Отрывок из главы «ВЕЛИКИЕ РОМАНТИКИ»
в романе «Колыма – земля пяти солнц»
Еще до выхода в свет книги Александра Иванченко «Земля пяти солнц» мне посчастливилось читать ее в гранках в московском кабинете писателя, моего литературного учителя.
«… Когда в июле 1979 года Магадану исполнилось сорок лет, в адрес горкома партии, горисполкома и просто в адрес города пришли сотни поздравительных телеграмм, открыток и писем. Среди них и письмо одной из первостроительниц Магадана Зинаиды Лихачевой. Оно немножко длинновато, поэтому я приведу его здесь с некоторыми сокращениями:
«Здравствуй, Магадан!
Глядя на твои теперешние фотографии, вижу прекрасный, но незнакомый город. Как ты возмужал, как похорошел!
А я помню тебя с твоего раннего детства. Помню с момента причаливания нашего парохода со странным, похожим на протяжный гудок названием – «Кулу»…
По берегу растянулись длинные низкие строения, которые при ближайшем рассмотрении оказались штабелями мешков с зерном. Ветер громыхал обледенелыми углами брезента. Горстки рассыпанной ржи вмерзали в серую гальку.
В лицо бил снегодождь, оставляя на губах солоноватый привкус.
Так ты встречал приезжих – хлебом и солью.
Грузовики бултыхались в глубоких дорожных выбоинах. Вдоль дороги желтели свежие пеньки. Уцелевшие лиственницы голыми ветками беспомощно отмахивались от наступающих щитовых домов, почерневших от сырости. Кое-где попадались палатки, обложенные пластами торфа. Как ни странно, я обрадовалась. Значит, никакого города еще нет? Значит, предстоит начать его строить на диком необжитом месте?
Охватило волнение, которое испытывает человек перед чистым листом бумаги. Человеком овладевает желание скорей заполнить его своими образами, мыслями, мечтами…
Итак, здесь будет город. Нельзя, чтобы сводили лес. Лиственница в столетие едва достигает шестиметровой высоты. Необходимо сохранить эти – уцелевшие. Говорят, здесь не растут цветы? Что ж, можно сделать газоны из ярких северных мхов. А сам город будет построен в прекрасных пропорциях «золотого сечения», взятого от снежных кристаллов, весь из каменных кружев, металла и стекла… На спускающихся к морю белых ступенях будут бродить зеленые, гривастые волны…
Таким я увидела тебя, Магадан. А был ты всего-то из трех-четырех немощенных улочек, освещаемых светом из незанавешенных окон.
Я знаю, что сейчас, рассматривая свои фотографии, уцелевшие с того времени, ты чуть ли не сомневаешься в их подлинности и, как мы, люди, недовольные своими изображениями, сваливаешь все на недоброкачественную работу фотографа, но, поверь,
некрасивым и хилым был ты в детстве…
Если мне посчастливится навестить тебя теперь, я знаю, как это произойдет.
Я буду ходить по твоим проспектам, развернувшимся в гостеприимном жесте: добро пожаловать! А молодые, красивые и строгие дома, поблескивая стеклами окон, будут вежливо глядеть на меня, удивляясь: что ищет эта пожилая незнакомая женщина на улицах и площадях?
И только, верю, одно здание узнает меня. Бывший Дом культуры имени Горького, ныне музыкально-драматический театр.
Коробка здания была закончена. Наружные стены ждали штукатурки, которая подчеркнет линии, повторит эффектные тени, отмытые на чертежах тушью. Портальные колонны ждали коронации капителями, внутри еще бушевал созидательный хаос. Грохотала бетономешалка. Арматурщики гнули железные каркасы, в грохоте и лязге взрывались голубые искры электросварки…
Начальник Магаданстроя диву давался: ни на одном строящемся объекте не было такого перевыполнения плана работ, как на этом. А причина была одна: вдохновленные высотой, простором, обилием света, люди знали, что строят здание для театра, торжественных собраний и веселых танцевальных вечеров, и, чувствуя себя причастными к будущим праздникам, работали безупречно и радостно.
