В октябре закончил работу над повестью "Дом по улице Победы".
В подзаголовке книги написано: "повесть о школьниках советского Куйбышева".
В повести "Дом по улице Победы" есть романтика, но нет так привычной для современной литературы ностальгии по совку. Повествование ведется от лица школьников, поэтому трэша и скандалов в книге нет.
Предлагаю читателям отрывок из повести.
Наш дом
Я люблю свой дом. Особенно красив он осенним октябрьским утром, когда на улице плотный туман. В такую погоду кажется, что идешь не Куйбышеву, а по Лондону: туман окутывает величественное здание "сталинки", крупные рельефные кирпичи фасада выглядят как старинные камни.
Утром интересно наблюдать за людьми, как наш микрорайон, как и весь большой город, просыпается. Взрослые спешат на работу: на завод, в учреждения. Некоторые наоборот: возвращаются с работы, с вечерней смены завода. Походка у таких людей неспешная. Действительно: куда им спешить? А вот выбегающие со двора студенты и школьники торопятся на учебу в институты и школы. Родители за руку ведут детей в детсад и ясли. Дошколята перепрыгивают октябрьские лужи. Под ногами прохожих осенними сувенирами желтеют кленовые и тополиные листья. Есть такие, кто с утречка возвращается домой из булочной и молочного магазина (неподалеку круглосуточные) купив к завтраку свежий хлеб и брынзу. Они уже отработали, сейчас придут домой, позавтракают и будут отдыхать. Отдельные граждане с утра пораньше спешат выгулять своих домашних питомцев: их тоже можно встретить с утра на нашей улице. Большинство утренних прохожих пытаются скрыться от тумана: у мужчин подняты воротники плащей, на головах: шляпы и кепки. Женщины в кашемировых пальто и изящных беретиках и шляпках. Молодежь, школьники и дети: в болоньевых куртках и комбинезонах. Недалеко от дома — остановка общественного транспорта: автобус и трамвай довезут, куда надо.
Дом, в котором я живу, по периметру отделяет от улицы ажурный металлический забор, ажурные секции которого закреплены в кирпичных столбиках. Дом П-образный, многоподъездный, величественный. Закрытый двор придает дому дополнительную респектабельность. Взрослые рассказывали, что как только наш дом построили, дворник закрывал на ночь на ключ калитку забора, чтобы во двор не попали посторонние. В шестидесятых годах запирать калитку перестали. И все равно, есть что-то романтичное выходить со двора, распахивая ажурную железную калитку в заборе. Ее острые шпили смотрят вверх и от этого наш дом и окрестности еще больше напоминают туманный Альбион. Я люблю ранним сентябрьским утром, когда асфальт еще мокрый от ночного дождя, выйти погулять в свой двор. Понаблюдать за людьми, за ровесниками, посмотреть вдаль улицы на постепенно оживающую, заполняющуюся людьми
панораму...
Мой дом находится на Безымянке. Это - часть закрытого города Куйбышева, отдельный район, появившийся незадолго до Великой Отечественной войны. В 1941 году из разных городов страны сюда эвакуировали крупнейшие оборонные заводы. Здесь располагался знаменитый Безымянлаг, зэки которого строили и промышленные гиганты, и Безымянскую ТЭЦ, и жилые дома.
Таких домов как мой в моем районе много, целый микрорайон. Но мой дом на улице Победы - особенный. Я помню этот дом с детства. Впитал запах паркетных полов в комнатах, аромат американских тополей, кленов и шиповника, растущих во дворе.
И гаражи во дворе мне знакомы: несколько лет назад мы с приятелями прыгали с них, изображая "партизан" или неуловимых мстителей. На пяти этажах нашей "сталинки" мы с друзьями играли в прятки, прячась в проёмах балок рядом с дверями квартир или на чердаке. На огромных бетонных подоконниках в подъезде мы играли в "дурака" или просто болтали, обсуждая школьные новости. Иногда — на подоконнике последнего, пятого этажа, скрывались от учителей и родителей, прогуливая уроки. Здесь знакомо и здесь я - дома.
На соседнем доме, в котором на первом этаже разместился крупный универмаг, висит памятная доска: "Улица Победы названа в 1949 году в честь победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.". Есть легенда, что Сталин подарил наш микрорайон рабочим безымянских оборонных заводов за их вклад в победу над фашизмом. Поэтому центральная улица микрорайона, раньше называвшаяся просто Вторая улица Безымянки, была переименована в улицу Победы.
