% населения были готовы поддержать на выборах радикально настроенных политиков «национал-патриотической ориентации». Значительное сокращение тех, кто идентифицировал себя с русской национальной идеей, связано с формированием в обществе национал-центристского большинства, «впитавшего в себя» ту часть русской националистической идеологии, которая не вызывает у этого большинства отторжения.
На наш взгляд, эволюция либерального сегмента общества в сторону умеренного государственничества была самым позитивным фактором, наблюдавшемся в первые годы путинской эпохи. Ведь речь идет о наиболее активном и просвещенном слое людей, которые в русской истории чаще всего были бродилом общественного недовольства. Несмотря на произошедшее общее выравнивание социально-политического спектра, смягчение крайностей, в том числе и в недрах коммунистического электората, они оставались единственной группой общества, существенно по своим ценностям отличающейся от остальных в направлении консерватизма советского образца. Эволюция ценностей, произошедшая в «либерально-демократической» части спектра в направлении приближения как раз к традиционным государственническим ценностям, носила значительно более глубокий характер. Если в 1995 году отношение к либеральным реформам и Западу глубоко раскалывало общество, то к началу «нулевых» эти факторы его скорее объединяли. Именно укрепление положения России на международной арене явилось той ценностью из арсенала «сильного государства», которая в равной мере разделялось тогда всеми группами общества.
Согласно исследованиям ВЦИОМ в 2011-12 гг [18] в то время, еще до крымских событий и «русской весны» к власти в целом относились лояльно и консерваторы (в большей степени), и либералы (в меньшей степени). Социал-консерваторы — это то, что мы сегодня называем «консервативным большинством», - составляли 68% (сейчас больше 70%). из них треть была настроена скорее оппозиционно, а 2/3 — скорее лояльно. Либералы составляли 23%, и их численность практически с того времени не изменилась. В то же время, несмотря на всю, подчас достаточно жесткую критику, обращенную в адрес власти и проводимого ей курса, большая часть россиян (63%) воспринимала общее направление, по которому идет современная Россия, как позитивное, которое даст в перспективе положительные результаты, либо хотя бы как частично правильное, а частично - нет. В наибольшей степени этот курс соответствовал установкам умеренных либералов (72% полной или частичной поддержки), но и во всех остальных группах он превышал отметку в 50%. Наиболее низкие показатели поддержки были у радикальных либералов – 54%, не случайно именно эта группа и доминировала на протестных митингах с декабря 2011 г. по март 2012 г., но и в этой группе она превышает половину от общего числа опрошенных. На одном полюсе находились консерваторы, самая многочисленная группа, на другом – либералы, как правые (сторонники рынка), так и левые (сторонники социальных приоритетов). Консерваторы поддерживают традиционный образ России – могучего государства, державы с твердой, жесткой властью, которая способна обеспечить социальную справедливость, противостоящей Западу и западной цивилизации. В то же время они мечтали о стабильном, спокойном развитии, аналогично последнему периоду советской власти, а не о революциях и смутах. Либералы, напротив, были ориентированы скорее на минимизацию государства, снижение его влияния на бизнес и гражданское общество, формирование правового общества, в котором бы выше ценились демократические права и свободы. При всех различиях, оба эти «полюса» имели и много пересечений. В частности, власть и тот курс, который с ней связан, воспринимается скорее позитивно (в большей степени консерваторами и государственниками, в меньшей степени – либералами). И либералы, и консерваторы не готовы поддержать ни «чистый» рыночный капитализм, ни «чистый» плановый социализм; и тех, и других скорее привлекает какой-либо промежуточный вариант, который бы включал в себя и элементы рынка, и элементы социалистической экономики. Эти пересечения не только сохраняются сегодня, но и даже увеличиваются. Дело в том, что внутри «консервативного большинства» с его двумя «подпартиями» - национал-государственников и левых государственников, вторые постепенно берут верх, тоже намечается и среди либерального меньшинства, которое быстро левеет — в сторону социал-демократической идеологии. В результате все большую популярность приобретала модель социально-ориентированного капитализма с государственным регулированием определяющих сфер жизни и широкой экономической свободой на его "нижних" этажах - в мелком и среднем бизнесе, торговле и сфере обслуживания. Так 69% россиян выступали в марте 2007 [18] г. за пересмотр итогов приватизации, восстановление ведущего положения государственного сектора; 72% - за расширение круга регулируемых цен; 70% - за восстановление элементов государственного планирования; 54% - за запрещение свободной купли-продажи земли; 67% - за усиление государственного контроля за предпринимательской деятельностью. Лишь 1% поддерживало сохранение контроля над природными богатствами страны за теми, кто «стал их официальным собственником в результате реформ последних лет». Подобного рода идеология «государственного капитализма» в сфере экономики соответствует усилению поддержки идей социальной справедливости и национального возрождения, укрепления государственной мощи в военной и политической областях. Консервативные настроения стали доминирующими, причем как водится в отечественной традиции, стали сразу носить даже несколько самопародийный характер. Общество оказалось впервые после 90-х годов в состоянии раскола, затрагивающем многие аспекты. Этот раскол безусловно не только затормозил, но и повернул вспять процессы консолидации нации.
События 2014 г. внесли свои коррективы в содержание этого неформального общественного договора. Власть предложила стране мобилизационную модель, дав мечту (или иллюзию мечты) о «великой державе» взамен на право все активнее вторгаться в сферу личной жизни и индивидуальных свобод (например, через контроль социальных сетей), и резко снизила планку социальных гарантий. Значительная часть среднего класса, поднявшая голову в «нулевые», снова оказалась на пороге бедности. Ну и наконец, что может быть самое главное. - власть стала отождествляться с определенной идеологией, общество в соответствии с этим делиться на «правильное» и «неправильное», а это значит, что «красные линии» нового консенсуса сильно сдвинулись в одну сторону и раскололи общество на два неравных по размерам сегмента.
