Шли учения. Вся вертолётная эскадрилья разлетелась с армейскими посредниками по гарнизонам ГСВГ. Через два дня экипажи начали возвращаться на свой аэродром. Почти все машины возвратились без замечаний и только от борта 33, который улетел на север, в Лерц, не было никаких известий, но заявка на перелёт была, об этом я узнал у диспетчера.
Ждать не стали, прилетят, заправщики в готовности, а с остальным будем разбираться завтра. Поужинали в столовой и разошлись по домам. Не успел я снять дома куртку, как зазвонил телефон. Звонил дежурный руководитель полётов:
— Инженер, это ты? Я узнал голос капитана Усанова из первой эскадрильи. А зама по ИАС эскадрильи для краткости называли «инженером».
— Да, товарищ капитан, это я. Что-то с 33-й? — я уже догадался, что РП звонит по поводу борта 33, который в Лерце.
— Какой догадливый! Да, у них после вылета из Лерца, через 15 минут лопнула подредукторная рама и они возвратились на аэродром вылета. Инженеру полка я сообщил, он тебе перезвонит, а Анистрат звонил, чтобы я тебе лично всё это сказал, под запись. Так что принимайте решение по своему Ми-4.
— Спасибо, товарищ капитан!
Коля Анистрат был бортовым техником вертолёта с бортовым номером 33. Человек он был серьёзный, ранее работавший в должности начальника группы обслуживания, а значит точно установил место и потенциальную опасность отказа. Пока я это обдумывал, позвонил инженер полка майор Яблоков и спросил:
— Товарищ Хандурин, что собираетесь делать?
Тогда я рассказал, что у капитана Митликина (он сейчас был в госпитале) в период Венгерских событий 1956 года был такой случай на Ми-4 и они применили сварку на месте, перегнали вертолёт в место базирования, а после — заменили подредукторную раму уже в стационарных условиях.
Инженер полка согласился на такой вариант, но приказал всё подготовить мне лично самому, лететь туда со специалистом-сварщиком, проконтролировать ремонт, доложить ему, опробовать вертолёт на режиме висения и только тогда вылетать.
Везти в Лерц оборудование для сварки и специалиста решил сам замкомэска капитан Кузьмин, так как комэск майор Чекалин был в отпуске. Во второй половине дня борттехник Толик Гончарук подготовил свой борт 29 и мы впятером вылетели в Лерц. Лётчик-штурманом в экипаже летел Валентин Завьялов, прекрасный лётчик и человек с абсолютным спокойствием и к тому же, увлекающийся боксом. Специалиста-сварщика подбирал сам инженер полка и с нами летел служащий СА Витя Зайцев, наверное, лучший сварщик в авиации ГСВГ, так как его вызывали, если требовалось ювелирное исполнение сварочных работ в условиях повышенной опасности, а тут сварка рядом с трубопроводами гидросистем и вблизи бензобака с парами бензина Б-95/130 и 800 литров самого бензина.
Вылетели из Шперенберга с таким расчётом, чтобы засветло прибыть на аэродром Лерц или более известный как Рехлин, бывшую авиабазу первых реактивных самолётов Германии в период второй мировой войны. Планировали всё подготовить засветло, согласовать работы с местными инженерами, если понадобится какая-то помощь, там в это время базировался штаб дивизии истребителей-бомбардировщиков и полк на самолётах Су-7Б, а с утра начать работы по сварке.
В Лерц прилетели после обеда, сразу осмотрели подредукторную раму борта 33, наметили фронт завтрашних работ, так как сегодня выполнить демонтажные работы мы не успевали, а демонтированными трубопроводы оставлять было нельзя. Поэтому мы направились в столовую и гостиницу. В столовую пришли перед ужином, но у них планировались ночные полёты и мы не попадали в их распорядок дня, как бы оставались без ужина. Но пришла сама заведующая лётной столовой и нас накормили, как гостей, в так называемом командирском зале. Хотя это был ужин, но нам предложили окрошку и отбивные. Лето ещё не началось и мы с удовольствием поужинали, пользуясь таким гостеприимством хозяев.
