Расстрельная ночь. гл 2. Арестанты

Василий Шеин
 В комнате подвала добротно отстроенного особняка сумрачно, но сухо и довольно  тепло. Неяркий свет просеивается через мутные стекла двух оконных проемов,  выходивших во двор почти на уровне земли. Дом принадлежал известному в уезде купцу Воскобойникову. Помещение, в котором находилось несколько  человек, ранее использовалось, по видимому, в складских целях, на некрашеном полу обрывки  ценников на товары и застарелый мышиный помет.

Обстановка комнаты скудная. Пара длинных деревянных скамеек, грубо сколоченный  дощатый стол на крестообразных ножках, на нем большой медный чайник, несколько  жестяных кружек. В дальний угол кинута охапка вымолоченной ржаной соломы, у двери нужнОе ведро для естества, прикрытое куском плотного картона.

— Печь на кухне затопили! — сокрушенно сказал приземистый, бородатый человек в  теплой суконной поддевке, надетой на мягкую рубаху под цветастым бархатным  жилетом: - Стало быть, и до ужина недалече! Белые, красные, бей их коромыслом, все жрать хотят, особенно чужое!

Бородатый замер, чутко прислушиваясь к невнятным голосам за стеной, прислонился к  теплой стене, плотно прижимаясь к ней спиной и широким задом.

— Хорошо что сюда нас заперли! - продолжал он, кивая на шум: — Стряпка там,   через стену! Я, чтобы товары в сухости держать, дрова сэкономить, печные колодцы  в стену эту вывел! Если бы нас где во дворе держали, давно уж от холода околели б!

— Да, Иннокентий Павлович! Дом у вас знатно отстроен! Всем известно! - отозвался ему человек лет  пятидесяти, в добротном сюртуке, с галстуком на мятой, не совсем  свежей рубахе.

— Не я, отец да дед мои строились, Виктор Сергеевич! На век, полста лет дом  стоит, и еще двести стоять будет, если не сожгут, господа энти! – неприязненно кивнул купец в сторону мутных окон: - С них, как погляжу, станется! Двор то,  начисто уже разорили!

Тот, кого купец назвал Виктором Сергеевичем, сидел на лавке возле стола,  облокотившись об него руками. Тонкое интеллигентное лицо, с небольшой, ухоженной  бородкой и усами, на голове непокорная шапка вьющихся, слегка седеющих волос. Из — под золоченой оправы очков, внимательно и вдумчиво глядят карие глаза. Он смотрел на двоих крестьян, устроившихся поодаль от господ на соломе. Те, расстелив под собой овчинные полушубки, сидели скрестив по калмыцки ноги, тихие, придавленные, изредка перешептывались меж собой, в разговор не вступали, держались наособицу. Старшему, крупному с большой бородой, надоело сидеть, взбил солому, подложил под голову котомку, широко зевнул и лег. Зачем то почесал обутыми в разношенные валенками ногами, закрыл глаза.

Белыми, тонкими пальцами, Виктор Сергеевич вынул из лежавшей перед ним коробки  папиросу, размял ее и с нескрываемым удовольствием закурил, закрыл в блаженстве  глаза и слегка откинулся назад.

— Вот Вы, Виктор Сергеевич, вроде как человек образованный, с понятием стало  быть! Сами, доктор известный, а губите себя отравой непотребной! Как это понимать? Поясните мне, купчишке глупому! - хозяин дома брезгливо морщился, отмахивая от себя струйку дыма.

— А так и понимайте! - чуть грустно улыбнулся тонкими губами доктор: — Слаб  человек, всяко к порокам тянет! Так и я, других лечу да здоровью учу, а сам,  выходит, поступаю наоборот! А ведь это, ханжеством попахивает! Точно ли я ханжа,  милейший Иннокентий Павлович? А? Что скажете?

Доктор негромко засмеялся, держа на отлете руку с дымящейся папиросой.

- Охота вам, наговаривать на себя, всякое! - недовольный купец почесался спиной о побелку стены.