2. Режим клонится к закату
Сейчас снова возникает вопрос о недостаточной легитимности режима с точки зрения модели «народного легизма». Начал подвергаться сомнению и «державный легизм» власти. Для людей главным приоритетом становятся социально-экономические вопросы. Согласно данным опроса «Левада-центра», внешнюю политику президента России поддерживают 16% опрошенных в июле текущего года россиян. Два года назад 22% респондентов одобряли внешнеполитический курс Путина и называли это одним из главных плюсов главы государства [24]. Оставим сами цифры на совести интерпретаторов опроса, в котором судя по всему, задавались опросы в открытой форме, без подсказки, что фиксирует лишь «ядерную» часть поддерживающих, но важны не сами цифры, а выявленная тенденция. Как показали результаты опроса, а также материалы других социологических центров, состояние общественного мнения России вступило в фазу высокой турбулентности, когда одновременно действуют несколько разнонаправленных тенденций. Первая из них состоит в медленном, постепенном нарастании чувства усталости от власти и недовольства работой государственных и политических институтов страны. Это чувство усталости проявилось еще зимой 2011-12 гг., когда в Москве и других городах страны прошли многочисленные протестные акции, которые формально были вызваны непрозрачностью подсчета голосов на думских выборах, но фактически за ними стояло недовольство решением В. Путина баллотироваться на третий срок в 2012 г. Продолжал снижаться рейтинг верховной власти в лице президента страны и в 2012-13 гг. Это снижение не носило критического характера, и позволяло осуществлять краткосрочные мобилизации «периферийной» части сторонников В. Путина за счет эффективной пропаганды и безальтернативности. Однако эта тенденция плавного снижения была поломана весной 2014 г. вступившей в силу второй важнейшей тенденции — долгосрочной мобилизации российского общества вокруг внешнеполитического курса президента страны и стоящим за этим курсом идеи «русского мира», сразу нашедшей среди россиян множества сторонников. Ощущение «осажденной крепости», «кольца врагов», пытающихся задушить Россию санкциями, усиливало поддержку власти, так как переключала внимание с внутриполитической повестки, где дела шли далеко не столь спешно, на внешнеполитическую. Можно вспомнить осень 2014 г. с обвалом курса рубля в 2 и более раза и соответственно стремительным ростом цен. Это практически никак не сказалось на рейтинге президента страны, более того, россияне в массе своей поддержали и контрсанкции, введенные руководством страны против западных товаров (США, Евросюз), хотя они в еще большей степени ограничивали ставшие привычными в «сытные» нулевые потребительские стандарты. Долгосрочная мобилизация продолжалась около трех лет, после чего в 2017 г. стали снова появляться признаки усталости от власти и все больше россиян начали переключать свое внимание с внешней политики на внутреннюю и социально-экономические проблемы. Однако усталость эта оказалась не настолько серьезной, чтобы отразиться на результатах новой краткосрочной мобилизации россиян вкруг президента перед выборами в марте 2018 г. Как известно, В. Путин их выиграл с беспрецедентно высоким результатом. Это была оценка, в первую очередь, его роли в присоединении Крыма. Сформировался своего рода «крымский консенсус», которой доминировал на этих выборах. Однако сразу после них в силу вступила уже третья тенденция, связанная с резким недовольством россиян социальным курсом власти. Особенно изменениями пенсионного законодательства, за которое ответственность на себя взял, хотя и не сразу, сам В. Путин. Но наибольшие имиджевые потери понесли правительство и партия «Единая Россия».
Обратимся снова к данным Мониторинга ИС РАН1. Возьмем три важных реперных точки — 2015 год (третья волна), это расцвет «крымского консенсуса». Осень 2017 г. (7 волна) — начало медленного разочарования общества политикой властей, и осень 2018 г. (9 волна) — медленное разочарование меняется на быстрое. За этот отрезок времени доверие В. Путину сократилось на 20% - с 75% до 55%, особенно быстро в полярных группах — молодежи и людей старше 40 лет. Много это или мало? Продолжится ли падение? На наш взгляд, рейтинг В. Путина при неизбежном медленном снижении останется высоким ровно до тех пор, пока он воспринимается как безальтернативный лидер, и пока масса сторонников перемен не превысит массу сторонников стабильности на критическую величину. Пока же, согласно данным 9 волны, этого не произошло, сторонники перемен составляют около 51%, хотя за последние годы, особенно в 2017 г., эта цифра выросла почти на 10%. Безальтернативным во многом воспринимается и курс В. Путина, который считают «правильным» 55% опрошенных. В то же время у 14% россиян за последний год улучшилось отношение к В. Путину, а у 36% - ухудшилось. Падение рейтинга доверия, зафиксированное всеми социологическими центрами, произошло за счет колеблющейся «периферии», которая имея к В. Путину множество претензий, голосует за него на выборах, «так как больше не за кого». Но и «ядро» тоже остывает, переходя в «периферию». В 2015 г. полностью поддерживали В. Путина 57% опрошенных. Согласно данным исследования ВЦИОМ, накануне президентских выборов [7] «ядро» путинской поддержки составило 45% (это те, кто готов голосовать за него в любом случае и безо всяких оговорок). По данным ИС РАН также видно, что с 2015 по 2017 г. «ядро» сторонников В. Путина сократилось на 10% до 47% и продолжало сокращаться и далее, несмотря на предвыборную мобилизацию. Дело не в одной пенсионной реформе, которая, по мнению ряда экспертов, нарушила негласный социальный контракт между обществом и властью, но и в разрушении ожиданий перемен от В. Путина после победы на выборах. Все остается по-прежнему и будет только хуже, отсутствует позитивное видение будущего. Это касается всех федеральных органов власти.
Рейтинг Правительства РФ за этот же период (три последних года) упал с 52% до 30%. Судя по фокус-группам, большое недовольство вызвал «новый-старый» состав Правительства во главе с непопулярным Премьером Д. Медведевым. Рейтинг Государственной Думы упал — с 32% до 20%. И было бы странно, если бы этого не произошло. Именно Государственная Дума проявила себя в первых рядах борцов за повышение пенсий (изменение пенсионного возраста). Интересно, что на фоне такого «звездопада» остаются относительно стабильными рейтинги региональных лидеров — падение с 43% до 36% не столь ощутимо, а в 2018 г. даже наблюдается незначительный рост. Это означает, что на фоне известных событий в сентябре 18 года на Дальнем Востоке и в других регионах, где кредит доверия региональным властям оказался исчерпанным, на части территории России начинает проявляться феномен «снижения локуса контроля», то есть в качестве настоящей, реальной власти начинают восприниматься главы регионов и местного самоуправления. Это еще очень слабая, маловыразительная тенденция, но она может проявить себя в будущем, если центр в силу экономических трудностей и неэффективной работы «вертикали» управления, начнет терять контроль за ходом событий. Судя по всему, на Дальнем Востоке что-то похожее начинает происходить, кризис доверия Москве, а не персональному региональному лидеру, и это своего рода «ассиметричный ответ» на потерю управленческой эффективности. Рейтинг политических партий, судов профсоюзов находится давно на самом «дне» общественного доверия, реформа политической системы, начатая в конце 2011 года, явно забуксовала, политическая система сделал все, чтобы отсечь партии — спойлеры, присутствующие в госдуме, от «неформальной мелочевки». При этом явно злоупотребила административным ресурсом. Всем потенциальным новым силам были поставлены непреодолимые административные барьеры. Как результат, в условиях обвального падения»партии власти» голосование становится все более протестным. По принципу — «кто угодно, только не...». Естественно кровообращение в политическом организме страны забивается тромбами и шлаками. Еще об одном существенном феномене необходимо сказать в связи с нижеследующими табличными распределениями. Это негативный тренд доверия к Церкви, упавший за 3 года на 10%. Россияне не отделяют РПЦ ото всей государственной машины страны. Это хорошо в годины побед, но и за поражения приходится платить всем вместе. Россияне все чаще досадуют на избыточную политизацию РПЦ, особенно заметную при ее нынешнем руководстве.
