От публикаторов:
В середине июня 1842 года Степан Петрович Шевырёв (1806 – 1864) произнёс в торжественном собрании Московского Университета прочувствованную речь «О воспитании», рассматривая в ней все стороны этой насущной проблемы в жизни многих народов. Семья, школа и государство несут ответственность за воспитание положительных черт характера подрастающего человека, но только в лоне семьи закладываются основы развития духовных и душевных способностей детей, внутреннего облика характера. Обращаясь к родителям, славный учёный говорит прямо: «Из ваших рук выходит человек – звание важнейшее всех других званий». Идеал совершенного воспитания С.П. Шевырёв видит в неразрывной связи семейного воспитания с государственным. Религиозная укоренённость придаёт человеку стойкость к испытаниям, благочестивое восприятие мира, уважительное отношение друг к другу. «Здесь религия живёт не в одних внешних обрядах и словесном учении, но наполняет самый воздух семьи и проникает всю жизнь её: она в радостях и торжествах семейных; она в рождениях, болезнях, слезах, утратах, заботах; словом, во всех возможных положениях жизни».
Мысли Степана Шевырёва весьма соотвествуют тому, что говорил в своей записке «О народном воспитании» Александр Пушкин, поданной Императору Николаю Павловичу осенью 1826 года. В этом произведении величайший поэт России, размышляя, пришёл к выводу, что стержнем воспитания отроков должно быть неприятие иноземных систем педагогики. «Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить Отечеству верою и правдою». Много ценных мыслей о воспитании высказали и другие наши выдающиеся люди: В.А. Жуковский, А.С. Шишков, А.С. Хомяков. В своей лекции о воспитании Университетский учёный Шевырёв остановился и на приёмах обучения в других землях, с воодушевлением говорит об отечественных трацициях обучения юношества, формирующих сознательного и верного гражданина.
М.А. Бирюкова, А.Н. Стрижев.
*
Степан Петрович ШЕВЫРЁВ
Об отношении семейного воспитания к государственному
Речь, произнесенная в Торжественном Собрании Императорского Московского Университета, 18 Июня 1842
(Опубликовано: «Москвитянин». 1842. Ч. 4. № 7. С. 36 - 124)
Еще совершили мы Академический год - и вы, Мм. Гг., приходите к нам в эту мирную субботу нашего покоя и торжества - любоваться вместе с нами вновь распустившимся цветом прекрасного юношества, которое было вами вверено нашим трудам и заботам. Вот питомцы наши - готовые к тому, чтобы из объятий науки перейти к делу жизни: с чувством радости и думы смотрим мы на них, вспоминая, что день нашего отдыха будет для них началом труда великого, большего нежели какой здесь понесли они.
Избранный не в чреду свою, на этот торжественный день, говорить Русское слово, много размышлял я, о чем поведу его. Наука моя предлагала мне обилие предметов и увлекала меня легкостью знакомого содержания; но на этот раз я уклонился от ее прельщений, и нарушаю обычай нами принятый. В душу мою запал вопрос, в котором сходимся мы все трудящиеся здесь на поприще учения, вопрос, к которому примыкают все разнородные стремления наши, связуясь в нем, как в срединном узле, и через него переходя из мipa отвлеченной науки в мip действия и жизни. В нем участвуете и вы, собравшиеся сюда на торжество наше; в нем, вместе с вами, участвует и вся Россия. Да, это вопрос живой, государственный, всенародный - вопрос о воспитании.
Искони занимал он все образованные народы и государства; искони слышался и в нашем Отечестве; но кто же из нас не заметил, что с некоторых пор этот вопрос раздался с такою чудною силою, с какою никогда еще не раздавался в пределах России? Это совершилось на нашей памяти, на глазах наших: мысль о воспитании животворно пронеслась повсюду и соединила всех; она проникла в жизнь семейств и стала их средоточием; она тревожит сон и покой родителей; она наводит важные думы на чела отцов; она слышится во вздохах, молитвах и желаниях матерей; она волнует умы и сердца юношества; она одушевляет единством жизнь свободных сословий, вызывает силу общественную, поощряет на пожертвования. И все разнообразные думы, все разнородные стремления сосредоточиваются в одной главной цели, в одной главной мысли: как создать в России воспитание единое, живое, народное, соответственное нашей почве и истекающее из потребностей нашей жизни?
Кто виновник этого движения? Мы должны быть признательны: оно дано Правительством. Приятно хвалить тогда, когда слова не лесть, принужденно сказанная, а истина, которую признает всякий. Правительство премудро отгадало потребность современную, и деятельная воля его была выражением всенародных желаний. Миллионов не пощадило оно, претворяя тленное богатство вещественное в вечное богатство духа; беспрерывно возникают новые школы; праздники торжествуются открытием новых училищ; звание наставника возвышено и в доме и в школе, и образует уже власть общественную; юноши с малых лет жаждут учения; библиотеки растут днями; методы преподавания улучшаются; соревнование движет всех и каждого, - и середи этой многосложной деятельности, величием сознанной народной мысли и трудом неутомимым и бескорыстным блистают Университеты, приемля, под бдительным оком Правительства, разумную власть над образующимися поколениями грядущей России. Да, конечно, публичное воспитание никогда еще не представляло таких прекрасных плодов и надежд, какие представляет теперь в нашем Отечестве.
Но да не подумают родители, чтобы успехи публичного воспитания освобождали их почти вовсе от священной обязанности править воспитанием семейным; да не подумают они, что сие последнее может совершенно перейти в общественное, и улелеянные этою ложною мыслию, да не воздремлют над своим великим делом. Напротив, более чем когда-нибудь они должны прилагать внутреннюю силу свою к той внешней образующей силе, которую предлагает им государство. Есть та глубокая тайная святыня, тот заповедной рассадник, то живое училище, куда не проникает никакая государственная власть, как бы ни была она бдительна и проницательна, где может она только ограждать излишнее иногда доверие родителей от злоупотреблений внешних. Эта святыня внутренняя есть семейство, - и между тем как государство в своих заведениях образует человека общественного, внешнего, - здесь, в невидимом лоне семьи, родится, растет и зреет человек внутренний, цельный, дающий основу и ценность внешнему. А эта святыня в ваших руках, родители; здесь, в этой важнейшей области воспитания, владение ваше бесспорно и неприкосновенно; здесь вы - полные властелины, распорядители и ответчики. Скажу более: самые государственные усилия в успехе своем зависят от ваших, как внешний человек зависит от внутреннего; добро общественного воспитания вырастает и утверждается только на той почве, какую вы заготовите; семена учения, заботливо посеянные нами в ваших детях, принесут полезный или вредный плод, смотря по тому, каков в каждом из них тот невидимый внутренний человек, которого развитие принадлежит не нам, а вам, родители. Да, наше дело зависит гораздо более от вашего, чем обратно. Не полагайтесь во всем на нас: мы полезны только при вашей помощи, при вашем бдительном и неусыпном оке. Из Университета выходит студент или кандидат; из ваших же рук выходит человек - звание важнейшее всех других званий. Да, только в самой тесной, в самой неразрывной связи семейного воспитания с государственным заключается идеал воспитания совершенного, везде, но особенно в настоящую минуту, в нашем Отечестве. Вот та мысль, которая глубоко запала мне в душу, явилась одним из важнейших вопросов в современной Русской жизни, уклонила меня в сегодняшнем слове от предметов моей науки и вызвала беседовать с вами о ней в этот день, когда венчается дело ваше и наше. Сию-то мысль постараюсь раскрыть перед вами: сначала путем мышления, после - путем Истории.
Под именем воспитания должно разуметь возможно полное развитие всех телесных, душевных и духовных способностей человека, от Бога ему данных, развитие согласное с высшим его назначением и примененное к народу и государству, середи которого Провидение назначило ему действовать. Русское слово: воспитание, совершенно отвечает этому определению, которое в сущности своей согласно с мнениями известных педагогов [1]. Главная задача воспитания не состоит ли в том, чтобы предлагать питомцу надлежащую почву, пищу, свет и окружение, дабы при этих условиях развивался он сам? Воспитание в Русском смысле должно питать тело, душу и дух надлежащею пищею для раскрытия в них слитного человеческого и Русского начала. Учение, ограничиваясь только умственными способностями, составляет окончательную часть воспитания и представляет в образованном разумное сознание того, что приобретено самим воспитанием для жизни, - другими словами: учение есть воспитание, доведенное до сознания, укрепленное разумом; оно - блестящий ему венец, его золотая вершина, внешний свет, обливающий невидимо всего человека [2].
Два существа, тесно связанные, живут в одном и том же человеке: человек внутренний и внешний. Под именем первого разумею все то, что принадлежит человеку лично, как существу особому и ограниченному, и что принадлежит ему же наровне со всем человечеством: все это мы называем мiром его свободы. Под именем человека внешнего разумею совокупность всех внешних его отношений к мipy, его окружающему, олицетворяется ли для него он в Существе Высочайшем, в природе, в обществе, в государстве: все сии отношения образуют вместе мiр его необходимости. На этих двух началах зиждется все нравственное бытие человека; на их стройном равновесии утверждается нравственное его совершенство, и следовательно от совокупного и взаимного их друг в друге развития зависит мера достоинства в его воспитании. Свобода человека развивается в его семье; необходимость - в государстве [3].
Дивно устроение семьи в человечестве: созданная и благословенная Самим Богом, она назначена для того, чтобы ею телесно и духовно множилось человечество и наполнило землю. Семья у животных, будучи ограничена одними физическими потребностями, исчезает скоро: одна лишь семья человеческая, освященная духом, имеет постоянную пребываемость, как и все духовное. Брак служит ей основанием - и потому-то, как мы увидим после, чем чище, чем духовнее становится у народов понятие о браке, тем выше восходит и семья, и тем более достигает своего человеческого назначения. Прекрасна и глубока мысль тех филологов наших, которые производят Русское слово: семья, от семени, знаменуя тем призвание семьи, выражаемое в коренном ее понятии: служить семенем всему человечеству [4]. Здесь, из телесной связи родителей родится человек телом, а из связи их духовной возникает он и развивается духом: вот где великое таинство брака, сочетавающего дух и тело, доходит до полной цели своей. Рождение детей венчается потом воспитанием в них внутреннего человеческого образа. Любовь кровная и душевная составляет ту теплую стихию, ту нравственную атмосферу семейства, в которой человек развивается. В любви все свободно; самое чувство долга истекает из самых естественных побуждений; внешняя необходимость с своим строгим взором стоит у порога семьи, не дерзая вступить в ее тайное святилище, - и человек в данном ему от Бога сосуде, под лучами любви, раскрывается всею свободою внутреннего существа своего, как цветок на благотворно греющем и светящем солнце.
Вычислим все преимущества, какие предлагает семья для развития внутреннего человека. Все педагоги современные единогласно говорят, что воспитание должно обнимать человека всего, цельного, как он есть, и что высшая и последняя цель воспитания состоит в совокупном развитии личного его существа с обще-человеческим [5]. Но где же человек целен и весь, как не в семье своей? Здесь нагим он родится, и здесь только постоянно сохраняет всю наготу души своей, отверзтой дома для свободного принятия всякой пищи и затворяемой там, где предстает ему грозная необходимость извне. Общественное заведение, как бы превосходно и семейно устроено ни было, никогда не может иметь у себя в руках всего, цельного человека: ибо корень его всегда будет в семье, откуда он, - если же нет у него семьи, тогда горе: ибо оно не может дать ему своего корня. Где лучше охраняется личность человека от всех посторонних внешних влияний, если не в семье? Где самый общий нравственный идеал человека может быть теснее привит к его личности, если не в ней? В общественном заведении сия последняя должна быть необходимо принесена в жертву целому, духу массы, и самое общее человеческое начало уже употребляется здесь орудием для государственных целей.
Педагоги согласно говорят (и кто же в этом не согласится с ними?), что религиозно-нравственное воспитание венчает все труды воспитателей и определяет в питомце внутреннюю его ценность, как человека; что религиозное и нравственное чувство должно пробуждать, развивать и питать в человеке как можно ранее; что нравственный его характер не может быть чем-нибудь извне ему навязанным и не образуется ни из каких правил, уроков и нравоучений, а скорее всего окружением и привычкою с детских лет привитою; что добродетель живая вырастает только на почве нравственной свободы; что сначала, чем менее свобода изъявлений в словах и действиях питомца стесняется узами законов и запрещений, тем нравственный его характер вырастает прямее и крепче; что в свободе души - сила и корень добродетели; что в ней начало самоуважению, твердому слову, вере, преданности и верности [6]; что обычай награждать за всякое добро, и наказывать за всякое зло, приучает человека делать первое только из корысти и убегать второго только из страха [7]; что при условии веселого духа всякое добро скорее насаждается в детях; что все угнетающее их природную живость должно быть изгнано из воспитания [8]. Спрашиваю: где же можно лучше семьи удовлетворить всем этим требованиям педагогов? Здесь Религия живет не в одних внешних обрядах и словесном учении, но наполняет самый воздух семьи и проникает всю жизнь ее: она в радостях и торжествах семейных; она в рождениях, болезнях, слезах, утратах, заботах; словом, во всех возможных положениях жизни. Всеми памятными случаями, всеми образами, всеми потрясениями внутренними, она напечатлевается в человеке и кладет ему в жизни такую же основу, как тот краеугольный освященный камень, который первосвященник полагает из рук своих в основание храму Божию. Что бы ни потерпел человек, как бы ни изменился, - основание, глубоко в нем заложенное, будет всегда на своем месте. Исполнение Християнского Закона и предписаний Евангельских во всей их полноте и силе возможно только в семье: ибо школа вносит уже по неволе обычаи и предрассудки общественные, не во всем согласные с духом Християнства. Нравственное чувство где же лучше вольется в душу ребенка? Не есть ли оно то духовное млеко, которым должны его питать родители? Не их ли любовью любит он все [9]? Условия внешней свободы здесь только соединяются все для развития цельного нравственного характера. Привычка никакая так сильно не действует на нас, как семейная. Окружение зависит все от семьи, - и характер в ней идет от корня самой жизни. Награда за добро и наказание за зло - неизбежны и неотвратимы в школе, обязанной воздаянием по закону общественному; в семье только, добро может расти для добра, а страх зла переходит в инстинкт человеческий. Самое наказание теряет здесь строгий вид свой, истекая не из гнева или обязанности, а из чистой любви, как наказание Християнского Бога. Веселый дух - необходимая атмосфера добра - где чище и живее, если не дома? Кому же из нас, самому прилежному, бывало веселее в школе, чем в семействе?
Государство, приемля человека из семьи и вводя его в свои общественные заведения, окружает его развитую свободу сферою долга и необходимости, и связывает его множеством обязанностей и отношений, середи которых должна развиваться жизнь его. Свобода, под действием внешней необходимости, образуется в виде воли: нравственный характер из идеальной сферы семейной переходит в живую сферу общественных отношений. Вот первая, необходимая и незаменимая польза государственного воспитания, достигнуть которой у себя семья не может никакими средствами.
Во-вторых, как мало семей, отвечающих идеалу, нами изображенному! Как мало этих добрых и прекрасных сосудов для развития семени человечества! Как часто внутренний человек искажен бывает в них от вредных влияний! Не это ли одна из главных причин, почему и зло господствует над добром в этом мiре? - Здесь открывается другая полезная сторона государственного воспитания, которое может много содействовать исправлению недостатков семейного, хотя вполне истребить корень зла оно не в силах.
Третья польза, какую оно приносит, состоит в приведении к единству разного образа мыслей, характеров, обычаев, привычек, предрассудков, из семей приносимых. Особенный дух семьи бывает весьма полезен для образования личного характера в человеке; но доведенный до крайности, он может быть вреден единству духа общественного. В этом отношении усиление государственного воспитания приносит ощутительную услугу в нашем Отечестве. Разногласие мнений, каким отличается наше общество, проистекает большею частию из разногласия в духе семей, подверженном столь разнородным западным влияниям. Все стихии государств Европейских с их образованиями и языками входят сюда, и нарушают единство жизни Русской. С одной стороны это разномыслие и разноязычие могут со временем образовать в народе нашем великую, всемiрную многосторонность характера, до какой человек ни в каком племени не достигал еще; но с другой такое смешение угрожает нам, особенно в частных лицах и целых поколениях, потерею нашей народности - необходимого сосуда для возращения в себе духа человеческого, - и здесь-то, противу сей крайности, благотворно действует в воспитании сила государственная, которая все разномыслящее единит и средоточит.
Четвертая многообъемлющая польза от государственного воспитания состоит в том, что оно предлагает воспитаннику такие богатые средства к раскрытию сил его, каких ни одно семейство в себе содержать не может. Здесь особенно важны сокровища учения, которое находится почти все в руках воспитания государственного. Сила каждого лица вырастает во столько, во сколько сильно государство, его образующее. Одна из великих задач в общественных заведениях, особенно России, состоит в том, чтобы отражались в их духе могущество, величие и высокое назначение нашего Отечества, чтобы поразительной их и огромной наружности соответствовал такой же величавый дух мысли, достойный исполинского тела России.
Истина очевидно яснеет из нашего размышления: семья и государство должны равно участвовать в полном воспитании человека. В людях воспитанных только семейно, замечаются почти всегда недостаток воли и неспособность к деятельности практической: питомцы отличных семейств принадлежат по большей части к тому разряду людей, который в свете означается именем прекрасного человека с прекрасною душою. Светлый эфир их душевной свободы, оставшись без действия внешней необходимости, не мог отвердеть в виде воли, - и часто проводят они свой мирный век, не оставив по себе никакого следа в общественной жизни. – Реже встречаются люди, воспитанные исключительно государством. Здесь может встретиться другой недостаток: необходимость развивается на счет внутренней свободы, и человек способен превратиться в одну внешнюю форму, лишенную живого содержания. Но есть сироты, от Провидения лишенные семейств и призираемые государством: они могут быть спасены только в семье искусственной - единственно возможной форме для общественных сиротских заведений. Небесные птицы, сидящие на чужих гнездах - вот прекрасный символ, который дает нам сама природа для таких бедственных случаев [10].
