Возможно, мне повезло с работой. Не в плане карьерного роста или зарплаты, близости к дому или размера медицинской страховки. Мне повезло именно с работой. Не каждый день к тебе подходит чуть ли не самый большой светила медицинской науки и предлагает встать у истоков большого исследования, которое в будущем станет основой для многих и многих открытий. Но, как известно, в каждой бочке меда есть ложка дегтя.
Я закончил медицинский по специализации реаниматолога, и бросили меня в этом проекте буквально на передовую – наблюдение за подопытными. И сегодня заканчивается один из самых амбициозных экспериментов.
Я, как обычно, сидел в кабинете шесть на шесть метров, стены которого были покрыты керамической плиткой, по периметру стояли столики и шкафы со всем необходимым, а у стены напротив меня стояло кресло в положении полусидя со спящим пациентом. Мужчине было 32 года, он никем не работал, поэтому, собственно, и согласился быть подопытным: трехразовое питание, уход и денежное возмещение еще не одному бомжу не претило. К счастью для нас, он не злоупотреблял алкоголем и наркотиками, поэтому какого-то пристального внимания не требовал.
Я тем временем наблюдал его жизненные показатели, а на мониторе рядом с основными, транслировалась какая-то сценка, будто из мыльной оперы. На кровати лежит глубокий старец, вокруг него собралась вся семья, все пять колен. Он прожил долгую и счастливую жизнь, и теперь ему пора было уходить. Сцена была очень душещипательная, но я не отвлекался от кардиограммы. И вот старец из мыльной оперы умер, экран постепенно погас, а аппаратура, подключенная к моему пациенту быстро оповестила меня, что у того остановилось сердце.
Стандартная ситуация, которая происходила уже не раз, и я точно знал дальнейшие действия. Перевел кресло пациента в горизонтальное положение, снял шлем энцефалографа, зафиксировал его по рукам, нажал на кнопку, подал направленный разряд на сердце и…
- ААААААААА! – мужчина так резко очнулся, что я не сразу удержал его в лежачем положении, - где!? Что!? Что произошло!?
- Павел Романович, успокойтесь, - держа его за плечи, я попытался привести его в чувство, - вы отлично справились. Вспоминайте, кто вы?
- Я… я – Паша, - задыхаясь, начал пациент. – Я – Павел Романович.
- Хорошо. Помните, где вы находитесь?
- Нет.
- Вы находитесь в Исследовательском центе по моделированию. Помните, как вы здесь оказались.
- Нет.
- Попытайтесь. Где вы выросли, где учились, кем вы были, пока не пришли сюда?
- Нет, не помню, - аутично отводя глаза, ответил Павел. Дальше спрашивать было бесполезно.
Я отстегнул его от кресла и помог встать на ноги. Получилось это у него не сразу, но с четвертой попытки он таки надел тапочки и мы вышли за дверь кабинета. Уго комната была достаточно обжита за долгое время проведения эксперимента. Обустраивал он ее каждый раз сам, но после каждого сеанса, возвращался в нее как в новую.
- Я здесь живу? – в который раз спросил он.
- Да, это все – ваше.
- Мне не нравятся обои, слишком девчачьи.
- Резонно, но поверьте: цвет обоев, пастельное белье и даже форму оконной рамы выбирали вы сами.
- Надо будет перекрасить.
- Как скажете, - я подвел его к кровати, сел он уже самостоятельно, - ладно, отдыхайте. Вы это заслужили.
- А куда вы убрали мою трубку? – послышалось за спиной, когда я уже подошел к двери.
- Вашу трубку?
- Да, как я смогу курить, если у меня нет трубки?
- Послушайте, Павел Романович, трубки у вас никогда не было. Когда вы и курили, то курили сигареты ChesterField. Можете посмотреть в тумбочке…
- А почему вы зовете меня Павлом? Я же Ирина?
- Хм, хорошо,- да, зря я понадеялся. Тяжело выдохнув и пообещав найти трубку для “Ирины”, я вышел из комнаты.
То, что уже давно произошло с Павлом, было непредвиденным побочным эффектом от симуляции. Он был одним из первых подопытных, которым информация, поступающая из симуляции, записывалась в головной мозг. А так как симуляция всегда начиналась с рождения, то вышло так, что весь накопленная до нее жизненный опыт утрачивался. И когда симуляция заканчивалась смертью проекции, то новый опыт полностью стирался, а старый не восстанавливался.
Последствия были настолько тяжелые, что Павел был единственным, кто выжил из первой группы. Бытовые навыки и условные рефлексы у него сохранились, но личность была уничтожена полностью.
После этого дальнейшие опыты отложили. Потом стали записывать опыт симуляции на отдельные носители, и последующие подопытные завершали эксперимент в полном здравии и твердой памяти.
Но было с Павлом еще одна странность. Его решили не переводить на внешние носители, а писать опыт дальше на мозг, хотели понаблюдать за дальнейшей прогрессией. И Павел возвращался каждый раз. Восемь раз он перенес клиническую смерть, и восемь раз мне удалось запустить ему сердце. Но каждый раз он возвращался другим. Он не был похож на личность, жизнью которой он только что жил. В симуляции он всегда был мужчиной своего телосложения, со своим цветом волос и так далее. Но из симуляции он возвращался то убийцей-рецидивистом, то подводником, один раз даже маленькой девочкой. И вот он снова не он.
И меня раз за разом мучает вопрос: что, если Павел умер в тот момент, когда впервые попал в симуляцию? Его тело осталось жить, а сам он ушел? Весь опыт его жизни был стерт, а сердце остановилось, это ли не полноценная смерть? А все его последующие личности, выходит, уже другие люди. Но откуда они взялись?
Да, есть еще загадки для науки.