Также снизилось число тех, кто считает, что президент защищает интересы страны. По данным последнего опроса таких набралось 17% от принимавших участие в опросе. В марте 2018 года так считали 25% опрошенных. Все это означает, что нынешний политический режим все в большей степени легитимируется силой инерции, чем активной поддержкой общества. Такова судьба всех персоналистских режимов, они длятся долго, переживают кульминацию, и потом начинают подвергаться эрозии. Иногда медленной, иногда стремительной. Так харизматический некогда лидер «новой России» Б. Ельцин за пару лет без остатка растратил огромный кредит доверия, израсходованный на поддержку «правительства реформ». В. Путин долгое время казался неуязвимым — его рейтинг не подвергался колебаниям никаких политических бурь. Однако «бессмертных» рейтингов не существует: согласно данным ВЦИОМ [23], только за несколько месяцев после мартовских выборов нынешнего года В. Путин потерял почти 10 пунктов своего рейтинга, особенно в крупных городах [28]. Брожение, пусть не на улицах, но в социальных сетях нарастает, а обещаниям власти мало кто верит [26].
Таким образом эпоха Путина пережила свою кульминацию, и медленно клонится к своему завершению. Режим становится все более персоналистским, а баланс, лежавший в его фундаменте, оказывается разрушенным. Его неизбежное завершение несет огромные риски для страны и общества как шаг в никуда. Тем не менее все отчетливее проявляются черты распада выстроенной при В. Путине системы власти, все больше людей хотят перемен. Перемен — часто неосознанных, непродуманных, основанных на чисто эмоциональном неприятии сложившегося статус-кво. По мнению наиболее вдумчивых исследователей общественного мнения, «авторитет власти стремительно падает и в будущем уже не восстановится. Негативизм будет только усиливаться, новый экономический кризис или смена лидера резко усилят этот процесс. Власти придется работать в новых условиях, к которым пока никто не готов [1]». Люди устали от отсутствия перемен, так же как 20 лет назад они устали от слишком быстрых перемен.Недавно интересные фокус-группы в Москве, Владимире и депрессивном Гусе-Хрустальном уже цитировавшимся российским исследователем С. Белановским были проведены фокус-группы [27]. Эти исследования, по мнению его автора, выявили практически полное исчерпание поддержки режима со стороны общества, хотя и к каким-то протестным действиям люди не готовы, а сила инерции все еще велика. Как отмечает С. Белановский, утопия, о всесильной «сильной руке» («легистская» утопия), которая в начале нулевых годов обеспечила народную любовь к Путину и позднее частично поддерживала его рейтинг, безвозвратно ушла в прошлое. Власть не справилась с обещанием навести порядок в стране. Хоть порядок и понимается по-разному, всенародный консенсус состоит в том, порядка в стране нет. Есть беззаконие. Следовательно, легизм утратил свою привлекательность и свое моральное обоснование. Зачем нужна сильная власть, если она не может навести порядок? А отсутствие порядка порождает множество несправедливостей в самых разных областях. Люди воспринимают это крайне болезненно. Для решения этой проблемы нужны правовые институты, которые быстро не создашь. Кроме того, это настолько сложная задача, что на это в лучшем случае потребуются годы. Сейчас рейтинг Путина держится не на легистской утопии, а на раскрученном бренде, отсутствии конкурентов и административном ресурсе. "Любовь", основанная на легистской утопии, больше не вернется, а иной идеологии поддержки власти не просматривается.
Минувшие полтора десятилетия стабильности (начиная от дефолта 1998 года и вплоть до присоединения Крыма в марте 2014 года), казалось бы, заставили многих экспертов, простых граждан говорить о том, что страна наконец-то преодолела вековую политическую смуту и вступила в период медленного, но неуклонного развития, движения вперед. Не случайно большинство опросов в этот период демонстрировали приоритет стабильности над ценностью развития, связанным с риском (от 65% против 35% в 2014 г. до 54% против 46% в октябре 2017 г.). Согласно данным Мониторинга Института социологии РАН[5], и сейчас доля сторонников стабильности и доля сторонников перемен не только практически сравнялись, но вторые вышли даже немного вперед. За последние полтора года их доля выросла на 13% - с 39% до 52%. А в наиболее «продвинутых» группах общества, в том числе и среди молодежи, эта цифра превысила 60%. Также и по по данным ВЦИОМ еще в 2017 г. (апрель) сторонники перемен стали обладать более 50% голосов россиян. Данная тенденция была отмечена во ВЦИОМе: «Запрос общества на стабильность в России ушел на периферию и сменился запросом на перемены [21]. Пока, как это следует из данных всех опросов, побеждает скорее левый вектор. Согласно данным за март 2018 г. 45% опрошенных полагают, что стране нужны быстрые, решительные перемены, 43% - что медленные, постепенные и только 8% уверены, что серьезные перемены не нужны. Самый последний опрос, проведенный ИС РАН уже в апреле нынешнего 2018 года, продемонстрировал развитие этого важнейшего тренда. Уже 55% опрошенных высказываются за перемены [5].
Вы бы хотели перемен в жизни страны?
Варианты ответа
2016
2017, апрель
2017, октябрь
2018, апрель
Да, страна нуждается в существенных переменах, нужны новые реформы в экономической и политической жизни страны
39
44
52
55
Нет, страна нуждается в стабильности, это важнее, чем перемены
61
56
48
44
Запрос на перемены в основном связан с массовыми общественными настроениями в отношении базовых принципов социальной справедливости («левый популизм»), и его ни в кем случае нельзя трактовать как желание вернуться в эпоху 90-х, к продолжению либеральных экономических и политических реформ. По данным того же исследования ИС РАН, общество стремится к социальной справедливости, к борьбе с коррупцией, к преодолению нефтегазовой зависимости (51% и 41%. соответственно), к усилению обороноспособности страны (28%), и в гораздо меньшей степени — к усилению экономических и политических свобод и сближению со странами Запада (по 10%)., к смене власти (12%). Одновременно можно видеть, что левый запрос, связанный с идеями социальной справедливости, стал заметно преобладать над право-националистическим («правый популизм»), резко активизировавшимся после 2014 г. Рассмотрим в этой связи поддержку опрошенными тех или иных лозунгов и идей, определяющих их политические симпатии. Это данные 9 волны мониторинга ИС РАН (октябрь 2018 г.), автор настоящей статьи участвовал в разработке инструментария и предварительном анализе.
