«Чтоб убрать с дороги камень,
Наклоняясь-поклонись,
Может камнем чья-то память,
Может камнем чья-то жизнь.»
Омар Хайям
Пролог.
Камни не умеют разговаривать и плакать. Камни молчат даже тогда, когда находятся под толстым ледяным покрывалом снега; тогда, когда их нестерпимо разогревает своими лучами беспощадное солнце. Камням некому пожаловаться на свою судьбу, потому что на многие километры от разрушенной крепости нет ни одной живой души, ни одного поселения человека.
Камни помнят всё, но пока хранят молчание. Они впитали в себя боль людей и ненависть нелюдей, камни досыта напились крови. Смерть до сих пор витает в воздухе ущелья, её отголоски мешают думать камням и мечтать о хорошем. Мечтать о том, что когда-нибудь в Ледовом ущелье появятся люди и камни услышат их смех, люди вдохнут в них новую жизнь: крепость «Чёрная роза» когда-нибудь восстанет из пепла. В это камни верили. А пока..
А пока камни молчали и ждали людей, доверяя свои мечты звёздам и небу, облакам и ветру.
__________
— Стой, стой, окаянный!
Капитан гвардейцев натянул поводья, молодой разгорячённый жеребец недовольно всхрапнул, но остановился. Раздвиг оглянулся: позади, в двухстах метрах от разъезда, по грунтовой дороге, двигалась конная процессия. Возглавлял её, уверенно держась в седле и посматривая по сторонам, любуясь заснеженными вершинами гор, мужчина в военной форме. Император Киллайд со своими гвардейцами третьи сутки, по раскисшей от весенней талой воды дороге, двигался в сторону Ледяного ущелья, к подножью двух гор: Старшего и Младшего брата.
— Капитан, там, за поворотом, нас кто-то ждёт, – произнёс мужчина в красной мантии, следовавшим с разъездом.
— Кто нас может ждать, господин Арнинг, в этом богом забытом месте? – улыбнулся капитан Раздвиг. – Если только дух самого великого Зодчего? Вечно вы, маги, всё преувеличиваете.
— Капитан, – оборвал Раздвига магистр, – шутить изволите? Если я что-то говорю, то делаю это небезосновательно. Вам следует мне доверять, не опровергать мои слова, и впредь прошу не перечить.
С лица капитана исчезла улыбка, он, как показалось магистру, внутренне подобрался.
— Лейтенант, проверьте, что находится за поворотом, – приказал Раздвиг, повернувшись к лейтенанту Монри. – Возьмите с собой три..нет, пять человек. Выполняйте.
— Вы действуете по принципу бережёного..? – спросил капитан у магистра Арнинга.
— Нет, Раздвиг, – поморщился Арнинг. – Я чувствую Силу. Тот человек, или существо, наделено огромным запасом энергии. Среди ныне живущих магов такого уровня уже нет. Мне даже больно смотреть в сторону поворота, такая огромная аура у… да-да, это человек. Но странный человек. Неужели …
— Почему стоим, кого ждём, господа? – Император Киллайд, оторвавшись от сопровождающих его гвардейцев, незаметно появился возле беседующих Арнинга и Раздвига. – Капитан, чего это ваш человек белым платочком нам машет?
Магистр в двух словах объяснил Киллайду о своих подозрениях и о причине возникшей заминки с продвижением. Император, выслушав магистра, пришпорил коня:
— Сейчас всё выясним, всё узнаем, во всём разберёмся.
— Ваше Императорское… – выдохнул капитан. – Куда вы..
Арнинг засмеялся:
— В этом весь Киллайд. За это его и любят люди.
На блоке чёрного, с серебристыми вкраплениями, мрамора сидел старик. Он, протянув руки к костру, не обращал никакого внимания на прибывших людей. Гвардейцы, осмотрев близлежащие окрестности, успокоились: старик был один и никакой угрозы от него не исходило. Император, соскочив с тонконогого белоснежного жеребца, передав поводья лейтенанту Монри, подошёл к старику.
— Здравствуй, отец.
— Долго же ты сюда добирался, сын неустрашимого Лонгри Непобеждённого, – ответил старец.
— Ну, вообще-то, Лонгри мой дед, – сказал Киллайд, присаживаясь на каменный блок рядом со стариком. – Мой отец – Дальвон, да пребудет в покое его душа.
— Вот как? – удивился седовласый мужчина, с длинной бородой и усами. Император присмотрелся к старику и вздрогнул – тот был слепым. – Получается, что после сражения в Ледяном ущелье прошло….
— Ровно сто лет, отец, – подсказал Киллайд.
— Долго же я путешествовал по миру, и, скорее всего, многое пропустил, многого не знаю. Что произошло с королевствами за сто лет, сынок? Люди дали возможность уйти варварам за перевал? Как-то в это не верится. Хотя..
Киллайд посмотрел на Арнинга, но тот лишь пожал плечами: мол, сам не пойму кто это, да и вообще..
— Долго рассказывать, отец, – Император подобрал с земли деревяшку, подгрёб ею уголья костра. – Нет никаких королевств, есть одна огромная Империя. Как вас зовут? Я хоть и догадываюсь кто вы, но..
— Тогда зачем спрашивать о том, что и так очевидно? – засмеялся старик. Он закашлялся, попросил попить воды.
— Я тот, кого люди называли Зодчим. Эту крепость, – старик показал рукой на каменные блоки, на то, что осталось от крепости, – построил я. Мне кажется, что боги не зря направили меня к разрушенной крепости. Опять война на подходе, сынок?
— Так точно, – по-военному ответил Киллайд. – До начала войны, судя по данным разведки, ещё есть время. Года три-четыре. Но я решил подстраховаться и восстановить разрушенную варварами и унгурами крепость.
— Погоди, а кочевники здесь причём? – спросил Зодчий. – Как краснокожие унгуры сюда попали?
— Объединённое войско семи королевств гнало варваров и степняков, не давая им возможности переправиться через реку Уни. Унгурам умирать явно не хотелось, поэтому они, вслед за варварами, через Ледяное ущелье ушли в Доркамию, а оттуда, на кораблях, через Северное море, в Дикие степи. Но в живых их осталось совсем немного и степняки ещё не скоро придут в себя и оправятся от разгрома. Шутка ли: варваров, то есть доркамцев, погибло около двух миллионов, и столько же погибло степняков. Хорошо их гнали, отец, очень хорошо.
— И сколько же война длилась, сынок? Много людей в королевствах погибло, сколько угнано в полон? Да, не ожидал я, что варвары и степняки между собой заключат военный союз, вот никак не ожидал.
Император долго не отвечал. Но потом, посмотрев на Зодчего, произнёс:
— Около семи миллионов погибших и пропавших без вести, отец. Это за пять лет войны.
— За пять лет? – старик покачал головой. – Очень плохо, что меня твой дед сто лет тому назад не послушал. Нужно было ещё одну крепость построить, но только на выходе из долины Теней, в полутора километрах от «Чёрной розы». Тогда столько людей не погибло бы, точно не погибло бы. Эх… дела мои тяжкие, глаза незрячие. Ты молодец, что о безопасности решил озаботиться, но почему так поздно? Молчишь? Вечно люди на что-то надеются и во что-то верят. Но чудес, сынок, не бывает. Весь мир, его законы, построены на элементарном расчёте, поверь мне. Мудрецов по всему миру полно, каждый друг друга пытается хоть в чём-то обойти, перещеголять и стать на голову выше. Именно из-за этого мир лихорадит, а в войнах гибнут люди. Ладно, на разговоры о жизни никчемной мы как-нибудь найдём время, нужно приступать к работе. Ты, сынок, оставь рядом с собой только тех людей, которым доверяешь. Вот того мага, рангом не ниже магистра, оставляй, он мне будет нужен как помощник. Но-но, магистр, не вздыхайте, я не хотел принизить вашу значимость и так далее. Просто мне нужен толковый помощник. Итак?
— С удовольствием буду вам помогать, – Арнинг расправил усы и потёр ладони. – Это великая честь работать с самим Зодчим. С чего начнём?
— С чего начинается любое строительство? Конечно, с фундамента. Крепость «Чёрная роза» когда-то опиралась на естественный природный фундамент. Лучшего не найти и не сделать, поэтому..
Капитан Раздвиг наблюдал за беседой странного человека, в грубой полотняной одежде серого цвета, с Императором и Арнингом издалека. Они прошли к разбросанным каменным блокам, которые за сто лет наполовину погрузились в землю, старец показывал рукой то на склоны гор, то себе под ноги. Как, но как мог слепой человек ловко передвигаться по неровной поверхности, обходить большие и малые камни? Этого капитан не знал. Но есть же пословица: если чем-то боги человека обделили, то что-то, без чего не сможет человек спокойно жить, они приумножали. Глаз нет, но слух, скорее всего, у старика отменный. Капитан кивнул, словно соглашаясь с собой. Потом он подозвал офицеров, провёл рекогносцировку на местности, выбирая удобное место для обустройства лагеря строителей. Двести отменных мастеров и столько же подсобных рабочих, собранных со всей необъятной Империи, ехали с обозом и должны прибыть в Ледяное ущелью только завтра, ближе к обеду. Дел по обустройству лагеря было много, поэтому капитан Раздвиг перестал наблюдать за старцем, Киллайдом и Арнингом.
— Господин капитан, разрешите вопрос? – Раздвиг посмотрел на Монри.
— Валяй, лейтенант, спрашивай.
— Кто этот старик, как он здесь, в ущелье, оказался? И у меня сложилось впечатление, что наш Император этого человека очень хорошо… ох, Святые небеса! Что же это творится?
Раздвиг оглянулся, посмотрел на Киллайда и Арнинга, которые отошли от старика на несколько десятков метров. Тот, вытянув руки ладонями вверх, что-то шептал. Кисти рук старика окутало голубое сияние и потом произошло то, от чего капитан Раздвиг, лейтенант Монри и гвардейцы потеряли дар речи: мраморный блок, примерно шесть метров в длину, три в высоту и толщиной около метра, приподнялся над землёй и парил в воздухе на высоте чуть больше метра.
— Зодчий! Нет, этого не может быть! Но я верю своим глазам и поэтому говорю: Зодчий вернулся! – произнёс Раздвиг.
— Зодчий! – вторил капитану Монри. Через минуту гвардейцы повторяли за капитаном и лейтенантом:
— Зодчий вернулся, Зодчий с нами!
Глава 1.