После этого мы пошли устраиваться в гостиницу, где уже жил экипаж борта 33. Капитана Кузьмина разместили в «люксе», а мы разместились в двух смежных номерах, лётчики заняли номер поменьше, а мы разместились в номере с какими-то спортивными снарядами.
И все занялись своими делами. Я читал инструкцию по замене подредукторной рамы, так как вся ответственность за технологический процесс ложилась на меня, а такой сложной работы я ещё ни разу не выполнял, да и в полку не было такого отказа, поэтому посоветоваться было не с кем, надо самому тщательно разбираться в технологическом процессе.
Витя Зайцев, наш сварщик, лежал на койке и читал какой-то журнал, у него на сегодня вообще никаких забот не было, для него всё начиналось завтра. А поскольку дело своё он знал отлично, то его вообще наша суета не касалась, он сегодня чувствует себя, как на отдыхе.
Коля Анистрат рассказывал, наверное уже в десятый раз, Толику Гончаруку, как всё произошло с подредукторной рамой в воздухе:
— Представляешь, как бабахнет, как из пушки! Да ещё прямо у меня за спиной. Подумал, что гидроаккумулятор взорвался, а оно вот что. Даже не верится, что всё так закончилось. И трясти сразу начало по другому, трясёт и раскачивает, трясёт и раскачивает...
Из соседней комнаты к нам зашёл Валя Завьялов, лётчик-штурман с 29 борта и спросил:
— Я позанимаюсь у вас, тут. Смотри, какие хорошие гантели. И груша боксёрская прекрасная. Заведующая говорила, что в этой комнате спортсмены во время армейских сборов останавливаются, вот и оборудовали здесь уголок.
Мы слушали Валентина в пол уха, занимаясь каждый своим делом. А Валя, потягав гантели, занялся, тем временем, боксёрской грушей. Меняя стойку, он дубасил её почём зря, да так сильно, что мы побросали свои занятия и смотрели на его виртуозный бой с грушей.
И в это время послышался голос командира экипажа 29-го борта Юры Кулагина из другой комнаты:
— Валя заканчивай издеваться над спортивным снарядом.
— Командир, да пускай душу отведёт, а то завалили заданиями, некогда и на зарядку сходить. — Это подал голос всегда молчаливый Толик Карнаухов, лётчик-штурман с экипажа капитана Кулагина.
— Ну тогда и я попро...
… И на этой полуфразе Юры Кулагина происходит непоправимое. Юра появляется в проёме двери и делает шаг в нашу комнату, а Валя с опущенной головой в боксёрской стойке, разворачивается на 90 градусов и попадает мимо груши прямо Кулагину в лицо и тот даже не успевает завершить фразу. И мы все, в том числе и Валя, сразу, как окаменели от нервного шока. Все это видели, а сделать ничего не могли, просто не успели даже вскрикнуть.
Удар был настолько мгновенный и короткий, что не задел даже губу у Юры, а только выбил один передний зуб и сломал рядом половинку зуба, но на самом видном месте.
Всё происходившее дальше трудно описать в какой-то логической последовательности, так как говорили все и сразу и только Коля Анистрат, он был старше всех нас, сразу побежал за капитаном Кузьминым.
И когда Юра отошёл от шокового состояния и начал орать на Валю Завьялова, который сам был ошарашен и тоже не знал, что делать, вошёл капитан Кузьмин и всех сразу успокоил. Он вышел в соседнюю комнату, закрылся и вызвав каждого, выслушал мнение каждого о том, что произошло. Затем мы собрались все вместе и обсудили создавшееся положение. Предложили два варианта. Первый — оставить всё, как есть и доложить командованию полка, а замять не получится, всё, как было. Но в это мало, кто поверит, тем более, что у Юры даже не повреждена губа. Второй вариант — придумать такое развитие ситуации, чтобы она воспринималась более легко и правдоподобнее. Это поручили придумать самому Кулагину. На том и порешили и капитан Кузьмин отправил всех спать.