Поддерживаемые лозунги (до 3-х вариантов ответа)
36,8 – Права человека, демократия, свобода самовыражения личности
26,4 – Сильная жесткая власть, способная обеспечить порядок
26,5 – Возвращение к национальным традициям, моральным и религиозным ценностям, проверенным временем
14,3 – Сближение с Западом, с современными развитыми странами, вхождение в «общеевропейский дом»
14,2 – Свободный рынок, частная собственность, минимум вмешательства государства в экономику
58,6 – Социальная справедливость
12,1 – Россия, в первую очередь, для русских
32,1 – Россия должна снова стать великой державой
Хорошо видно, что при «мягком рейтинге» проблем левая составляющая «путинского большинства» - социальная справедливость - примерно в два раза превышает правую составляющую — державу, традиции и порядок. Будущее россиянам видится в восстановлении базовых принципов социальной справедливости. Справедливость, державность и демократия — такие предпочтения россиян выявил научно-исследовательский центр Института социологии РАН. В 2014 году, для россиян важными были только «справедливость и державность». Тогда 67% считали, что «Россия должна быть великой державой с мощными вооруженными силами». Теперь так считают только 49%, в то время как 51% уверен, что «Россия должна в первую очередь позаботиться о благосостоянии собственных граждан, а державность и военная мощь второстепенны». Статус «великой державы», по мнению большинства граждан, зависит не столько от внешней, сколько от внутренней политики. «Потому первым условием для приобретения такого статуса 67% россиян считают развитую современную экономику, вторым — высокий уровень благосостояния граждан (66%)»,— сказал руководитель научно-исследовательского центра Института социологии РАН Владимир Петухов. Внешнеполитические составляющие статуса сохраняют важность для меньшинства: о том, что Россия должна «стать мировым центром влияния», говорят 13%, «цивилизационным мостом между Европой и Азией» — 8%, получить контроль над территориями бывшего СССР — 7%. В обществе складывается «запрос на баланс» между «мощью вооруженных сил» и «благополучием людей», пояснил социолог. Впервые за четыре года социологи РАН зафиксировали рост запроса россиян на демократию с 27% до 37%. «Права человека, демократия, свобода самовыражения личности» стали второй по значимости ценностью.
Итак, запрос на перемены все сильнее связывается с левопопулистской мечтой о социальной справедливости. При этом, эта мечта скорее демократическая, чем авторитарная, чего мы не наблюдали с первой половины 90-х годов. Фактически, массовое сознание мечтает об антитезе путинской эпохи, хотя сам В. Путин воспринимается по-прежнему безальтернативным лидером.
3. Дефицит «народного легизма» и левый образ будущего
В чем же первопричины левой направленности «образа будущего»? Несмотря на годы стабильности и относительного достатка, российское общество так и не смирилось с ситуацией глубокого общественного неравенства, вызванного не до конца продуманными реформами начала 90-х годов, и так и не преодоленного до дня сегодняшнего. Опросы рисуют картину классового, глубоко стратифицированного общества, наполненного глубокой агрессией, пожалуй, более разобщенного чем когда-либо в своей новейшей истории. налицо ситуация тотального недоверия наших граждан и друг к другу и к власти, остается в целом неизменной. Сегодняшний магистральный запрос на социализм носит ярко выраженный социал-национальный (или, если этот термин вызывает плохие ассоциации – социал-патриотический) характер. Но это запрос старшего поколения, который в гораздо более слабой мере поддерживается младшими поколениями. На наш взгляд, эти данные не позволяют говорить о «левом повороте», «левой альтернативе». "Левый поворот" - это определенная переоценка реальности. Чтобы говорить о левом повороте в настроениях избирателей, нужно зафиксировать, по меньшей мере, запрос на солидарность - готовность к коллективным действиям в отстаивании прав на труд и достойное вознаграждение труда. Этот запрос предполагает активистскую установку - порыв, ищущий выхода в коллективных протестных действиях. И не просто порыв, а спонтанную организацию в форме профсоюзов и комитетов прямого действия. Наблюдается ли что-то похожее? Ответ - нет. Фиксируются только отдельные протестные акции, в основном, ущемлённых частных предпринимателей (малый бизнес) и зависимых от них наёмных работников. Тем не менее, настроения многих избирателей действительно демонстрируют выраженный негативизм в отношении сложившегося в стране положения. Только этот негативизм, и формирующийся вокруг него запрос - отнюдь не "левый" поворот. Нынешний запрос предполагает пассивную установку - кто-то, не сам переживающий субъект, должен придти и исправить неприятную ситуацию. Кто-то, не сам субъект, должен взять на себя ответственность за действия по исправлению сложившегося положения. Отсутствие массовых коллективных протестных действий при том, что негативизм, действительно, довольно сильный, говорит о том, что атомизация избирателей совсем не преодолена, а скорее наоборот - именно атомизация определяет логику поведения. Большинство людей хотят, чтобы кто-то пришёл и решил их проблемы. И они готовы держаться за эту сильную руку, так как выживание при пассивной установке может осуществляться, главным образом, путём поиска субъекта, кому люди выражают согласие подчиниться. Не случайно никакие «левые фронты» и тем более профсоюзы не пользуются в современной России массовой поддержкой, а КПРФ, по крайней мере, в период четвертьвекового руководства партией «вечным» Г. Зюгановым, в гораздо большей степени отражала государственнические и даже клерикальные идеи чем собственно левые. Впрочем, политический кризис, вызванный предполагаемой и крайне непопулярной в обществе пенсионной реформой, может снова «надуть паруса» КПРФ, особенно если внутри партии произойдет смена поколений и к руководству придут политики, готовые заниматься политической борьбой, а не ее имитацией. Общество сильно обеспокоено положением дел в социальное сфере, экономике, но его в разы меньше волнует демократия, выборы, права человека. Ну а армия и оборона и без того развиваются отлично, что было наглядно показано В. Путиным в его последнем до выборов президентском послании. О том же красноречиво говорят и следующие данные:справедливость, равенство, советский человек вкупе со свободой — вот основной вектор нынешнего общественного мейнстрима. В определенной степени этот вектор можно охарактеризовать как социал-демократический, конечно, с большой поправкой на российские реалии, и совсем не похожий на европейскую социал-демократию, так как отношение к «западному пути» в России остается чрезвычайно негативным.
Скажите, пожалуйста, какие из перечисленных ниже слов (понятий) вызывают у Вас скорее положительные чувства, а какие – скорее отрицательные?
Понятия
Скорее положительные
Нейтральное
Скорее отрицательные
Не понимаю смысл данного слова
Капитализм
10,8
52,6
33,3
3,3
Советский человек
55,8
36,4
7,0
0,8
Равенство
64,5
30,0
4,4
1,1
Справедливость
83,8
13,4
2,2
0,7
Свобода
76,2
20,8
2,0
1,0
Запад
18,4
55,2
24,9
1,5
4. Правый легизм как основа посткрымского консенсуса и его спад
Вопрос о развитии экономики России, благосостояния ее граждан становится центральным в представлениях россиян о будущем своей страны. На вопрос о том, что должна делать Россия, чтобы снова стать великой державой, уверенное большинство в 67% утверждает, что для этого необходимо иметь развитую современную экономику.66% - что иметь высокий уровень благосостояния граждан, что практически то же самое. Много, но только 41% полагают, что статус державы могут обеспечить мощные вооруженные силы. А, например, такой вариант, очень популярный в 2014 г., как получить контроль над территориями, ранее входившими в состав России и СССР — собирает всего 7% сторонников, причем отметим, в мягком рейтинге, дающим возможность выбрать до 3 ответов. Это позволяет подтвердить ранее сделанный вывод о том, внимание россиян переносится с внешней политики на внутреннюю, и представление о России как о державе переживает значительную трансформацию. Экономически процветающая держава с мощными вооруженными силами — такова теперь «мечта» новых поколений российских граждан.