В темном углу комнаты, напротив мужиков, на лавке сидел худой, молодой человек,  зябко запахнувшись в поношенную студенческую шинель, низко надвинув на лицо  фуражку с треснувшим лаковым козырьком.

Услышав смех доктора, молодой человек нервно вздрогнул и поднял лицо. Его длинные волосы неопрятными прядями опускались на залоснившийся, усыпанный перхотью ворот  шинели. Вытянутое,  желтого цвета узкое лицо, лихорадочно блестевшие глаза,резкие   и порывистые движения, указывали на его явно неуравновешенный, истерический характер и слабое здоровье.

Молодой человек огляделся сильно увеличенными толстыми стеклами круглых очков   темными глазами, брезгливо задрожал губой и снова, уткнулся длинным, тонким  носом в ворот шинели, старательно проталкивая руки в залощенные рукава.

— А вы, господин студент, зря этот угол облюбовали! – участливо и дружелюбно  посоветовал ему купец: — Сыровато  там, лихоманка приключится. Спасать вас некому! Шли бы к нам, стенка теплая, места всем хватит!

Молодой человек выпрямил спину, изящным движением откинул назад сальные,  покрытые перхотью космы светлых волос.

— Сколько раз вам говорить, сударь! – резко, отрывисто ответил купцу, словно пролаял: - Я вам не  студент! Я - идейный борец за всеобщее равенство и полную  свободу личности! И прошу вас, не мешайте мне! Я занят!

-Так, так! - добродушно проговорил доктор, попыхивая папиросой: — А позвольте  вас спросить, чем же это вы заняты? Штудируете во сне труды своих учителей,  Кропоткина да Бакунина?

- Какое вам до этого, дело! - молодой человек вызывающе выставил вперед длинный  подбородок: - А чем хуже, скажите мне, мои учителя – ваших Сеченовых или Пироговых?

— А тем, батенька мой, что господа Сеченовы да Пироговы, как вы изволили их  назвать, исцеляют плоть человеческую! А в здоровом теле, как известно, и  здоровый дух! - добродушно пояснил доктор: - А ваши, своими глупыми идеями разрушают и развращают разум людей, стало быть, и плоть их! Вот так-то,  милейший!

-Я отказываюсь дискутировать с вами! - снова дерзко ответил доктору его  оппонент: - Все равно вам не понять наших высших идей и стремлений!

— Да куда уж, нам, безыдейным, до вас! - с легкой иронией парировал врач: - Ваша  цель святая! Ваша цель, даже не демократия, а супердемократия! Одним словом -  анархия мать порядка! Я верно,истолковал ваше понимание свободы! А скажите, для чего вам такая свобода? И вообще, как вы понимаете это высокое слово?

- Свобода личности вне общества, есть высшее достижение разума!

- Вот как? А как быть с теми, кто соприкасается с вашей свободой? Вы, ведь, можете ущемить их права своей вседозволенностью. Ваша свобода стает для них несвободой. Что ответите?
- Зачем вам это знать?
- Затем, батенька мой, что у меня растет сын. И мне не хотелось бы, чтобы он попал под влияние ваших лозунгов! - жестко ответил доктор.

Анархист ничего не ответил. Он снова съежился в своем темном углу, став похожим  на большую и худую, обиженно нахохлившуюся птицу.

Купец, с любопытством и непониманием вслушивался в словесную перепалку доктора с  анархистом. Широкий лоб, под умасленными, расчесанными надвое волосами,  наморщился, как бывает у человека, натужно силящегося разгадать сложную задачу.

— Мудрено вы толкуете, господин доктор! — проворчал он: - Нам, темным, и того что  есть не понять! А тут еще анархии какие то! Кто они такие, Виктор Сергеич, белые,  красные, или кто?

Доктор снова добродушно рассмеялся. Смех у него был хороший, не обидный и  доброжелательный.

— Ну-с, батенька мой, с этим молодым человеком мне все понятно! Диагноз прост: AS.MENTIS...Душевное расстройство на почве ущемленного самолюбия. А вам, зачем это знать, милейший Иннокентий Павлович? Ваше дело торговое, к чему вам политика?

