Мой близкий друг, писатель, лежал при смерти. Не то, чтобы прямо сейчас умирал, нет, врачи сказали сколько ему осталось, сколько он будет лежать вот так, как я его вижу, навалившись спиной в изголовье и писать…писать.
Это странно, но, когда я заходил к нему в палату, мне казалось, что не смерть здесь уже начинает осваиваться, а наоборот, что-то радостное и светлое наполняло пространство, как будто мы находились не в больнице, а как раньше, в санатории. И, сейчас поболтаем, он встанет, выпьем с ним по чарочке и пойдём на завтрак в столовую. Персонал будет коситься на нас, молодёжь шушукаться, а мы, громко переговариваясь, осыпая всех и вся только нам понятными шутками, встанем в начало раздачи и медленно, отпуская колкости по поводу блюд, двинемся к кассе, где, отдав кассирше талончики, спокойно сядем за свободный столик, достанем из большого халатного кармана чекушку и добро разбавив её содержимым наши мутные компоты из сухофруктов, разлитые в гранёные стаканы, чокнемся пальцами.
Нет, сейчас всё было не так. Вася был парализован, живыми оставались только руки, пальцы, полностью сохранившие писательский трепет и его глаза.
В это моё посещение он вдруг заговорил о своих переживаниях в творчестве. Писатели народ суеверный, никогда ни от кого не услышишь, как он работает, как рождается его произведение. Это очень разумно, можно отпугнуть удачу, вдохновение, музу. Жди, когда она нагуляется и заскучает по тебе. Лучше помолчать.
Поэтому я очень удивился, услышав от него откровения. Не думаю, что это близкий исход повлиял, скорее всего он на самом деле достиг того о чём говорил. Тихо, из-за немощи, взахлёб от эмоций, с горящими счастливыми глазами:
-Ты знаешь, я очень счастлив и знаешь почему?
-Нет.
-У меня пропали муки творчества
-То есть? - я посмотрел на него стараясь разглядеть симптомы, какого-нибудь расстройства. Ничего не нашёл подозрительного, кроме лихорадочного блеска глаз, обычного для писателя.
-Не знаю как объяснить, - немного помолчал, сказал спокойно - у меня руки сами пишут, не смейся, я даже не думаю, что мне писать и о чём.
-Но ты же роман сейчас делаешь - искренне недоумеваю, - как не знаешь? Ты что, свой текст не контролируешь?
-Нет, в том то всё и дело. Всё так, правильно, роман конечно, это понятно, но я просто ничего не делаю, кладу руки на клавиатуру и они сами, представляешь, сами начинают набирать. Ну, там естественно чуть подправляю и всё.
-Да брось, тебе кажется.
-Да нет, я серьёзно. Мало того, вот я пишу роман.
-Ну.
-Сюжетные линии тоже прямо под пальцами рождаются. Мало того, я испытываю в это время, ну как тебе объяснить, блаженство что-ли. На секс похоже, только тоньше и не прерывается пока пишу.
-Ну да, я вижу - я многозначительно окинул взглядом комнату, которая была завалена листами бумаги.
Жена Васи сегодня ещё не успела прийти. Поэтому в палате был бумажный бардак. В век компьютерных технологий он писал на портативной печатной машинке, которая и сейчас была перед ним, на маленьком складном столике.
-И что же теперь с тобой таким делать?
-Ты не представляешь, насколько я счастлив. Никогда не мог представить такого. Попробуй, это по-настоящему захватывающе и безумно. Просто сядь, расслабься и твои руки напишут. Сами.
-Да ну тебя, скажешь тоже…
-Ты попробуй, поверь…, - он попытался наклониться вперёд.
Я пошёл на попятную, лишь бы с другом не случилось переживание, о котором я мог потом пожалеть:
-Ну хорошо, хорошо, попробую
-И знаешь ещё что?
Моё успокоительное отступление никак не подействовало на Васю, он был серьёзен и продолжал:
-Это не я делаю, не я пишу, я тебе говорю точно.
Я не спорил с ним. Просто смотрел на него ждал, что он скажет дальше.
-Если это не я, тогда кто?
Мы смотрели друг другу в глаза. И эти глаза напротив, казалось, я видел впервые. В них появилась какая-то железинка, едва заметный стальной отлив. И всё существо его, казалось, было пронизано этим металлом. Несоответствие живости его духа и его телесной немощи было настолько ярким и контрастным, что я поймал себя на мысли насколько мой дух немощен по сравнению с моим телом.
Я отвел глаза, подошёл к окну. Пялился ничего не замечая за ним. Не мог сдержать слёз, не хотел, чтобы Вася видел.
Но друзьям не нужен прямой взгляд. Вася чувствовал, что со мной твориться, убавил эмоций, но продолжил разговор о своих открытиях:
-И знаешь, он показал глазами себе на грудь, там внутри что-то есть, именно оттуда руки пишут.
Я промолчал. Не знал ни что ответить ему, ни что возразить. Сам я не писал несколько лет. И честно говоря, мне и не хотелось. Не хотелось лезть в это пекло, испытывать дискомфорт. Маяту ночную, прикованность к тому, над чем работаешь, держать данное слово близким, издателям, друзьям. Все смотрят на тебя и ждут. Смотрят и ждут. Спрашивают, смотрят и ждут…
Я уже давно заметил. Чтобы писать хорошо нужен надрыв. Чтобы какая-то внутренняя рана открылась, или появилась новая. Тогда нормально всё, пиши - не хочу. А у меня сейчас в жизни всё было ровно устроено.
Вася же говорил совсем о другом, о даре, таинстве, о священнодействии. Я чувствовал это наверняка, так у него и есть сейчас. Я видел, что он был реализован в этом. Я верил ему. Правда про «что-то внутри» не совсем понял. Ну да ладно.
Посидев ещё немного, дождавшись в палате Васину жену, обнявшись и расцеловавшись с ней, я вышел на улицу.
Благополучно добрался до дома. Снимая ботинки, приложил к уху зазвонивший мобильник. Звонила жена Васи, в этом не было ничего необычного, перезванивались мы часто. Но сейчас она молчала в трубку и всхлипывала.
Я всё понял.
P.S.
Полгода прошло, как ушёл мой друг. Моя жизнь никак не изменилась - ровная, без событий, только светлая непроходящая печаль тихо беспокоила меня.
Пришёл новый год, настали святки. Блажное время для чудес, исполнений всяких банальных желаний. Сейчас у меня было только одно, но неисполнимое даже для святок.
Моя с Васей фотография висела на стене. Я подошёл сначала к ней, потом к окну. Долго смотрел, как усердно метутся позёмкой переулки Садового. Потом вдруг вспомнил наш последний разговор. Вспомнил его глаза, трепетные живые пальцы. Взял в серванте свечу, зажёг, поставил на стол, погасил свет. Я не знаю ни молитв, ни приворотов, ни заклинаний. Я просто смотрел на свечу и думал о своём друге. Не знаю, сколько времени сидел и созерцал её. Может быть минуту может час. Вдруг, что-то внутри шевельнулось без моей мысли и желания. Я вздрогнул, мне стало страшно. Зажёг свет.
-Уф…наверное показалось…надо же.
Прошёл в спальню к своему рабочему месту, где я когда-то писал. Включил комп, удивляясь плотной тишине и спокойствию, овладевшими мной. Присел в рабочее кресло, отрыл документ, пальцы сами застучали по клавиатуре:
«Мой близкий друг…