Проникнув собственным размышлением в силу нашей истины, спросим об ней у славных педагогов древнего и нового времени. В правилах Пифагора о педагогике есть одно драгоценное, относительно нашего предмета: «Родители - настоящие воспитатели детей, - говорит он, - и нет ничего несправедливее в мipe, как разлучать детей от родителей». Платон и Аристотель, сознанием мысленным замкнувшие мiр древней Греции, предложили нам и Греческий образ мыслей о воспитании. Платон, как Афинянин, полагал идеал его в соединении музыки с гимнастикою, из которых первая развивала душу, вторая тело. В идеальной своей республике Платон не признает никакого семейства: так у него человеческое подавлено государственным [11]. По Аристотелю совершенство человека одинаково с совершенством гражданина. Он полагает различие между воспитанием государственным и частным, предоставляя первому утверждение общих правил, а домашнему собрание частных, случайных опытов; но с тем вместе резко восстает против Афинян, у которых, как народа более человечески образованного, домашнее воспитание сильно противодействовало общественному [12]. Из Римских писателей Цицерон и Квинтилиан занимались более теориею учения и имели в виду образование мужей государственных и преимущественно ораторов. Квинтилиан (I. 2) для своей цели не только предпочитает, но находит неизбежно необходимым воспитание общественное. В сочинениях Плутарха, который относится также к Римской эпохе и был воспитателем Адриана, находим какое-то особенное стремление к семейному духу, выразившееся и в самой жизни этого писателя [13].
Святые Отцы Церкви, первые, разумно поняли важность семейного воспитания в отношении к человеческому развитию, и в их творениях встречаем мы сильные о том мысли. «Да будет церковию дом, состоящий из мужей и жен, - говорит Иоанн Златоуст. - Если в доме вас только двое - муж и жена, - не думайте, чтобы это было к тому препятствием: ибо Спаситель сказал: аще где двое собрани во имя Мое, ту и Аз посреди их. А где Христос посреди, там многое множество: ибо где Христос, там должны быть Ангелы и Архангелы, и другие силы: изо всех не вам же одним иметь Господа» [14]. Влияние языческих школ и вообще стихии древней, вошедшей сильно в образование запада, много отклонило тамошних педагогов от прекрасного начала, указанного Святыми Отцами для семейного воспитания; но те из них, которые проникнуты были особенным Християнским духом, как например Викторин Рамбальдони, славный педагог XIV и XV века, старались вносить семейное начало и в свои школы.
Реформаторы, или так называемые Гуманисты, обратили все внимание на классическое учение и вовсе потеряли из виду воспитание народа. Сюда относятся и жесткий классик Эразм Роттердамский, и Меланхтон, и Иоанн Штурм, и Валентин Троцендорф, и многие другие [15]. Их школы имели главною целию - развитие свободы разума, а источник всем понятиям о человечестве заключали они в знании языков Греческого и Латинского. Реформаторам противодействовали Иезуиты: ту же ученую стихию внесли они в западно-католическое образование, но подчинили ее совершенно иному началу - слепому послушанию. Ни та, ни другая сторона не могли содействовать развитию истинных понятий о воспитании человеческом, - ибо они смотрели на него, как на средство для распространения своих мнений.
До сочинения Локка (1693) мы не находим в новом западе полного трактата о воспитании. Локк отдает совершенное преимущество воспитанию семейному перед общественным, основываясь на том, что оно предохраняет от дурного сообщества и образует успешнее светские привычки. Здесь ярко заметны и поверхностный взгляд Локка, и его односторонность.
XVIII-й Век особенно изобилен сочинениями о воспитании. Один из самых блистательных софизмов этого века есть Эмиль Руссо, конечно много участвовавший в том ложном направлении, какое приняло воспитание во Франции. Главная и первая ошибка в этом сочинении есть предположение, что Эмиль сирота [16]. Автор лишил его семьи, лишил его и государства, и в наставники своему питомцу дал идеальное лицо, изображающее какой-то отвлеченный круг общественный, и беспрерывно создающее ему насильственные положения для того, чтобы вызвать внешнюю его деятельность [17]. Эмиль Руссо был зародышем тех пустых и праздных космополитов, в которых внутренний человек уничтожен внешним общественным, чуждым всякого национального характера [18].
В XVIII-м же веке, Педагогика образовалась уже в виде цельной науки и представляет многие ветви, подходящие к четырем главным школам. Область ее - Германия; здесь Гуманисты продолжают направление ученое, греко-латинское; благотворно их действие в отношении к науке и литературе; они созидают методу правильного классического учения, но за ученым вовсе теряют из виду человека и гражданина. Им противодействуют две школы: пиетисты и филантропы. Первые [19] основывали воспитание на внутреннем религиозном благочестии, но заключали его в личных отношениях каждого к Божеству, не имея опоры в Церкви: здесь нельзя без уважения упомянуть имя благочестивого Франке, учредителя школы и отца сирот беспомощных. Филантропы приняли основанием отвлеченную идею человека [20]: двигателем сего последнего направления можно назвать также Руссо. Пиетисты вдались в крайность религиозной мечтательности; филантропы пришли вместе с своим вождем к космополитизму. Четвертую школу образуют Эклектики, старавшиеся благоразумно избирать лучшее из каждой системы воспитания.
Главный недостаток всех этих систем заключался в их искусственности: оне еще не вполне достигли той мысли, что воспитание должно в самом себе содержать высшую цель свою, а не служить орудием для распространения каких-нибудь односторонних мнений или какого-нибудь одностороннего взгляда на человека. Все оне занимались развитием сего последнего по частям, а ни одна не имела в виду его внутренней и внешней цельности. Потому и отношения между семейным и государственным воспитанием не были еще определены в сих системах.
В то время как сии последние действовали, соревнуя одна перед другою и удаляясь от истины, в Швейцарии явился простой человек, неученый, сын природы, никому не известный, но с сильным здравым смыслом, с сердцем теплым и одушевленным искрою той Божественной Любви, которая руками Сына Божия ласкала и благословляла детей на земле. От самой юности он посвятил все труды и заботы свои изучению публичного воспитания - и мог на деле увидеть все недостатки государственного устройства, в нем отражавшиеся. Методы, господствовавшие в Германии, не удовлетворяли ни уму его, ни чувству. Семьею изо ста бедных детей окружил он себя; боролся со всеми возможными препятствиями; побеждал врагов и завистников; терпел всевозможные гонения - и во время душевных своих страданий утешался улыбкою ребенка, которого брал в свои объятия, или видом матери, весело занимавшейся исполнением своих обязанностей [21]. Метода первоначального обучения Песталоцци основана вся на простом здравом смысле; но подвиг его, как воспитателя, тем особенно важен, что он в мертвую прежде школу внес живой быт семейный, душу чадолюбивого отца, первый показал, как школа может быть искусственною семьею, довел эту мысль до некоторой крайности в исполнении, и возвратил воспитанию, стремлением систематиков уклоненному от истины, его естественное семейное начало, которое слишком было подавлено школьным учением общественным.
Педагоги текущего столетия, особенно современные нам, определили гораздо точнее отношения, долженствующие быть между воспитанием семейным и государственным. Веймар и другие Немецкие города до того признали первое необходимым в первоначальном возрасте, что предоставили детское воспитание круглых сирот чужим семействам, назначаемым от правительства [22]. Даже и современные противники этого установления считают необходимым, чтобы устроение сиротских домов как можно более уподоблялось семейной жизни [23]. Нимейер в своем сочинении несколько раз повторяет, что семейное воспитание есть единственная удобная почва для возращения внутреннего нравственного человека; видя упадок духа семейного на западе, приглашает всех родителей к тому, чтобы его поддержали, - и с душевным сожалением замечая несостоятельность семейств, много ограничивает власть родителей влиянием государства [24]. Из педагогов, еще живущих и действующих неутомимо на поприще литературном, всех яснее и точнее постиг и определил эту мысль Шварц, в своих глубокомысленных и многосложных сочинениях. Зная, каким частым и опасным уклонениям от религиозной истины подвергается Запад, утешительно видеть, как ею сильно проникнут этот деятельный Германский педагог, и на каком твердом Християнском основании построил он свое учение. Действуя в таком духе, он не мог не возвратить семейному воспитанию его настоящего назначения. «Християнская семья есть родина воспитания истинного», - говорит он, и указывает на необходимость соединения семьи и государства в этом священном деле, соединения, устроившегося надлежащим образом только у Християнских народов [25]. В современной Франции замечательнейшие педагогические сочинения принадлежат женщинам: в некоторых мы встречаем довольно ясное раскрытие нашей мысли [26].
Правительства на западе давно заметили уже необходимость определить законом отношения, имеющие быть между семьею и государством в деле воспитания. Германия строго наказывает родителей, не посылающих детей своих в школы [27]; Франция, согласно с своим государственным учреждением, не желая стеснять личной свободы своих граждан, употребляет вся усилия, чтобы то, что в Германии утверждено законом, явилось во Франции обычаем народным [28]. Англия в этом отношении еще слишком отстала от государств Европейских, и не положила никакого соединения между тем и другим воспитанием [29]. - В педагогических сочинениях современной Германии ученые нередко касаются этого вопроса, стараясь яснее определить отношения между родителями и государством.
Если педагогика принадлежит к числу наук практических, и если основания ее могут разниться смотря по характеру государств и народов, - то мне кажется, что одним из главных начал в педагогике нашего Отечества должно принять мысль о возможно-полном равновесии между воспитанием семейным и государственным.
Определив путем мысли истину положения нашего и подкрепив ее мнениями ученых, обратимся к Истории, и в ней проследив жизнь семейную у разных народов, покажем ее отношение к воспитанию гражданскому и человеческому.
Сколько блистательных дееписателей имеет человечество! Какими чудными красками расписаны внешние деяния народов и государств! Каким громом слова на разных языках возвещена их слава воинская! Но от чего же ни один ученый не посвятил особенного труда тому, чтобы войти смиренно во внутренний семейный быт всех народов мiра, и рассказать его скромную и неслышную историю? Здесь бы открылся свет совершенно иной, и обнаружилась бы в каждом народе его сущность человеческая. Причина ясна: легко узнавать ту внешнюю жизнь народов, которая оглушает слух и ослепляет очи, - но гораздо труднее спускаться в те глубокие тайники внутренней жизни, где все с первого раза кажется так мало и незаметно. Потребен был бы еще новый гений, который извратил бы Историю, и блеск наружный человечества водвинув внутрь ее, извлек бы один лишь свет внутренний. Не имея руководителя, который бы обнял эту великую задачу в одном обширном творении, я должен собирать отовсюду и ограничиться мерою возможности в сих неисчерпаемых изысканиях.
Не с Китайцев начну, подражая странному обычаю ученых запада, излишне влюбленных в Китайскую древность. Священные предания неопровержимы: испытующая наука и внутреннее чувство согласно убеждают в их истине. Первое таинство брака совершено в раю Самим Богом над первою четою, которая назначена была служить сосудом всему человечеству. Первая семья, вынесшая в мiр предания райские, носит в себе зародыши зла человеческого и добра Божия. Далее: семьи маститых патриархов проходят одна за другою, многовековыми цепями своими образуя роды, - и вот опять все человечество заключилось в одной семье, которая носится по земле потопленной! Добрые члены семей благословляются Богом; прокляты братоубийца и отцехулитель.
Из одной благословенной семьи исходит избранный народ Божий. Вся первая жизнь его, все начальные предания, все многоплодные заветы с Богом совершаются в быту семейном, - и самый Бог истинный древнего мipa есть Бог трех-коленной семьи, Бог Авраама, Исаака и Иакова.
Ни в одном народе древнем семейный быт не получил такого освящения, как в избранном народе Божием, и нигде не был он так крепко связан с национальною жизнию. Какая же история так обильна картинами семейными, как священная? не даром стала она ручною книгою нашего детства. Семья родоначальника народа Божия дает образец семьям последующим, и служит корнем всей Израильской Жизни. Моисей своими законами сильно содействовал развитию домашнего быта; он проповедывал одноженство, особенно жреческому сословию, и не одобрял полигамии, которой требовали обычаи Востока; в средние времена истории Израильской многоженство распространилось более по влиянию обычаев чуждых, но позднее почти совершенно исчезло. Дух каст не стеснял свободы брака равенством сословия, как то было у Египтян. Священ был брак у Израильтян: развод не запрещен, но возбранен строго насильственный разрыв его; символом брака означали они завет своего соединения с Богом - и весь народ изображал одну семью Божию. Жена, униженная на всем Востоке, стояла гораздо выше у Евреев. Премудрый творец притчей прекрасно изобразил ее деятельность в быту домашнем, а за ним подражатель его в книге своей Премудрости [30]: «Жена добрая паче камня многоценного и как солнце в дому своем». Евреянка раскрыла в жизни народа все свои доблести: являлась пророчицей, спасительницей племени, женою мудрою. Она имела силу видеть смерть шестерых сыновей, умиравших за исполнение закона, и седьмого последнего благословила на ту же казнь. Узы между родителями и детьми нигде не были так крепки, как в семье Евреев: не даром закон обещает долголетие и благоденствие почтительному сыну. - «Око, ругающееся отцу и досаждающее престарелой матери, да исторгнут пустынные враны и выклюют птенцы орлии», - говорит творец притчей [31]. Власть отца освящена, он первосвященник в семье своей, и правит ею во имя Бога и Его законом. Несмотря на то, власть его не простиралась на жизнь детей: закон, позволявший даже у Греков и Римлян убивать новорожденных, не существовал у Евреев, потому что все дети Израильского народа принадлежали Иегове; родители взирали на чадо свое, как на собственность не свою, но Божию, - и родить сына значило - стяжать человека Богом. Обет жены и детей не имел никакой силы без согласия отца, как главы семьи. Но власть родителей простиралась над детьми до тех пор, пока они пребывали в их доме: послушание, конечно, всегда оставалось обязанностью сих последних.
Семейный быт, согласно с волею законодателя, был всегда основою жизни народа Израильского. Из благословенных семей исходили все его великие мужи. - Сам законодатель, взятый от воды, по особенному Божию промыслу, был воскормлен сосцами матери. Древнее сказание об Иове в начале изображает нам мужа Божия, окруженного семьею счастливою. Самуил, помазавший двух Царей Израильских, был возлелеян матерью своею Анною. Боголюбимый Давид вышел из семьи Иессея. Страдает народ Израильский под ударами иноплеменников: его спасает еще крепкая духом семья Маккавеев. Наконец, в этом же народе, Богом избрана была чета, да воспитается в ней Искупитель и представит нам в семье своей полный и совершенный образец для семьи всего человечества.
Народное воспитание у Евреев истекало из семейного, как всякое первоначальное воспитание истекать должно: можно сказать, что семейное господствовало у них совершенно над общественным. Дух его был в высшей степени религиозный и соответствовал жизни всего народа. Все развитие младенца сопровождалось обрядами религии. Приносилась жертва, когда он отнимался от груди. Воспитанием телесным управляла преимущественно мать, воспитанием духовным - отец, строго обязанный воспитывать детей в законе Иеговы. Мать до третьего года питала младенца молоком своим, - и лишь только начинал он лепетать, отец обращал его лепет в учение заповедей. Гимнастика и музыка возделывались в семье: Давид вынес из дому Иессея пращу свою и гусли. Дочерей, в особом приюте дома, лелеяла мать под своим неусыпным надзором: здесь оне вместе с нею пряли вОлну, ткали, пели священные псалмы, занимались пляскою и игрою на гуслях, готовя сии искусства для религиозных торжеств общественных. В кругу семьи, когда собиралась она вместе, отец передавал священные предания о жизни человечества и народа, переходившие таким образом из семьи в семью, из рода в род. Так жил древний Израильтянин благочестивым семьянином, сначала в мирной кочевой куще под смоковницей и виноградом, потом середи роскоши своего города; жена его была солнцем его дома; дети окружали стол его, как юные маслины; из лона семьи своей выносил он теплую молитву во храм Божий, искусство пращи и копья на битву с врагами, и знание закона в совет старейшин [32].
После народа Богоизбранного, остановим внимание на прочих главных народах Востока. Чем держится эта чудная загадка древнего и нового мiра, это исполинское государство в триста миллионов жителей, устоявшее противу тысящелетий в своей неподвижности? Одна из сильных опор, на коей утверждена его неколебимость, состоит в том, что семейное начало применяется в нем не только к правлению государственному, но и ко всем подробностям управления областного, связанным между собою неразрывною цепью семейных отношений. Законы повиновения власти правящей в Китае начертаны параллельно с законами послушания власти отеческой. Первая из своих видов политических подкрепляет вторую. Отец пользуется властию неограниченною; он император семьи; дети его собственность, его вещь продажная; взрослый сын, женившись и вступив в государственную службу, остается в безусловной зависимости от отца. Родители не только обязаны воспитывать детей своих, но за их успехи и возвышение получают награду от государства. Власть не только строго казнит непослушание детей, но наказывает их даже за несоблюдение во всей строгости обрядов похорон и траура после умерших родителей.
Семейное начало, будучи превращено в государственную пружину, разумеется, не достигает своей цели, когда отец побужден к воспитанию детей честолюбием личным, а сын совершает по отце обряды благочестивые только в исполнение строгого закона, а не по влечению внутреннего чувства. Таким образом Китай может служить разительным примером того, как семейное начало, будучи применено ко власти управляющей, может сообщить государству незыблемую прочность; но с тем вместе, будучи подавлено строгою необходимостию закона и лишено живой внутренней свободы своей, остается совершенно бесплодным для развития начала человеческого [33].
В Индии, строгое разделение народа на касты искони вредило развитию человеческого начала в государстве и семействе. Многоженство составляет право высших каст - и число жен уменьшается по степеням их, так что последняя, самая низкая и презренная каста в государстве, обреченная невежеству и лишению прав, осуждена также и на моногамию: отсюда ясно превратное понятие Индийцев о браке. То, что служит у других народов основным законом семейной жизни, у них предоставлено отверженной части народа. Униженное состояние жен в Индии известно: оне рабы своего мужа и, живые, горят на костре с его трупом. Прекрасна жалоба, вложенная поэтом Индии в уста супруге Брамина: «Весь мiр, - говорит она, - преследует вдовую жену, как птицы зерно, брошенное н; поле». Однако в не-которых областях Индии позволено женам даже многомужество. Матери не лишены бесчеловечного права приносить новорожденных детей своих в жертву волнам Гангеса: до сих пор еще уцелел в Индии и не искоренен усилиями Английских миссионеров этот жестокий древний обычай. Несмотря на такие понятия, противные совершенству развития семейного, есть и у Индийцев одно доброе нравственное начало в семье, которое дано им религиею: отец убежден, что не только живет он в сыне, но может сам в нем улучшаться и совершенствоваться; благочестие сына на земле приносит пользу отцу даже после его смерти. Потому-то вступление в брак есть религиозная обязанность для Индийца, и вступив в него, он ничего так не желает, как рождения сына: о нем приносит он богам жертвы и моления. Из таких священных внутренних отношений между родителем и сыном проистекает сама собою обязанность наблюдать строго за воспитанием детей. Такая прочная духовная связь могла бы быть весьма плодотворна для сего последнего, если бы дух высшей касты Браминов не обнаруживал своего господственного влияния. Ей вверено воспитание и учение общественное, а законы Ману повелевают воздавать учителю даже большее почтение, чем родителям. Таким образом Индия показывает нам пример того, как государственное устройство, стесняя кастами свободное развитие человека, может вредить духовному, чистому семейному началу [34].