Да, я забыл представиться: меня зовут Дима. Дима Астахов. Мне семнадцать лет, я родился на Безымянке, в 1970 году. Я - поздний ребенок. Когда я родился, моему отцу было сорок пять, а маме — тридцать два. Мои родители тоже безымянские люди. Отец в восемнадцать поступил в военное училище, за год его закончил и год успел повоевать, получив в награду за год службы не только орден Красной Звезды, но и тяжелое ранение во время артобстрела. После войны отец пошел в институт, сев за парту прямо в шинели лейтенанта. Закончившего в пятидесятом с отличием московский авиационный институт, как перспективного инженера, его направили в Куйбышев, на Завод №1. Устроившись в цех мастером, отец быстро освоил все премудрости производства: тогда на заводе от винтовых штурмовиков Ил-2 уже перешли к выпуску реактивных истребителей МиГ. Несколько лет побыв в мастерах, начальство попросило отца перейти в технологи: на заводе не хватало специалистов, знающих новые материалы, которые использовались при изготовлении первых реактивных самолетов. Отец согласился, но при условии, что в партию он вступать не станет. Парторг цеха пожурил его, намекнув, что беспартийному трудно будет строить карьеру в стране победившего социализма. Но когда отец заявил, что в качестве общественной нагрузки устроится на полставки преподавать в открытый при заводе авиационный техникум, отстал от него.
Во второй половине пятидесятых завод приглянулся легендарному главному конструктору Сергею Павловичу Королеву, искавшему площадку для выпуска ракет. Это новое производство было решено организовать именно в Куйбышеве, где с войны имелись крупные металлургические и машиностроительные производства. Завод №1 стал выпускать сверхсекретное изделие Р-7: легендарную "семерку". Ракету, которая вывела в космос первый спутник, собачек Белку и Стрелку, первого космонавта Юрия Гагарина. Без лишней скромности скажу, что к выпуску ракет имел прямое отношение и мой отец, с самого начала плотно работавший на заводе над изделиями ракетной тематики.
Несмотря на то, что к середине шестидесятых отец достиг в карьере должности заместителя главного инженера на одном из ведущих производств завода, преподавать в техникуме он не бросил.
- Меня тонизирует преподавательская деятельность. Я с ходу, без логарифмической линейки "беру" интегралы, обсуждаю тонкости любимого сопромата. Это ведь отлично, тем более что мои ученики с нашего завода, и мне не нужно потом на производстве им объяснять, как применять полученные знания в работе, - любил пояснять отец. За строгость и принципиальность студенты его побаивались, говоря: "Наш Борис Львович - гроза халявщиков!"
С мамой отец познакомился именно в техникуме, где преподавал сопромат. Этот хитрый предмет, название которого расшифровывается как "сопротивление материалов" сложно давался шестнадцатилетней девчонке, пришедшей работать после восьми классов школы на завод чертежницей (у мамы в школе была пятерка по черчению!) и решившей получить рабочую профессию мастера механосборочных машин. Без отрыва от производства она и поступила в техникум при заводе. Учиться там было легко: многие преподаватели делали заводским скидку, как своим, на экзаменах. Нет, бывали и двойки, но работникам "Прогресса" - так в шестидесятые стал называться завод №1, преподаватели техникума делали поблажки.
- Ира, ты точно не сдашь сопромат, двойку получишь! Лучше ты сходи к Борису Львовичу на дополнительные занятия! Он подскажет тебе, как лучше к экзамену подготовиться, - советовали маме подружки по группе. Она согласилась, и, влюбилась не только в сопромат, но и в импозантного преподавателя, моего отца.
Сначала молодая парочка встречалась и гуляла в сквериках на Безымянке. Отец по-спартански жил в рабочем общежитии в Юнгородке, занимая там отдельную комнату. Ему нравилась общага: до завода можно легко доехать на трамвае, даже после работы всегда в гуще заводских событий - соседи расскажут последние новости из разных цехов и производств. В его комнате в общежитии главным сокровищем были не кровать с железной панцирной сеткой и полированная тумбочка, а немецкий трофейный кульман. Его сразу после войны, как и другую трофейную технику, привезли на завод по репарации из Западной Германии. Начальник производства, где трудился отец, разрешил ему взять кульман домой, чтобы можно было в нерабочее время сделать чертеж. Каждая такая сверхурочная работа отца заканчивалась авторским свидетельством на изобретение: молодой инженер фонтанировал идеями. Начальство это поощряло, а после того, как завод перешел на выпуск ракет — поощряло вдвойне. Тогда же в комнате отца появился небольшой металлический сейф: главный инженер потребовал, чтобы все наброски и чертежи отец хранил именно там, под замком. - Слишком секретной была продукция завода, да и шпиономания процветала. Металлический сейчас отец использовал и не по прямому назначению, пряча в него не только чертежи, но и электроплитку, на которой жарил картошку. Электроплитку отец модернизировал, заменив штатную спираль более мощной. Из-за этого процесс приготовления пищи заметно ускорился. Но это ставило электроплитку "вне закона": комендант общежития рьяно боролся со всеми нарушениями. Злейшим из которых было пользование электроплитками даже со стороны проживавших в отдельных комнатах жильцов: еду в общежитии разрешалось готовить только на общей кухне. Отец удачно использовал сейф как подставку для электроплитки, нагревающейся до огненного состояния буквально за минуту: в отличие от деревянной тумбочки, металлу тепло электроспирали было не опасно.