Великолепная Юнь выскользнула из объятий молодого хана, набросила на себя халат из тончайшего шёлка, посмотрелась в зеркало. Хороша! Высокая грудь, красивые и длинные, на зависть «любимым» жёнам хана, ноги. Ну хороша же?! И не удивительно, что Таркан проводит ночи с только ней. Сколько они вместе? Полгода? Да, полгода Юнь согревает постель хана. А что, собственно говоря, она имеет от Таркана, чем он, этот сильный и умный мужчина, платит Юнь за её «любовь»? Ни-чем! Это нормально? Вполне возможно, что это так и должно быть. Юнь, по своей неопытности и из-за своей природной скромности, боялась даже представить, что она у «самого хана» что-то попросит, какое-нибудь украшение, или безделушку из золота.
— Ты уже уходишь? Почему так рано? – спросил Таркан. Хан открыл глаза, посмотрел на девушку. – До рассвета ещё далеко, иди ко мне.
— Хан забыл, что Юнь нужно работать, кормить свою семью?
— А, вот ты о чём, – хан зевнул и сладко потянулся. – Зачем тебе работать, милая? Скажи, что тебе нужно и это у тебя появится в ту же секунду. Ну?
— Я хочу стать твоей женой, Таркан, – неожиданно для себя сказала девушка. – Единственной и любимой. Я хочу, чтобы в сингуре[1] у хана была одна жена.
Юнь присела на край кровати, положила голову на грудь хану. Таркан погладил волосы девушки:
— Понимаю тебя, милая. У меня четыре жены и ты знаешь, не хуже меня, зачем они мне нужны.
— Без них сингур распадётся на четыре тайпара[2]. Так?
Хан взохнул:
— Да, милая. Родство с тремя тайпарами через жён позволяет мне быть Великим, именно Великим, ханом. Я бы с удовольствием избавился от этих толстых шлюх, но…
— Позволь мне сделать это, мой хан!
Юнь стояла возле кровати, воинственно сжимая кулаки. Таркан посмотрел в глаза девушке и невольно улыбнулся. Такая сделает, обязательно сделает всё, чтобы они были вместе, были счастливы, такая не остановится ни перед какими преградами и препонами. Эх, такую бы жену и на всю жизнь..
— Выбрось эти мысли из головы, глупенькая. Исчезнут эти жёны, появятся другие. И, возможно, ещё отвратительнее, чем нынешние. Не натвори бед, придёт время, когда я стану Великим ханом и без родства с тайпарами. Потерпи, любимая.
— Хан, мне уже семнадцать сезонов и через сезон меня выдадут замуж. Ты это понимаешь? Я несколько раз слышала от тебя, что вот-вот, скоро-скоро и всё изменится. И что? Да ничего не происходит! По ночам ты со мной, днём объезжаешь степь, проверяешь подготовку к войне воинов, возвращаешься уставший. Где же твои жёны, почему они тебя не ублажают? А потому, мой хан, что ты их задариваешь подарками, чтобы они не смели даже на шаг приблизиться к твоему артугу[3]. Ты всё правильно делаешь, но как же я? Я работаю, устаю, но прихожу к тебе каждую ночь, потому что я тебя..
Юнь заплакала, Таркан, встав с постели, приобнял девушку за плечи.
— Скоро, это значит, что через десять больших лун мы отправимся через реку Уни, чтобы восстановить справедливость, указать людям на их место в жизни. От похода будет многое зависеть: если он закончится победой и мы станем хозяевами всего материка, то меня возведут на ханство Дикой степи пожизненно и с правом наследования ханства сыновьям. Тогда тайпары принесут мне присягу верности и жёны мне будут не нужны. Но ты поосторожнее, милая, с той информацией, которую только что услышала. Понятно?
— Да, мой хан. Мураза сам терпел и нам велел. Так? – спросила Юнь, вытирая слёзы. – А хан уверен, что..
— Нет, не уверен. Сегодня прибывают высокие гости из-за гор Двух братьев. Варвары доложат нам о готовности к войне, оценят подготовку нашего войска к походу за Уни. Если всё пройдёт нормально, если мы придём к пониманию, то начнётся война. Война до победного конца. Или мы, или люди. Хотя… и мы и они люди, как, в принципе, и варвары.
— А как же заветы Муразы, хан? Не убивай себе подобных, например? – спросила Юнь.
— Сложный вопрос, милая, очень сложный и я на него не смогу ответить. Люди и мы – извечные враги, это у нас в крови, ведь ненависть к людям мы получаем с молоком матери. Тем более, что никто не забыл разгром нашего «непобедимого» войска и бегство «храбрых» унгуров через Ледяной перевал в Доркамию. Великий Мураза! Какой же это позор на наши головы! Ладно, беги, Юнь, а хотя нет – подожди!
Таркан подошёл к сундуку, потянул за ручку нижнего ящика. Достав гребень для волос, изготовленного из золота и разукрашенного драгоценными камнями, хан протянул гребень девушке.
— Это тебе.. За твою любовь и терпение, Юнь.
— Ты и от меня решил откупиться? – засмеялась девушка. – У тебя не получится это сделать.
Юнь, откинув полог артуга, выскользнула на улицу. Она посмотрела по сторонам, скрылась из глаз двух унгуров, стоявших в охранении Великого хана. Один воин подмигнул другому и пощёлкал языком: любовница хана молодая, красивая и умная. Не была бы она таковой, хан давно бы нашёл другую. Красивых женщин в сингуре очень много, но женщины, блистающие своей красотой и умом, появлялись в семьях, где произошло смешение крови людей и унгуров. Метархи унаследовали от людей красоту тела, были светловолосыми и голубоглазыми. От унгуров метархи получали силу и выносливость, гибкость тела, ловкость и железную волю к победе. Во всём и над всеми.
— Выходи, – произнёс Таркан, одеваясь. – Я уже несколько минут как тебя, точнее твой запах, почувствовал. Ты когда-нибудь соскребаешь с себя грязь, шаман?
Еле заметно шелохнулся ковёр, закреплённый в изголовье кровати, из потайной ниши артуга вышел шаман Тюньги. Он поклонился хану, застыл неподвижно.
— Проследи за ней, Тюньги. Глаз с Юнь не спускать и обо всех её передвижениях мне докладывать немедленно. Понятно?
— Дело нехитрое, мой хан. Неужели юная метархи была в чём-то замечена в таком.. – шаман щёлкнул пальцами, – в подозрительном.
— Нет. Просто она стала слишком требовательна ко мне. Ты же, старый шаман, мой характер знаешь.
— Тогда зачем доверять ей свои тайны, мой хан? – спросил Тюньги.
— Неужели шаман меня считает таким наивным и простодушным? Сам же мне постоянно твердишь, что люди умудряются узнавать обо всём, что происходит в поселениях сингура. Доверять никому нельзя, даже себе. Так меня учил мой отец, да пребудет он в спокойствии в чертогах великого и мудрого Муразы. Я не утверждаю, что Юнь может передавать информацию за реку Уни, но следует это проверить и ...
Договорить Таркан не успел: открылся полог артуга, вошёл воин. Поклонившись хану, он произнёс:
— Вернулся секрет, мой хан. Троих разведчиков из-за реки поймали.
— Вот как? – Таркан искренне удивился. – Неужели до людей никак не дойдёт, что разведчиков здесь ждёт только смерть? Хорошо, Барыт, я сейчас выйду, посмотрю на этих горе-разведчиков. Что-то ещё?
— Да, мой хан. Голубиной почтой передали, что посланцы из Доркамии прибудут к артугу Великого хана ближе к обеду. Они с большим обозом, поэтому и придётся так долго ждать.
— Хорошо, – ответил Таркан. – До обеда я успею проверить строительство плотов, а гости.. А что они? Пусть отдохнут с дороги, за этим ты проследишь, Барыт. В артуге для гостей навести идеальный порядок, поставить охрану и не дай боги, тысячник, если я хоть что-то плохое услышу от варваров. Хотя нет, это слово нужно забыть. Запомните, теперь нет варваров, есть доркамцы. И объявите об этом всем унгурам до прибытия вар..тьфу, доркамцев. Подай мне меч, Барыт.
Рассвет в степи наступает в одно мгновенье: небо из серого, однотонного и унылого, превращается в тёмно-синее с золотистой полосой на горизонте. Таркан вышел из артуга, прислушался к степи. Сингур уже проснулся, раздавались привычные для огромного поселения степняков звуки: где-то мычали коровы, которых гнали пастухи на сочные пастбища, блеяли овцы, плакали, разбуженные родителями, дети. И запах! Запах свежеиспеченных лепёшек и жаренного на открытом огне мяса – родной запах, знакомый с детства.
Таркан прошёл мимо артугов влиятельных унгуров, расположенных рядом с жилищем Великого хана, вышел на площадь для собраний. Барыт, тысячник, уже стоял у «позорных» столбов, врытых в землю, к которым были привязаны пленники. Два человека выглядели постарше, третий был совсем молодой: ему, по оценке хана, не больше двадцати пяти сезонов. Или, как недавно начали люди называть сезоны, двадцать пять лет.
— Кто старший секрета? – спросил Таркан. – И почему вас четверо? Где пятый воин?
— Юхмал, Великий хан, он был нашим старшим, пока вот эта собака его не убила! – пожилой унгур, со шрамом на лице, пнул по ноге молодого светловолосого парня. – Вот этот шакал развалил надвое нашего Юхмала.
— Не понял! Как это «развалил надвое»? Ты что несёшь, унгур? Это какой же силой нужно обладать, чтобы «развалить надвое» воина? Я лично знал Юхмала, не раз с ним сражался в поединках. После меня он был лучшим мечником в сингуре.
— В это трудно поверить, мой хан, но это так и есть на самом деле, – развёл руками воин со шрамом. – Хвала Муразе, Юхмал умер мгновенно, как воин – с мечом в руке. Да упокоится его..
Таркан не стал слушать молитву Муразе, он подошёл к светловолосому парню, приподнял за подбородок голову, посмотрел в глаза. В них читалась боль и горечь разочарования. Унгуры очень сильно избили парня, его глаза были чуть приоткрыты, из носа и ушей видны кровоподтёки, губы превратились в кровавые ошмётки.
Таркан перешёл на единый для Империи людей язык:
— Правду сказал унгур? Ты убил Юхмала?
Парень, сплюнув кровавой слюной на землю, ответил:
— Того мясника, для которого за честь сражаться со стариками, детьми и женщинами? Да, твой воин сказал правду, хан. Я убил этого выродка и не жалею об этом.
— Слушай, ты, сын собаки, – Таракан еле сдерживал свой гнев, – не Юхман и его воины пришли на вашу землю, а вы явились в Дикую степь. И ты можешь ещё в чём-то обвинять погибшего унгура? Да ты..
— Не смеши, хан, – парень улыбнулся. – Не позорься перед своим народом, потому что ты не ведаешь, чем по ночам занимаются твои воины. Это они, под покровом ночи, переправляются на плотах и лодках через Уни, грабят наши сёла, убивают детей, насилуют женщин, издеваются над стариками. И такое продолжается уже полгода, если не больше. Что же ты за хан, если не знаешь всей правды и не ведаешь, что происходит в твоём войске, в сингуре?