Нельзя не заметить некоторого улучшения в семейном быте древнего Египта, образование коего, по мнению некоторых ученых, пришло из Индии. Не даром эта страна мудростию своею имела влияние и на Грецию. Касты в Египте еще остались, но нет уже касты до такой степени отверженной, как Судрасы в Индии. Одноженство не предоставлено презренному сословию, а напротив наложено долгом на верховную касту жрецов, обязанных целомудрием и чистотою нравов. Прочим званиям народа без различия разрешена полигамия. Везде униженное состояние женщины влекло за собою и пренебрежение к детям: не так в премудром Египте. Женщина возвышена в семье, не чужда образования, и разделяет с мужем его занятия. Чадоубийство считалось преступлением: отец, убивший сына, наказывался. Преступница, носившая в утробе, не подвергалась казни до разрешения. Впрочем, не чувство человеческое, а скорее государственная выгода руководила при этом: Египет признавал за благо многое народонаселение; убивать же детей племени чуждого повелевал иногда закон, как то мы видим на примере Евреев. Воспитание Египтян, мало известное ученым, было, по-видимому, распределено по кастам: каждый воспитывался в семье своей и в промысле своего отца. Но верховное сословие жрецов простирало власть свою даже и во внутренность семейств: жрец, при рождении младенца, составлял ему ороскоп будущей его жизни и определял его назначение, согласуя оное, разумеется, с кастою, в коей заключена была семья, и с государственными потребностями. Общественное же воспитание находилось исключительно в руках у жрецов, которые имели для того заведения в Фивах, Мемфисе и Гелиополисе. Так и в Египте, несмотря на его премудрость государственную и ученую, одна каста вторгается в семейную жизнь сословий и в ней стесняет свободу человеческого развития, подчиняя его государственным видам. Вот может быть одна из главных причин, почему Египет оставил нам пирамиды и здания, соревнующие высотою горам Божиим, но не оставил живого слова, которое без свободной жизни человеческой развиваться не может [35].
О семейной жизни древних Персов доходят до нас весьма неясные и противоречащие друг другу известия. Зороастр проповедует одноженство; но допускает и многих жен в случае бесплодия, из государственных видов, для умножения чадородия [36]. Многочадный отец находился во всеобщем почтении и получал ежегодные награды от своего государя. Дети считались собственностию государства - и по всему видно, что семейная жизнь была совершенно принесена ему в жертву. Это яснеет из характера воспитания древних Персов, которое было исключительно государственным, если верить сказаниям Ксенофонта. Только мужеский пол удостоивался воспитания. До шести лет младенца лелеяла мать, укрепляя его телесно; отец и не видал его. На седьмом году государство принимало его на руки и воспитывало у себя вместе с другими детьми. Ребенок даже пищу свою не смел вкушать у матери, а приносил ее в школу. Здесь до пятнадцати-летнего возраста совершалось его воспитание телесное и нравственное. Первое состояло в упражнениях воинских; он стрелял из лука и метал копье; грамоте едва ли учился. Второе основано было на развитии строгих понятий о справедливости, самообладании, покорности и воздержании телесном. От пятнадцати до двадцати пяти лет, он уже совершенно оставлял дом свой и принадлежал одному государству. Охота, главное его занятие, служила ему приготовлением к войне, которой он посвящал себя с двадцати пяти лет до пятидесяти; остальное же время жизни - делам государственным. Так Персия представляет нам в древнем Востоке пример того, как государственное воспитание, основанное на одних воинских видах, может совершенно поглотить семейное. Такой существенный порок в нравах Персии обличается ее историею: не имея никакой внутренней жизни, она погибла в своем внешнем стремлении, к которому призывало ее воспитание исключительно государственное [37].
Рушились почти все колоссы древнего Востока. Расточен Израиль, не познавший своего всечеловеческого назначения, и загрубевший позднее в своей обрядной народности; остатки роскошной Индии достались в добычу Англии; онемел на веки Египет; исчезло древнее царство Персов, поглотившее почти всю Азию своею силою государственною; один остался незыблем в своей неподвижности, бесплодный для человечества и прочный лишь для себя, Китай, образовавший семейное начало в государственную систему. Результат великий! Сильная опора нашей истине!
Из древней Азии мы вступаем в Европу, которая от Провидения назначена служить как бы рассадником для воспитания всего человечества, чтобы потом разнести его по всем концам мipa. Три периода видим мы в Европейском развитии: Греция представляет воспитание художественное, Рим - гражданское, Християнская Европа - всечеловеческое.
Эстетическое воспитание Греции основано было на врожденном чувстве красоты, развитом природою, религиею и благоприятными обстоятельствами. Невыразимое ни на каком языке слово: ;;;;;;;;;;;, знаменующее цель Греческого воспитания, показывает, как этот народ-художник глубоко понимал неразрывную связь прекрасного с нравственным, которая была семенем его благородной и славной жизни. Это доброе начало человеческое объясняет нам, почему мы в самых первоначальных преданиях Греции находим такие изящные картины семейного быта. В Илиаде Троянцы отличаются большею образованностию: у них господствует и жизнь домашняя. От кровавого позорища войны вы отдыхаете утомленным чувством на связанной любовью семье Приама; изумляют вас все герои Илиады, но душою любите вы доброго семьянина, Гектора. Поразят ваш ум и фантазию разнообразные картины неба, моря и земли, соединившихся в одну великую войну, но тронет за сердце прощание у Скейских ворот. Прекрасна Илиада и войною, но красоты Одиссеи все почерпнуты из домашнего быта. В поэмах Гомеровых, сердцу говорят более всего образы Гекубы, Андромахи, Пенелопы, Ареты, Навсикаи и Эвриклеи. Вечно прекрасное в них и равно понятное всем векам и народам, взято из тихого лона семейной жизни. Нельзя сказать однако, чтобы в мipe Гомеровом понятия о браке были совершенно чисты: разгульная жизнь войны и прекрасные пленницы много вредили домашнему единству. В позднейших песнопениях Гезиода понятия об устройстве семейном очищены более.
Воспитание у Греков разделялось на две главные части, соответствующие двум стихиям существа человеческого. Гимнастика развивала красоту и силу тела; музыка, в смысле Греческом, образовывала дух. В гармонии той и другой заключался идеал воспитания, выражаемый прекрасно словом: ;;;;;;;;, знаменовавшим согласие души и тела. Три главные племени участвовали в развитии всей жизни греческой: Ионийское, Дорийское и Аттическое. У первого господствовало воспитание музыкальное, у второго - гимнастическое, только Афиняне достигли идеала, уравновесив то и другое. Замечательно, что внутреннее воспитание Ионян было исключительно семейным; гимнастическое внешнее в Спарте исключительно государственным; в Афинах семья и государство соединенно воспитывали человека - и только совокупным действием могли достигнуть того художественного идеала, к которому стремилось воспитание Греции.
О частной жизни Ионян в малой Азии мы не имеем подробных сведений. Знаем, что в главном воспитание их согласовалось вообще с Греческим, но преимущественно развивало элемент музыкальный. Искусства, образующие душу: музыка и поэзия, наиболее в нем участвовали. В этой стране, благословенной небом, на рубеже Европы и Азии, открылся чудный источник для всей поэзии Европейской: в ней раздались впервые песни Гомеровы. Гимнастику невзлюбил Ионянин: ему нравились более сладкие внушения муз. В лоне семьи вырастал он, и развивался под народные песни; государство не проникало в недра семей; даже общественные средства к воспитанию зависели от частных лиц, и не подчинялись никакому надзору. Пока семья хранила в себе нравственные начала, воспитание Ионийское было успешно, и жизнь цвела; но когда близость роскошного востока развратила нравы и разрушила семью, когда женщина, покинув гинецей, превратилась в гетару, а первоначальное воспитание досталось в руки купленных рабов, - тогда и жизнь Ионии погибла.
Перенесемся мыслию в Спарту, где подробности жизни нам известнее. Что это за город, кипящий народом и не огражденный стенами? Ему не нужно стен: воинственные жители - его живая ограда. Крепкими узами гражданской любви они связаны: холоден их привет иноземцу, радостен только своему. Домашний очаг и хлеб им неизвестны: и трапезу делят они вместе под открытым небом. Сам царь у себя не вкушает пищи. Граждане, встречая на улице детей, смотрят за ними как отцы. Дома остаются лишь жены, рабыни, да малые дети. Все государство - одна большая семья, живущая вместе.
Здесь брак налагался обязанностию на гражданина; холостых закон лишал прав гражданских и подвергал презрению всенародному. Одноженство было признано, произвольный разрыв запрещен строго. Закон предусматривал все возможные препятствия к плодовитости брака и позволял даже неверность в случае бесплодия. Отец трех сынов увольнялся от общественной стражи; но дети его принадлежали не ему, а государству.
И нежные девы публично упражнялись в борьбе, чтобы укрепить тело для обязанностей матери; но выходя замуж, оне оставались уже в кругу домашнем. Жена в Спарте уважалась более чем в Афинах, именуясь госпожею дома и правя им, вероятно, по причине частых отсутствий мужа. Нося в утробе залог брака, она обязана была смотреть на картины и изваяния богов и героев, украшавшие ее комнату. Новорожденный принимался на щите: отцу некогда было радоваться его рождению: он нес его в народный совет для решения о жизни его или смерти; слабого младенца ожидало ущелье Тайгетское. Омытый вином, младенец вырастал без пелен; еще в нежных летах ожидала его мучительная пытка незаслуженных побоев; до семи лет воспитывался он дома, но под строгим наблюдением государственного чиновника; семи же, поступал он на руки самого государства. Отец, и особенно мать, действовали издали, но уже не имели власти над ним.
Главное место в воспитании государственном принадлежало гимнастике, которая в Спарте доведена была до совершенства и соединяла начало воинское с художественным. Грубость силы тела умерялась стройными его движениями. Кроме того, музыка, пение и учение живое, состоящее в уяснении мысли и в выражении кратком, смягчали характер воспитания. Образование литературное отсутствовало в Спарте.
Весела была общественная жизнь Лакедемонян. Торжества, хороводы, воинственные пляски их соединяли. С песнею на устах шел Спартанец на битву - и с улыбкою встречал смерть. Воспитание телесное, внешнее, вело его к войне, которая была его стихиею, и не даром Аристотель говорил о Спарте, что она, как железо, ржавеет в покое.
Если внешнее воспитание Спарты совершалось все под началом строгой государственной необходимости: то в Афинах мы видим, как оно умеряется внутреннею свободою; как стихия семейная, входя в круг жизни общественной, вносит в нее более кроткое, человеческое начало. Не от того ли находим мы в просвещенных Афинянах такое радушие к народам иноплеменным? Не от того ли Перикл называет город свой общежительным, откуда ни один иноземец, ищущий учения, не был изгоняем? - В Солоновом законодательстве мы не встречаем таких стеснительных законов для брака. Женщина в Афинах, как замечают ученые, не была так уважена в кругу домашнем, может быть не потому ли, что уступала место мужу, как главе семейства; но в кругу общественном состояние ее являлось даже слишком свободным. Афинянка была или мать, заключенная в гинецее, или гетара Аспазия, жившая для общества. Дома смотрела она за воспитанием детей: особенно занимали ее дочери. Тихо, под крылом матери вырастали оне, не выходя, как Спартанские девы, на публичную борьбу. Им нужна была не сила тела, а красота лица, гибкость стана, прелесть движений и звучность голоса. На праздниках города, в хороводах общественных, являлись оне, в белых волнующихся одеждах, подобранных поясом, с венками на головах, и пленяли юношей.
Мать, носившая во чреве, заботилась о том, чтобы младенец ее родился красив, хотя и не силен. Для укрепления тела, она брала ему кормилицу Спартанку. В пятый день по рождении, ребенок лежал у ног отца: не государство, а отец решал его жизнь или смерть. Отвращал он очи - ребенка выносили из дому; заключал его в объятия - и тогда давал обет воспитать его, в чем подразумевался уже и будущий обет сына - питать и поддерживать старость родителя. Редко Афинские отцы, удрученные бедностию, отвращали очи от детей своих; но как не заметить, что и образованные Афины были так еще далеки от чувства Християнского! Как не изумиться еще более тому, что Платон и Аристотель оправдывают этот варварский обычай! В день, когда отец признавал свое детище, венок маслины вывешивался на доме для сына, шерстяная повязка для дочери. В пятый день после, совершался семейный обряд и праздник. Ряды домашних торжеств и пиров сопровождали все возрастание сына до тех самых пор, когда уже он, как гражданин, присягал своему отечеству. Праздновались дарование имени, внесение в число граждан, семнадцатилетний возраст. Так в семье, веселием внутренним отзывалось все развитие Афинского гражданина.
Первые заботы матери, кормилицы и няни были о том, чтобы младенец вырастал как можно прекраснее. Спартанец не знал пелен; стройный красавец Афинский знал их. Скоро начинали раздаваться вокруг младенца чудные колыбельные Греческие песни, когда качали его на руках или на щите. В след за песнями, при первом мерцании его разумения, из уст няни, уж слышались ему волшебные сказки, и повести, и мифы Греции, - и вся Мифология народная обвивала подвижною тканью колыбель его, - и все его детство расцветало на поэтических преданиях, как первое детство всей Греции на песнях Гомера [38]. Как же тут было не родиться поэтам, в такой стороне! По мере того как вырастал ребенок, государство предлагало домашнему воспитанию родителей свои необходимые пособия. Но круг общественного учения не был стеснен никаким однообразным ходом. Родители могли, или брать в дом учителей, или посылать к ним детей, для грамматического и высшего образования. Только гимнастические заведения устроены были от государства на один образец, и туда ходили дети по гражданской обязанности. Не отсюда ли проистекало это разнообразие в развитии личного характера, каким отличались Афиняне перед всеми древними народами? Словесность, Музыка и Гимнастика следовали друг за другом и потом соединенно. В первой важно было настроить ухо малолетного к благозвучию Афинской речи; пение, лира и флейта были также всеобщею потребностию образованных; чтение и изучение писателей отечественных венчало все; целью гимнастики было усвоить телу красоту и силу. Так все эстетическое воспитание Афинянина, как идеал греческого искусства, совершалось в стройном равновесии сил душевных и телесных.
В последние времена Афин общественное воспитание ослабло и исказилось; влияние изнеженного востока развратило семейные нравы; введено было даже двоеженство. Рушилось равновесие жизни - и Афины пали.
Вот еще новая, славная опора для нашей истины, предлагаемая Историею! Афины, в которых все человеческое образование, какое только могло совершить-ся без пособия Откровения, совершилось так стройно и правильно, - Афины примером своим свидетельствуют нам, что только в соединении семейного воспитания с государственным заключается идеал воспитания истинного [39]!
В самом начале истории Рима, два первые царя чудесно знаменуют собою две главные стихии, из которых сложилась вся его жизнь. Ромул - сила внешняя, дух войны, покоряющий все; Нума - крепость внутренняя, утвержденная на религии, законе и строгом домашнем быте. - Понятие о браке ни у какого народа древности не является в такой чистоте, как у Римлян: одноженство принято обычаем и законом. В лучшие времена Рима брак освящался даже религиозным обрядом [40] и был неразрешим. Позднее, во времена республики, позволено расторжение, даже со стороны жены, а при языческих Императорах введено и сожитие, нанесшее такой вред семейной жизни Рима. - Уважение к женщинам приносит честь Римскому образованию и несколько уже приближается к Християнским понятиям. Целомудрие прекрасного пола освящено при Нуме учреждением Весталок. Женщина в древности, только у Иудеев и Римлян, является на такой высокой степени. Середи семьи, она, хотя и покорна, как дочь, власти своего мужа, но вместе с ним равно разделяет права на воспитание детей. В обществе, не гетарою Афинскою выходит она, а женою почтенною: в Риме только получила она величавый сан матроны. Римлянка явила нам такие славные примеры девственного целомудрия и чистоты в Лукреции и Виргинии, материнской власти в Ветурии, утонченной супружеской нежности в Аррии [41], образованной заботливости о детях в Корнелии.
При таких понятиях о браке, при таком значении женщины, крепко держались узы семейной жизни. У Римлян были Лары и Пенаты - семейные боги, и домашний очаг почитался святынею. Но при лучших понятиях о семье - власть отеческая является все так же неограниченна. Кто не знает, как грозно было имя отца семьи Римской (pater familias)? Не любовь, а гроза власти облекала его. Новорожденный младенец, так же как у Афинян, лежал у ног родителя и ждал своей участи - быть изверженным из дому или принять от отца воспитание. Право жизни и смерти, право продажи и право на всякую собственность детей сопровождали власть родительскую. Только Християнство окончательно уничтожило это бесчеловечие и наложило за детоубийство смертную казнь [42].
История Римского воспитания распадается, можно сказать, на два главные периода. В первом, куда относятся времена царей и Ливиевской славной республики, господствует воспитание семейное над общественным. Во времена Императоров замечаем обратное действие. Последний век республики и правления Юлия Цезаря и Августа стоят на меже двух периодов и представляют, по-видимому, счастливое сочетание и той и другой стихии, обнаружившееся во всем том, что лучшего произвела Римская Словесность.
Отец, признавая сына, тем уже давал обет его воспитывать. Разные обряды суеверной религии сопровождали в семье все возрастание дитяти и развивали в нем чувства набожности. В лоне матери воспитывался, по словам Тацита, древний Римлянин [43]: от нее вместе с молоком всасывал он и благочестие, и любовь к отечеству, и чистоту чувства. Ей помогала в трудах семейных почтенная летами родственница, имевшая над детьми владычество возраста, неукоризненных нравов и целомудренной строгости. Отец передавал сыну учение, чувство гражданской правды, дух войны и ее искусство. Неправы те ученые, которые отвергают всякое общественное воспитание в древние времена республики: по свидетельствам историков, школы существовали для обоих полов [44]. Кроме того, пятнадцатилетний юноша, облеченный тогою, отправлялся на Марсово поле, на берега Тибра, где упражнялся в Гимнастике и плаванье. Но конечно, все зерно воспитания, вся его почва заключались в семье: дух ее, еще не зараженный никаким иноземным влиянием, был дух истого патриотизма. На домашних пирах, где также участвовало юношество, пелись простые песни во славу добрых предков [45]. Из такой-то древней, цельной Римской семьи выходили все эти Камиллы, Сципионы, Фабриции, Марцеллы, Фабии! Вся доблесть древнего Рима, изумившая вселенную, зачалась здесь, в мирных недрах чистой семьи его! От домашнего очага она вышла, от его Лар и Пенатов!
