В детстве я был большим проказником. Я вытворял такие вещи, которые простому мальчишке даже не могли прийти в голову. Я ломал свои игрушки, чтобы узнать, что находится внутри, топил котят в колодце, чтобы проверить их способность плавать, убегал к другу из детского сада, поджигал сарай, забирался на крыши многоэтажек, и совершал еще кучу разных провинностей, за которые со мной дома не разговаривали, порой пороли и частенько ставили в угол. Я регулярно ходил в ссадинах, синяках и царапинах, а ушибы и вывихи едва успевали заживать, как тут же я зарабатывал очередную болячку. За несколько первых лет своей жизни я принес своим родным столько неприятностей, что их хватило бы на целую дюжину мальчиков менее изобретательных. Видимо, в силу этих причин мои старшие сестры были уверены, что когда я пойду в школу - буду одним их худших учеников. Они полагали, что такой бандит, как я, в принципе не склонен к умственной работе. Сестры с издевательской улыбкой на лице показывали, каких огромных размеров «лебедей» и «цапель» я буду приносить домой в своем тяжелом ранце.
Но случилось чудо. Школа меня изменила. Учеба настолько меня увлекла, что мне просто стало не до всякой ерунды. Цифры и буквы меня так занимали, словно решение примеров и написание слов стали какой-то удивительно интересной игрой, в конце которой ты получаешь приз. Я входил в азарт на уроках, и этот азарт не отпускал меня до тех пор, пока я не находил решения. Правила сложения и вычитания, умножения и деления раскладывались в маленькие кассы в моей голове, никогда не путаясь и не теряясь. Правописание гласных и согласных, падежи и спряжения, суффиксы и приставки, подлежащие и сказуемые помещались в готовые ячейки и надежно там хранились. Каждый предмет располагался строго на своей полочке. Законы природы, материки и океаны, флора и фауна, мышцы и кости, атомы и ионы, сражения и битвы, планеты и звезды были тщательно упакованы и разложены в строго определенном порядке. В нужный момент ячейка с конкретной информацией раскрывалась, и я получал точный ответ. То, что весь класс выполнял за урок, я решал за 10 минут и сидел оставшееся время, скучая. Учителя, видя мою прилежность и рвение к учебе, давали мне дополнительные задания. Я решал по два, а порой и три, варианта за урок и, при этом, совершенно не напрягался. Я просто играл. Я открывал в своей голове ячейки с ответами до тех пор, пока не находил нужный. Я старался сделать это с первого раза. И чем чаще это получалось, тем интереснее становилась игра.
Мне не надо было выполнять домашнюю работу дома. Я делал ее за оставшееся на уроке время. Устные предметы я тоже почти никогда не учил. Я просто запоминал то, что учитель рассказывал на уроке, а потом повторял это же при ответе. Единственная вещь, которую мне приходилось учить – были стихи. Вот их-то с первого прочтения я запомнить не мог. Поэтому приходилось прикладывать усилия для запоминания, и это, честно говоря, мне частенько напрягало.
Учеба в школе давалась мне настолько легко, что для меня было удивительным, когда некоторые мои одноклассники с трудом вспоминали таблицу умножения, или в слове «деревянный» умудрялись делать три ошибки. Со мной в классе учился мальчик, который даже свою фамилию не мог написать правильно. Для меня это было просто немыслимо. О таких вещах я даже не задумывался. Помню даже, что в младших классах, где я откровенно скучал на уроках, меж учителей шел разговор о том, чтобы перевести меня экстерном в следующий класс. Но мои родители не стали рисковать, и все осталось на своих местах. Конечно, маме и папе краснеть за меня не приходилось. На всех родительских собраниях меня объявляли лучшим учеником и ставили в пример. С 1-го класса моя фотография регулярно украшала Доску Почета школы, а в конце каждого учебного года я приносил домой Похвальные листы «За отличную учебу и примерное поведение». Но почему–то родители опасались, что если я перескочу через класс, рискую многое пропустить и не наверстаю пройденный материал. Поэтому я продолжал учиться в классе со своими сверстниками.