Парень засмеялся, но потом закашлялся и скривился от боли.
— Нет, хан, не мы пришли в Дикую степь и творим бесчинство, а твои люди творят зло в наших землях.
Таркан отступил на несколько шагов от пленника, посмотрел по сторонам: унгуров на площади собралось очень много и все они, почему-то, молчали и смотрели в землю. Таркан на какое-то время потерял дар речи.
— То, что сказал этот человек, правда? Я у тебя спрашиваю, Барыт, – еле слышно произнёс Великий хан.
— Брешет, он всё брешет, мой хан, – закричал тясячник, доставая из ножен меч. – Я должен его убить за ложь, я должен казнить убийцу Юхмала, я..
— Ещё раз спрашиваю, Барыт, – так же тихо произнёс Таркан. – Правду сказал парень, или соврал?
На площади стало тихо. Расталкивая унгуров, к хану подошёл Магура, старейшина сингура. Он поклонился Таркану:
— Правду сказал человек, мой хан, чистую правду. Ты находишься постоянно в разъездах, ты целыми днями в седле и не можешь знать, что в сингуре давно процветает рынок, на котором можно купить вещи из-за Уни. В каждой семье унгуров есть что-то, какая-то вещь, которую твои воины снимают с убитых людей. Они не брезгуют даже этим, мой хан, нарушая все заповеди Муразы. И пусть люди нам враги, пусть они когда-то с позором для нас выиграли войну, но они достойны того, чтобы унгуры их уважали. Грабежи, насилие, полонение людей – это то, чем каждую ночь занимаются твои воины за Уни, мой хан. Я всё сказал.
— Это так и есть, Барыт? Молчишь и опускаешь глаза? На колени, мразь!
Барыт положил меч на землю и, встав на колени перед ханом, склонил голову. Унгуры отвернулись. Казнь была скоротечной и, как они считали, справедливой. Таркан доверил Бырыту то, от чего зависела судьба всего многомиллионного народа степняков, но он не оправдал доверия хана. Кровь обагрила землю, на душе у Великого хана стало тоскливо и одиноко: первый раз в жизни Таркан почувствовал себя обманутым. И кем обманутым? Тем, кого знал с детства. Что может быть хуже правды? Только горькая правда, которую хан услышал от Магура. От того, кто мог, в принципе, и промолчать. Таркан поклонился старейшине, отдал распоряжение:
— Пленных под охрану и не дай боги с них упадёт хоть один волосок. Что с ними делать я ещё не решил.
Шаман Тюньги, стоявший всё это время за спиной хана, напрягся. Он непонимающе посмотрел по сторонам, на унгуров. Потом произошло то, что повергло находившихся на площади в шок: Тюньги упал на землю, забился в припадке, изо рта шамана выступила пена, глаза закатились.
— Они видят всё.. Мураза, великий отец всех унгуров, сделай так, чтобы те, которые хотят нам зла, нас не видели.
Таркан присел рядом с шаманом, взял его за руку.
— Тюньги, ты о чём говоришь? Что происходит?
Шаман открыл глаза и показал дрожащей рукой на небо. Белоснежный орёл, раскинув крылья, кружил над поселением унгуров, над необъятной Дикой степью.
— Магия, мой хан, это магия людей! Они, глазами птицы, видят всё то, что происходит здесь, на площади.
Внимание унгуров, как и внимание хана, было приковано к орлу, который продолжал кружить над сингуром. Никто не заметил, как светловолосый парень посмотрел на своего товарища и подмигнул ему. Потом пленник посмотрел на небо и улыбнулся. Орёл, сделав несколько сильных взмахов крыльями, поднялся высоко в небо и через несколько секунд превратился в точку. В чёрную точку на фоне, отмытого дождями до кристально-чистой голубизны, весеннего неба.
Глава 2.
— Вильса убивают, отец! Я из окна увидела, как одноглазый Мюл с сыновьями повалили Вильса на землю и бьют ногами.
Сорина, подобрав руками подол платья, спустилась по ступеням крыльца, опрометью кинулась в сторону калитки. Таворг воткнул топор в колоду, выругался. Ну никакого спокойствия от мальца. Хотя, какой он к лешему малец? Двадцать лет, а ума всё нет. Эх…
Таворг подошёл к калитке, но вернулся к колоде. Взяв в руки топор, он вышел на улицу и, услышав крики своей дочери, побежал к месту драки.
Сорина вцепилась рукой в волосы Мюла, второй рукой – царапала ногтями его лицо. Мюл визжал, стараясь убраться подальше от разъярённой девушки, размахивая руками. Так получилось, что огромный кулак Мюла угодил Сорине под дых, девушка ойкнула, осела на землю. Здоровенный мужик, весом в сто двадцать килограмм, ногой ударил девушке по голове, Сорина, упав на землю, затихла.
— Получила, сучка? – закричал Мюл.
У него сошлись на переносице глаза, мужчина рухнул на землю, как подкошенный. Сыновья Мюла, всё это время наблюдавшие за «поединком» отца и девушки, увидели, как Таворг, стоявший позади отца, сжимая топор, сделал шаг в их сторону.
— Не надо, отец, не бери грех на душу!
Таворг посмотрел на сына: глаза у Вильса «закрылись», правую руку прижимает к животу, из носа хлещет кровь.
— Грехом больше, грехом меньше, – Таворг показал рукой на неподвижного Мюла. – Один стирх [4] не отмыться теперь. Сорину посмотри, а я сейчас разберусь с этим дьявольским отродьем. Никому в Слободе нет от них покоя. Может кто спасибо скажет, хотя, вряд ли..
Сыновья Мюла стояли неподвижно не в силах пошевелиться. Увидеть, как у них на глазах убили отца и найти после этого в себе силы для защиты? Нет, на это здоровенные парни не были способны. Они просто стояли и смотрели, как к ним приближается смерть. Вильс, превозмогая боль, через силу выпрямился и левой рукой ударил старшего сына, Крика, по лицу. Тот закричал от боли, упал на колени. Сразу же, долго не раздумывая, Вильс ногой ударил среднего сына Мюла, Крока, в промежность. Тот охнул, согнулся пополам. Младший брат, долговязый и нескладный Волик, выставив перед собой руки, пятился назад, но, споткнувшись о ноги своего отца, упал на землю, заплакал, закрыв лицо руками.
— Вот как бы так, – произнёс Вильс, сплёвывая кровавую слюну на землю. – Насильничать, это вы герои, бить меня вчетвером, это вы всегда пожалуйста. Спасибо, отец, помог. Иначе, забили бы до смерти эти демоны, в землю втоптали бы.
— Хм..получается, что это я тебе, Вильс, должен сказать спасибо, – усмехнулся в усы Таворг. – Нашинковал бы тварей, как пить дать, нашинковал бы, а так…
Парень подошёл к сестре, но Сорина уже пришла в себя и сидя на земле, смотрела вокруг себя ничего не понимающими глазами: Мюл неподвижно лежит на земле, не подавая признаков жизни, двое сыновей Мюла корчатся от боли, один – непонятно из-за чего – рыдает в полный голос.
— Ты как, неугомонный? – спросила девушка. Она прикоснулась к скуле, поморщилась от боли.
— Нормально, – ответил Вильс. – Не впервой. О, кажется Мюл застонал. Я, честно говоря, думал, что он отдал богу душу, отец.
— Еле сдержался, чтобы топором этого идиота не приголубить, – ответил Таворг. – Кулаком я его по макушке ударил, кулаком.
— Ну да, кулаком, – усмехнулся Вильс. – От удара твоего кулака быки на передние ноги падают, знаем. Нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Не ровен час стражники прибудут и как всегда сделают это не вовремя.
Сорина отказалась от помощи, самостоятельно поднялась на ноги. Когда семья была во дворе дома, девушка громко, привлекая внимание отца, сказала:
— Вильс, вот помяни моё слово: погубит Эльма тебя. Мало того, что вьёт из парней Слободы верёвки, подведёт она тебя под суд, обвинив во всех смертных грехах.
— Не твоего ума дело, сестра, – насупился парень.
— Да нет, сынок, похоже, что это теперь дело всей семьи. Рассказывай, из-за чего драка была? Не мог же, хотя с него станется, одноглазый Мюл наброситься на тебя с кулаками. Да еще и детишек.. – отец выделил последнее слово, – натравить на тебя. Рассказывай, Вильс.
— Нечего рассказывать. Я возвращался с работы, услышал за рекой, за Нежаркой, в берёзовой роще крики о помощи. Женские крики, в смысле. Там, почти раздев догола Эльму, резвились сыновья Мюла. Что они хотели сделать с дочерью пекаря, я объяснять не собираюсь. Двоих отходил бревном, которое подвернулось под руку, а нытик, Волик, рванул к папочке жаловаться на меня. Вот и вся история. Проводил Эльму домой, шёл по улице, никого не трогал. Удар сзади по голове и потом провал в памяти. Помню только боль, потом увидел тебя с топором, отец. На этом всё.
— Ох, ну ты и идиот! – всплеснула руками Сорина. – Хочешь я тебе расскажу, кто такая Эльма? Слушай, братик, слушай! Нет ни одного парня в Слободе, с кем бы не закрутила любовь Эльма. Нет таких, ты понимаешь? Ты вздыхаешь по ней, попадаешь постоянно в какие-то неприятности из-за Эльмы, а она потом всем о твоих похождениях рассказывает. И смеётся над тобой, Вильс, и ещё как смеётся. Прям, взахлёб!
— Врёшь! – Вильс покраснел, сжал кулаки.
— Не врёт Сорина, не врёт. Я тоже о ней, о Эльме, похожее слышал, сынок. Она не только с парнями, но и со взрослыми мужиками не прочь… эй, Вильс, ты куда?
Парень, махнув рукой, свернул за угол дома, подошёл к огромной бочке, наполненной до краёв дождевой водой. Вильс разделся по пояс, начал смывать с себя грязь и кровь. Потрогав пальцами передние зубы, он улыбнулся: зубы были на месте, не шатались и это сейчас было главное, а синяки как пришли, так и уйдут. Не привыкать. Вильс задумался над словами Сорины. А вдруг она права и Эльма не та, которую можно полюбить всем сердцем и посвятить ей всю жизнь? Всю, без остатка! Но куда деть то чувство, которое он испытывает к первой красавице Слободы? Куда это чувство спрятать, где найти такую темницу с надёжными запорами?