Проснулись утром с каким-то осадком от вчерашнего, но было значительно легче от того, что было принято какое-то решение. С таким чувством пошли на завтрак и чем дальше уходили от гостиницы, тем больше мы все успокаивались.
После завтрака успокоился и повеселел даже Юра Кулагин. Когда пришли к вертолётам и начали работу, то Юре была поставлена задача сидеть и думать, как преподнести это происшествие, чтобы оно воспринималось более правдоподобно.
А работы было много. Коля Анистрат, Толя Гончарук и я работали в редукторном отсеке, защищая окружение места сварки от нагрева и возможных искр. Надо было снять отбортовку трубок гидросистемы и закрыть их асбестным полотном и отсоединить ряд агрегатов. После этого начали процесс сварки. Через полтора часа Зайцев закончил свою работу и мы установили все агрегаты на места.
Работая в редукторном отсеке борта 33, мы видели, как Юра Кулагин периодически подбегал к борту 29, где в грузовой кабине находился замкомэск Вениамин Кузьмин и что-то ему говорил, но капитан Кузьмин делал отрицательный жест рукой и Юра снова шёл продумывать новый вариант событий. И уже, когда мы завершили все работы и Кузьмин занял место в пилотской кабине борта 33 для опробывания машины в режиме висения, а Кулагин стоял на подножке, комэск интенсивно закивал головой в знак согласия. У нас тоже отлегло от сердца.
Кузьмин запустил двигатель тридцать третьей, прогрел и включил несущую систему, чуть завис и выключив несущую систему, остановил двигатель. Лопасти зашуршали и постепенно начали замедлять вращение. После остановки лопастей, мы сразу облепили вертолёт и осмотрев сначала сварной шов, проверили другие системы, которые демонтировали при подготовке к сварке. Всё было в норме и мы были готовы к вылету домой. Мы с капитаном Кузьминым с командно-диспетчерского пункта доложили в наш полк, что все работы завершены и мы летим домой, а штурманы запросили разрешение на вылет.
Перед вылетом капитан Кузьмин всех собрал и Юра доложил свой вариант, чтобы вывести Валю Завьялова из под удара, чтобы политработники не раздули это дело. Кулагин сказал:
— Дело было так. Утром мы пришли на вылет. Я стал быстро подниматься в кабину, на последней ступеньке нога в сапоге соскользнула с утопленной подножки, сапог попал на ступеньку под углом, я сорвался и зубами ударился о рукоятку-поручень. Вот даже губы не повредил, только зубами чуть-чуть зацепил.
Выходило правдоподобно, иногда на ступеньку с разбега не попадали и срывались.
— А теперь об этом забудьте раз и навсегда, во всяком случае на несколько десятилетий. — добавил замкомэск.
И мы об этом забыли. Летели домой через Бранденбург, облетая Берлинскую зону со стеной и заходили на посадку на своём аэродроме со стороны Берлина. Нас уже ждали. Борт 29 зарулил на стоянку, а борт 33 получил команду с вышки от руководителя полётов заруливать сразу в ТЭЧ полка на замену подредукторной рамы.
Капитан Кузьмин доложил заместителю командира полка, а я доложил инженеру полка о состоянии борта 33. В ТЭЧ полка уже привезли со склада подредукторную раму и специалисты начали работы.
Через несколько дней борт 33 вышел из ТЭЧ полка, был облётан, а через пару недель все забыли об этом происшествии и ещё через месяц Юра Кулагин ходил с новыми зубами. И только иногда мы, подобно заговорщикам, обменивались, как паролем словами из любимой песни Юры:
— Уж ты прости, капитан, у нас у каждого свой талисман, — песни из кинофильма «Путь к причалу».
Но прошло много десятков лет и пришло время вставить этот пазл в наши воспоминания о годах службы в гарнизоне Шперенберг в составе ГСВГ.
Следующий рассказ читать здесь: http://proza.ru/2018/10/21/347