Россия стремится стать одной из ведущих стран мира. Что, на Ваш взгляд, необходимо для обретения этого статуса2?
29,6 – Возродить высокий уровень культуры и национального духа россиян
67,1 – Иметь развитую современную экономику
40,7 – Иметь мощные вооруженные силы
66,2 – Обеспечить высокий уровень благосостояния граждан
7,1 – Получить контроль над территориями, ранее входившими в состав России и СССР
19,7 – Соблюдать нормы демократии и прав человека, принятые в цивилизованном мире
12,7 – Стать мировым центром влияния, способным регулировать международные конфликты
8,0 – Стать «цивилизационным» мостом между Европой и Азией
2,0 – России не следует стремиться стать великой державой
Еще одним важнейшим маркером изменения, точнее некоторой трансформации настроений россиян в отношении внешней политики стал их взгляд на события в Крыму, на Украине и в Сирии. Посмотрим на отношение россиян к знаковым внешнеполитическим событиям последних лет. Вот так относились к этим процессам всего полтора года назад, в 2017 г. (7 волна, апрель 2017).
Скорее
положительное
Скорее отрицательное
Нет однозначного отношения к этому событию
Воссоединение Крыма с Россией
80,1
12,1
7,8
.Участие России в урегулировании конфликта на Юго-востоке Украины
50,6
37,4
12,0
Введение Россией контрсанкций в ответ на западные антироссийские санкции
66,2
20,9
12,9
Участие в борьбе с исламистским терроризмом (разгром ИГИЛ) в Сирии
63,2
27,5
9,4
А вот как относятся осенью 2018 г.
Ваше отношение к событиям последних лет:
Скорее
положительное
Скорее отрицательное
Нет однозначного отношения к этому событию
Воссоединение Крыма с Россией
74,6
7,6
17,8
Участие России в урегулировании вооруженного конфликта на востоке Украины
29,8
35,2
35,0
Самопровозглашение на территории Украины Донецкой и Луганской народных республик
36,5
22,6
40,9
Введение западными странами экономических и политических санкций против России
7,5
66,5
26,0
Ответные санкции России. Запрет на поставки продуктов в Россию из США, стран Евросоюза
47,2
25,0
27,8
Участие России в военных действиях в Сирии
26,2
38,3
35,6
Итак, крымский консенсус не потерял силы. Как и раньше подавляющее большинство россиян видит в присоединении Крыма больше позитива (80% и 75%, соответственно). Россияне считали Крым исконно российским, а русские жители Крыма считали себя россиянами, оказавшимися на Украине в силу исторического недоразумения. Позитивное отношение к присоединению Крыма отнюдь не является свидетельством имперских амбиций россиян, если речь идет о большинстве, а не о сторонниках идеологии «Изборского клуба». Скорее всего, крымский консенсус останется внешнеполитической константой вне зависимости от того, кто будет руководить страной. Но существенно изменилось за последний год отношение к событиям в Донбассе. Против 51% поддерживающих участие России в конфликте — ныне около 30%. В продолжении военного противостояния, не приносящего счастья никому из его участников, россияне больше не видят смысла. Меньше симпатий стали вызывать и республики ДНР и ЛНР — там беспрерывная чехарда у власти, убийства, разборки, имеющие там место, все это сильно дискредитирует эти анклавы-республики в глазах наших соотечественников.К тому же большое раздражение вызывают поток гуманитарной помощи, направляемые Россией в Донбасс, в условиях, когда их в пору направлять в Хакссию или Туву. Если отношение россиян к западным санкциям остается неизменно негативным (67%), то, как уже отмечалось выше, в полтора раза с почти 80% до 47% снизилось число сторонников введенных Россией контрсанкций против западных товаров и продуктов. Все с меньшим пониманием наблюдают наши сограждане за сырами и фруктами, которые давят гусеницами бульдозеров, тогда как аналогичные российские деликатессы подорожали в разу в условиях контрсанкций при сохраняющемся невысоком качестве. Наконец, почти в 3 раза упала поддержка действий России в Сирии — с 63%, когда Россия успешно громила ИГИЛ — до 26%, когда ИГИЛ уже разгромлен, а Россия»подписалась» экономически и военно поддерживать режим Башира Асада в Дамаске. Война, которая уже неоднократно заканчивалась (по крайней мере российская война) продолжается вовсю. Там Россия прокладывает дороги, строит детские садики, раздает гуманитарную помощь. Это вызывает все большее раздражение нищающей российской глубинки. Эти перемены в общественном мнении кажутся очень важными и значительными. Не случайно в период уже после президентских выборов в марте нынешнего года общественное мнение стало выходить за «красные линии» прежнего консенсуса, стала снижаться оценка внешнеполитической деятельности руководства РФ. Стали снижаться рейтинги С. Лаврова, Д. Рогозина и С. Шойгу, о чем неоднократно заявляли ВЦИОМ и Левада-центр. Но эти перемены говорят лишь о том, что россияне устали от Украины и Сирии, их все больше раздражает бесконечная трата денег и ресурсов в эти «бездонные бочки».