Но Римлянину республики недоставало науки и художественного образования. Побежденная Греция пленила своего победителя: Афинское учение, сначала запрещенное законом, вскоре осилило Рим. Тогда распространилось более воспитание общественное, и сочеталось с семейным. Блистательный век Августа был плодом этого сочетания. Гораций и Виргилий вышли из древних семей и образовались в школах. Цезарь был воспитан матерью Аврелиею; Август обязан был многим своей матери Атии.
Далее, во время Империи, школы умножились; педагоги Греции наполнили семьи и города; учение возрастало; Цезари не щадили денег на содержание Риторов; Александрия и Афины предлагали также свои огромные средства для образования Римского юношества. Но от чего же Рим не производил уж ничего великого? От того, что прежней семьи уже не было в Риме. Еще Гораций жалуется на ослабление уз брака, на упадок рода и семьи [46]. Картины Ювенала еще ярче: входя внутрь домов, он живописует нам, как сами родители развращали детей своим примером и приучали их к одному наружному блеску и внешности [47]. По временам только - мелькают искры прежнего быта в каком-нибудь Агриколе [48], Таците; но Рим цезарей велик памятью древнего и живет одними воспоминаниями. Не было числа школам и риторам по всем областям его, а варвары уже тут - и духа прежнего нет!
Вот еще новый, сильный урок в пользу нашей истины! Пример Рима чрезвычайно важен для нас, потому что мы занимаем едва ли не такое же место в отношении к Западу Европы, какое занимал он в отношении к древнему мipy. Его История распадается также на два главные периода, из которых в первом видим образование, заключенное в самом себе, исключительно национальное, во втором влияние иных народов. Разница будет только в последствиях: ибо повторений нет в Истории, и мiр Християнства не так должен развиваться, как мiр языческий.
Древняя История всеми главными своими представителями дала твердую опору нашей истине. Мы повершим языческий мiр кратким очерком семейного быта древних Германцев. Идея брака, у них, как у Римлян, была основана на одноженстве: полигамия встречается в виде особенного преимущества, только у князей Германских [49]. Брак являлся куплею: позволялось и сожительство как у Римлян. Цель брака - рождение сына наследника: право развода имел только муж в случае бесплодия жены. Несмотря на поэтические рассказы Тацита, состояние женщины в древней Германии едва ли было так завидно. Муж владел правом, жену свою, наровне с рабами и детьми, наказывать телесно, продавать и убивать [50]. Обычное право продажи и теперь существует в простом народе Англии [51]. Половинная пеня платилась за убиение женщины: она не допускалась в свидетели; именем ее располагал муж самовластно. По смерти его, второй брак угрожал ей стыдом [52]. Власть родительская была так же неограниченна как у Римлян. Великая бедность нередко понуждала отца отвергать новорожденное дитя, лежавшее у ног его, - и самое Християнство не вдруг искоренило этот жестокий обычай, сохранившийся еще долее в Скандинавии. В некоторых случаях родители убивали даже детей старших возрастом: обычай не вменял им того в стыд, закон не налагал наказания [53].
Мальчик до совершеннолетия, девочка пока не замужем, могли быть проданы отцом: еще при Карле Великом сохранялось это право. Первородство нарушало в семье равенство сыновей [54]. Кроме того в воинственной Германии, и особенно в Скандинавском племени, был жестокий обычай убивать дряхлых стариков, не столько впрочем из зверского бесчеловечия, сколько из дикого мнения, что смерть есть благодеяние ветхому старцу, лишенному сил [55].
Воспитание детей у древних Германцев было только телесное: оно состояло во всех возможных воинских упражнениях. До семи лет, мальчик находился более на руках у матери; потом переходил к отцу. Тацит говорит, что Германцы воевали семьями, что воин за собою слышал вопль жены и крик детей, что нередко жены мольбами удерживали и собирали вновь бежавших воинов [56]. Так семья древнего Германца была кочевая и воинственная: из нее выходил он, готовый на все битвы, и скучал в бездействии тяжкого для него покоя. Позднее, во времена Християнства, воспитание рыцарей, по всему вероятию, вышло из обычаев древней Германии. Оно разделялось на три периода. Первый, до семи лет, был чисто семейный: мать внушала ребенку чувства воинской чести и уважения к женщинам. Далее, до четырнадцати, мальчик жил пажем, или у себя дома, или в замке могучего рыцаря. Наконец третью степень проходил он в должности оруженосца, до тех пор, пока сам не получал рыцарского звания. Это напоминает обычай, переданный Тацитом, когда юноша, в собрании вождей, от отца своего, или от иного вождя, получал копье и щит, и тем выходил из круга семейной жизни в круг жизни общественной [57].
Столько тысящелетий прожил древний мiр! Столько народов прошло по лицу земли, соревновавших друг другу в образовании! А между тем в человечестве не было еще семьи, которая бы в полном смысле достигла своего назначения - служить сосудом для рождения и воспитания человека! То - рабское состояние жены и многоженство служили препятствием, то - бесчеловечие отеческой власти, то - корыстные виды государства, то - условия каст, оцеплявшие общество. Довольно сказать: древний мiр не произвел ничего выше мудрости Эллинской, Эллинская мудрость не произвела ничего выше Платона и Аристотеля, а Платон и Аристотель - этот двойственный венец древнего ума - признавали детоубийство! [58] Человечество собственными усилиями не могло дойти до таких, по-видимому, самых простых понятий. Для того, чтобы семья - этот прекрасный сосуд, первоначально освященный Самим Богом, - освятилась опять, потребно было, чтобы Сам Бог на земле явился семьянином.
И вот Он лежит Младенцем в яслях Вифлеема. Его окружает земная семья, которой вверено от Небесного Отца человеческое Его младенчество. Но там в небесах, Он Сын Бога, Сын, рожденный и возлюбленный от Отца прежде всех веков, прежде сложения мipa. Так мысль о семье содержалась от вечности в Самом Боге, по учению Християнскому.
Бог - Младенец! Радуйтесь, младенцы всего мipa! Над Ним так же, еще в колыбели, как бы во всемiрное знамение вашему плачевному сиротству в древности, тяготеет кровожадное гонение Иродово: но Он исторгнет вас из-под насилия власти отеческой и государственной, Он благословит вас, Он окружит Себя вами, Он поставит вас в образец людей Своего Царствия; Он посрамит мудрецов и откроет всем мысль, самую простую для Християн, но не постигнутую всею премудростию древнего мipa, что вы и в пеленах, и в утробе матери, и обезображенные, и увечные, все те же люди, все то же стяжание Божие! Он устроит ваше воспитание; Он оградит вас, малых, от всех возможных соблазнителей сего мipa; Он научит отцов не раздражать вас, но и вам покажет пример повиновения своим родителям, и умирая на кресте за людей как Бог, не забудет как человек о Своей Матери; Он передаст любовь Свою к вам в сердце учеников Своих и наложит ее обязанностию на всех тех, кто принимает на себя святой подвиг вашего воспитания.
Бога-Младенца кормит сосцами Матерь Божия! Радуйтесь, жены! Древний плен ваш кончился: не изнеженности нравов, как в Греции, не обычаям диких Германцев, даже не семейному быту Рима, вы обязаны будете своею свободою, а Ей - Матери Божией! Она разрешит на вас оковы всемiрного унижения и оградит вас в обществе Своим целомудрием. Она, Сама бывшая сосудом Бога на земле, смирит непреклонную гордость мужа перед вами, как перед сосудом немощным.
Отец Младенца - Сам Бог на небесах! Смягчите же, отцы, перед детьми своими вашу древнюю жестокость, неправо подкрепленную гражданским законом: они - чада ваши по плоти, но через Сего Младенца и чада Божии по духу. Не у ног ваших отныне принимайте новорожденных детей; жизнь их уже не будет вашим милостивым даром; нет! из лона матери берите их прямо в свои объятия - и отвечайте Богу за их жизнь и воспитание.
Прошел образ древнего мiра; сила гражданского закона смирилась перед милостию Божией; семья устроена на земле примером и учением Богочеловека. Утвердив в ней понятия истинно человеческие, Он не отрешил от нее и жизнь национальную. Он совершил в семье Своей все то, что повелевал Ему закон Его земли. Он показал всем людям пример, как из семьи выносится любовь к своему народу и отечеству, - ибо, даже отвергаемый сим последним, послал Своих учеников к погибшим овцам дома Израилева прежде, нежели ко всему мipy.
Но чем же освятится семья? Что даст ей незыблемое основание, твердое противу всех возможных гражданских постановлений? Над семьею земной, человеческой, устрояет Он семью высшую, духовную. Как человек, Он исполнил все обязанности сына в отношении к родителям [59]; но как Бог сказал: иже бо аще сотворит волю Отца моего, иже есть на небесех, moй брат мой, и сестра, и мати ми есть [60]. Какая же это новая семья, о которой говорит Спаситель? Мы все, крестившиеся в Его имя, в ней чада; Он - невидимая для нас глава ее и Отец; Его невеста и мать этой семьи - Церковь. Устроитель ее, как Бог, не мог знать земного брака: Ему подражали ученики Его и подражают главные Иерархи православной Церкви, отрекаясь от земной семьи для того, чтобы пасти семью духовную. Но какая же связь между этою семьею высшею и семьею человеческою? Муж да будет главою жены, как Христос глава Церкви. Вот таинство брака! Вот та незыблемая духовная связь, на которой утверждается семья человеческая уже на веки: связь сия нерасторжима, ибо сочетанное Богом человек да не разлучает. Так, по словам Златоуста, семья в благочестивом доме, прообразует Церковь Божию [61]. Так связь небесной семьи отражается в семье земной; Божественное таинственно нисходит в человеческое. Вот чего опять не поняли мудрецы нового мiра - и Запад уже подкопал основу, данную семье Христом Спасителем.
Сия таинственная и духовная связь между Церковью и семьею сопровождает все развитие человека и отражается во всем воспитании Християнском. Церковь рядом таинств сообщает благодать семье: Она освящает ее непрерывно при рождениях, браках, очищениях душевных, болезнях, и в причащении соединяет ее с Богом. Таким образом, Церковь освободила семью из-под господственного влияния государства, и дала ей бытие цельное, свободное и безопасное для всех ее членов. Здесь заключается корень той духовной, истинной, Християнской свободы, о которой говорили мы прежде, и до развития коей дошли теперь путем Истории; в ней охранение семьи от всех внешних отношений; из нее должен расти внутренний человек. - В смысле настоящем, полной и цельной семьи не знал ни Восток, ни мiр Греции и Рима: во всей своей силе она водворена была только Спасителем. Сосуд устроен и огражден: вырастай теперь в нем человечество.
Если семейная жизнь и в несовершенном своем состоянии была одним из главных начал для воспитания, то в Християнском мiре сделалась она для него началом безусловно-необходимым. В Европе - этом рассаднике воспитания всемiрного - из семьи Афинской выходил художник, из семьи Римской - гражданин, из Германской - воин и впоследствии рыцарь, из Християнской только вышел вполне человек.
В первобытных Християнах мы находим сильное развитие семейного начала, одухотворенного Церковью. Известно, какое славное участие принимали жены в распространении Християнства, а жены могли только действовать в недрах семейств. В жизнеописаниях Св. Отцев первобытной Церкви сияют имена их матерей. Св. Иоанн Златоуст был воспитан матерью своею Анфусою, которая овдовела в самом цветущем возрасте и для воспитания сына пожертвовала всеми прелестями жизни [62]. Григорий Богослов родился от благочестивой Християнки Нонны, был плодом молитв ее, и от нее вместе с молоком принял первые семена Религии. Эмилия, блаженная мать Василия Великого, воспитала целую семью подвижников Християнства. Великий Антоний Египетский от малых лет ходил с своими родителями в храм Божий, и, по смерти их, занимался сам воспитанием сестры своей. Мать и отец привели сами из дому к Александрийскому Патриарху Афанасия Великого, которого еще в играх отроческих товарищи назвали Епископом. Иoaнн Дамаскин, Амвросий Медиоланский, блаженный Августин, Святый Николай Мирликийский [63] - все родились и воспитались в семьях Християнских. Из блистательных школ языческих принимали первые Отцы православной Церкви одно внешнее учение, а из святого лона семейств своих выносили они Християнский дух и воспитание, - и откуда же они могли бы его вынести, когда в школах владычествовала одна Эллинская мудрость? Таково было участие семейного воспитания в учителях Церкви.
Много трудов понесла Церковь, чтобы водворить начала Християнской семьи в народах ново-Европейских. Долго обычаи и законы тому противодействовали. Недостало бы ни средств, ни времени изложить всю историю семейного быта и воспитания у разных народов Християнского мiра. Для такого труда, наука не приготовила еще основания [64]. Скажем вообще, что семья, освобожденная Церковью из-под исключительной власти государства, основанная на понятиях истинно человеческих, дала главную основу ново-Европейскому быту, но подвергалась, разумеется, многим изменениям, согласно с характером народов и государственным их устройством. Ни в одной из стран Християнских семейное воспитание не было уже исключаемо государственным, как то видим у некоторых древних народов: везде напротив признается его необходимость. Не здесь ли причина тому, что история Християнской Европы представляет гораздо большее разнообразие лиц и характеров человеческих, нежели история Европы языческой?
Означим главными чертами семейный быт Запада и упомянем вместе о том вреде, который был нанесен ему, или злоупотреблениями духовной власти, или государственными учреждениями, основанными на обычном праве, или борьбою против Церкви, или борьбою общества против государства. Семейный быт Италии имел свои корни в остатках древней семьи Римской, преобразованной Християнством: сюда вошла и феодальная стихия новых народов. Бесконечные распри семейств в городах составляют все содержание истории средних времен Италии: разрушение цельности государственной было тому причиною. Каким чудным разнообразием лиц блещут летописи этой страны! Сколько ярких портретов выступает на их страницах! Много нанесло вреда Италиянской семье и до сих пор вредит ей положение белого духовенства. Григорий VII, увлеченный политическими видами Церкви, лишил его семейства и тем подал повод к неисчислимым злоупотреблениям, которые внесли неисцелимые язвы в домашние нравы народа Италии.
Семья Англии и Германии вышла из феодального быта народов Германского племени. Здесь обычное право первородства, образовавшееся в маиорат, нарушает равенство членов семьи и допускает тиранию старшего. Это противу-человеческое право в Англии перешло в государственную силу, на которой основаны ее исполинское богатство и крепость. В Италии существует также закон маиората, но не в той силе. Вообще право семейное в Англии слишком приковано, как замечает Ганс, к праву собственности [65]. Мы уже говорили о том, как до сих пор в простом народе Англии государство не искоренило варварской власти мужа продавать жену свою в случае неверности. Вникая в подробности семейного быта сей страны, нельзя не изумиться тому, на какой низкой нравственной степени в отношении к законам о браке и правам жены и матери, стоит это государство, так неправо гордящееся своим первенством и просвещением [66].
Два события в западной Европе нанесли сильный удар основам семьи Християнской, утвержденным на понятиях о браке. Первый удар нанесен был Реформациею, которая в браке отвергла таинство. В некоторых протестантских землях Германии святость брака и власть Церкви над ним еще сохранились; но за то в других странах, как например в Голландии, он давно уже перешел в гражданский договор, заключаемый гражданскою властию. Менее чем какая-либо страна запада, Франция развивала семейный быт: всегда увлекаемая общественною жизнию, которую дала она Европе, она не любила жить дома. Узы семьи, и без того слабые, революция ослабила до конца, признав брак не более как гражданским договором и позволив его расторжение, даже по одному взаимному согласию. Наполеонов кодекс наложил некоторую узду на сей закон, вовсе разрешавший семейный быт народа Франции. По восстановлении Бурбонов, развод был отменен навсегда, и несмотря на все усилия утвердить его по-прежнему, до сих пор он не существует в законах Франции, благодаря ревностному противодействию Палаты Перов [67]. Но зло было уже сделано, и исторгнутое из мертвой буквы закона, оно вошло в жизнь и обычаи народа. Развод во Франции не существует по праву, но более чем когда-либо существует на деле. Человек, стремящийся там к крайнему пределу личной свободы, видит в браке одно гражданское насилие права, и по этой уже причине желает свергнуть его с себя.
В Германии семейный быт простого сословия стеснен тяжким законом государственным. Простолюдин не имеет права вступить в брак до тех пор, пока не представит обществу состояние, которое могло бы обеспечить его с женою и семейством [68]. Вот где источник разврату нравов в низшем классе народа и плачевному положению семейной жизни!
Крайнее развитие общественности во всех возможных смыслах наносит также видимый вред домашнему быту Запада. Современный Европеец превратится скоро в образованного номада и устроит из своей Европы всемiрное кочевье. Много великих плодов принесет это общение, но нельзя же скрыть, что много и вреда таится здесь в отношении к тем священным внутренним основам, на которых утверждается чистое бытие человеческое.
Вникая во многие коренные недостатки семейного быта на Западе, существенно вредные нравственному совершенствованию человека, мы не понимаем, какая странная гордость обуяла наше столетие? От чего этот XIX век вошел в такую высокомерную пословицу, обидную для всех других столетий? Уж не всякой ли век отличается тем же пороком самолюбия? - Сколько улучшений в Християнском смысле предстоит еще Западу относительно самых простых понятий о браке и семье, на которых почиет и благоденствие государств и вся живая нравственность человечества!
Но остановим внимание на племенах Словенских и представителе их, нашем Отечестве.
Современные исследователи представляют семейный быт Словен языческих бытом почти идеальным [69]. Не увлекаясь никаким пристрастием, постараемся обозначить главные черты его. Заметим предварительно, что в сих исследованиях, необходимо поверять западные известия нашими народными источниками: ибо часто бедные соплеменники наши, угнетенные на Западе, кроме бедствий чужого ига, несут на себе и клевету чуждых обычаев, не принадлежащих Словенскому народу [70].
История застает предков нашего Отечества середи семейного быта: «И живяху кождо с своим родом и на своих местех, владеюще кождо родом своим», - говорит Летописец. Нельзя не признать, что было большое разнообразие в семейном быте разных отраслей нам родного племени. Какая тишина и кротость, какое стыденье и целомудрие в семье Полян, по сказанию Летописца! Какая дикость, какое зверство в Древлянах, Радимичах, Вятичах и Северянах [71]! Там строгие брачные обычаи - и невеста скромно приводится в дом жениха; здесь похищаются жены насилием - и вполне допущено многоженство [72].