Сняв с гвоздя, вбитого в стену дома, полотенце, Вильс вытер лицо, тело и вышел из-за угла дома. Отец, стоя у калитки, с кем-то разговаривал на повышенных тонах. Парень отступил за угол, прислушиваясь к разговору отца и.. да, Вильс узнал голос старосты Слободы – старого Нома. Естественно, разговор был о произошедшей драке, но последние слова Вильсу не понравились:
—… уходить ему нужно, Таворг, уходить по Нежарке до Уни, а потом – как боги распорядятся.
— Ном, вот я не пойму тебя. С чего сыну скрываться от закона, если он его не нарушал?
— Миром правят деньги, Таворг, – возразил старый Ном. – Кто больше судье заплатит денег, на той стороне и будет правда. А куда тебе, рыбаку, тягаться по деньгам с пекарем? Печь хлеб – прибыльное дело, не то что..
У Вильса по спине пробежал холодный ветерок дурного предчувствия: не нужно быть провидцем и даже образованным человеком, чтобы не связать простое с очень простым. Эльма – дочь пекаря, но почему дядька Строн собирается подавать в суд на него, на Вильса? Что он Эльме плохого сделал? Непонятно!
— Вильс, хватит прятаться, выходи!
Отец, сидя на верхней ступеньке крыльца, показал рукой на место рядом с собой. Ном присел на табурет, который вынесла Сорина из дома, и, подслеповато прищурившись, рассматривал парня.
— Вильс, расскажи дяде Ному историю с Эльмой. Ну, ту, которая произошла за Нежаркой. Только подробности вспомни: как выглядела Эльма, что-то с ней успели сотворить братья Говр? Что вообще тебе рассказала Эльма, когда вы шли домой?
Вильс рассказал всё: как плакала девушка, как умолкла, когда Вильс открыто у неё спросил об изнасиловании. На последней фразе парень словно споткнулся: Эльма, пекарь Строн, отец девушки, суд, деньги. Что вообще происходит?
— Между вами ничего такого, – отец опустил глаза, – не было? Ну, того, что происходит между мужчинами и женщинами?
— Да брось ты, Таворг, с сыном разговаривать как с маленьким! – возмутился Ном. – Вильс, ты занимался любовью с Эльмой? Только честно!
— Нет, конечно, дядя Ном, – ответил Вильс. – Я просто-напросто проводил Эльму до калитки дома. А что?
— А то, что сейчас твоя подружка сидит в полицейском участке и строчит на тебя заявление. О чём, спросишь ты, а я тебя отвечу – сам догадайся. И выглядит всё у одноглазого Мюла, у пекаря и дочки очень сладко и гладко: братья прогуливались за Нежаркой, увидели как Вильс и Эльма занимаются любовью. Вильс, по непонятной причине, их избил, а братья, скорее всего, решили за изнасилование девушки, именно так это всё будет выглядеть в суде, отомстить. Отсюда и драка на улице. А что потом будет, остаётся только догадываться.
— После драки на улице прошло всего ничего, дядя Ном, – сказал Вильс. – Как Строн и Мюл за это время могли так быстро сговориться? И изнасилование, и месть сыновей.. Неужели всё было спланировано заранее?
— Воот, вот о чём я твоему отцу пытаюсь втолковать! Когда ты возвращаешься из лавки Лорнса известно? Известно! Эльма изобразила из себя жертву и потом.. Потом произошло всё так, как произошло. И кажется мне, дорогие соседи, что Эльма давно гуляет по-взрослому с братьями Строн. Может и залетела, кто его знает. Да не кривись ты, Таворг, Вильс лучше нас с тобой понимает откуда дети на божий свет появляются. Только в одном я с тобой согласен, сосед: если Вильс сейчас убежит из дома и начнёт где-то скрываться, то вмиг на него всё спишут. И ребёнка, которого Эльма, возможно, родит, и драку на улице объяснят в суде. Эх, дела…деньги, деньги, деньги. Везде и всюду решают деньги. Что за время пошло?
Вильс услышал, как из дома вышла Сорина. Она, с покрасневшими от слёз глазами, спустилась с крылечка, пошла в сторону калитки.
— Сорина, – позвал дочь Таворг. – Ты куда на ночь глядя?
— К подругам схожу, узнаю новости, – ответила девушка.
— Как же она на мать, упокой её душу Создатель, похожа. Такая же рассудительная и не по годам взрослая, – вздохнул Ном.
— Посидели, поговорили, а делать то что, Ном? – спросил Таворг. – Ни за что парня в тюрьму же упекут.
— Кто бы мне помог и подсказал, как дальше жить в нашем мире, – вздохнул Ном. – Есть одна идея, но не знаю, выгорит она, или нет. Короче говоря: в Сталбург, на побывку к отцу, приехали два мага-дознавателя. Эльвур и Инвур. Один мантию красного цвета носит, другой – чёрного. Да-да, некромант, ну и что? Законом некромантия не запрещена, Таворг. Так вот, соседи дорогие: расследуют эти ребятки самые что ни на есть запутанные дела. И убийства и ограбления. Говорят, что некромант даже с душами умерших разговаривает. Берут они дорого за своё расследование, но сейчас не до подсчёта денег. Или я не прав?
— Прав, Ном, прав, – согласился Таворг. – Но как они сумеют распутать это дело? Мёртвых нет, свидетелей нет. Сам говоришь, что деньги..
— Не знаю, но сходить в дом Кромль, встретился с магами, я считаю, есть смысл. И причём, сделать это нужно прямо сейчас. Есть другие предложения? Нет? Тогда, Вильс, найди рубаху и пошли. А ты, Таворг, дождись дочь, узнай у неё все последние новости. Мы скоро вернёмся. Вильс, ты ещё здесь?
______________
Эльвур покачнулся, стремянка угрожающе наклонилась.
— Не известно, где смерть свою найдёшь, – еле слышно произнёс мужчина, беря с верхней полки шкафа книгу.
— Да какие проблемы, братец? Обращайся, я помогу найти ответ на твой вопрос, – отозвался брат-близнец Эльвура, Инвур, раскачиваясь у зажжённого камина в кресле-качалке. – Как говорит Магда, смерть это только начало. Верно, Герда?
Огромная собака, разлёгшаяся у камина, приподняла голову, посмотрела на мага. Она зарычала, мол, люди по пустякам от сна отрывают.
— Опять вы в сговоре? Герда, вот ты мне скажи, чем Эльвур лучше меня? Правильно, ничем. Едим одну и ту же отраву, которая именуется едой, спим бок о бок у костра, разгребаем одно и тоже хм.. дерьмо. А знаешь, Эльвур, что-то я начинаю скучать по нашей работе, по нашим путешествиям. Где сейчас Верд, где Магда и карлик Люф? Эх, было время весёлое! Согласен? Другие миры и всё такое..
— Не мешай, – ответил Эльвур, присаживаясь в кресло. Маг положил книгу в чёрном переплёте на небольшого размера столик, налил в бокал из бутылки вино «Красная гроздь». – Я занят серьёзными научными изысканиями.
Инвур усмехнулся:
— Ищешь правду на дне бокала? Наконец-то ты стал взрослым, мой мальчик! А зачем тебе эта толстенная книга?
— Во-первых, не смей отца передразнивать, а во-вторых, в книге есть полное описание пятилетней войны. Мне, прям, интересно, как могли варвары и степняки развалить такую мощную крепость в Ледяном ущелье? Её, насколько я знаю, строил сам Зодчий. Переплетение магии и природного камня, что может быть прочнее? Правильно, только более мощная магия, точнее, заклинания. Всё запутано, и правды, похоже, не найдёшь.
— Всё имеет объяснение, братец, – Инвур встал из кресла-качалки, присел в кресло возле столика. Он налил в бокал вино, сделал маленький глоток. – А недурно, недурно. Хорошее у папика вино в погребе. На чём мы остановились? Ах, да, на магии. Так вот, «Чёрную розу» могли разрушить только мои коллеги, некроманты. У нас, это общеизвестный факт, самая сильная, изначальная магия. Из мрака и тьмы появился свет, как известно. Со всеми вытекающими и втекающими.
— Ты опять за старое, Инвур? – Эльвур скривился, как от зубной боли. – Свет это причина зарождения жизни и давай на этом остановимся. Откуда, скажи пожалуйста, в Доркамии, я молчу о Дикой степи, могли появиться некроманты?
— Вот, вот тот вопрос, который я ожидал от тебя услышать, братик! – произнёс Инвур, улыбаясь. – Плохо, что не на всех курсах Академии преподают историю возникновения чёрной магии. Были времена, когда нашего брата, в тогда ещё разрозненных королевствах, просто-напросто уничтожали. Некроманты, кто оказался чуть умнее остальных, успели свалить с материка и осесть на Зеркальных островах. Оттуда они и могли пожаловать в Доркамию. Это моё, сугубо личное, мнение. Прошло достаточно много времени и некромантия на островах могла стать больше, чем чёрная магия. Религия, она такая штука сложная, а человек всему верит сверхъестественному и необъяснимому. Обратить человека в другую религию с помощью некромантии – как нечего делать. Вопросы?
— М-да! В преддверии предстоящей войны твои слова звучат особенно зловеще, Инвур. Не хочешь ли ты сказать, что..
— Ну наконец-то ты понял, о чём я тебе постоянно говорю на протяжении последних, ну я не знаю, месяцев трёх-четырёх. Сейчас война придёт на материк из-за океана Бурь, с Зеркальных островов. Некроманты затаили обиду на своих бывших друзей, знакомых. Да на всех они затаили злость и обиду. Именно некроманты подталкивают доркамцев идти войной на нашу Империю. А степняки у них будут тараном. Не более того. М-да.. Наговорил я сейчас кучу несуразностей, хотя, в моих словах есть доля правды. Но опять же, это мои мысли и догадки.
— Заново отстроенная «Чёрная роза» никак не устоит и опять будет разрушена некромантами. Правильно я понял? – спросил Эльвур.
— Всё правильно, братик, – ответил Инвур. – Только кого интересует мнение какого-то жалкого и ничтожного некроманта? Никого! Даже папенька вчера вспылил, когда его нежных ушей коснулись мои слова о некромантии, как об огромной разрушающей мощи.
В дверь библиотеки тихо постучали.
— Кого стирх принёс? – пробормотал Инвур.
— Ты о чём вообще? – удивился Эльвур.
— Предчувствие нехорошее, брат. Войдите, если вам жизнь не дорога.
Дверь открылась, в библиотеку, с мантией чёрного цвета, перекинутой через руку, вошёл распорядитель дома, седовласый Борг.
— Господин Инвур, ваша мантия постирана и выглажена. Только дыры заштопать не получается.
— Ясное дело, это же мантия, а не какая-нибудь рубашка, она признаёт только своего хозяина, то есть меня. – Инвур, набрав в лёгкие воздуха, гаркнул: – Что? Какие такие дыры, старик? Я вам отдавал в руки целую и невредимую мантию! Ты кому её, старый, отдал стирать? Я что тебе сказал? Прачка должна быть пухленькой, розовощёкой с нежными пальчиками и, по возможности, девственницей. А ты кому отдал стирать мантию, в какие руки? Наверное, какой-нибудь старухе?
