Boris S. Gotman, Ph.D
Продолжение. Предыдущая часть - http://www.proza.ru/2018/10/22/1865
Надо сказать, что наш тичер, непрерывно шваркавший по партам ратановой тростью, от чего дамы, и не только, каждый раз вздрагивали, совершенно не выказывал своего отношения к телесным наказаниям.
Он говорил только о технике, очень подробно рассказывая и показывая, как именно совершались экзекуции.
В какой-то момент он спросил, найдутся ли среди нас добровольцы для участия в практической, так сказать, части занятия.
Как ни странно, но добровольцы довольно быстро нашлись.
Тичер отобрал двоих и подвёл их к свободному месту за одной из парт.
Там он поднял трость и торжественно объявил, что за этой партой сидел сам великий Уильям Вордсворт. Затем ткнул остриём указки в какую-то выщерблину на парте:
-А это подпись сэра Уильяма, которую он собственоручно вырезал!
После этого он велел одному из добровольцев стать коленями на сиденье и лечь грудью на парту, а второму - взять "жертву" за кисти рук.
Вот, как читатель видит на моём левом снимке...
Но нас-то гораздо больше интересует психологическая и воспитательная сторона: почему большинству родителей и учеников наказание розгами казалось вполне совместимым с достоинством джентельмена?
Пока тичер демонстрирует на добровольцах искусство экзекуции, попробую на этот вопрос ответить.
Во-первых, традиция: поколения "настоящих джентльменов" прошли через порку – чем престижнее была школа, тем больше в ней секли. Часто прадедов, дедов и отцов секли на тех же колодах, на которых потом секли их потомков.
Иногда более гуманные родители выбирали для отпрыска менее престижную школу только потому, что в ней дисциплине уделялось меньше внимания и, соответственно, меньше пороли.
Уинстон Черчиль так писал о своей первой подготовительной школе Сент-Джордж:
«Порка розгами по итонской моде была главной частью учебной программы. Но я уверен, что ни один итонский мальчик, ни, тем более, мальчик из Харроу не подвергался таким жестоким поркам, какие этот директор готов был обрушить на доверенных его попечению и власти маленьких мальчиков. Они превосходили жестокостью даже то, что допускалось в исправительных учебных заведениях… Два или три раза в месяц вся школа загонялась в библиотеку. Двое классных старост вытаскивали одного или нескольких провинившихся в соседнюю комнату и там пороли розгами до крови, а в это время остальные сидели, дрожа и прислушиваясь к их крикам. Как я ненавидел эту школу, и в какой тревоге прожил там больше двух лет! Я плохо успевал на уроках, и у меня ничего не получалось в спорте».
Интересно, что наибольшее впечатление следы порки на теле юного Уинстона произвели на его няню, сумевшую повлиять на родителей, которые в результате перевели его в другую школу.
И потом они послали сына не в прославленный Итон, а в Харроу, где пороли несравненно меньше.
Во-вторых, многие ученики воспринимали порки как "дело чести, доблести и геройства".
В уже упомянутой книге "Бить или не бить" Игоря Семеновича Кона рассказывается и о том, какие переживания зрелище порки вызывало у жертвы и мальчиков – свидетелей экзекуции на примере знаменитой итонской поэмы Алджернона Суинберна (1837–1909) «Порка Чарли Коллингвуда».
Игорь Кон пересказывает содержание поэмы, а мне удалось найти её литературный перевод, опубликованный переводчиком, назвавшимся именем Хаген, по адресу:
www.sokoly.ru › «Порка Чарли Коллингвуда
Советую найти по указанной ссылке перевод поэмы. Не могу не привести хотя бы её заключительные строфы, красноречиво свидетельствующие о "воспитательной пользе" экзекуции:
"Его мускулистые бёдра в крови, в морщинах глубоких рубцов -
Как он их сжимает, дрожа, как кривит от огненной муки лицо!
Учитель стегает сильней и сильней, он мастер дранья, видит Бог.
И Чарли, в агонии корчась своей, вдруг вскрикивает: "О-ох!"
И всё. Он пощады не станет просить, ни звука уже не издаст.
Но парни смеются, ведь начал вопить сам Чарли - герой и звезда!
Учитель на миг даже бросил пороть, но он незнаком c добротой:
Вновь прут сладострастно впивается в плоть, что раною стала сплошной.
Мы все затаили дыхание, но - ни стона, ни звука вослед.
Лишь резкий свист розги, привычный давно, а вопля желанного нет!
Взбешённый учитель, от гнева багров, кивнул Фредди Фейну, и тот
Не очень охотно, но смирно, без слов, ему свежий прут подаёт.
И вновь, с искажённым натугой лицом, стегает он Чарли вразмах.
Ударит - и тотчас же злым голоском напомнит о прошлых грехах:
"Ну, будешь ещё, мастер Чарли?!" Лишь дрожь терзаемой плоти в ответ.
И каждый сучок, заострённый, как нож, на ней оставляет свой след.
Но вот наконец своим тяжким трудом совсем утомлён старикан;
Последний жестокий удар, а потом: "Вставай, упрямый болван!"
И Чарли встаёт, со слезами в глазах, и задницей стейку под стать,
И красным лицом в дыбом вставших кудрях, и видом: "А мне наплевать!"
Он молча выходит, надев штаны, мы мчимся за ним гурьбою,
Горды и счастливы тем, что мы видели порку героя."
Игорь Кон пишет: "Тут есть все: учительский садизм, безусловная покорность и отчаянная бравада наказуемого, жестокий смех и одновременная героизация жертвы, с которой каждый из этих мальчиков по-своему идентифицируется. И прежде всего – табуируемый секс…"
Об этом "прежде всего" (для читателей 18+) в следующей, заключительной части.
Окончание следует…