5. К новому ценностному расколу: консерваторы против либералов
Тоска о «русском мифе» привела к тому, что большая часть россиян поверила идеям патриотической мобилизации в 2014 г. Причины роста консервативных настроений и ценностей в «крымский» период лежали преимущественно в политической, а не социологической плоскости. Страна встретила 2012 год с неплохим социально-экономическим положением, успешно преодолев кризис 2008 года. Цены на нефть продолжали оставаться высокими. Медленно, но уверенно шла экономическая и социальная модернизация, пусть и намного медленнее чем в самые первые годы «нулевых». Рос средний класс. Так что же побудило немалое число горожан в мегаполисах выйти на беспрецедентные по тем временам акции протеста? Изменилась система ценностей? Тоже вроде бы нет, она носит исключительно инерционный характер. Однако люди вышли, люди разного социального положения и убеждений, вышли, чтобы сказать власти, что они тоже есть, и с ними надо считаться. И не считать их только объектом политических манипуляций. Власть эту протестную активность восприняла как угрозу, и из двух вариантов реакции — широкая политическая реформа, проанонсированная уходившим Д. Медведевым, и пресловутым «закручиванием гаек», выбрала второй ответ. Жесткое столкновение на Болотной пощади в мае 2012 года положило начало новому путинскому сроку. Затем последовали достаточно странные и сырые законопроекты, о детях-сиротах, о гей-пропаганде, об оскорблении чувств верующих. Они выполнили свое предназначение, отколов от недовольной либеральной массы как умеренных так и радикальных националистов, патриотов-державников и левых, заставив демонизированных пропагандой «либералов» выступать критиками этих законов и репрессивных мер (потому что они сами «кощунники и охальники», как выразился один мой знакомый). Потом — резкое ухудшение отношений с Западом еще во второй половине 2013 года, бойкот со стороны западных лидеров Сочинской олимпиады, киевский майдан, переворот в Киеве, воспринятый Россией как объявление войны, присоединение Крыма в марте 2014 года, которое наряду с последующими событиями на юго-востоке Украины зафиксировало состояние новой «холодной войны». Дальше санкции и контрсанкции, война в Сирии, ну и дальше как говорится «с остановками по всем пунктам». Россия все больше стала превращаться в осажденную крепость, а власть — в военную, мобилизационную, добиваться замены которой в военное время — предательство. Слова «предатели», «пятая колонна», «либерасты» стали неотъемлемой частью российской политической жизни. К этому процессу активно подключилась и РПЦ, то устраивавшая «антилиберальные» молебны, то объявлявшая крестовый поход против западных морали и ценностей. Стоит ли удивляться тому, что в этих условиях податливое массовое сознание, даже весьма встревоженное негативными процессами в экономике и социальной сфере, предпочтет проголосовать за власть, и даже если и не за В. Путина, то за другого кандидата (П. Грудинин, В. Жириновский), не выходящего за красные линии посткрымского консенсуса, а те, кто все таки немного за них вышел, в сумме получают около 2,5%? Но подробный анализ политических, а не социологических причин консервативной мобилизации — дело политологов, и в данном тексте не является приоритетной задачей. Мы занимаемся фундаментальными ценностными факторами. И среди этих фундаментальных показателей — разделение общества на консерваторов и либералов. Говоря об этом разделении чаще всего оперируют цифрой 86% - максимальным числом сторонников В. Путина, выявленным несколько лет назад. Интересный расчет пользователей сети «В контакте» был сделан питерскими математиками [29]. «...нами была построена математическая модель политических взглядов пользователей социальной сети ВКонтакте.
Программа анализирует страницу пользователя, изучает его интересы и увлечения. В итоге ему присваивается индекс между 0 и 1. Ничего сверхреволюционного мы в своих результатах не получили. Не проводя никаких опросов можно получить электоральную картину по всей стране». Они получили весьма предсказуемый итог: примерно 20% - это либералы; 79% - консерваторы в небольших городах русской провинции и 30% против 70% - в столицах. Слово «консерватор», строго говоря, весьма условно применимо к данной группе, не случайно оно вызывает полностью позитивные эмоции всего у 10% россиян. Это идеологически навязанная на уровне парадных ценностей конструкция, а не настощий «почвенный» консерватизм. Пресловутое «консервативное большинство», на которое опирается власть, само неоднородно, и не только с точки зрения его левого и правого сегментов. Так политически активная и идеологизированная его часть составляет в нем меньшинство, своего рода «меньшинство в большинстве», а большинство составляют конформисты, готовые плыть по фарватеру, прокладываемому властями. В обществе снова растет то явление, которое на языке улицы правильнее всего было бы назвать «политическим пофигизмом» - на фоне, напротив, радикализации и политизации разного рода идейных меньшинств. Повышенная экзальтация, связанная с присоединением Крыма, идеями «русского мира» - постепенно спадает, хотя мнение людей и не меняется на противоположное. Та же картина наблюдается и в стане либералов. Но даже учитывая всю внутреннюю неоднородность как «консерваторов», так и «либералов», следует учитывать, что идеи вносятся в повестку дня не «пофигистскими» группами общества, а радикальными флангами, в данном случае — убежденными консерваторами, национал-патриотами и столь же убежденными либералами. Итак, большинство, состоящее как из убежденных консерваторов-державников, так и из конформистской части общества, примерно в пропорции 30% против 70% [4, 6]. Это консервативное большинство сегодня за действующую власть (в целом, при наличии многих претензий по частностям). Можно утверждать, что это консервативное большинство вместе со «своими» СМИ, в т.ч. основными каналами ТВ, обладают чертами «протопартии». Это протопартия рыхлая, и при усилении политической турбулентности начнет быстро распадаться. «Меньшинство», его же можно охарактеризовать как «либеральную интеллигенцию» или «креативный класс». При том, что численность этой группы составляет по самой максимальной оценке не более 15-17%, и она на протяжении долгих десятилетий не может сформировать собственного представительства в партийном спектре, рассыпаясь на несколько маргинальных групп, ее вес в общественно-политической жизни страны остается весьма значительным, благодаря высокому уровню образования, владению информационными коммуникациями и наличию «своих» СМИ. Среди либерального меньшинства намного меньше пенсионеров и намного больше студентов, интеллигенции вообще. Среди последовательных либералов, по данным ВЦИОМ [7] 50% имеют высшее или незаконченное высшее образование, тогда как в аналогичной группе консерваторов их 28%.