— Помилуйте, господин Инвур, да где же я найду девственницу в наше-то время? – пролепетал Борг, пятясь к двери.
— Да я тебя сейчас в ворона с седыми перьями превращу! – тихим голосом сказал Инвур. – Нет, лучше в мышь летучую!
— Он это может, – вставил Эльвур, усмехаясь.
Борг исчез из библиотеки тихо, словно призрак.
— Клоун ты, брат, – покачал головой Эльвур. – Прислуга теперь от любой тени будет шарахаться.
— Зато весело будет, брат! Мне скучно! Нет драк, нет распутных женщин. Так и порядочным скоро станешь. Тьфу, как противно.
В дверь опять тихо постучались. Заглянул Борг:
— К господам Эльвуру и хм..кхе-кхе, Инвуру пожаловал староста Слободы Ном с молодым парнем. Оба перепуганные до смерти. Пригласить?
— До смерти, говоришь? Это уже интересно, – потёр руки Инвур. – Конечно-конечно, Борг, пригласи их в библиотеку. Послушаем, что с ними злоключилось. Вот оно, предчувствие, брат! А ты говоришь… а где она, кстати, эта Слобода находится?
— На окраине города Сталбурга. Ты хотя бы для приличия выполз из дома на экскурсию. Да и как можно не знать своего родного города? Удивительно, Инвур! Нет, не так! Возмутительно!
Глава 3.
Юнь проходила мимо площади, на которой обычно проходили собрания унгуров. Площадь была заполнена до отказа, степняки стояли молча, и в полной тишине раздался голос Таркана:
— Ещё раз спрашиваю, Барыт, правду сказал парень, или соврал?
Расталкивая унгуров, к хану подошёл Магура, старейшина сингура. Он поклонился Таркану:
— Правду сказал человек, мой хан, чистую правду. Ты находишься постоянно в разъездах, ты целыми днями в седле и не можешь знать, что в сингуре давно процветает рынок, на котором можно купить вещи из-за Уни. В каждой семье унгуров есть что-то, какая-то вещь, которую твои воины снимают с убитых людей. Они не брезгуют даже этим, мой хан, нарушая все заповеди Муразы. И пусть люди нам враги, пусть они когда-то с позором для нас выиграли войну, но они достойны того, чтобы унгуры их уважали. Грабежи, насилие, полонение людей – это то, чем каждую ночь занимаются твои воины за Уни, мой хан. Я всё сказал.
— Это так и есть, Барыт? Молчишь и опускаешь глаза? На колени, мразь!
Юнь закрыла глаза, понимая, что сейчас произойдёт. Нравился ли ей Барыт? Нет, конечно. Редко когда можно было пройти мимо тысячника спокойно и не услышать вдогонку:
— Паскуда, ханская подстилка.
Осуждала ли Юнь своего любимого мужчину? Нет, естественно. Он – хан сингура, он вправе вершить суд над нерадивыми и поощрять примерных воинов и обычных унгуров. Когда девушка открыла глаза, она чуть не закричала: в метре от неё лежала голова Барыта, глаза смотрели на Юнь, рот приоткрылся, словно тысячник хотел что-то на последок сказать степнякам. Юнь покачнулась, её кто-то придержал за плечи.
Таркан смотрел в глаза Юнь, та, не выдержав взгляда Великого хана, отвела глаза в сторону. Где-то, в глубине души, девушка понимала, что произошедшая, такая скоротечная, казнь была проведена ханом в целях устрашения. Великий Мураза, у Барыта же трое детей! Как они теперь без отца? Мураза, отец всех унгуров, скажи – где путешествует, в каких краях, правда? Как её отличить от потока лжи, которая как ил реки постепенно засасывает в себя унгуров?
То, что произошло с шаманом Тюньги, Юнь узнала от своих подруг: те взахлёб, перебивая друг друга, рассказывали о белом орле, который кружил над сингуром, как на орла показал рукой шаман. Юнь этого не увидела, потому что ушла с площади. Она, отойдя от площади на несколько десятков метров, остановилась, почувствовав на себе чей-то взгляд. Когда девушка оглянулась, то увидела, что на неё смотрит светловолосый парень, привязанный к «позорному» столбу. Парень улыбался и смотрел в глаза Юнь не отрываясь. Что? Что всё это значит? Зачем, почему он на неё так смотрит? Да как он смеет смотреть на ту, которая любима самим Великим ханом? Но парень, словно прочитав мысли Юнь, улыбнулся и кивнул ей, как старой знакомой.
Рабочий день для Юнь прошёл в хлопотах и закончился только тогда, когда высокие гости, прибывшие из-за гор Двух братьев, из огромного королевства Доркамии, не убыли с Тарканом в приготовленный для переговоров артуг. На улице смеркалось, на небо взошла ночная красавица луна. Юнь присела на пень от упавшего совсем недавно дерева, вытянула ноги. Хорошо!
Весь день женщины старались изо всех сил, готовили блюда унгуров, чтобы ублажить дорогих гостей. Юнь, как и десять её ровесниц, пять красавиц унгурок и пять метархи, носили подносы, уставленные различными яствами в артуг Великого хана. На ковре сидели вполне обычные с виду люди, но их одежда, богато разукрашенная золотой нитью, и выражение лиц, надменное с примесью брезгливости, наводили на мысль, что варвары, то есть доркамцы, никак не хотят признать себя равными унгурами. Они выделялись во всём, одним словом, они были на голову выше степняков. Таркан всегда сопровождал взглядом Юнь, улыбаясь ей уголками губ. После такого дня и прийти в артуг Таркана, чтобы уснуть у него на плече? Юнь вздохнула: да, на большее она сегодня не способна. Устала, как никогда.
Юнь вздрогнула, когда услышала:
— Ты Юнь?
— Я, – ответила метарха, рассматривая босоногого унгура лет семи-восьми. Мальчик держал в руке какой-то свёрток.
— Чем докажешь? – улыбнулся унгур.
— Сил нет на доказательства, – вздохнула девушка. – Не хочешь отдавать мне то, что принёс, ну что же, так тому и быть. Неси свёрток обратно.
— Ладно, я пошутил. Я знаю, кто ты. Держи. Это подарок от него.
Юнь хотела спросить, кто приказал доставить свёрток, но мальчик исчез, растворился в ночи. В свёртке был маленький, размером с ладонь взрослого унгура, нож. Как и положено, он был в ножнах, к которым была присоединена, через небольшое кольцо, цепочка. Ножны и нож, цепочка сделаны из серебра, в этом Юнь ошибиться не могла. На промасленной бумаге свёртка карандашом было написано: «Сегодня не приходи, освобожусь очень поздно. Т.»
Юль вздохнула, пожалуй первый раз в жизни, с облегчением. Хан понял, что Юнь устала за день и дал ей возможность как следует отдохнуть. Ну не чудо ли Таркан? Как можно такого не любить? Как можно о нём не думать постоянно, и днём и ночью? Услышав за спиной шаги, Юнь сунула подарок хана в карман халата, обернулась.
— Вот ты где, метарха? – сказала Тара, старшая на кухне. – Приказано пленников накормить. Возьми поднос с лепёшками, отнеси в загон.
— Людей держат в загоне для баранов? – удивилась девушка.
— Нет, им выделили отдельный артуг. Не смеши, Юнь. Знаю, что устала, поэтому после того, как отнесёшь еду людям, ступай домой, отдыхай.
— А как пленные будут есть лепёшки, если у них руки связаны, Тара?
— Захотят есть, поедят. И хватит вопросов, Юнь, делай, что тебе велено.
Унгуры-воины, узнав Юнь, пропустили её в загон. В самой дальней от входа клетке находились люди: двое лежали на боку, по всей видимости спали, светловолосый парень сидел на земле, опершись спиной о доски загона, смотрел вверх, на небо. Услышав шаги девушки, он посмотрел на Юнь, улыбнулся.
— Неужели о нас вспомнил хан Таркан? – произнёс парень. – Слава богам, хоть не на голодный желудок завтра казнят. Спасибо, метарха. Может развяжешь руки? Нет? Ладно, поставь блюдо на землю и ступай.
— Как ты смеешь мне такое говорить, человек, и мною командовать? – возмутилась Юнь. – Скажите спасибо, что о вас вообще кто-то вспомнил.
— Спасибо, – произнёс парень и посмотрел в глаза Юнь.
У девушки закружилась голова, веки отяжелели и невыносимо захотелось спать. Юнь, с закрытыми глазами, подошла к светловолосому, попробовала ослабить узлы верёвки. Тщетно. На девушку «накатило» понимание того, что она просто обязана освободить пленника от пут. Вспомнив о подарке хана, Юнь, всё так же, с закрытыми глазами, достала из кармана халата нож.
— Вот, хорошо, девочка моя. Режь верёвку в любом месте. Умничка! И нож нашла и доброе дело сделала. А теперь сядь на землю и не путайся под ногами. Шрам, Щуплый… да проснитесь же вы наконец!
— Чего шумишь, Белый? О, как! – шёпотом произнёс Шрам. – Красивая унгурка, ты в своём репертуаре.
— Это не унгурка, а метарха. На них очень сильно действует ментальная магия. Нам просто неслыханно повезло, – так же тихо ответил Белый, разрезая верёвки на руках пленников. – Мой план сработал, так что с вас, по возвращению, по пятьдесят серебряных.
— Да хоть по золотому, – прошептал Щуплый, потирая запястья. – Я был более высокого мнения о степняках. Это они называют охраной? Тьфу! А план хорош, да. Хоть и рискованный, но он сработал. Дальше-то что, Белый?
— Я скоро, – ответил парень. Он тенью метнулся в сторону выходя из загона. Через несколько секунд оттуда донеслись предсмертные хрипы унгуров.
Вернувшись, светловолосый, сев на землю, снял с ноги сапог, подковырнул ножом каблук. На ладони, поблёскивая в свете луны, лежали три медальона на серебряных цепочках.
— Медальоны на шею и попробуйте найти лошадей. Встретимся.. Вот же стирх, где же нам встретиться-то? Ладно, вы раздобудьте лошадей и ждите меня за поселением кочевников. Надеюсь, что вы догадаетесь лошадей искать на окраине…
— Сами разберёмся, что и как, – оборвал Белого Шрам. – Не маленькие. Ты свою работу делай, лейтенант, о нас не переживай. С девахой что делать? Того?
Шрам провёл ребром ладони по шее.
— Да, придётся от неё избавиться. Или нет, пусть живёт славная метарха. Медальоны на шее? Хорошо.