Вы только не подумайте, что я стал полным «ботаником», который даже на переменах сидит с книжкой. Нет. Я был нормальным мальчишкой, который также дрался, проказничал, вертелся на уроках и обижал девочек. В моих дневниках регулярно появлялись записи, типа « Играл на перемене в «козла», «Играл в классе в маялку», «Стрелял из поджига», или «Дергал девочек за косички». Все то, чем увлекаются мальчишки в детстве, не обошло стороной и меня. Конечно, учителя меня наказывали, ставили «двойки» за поведение, читали морали, вызывали родителей в школу, но в силу того, что я был лучшим учеником в классе – многое мне прощалось.
Само собой, что у меня были свои любимые и нелюбимые предметы. К любимым можно было отнести науки, требующие точности – алгебра, геометрия, физика. На протяжении всей учебы в школе по этим предметам у меня были сплошные «пятерки». Классная руководительница была уверена, что по окончании учебы я продолжу обучение в техническом ВУЗе. Боже, как она ошибалась. У меня на этот счет были совсем другие планы (но об этом попозже). А самым нелюбимым предметом, как это ни странно, была литература. Нет, нет, вы не подумайте, что я не любил читать. Наоборот. Читать я обожал. Но совсем не то, что нам задавали в школе. Когда мы проходили Пушкина, я читал «Трех мушкетеров». Нам задавали Лермонтова, а я взахлеб поглощал историю восстания гладиатора Спартака. Мы учили Некрасова, а я зачитывался «Капитаном Немо». Меня всегда очень удивляло, почему мы не проходим в школе зарубежную приключенческую литературу. Тогда бы, наверняка, у меня были одни «пятерки». Да, и не только у меня, а у многих моих сверстников. Больше всего меня раздражал Маяковский. Никак у меня в голове не хотели укладываться его стихи. Не понимал я его поэзии, его поэтического стиля, этих лозунгов и прокламаций. Не понимал и принципиально не учил. Спорил с учителем. Как назло вела этот предмет моя классная руководительница. Помню, в 10-м классе дело дошло до того, что мне грозила «двойка» по литературе в четверти, если я не выучу какой-нибудь его стих. В итоге, мы пошли на компромисс: я выучил «Левый марш», а классная вывела мне в четверти «трояк».
А еще я больше всего не любил писать сочинения. Это было для меня самым страшным наказанием. Я мог часами сидеть перед тетрадкой и не написать ни одной строчки. Что поделать, если у мальчика нет воображения? В конце концов, я списывал текст с учебника, и на этом дело заканчивалось. Оценки мне ставили, соответственно, невысокие. Обычно это были тройки или четверки с минусом. Но для меня это было уже неважно.
В каждом классе есть свои лидеры – формальные и неформальные. Формальные – это те, кто составляет актив – председатель совета отряда, староста, комсорг, редколлегия. А к неформальным относятся те, кого, несмотря на вышеперечисленных, уважают и к мнению которых прислушиваются. Обычно это люди, которые являются авторитетами в какой-либо области – спортсмены, музыканты, интеллектуалы. Моя хорошая учеба позволила мне войти в элиту класса и находиться в ней вплоть до окончания школы. Но, даже греясь в лучах своей славы, я постоянно ощущал одну проблему, которая, как домоклов меч, повисла надо мной, когда я переступил порог школы. Я не нравился девочкам. Ни из своего, ни из других классов. Уж, не знаю почему. Что они находили такого во мне, что их отталкивало? Хотя, наверно, знаю. Я родился полным блондином. Не русым, ни шатеном, а именно блондином. С голубыми глазами. Летом мои волосы выгорали так, что становились просто белыми. «Сивый», «белобрысый», «седой» - эти клички я слышал в свой адрес с самого детства. Я уж не знаю, что в этом цвете такого предосудительного, но называя так, меня как будто старались уколоть, подчеркнуть мою ущербность. Просто, таких как я, в том регионе, где я родился и рос, было мало. Вероятно, из-за этого у меня сложилось мнение, что я – гадкий утенок. Одноклассницы в школе не баловали меня своим вниманием. Им нравились стильно одевающиеся ребята, либо со смазливой мордашкой, или обладающие какими-нибудь талантами, например, умеющие играть на гитаре. Я же ни одним из этих достоинств не владел. Поэтому втайне завидовал тем, кого природа наделила красивой внешностью, музыкальными данными, или хорошо подвешенным языком, способным развлечь и развеселить любую девушку. Возможно, конечно, что я и был кому-то симпатичен, но об этом я не слышал.