Отец с мамой первый год знакомства провели в романтических прогулках по Безымянке. Изучили все местные кинотеатры и танцплощадки, парки отдыха и кафе. Но в общежитие молодую жену отец приводить не хотел. Его родители, жившие в Калуге, не раз предлагали отцу вернуться домой. Но, прикипев к родному заводу и к городу на Волге, к Безымянке, уезжать из Куйбышева он не хотел. Отчасти это стало причиной для прекращения общения отца со своими родителями. Он считал, что они не понимают его романтики. При этом отец постоянно просил родителей, регулярно бывающих в Москве, присылать ему самые новые книги по инженерным наукам. Моя мама к себе домой привести мужа не могла: вместе с родителями она ютилась в маленькой комнатке коммунальной квартиры в двухэтажке, построенной пленными немцами в годы войны у ДК "Мир" на Заводском шоссе.
В самом начале шестьдесят шестого, незадолго до своей смерти, на завод в очередной раз приехал Сергей Павлович Королев. После совещания с начальниками производств, он пригласил к себе в кабинет ведущих инженеров и технологов.
- Мы начинаем новый проект: ракету для пилотируемого полета на Луну. Это грандиозная идея, и мы обязательно высадим космонавтов на Луну первыми, как были до этого первыми во всем, что связано с космосом. Это будет крупнейший проект и царь-ракета. Работа предстоит колоссальная. Ну, ребятушки, какие у кого проблемы, трудности? Говорите, не стесняясь, - спросил, окинув взглядом собравшихся в зале на совещание инженеров СП, как называли его заводчане.
- Да все нормально, Сергей Павлович, только вот Борис Львович жениться собрался, но своей квартиры у него нет. Ему ведь уже не двадцать лет, а он скромно живет в общежитии. Если мы об этом не скажем, он из скромности не скажет, - задорно прокричал со своего места начальник производства, где работал отец.
- Молодая семья - дело хорошее. И Борис на заводе человек не последний, всегда готов сверхурочно работать и здесь, и на Байконуре. И премии по министерству часто получает. И, как я знаю, в техникуме преподает. По-моему, ему нужно помочь с квартирой. Ты согласен со мной, генеральный? - с этими словами СП повернулся в сторону стола, за которым сидел директор завода.
- Да какой может быть разговор, Сергей Павлович? Сегодня же и выдадим Борису Львовичу ордер на квартиру из директорского фонда, - ответил директор с лауреатским значком на груди.
И действительно: в тот же день в заводском ЖЭУ отцу торжественно выдали ордер на трехкомнатную квартиру в доме на улице Победы. - Одна комната для вас с женой, вторая – ваш рабочий кабинет, а третья - для ребенка. Дело то ведь молодое! - подмигнув, сказал отцу начальник ЖЭУ, - заехать в новую квартиру можете через неделю: бывшие хозяева немного запустили жилье и его нужно обновить. Сейчас там идет ремонт. Вот покрасим заново окна и двери, поменяем газовую плиту, поклеим новые обои, отциклюем и отлачим паркет, тогда и переедете, Борис Львович!
Переезд в новую квартиру для родителей был событием. Новоселье отпраздновали шумным застольем с друзьями. Квартира была пустая, мебель еще не купили. Поэтому гости расположились на полу, устроив импровизированный стол на положенный на паркет скатерти. На новоселье произносили много тостов о том, как хорошо жить в Советском Союзе инженерам. Особенно, если они работают на закрытом оборонном заводе.