Белый подошел к Шраму, прикоснулся пальцем к медальону. Шрам исчез. За ним, через секунду, исчез Щуплый.
— Мы пошли, – раздался из ниоткуда голос Шрама.
— Удачи, – ответил Белый.
Белый наклонился к Юнь, указательным пальцем прикоснулся ко лбу девушки.
— Сладких снов, красавица. Хотя нет...её же убьют, а мне очень жалко губить такую красоту. Что же придумать? Ладно, думать буду потом, меня ждёт работа, как сказал Шрам.
__________
Таркан скривился, когда последний представитель Торуга Счастливого, короля Доркамии, вышел из артуга Великого хана.
— Как тебе эти заносчивые свиньи, шаман?
Тюньги перестал раскачиваться из стороны в сторону, открыл глаза. Он и хан сидели на ковре, заставленному угощениями, к которым высокие гости из-за гор так и не прикоснулись.
— Они что, с собой привезли своих стряпчих? – спросил шаман.
— Скорее всего, да. Боятся, что мы их отравим. Потребовали, заметь, именно потребовали, доставить мясо, овощи и фрукты к ним в артуг. Завидую тебе, шаман – втянул в себя пыльцу священного ордуга и отрешился от всех проблем, попал в мир грёз.
— Это не совсем так, мой хан. Ты же дал задание следить за Юнь, этим я и занимался последний час. В бумагах, которые тебе оставили на подпись доркамцы, я не разбираюсь, от заумных бесед клонит в сон. А что, кстати, в бумагах такого интересного? Почему их доставили Великому хану в шкатулке с магической защитой? Магия, должен сказать, очень мощная, мой хан, магия смерти и хаоса. Мы бы сами никогда не открыли эту шкатулку. Нет, открыть-то её можно, но превратились бы мы тогда в пепел, в пыль, или тлен. Такой магии я давно не видел, это магия некромантов, Великий.
— Вот как? Значит в Доркамию прибыли жрецы с Зеркальных островов? Не рано? У людей сильная разведка, могут и пронюхать о наших замыслах. Но это ладно, завтра у гостей всё расспрошу и выведаю. Так что там с Юнь? Где она сейчас находится?
— Последний раз я видел её в загоне для животных, куда определили пленных. Юнь несла поднос с едой, вот с какой, не разобрал. Потом ей что-то сказал светловолосый парень, Юнь ему ответила и всё, я перестал видеть метарху, перестал видеть загон и пленных. Вокруг Юнь чёрная ночь. Она спит, мой хан.
— Что? – закричал Таркан. – Она спит в загоне для баранов? Головы захотел лишиться, старый дурак?
Еле заметно затрепетало пламя масляного фонаря, висящего над входом, Тюньги и Таркан одновременно посмотрели на вход в артуг. Приподнялся и опустился полог жилища хана, странная тень начала двигаться к центру артуга. Упал кубок с вином, белоснежный ковёр впитал в себя напиток рубинового цвета. Шаман закрыл глаза, начал речитативом произносить слова заклинания. Опрокинутый винный кубок, с массивным основанием, выполненный из золота, приподнялся в воздухе и с силой опустится на голову шамана. Тюньги, не произнеся ни звука, повалился навзничь. Таркан словно онемел, не в силах пошевелить руками и ногами. Язык Великого хана, словно тот находится под воздействием дурманящего действия пыльцы священного ордуга, распух и уже не помещался во рту. Веки хана стали тяжёлыми, в голове раздался чей-то голос:
— Ну здравствуй ещё раз, Великий хан Таркан. Рассказывай, какую гадость удумал против людей, о чём разговор вёл с гостями из Доркамии. Ты говори, я пока перекушу. Плохой воин, это голодный воин. Сам понимаешь.
— Охрана… – прохрипел хан.
— Спят твои воины, хан. Спят вечным сном. Рассказывай..
— Кто...кто ты такой и почему я тебя не вижу? – выдавил хан, переборов в себе желание рассказать о визите доркамцев, о пока ещё не заключённом договоре военного союза Доркамии и Дикой степи, о той магии, которая сейчас присутствует в королевстве, расположенному за горами Двух братьев.
— Хм..кто я, спрашиваешь? Я тот, кого ты решил казнить на рассвете в присутствии варваров. Как ты говоришь? Пролитая кровь роднит и сближает народы? Тварь ты, Таракан и поэтому должен умереть. Но это произойдёт чуть позже, а пока рассказывай, не стесняйся…
Глава 4.
Таворг не находил места: старейшина Ном повёл сына к незнакомым магам, один из которых, ко всему прочему, некромант. Хорошая компания, нечего сказать. Сорина ушла к подругам и пропала. Жизнь дала трещину и Таворг это прекрасно понимал. Очень плохо, что супруга ушла в чертоги богов так рано и неожиданно. Если бы она была рядом, то помогла бы дельным советом, добрым словом. Но что есть, то есть и ничего, похоже, в жизни изменить уже не получится.
Залаял Тор, Таворг вышел из дома, прихватив с собой масляный фонарь. Шевельнулись тени, громко хлопнула калитка.
— Кто здесь? – спросил мужчина, всматриваясь в темноту.
Тишина. Таворг спустился по ступенькам крыльца, открыв калитку, вышел на улицу. Никого. Только ветер, запутавшись в ветках деревьев, создавал иллюзию чего-то живого в этом мире: Слобода словно вымерла, не было слышно даже лая соседских собак.
— Показалось, скорее всего. Ветер раскачал калитку, и мне со страху непонятно что померещилось. Эх, Таворг, дожил до седых волос, а ведёшь себя, как какой-то юнец…
Часы на башне ратуши Сталбурга пробили семь раз. Семь часов вечера. Казалось бы, самый обычный, спокойный, тёплый весенний вечер, но на сердце скребли кошки и Таворг уже не знал, за кого больше переживать – за Вильса, или за Сорину. Малые детки, маленькие бедки. Правильно люди говорят, ох, как правильно.
Таворг дождался, когда часы на башне ратуши города пробили восемь раз, вышел из дома на улицу, собираясь идти на поиски дочери. Сорина и Таворг столкнулись в калитке.
— Папа, где твой топор? Ищи топор, папа!
Сорина была на грани нервного срыва. По её лицу катились слёзы, девушка искусала в кровь губы.
— Что за вопрос? Конечно в колоде, где ему ещё быть? Я тебя, дочь, не совсем понимаю…
— Я сама ничего не понимаю в произошедшем. Только что узнала, что младшего сына одноглазого Мюла зарубили топором. Ищи топор, папа! Ты что, совсем ничего не понимаешь, не догадываешься ни о чём?
— Кому эта размазня, Волик, помешал? Кто его убил, за что? Вот дела, а где же топор? Я точно помню, что его вогнал в колоду. И что это всё значит?
— То значит, что кто-то очень хочет повернуть дело таким образом, чтобы Вильса и тебя посадили в тюрьму. Где, кстати, Вильс и старый Ном?
— Ном Вильса повёл в дом к Кромлю. К нему в гости приехали два сына, маги-дознаватели и..
— Слышала о таких, папа. Иди к этому Кромлю, хотя я не знаю, смогут ли маги нам помочь. Иди, отец, уходи из дома.
— А ты? – растерялся Таворг. – Я тебя одну не оставлю.
— Я задержу стражников и дознавателя. А потом.. Потом не знаю что будет.
— Хорошо. Тора с цепи спусти. Какая-никакая, но тебе защита будет.
Таворг дошёл до конца улицы, обернулся: где-то далеко, еле различимые в свете масляных фонарей, по улице шли стражники. К кому они направлялись «в гости», догадаться было не сложно. Выругавшись сквозь зубы, вспомнив дьявола и его приспешников, Таворг прибавил шаг, направляясь из Слободы в центр Сталбурга.
____________
Ном зашёл в библиотеку и остановился в растерянности: на него смотрели два брата, как две капли воды похожие друг на друга. Оба в чёрных, сильно обтягивающих штанах, заправленных в высокие, насыщенные до зеркального блеска, сапоги, в белоснежных рубашках с отложными воротниками и пышными манжетами. Даже причёска у братьев была одна и та же: длинные, смоляные волосы, собранные в хвост.
Вильс, при виде богатой обстановки библиотеки, рассеялся не меньше Нома: под самый потолок, куда хватало глаз, стоят книжные шкафы; камин, в котором весело, потрескивая дровами, плещется огонь. Два кресла, огромных кожаных, столик из чёрного дерева на разных ножках, кресло-качалка и угловой диван слева от входа. Вильс посмотрел на потолок и чуть не ахнул: по небу, голубому и безмятежному, скользили, именно скользили, белоснежные облака.
— Не обращай внимание, парень, это всего лишь иллюзия, – произнёс один из братьев. Кто из них кто, интересно? – Но красиво и главное – необычно, согласен. Присаживайтесь на диван, гости дорогие, будем пить вино, обсуждать красивых женщин и их дурные привычки: как то – ковыряние в носу, потом…
— Инвур, хватит языком трепать, – произнёс мужчина, который, так показалось Вильсу, выглядел чуть старше своего брата. – Меня зовут Эльвур, это мой брат, как вы догадались, Инвур. Судя по всему, вы – старейшина Слободы Ном, а вот как парня зовут, я не знаю.
— Вильсом его зовут, господа маги, – произнёс Ном, переминаясь с ноги на ногу.
— Вильс, вино пьёшь? – спросил Инвур. – Если да, то я мигом в подвал сбегаю. Какой сорт предпочитаешь? Красное, или белое? С какого берега Уни? А вы, господин Ном, как к вину относитесь? Может сразу к десерту перейдём и вызовем кошечек мадам Жюлин? Порезвимся? Вильс не откажется, я это знаю наверняка.
— Инвур, да хватит тебе уже паясничать, – Эльвур махнул рукой на брата, – не обращайте на него внимание. Присаживайтесь смело на диван и рассказывайте. Что вас к нам привело и как мы вам можем помочь. Выглядите вы, честно говоря, не очень.. Я бы даже сказал, что вы похожи на смертельно перепуганных людей, которые попали в некрасивую и сложную жизненную ситуацию. Я прав?
— Я попал в такую ситуацию, – ответил Вильс. – Дядя Ном к этой истории никак не причастен.
— Понятно, господин Ном знает нашего отца, скорее всего. Так? – спросил Эльвур. Дождавшись, когда Ном кивнул соглашаясь, маг продолжил: – Тогда вопрос адресован тебе, парень. Что случилось? Кстати, ты инициирован как маг?
— Да, у меня диплом артефактора четвертой ступени, я работаю в лавке по ремонту приборов Лорнса.
— Да-да, видел на улице вывеску «Ремонт бытовых приборов у Лорнса». И даже заходил на днях в лавку из праздного любопытства. Рассказывай, Вильс.