— Вы, что-то про меня сказали? - встрепенулся анархист.

— Пустое,  батенька,  вас  -  мало  касается!  Так,  белиберда  иностранная!  -  небрежно  отмахнулся  от  него  доктор,  а  сам  внимательно  и  вдумчиво  всмотрелся   в  заволновавшегося  купца.

— А  затем,  господин  доктор, что  голова  кругом  идет!  И  то,  кого  сейчас  только  нет!  И  социалисты,  и  демократы,  большевики  эти,  да  еще  зеленые  и  красные!  И  все  -  за  народ!  А  я  ведь, тоже  народ!  Кто  и  за  что,  меня  в  моем  же  доме  запер?  И  кто -  вызволять  будет?  Хочу  понять  про  все  это!  Должен  ведь  я,  про  свою  судьбу,  про  жизнь -  знать  и  решать!

Доктор,  вдруг  с  каким-то  отрешенным  и  усталым  видом,  посмотрел  на  купца,  безразлично  вертя  в  руках  коробку  папирос.

— Боюсь,  дорогой  мой,  что  за  нас  -  уже  все  другими  решено!  -  тихо  пробормотал  он.

Купец  не  расслышал  реплики  врача  и  с  горячностью  продолжал  свою  речь.

— Я,  в  вас  Виктор  Сергеевич,  нисколько  не  сомневаюсь,  потому  и  прошу  разъяснений!  Весь  уезд,  знает  о  вашей  добропорядочности!  За  то,  видать,  и  пострадали!  Помощь  оказали  не  ведомо  кому!  Вот  и  сидите,  рядом  со  мной,  за  доброту  свою!
 
— Другой  случай,  батенька!  Не  о  том  выговорите!  Я  -  доктор!  Клятву  Гиппократа  давал  и  тем  самым,  людям  на  служение   присягнул! И  мне  безразлично,  кем  по  убеждениям  и  по  жизни  является  человек!  Для  меня,  все  обратившиеся  ко  мне  за  помощью – одинаковы,  пациенты!

— Хорошо  сказано,  да  на  деле, плохо  вышло!  — проговорил  купец,  глядя  на  еще  одного  человека,  находящегося  в комнате; — По всему,  видать,  дворянского  сословия  господин  ваш, да  еще,  как-бы не  из  офицеров!

Человек,  о  котором  заговорил  купец,  сидел,  откинувшись  спиной  и   затылком  на  стену,  подняв  к  верху  красивое,  мужественное  лицо.  На  вид,  ему  было  лет  сорок – сорок  пять,  впалые,  бледные  щеки  покрытые  светлой  щетиной.  Под  подбитой  мехом  бекешей  виднелся  мундир  из  дорогой  ткани,  какие  носили  офицеры  высшего  командного  состава.  Да  и  во  всем  его  внешнем  облике,  даже  в расслабленной,  утомленной  позе,  ощущалась  большая  внутренняя  воля  и  привычка  не  только  повелевать,  но  и  самому,  беспрекословно  исполнять  приказания.

Человек,  вероятно,  дремал,  по  крайней  мере,  он  никак  не  реагировал  на  события  происходящие  в  комнате,  или  просто  не  хотел  вмешиваться  в  разговор.   Сидел  тихо,  бережно  придерживая  левую  руку,  лежавшую  у  него  на  груди.

Доктор,  также,  внимательно  вгляделся  в  сидящего,  затем  поднялся,  и  подойдя  к  нему  коснулся  тыльной  стороной  руки  бледного его  лба. От  этого  легкого  прикосновения,  человек  вздрогнул  и  открыл  глаза.

— Ну-с,  милейший,  как  вы  себя  чувствуете?  — бодрым  голосом  спросил  его  доктор;  -  Температуры  нет?

— Благодарю  вас,  господин  врач!  Вроде  — нет!  Знобит  только,  немного!

— Это  от  потери  крови,  пройдет! – пояснил  Виктор  Сергеевич;  -  Рана  у  вас  не  опасная,  но  какое  то  время,  побеспокоит!  Вам  бы,  батенька,  в  госпитале  подлечиться!  Хорошо – успел  для  вас сделать  все  что  мог,  и  так,  считай  с  операционного  стола,  товарищи,  забрали  вас!  Да  и  меня,  прихватили!