Группировки по шкале консерватизм-либерализм3
Доля в общем числе опрошенных
Численность доверяющих Президенту РФ (в %)
Последовательные консерваторы
54,4%
58,1%
Непоследовательные консерваторы
25,5%
53,6%
Непоследовательные либералы
13,4%
49,2%
Последовательные либералы
6,8%
41,5%
Между либеральным меньшинством и либеральной оппозицией существует определенная корреляционная зависимость, она хорошо видна в приведенной таблице, но это не тождественные понятия. Среди либералов уровень оппозиционных, протестных настроений намного выше, чем среди «конформистского болота» и консерваторов, но основная часть либерально ориентированных россиян продолжает достаточно лояльно относиться к российской власти. И именно эти группы выстраивали свою стратегию на состоявшихся 18 марта выборах Президента РФ. Социология в отличие от электоральной статистики позволяет распределить выбор избирателей по тем или иным группам общества. В группе последовательных либералов только 39% называют телевидение в качестве главного источника информации, и 44% - интернет. Тогда как в группе последовательных консерваторов эти цифры — соответственно, 64% и 24%. Радикалы, выступающие за полную смену режима в стране, составляют и тут меньшинство, но их голос слышен громче, так как власть, опершаяся на консервативные круги общества, сама способствовала тому, что т. н. «системные либералы, составлявшие ее опору в «нулевые», стали практически не востребованы. Однако и у современного патриотизма есть свои опасные стороны, на которые обращает внимание А.С. Ципко [22]: «меня пугает не только актуализация проблемы ядерной войны и гибели человеческой цивилизации, но и тот факт, что значительная часть населения современной России довольно спокойно реагирует на разговоры о неизбежной гибели человечества. Это говорит о том, что сложившаяся за четыре года привычка к жизни в осажденной крепости подрывает и без того слабый у нас инстинкт самосохранения». Не вдаваясь в суть обсуждаемой А. Ципко проблемы, отметим лишь, что России в последние четыре года свойственно настроение экзальтации, контрастирующее со спокойной эпохой «нулевых», когда россияне наслаждались первым приобщением к «потребительскому раю» и обустройством своей частной жизни. Оценки периода третьего срока президента В. Путина и событий с ним связанных далеки от единомыслия. Кто-то склонен обращать внимание на политическую стабильность и экономические успехи, кто-то — на авторитарные черты политического режима. Подобные эпохи не являют собой чисто российской специфики, все быстрые, революционные процессы изменения общественного строя всегда завершались своими «термидорами» и «реставрациями», так как быстро меняющиеся политические и социальные реалии никогда не сопровождаются столь же быстрыми изменениями сознания, культуры, ценностей. Эти сферы гораздо более консервативны. Если общая тенденция к формированию консервативного большинства возникла не вчера и не сегодня, а еще в середине 90-х годов, и лишь набирала силы последние 15 лет, то в последние годы на она получила качественное развитие. На него наложилась ценностная переконфигурация общества, наметилась ценностная поляризацию за счет полураспада политического центра и усиления влияния флангов. Если в начале «нулевых» феномен неоконсервативной волны [9] связывался с ценностной унификацией, преодолением идеологического раскола, формированием ценностного синтеза, то спустя десятилетие наиболее существенным представляется противопоставление «консервативного большинства» «либеральному меньшинству». Может быть, даже подавляющему консервативного большинства. Но это обстоятельство не меняет самой идеологической повестки, прозвучавшей и в избирательной кампании 2018 года тоже. Эксперты уже давно называют В. Путина лидером новых консерваторов, и в одном из своих посланий ФС президент это сам обозначил («Владимир Путин решительно выступил в защиту консервативных ценностей, благодаря которым Россия сможет противостоять идущему с Запада размыванию норм морали и "хаотической тьме средневековья" [25]). Осознание причастности к великой державе позволяет многим не обращать внимание на убожество частной жизни, произвол чиновников, грубость нравов и неработающие институты. Среди части интеллектуальной элиты страны все сильнее укрепляется мнение, что опорой нынешней власти является консервативная часть российского общества, численно в разы превосходящая его либеральное городское ядро. .На основании данных самых разных мониторинговых исследований как минимум до двух третей россиян (65-70%) вполне могут быть отнесены к консервативному большинству, но не все эти две трети имеют последовательные взгляды. Относительно немногочисленные либералы с их установками на модернизационное развитие по образцу Запада, в этих условиях обречены на бессильные протесты, внутреннюю и внешнюю эмиграцию. Впрочем, в нынешней России они имеют свой информационный ресурс и немалое влияние в городской интеллигентской среде. Тренд неоконсерватизма основывается на семейных, традиционных ценностях, государственничестве, патриотизме, державности, тяге к порядку и стабильности. В этот тренд прекрасно вписались и события на Украине в начале марта 2014 г., когда и В. Путин, и большая часть близких к Кремлю элит почувствовали вкус «собирателей русского мира». В то же время данные исследования ВЦИОМ в марте 2018 г. [7] говорят о том, что в целом значительного количественного роста самого консервативного большинства в последнее время не произошло, скорее поменялся «градус» его настроений, став более разогретым и радикальным. У людей появилось и укрепилось ощущение «единой нации» (по данным ВЦИОМ, с 2012 г. по 2017 г. численность тех, кто согласен с лозунгом «Мы — единая нация» выросла с 23% до 54% [7]). События 2014 года, сыгравшие огромную роль, независимо от их оценки, пока еще только становятся предметом профессионального обсуждения. И не только с точки зрения политики внешней, но и их влияния на состояние российского общества. Так на совещании в ВШЭ Лев Гудков сказал, что «события, связанные с украинским кризисом по степени важности для российской истории можно сравнить с событиями 1991 года или чеченскими войнами. Это переломный момент нашей истории, который показывает неоднородность нашего общества. То, что сейчас мы наблюдаем, можно назвать очередным «абортом» модернизационных процессов в России. Каждый шаг развития и усложнения общества наталкивается на интересы господствующих групп, которые, чувствуя угрозу для себя, резко упрощают структуру общества, тем самым сохраняя свою власть. Гудков подчеркнул, что в состоянии возбуждения общества (а именно это мы сейчас и наблюдаем) актуализируются архаические пласты и структуры общества, а также архаические механизмы консолидации населения [12]». Есть на этот счет и иные точки зрения, согласно которым барьеры на пути догоняющей модернизации, связанные с санкциями, помогут стране выйти на путь автохтонной модернизации.
События 2014 года «русской весны» привели и к тому, что националисты-державники и «младоконсерваторы», сторонники европейских правых консерваторов в значительной части сблизили свои позиции. «Российские младоконсерваторы вывели национальную идею из маргинального статуса, сделав ее вначале обсуждаемой, а потом и общепринятой. В публицистике младоконсерваторов русская национальная идея стала основой, на которой возможно и необходимо создание российского государства. Младоконсерваторы первыми подняли тему русского национального государства и попытались обосновать, почему до тех пор, пока Россия не станет опираться на национально ориентированную идеологию в государственном устроении, множество существующих проблем останется принципиально не решаемыми» [Н. Андросенко, 30]. Однако политическая карта «русской весны» оказалась в значительной степени битой, а идеология консерватизма сильно скомпрометированной в умеренной и либеральной части общества. «Младонационалисты» из протестной силы превратились в охранительную, ограниченную «красными линиями» крымского консенсуса.
Не раз приходилось фиксировать внимание на том обстоятельстве, что консерватизм современных россиян в значительной степени носит показной, декларативный характер и слабо подтверждается их образом жизни, поведенческими установками, готовностью к мобилизации, и другими важными ценностно-мотивационными атрибутами. Это обстоятельство подрывает аргументацию тех, кто считает, что современную Россию можно объединить на идеологии «Изборского клуба». На практике мы наблюдаем атомизированное посттрадиционное общество, живущее в соответствии с индивидуальными стратегиями выживания и ориентированное на ценности массового потребления, с во многом разрушенными семейными традициями, низким уровнем солидаризма и самоорганизации. Это тот случай, когда матрица общественного автостереотипа, представлений общества и нации о самих себе, резко противоречит с объективными оценками состояния общественной морали и правосознания. Однако сфера политического выбора, формирования массового сознания в государственно-политической сфере во многом относится также к сфере «идеального»; декларативного, и как результат на практике в большей степени воспроизводит архетипические пласты сознания, чем реальные интересы и мотивации. Но на уровне парадных ценностей сплочение безусловно присутствует. По данным ВЦИОМ за 2016 год, начиная с 2014 г. примерно с 55-60% до 70% выросла доля тех россиян, которые гордятся своей страной. А по данным Левада-Центра за то же время с 55-58% до 75-78% выросло число тех, кто гордится символами России — ее флагом, гимном и т. д. [16] Все это внешние рамки посткрымского консенсуса, его отправная точка. И критиковать власть, а поводов для критики сколько угодно, только в марте 2018 г., месяце выборов, мы были свидетелями множества протестных акций, но и протестуя, ты должен оставаться патриотом, гордящимся державой и ее символами. В противном случае тебя ждет место в электоральном гетто.