Парень рассказал магам всё, без утайки. Даже о тех чувствах, которые испытывает к Эльме. В библиотеке стало тихо. Потом Инвур произнёс:
— Что, ни одного трупа? Скушна жизнь провинциального города Сталбурга. Ни тебе убийств, ни поднятых, разгуливающих по улицам города. Эх.. Даже скелетов не видно, марширующих стройными рядами и пугающих своим видом мирных горожан. Скучно-то как!
— Да, ситуация, мягко говоря, ещё та. Сколько раз обсуждался закон о правах мужчин и женщин. Но всё осталось на своих местах: женщина сказала, что её изнасиловал тот-то и тот-то и попробуй докажи обратное. Закон на стороне женщин и не нам его отменять, менять и трактовать по-новому. – Эльвур, заложив руки за спину, прохаживался у камина. – А скажи, Вильс, ты точно Эльму...ну, не того?
— Точно, господин Эльвур, – ответил парень.
— Ну ты даёшь! – засмеялся Инвур. – У тебя выдержки на троих хватит. Если девка справная, то почему бы и не..
— Слушай, братец, ты уже надоел со своими шутками. У парня горе, у тебя веселье, – осадил брата Эльвур, присаживаясь в кресло. – Ладно, я считаю, что нам есть смысл ввязаться в эту историю, Инвур. Ты как?
— От скуки чем только не займёшься. Эх, если бы был труп, то я показал бы всему городу, и папику в особенности, какая страшная и, одновременно с этим, прекрасная наука некромантия. Может кого-нибудь всё-таки убьём и труп подсунем под дверь этого… как его.. одноглазого Мюла? Меня привлекут к расследованию и, естественно, оживший на время мертвец пальцем ткнёт на Мюла и его сыновей. Они со страху во всём признаются. Это я вам гарантирую. Как план? Аплодисменты мне не нужны, налейте лучше вина, – Инвур поклонился в пояс Ному и Вильсу. – А если серьёзно, то я двумя руками за расследование этого дела, брат, но есть одно «но». У нас закончилось разрешение на производство подобных расследований.
— Как это закончилась? Неужели прошло три года.. А ведь точно, прошло три года. Вот же стирх! И как нам быть?
— Ближайший город, в котором нам могут продлить разрешение, это Эльсбрук. До него – три дневных перехода на лошадях. Три дня туда, столько же обратно. Это очень много, а следствие ждать не будет. Суд, по новому закону Империи, должен пройти в недельный срок. Другими словами, придётся размахивать перед носом дознавателя и других государевых служащих бумагой, не показывая графу, в которой указан срок действия разрешения. Преступление, господа присяжные заседатели, конечно же, это преступление. Но заковать невиновного в кандалы и отправить его на каторгу, это ли не большее преступление?
— Инвур, ты что, находишься в зале судебных заседаний, перед судьёй и присяжными? – усмехнулся Эльвур.
— Ну да, настраиваюсь на нужный лад. Небольшая репетиция моего замечательного выступления в качестве защитника этого молодого человека. А насчёт преступления, это я правду сказал. Могут, ещё и как могут, лишить нас, брат, пожизненно права заниматься расследованием преступлений и права заниматься своим любимым делом. Могут и от магии отсечь, от этих бюрократов всего можно ожидать. И последнее. Как я понимаю, мы расследуем преступление на добровольных началах и бесплатно. Так? По растерянному выражению лица Вильса это легко можно прочитать. Да и боги с ними, с этими золотыми! Меня разбирает мужское любопытство: что же из себя представляет Эльма, по которой сохнет всё мужское население Слободы. Вильс, ты дурак!
— Никто и никогда мне этого, кроме сестры, не говорил, – развёл руками Вильс.
— Приятно быть первым, кто открывает человеку страшную правду на довольно-таки простые, я бы сказал, элементарные вещи, – Инвур посмотрел на Вильса, покачал головой. – На сколько же нужно быть слепым и влюблённым, что в принципе одно и тоже, чтобы не понять, что Эльма с тобой играет, как кошка со своим пушистым хвостом? Как? Как ты не смог понять, что она замышляет? Эльма, я больше чем уверен, повздыхав тебе у входа в свой дом и чмокнув тебя в носик для порядка, дожидалась, когда стихнут твои шаги и бежала на встречу с другим мужчиной. Или даже с другими, но это сейчас и не важно, Вильс. Она тебя предавала, предавала твоё чувство к ней.
— Мда, предать так, чтобы никто ничего не заметил и не заподозрил, это, прям, талант, – согласился Эльвур. – Есть хорошая пословица: предать, это дар сильного провидца. Не того и не тогда предашь, лишишься головы. Ладно, Вильс голову опустил, он всё осознал и теперь..
— К господам магам новый посетитель, – в дверях библиотеки стоял распорядитель Борг. – Представился отцом этого юноши.
— Отец? – Вильс встал с дивана.
— Неужели что-то с Сориной произошло? – произнёс Ном.
В библиотеку зашёл Таворг, поклонился магам.
— Отец, что случилось? – Вильс посмотрел на Таворга и не узнал в отце всегда уверенного в себе человека. – С Сориной что-то произошло?
— Вильс, посади отца на диван, – сказал Эльвур, наливая в бокал вино. – Вот, выпейте, уважаемый, отдышитесь.
— Нет, с Сориной всё хорошо. Спасибо за вино. Я, к этому идёт дело, убил топором младшего сына одноглазого Мюла, – сказал Таворг. – Кто-то, пока я был внутри дома, украл топор, которым я всегда колол дрова. Сорина узнала от подруг, что произошло неподалёку от дома одноглазого Мюла: кто-то раскроил голову Волику и скорее всего – моим топором. Поди теперь докажи, что ты этого не делал.
— Ну вот, хоть одна хорошая новость за сегодняшний вечер, – потёр руки Инвур. Он, увидев изумлённый взгляд Таворга, пояснил: – Я – некромант, а люди с чёрными душами умеют разговаривать с умершими людьми. Волик мёртвый, поэтому мы сразу раскроем два преступления. Как вам мой гениальный план? Стирх, так скоро сам себя начнёшь умным называть и гордиться своими же словами и поступками. А мне это надо? Нет, не уверен. Ну что, в путь-дорогу, господа хорошие? Пока эманации смерти ещё очень сильные и витают где-то над Воликом, нужно пообщаться с ожившим мертвецом, ибо это вызывает непередаваемые ощущения. Эй, Вильс, ты чего так побледнел-то?
— Нет-нет, господин Инвур, ничего. Просто не могу себе представить предстоящий разговор с мертвецом.
— Хм.. Невидаль какая. У меня проблема побольше этой: как я появлюсь на глаза людям в мантии с дырками? Что за жизнь?!
— Надень чёрную рубашку, брат. Чёрное на чёрном не так заметно, – посоветовал Эльвур.
— Тогда это будет так звучать: на человеке, у которого черная душа, надета чёрная рубашка, поверх которой – мантия чёрного цвета. Готовая страшилка для непослушных и капризных детей. Вы бы только знали, в скольких городах Империи и в каких мирах обо мне сложили небылицы, пугают мною нерадивых, в том числе и преступников. Сейчас переоденусь и пойдём на встречу с прекрасным, я вам покажу мир мёртвых таким, какой он есть на самом деле. Эльвур, я бы на твоём месте вырядился в мантию: ты в ней выглядишь солидным человеком.
— Хвастун, – улыбнутся Эльвур, но потом добавил: – Хотя, это всё правда.
Глава 5.
— Сейчас немного пошумим, гости дорогие.
Вильс никак не отреагировал на слова Инвура и присел от неожиданности, когда услышал громкий свист некроманта.
— Я же предупредил, – засмеялся Инвур.
— Ты что опять удумал, клоун? – спросил Эльвур.
— Сейчас поедем в шикарной карете. Нечего ноги бить по мостовой, стирать каблуки о камни и портить внешний вид обуви. – Инвур прислушался. – Слышу-слышу, но не вижу. Ан, нет. Цокают копыта, а это значит, что вечно спящий Грук проснулся. Считайте до десяти, кто умеет это делать, естественно.
Из-за угла улицы, еле передвигая ногами, словно раздумывая, тащить за собой тяжёлую повозку, или нет, показалась лошадь. Потом, в свете масляного фонаря, появилась открытая карета. У Вильса создалось впечатление, что и лошадь и извозчик продолжали спать на ходу.
— Откуда у тебя, Инвур, такие знакомства? – удивился Эльвур. – Что это за экземпляр на облучке восседает?
— Вчера я спас этого несчастного человека от сильных побоев со стороны каких-то типов криминального вида. Что там за история была, я, если честно, не интересовался. В качестве оплаты за свой труд потребовал от Грука дежурства возле нашего дома в течении одной недели. Всё просто в этой жизни. Я спас вознице жизнь, он на время стал моей собственностью. Замечательно же?
— Да, придумано неплохо, – согласился Эльвур. – Но когда ты успел совершить подвиг – ума не приложу. И главный вопрос – куда ты сделал вылазку из дома?
— Ты опять начнёшь меня корить и осуждать. Но ты знаешь мой дурной характер и мои предпочтения, поэтому....
— Твою… неужели посетил дом мадам Жулин? – воскликнул Эльвур. – И как тебе местные кошечки?
— Пушистые и льстивые, игривые и общительные, – ответил некромант. – Эй, Грук, ты сейчас мимо нас проедешь. Проснись! Тпру-у! Карета подана, господа.
— Здесь идти совсем ничего. Минут двадцать вразвалочку, – сказал Ном. – Вы едьте, я пешком пройдусь. Нас слишком много для этой кареты. Я подойду к дому одноглазого Мюла, вы же там будете?
— Ну да, – за всех ответил некромант. – Усопшего проведаем, пообщаемся с ним по душам, потом видно будет.
— Ох, святые небеса! – Ном отступил на шаг от кареты и осенил себя знаком преклонения перед Создателем. – Плохие у вас шуточки, господин маг.
Карета тронулась, Грум, с опаской посмотрев на Инвура, спросил адрес. Лошадь, лениво махнув хвостом, потянула карету по мостовой. Звук цокота копыт, многократно отражаясь от стен зданий и домов, уходил вверх, растворяясь в тишине городской окраины.
— А скажите, господин Таворг, да и ты, Вильс можешь ответить на этот вопрос, ничего такого.. – Инвур щёлкнул пальцами, – в Слободе не происходило в последнее время необъяснимого и сверхъестественного? Может на кладбище появились разрытые могилы, или люди неожиданно начали сохнуть и умирать?