— Я  виноват  перед  вами,  доктор!  — сказал  было  мужчина,  но  врач  прервал  его,  досадливо  махнув  рукой;

— Перестаньте,  любезный!  Я -  всего  лишь  исполнял  свой  долг!  А  вам,  советую    побольше  отдыхать! Хотя условия,   к  моему  сожалению,  весьма  далеки  от  курортных!  — доктор  с  осуждением  оглядел  комнату  подвала.

— Я  бывал  в  условиях  гораздо  хуже  этих,  уверяю  вас! -  человек  благодарно  кивнул  головой  и  снова  устало  закрыл  глаза.

Купец  сокрушенно  вздыхал,  слушая  разговор, досадливо  покряхтывал,  переводя  взгляд  с  одного  собеседника  на  другого.  Доктор  снова  вернулся  за  стол. Все  замолчали.

Но,  Иннокентий  Палыч,  выдержав   приличную  по  его  мнению  паузу,  снова,  деликатно  покашливая  обратился  к  врачу.

— Так  как  же,  Виктор  Сергеевич,  вопрос  мой?  Хочу  знать  за  что…..

Закончить  свой  вопрос  купец  не  успел.  Во  дворе  что то  приглушенно  хлопнуло,  послышались  голоса   людей,  чей  то  начальственный  окрик…

— Никак  стреляют! – взволнованно  произнес  купец,  внимательно  вслушиваясь,  пытаясь  понять  суть  происходящего  на  воле.

— Выстрел -  винтовочный,  из  трехлинейной! – негромко  произнес  задремавший  было  офицер.  Он  немного  подождал,  вслушиваясь  в  дворовые  звуки,  и  снова  откинулся  к  теплой  стене.

Купец  осторожно  подошел  к  окну, привстал  на  носках  сапог,  опасливо  вглядываясь  в  мутное,  засиженное  мухами,  стекло.

— Затихли!  -  почему  то  шепотом,  произнес  он,  и  ничего  не  разглядев,   тяжко  вздохнул,  снова  оборачиваясь   к  доктору.

Но  продолжить  разговор  им  так  и  не  удалось. На  улице  послышались  звуки  шагов,  и  что- то  тяжелое  ударилось  в  раму  подвального  окна.

Купец  обернулся  на  звук  глухого  удара  и  снова  вернулся  к  оконному  проему,  силясь  рассмотреть  то,  что  упало  в  него  с  улицы.  Он  внимательно  вгляделся  и  вдруг  резко  отшатнулся!  Мелко  крестясь  дрожащею   рукою,  человек  попятился  в  глубину  комнаты,  не  сводя,  с  чего- то  увиденного  им,  испуганных  глаз!

-Кот!  Ей  богу  кот!  -  пробормотал  он  глядя,  на  прижавшуюся  к  окну  окровавленную  морду   убитого  животного.  Отойдя  от  испуга,  подошел  поближе  и  добавил;  -  А  ведь,  наш  кот!  Дочки  кухаркиной! А  вот  -  и  ее саму  вижу,  пожалеть  пришла!  Плачет,  горемычная!

Купец  обернулся  к  людям,  достал  из  широкого  кармана  клетчатый  платок,  утирая  им  враз  вспотевшее  лицо!

— Зачем  скотину – то,  чем  она,  виновата  стала? -  спрашивал  он;  — Кот  справный был!  Пакостил -  в  меру,  службу  свою   исполнял  честно,  мышатник   хороший!  Он  то,  чем – властям  не  угодил?  Дитя,  хоть  бы,  пожалели!

Мужик  горестно  вздохнул!  За  стеною,  в  кухне,  слышался  приглушенный  плач  ребенка  и  чей – то,  монотонно  бубнящий,  явно  женский,  голос,    вероятно   успокаивающий   дитя.

Купцу  -  никто  не  ответил,   никому  не  хотелось  говорить.