- Только за границу в туристическую не поедешь, - сказал гостям друг отца Виктор, работавший с ним на одном производстве, - ты помнишь, Борис, в шестидесятом, ведь Хрущев хотел привезти в Куйбышев самого Эйзенхауэра. Американского президента! Тогда только запустили завод "Металлург". Ну, хотел наш партийный бонза похвалиться, что у нас самый крупный металлургический завод в мире с самым мощным в мировой металлургии кузнечно-прессовым цехом. К визиту международной делегации даже специально Дворец Культуры металлургов построили! Помнишь, Борис, как тогда все удивлялись: зачем напротив кинотеатра "Октябрь" еще и Дворец культуры? Но - построили, даже фонтан между кинотеатром и Дворцом Культуры сделали! Но удивить американского президента не удалось. Мы в очередной раз все планы Никите Сергеевичу порушили: Гагарина в космос запустили! И сразу наш город стал закрытым. И даже сам Хрущев не смог привезти к нам иностранцев, - Виктор сделал паузу, поднял бокал с шампанским:
- А зря! Мы бы и американцев, и немцев, и японцев, да вообще кого угодно удивили бы! Не зря мы - интеллектуальная элита Безымянки! За нас, ура!
Постепенно родители облагораживали свое "гнездо". В квартире появились модный румынский гарнитур "Жилая комната", холодильник, телевизор и радиола. В ванной расположилась круглая стиральная машина "Рига". Вопросами быта в семье занималась мама: она любила делать покупки, тратя на них всю зарплату. Отец, получив квартиру, словно в благодарность начальству (хотя он и сам был уже начальником) стал работать еще больше. Особенно ему нравились командировки на космодром и в Звездный городок.
- Там можно увидеть наше изделие во всем великолепии. Окончательно довести его до ума перед стартом, сделать еще лучше. Дать не сто, а пятьсот процентов надежности. И гордиться, наблюдая, как ракета уходит за горизонт, - говорил отец.
Из каждой байконурской командировки он неизменно привозил домой в своем кожаном портфеле пару банок тушенки или палку сырокопченой колбасы. Никакого дефицита продуктов не было.
Просто на космодроме была отличная столовая, где заводчан вкусно кормили, а колбасу и тушенку выдавали как сухой паек. Еще у отца была традиция: прилетев после удачного пуска, по пути домой заходить в винный магазин, расположенный на первом этаже соседнего дома. Там он покупал бутылку марочного красного сухого вина и дома, за ужином любил выпить пару рюмок. О работе он никогда не рассказывал. Ни о триумфах, ни о провалах, если случались неудачные пуски. Зато был щедр на рассказы, как встречался с космонавтами в подмосковном Звездном городке. Как играл с ними в волейбол: тогда были популярны дружеские спортивные матчи между командами инженеров завода и космонавтами. Фотографии, на которых отец был снят вместе с покорителями космоса, толстыми пачками лежали в семейном фотоальбоме. На многих фотографиях были автографы космонавтов. Впрочем, такие фотографии были у многих моих одноклассников: ведь их родители работали на том же заводе, что и мои.
Мама, в отличие от отца, карьеру особенно не строила: работала рядовым контролером ОТК в одном из цехов завода. Свободное время посвящала обустройству дома: пока отец был в командировках, могла сама и гардину, и книжную полку повесить. Дома всегда был вкусный и простой обед: картошка, котлеты, макароны. За первые годы семейной жизни мама неплохо научилась делать домашние заготовки: дома всегда были варенье, компоты, малосольные помидоры и огурчики. Маминым увлечением были книги. Поэтому первыми покупками после того, как родители получили квартиру, стали подписки на дефицитные издания. Домашняя библиотека и для мамы, и для отца была чем то сакральным. Новые книги внимательно прочитывались и только потом бережно ставились на книжные полки. Неинтересная литература дарилась или просто раздавалась знакомым. Библиотека собиралась с любовью и знанием дела: русская классика, лучшие произведения зарубежных авторов, шикарные альбомы с репродукцией произведений живописи, которые присылали родственники из Москвы. Отдельные полки занимали многочисленные энциклопедические словари. За несколько лет до моего рождения родители начали покупать детские книги. Поэтому в детстве и юности у меня не было недостатка в увлекательном чтении. В нашей домашней библиотеке был даже дефицитный Мопассан и серия романов про Анжелику. Уже в старших классах школы я выяснил, что есть у родителей и самиздат.
В общем, обстановка в квартире у нас обычная: все как у всех. Особых изысков вроде дорогущих ковров или хрусталя нет. Главные ценности: книги. "Типичная семья советской интеллигенции", - говоря газетными штампами.
И вот, в этой трехкомнатной "сталинке", где каждые выходные родители устраивали веселые встречи с друзьями, обсуждая заводские достижения и строя планы, совершенно неожиданно, но закономерно в одна тысяча девятьсот семидесятом году появился я, Дима Астахов.