Несмотря на это, мое юношеское сердце требовало любви. И я влюблялся. Мне нравились девочки и с моего класса, и с других. Всякий раз мне казалось, что это – та самая единственная и неповторимая, ради которой я готов на все. Омут любви поглощал меня всего. Я писал своим возлюбленным записки, посвящал первые неумелые стихи, предлагал дружбу. Но ни с кем их них у меня не получилось ни платонических, ни романтических отношений. Уж слишком я тогда был молод и неумел. Не знал, чего хочу и чего ожидать от этих отношений. Хотя, скорее всего, это была не любовь, а просто юношеская влюбленность.
О музыке, вообще, отдельная «песня». Когда я учился еще в начальной школе, как–то к нам в класс пришли педагоги из «музыкалки». Стали прослушивать всех подряд на предмет выявления слуха и голоса. Отстукивали на парте какой-то ритм, а потом просили повторить. Затем брали голосом определенную ноту, и нужно было ее воспроизвести. Прослушав всех, они назвали фамилии детей, которых хотели бы видеть в рядах своих учеников. Моей фамилии в списке, естественно, не было. Я оказался не только «сивым», но еще без слуха и голоса. Дорога на музыкальный Олимп для меня была закрыта. До окончания школы я не принимал участия ни в каких музыкальных и тематических вечерах. Я не пытался овладеть навыками игр на каком-нибудь музыкальном инструменте. А зачем? Меня ведь забраковали. В выпускном классе из одиннадцати мальчиков десятеро умели играть на гитаре. Ну, что значит, играть? Тренькать хоть какую-нибудь мелодию на трех-четырех аккордах. Угадайте, кто не умел даже этого? Правильно, я.
Лишь, когда мне исполнилось 18-ть лет, и я уже учился на втором курс института, во мне взыграло самолюбие. Неужели я такой бесталанный? Неужели я ничего не могу? Я уговорил своего друга одолжить мне на недельку гитару и показать аккорды пары песен. Сидя дома, я часами упражнялся перебирать струны и напевать мелодии популярных песен. Когда через неделю я показал другу результат – друг был в шоке. Оказалось, что у меня есть и слух и голос. Я продолжал упражняться, не забывал это дело в армии. Вернувшись, продолжил обучение, стал выступать на вечерах в институте и однажды даже стал лауреатом городского конкурса молодых исполнителей.
С детства я был слабым, болезненным мальчиком. Каждую осень и весну я подхватывал ОРЗ, грипп, ангину, воспаление легких. Помню, что лет до 12-ти стоял на учете в тубдиспансере. Когда учился классе в 4-ом, отец решился мною заняться. Он сам всю жизнь посвятил спорту, и не мог видеть, как единственный сын влачит свое жалкое и унылое существование. Мы стали с ним бегать по утрам, делать физзарядку, обливаться холодной водой. И болезнь отступила. Я стал намного лучше себя чувствовать, и на уроках физкультуры не робел перед турником или шведской стенкой. А когда наша семья переехала в новый район, записался в секцию бокса. Этому мужественному виду спорта я посвятил 8 лет, выполнил норматив кандидата в мастера спорта, участвовал во многих республиканских и всесоюзных соревнованиях. Надо сказать, что успехи на ринге очень сильно подняли мой статус не только в классе, но и во всей школе. Это также и определило мой выбор профессии в дальнейшем.