Сие последнее, как кажется, существовало у большей части племен Словенских: не можем решить, по своему ли коренному обычаю, по влиянию ли народов чуждых [73]. Целомудрие и верность Словенских жен прославлены древними сказаниями: Словенка по чувству не могла перенести смерть своего мужа, но нет строгих причин думать, чтобы она обязана была идти живая на костер его [74]. Если согласиться с теми исследователями, которые видят в рассказе Приска, писателя V века, о Римском посольстве к Аттиле, картину Словенских нравов: то нельзя не извлечь весьма выгодных заключений о быте женщины у племени, здесь описанного [75]. Гражданское ее состояние у нас было едва ли не выше, чем у Германцев: ибо убиение ее ценилось наровне с убиением мужа, не так как в странах Германии, где первое оценено в половину против второго [76].
Племя наше, в отношении к семейному быту, может гордиться тем перед образованными Греками и Римлянами, и перед древним племенем Германским, что обычай детоубийства в нем, кажется, был совершенно неизвестен. Ученые колеблются при решении этого вопроса, но это значит только, что они не вникли в дело глубже. Кроме изысканий ученых [77], бросающих утешительный свет истины, у меня есть одно сильное доказательство: когда в течение моего слова я описывал этот варварский обычай, недоставало мне Словенского выражения для того, чтобы означить это страшное действие, передаваемое по-Гречески словом ;;;;;;;;, по-Римски expositio, по-Немецки Aufferzen. Ha нашем древнем языке нет этого кровавого слова: - следовательно не было и понятия, ко славе чадолюбивых наших предков.
Но есть еще другой страшный обычай, приписываемый также Словенам языческим! Их обвиняют в убийстве отцев, удрученных старостию. Это решительная клевета на нас от Германского племени, где сей обычай существовал действительно [78]. От чего же он приводится только у Словен Германских, а все древние предания нашего Отечества и других племен ему совершенно противоречат? Старость у нас всегда уважалась: в гражданских вечах старцы имели первенство; в бедствиях подавали советы - и сами Князья их слушались оо[79]. Уважение к старшему в роде перешло к нам конечно не от Норманнов, а было в коренных обычаях нашего Отечества, которых неизгладимые следы остались еще в простом быте Русского народа. Нет, испытующая наука смывает чужую клевету с достойной памяти наших предков: они и в язычестве, не убивали ни детей, ни отцев своих. Отсутствие сих варварских обычаев тем более чести приносит им, что они не были побуждаемы к тому, как Египтяне и Персы, никакою государственною силою, которая пеклась бы об умножении народонаселения.
Многие достоверные предания свидетельствуют нам о крепости семейного союза у Словен языческих. Право мести за убитых родственников едва ли где было так сильно, как у нас в древней Руси [80]. Это единственный обычай, с которым так упорно боролась Християнская Религия. Земля долго оставалась неразделенною и состояла в общем владении: вот еще одно из свидетельств тому, что семейный быт у нас долго господствовал. Следы того же мы видим и в Богемских преданиях о праотце Чехе, который владычествует семейно и живет на полях общих [81]. Семейственное право долго не подвергалось у нас влиянию гражданских законов: это доказывает свободу, самостоятельность и крепость семейной жизни [82]. В самом древнем договоре нашей воинственной языческой Руси мы встречаем выражение: милые ближники, поражающее нас своею нежностию в памятнике времен столь грубых [83].
Так, по всем свидетельствам и признакам Истории, доброе и твердое семейное начало легло в основу древней Русской жизни: вот, может быть, одна из причин, почему и Християнство так скоро и без насилия принялось на нашей почве. Кроткий быт семейный был достойным сосудом для того, чтобы воспринять и произрастить Божественно-человеческое начало истинной Религии. Скоро Церковь освятила нашу древнюю семью, приняв ее под свое нежное смотрение. Достойно примечания, что уставы Владимiров и Ярославов о церковных судах подчиняют все право семейственное Церкви, предоставляя власти светской одно только наказание. Ни в сих уставах, ни в древнейших правилах Митрополитов, которыми устроивалась внутренняя жизнь народа, мы не видим никакого следа тех жестоких обычаев, какие встречаем в подобных памятниках у народов Запада. Упоминается об одном только двоеженстве и обычае простого народа чуждаться церковного венчанья [84].
В Християнской Руси семейная жизнь наша велась давним коренным обычаем и находилась, как сказано, более под ведением Церкви, нежели законов. Власть родителей над детьми не определялась нисколько сими последними: видно, что она жила в нравах и была умерена Християнством. Из преданий ясно, что отец и мать равно пользовались сею властию без всякого обидного разделения: самостоятельность детей следовала сама собою [85]. И здесь обходится не без страшной клеветы на наше Отечество: иностранный путешественник сказал, что отец в России имел право, как в древнем Риме, до трех раз продавать своего сына. За ним повторили это все, тогда как ни в летописях наших, ни в древних законах не видно и следа подобному жестокому обычаю [86]. Есть еще другая клевета, взведенная на нас иностранными путешественниками: это мнимоуниженное состояние женщин в гражданском обществе древней Руси. Поводом к такому заключению был недостаток у нас общественной светской жизни и затворничество жены в тесном кругу семьи своей. Но должно же отличить эти наружные преимущества западной женщины перед нашею древнею Россиянкою, не содержащие в себе ничего существенного, от тех положительных прав, на которых утверждается гражданское бытие женщины в Государстве, а в сем последнем отношении женщина Запада, столько обожаемая наружно, и теперь в иных государствах могла бы позавидовать нашей древней Россиянке.
В самые древние времена оскорбитель целомудренной жены или девы наказывался как убийца [87]. По живому примеру Ольги и по законам Русской правды мы видим, что мать была природною опекуншею детей своих, и тогда только могла лишиться сего права, когда выходила замуж и оставляла семью свою. Ее собственность принадлежала исключительно ей - и она властна была отдать ее или почтительному сыну, или дочери, которая ее кормила, или даже лицу постороннему: когда же умирала без завещания, имение наследовали тот сын или та дочь, у кого она жила [88]. Муж по-видимому не мог располагать собственностию жены: ее приобретения оставались независимы от его воли. Было в обычае предоставлять жене после мужа все приобретенное им, о чем он не сделал никакого распоряжения: сей обычай позднее утвержден законом [89]. Везде ли, в самых образованных странах, так обеспечено положение матери?
В гражданском быту женщина допускалась у нас к судебным поединкам наровне с мущиною, тогда как по законам древней Германии она не могла быть свидетельницею [90]. Правление Ольги, политическая жизнь Марфы Борецкой, доказывают нам также, что достоинство женщины в гражданском отношении нисколько унижено не было.
Отношения детей к родителям долго не были определяемы светским законом: покорность жила в обычае. Случаями противными заведывала Церковь [91]. Только позднее в Уложении встречаем мы закон, строго преследующий детей, которые осмелятся просить суда на отце или матери [92]. Видно, что закон был только выражением обычая священной покорности. Неправое постановление маиората никогда не нарушало у нас равенства между сыновьями: наследство делилось поровну. В числе обычаев, почти служивших законом, нельзя не привести одного, замечательного по нежности семейного чувства: младшему брату доставался отцовский дом, как будто в той мысли, что он как меньший не успевал снарядить себе жилища [93].
Так все предания исторические свидетельствуют нам о добром семейном начале, граждански развитом, которое легло в основу нашей древней Руси. Кроме Истории, собственное внутреннее чувство убеждает нас, что мы и соплеменники наши имели искони особенное призвание к развитию мирного и кроткого семейного быта, преимущественно перед другими народами. Указать ли на простой быт Русского крестьянина, середи которого, если он только не искажен никаким пришлым влиянием, мы находим так часто образцы древних времен патриархальных? Чем ведется эта семейная жизнь, если не стародавним обычаем? Откуда объяснить в нем нежное употребление родственных названий для выражения покорных отношений к старшим, если не из святости его древнего семейного быта? Но что говорить об этом простом мipе, где видим еще яркие, живые развалины прежней Руси? Даже и в кругу высшем, несмотря на все изменения, потерпенные нами от иноземных влияний, инстинкт семейный в нас еще сохранился и держится крепко, как залог развития нашего в будущем. Ни в какой иной просвещенной стране святыня родства так не уважается, как в нашем Отечестве. Таинство брака сохранено у нас Церковию во всей его силе, - а где же, если не в нем, покоится освященное и нетленное зерно семьи Християнской? Совершенное равенство прав гражданских отца и матери, равенство и взаимная независимость детей обоего пола перед законом, могут служить образцем семейного устройства и для иных государств, гордящихся перед нами своим просвещением.
Взгляд на далеких соплеменников наших, сохранивших у себя яркие следы древнего быта, свидетельствует нам также, что в Словенстве искони жили самые чистые понятия о семье человеческой. В ущельях гор Европейской Турции живут миллионы наших братьев по роду-племени, по языку и Религии, стеная под игом Турков и укрываясь от варварского насилия в скромных и благочестивых семьях своих. Мы, ушедшие от них во времена незапамятные и избалованные славою, счастием и могуществом, забыли о них, - и только иноземные путешественники доносят нам об их существовании, и по живым рассказам о семейном их быте мы узнаем в них близкую нашу родню. Еще этими годами, двое Французских ученых передали нам об них самые свежие известия. С каким благоговейным умилением говорят Буэ и Бланки о семейном быте Болгар и Сербов, обитающих в Европейской Турции, и как изумляются они сим живым остаткам святыни семейной в племенах, подавленных игом полуистлевшего Исламизма [94]! Вся жизнь угнетенного народа укрылась в семье, целомудрием и чистотою огражденной от чумы разврата. Француз удивляется, что в наречиях тамошних Словен нет слова для означения мужа, обманутого преступною женою. Словенка служит там образцом домашнего трудолюбия и материнской любви: своему мужу она ничего не стоит; смерть детища часто убивает ее злым горем. Верна она супругу, но особенною, духовною любовию любит своего брата: нет выше для нее клятвы, как его священное имя. «Вообще песни народа, - говорит Буэ, - доказывают, что брак у Словен составляет эпоху в жизни гораздо важнейшую, чем у нас; все участие их кажется сосредоточено на этой минуте и на подробностях праздников, ее сопровождающих» [95].
Да, это они, это наши братья, это наша прежняя кровь! Мы узнаем их по этим чертам семейного быта, который у них сохранился во всей целости, может быть даже благодаря чужому насилию; их свадебные обряды похожи на Русские простонародные [96]; их песни звучат так же как и наши всеми чувствами домашней жизни: это песни народа семейного; самые нежные, задушевные, посвящены тому событию, в котором зарождается семья, - браку. По их неизменным чертам мы можем судить о том, чем мы прежде были, и от какого доброго корня идет та Словенская ветвь, на которой нам суждено было расцвесть самым полным и сильным цветом.
Если семья была устроена Самим Богом как сосуд, да произрастает в ней человечество; если История ясными свидетельствами убедила нас в том, что чем чище понятие о человечестве развивалось в народах, тем выше восходило устроение семьи: то нельзя не заключить, что особенное призвание племен Словенских к мирному семейному быту, видное и во времена языческие и еще более во времена Християнские, может служить верным залогом их важного будущего назначения в Истории человечества.
От семейного быта нашего и соплеменников наших перейдем к истории Русского воспитания. Оно, как и вся жизнь России, разделяется на два периода, из которых первый можем именовать народным Русским, второй Европейским. В древние времена мы жили дома, у себя, затворясь в своей исключительной народности; в новое время стали жить в гостях у Запада - и продолжаем еще отчасти ту же самую жизнь, но кажется уже собираемся, обогащенные избранными сокровищами Европейского просвещения, возвратиться снова к себе, домой, и вступаем в третий период нашего бытия, который должен быть самым полным, вместить в себе древнее и новое и именоваться Европейски-Русским. В первом периоде воспитание наше было почти исключительно семейным. Здесь нельзя не припомнить сходства между бытом древнего Рима в его эпоху национальную и нашим в ту же самую: но разница великая в характере самой семьи. Там начало государственное тяготеет над семьею и является в образе тиранской власти отца; у нас семья независима от государства, тесно связана с семьею духовною, Церковию, и вся проникнута Религиею и святым ее обычаем. В богатырские времена древней Руси до Татар, прочному устроению Християнского семейного быта могла препятствовать еще воинская жизнь наших предков; но во времена Моголов, когда наши силы сокрушились об железную власть насилия, быт семейный, как должно думать, образовался во всей его целости и крепости. Мы тогда были в таком же положении, в каком находятся теперь единоверные соплеменники наши относительно к Туркам, и одинакие причины привели нас к одинаким результатам. Русскому того времени, как Сербу и Болгарину, оставалось одно утешение: жить у себя в тишине семьи своей. Привычка к такой внутренней сосредоточенной жизни положила и в последующее время большое препятствие к развитию у нас жизни общественной. Обычай женского затворничества содействовал тому еще более.
Господство семейного воспитания у нас, как и в республиканском Риме, не исключало училищ народных, которыми заведывала Церковь. Еще Летописец простодушно рассказывает о матерях, плакавших во времена Владимiра над детьми, когда отпускали их в учение книжное. Многими достопамятными именами Князей, основателей училищ, украшена наша История. Сестра Мономаха учредила и школу для девиц. Иерархи Церкви постоянно заботились о религиозном просвещении народа, - и в самые древние времена, в правилах обхождения учителей с детьми, предписывали любовный обычай, поучение сладкое, ласковое утешение [97].
И в семье и в школе, воспитание древнего Россиянина имело два главные начала: первое господствующее Християнское, которое давало основу всей его жизни, проникало все его мысли и чувства, освящало все внешние обычаи; второе национальное, подчиненное первому и заключенное само в себе. В Поучении Владимiра Мономаха к детям мы находим самую древнюю картину этого простого воспитания наших предков. Далее летописи наши редко изображают нам картины внутренней жизни; но за то в житиях Русских Святых - единственных записках, какие сохранились нам от древнего времени - мы встречаем значительные изображения простого семейного быта прежней Руси. В них можем видеть, что семьи приходились одна к другой, и потому человек из них выходил в человека. Отсутствие всякого внешнего начала общественного содействовало такому однообразию. Чудное единство древней нашей Руси, зародыш неприступного могущества нации, когда в каждой семье живет дух целого народа, и когда весь народ сплочен в одну крепкую неразрывную семью!
Семейное развитие древней Руси отражалось и во властях ее. Одна державная семья разрастается в многоветвистый род: престол Русский издревле украшался семейными добродетелями. Середи пагубных раздоров удельных сияют братолюбие Бориса и Глеба и кроткий семейный дух Владимiра Мономаха. Из крепкой семьи Иоанна Калиты вырастает держава Московская с ее политикою и могуществом. Святая благословенная цепь семейных и супружеских отношений прерывается вторым небогоугодным браком Василия IV - и плод его на троне - Иоанн Грозный! Вне семьи воспитан этот, по выражению Историографа, несчастный сирота державы Русской, это страшное диво нашей Истории, рушитель семьи на престоле России, муж семи жен и сыноубийца! Не явен ли перст Божий на нашем народе и на Царях его? Ужели даром, после рушителя семьи, прекратилась вскоре древняя отрасль наших властителей, - и не сами ли небеса, в знак праведного возмездия, пресекли ее и восприяли к себе в виде Святого Младенца?
Трогающая до слез семейная картина открывает историю новой благословенной ветви Царствующего Дома. Мать, уступив «многонародному воплю земли сирой, безгосударной», со слезами отдает Богу и народу «своего единородного сына, свет очей ее, Михаила Феодоровича!» [98]. - Наконец, почти последний Царь древней Руси, Царь Алексий Михайлович, представляет нам совершенный образец древнего Царя-семьянина; благословенный дом и семья его отражают вполне, и достойно заключают семейный быт и воспитание прежних времен нашего Отечества.
Из семьи брата своего Феодора вышел Петр: новое назначение ожидает Россию - и Преобразователь приносит семью свою в жертву на олтарь Государства. С новым порядком жизни начинается и новое воспитание народа. Власть государственная сосредоточивает все, становится образующею силою и вносит общественное, Европейское начало в прежний быт, исключительно семейный. Единство нации и семьи рушится, и внутренняя жизнь их подвергается бесконечно разнообразным влияниям извне. Государство более и более умножает свои средства к народному образованию по всем его отраслям; гостеприимное к иноземному просвещению, равно приемлет все возможные пути и методы, и представляет в благородном стремлении своем блистательную цепь самых разнообразных опытов, собранных отовсюду с неутомимою переимчивостью и всеобъемлющим вниманием. Самое домашнее воспитание в этом периоде получило характер внешний, общественный, согласуясь в том с новым направлением всей Русской жизни. Семья наша, слишком заключенная прежде в самой себе, вдруг растворила настежь двери всему иностранному и приняла в свои недра все чужие стихии западной Европы. Франция, Англия, Германия, Швейцария, Италия вторглись в наш домашний быт, в лице бесчисленных пестунов и учителей; языки и понятия смешались; Русский человек стал легко превращаться во Француза, Немца, Англичанина и так далее, - и семья Русская представила другую крайность, совершенно противоположную прежней. Свобода Европейского образования и многосторонность, нами во всем принятые, конечно много содействовали развитию особенных характеров у нас в России, - и нельзя не изумиться тому множеству славных лиц, которые в течение столь малого времени произвело наше Отечество по разным отраслям государственной, ученой, литературной и художественной деятельности! Но сильное расторжение национального единства, разногласие мнений, разрозненность семей, разнообразие домашних обычаев, смесь воспитаний, метод учения, языков, стали угрожать нам тем, чтобы не оправдался об нас в нравственном отношении тот намек, которым иностранные летописатели средних времен толковали имя Россов, производя его от рассеяния. В самом деле, нам, уже сосредоточенным в сильное политическое единство на таком огромном пространстве земли, угрожало рассеяние внутреннее, нравственное и умственное, рассеяние мнений. Такое состояние нашего Отечества, достигавшее крайности, должно было необходимо вызвать противодействие со стороны Правительства.
Привести государственное воспитание в стройную систему и дать ему единство прочное, утвержденное на самых верных народных началах, было одною из первых мыслей нынешнего царствования. С деятельного ее исполнения начинается новый период в истории нашего воспитания и следовательно во всей Русской жизни. Сия плодотворная мысль сама собою вызывает в просвещенном кругу народа мысль другую, мысль о том, чтобы и семья присоединила также свои свободные, частные, но необходимые усилия к огромным средствам государственным; чтобы воспитание семейное от своего внешнего, общественного, ложного направления, обратилось ко внутренней жизни, к ее существенному корню, к настоящим потребностям Отечества. - Так из всего развития Русской жизни истекает перед нами ясно необходимость соединенного движения семьи и государства в новом периоде воспитания, который предоставлено начать нашим поколениям.