Таворг задумался, но сын опередил отца с ответом:
— Сегодня в лавку Лорнса заходил знакомый мастера, смотритель кладбища. Он сказал, что странные дела происходят на кладбище. Загораются какие-то огни посреди ночи, раздаётся какой-то свист, звуки непонятные и самое главное – смотритель слышал замогильные голоса.
— Ух, прям, до костей пробрало, – произнёс Таворг. – Жуть какая-то. Мы почти приехали, господа маги. За поворотом будет наш дом.
— Грук, не доезжая до поворота, сделай остановочку, – сказал Инвур. – Осмотримся на месте, проведём рекогносцировку, так сказать. Я вот что предлагаю: отец с сыном посидят в карете, мы с тобой, братец, сходим в разведку. Как вам мой гениальный план? Спасибо, не благодарите.
Эльвур тяжело вздохнул, покачал головой. Родной брат, но какая же между ними разница!
Грук остановил карету под фонарём освещения, маги сошли на мостовую. Когда они отошли от кареты на несколько десятков шагов, Эльвур услышал то, что заставило его остановиться:
— Нужно поспешить, брат. Таворгу осталось жить не больше пяти часов. – Инвур придержал брата за рукав мантии, осторожно выглянул из-за угла, всматриваясь в темноту.
— Ты серьёзно насчёт Таворга? – Эльвур не поверил словам брата. – Твои, как ты их называешь, коллеги некроманты шалят?
— Да нет, некроманты здесь не причём. Чувствуется древняя магия. На этой улице ведьма живёт, – ответил тихо Инвур. – Я, как только увидел Таворга, сразу это понял. У мужика в ауре непонятно что творится: сплошные чёрные всполохи, точки. Они у него жизнь вытягивают, высасывают, отнимают. Как хочешь это называй. Эх, нет поблизости нашей ведьмы Магды. Она бы нам помогла дельным советом… тихо, брат. Началось какое-то шевеление возле дома, как я понимаю, Таворга. Без «кошачьего глаза» не разобрать, что происходит. Но жуть жутейшая.
— Да иди ты!
— Шучу! Тебе зелье не предлагаю, сам же приму. – Инвур достал из кармана мантии небольшой флакон, выпил содержимое. – Ух, какая забористая гадость. Такое впечатление, что в зелье добавляют конский навоз. Так, теперь я вижу что происходит.
— Не томи, брат, рассказывай что видишь, – попросил Эльвур, выглядывая из-за угла. – Стирх, ничего не видно. Специально масляные фонари потушили, что ли?
— Карета с зарешеченными окнами, двое в форме пятого отдела полиции, пять стражников, два мага. Судя по размеру ауры, слабенькие, но маги. Вижу, как из калитки выводят девушку. Скорее всего – сестра Вильса.
— Сорина, – подсказал Эльвур.
— Да, Сорина. Она смотрит в нашу сторону, подходит к карете. А вот дом через улицу, через несколько домов от дома Таворга, мне очень не нравится. Там обитает абсолютное зло. Мрак клубится, даже мне не по себе становится. Ладно, наш выход Эльвур. Приготовь, на всякий случай, что-то поубийственнее, чтобы сразу раз, и наповал. Только не твои любимые огненные шары и молнии. Слобода сгорит к стирху, нам этого никогда не простят, а папик опять выгонит из дома лет на пять, может и на десять. Пошли.
______________________
Сорина увидела Тора, убитого одним из стражников. Собака до последнего защищала свою хозяйку, маг-дознаватель, кривясь, держался за руку. Тор на всю жизнь оставил отметку на руке мага, в этом девушка была уверена.
— Так что, распрекрасная Сорина, так и не вспомнили, куда ушли отец и брат? – спросил второй маг-дознаватель, самоуверенный молодой парень с глазами навыкате.
— Нет, не знаю и вспоминать мне нечего. Ушли по делам, куда – ничего не сказали, не объяснили. Я у подруги была весь вечер, можете проверить. А за смерть Тора кому-то придётся ответить, господин маг. Я вообще не понимаю, на каком основании вы нагло проникли в дом, при этом выломав дверь, разбив окна. На каком основании?
— На основании подозрения в совершении убийства вашим отцом при содействии вашего брата. Убили они, хм.. возможно убили, вашего соседа, молодого Волика, – туманно ответил человек в серой одежде. – Вы же не будете отрицать, что между вами, точнее, между вашими семьями вечером была небольшая потасовка?
— Ну и что? Да, была, три брата, сыновья Мюла, набросились на Вильса, моего брата. Из-за чего произошло нападение, я не знаю, но убивать одного из братьев из-за какой-то драки, никто не стал бы, господин следователь.
— Не семья, а гнездо насильников и бандитов какое-то, – ухмыльнулся следователь. – На вашего брата в отделении полиции находится заявление об изнасиловании от госпожи Эльмы Строк. Она утверждает, что изнасиловал её никто иной, как ваш братец.
— Бред какой-то, – ответила Сорина.
— Во всём разберёмся, не переживайте, девушка. А ты, Мюрр, заткнись, все вопросы – только в отделении полиции, – произнёс второй следователь, который вышел из дома. – Забыл, сукин сын, порядок расследования преступлений? Могу напомнить.
— Не забыл, господин Корри, – буркнул Мюрр. – Долго мы здесь будем торчать?
— Сколько нужно, столько и будем здесь находиться. Сажай девицу в карету, поможешь мне в доме обыск сделать. Сержант, вы нашли понятых?
Один из стражников, сержант Пруф, подошёл к следователю:
— Нет, конечно. Я не умею ваши мысли читать, господин старший следователь. Сейчас поищем, дело нехитрое.
— Хорошо. Только побыстрее, сержант. Мюрр, жду тебя в доме.
Сорина подошла к карете, остановилась и посмотрела вдоль улицы. Нет, никого не видно. Хоть бы у отца с братом всё получилось в доме Кромля! Маги, судя по отзывам, люди с большим сердцем, должны помочь. Но чем с ними расплачиваться? Деньги копились для продолжения учёбы Вильса, но теперь, похоже, ему будет не до учёбы. Остаться бы теперь всем живым и не угодить за решётку. Стирх, как же всё гладко и ровно получилось у Мюла и сыновей. Волика, естественно, было жалко, погиб ни за что, ни про что.
Сержант, в сопровождении двух стражников, шёл по улице, высматривая в каком доме горит свет. Хлопнула калитка, перед Пруфом возникли два странных силуэта. Сержант присмотрелся и выругался: перед ним стояли люди в мантиях. Один маг носил мантию красного цвета, второй.. Ну-ка, ну-ка! Неужели некромант? Боги всемилостивые, как некромант мог попасть в Слободу?
— Здравствуйте, государевы люди. Что произошло с нашими соседями, не подскажите? – спросил маг в чёрной мантии. Луна была довольно-таки яркой, Пруф как следует рассмотрел лицо мужчины.
— А кто ваши соседи? – осторожно спросил Пруф.
— Таворг, Сорина и Вильс, кто же ещё? – удивлённо произнёс маг. – Мы с братом, прям, извелись, честное слово. Думаем, что за шум стоит у соседей.
— Так вы соседи? Настоящие соседи? – задал глупый вопрос Пруф и почувствовал, что покраснел. Потом он взял себя в руки и, официальным тоном, произнёс: – Понятыми будете, ежели соседи.
— Обязательно, мы законопослушные граждане. Так, брат Тук?
— Истину говоришь, брат Так, – ответил человек в красной мантии. – Ведите нас куда нужно, любую помощь окажем.
Первое, что увидели маги во дворе дома Таворга, была мёртвая собака. Инвур покачал головой:
— Кто убил эту великолепную собаку? Это же порода горный шпиц. Стоит немалых денег, но не о деньгах сейчас разговор.
— Я убил, – произнёс сержант Пруф. – Он мешал нам произвести задержание..
— Вы, сержант, дебил, – прервал Пруфа Инвур. – В кого превратить сержанта, брат Тук?
— В осла, в кого же ещё, – серьёзно ответил маг в красной мантии. – А хотя, нет. Оживи собачку и пусть она до скончания века бегает за сержантом и кусает его за ягодицы, или того похуже…
— Вы понятые? – с важным видом произнёс Пруф, демонстративно выдвинув меч из ножен. – В дом проходите, там два следователя уже заждались. Пустобрёхи.
— Ах, да! Мы же понятые, стирх! Пойдём, брат Тук, не дай боги сержант осерчает. Ещё возьмёт и ударит, а я, ты же это знаешь, не терплю боли. Идиот, или как тебя там друзья называют, мы к разговору о собачке ещё вернёмся. И о пустобрёхе мы не забудем.
— Да кто вы такие, чтобы со мной так разговаривать? Если в мантиях, то вам всё позволено и дозволено? Сейчас мигом.. – закричал Пруф.
— Кто здесь кричит? – На крыльцо дома вышел старший следователь Корри. – Кто эти люди, сержант?
— Дознаватели, кто же ещё, – буркнул Пруф.
— Ты – дебил, сержант, – произнёс Корри. – Ты что, не знаешь, что одарённые не могут быть привлечены в качестве понятых? Господа маги, покиньте двор. И немедленно!
— Сейчас ты, следователь, погрузишь своих людей в тюремную повозку и уедешь отсюда подобру-поздорову. Вот, прочитай бумагу и сделай выводы, – сказал Инвур, протягивая Корри бумагу, свёрнутую в рулон. На ней, сверкнув в свете масляного фонаря, висевшего над входом в дом, был отчётливо различим рисунок гончей собаки.
— Гончие? – опешил Корри. – Но как? Почему меня никто не предупредил о вашем прибытии? Э..э..э… какая помощь от меня вам нужна, господа маги? Слово Императора для меня сродни закону. Насколько я помню тест этой бумаги, там говорится…
— Да-да, там чёрным по белому написано: всесильно оказывать содействие в расследовании человеку, предъявившему сию бумагу-разрешение. По первому требованию мага, надёлённого полномочиями по расследованию тяжких и особо тяжких преступлений…
— Всё-всё, господа маги, я всё понял! – Корри поднял руки, останавливая нескончаемую речь Инвура. – Рад буду вам помочь.
— Другой разговор. Этот сержант, не знаю как его зовут, угрожал мечом и расправой мне и моему компаньону. Следует сержанта наказать по всей строгости закона. И даже разжаловать, или казнить. Отсечение головы, это самое подходящее для этого случая.
— Будет выполнено, господин дознаватель по особо важным делам, – ответил Корри.
— Освободить немедленно девушку из тюремной повозки и послать стражника на угол улицы. Там, в карете, находятся: хозяин дома Таворг и его сын Вильс. Что украли в доме? Отвечать, мерзавцы! Я вас сейчас в ворон превращу!
— Он это может сделать, – кивнул Эльвур.
Маг прошёл в дом, еле слышно хмыкнул – брат вжился в роль и его остановить будет очень сложно.