Как показали результаты опроса 9 волны Мониторинга ИС РАН в октябре 2018 г., консервативное большинство остается более прочной поддержкой режима, в особенности это касается «правой головы» этого большинства с ценностями державы и порядка. Более 60% доверяют В. Путину и около 55% называют путь, по которому идет страна правильным. «Левая голова», самая представительная сегодня, относится к президенту страны и проводимому им курсу более критично. В либеральном сегменте это цифры составляют 45-48% и 40%, соответственно. Но наиболее критично настроены в отношении власти не они, а относительно небольшая группа этнонационалистов, сторонников лозунга «Россия для русских» (9%). Среди них доверие президенту страны не превышает 40%, а путь, по которому идет Россия, считают правильным 35%. Русские националисты наиболее неодобрительно относятся и к действиям России на Донбассе и в Сирии. Надо сказать, что затянувшийся с 2011 года конфликт власти с наиболее образованными и современно мыслящими сегментами общества, негативно отражается на общественном климате, и никак не может способствовать заявленному курсу на «прорывную экономику».
6. Будущее в тумане
По мнению уже цитировавшихся выше С. Белановского и М. Дмитриева [27], в России сложилось шаткое равновесие, которое может продлиться весьма долго. Замешано это равновесие на крайне простой вещи: россияне фактически отказались от будущего. Они его не видят и не жаждут видеть. Есть консенсус, что станет хуже, но никаких коллективно-практических действий он не подразумевает. То есть, условный Путин поступил весьма мудро, за 18 лет не предложив населению ровным счетом никакого образа будущего. Паритет: россияне этого образа не взыскуют, а власть его и не предлагает. Перечисленные новости по сетям и по сдвигам в массовом сознании – хорошо укладываются в типичную картину нарастания контрэлитного популизма в массовом сознании. Основная причина – самый длительный кризис за весь период перехода к рыночной экономике, негативно сказавшийся на уровне жизни и постепенно усиливающий неудовлетворенность сложившейся ситуацией внутри страны. Смещение в сторону внутреннего локуса контроля в этом контексте служит признаком усиления контрэлитных настроений, возможного ослабления влияния власти на массовое сознание, - особенно с помощью центральных телеканалов,- и запроса на более конкурентную электоральную политику, где появится возможность выбирать внесистемных кандидатов, не поддерживаемых властью. Готовность к переменам, в том числе к быстрым, непроверенным и рискованным, польза от которых может быть весьма сомнительна, указывает на стремление искать быстрый выход из создавшегося положения, даже если этот выход – мнимый и только усугубит ситуацию. Проект пенсионной реформы, сырой, необдуманный, больше похожий на авантюру,- яркое подтверждение сказанному.
Мы сознательно не затрагиваем социальных аспектов трансформационных процессов эпохи, это тема для отдельного обширного исследования. Как в «нулевые» формировался новый средний класс и как стал «сдуваться» в «десятые». Не касаемся и чисто политических аспектов, связанных со все более вопиющей обветшалостью партийно-политической системы. Наша задача более скромная — показать как разрушение общенационального консенсуса, сдвиг его «красных линий» в определенную сторону под самым благовидным предлогом (воссоединение с Крымом) может неблагоприятно отразиться на политической устойчивости режима, все более держащемся на одном человеке, который, как и все мы, не молодеет с прожитыми годами. А шанс на успешную самоорганизацию общества, объединенного в «нулевые» на негласном договоре с властью, оказался упущен, причем не только в политической, но и в экономической сфере. Страна стоит перед неопределенным будущем, снова не имея ни подходящих для перемен институтов, ни иных социальных инструментов.
Использованная литература
1) Сергей Белановский. Опрос показал отношение россиян к власти. «МК», 17 июня 2018 г.
2) С. Белановский. Стратегическая альтернатива. https://belan.livejournal.com/269083.html
3) Дм. Бельский, «Комсомольская Правда», 16 марта 2000
4) Л. Бызов. Анатомия «консервативного большинства». https://elibrary.ru/item.asp?id=23589644
5) Л.Г. Бызов. Взгляд в будущее и прошлое через призму современных общественных противоречий. «Общественные науки и современность», №3, 2018 г. С. 66–80
6) Л. Бызов. Идейные расколы и президентские выборы. «Россия-ХХ1 век», № 3, 2018 г. сс.4-22.
7) Леонтий Бызов. Идейные рубежи крымского консенсуса. В кн. Выборы после Крыма. ВЦИОМ, 2018.
8) Леонтий Бызов. Контуры новорусской трансформации. М., РОСППЭН, 2013. сс.1-245.
9) Леонтий Бызов. «Неоконсервативная волна в современной России- фаза очередного цикла или стабильное состояние?» «Мир России», 2010; том 19, №1.
10) Леонтий Бызов. Новое консервативное большинство как социально-политический феномен. «Мир России», 2014, №4. сс. 3-35. http://www.isras.ru/publ.html?id=3190
11) Леонтий Бызов. Первые контуры постпереходной эпохи. СОЦИС, 2001, №4 isras.ru›socis_2001_04.html
12) Лев Гудков. «Сейчас Россия живет в эпоху безвременья». rusila.su›2014/11/02/sejchas-rossiya-zhivet…epohu…
13) Лев Гудков. thttps://russia-review.ru/index.php?id=92
14) Борис Кагарлицкий. Революционная ситуация без революции.
15) Н. К. Матросова. Архетип как форма ориентирующего сознания. Вестник сПбгу, сер.17. 2013. вып.1. с.38.
16) Общество патриотов. ВЦИОМ, 2016 г.
17) «От Ельцина до Путина». ВЦИОМ, М., 2007 г., сс5-25.
18) От плебисцита к выборам. Монография ВЦИОМ, 2012, сс.2-15.
19) Владимир Петухов. Интервью «РГ».
20) Юрий Самодуров. Блог Ю. Самодурова на «Эхе Москвы», 3 августа 2018 г. echo.msk.ru›Блоги›Юрий Самодуров›archive/2.html
21) Валерий Федоров Интервью. tass.ru›Общество›4469064
22) А.С. Ципко Хочет ли Россия уничтожить человеческую цивилизацию? Независимая газета, 5 апреля 2018 г.
23) https://www.business-gazeta.ru/news/379562
24)
25)
26)
27) http://sbelan.ru/…/Trendy-Obshhestvennogo-mneniya-v-otnoshe…
28)
29) .
30) Андросенко Н.П. Публицистика младоконсерваторов в современном коммуникативном пространстве России.
31) Социологи зафиксировали у россиян запрос на демократию. «The new times”. 6 ноября 2018 г.
Бызов Леонтий Георгиевич, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН Федерального исследовательского социологического центра.
916-963-6050.
Leontiy13@mail.ru