Путь Истории, нами пройденный, всеми своими явлениями убедил нас в совершенной истине основной мысли, развиваемой в этом слове: мы могли видеть очами, как поднималась она по огромному пьедесталу веков, - и как легла незыблемо на примерах главных народов Востока, Европы древней и новой, и наконец на собственной жизни нашего Отечества.
Теперь, с полным убеждением в истине мысли, мы представим себе идеальный образ Русского воспитания, под совокупным влиянием двух необходимых деятелей: семьи и государства. При начертании сего идеала, мы, разумеется, имеем в виду присутствие всех возможных условий для его исполнения, - и помещаем идеал свой в любом свободном сословии, но только в лучшем его избранном кругу, отмеченном яркою чертою полного образования.
Как целая жизнь всего народа, взятая исторически, так и воспитание каждого Русского отдельно должно совершать три периода в правильном и полном своем развитии. Первый назовем мы семейным, второй государственным, третий слиянием того и другого.
Если первоначальное развитие всякого человека Самим Богом вверено семье, и происходило так даже у тех народов, у коих быт семейный не имел свободы и подавляем был государством: то истина сия, общая для всех, имеет видно еще большую силу для Русского человека, ибо не без особенной же воли Промысла суждено ему было почти девять столетий развиваться в лоне семьи Християнской. В новом периоде жизни, Русская семья должна вмещать в своей почве слитные стихии древней и настоящей: первый слой ее, самый глубокий, основный, да будет Християнский; здесь должен зачинаться корень духовного бытия каждого Русского человека, как зачался и освятился корень жизни всей России; второй слой ее, середний, да будет народный, согретый крепкою любовью ко всему отечественному и уверенностью в великое будущее призвание России; третий наконец, наружный, да будет слой избранного Европейского образования, вмещающего в себе все то, что доброго завещал Запад для усвоения всем векам и народам. В первом слое да зачнется человек вообще или Християнин (ибо высшего человека мы не знаем); во втором - Русской; в третьем - образованный Европеец, готовый для общественной жизни. Важность этих стихий измеряется их значением: вторая должна уступать первой, третия второй. К сожалению, в семействах наших весьма часто это правильное отношение является в извращенном виде. Блеск наружного Европейского образования ложится в глубину, в основу, но не может дать ее; Християнство ограничивается одними наружными обрядами; стихия народная обиходным языком по необходимости, и внутреннее существо Русского человека обращается в одну поверхностную внешность.
Для утверждения Християнской стихии в семье, необходимо водворение в ней полного Християнского нравоучения, как в деле жизни, так и в наружном обычае. Здесь только возможно истинное исполнение идеала, изображенного нам Спасителем в Евангелии; только в семье могут совершенно отсутствовать ложное чувство чести и стыда, самолюбивая обида и другие предрассудки, наложенные на наше общество мнением и обычаем Запада и не существовавшие в семейном Християнском быте древней Руси. Далее, необходимы как можно более частые, непрерывные сношения семьи с Церковию, особенно в домашних Богослужениях, составляющих прекрасную и особливую черту нашего исповедания, черту, из которой видно, что Церковь наша премудро выразумела особенность Русского семейного быта и соблаговолила отпускать в домы все свои молитвословия, кроме литургии. Чем чаще семья освящается молитвами, осеняется крестом и благословениями священнослужителей, тем более святыня Религии проникает внешними чувствами в душу детей. Кроме того, в наших домашних Богослужениях прекрасно бывает соединение всех домочадцев и слуг в одном избранном месте дома для молитвы, это уравнение всех от первого до последнего лица в доме перед лицем благословляющей Церкви. О, сколько таких прекрасных, святых обычаев лежит в древней нашей жизни! Ими стал бы гордиться иной народ, а мы от них удаляемся, ослепленные чужим бытом наружного просвещения.
Для утверждения в семье второй народной стихии, одним из первых средств должно признать отечественный язык. Грустно сказать, а надобно: много народов живет по лицу земли, но в целом мipе есть только один народ, в котором из круга образованнейших семейств исторгается почти вовсе язык отечественный, - и этот народ - мы! Какое жалкое исключение! Можно бы пересчитать даже те избранные просвещенные семьи, в которых Русский язык пользуется правами семейного. Мы не обращаем нашего слова противу прежних поколений, которые не виноваты в предрассудках века, когда воспитались; но тем сильнее должны говорить против новых, которые коснеют в устарелом обычае, и предрассудки своих предков плодят в потомках, не постигая потребностей времени. Сколько у нас прекрасных семейств, где все первые впечатления детей, все первые чувства, наслаждения, мысли, бывают искажены, испорчены чуждыми звуками! Как искоренить суеверие мнимого просвещения, что Английские няни лучше всех выпрямляют тело детей, а будто бы неважно, что те же няни всех искуснее коверкают наш родной язык в лепете уст еще младенческих. Прислушайтесь к языку детей наших только что вырастающих, если хотите иметь малое понятие о Вавилонском смешении. Что за странная торопливость - вливать чуждые звуки в слабое слово младенца, когда в нем еще не утвердились звуки ему родные!
Язык есть невидимый образ всего Русского человека. Как же не грустно видеть, что этот образ еще с малолетства искажается в нас! О да будет же Русский язык семейным языком младенца нового времени! Да слышит он чаще, и в храмах Божиих, и в домашнем Богослужении, и в чтении воскресном и праздничном, величавые звуки языка Словено-Церковного, так как раздавались они в первом возрасте нашей Руси и сопровождали все ее девятивековое развитие! Окружайте колыбель его сладкозвучными песнями и преданиями родины, да вырастает ваше дитя на этих звуках и чувствах, как вырастала на них богатырская Россия! Да не прикоснется к устам и языку его ни один чуждый звук до тех пор, пока не разовьется в нем свободно дар человеческого слова в звуках ему родных, - а там пускай приходят по очереди и образованные языки иных народов, но пусть приходят в семью вашу как приглашенные гости, а не как властелины, порабощающие ваш ум и народное слово! Только из нашей земли выезжают иноземцы, проведшие век свой середи наших семей, и к стыду нас гордящиеся тем, что не вывозят с собою из России ни одного Русского слова!
О водворении третьей Европейской стихии говорить считаю излишним: она и без того уже преобладает над двумя прочими в современном образовании Русского семейства. Можно пожелать только, чтобы в ней господствовала большая многосторонность, а не исключительное пристрастие к известному языку или народу, еще опаснейшее для нашей самобытности.
Мы устроили почву семьи для возрастания Русского человека: что же будет ее атмосферою? - Чистая, теплая, Християнская любовь! Только под наитием такой любви возможно развитие той нравственной свободы, которая в человеке будет зачалом всякого добра и не принесет ничего вредного и опасного государству. Сия-то свобода есть, как сказали мы и прежде, благотворный плод и неотъемлемое стяжание семьи, особенно Християнской: ею питается всякое добро в человеке и возрастает в душе его крепко, прямо и безопасно.
Но не забудем, что отрока ожидает государство и в нем стихия совершенно иная: да не будет переход слишком внезапен для его нежного существа! Потому необходимо еще в семье растворять мало-помалу стихию нравственной свободы чувством долга, - и важное это дело не иначе может быть исполнено, как постепенным переходом воспитания из рук матери в руки отца.
Наступил второй период: нежное растение отрока, так сильно распустившееся на воле семейного быта, пересаждается в школу - в рассадник, предлагаемый государством. Кто из нас, воспитанных в общественной школе, не помнит этого тяжкого времени, когда над ним совершилось необходимое пересаждение? Какая тоска, какое уныние наполняли грудь середи этого чужого мiра! Как мысль о покинутой семье отравляла все первые занятия! Как увядало временно здоровье и ослабевали телесные силы! О вы, которым вверяется сокровище государственного воспитания! Если вы помните на себе влияние этого тяжелого чувства, то вы должны понимать его и в тех малых ближних, которых принимаете из теплого лона семейств! На вас належит святая обязанность облегчить всю трудность этого перехода, окружить пересажденное к вам растение всею нежностию забот и попечений, особенно на первой поре его переселения! Как часто от вашей черствой строгости грубеет в отроке благородное чувство, и живая семейная свобода перерождается в скрытную шалость! Но для того чтобы исполнить здесь назначение ваше, вы должны молить, чтобы вам уделил от любви Своей к детям Тот, Который на земле ласкал, благословлял их и окружал Себя ими.
Устроение самого правильного перехода из семьи в школу составляет одну из главных задач государственного воспитания. Важнейшая трудность для воспитателей состоит в свободе, приносимой детьми из семей; часто, не зная как справиться с нею, они считают за лучшее вовсе уничтожать ее; но воспитатели должны бы помнить, что эта свобода - прекрасное человеческое вещество, и что их дело - превратить ее в силу нравственной воли. Успех сего великого подвига зависит от постепенности. Первые приемы воспитателей должны быть почти семейные. Если стихия семьи была свобода, то стихия школы необходимость. Первая содержит начало человеческое, вторая государственное: обе должны взаимным сближением умерять друг друга. Здесь и разгадка чувству уныния при вступлении в школу: оно происходит в нас от того более, что мы из сферы живой свободы перенесены бываем вдруг в сферу строгой необходимости.
Назначние гимназического воспитания в нравственном отношении состоит в том, чтобы возрастить чувство долга на той сочной почве нравственной свободы, которую семья заготовила: вспомним, что здесь уже зачинается будущий гражданин. Потому заведение должно необходимо отражать во внутренней жизни своей и обычаях дух и законы того государства, которому оно принадлежит. Ошибаются те родители, которые ограничиваются семейным воспитанием детей своих до самого вступления их в Университет: семья не в силах создать у себя необходимости, которая возможна только при целой массе и от имени государства; равно как и государство не в силах создать у себя в школе ту свободу, которая есть принадлежность семьи, стяжание, Богом ей данное. Свобода без внешнего действия необходимости не перейдет в волю; равным образом воля без свободы не будет иметь внутреннего основания, а потому и прочности.
Весьма важно для системы государственного воспитания определить отношение между семьей и школой. Иные педагоги до того простерли строгость свою, что хотели на все время отлучить питомца от его семьи. Но такая строгость у нас не может быть допущена: ибо совершенно противна семейному духу нашего народа, составляющему в нем свойство отличительное, которое должно быть укрепляемо и поддерживаемо государством, как прочный залог его благоденствия. Во втором периоде, семья конечно обязана уступить все ближайшее влияние государству, но сама она пускай действует издали и поддерживает священные узы во временных свиданиях, посещениях и особенно, частых письмах. О если бы все родители постигали важность сих последних! Какую огромную нравственную силу посредством писем приобщили бы они к силе государственной! Как могли бы они, требуя от детей своих письменного отчета за каждый день, невидимо следить их в недрах самого заведения, незримо присутствовать здесь своею любовию и заботою, и замечать развитие каждой новой мысли и нового чувства, в сокровище, от них отторженном! Кто из нас не помнит, что значили в школе письма родителей, особенно первые? Счастлив тот юноша, который и последнее читал с тем же чувством, с каким прочел первое после тяжкой разлуки; счастливы его родители, и добрая слава его школе!
Но вот успешно окончился второй тяжелый период воспитания: юноша из рук государства снова возвращен семье, которая приняла в свои теплые объятия его сердце, не остывшее к любви родственной. Государство наградило его успехи в учении и отворяет ему дверь в высший рассадник своего образования - в Университет.
Если в первом периоде, семья исключительно возрастила младенца в отрока и заведывала его воспитанием и учением под господственным началом нравственной свободы; во втором, государство возвело отрока в юношу и заведывало тем же под господственным началом необходимости, при отдаленном содействии семьи: то здесь уже семья и государство должны вместе соединиться около юноши, и разделить между собою его воспитание и учение. Первое, разумеется, будет принадлежать его семье, второе государству. Но отношение нравственных стихий - свободы и необходимости, уже изменяется в обратное: свобода переходит в мiр науки; необходимость, в виде долга, в мiр семьи, - и отворяет юноше дверь к жизни, его ожидающей. Да, Университетское учение, предлагаемое государством, тем отличается от гимназического, что оно свободно. Это видно, во-первых, в избрании факультета, которое зависит от юноши; во-вторых, в способе преподавания, которое совершается устно и приемлется вниманием добровольным, а не насильственным от учащегося; в-третьих, Университетское учение производится с сознанием, а сознание без свободы быть не может. Так чувство долга и необходимости, вынесенное из гимназии, через высшую науку переходит в мiр ясного сознания и свободы - и разумный вполне человек должен завершить и упрочить готового гражданина. В семье напротив, не те уже отношения у юноши, как были у отрока: с чувством вольной радости возвратился он в нее, но чувство долга уже лежит в его сердце; он вступает в новый мiр нравственных связей, обязанностей сладких, умеряющих порывы личной его свободы.
И так он у нас, он здесь, он в этом святилище! Наука отверзла ему свои объятия и кормит его своею свободною грудью. Если вы прислали его к нам издали, родители, о! спешите, спешите вслед за ним сюда, при первой возможности: ваше присутствие ему нужнее теперь, нежели было тогда, когда он жил в заключении школы. Конечно, мы приглашаем вас не для того, чтобы праздным рассеянием отнимать золотое его время у науки для пустой жизни, как это иногда бывает, и вредит нашему действию! О нет, мы призываем вас на необходимую помощь. Смотрите: в то время, когда мы наукою начинаем действовать на его разум, в сердце его закипают живые страсти, в его мыслях роятся сомнения, жизнь со всех сторон манит его в соблазнительные оковы своих прельщений! О теперь семья ему нужна более чем когда-нибудь. Спасайте его в минуту страшного перелома, окружите его цепью сладких уз и семейных отношений: только в ваших кротких объятиях, вашими молитвами, успокоятся эти страсти и найдут себе целебную пищу. Как сладок и полон будет здесь его отдых от утомляющего пути науки! Как вдвое веселы его успехи и как облегчены неудачи родным участием! Наша наука (мы ее знаем) увлечет его иногда в мiр идеальный, в мiр отвлеченной мысли: семья возвратит его снова к существенности и восполнит другую сторону бытия его. Наука самолюбива и может легко возбудить в нем гордость: ваша кроткая любовь смирит этот порыв, вредный истине и опасный для жизни. Наконец наука вместе с светом истины может зародить в нем и темное сомнение: жизнь семьи множеством случаев покажет ему недостаток холодного разума и, растворив сердце любовью чистою, поддержит в нем и чувство Веры.
О как часто, любознательный юноша, свободным словом передавая тебе науку, я погружался мыслию и чувством в твой ум и сердце, и смотрелся в тебя сам, как был в твои годы! Я думал: счастлив ты, юноша, если от занятий наукою отдыхаешь в тихом лоне целомудренной семьи своей, и чистою ее любовью живет твое кипящее, юное сердце! Если же нет, если ты сир и одинок, плачь о том, бедный юноша: в этих слезах только твое спасение и в этой печали корень чистой души твоей. Утешь себя в своем лишении разве семейною братскою дружбою добрых товарищей; или лучше, найди приют в чужой семье: наша Москва гостеприимна. Она охотно приютит тебя одинокого и согреет сирого теплою своею любовию. Семьи и домы ее велики, радушны и просторны: будет в них место всем странникам, приходящим к ней во имя учения. А вы, добрые ее жители, если случится вам принять к себе в дом питомца нашей науки, уважайте его цветущее юношество и предлагайте ему в его одиночестве то семейное внимание и любовь, которые для благородного сердца дороже всякого иного возмездия!
Попечительное государство наше и здесь предусмотрело подобные случаи, и возможному недостатку семейного надзора пособило своим, который у нас в столице - мы можем все сказать эту истину, а не льстивую похвалу, прямо в лицо ее виновнику, - совершается с тем сердобольным чувством, какое только возможно в нашем Християнском духе.
Благословляй же Провидение тот, кого соединенно воспитали семья и государство, сначала чередуясь, потом во взаимном действии. Существо его будет утверждено на двух самых крепких нравственных основах бытия человеческого; во всей его жизни должна необходимо отразиться полнота его развития; конечно, за такого более ручательств, что совершит он и назначение человека в мiре, и назначение гражданина в государстве. Исполнение идеала, нами начертанного, возможно и необходимо всюду, но более нежели где-нибудь в нашем Отечестве. Почему же так? Вникнем в эту мысль, которая имеет окончательно утвердить нашу истину и завершить все ее развитие.
Воспитание каждого народа должно быть созидаемо на коренных основах его бытия. Какими же основами держится все бытие России? По учению новейших законоведцев, человек до развития жизни государственной проходит четыре ступени, которые суть: семейство, род, гражданское общество и наконец самое государство. Сие последнее в идеале своем должно совмещать все предъидущие формы, из коих каждая имеет быть полна сама в себе и развита соразмерно в отношении к другим. Но в существенности ни одно государство не достигает идеала, а представляет всегда преобладание некоторых стихий на счет прочих. Объяснимся примерами: нечего говорить об Италии и Германии, которые полного органического государственного развития еще не достигли: в сей последней стране похвальны и современно значительны усилия одной Пруссии. Но скажем о двух главных государствах Европы, достигших в этом отношении возможно полного развития: об Англии и Франции. В первой, как известно, стихия рода развивается во вред равенству семейного быта, и образуясь в силу аристократии, дает главную основу и быту государственному. Во второй, сила общественная развивается на счет всех прочих, и даже на счет государственной силы. Общество во Франции всегда вредило семейному быту и особенно вредит ему теперь; сила рода давно уже в ней ослабла и почти исчезла; государство не имеет врага опаснее силы общественной, с которою принуждено вести непрерывную борьбу. У нас в Отечестве ни сила родовая, ни сила общественная не получили самостоятельного полного развития: первой нанесен был удар преобразованием Петра Великого; вторая, в древние времена Руси, жила в нравах и обычаях Словенских, но была подавлена удельными междоусобиями и Татарским разъединявшим игом; в новые времена ее развивала сама власть государственная, но не в силах была дать ей прочное самосущное бытие. И так нам остаются две коренные основы нашей Русской жизни: быт семейный и быт государственный. От их взаимного сопроникновения и дружелюбного действия зависит Россия во всех отраслях своего развития. Отсюда ясно, что и воспитание имеет быть утверждено на них, дабы принять характер народный. Если совместное влияние государства и семьи есть первое условие воспитания совершенного, как мы доказали путем разума и истории: то присутствие двух коренных оснований в быте Русском: семейного и государственного, отвечая вполне идеалу воспитания, обещает самое правильное произведение его в действие. Так мысль наша, истекшая прежде из всего исторического развития России, утверждается теперь и на современном характере ее бытия.