…А помнишь, Магадан, тот страшный день, когда из уличного громкоговорителя вылетела жуткая весть: «Сегодня, в четыре часа утра, гитлеровская Германия…»
У длинного, барачного вида здания управления кадрами гудела толпа. Люди требовали немедленной отправки на фронт. Рабочие строительства Дома культуры подали коллективное заявление с просьбой о мобилизации. Потянулось напряженное ожидание. Говорили, что послали запрос в Москву.
Через несколько дней в недостроенном Доме культуры состоялось собрание. Работник управления, оглядев набившихся в зал людей, скупо объявил:
- Москва отказала. Ни один человек, кроме военных специалистов, не может уехать с Колымы. – И, видимо, чтобы смягчить жестокость отказа, мягко добавил: - Здесь, товарищи, также фронт, только трудовой, и также, как на войне, каждый человек на счету, как боец…
Люди метались в поисках возможностей активнее включиться в борьбу страны, разделить со всем народом обрушившиеся на него тяготы. Казалось дезертирством продолжать мирное строительство, отдавая ему только законные рабочие часы. Явилась мысль: просить разрешения на продолжение рабочего дня на два часа без оплаты.
И тогда состоялось второе собрание в зрительном зале. Приехал один из руководителей Дальстроя Воронович. Старик молча вглядывался в разгоряченных людей, от которых несло крепким рабочим потом. Затем сказал:
- Знаю, отказала вам Москва. Понимаю, что тяжело… А что касается дополнительных двух часов. Управление Дальстроя вам разрешило. Но предупредило, что теперь все зависит от наличия стройматериалов, в основном, от цемента. Подвоза с материка ждать не приходится, и, если цемента не хватит, стройку придется законсервировать…
Работа создавала ощущение своего присутствия на переднем крае. Кто из нас не сгорал вместе с Гастелло? Кто не бросался под танки, обвязавшись связкой гранат? Все мы умирали и воскресали для новых боёв, для Победы.
Дом Культуры закончили раньше срока. Лепные потолки сверкали алебастровой белизной. В зрительном зале осветители пробовали свет. Лампа бросала цветные пятна на бархатный занавес…
Все было готово к торжественному открытию. Вспыхнули люстры, праздничный свет залил зал. Покрытый тяжелым алым шелком стол. Обрамленный огнем флагов портрет Верховного Главнокомандующего. И в каждом сердце неугасимая вера в слова: «Наше дело правое – победа будет за нами!»
Как давно это было…
Хоть у городов свой отсчет времени, но по нашему, человеческому счету тебе, дорогой Магадан, уже сорок. Ты - зрелый город. Ты, конечно, изменился внешне, но верю, что тепло человеческих сердец, отданное тебе, навсегда в тебе и осталось, а от тебя перейдет в сердца новых магаданцев. И так от поколения к поколению, потому что непреходяща любовь людей к созиданию, потому что бессмертен Труд».
Перечитываешь это образное взволнованное письмо и заряжаешься его настроением…»
- Александр Семенович, - не сдержалась я, - а ведь люди тогда рвались на фронт не только из патриотических соображений. Для многих это было единственной возможностью вырваться из колымского ада.
- Да, особенно для тех, у кого закончился срок заключения...
Наше чтение и обсуждение этого послания прерывает звонок в дверь. К Александру Семеновичу пожаловал с визитом первый секретарь Магаданского обкома КПСС Николай Иванович Мальков. Он прилетел в Москву по депутатским делам и ненадолго заглянул к Иванченко.
Впервые я познакомилась с Мальковым в 1983 году в Магадане, в его рабочем кабинете, куда была приглашена по инициативе Иванченко, прилетевшего в Магадан в качестве специального корреспондента газеты «Правда».
И вот через год с небольшим - еще одна встреча с первым руководителем студеного колымского края…
Продолжение следует.
* * *