Мм. Гг.,
Вникая в значительные мысли, действия и предприятия нашего времени, нельзя не заметить, что готовится новый поворот во всей Русской жизни. Россия на всех путях своего развития как бы стремится совместить и согласить две разные половины своего бытия, выражаемые исторически в двух периодах ее жизни, в настоящем же времени - в двух столицах, из которых одна служит представительницею государственного быта новой России, другая хранит драгоценные остатки ее древнего быта семейного. Одна из величайших мыслей нынешнего царствования, мысль о соединении двух столиц, не выражает ли собою движения Руси новой к Руси древней, стремления к бытию полному и целому, в котором должны согласиться две расторженные его половины? То же движение должно оказаться и во всех частях жизни, следовательно и в главнейшей, в воспитании, которого идеал должен заключаться отныне в возможно равновесном действии семьи и государства.
Провидение, блюдя Россию, на примере Царей ее указывало часто на новое назначение ее жизни. Россия давно уже не имела счастия видеть такой благословенной Державной Семьи, какая соединилась теперь на ее Престоле. Да благословит же Оно Ее миром и благоденствием - и да укрепит в Русском народе тот коренной семейный его быт, из которого раскрылась вся его жизнь человеческая и государственная.
В новом наступившем периоде Русского воспитания, как же не указать на тебя и на призвание твое, наша древняя, первопрестольная Москва, сердце жизни и корень бытия Русского? Ты хранишь в себе запасное сокровище нашей древней семейной святыни; твой Кремль стоит еще живым памятником семейного быта Царей и народа прежней Руси; в твоем наружном образе, в раздолье твоих свободных и отдельных палат, мы видим еще яркие следы домашней жизни наших блаженных предков; ты удержала свой заветный, священный обычай, знаменующий в тебе отношение, искони бывшее у нас между семьею единокровною и семьею духовною, Церковию, и по старой привычке делишь своих жителей на незримые духовные семьи, собирая их около всепитающей матери-Церкви. Иные порицают тебя за то, что ты слишком упорно держишься своих обычаев и мало развлекаешься прихотями жизни общественной; но мы, преданные науке и чуждые светских развлечений, благодарим тебя за тихое и сладкое пристанище, которое ты предлагаешь у себя науке в недрах спокойного твоего быта, и думаем, что при таком условии у тебя менее препятствий процветать учению и развиваться мысли, чем в городах, где и семья и наука рассеяны бесперерывно шумом и движением жизни внешней. Не даром же, мудрою мыслью Русской Государыни, здесь, в стенах твоих, насажден был этот древнейший народный Университет. Новую эпоху его недавнего возрождения ознаменуй и ты, - Москва! - новым усилием и содействием, и окружай мирное занятие здешнего учения, вверенного нашим трудам и заботам, кроткою святынею твоего внутреннего, нерассеянного, Християнского семейного быта.
ПРИМЕЧАНИЯ С.П. ШЕВЫРЁВА:
1. О значении слова: воспитание, у разных народов, смотри Нимейера Grunds;lze der Erziehung und des Unterrichts, pr Theil, 1834, стран. 331 и далее. В Немецком слове: erziehen, воспитывать, первоначально - выводить, вытягивать, есть понятие о каком-то насилии, производимом над человеком. Русское слово производством своим мне более нравится: в нем яснее выражается самобытность человека, которую должно беречь в воспитании. Значение слова выражается может быть и в характере, какой воспитание принимает у каждого из сих народов. Я желал бы, чтоб между Немецким и Русским воспитанием было и на деле такое же различие, какое видно в словах: Erziehung и воспитание. Там развитие более искусственное, здесь естественное.
2. Нимейер воспитанию предоставляет внутреннее развитие, или развитие человека извнутри; под именем же учения разумеет действие извне на человека - сообщение ему понятий, знаний, опыта. Стран. 5 I-го Тома.
3. «В союзе семейственном нет собственно так называемых законов». Неволина Энциклоп. Законовед. Т. I. § 68.
4. Согласно с таким производством следовало бы писать с;мья, а не семья: я не нарушаю обычая.
5. Слова Нимейера: «Es ist der ganze Mensch, den er (der Erzieher) ins Auge fast». - T. I. стр. 335. «Nicht was jeder Einzelne werden wird, sondern was der Mensch als Mensch und das Individuum als Individuum werden kann, dies muss er von diesem Standpuncte aus ins Auge fassen». T. I. стран. 343.
6. Припомним здесь кстати одушевленные слова Якоби из второй части его Волдемара: «Freyheit der Seele ist der Tugend eigenth;mliche Kraft. Sie ist der Tugend Wurzel; sie ist auch ihre Frucht. Sie ist die reine Liebe des Guten... Allein durch Freiheit f;hlt sich der Mensch als Mensch; durch sie allein ist Selbstachtung und Zuversicht, Wort und Glaube, Friede, Freundschaft, feste Treue m;glich, worauf unter Menschen alles beruht».
7. Нимейера Т. I. стран. 201. - Гораздо яснее и вернее развиты мысли о необходимости наказания и награды в школе, и о вреде, какой могут оне принести в семейном воспитании, - у Г-жи Гизо в I-м Томе ее Писем о воспитании (Письмо XIX).
8 8. Нимейера Т. I. стран. 181, 185 и 259.
9 9. Слова Песталоцци: «Wer der Mutter lieb ist, der ist auch dem Kinde lieb; wer der Mutter in die Arme f;llt, dem f;llt es auch in die Arme; wen die Mutter k;sst, den k;sst es auch. Der Keim der Menschenliebe, der Keim der Bruderliebe ist in ihm entfaltet». Нимейер, приводя эти слова, разочаровывает нас примечанием, что дети часто бывают ревнивы и способны возненавидеть то, чт; любит мать. Это замечание может быть иногда справедливо в отношении к лицам, но никак в отношении к предметам и чувствам, к которым дитя не может питать ревности: в сем последнем смысле замечание чувствительного Песталоцци остается совершенно справедливым. Любовь матери точно есть духовное молоко, через которое первоначально сообщается младенцу вся нравственная его пища; если мать, которая сама кормит ребенка, обращает внимание на пищу свою, - то не менее должна она обращать внимание на предметы любви своей во время духовного питания, которое ею же совершается невидимо в самом первоначальном возрасте.
10. Замечательны слова, сказанные недавно Нимейером сыном Гамбургскому педагогу Крёгеру и напечатанные сим последним в его сочинении: Reise durch Sachsen nach B;hmen und Oestreich in besonderer Beziehung auf das niedere und h;here Unterrichtswesen (T. I. стран. 37): «Sie haben den Nagel auf den Kopf getroffen; indem sie verlangen, dass die Waisenerziehung der Erziehung anderer Menschenkinder gleich gemacht werde, dass Waisenh;user sich so viel immer m;glich dem Familienleben n;hern sollen, wozu freilich geh;rt, dass die Erzieher die rechten M;nner sind, Liebe zu den Kindern haben; dann muss man aber auch t;chtige Leute w;hlen, sie achten, ehren und geh;rig besolden, nicht aber jedem herbeigelaufenen Menschen die Kinder anvertrauen, bei welchem der Staat Vater, die Kirche Mutter sein sollte».
11 11. Платоновы мысли о воспитании, изложены им в 3-й книге Республики, в 6-й и 7-й книгах Законов. В 5-й книге Республики излагает он утопию свою о общих женах и детях, и уничтожает семью в государстве.
12. Все мысли Платона и Аристотеля о воспитании со всею возможною полнотою выбраны из их сочинений и изложены у Шварца в его Geschichte der Erziehung, Т. I-й, I-e Отделение, стран. 392 – 430; у Крамера в его Geschichte der Erziehung und des Unterrichts im Alterthume, 2-й Том, стран. 288 – 499. Нимейерово изложение не отличается такою же полнотою.
13. Cramer. Т. 2. стран. 697. Сочинения Плутарха: de puerorum educatione, de amore fraterno, de amore prolis.
14 14. Беседы 41 и 26 на Деяния Апостолов. Кроме того см. Беседы избранный Св. О. н. Иоанна Златоустого, перевед. Иринеем. 1819. Ч. 2-я, Беседа о Воспитании.
15. Niemeyer. Gesch. der Erziehung. стран. 547.
16. Слова Руссо: «Emile est orphelin. Il n’importe qu’il ait son p;re et sa m;re. Charg; de leurs devoirs je succ;de ; tous leurs droits. Il doit honorer ses parens, mais il ne doit ob;ir qu’; moi. C’est ma premi;re ou plut;t ma seule condition». Вот на каком нелепом условии основано все сочинение. Неестественность избранного положения повлекла за собою неестественность и во всей системе воспитания: все оно не на данных жизни человеческой основано, а на искусственных положениях, вымышленных самим автором. Эмиль Руссо есть образец искусственного, вымышленного воспитания.
17. Руссо сам инстинктом сознается иногда в том неестественном положении, которое он избрал для своего питомца: «Au reste, il faut se souvenir que tous ces moyens, par les quels je jette ainsi mon ;l;ve hors de lui m;me, ont cependant toujours un rapport direct ; lui...».
18 18. «Emile n’est pas un sauvage ; r;leguer dans les d;serts; c’est un sauvage fait pour habiter les villes». Как умно сам Руссо высказывает недостатки своей книги! Как слова его могут быть удачно применены к несчастным потомкам его Эмиля!
19 19. Франке, основатель школы; за ним Граф Ф. Цинцендорф, Анастасиус, Ланге, Рамбах, Фрейер и другие.
20. Базедов, основатель школы филантропов, одушевившийся первоначально Эмилем Руссо; за ним следуют - Вольке, Изелин, Швейгейзер, Кампе, Рохов и другие.
21. См. Briefe aus Burgdorf ;ber Pestalozzi, seine Methode und Anstalt, von Gruner. Hamburg. 1804. Стр. 337 и далее. В этом сочинении подробно рассказана и метода Песталоцци. Кроме того см. сочинение Песталоцци: Wie Getrud ihre Kinder leрrt. Stuttg. und T;b. 1820.
22. Перемены, произведенные в Веймаре еще за 50 лет в этом отношении, подробно изложены Крёгером в I-м томе вышеупомянутого его сочинения: Reise durch Sachsen и проч. на стран. 192 - 227.
23 23. Крёгер восстает против воспитания сирот по семействам, но соглашается с словами Нимейера сына, приведенными в прим. 10.
24. Т. I. стр. 243. «Несогласие родителей, вмешательство чуждых лиц, или домашних друзей, не редко столь опасных, свидания членов семьи только за обедом, который скорее совершается, чтобы скорее разойтись, - вот жизнь - не только в домах знатных, как обыкновенно жалуются, но то же самое встречается часто и в семействах среднего сословия, а господствующий дух времени, эгоизм и жажда удовольствий влекут сильно к тому, чтобы разрушить последние остатки хорошего. Потому-то все, которые сходятся с нами в этом мыслию, должны совокупно стараться, чтобы в будущем поколении вовсе не исчезли остатки добра, теперь реже встречающиеся: не то потребны будут разве тяжкие средства войны и опустошения, чтобы соединить снова людей и вместе с любовию семейною пробудить и любовь к отечеству». К счастию, такие слова не могут относиться к нашей России. - На стран. 27 тома 3-го Нимейер весьма ограничивает права родителей на воспитание.
25. «Eine christliche Familie ist die Heimath der wahren Erziehung». Lehrbuch der Erziehung und Unterrichtslehre vov Schwarz. 3 Theil. Стран. 10. Ту же мысль развивает Шварц в своей Истории воспитания и особенно в сочинени своем: Das Leben in seiner Bl;te. Вообще, как мне кажется, из всех современных педагогов Шварц есть тот, образ мыслей которого наиболее может быть усвоен нашему Отечеству.
26. Госпожа Гизо весьма глубокомысленно развивает мысль о соединении семейного воспитания с публичным в 56 письме своем. Г-жа Неккер де Соссюр, Швейцарка, касается того же предмета во 2-м томе своего сочинения: l’Education progressive, Кн. 7. гл. 1 и 3.
27 27. Cousin. Rapport sur l’;tat de l’instruction publicque dans quelques pays de l’Allemagne, et particuli;rement en Prusse. Paris. 1833. Стр 163 - 170. Kr;ger Reise durch Sachsen и проч. Т. I. стран. 368. Законы Саксонские, определяющие отношения между родителями и государством. «Wie der Unterricht nicht bloss mittheilend, sondern anregend und erziehend seyn soll, so soll auch das Haus diesen Zweck vor Augen haben und mit der Schule in steter Wechselwirkung stehen».
28. Rapport au Roi par le Ministre Secr;taire d’;tat au d;partement de l’instruction publique, sur la situation de l’inslruction primaire. 1841. Bien des p;res de famille n’envoient aujourd’hui leurs enfants aux ;coles que parce qu’ils у sont sollicit;s soit par l’exemple, soit par les invitations r;iter;es des personnes prеposеes а la surveillance de l’instruction primaire. Beaucoup n’attachent aucun prix а une instruction dont ils sont euxmеme dеpourvus; il n’en sera pas ainsi de la g;n;ration qui se forme sous nos yeux, et qui voudra un jour transmettre ; ses enfants le bienfait de l’instruction qu’elle aura recue. Ainsi la fr;quentation des еcoles, sans ;tre rendue obligatoire, comme l’ont demand; quelques conseils gеnеraux de d;partements, deviendra g;n;rale, et entrera de plus en plus dans les moeurs publiques.
29. Raumer. England in 1835. Письмо 57.
30. Притчей гл. 31. 10. Иисуса сына Cиpax. 26. 1.
31 31. Гл. 30. ст. 17. .
32. Schwarz. Geschichte der Erziehung. I. В. I Abth. стран. 163 - 230. Niemeyer. Idem. 420 – 434. Неволин. Энцикл. Законов. T. 2. стр. 178 - 182.
33. Davis. La Chine. Т. I. Chap. VII.
34. Schwarz, стр. 45 – 63. - Bohlen das Alte Indien. Т. I. стран. 141 – 157. - Cramer. Gesch. der Erziehung. I. B. 42 - 70.
35. Schwarz (133 - 156); Cramer (118 - 142); Неволин (134, 135).
36. Zendavesta. Nach dem Franz. von Kleuker. 1786. I Theil. стран. 79.
37. Schwarz (93 - 121). Cramer (70 - 93). Niemeyer (309 - 313). Я старался согласить мнения Шварца и Крамера, которые друг другу противоречат. Крамер совершенно отвергает достоверность преданий Ксенофонта; Шварц вместе с Гереном ему верит. Но мне кажется, что введение у Крамера о государственном воспитании у Персов совершенно противоречит его сомнениям касательно истины сказаний Ксенофонта. Он больше бы дал силы своему введению, если бы с ними согласился. Кроме того видно у него желание высказать мнение новое, противное мнению Шварцеву. - О книге Крамера следует еще заметить, что он слишком увлекся общею мыслию - представить все воспитание человечества как воспитание одного человека в различных его возрастах. Так Египет изображает у него мальчика, любящего строить; Персы - переход от воспитания семейного к школе; Греки - соответствуют юношеству.
38. ;;;;; или ;;;;;; ;;;;; входили в пословицу у Афинян. Платон обращает внимание на выбор этих Мифов в X книге своих законов. Плутарх ему в этом следует.
39. О воспитании и семействе у Греков - см. Шварца Т. I. стран. 231 - 430. Нимейера Т. 3. стран. 314 - 388. Крамера Т. I. стран. 142 – 349. Charikles. Bilder altgriechischer Sitte, von Becker. 1840. T. I. Die Erziehung. 19 - 66 стран. T. 2. Die Frauen. 414 – 489.
40. Обряд религиозный (confarreatio) при Императорах предоставлен был только жрецам Фламинам первого разряда.
41. Прекрасная повесть об Аррии, жене Петуса, так чудно рассказана Плинием в XVI письме 3-й книги.
42. Даже Константин не мог ничего решительного учинить против права убивать детей. Видя, что эдикты не имеют силы, он обещал бедным родителям средства к прокормлению детей из казны государства; но должен был уничтожить запрещение продажи детей, ибо оно умножало детоубийство. Только Валентиниан, Валенс и Грациан запретили под смертною казнию выставлять (exponere, у нас к счастию нет для того и слова) и убивать детей. Наше слово: подкидывать, выражает совершенно другое значение, нежели exponere: родители, выставлявшие детей, имели обыкновение выбрасывать их за порог жилищ своих на земле (extra limen aedium eos humi abjicere solebant. См. Facciol. Tot. Lat. Lex. T. II. expono).
43. Tacit. dial. de oratoribus. c. 28. Jam prim;m suus cuique filius, ex cast; parente natus, non in cell; emptae nutricis, sed gremio ac sinu matris educabatur, cujus praecipua laus erat, tueri domum, et inservire liberis. Eligebatur autem aliqua major natu propinqua, cujus probatis spectatisque moribus omnis ejusdem famili; soboles committeretur, coram qu; neque dicere fas erat quod turpe dictu, neque facere quod inhonestum factu videretur.
44 44. Неправ Нимейер, который говорит: es wird vor der Kaiserzeit keine ;ffentliche Schule erw;hnt. А школа в Габиях, где обучались Ромул и Рем (Dion. Halic. Кн. I. гл. 84.)? А школа Римская, куда ходила Виргиния? (Liv. 3, 34). А школа Фалисков, во времена Камилла? (Liv. 5, 27).
45. Valer. Maxim. De matrimon, ritu. C. 1.10. Majores natu in conviviis ad tibias egregia superiorum opera carmine comprehensa pangebant, quo ad ea imitanda juventutem alacriorem redderent.
46. Гор. Кн. 3. Ода 6.
47. Juven. Sat. 14.
48. В Агриколе Тацита мы видим еще образец древнего воспитания.
49. Deutsche Rechtsalterth;mer, von Jacob Grimm. Andere H;lfte. 1828. стран. 440.
50. Id. стр. 450.
51. Id. стран. 451. Ersch und Gruber. Allgem. Encyclop. der Wissensch. und K;nste. 31-й T. статья Ehe. стран. 285. «Когда мы и теперь читаем об Англии, что тамошние законы позволяют мужу - продавать жену свою на публичном рынке с веревкой на шее, что государство даже возвышает пошлину с жены, приведенной на рынок, как с других рыночных товаров, когда читаем, что это случалось даже в новейшее время, - то мы в праве заключить, на какой низкой степени стоит нравственное образование Англии. Еще в 1837 году, мущина из Бюртвуда привел жену на рынок, где она стояла две минуты с веревкой на шее, когда подошел третий и предложил продавцу 55 су. Торг был немедленно заключен. В 1838 году на рынке Лудловском была продана жена за три шиллинга брату ее мужа. Низкое состояние нравственности народной видно еще из ежедневных просьб о плате за бесчестие, какие подаются обесчещенными мужьями против тех, которые поругались над супружескою верностью жен их: это доказывается из недавней истории Лорда Мелбурна».
52. Grimm, стран. 404. 408. 447. 453.
53. Id. Стран. 455. 456. 460. Тацит (De mor. German. XIX.) противоречит этому, говоря, что такое дело считалось поношением; но Тациту вообще, как кажется, нельзя верить там, где он слишком хвалит Германцев и в след за тем же делает сильные намеки против Римлян, как в приведенном нами случае. Исследования Гримма, - перерывшего всю Германскую древность, совершенно опровергают известие Тацитово. Он говорит, что древние Немецкие сказания все наполнены следами обычая выставлять детей. Смысл Немецкого слова: aussetzen, то же подтверждает. Гримм из сего же обыкновения производит слово: Hebamme, которая поднимала отверженного младенца.
54. Grimm, стран. 461. Древние Фризы отдали Римлянам жен и детей, как товар, в счет дани, которой не могли выплатить (Tacit. Annal. 4, 72). У Франков, говорит Гримм, (473), наследство делилось поровну. Но в богатейших и сильнейших фамилиях Германских право первородства мало-помалу вторглось и утвердилось. Право младшинства встречается гораздо реже и едва ли между Князьями; иногда видим его у дворян и крестьян.
55. Гримм. 486 стран. Об этом см. ниже.
56. Тас. De mor. German. VII. VIII.
57. Id. XIII.
58. Вот слова Платоновы (Politia Кн. 5. § 9 по Беккерову Лондонскому изданию): «;;;;;; ;;; ;; ;;; ;;;;;;;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;;;, - ;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;;;;;. - ;; ;;; ;; ;;; ;;;;;;, ;;;;, ;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;, ;;;;; ;;;;;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;; ;;;;;; ;; ;; ;;; ;;;;;;;;, ;;; ;;; ;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;, ;; ;;;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;». - «Итак родящихся всякой раз детей принимают приставленные к тому начальники, из мущин, или из женщин, или из того и другого пола: ибо общие должны быть должности у жен и мущин. - Детей от хороших, как мне кажется, пусть относят они в кормильный дом к надзирательницам, живущим отдельно в какой-нибудь части города; детей же от худших, и если от других родится какое-нибудь дитя увечное, пусть скроют в каком-нибудь недоступном и неизвестном месте как следует. - Там же: «;;; ;;;;; ;’ ;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;;’ ;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;, ;;; ;;;;;;;, ;;; ;; ;; ;;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;; ;; ;;; ;;;;; ;;;;;; ;; ;;;;;;;». - «Предписавши им это (т.е. избегать родства), мы как можно убеждаем их не производить на свет зачатого, если случится; если же родится, так удалять его, чтобы такой не мог быть никак воскормлен». -
Aristot. Politicon. VII. кн. гл. 16: «;;;; ;; ;;;;;;;;; ;;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;, ;;;;; ;;;;;;;;;;; ;;;;;;;. ;;; ;; ;;;;;; ;;;;;;, ;;; ; ;;;;; ;;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;, ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;; ;;;;;;; ;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;; ;;;;;;. ;;; ;; ;;;; ;;;;;;;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;;, ;;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;; ;;; ;;;;, ;;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;;;;;». - «Что касается до отвержения и воскормления родящихся, да будет законом, не воскармливать никакого увечного. Также ради множества детей, если учреждение народное не запрещает, должно отвергать родившихся: ибо число деторождения должно быть определено. Если же зачнутся сверх числа, должно вытравлять, прежде чем они жизнь получат».
59. Луки Гл. 2. ст. 51. И бе повинуяся има.
60. Матф. Гл. 12. 49.
61. Беседа на Деян. Апост. 26. ;;; ;;;;;;;; ; ;;;;; ;; ;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;;;;;;;. ;; ;; ;;; ;; ;;;;; ;; ; ;;;;, ;;;; ;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ; ;;;;, ;;;;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;; ;;; ;;; ;; ;;;; ;;;;;, ;;;;, ;;;;;;;;, ;;;; ;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;; ; ;;;;;;; ;;;;;, ;;;;;;;;;; ;;;;; ;;;; ; ;;;;;;;, ;;;;;; ;;; ;;;;;;;; ;;;;;, ;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;;; ;;; ;;; ;;;;; ;;;;;;;;. ;;; ;;; ;;;;; ;;;; ;;; ;;;;;; ;;;;;;; ;;;;;;;;.
62. См. в Сентябрьской четверти Четиих Миней, под 13 Ноября, Житие иже во Святых отца нашего Иоанна Златоустого. Как трогательны слова Анфусы к Иоанну!
63. Все подробности о жизни и воспитании Святых Отцев Церкви взяты из того же источника.
64. В отношении к внутренней жизни новоевропейских государств еще так мало сделала наука. Семейный быт древних народов нам гораздо известнее, нежели тот же быт Европы даже современной. Ваксмут в своем сочинении Europ;ische Sittengeschichte почти вовсе не касается этого предмета. Гораздо более подробностей находится в известном сочинении Ганса: Das Erbrecht in weltgechichtlicher Enlwickelung. 4 Bde. 1824 – 1835. Но здесь право семейное представлено только в отношении к наследству, - а о семействе в отношении к воспитанию нет никаких подробностей. К тому же сочинение Ганса обнимает после древнего мipa только средние веки Европы.
65. Das Erbrecht. 4-r Band, стран. 449.
66. К тому, что выше сказано в 52-м примечании, прибавим еще следующее. По существующим законам Англии, муж, разлучившийся с женою, но не расторгший брака, может запретить жене своей ходить за больными детьми и даже видеть их, а в случае ее непокорности имеет право посадить ее в тюрьму. Был пример, что осьмимесячное дитя было отторгнуто мужем от груди матери, которая не могла найти никакой защиты перед законом, дающим полное и исключительное право отцу охранять свое детище. См. Ersch und Gruber. статью: Geschichte der christlichen Ehe. England. стран. 312.
67. См. там же и кроме того: Staats-Lexicon von Rotteck und Welcker. 4 B. 4 Liefer. стран. 602 – 606.
68. Так в Баварии и Австрии.
69. Так говорит Мацеёвский во второй части Истории Словенского права, в статье: Права семейные. «Чем более Словене держались обычая предков своих и национальных понятий о справедливости, тем более приближались они к тем древним понятиям о браке, власти отеческой и опеке, которые гораздо позднее приняла образованная Европа. Даже настоящее семейное право Европы не много лучше того, какое имели тогда Словене варварские: ибо так называли их некоторые». (Мои ссылки сделаны на Немецкий перевод).
70. До сих пор еще не была водворена строгая критика при решении вопроса о Словенских обычаях в язычестве. Кажется, что многое нам навязано от наших западных соплеменников, а им от Германского племени. Западные источники должны, при решении этого вопроса, несомненно занимать второе место, и быть поверяемы нашими источниками. Ниже будут приведены многие сему примеры.
71. Несторова Летоп. по Лавр. сп. стран. 8.
72. У Полян, как видно, был обычай приводить невесту или приводить жену, это техническое выражение повторяется и после в летописи, наприм. «И приведоша ему (Игорю) жену от Пскова, именем Ольгу». (Кенигсб. сп. стран. 23). У Немцев в средних веках сохранилось выражение: ein Weib kaufen, унизительное для жены (Grimm, стран. 421).
73. Свидетельства тому: о Померанских Словенах, в жизнеописании Св. Оттона (стран. 62). - Vos autem qui usque ad haec tempora non Christiani sed pagani fuistis, sacramentum conjugii non habuistis, quia fidem uni thoro non servastis. Sed qui voluistis, plures habuistis uxores; quod deinceps vobis non licebit. - О Чехах у Козьмы Пражского (Мацеёвского 2-й т. 192 стран.). - О Древлянах, Радимичах, Вятичах и Северянах у Нестора (стран. 8): имяху же по две и по три жены. - Что обычай иметь две жены у нас и по введении Християнства иногда встречается, свидетельствуют слова из Правил Митроп. Иоанна, в конце XII века писанных: «Тоже створи (т.е. не давай причащения), иже бес труда и бестраха и бе-срама две жене имеют». (Русск. достопам. стран. 91). Мацеёвский (Т. 2. 191, 192) решительно настаивает на том, что Словене многоженства не знали. Он утверждает, что чем более они удаляются от своего первоначального местопребывания, от Карпата, и движутся на север или в иные страны, тем более предаются многоженству. Германцы напротив чем более от севера, своей первоначальной родины, стремятся на юг, тем более оставляют многоженство. - Отсюда выходит, по мнению Мацеёвского, что многоженство искони принадлежало Германцам, а одноженство Словенам. Гримм говорит, что у Германских Князей и вообще в высшем сословии допускалось многоженство, а в низшем нет. Это замечание служит в пользу Словен, которые рано пошли в подданство Князьям Германским.
74. У Мавриция сказано, что многие жены охотно предают себя смерти по кончине мужьев своих, не вынося вдовьей жизни (Dobrow. Slavin. стран. 100). Немецкие источники (Кар. т. I. прим. 136), как сказали мы, говорит нам о Словенах, смешанных с Германцами, а у Германцев сопогребение живой жены с мертвым мужем было наложено законом (451. Grimm). Загадочные сказания Ибн-Фоцлана относятся к Руссам, которых Арабский писатель отличает от Словен. У нас же есть свидетельства о том, что во времена язычества жена могла жить и по смерти мужа. В договоре Олеговом говорится: «А и жена убившего да имет толицем, еже пребудет по закону». Жене убийцы, который должен был умереть, присуждалась законная часть по наследству. Стоит кроме того указать на Ольгу. Если бы этот обычай действительно существовал в такой законной строгости, как его представляют, то странно было бы умолчание о том наших летописей.
75. См. Венелина Древние и нынешние Болгаре. Т. I. стран. 122 – 156. Разбор этого отрывка, сделанный Венелиным, изобилует множеством остроумных замечаний. - Новый перевод того же древнего документа помещен в Февральской книжке Журн. Минист. Народн. Просвещ. нынешнего года.
76. Die buss gegen einem weibsbilde soll halbsovil sein, als gegen einem mannsbilde. Ain ieglich frawe hat aines mannes halbe buoz. (Grimm. 404). - В Русской Правде: ;же кто оубьеть женоу, то тем же судом судити, якоже и мужа. Правда, что в других странах Германии платилось и вдвое за женщину против платы за мущину. Но здесь опять уже заметна другая крайность, которая объясняется из противодействия неправде общего коренного закона. Подобные явления встречаются и в других странах: когда закон сильно нарушает какое-нибудь человеческое право, - непременно такому нарушению является противодействие, вдающееся в крайность противоположную. Так, например, в Индии жена повсюду совершенно унижена законом многоженства и обычаями, но есть за то области, где ей позволено иметь многих мужьев. (См. Bohlen. Das Alte Indien. 2 r. Theil. стран. 142 - 143. О полиандрии см. также Ersch und Gruber статью Ehe стран. 315). Отсюда же объясняются Амазонки в древности и Афинские гетары.
77. Касательно этого приводится жизнеописание Св. Оттона, в котором сказано, что жены Померанских Словен имели обычай убивать девочек, если их родилось слишком много в семействе (стран. 62 и 71). Мацеёвский, в других случаях рыцарски защищающий Словенские нравы, здесь слишком легко уступает (Т. 2. стран. 224). - Нравы Словен Поморянских, конечно, не могут служить для нас образцем нравов чисто Словенских, с чем соглашается и Мацеёвский. Здесь видно сильное влияние Германии. Поморяне народ воинственный, конный, дикий: известно, что они обожали идола коня, и что все богатство их заключалось в коневодстве. - В наших преданиях и других Словенских решительно нет никакого следа, чтобы существовал такой жестокий обычай. Если бы он был у нас, то конечно в первых уставах и правилах церковных мы нашли бы меры против него; но нигде решительно о нем не упоминается. На многоженство же есть намеки.
Не так в Германии, где обычай точно существовал; Гримм собрал все свидетельства тому, как трудно было законом искоренить его и как еще во времена Християнства он долго сохранялся, особенно в Скандинавии.
78. Карамзин говорит о нем на 62 стран. I-го Тома и ссылается на Гебгарди Gesch. der Wenden, прибавляя к тому, что вообще находится великое сходство между нравами Словен и народов Германских. Гримм в статье Alte Leute (486 - 490) описывает этот обычай на границах Вестготландии, в Исландии, Сев. Германии и древней Пруссии. Тут же попали Вагры, Велетабы и другие Венды, которые будто бы своих детей, родителей, родных и кровных друзей, неспособных к работе, не только убивали, но даже варили и ели. Сказание это, во-первых, весьма похоже на сказку: бедные Словене, жившие между Немцами, всегда играют роль извергов у их летописателей. Но от чего же этого обычая не встречаем мы у других Словен, если он есть Словенский, а только у тех, которые живут в Германии, где он почти повсеместен и особенно употребителен был в северной коренной Германии? Ясно, что если у Вендов и был он, то конечно перенят от Немцев, а не перенесен Вендами из древнего их Словенского отечества.
79. Это уважение к старцам (Кар. Т. I. стран. 254), которого черты сохранились так ярко в наших летописях, противоречит совершенно известию о жестоком обычае. Странно, как того не заметил наш Историограф, увлеченный односторонними западными источниками. «Согласно ли это, - замечает Мацеёвский (Т. I. стран. 183), - с кротостию характера и нежностию Словенского сердца, которые у тех же историков изображаются пленительными красками?.. Мы не нашли ни в каком источнике, чтобы где-нибудь в ином месте у Словен существовали нравы и обычаи, подобные тем, какие находим в Померании и на Эльбе». Благодарность Мацеёвскому, который своими учеными изысканиями от многих клевет очистил память наших предков!
80. Замечательно, что наша Правда начинается прямо законами о мести за убиение родных.
81. Рейца Опыт Истории Росс. Госуд. и Гражд. закон. пер. Проф. Морошкина. Стран. 10, 68 и 69.
82. Того же сочинения, стр. 62.
83. Кенигсб. спис. стран. 31. «О работающих во Грекох Руси у Хрестьянскаго Царя: аще кто умрет, не урядив своего именья, или своих не имать, да возвратит имение к милым ближникам в Русь». Карамзин, первый, заметил силу и особенность этого выражения.
84. См. выше прим. 71. Кроме того в Русск. достопам. стран 101.
85. Рейца стран. 205 и 206.
86. Карамзин говорит об этом в VII томе на стран. 214 и ссылается на Герберштейна, который точно сказал: So verkaufft auch der Vatter sein Sun, wo sich derselb mit Diensten oder in ander Weg frei macht, mag inen der Vatter zum andern und dritten Mal verkhauffen, - darnach aber hat der Vatter khain Gwalt ;ber jne. (1557 Wienn). Но что значит это свидетельство, не подкрепленное никакими другими источниками? Рейц ссылается на Moscovit. Chronik, должно быть на Петрея (стран. 206), и говорит, что в законах не видно, имели ли родители право продавать детей своих в рабство (стран. 297). Мацеёвский (спасибо ему) не верит этому сказанию Герберштейна и говорит, что Гваньини, Карамзин и другие были им введены в заблуждение. Сам же полагает, что это относилось только к крепостным, которые, кабаля себя, кабалили с тем вместе и детей своих (Т. 3. стран. 404). - Вот вопросы любопытнейшие, ожидающие разрешения от наших юристов!
87. Кар. Т. III. стран. 224. Т. II. прим. 108. стран. 61.
88. Правда Русск. 1799. Стран. 91 - 9З. Рейца стран. 220.
89. Рейца стран. 204. 220. 296. 310.
90. Рейца стран. 204. Grimm. стран. 408. Frauen sind veder eideshelfer noch zeugen.
91. Истор. Кар. T. I. прим. 506. стран. 201.
92. Уложения гл. XXII. § 6. А будет который сын или дочь учнет бити челом о суде на отца или на матерь, и им на отца и на матерь ни в чем суда не давать, да их же за такое челобитье бить кнутом, и отдать их отцу и матери.
93 93. Рейца стран. 69. Этот обычай сохранялся и до сих пор сохраняется еще у нас в коренных Русских нравах. Гримм говорит (стран. 475), что право младшинства встречается в Германии иногда во дворянстве и между крестьянами, и часто относится только к некоторым предметам наследства, наприм. к дому. Едва ли это не Словенский обычай, тем более что он у Князей не встречается, а скорее у простолюдинов, к числу которых принадлежали в большем числе и угнетенные Словене.
94. La Turquie d’Europe, par Ami Bou;. Tome 2-;me. Paris. 1840. Бланки. Об общественном состоянии народонаселения Европейской Турции (переведено во 2-й кн. Москвитянина, 1842. стр. 665).
95. Bou; Т. II. стран. 79. 80. 456. 457. 469. 478. Все подробности о семейном быте Сербов и Болгар взяты мною из приведенных страниц. Кроме того, Буэ говорит, что обольститель девушки принужден бывает мнением общественным жениться на обольщенной (458). Из всего беспристрастного рассказа Буэ видно, как Словене, особенно нашего исповедания, отличаются чистотою нравов своих перед другими племенами, и даже перед Словенами других исповеданий (457). Рассказы Буэ представляют большое сходство с семейными нравами и обычаями Иллирийцев, так как они описаны в Славине Добровского, в 5 статье под заглавием: Sitten und Gebr;uche der Illyrier.
96. Можно видеть это сходство в свадебных обрядах юго-западных Словен с нашими из живого описания Буэ на 488 стран. 2-го тома.
97. Степен. кн. часть I гл. 40 стран. 143. «Преосвященный Митрополит призываше к себе всех тех учителей граматных, и наказываше их праве и благочинно учити юныя дети, яко же словесем книжнаго разума, такоже благонравию, и правде, и любви, и зачалу премудрости страху Божию, и чистоте и смиренномудрию. Учити же их не яростию, ни жестокостию, ни гневом; но радостновидным страхом, и любовным обычаем, и сладким поучением, и ласковым утешением; да не унывают, ни ослабевают прилежно и часто послушивати и наказывати их, предавати и комуждо их урок учения с рассуждением противу коегождо силы, и со ослаблением, да не унывают; но паче же всегда прилагати им учение от закона Господня на пользу душиж и телу, от безумных же и неподобных словес всячески ошаятися».
98. Слова Грамоты на избрание Царя Михаила Феодоровича.
Текст к новой публикации подготовлен М.А. Бирюковой.