Оказавшись в положении, мама сначала ничего не говорила отцу. Очевидно, опасаясь, что он в очередной раз попросит её подождать заводить ребенка, ведь ему нужно еще дальше строить карьеру. Поэтому, когда спустя пару недель после беседы мамы с врачом женской консультации, сообщившим ей о беременности, отец улетел на три месяца в очередную командировку на космодром, мама решила, что будет рожать. Тогда же она и выбрала мне имя Дима.
Я помню свое первое осознанное воспоминание о детстве. Открытые окна, теплая осень. Кажется, тогда я и полюбил октябрь. Помню, как родители возили меня в детской коляске на прогулку в сквер Калинина, и отец, читая газету "Советский спорт", сокрушался проигрышу наших хоккеистов.
Раннее детство пролетело незаметно. До трех лет со мной сидела бабушка, мамина мама. Правда, сначала меня пытались на некоторое время отдать в ясли, которые занимали половину первого этажа соседней с нашей "сталинки". Но там по утрам я устраивал такой оглушительный рёв, протестуя против расставания с уходившими на завод родителями, что заведующая, жившая в нашем микрорайоне и знавшая нашу семью, потому что её муж работал вместе с моим отцом, посоветовала меня в ясли не водить.
Когда мне исполнилось три года, меня отдали в детский сад, занимавший вторую половину первого этажа соседнего дома. В садике мне понравилось, появились новые друзья, с которыми я любил играть. Особенно классно было собирать вместе разную технику из металлического конструктора или играть в машинки. Миша, Андрей, Алмаз, Руслан, Денис, Дима-Второй, Костя — мои друзья по садику и соседи по дому. Все мы — ровесники, и родители у всех нас - заводские. Исключение: Славик, мама которого работает в театре. Именно из-за того, что до работы в театр ей нужно было добираться целый час на трамвае утром и час вечером, мама и отдала Славика в садик.
Мне всегда любопытно изучать людей. Первыми объектами, кроме родителей и родственников, стали, естественно, соседи.
На нашей лестничной площадке четыре квартиры. Три трехкомнатные и одна однокомнатная. Наша квартира — номер пятнадцать. В соседней, шестнадцатой, живет семья Опанасенко. Старший-Опанасенко, Данила Карпович, работает мастером на том же заводе, что и мой отец. Данила Карпович: полноватый мужчина лет пятидесяти. Одевается обычно просто: серый костюм, рубашка цвета хаки, как у офицеров, однотонный галстук. Летом носит шляпу "в сеточку". О себе говорит иронично: я — хохол. Его жена Рогнеда Григорьевна, веселая, любящая поболтать женщина, не работает. Хотя, по словам моих родителей - "талантом разбрасывается". Она по образованию учитель английского языка, закончила Львовский университет. Но в семье трое детей, и поэтому Данила Карпович запретил жене работать. - Ты лучше детей расти, да хозяйство веди. Деньги я всегда заработаю, а такой вкусный борщ как ты умеешь, никто лучше тебя не приготовит, - сказал Данила Карпович. Впрочем, разрешив супруге давать на дому уроки студентам. Чаще всего она делала переводы с английского на русский и курсовые работы. Иногда, если Рогнеды Григорьевны не было дома, а студентам нужно было оставить ей текст для перевода, они кидали его в щель почтового ящика с табличкой "Для писем и газет" на входной двери. У Опанасенко трое детей: мой ровесник Андрей (Ондрей, - как зовут его дома), пятилетний Олесь и трехлетняя Оксана.
В семнадцатой квартире, тоже "трешке", живут Садыковы. Глава семьи Рафик Садыкович, при первом знакомстве попросил называть его Роман Александрович. - Так проще, и быстрее привыкнешь, - сказал он. Жена дяди Ромы, тетя Марина, Марина Александровна, вместе с ним работала в конструкторском бюро завода. Вообще: практически восемьдесят процентов взрослых в нашем подъезде, нашем доме, да и микрорайоне, наверное, работали на одном и том же заводе. В семье Садыковых двое детей, мои ровесники, Руслан и Алмаз. Также с ними жили родители дяди Ромы: дедушка Садык и баба Диля.
В квартире номер восемнадцать, в однушке, в которой впрочем, площадь комнаты больше, чем в двухкомнатной "хрущевке", семья Соболевых: Лена и Денис. Им по тридцать лет, квартиру они получили в подарок от родителей Дениса, работавших на заводе вместе с моим отцом. Сын Соболева-старшего Денис, вернувшись после службы в армии, устроился, продолжая семейную традицию, водителем на завод. Заявив, что скоро женится. Соболев-старший, работавший в Отделе главного конструктора, добился в завкоме отдельной однокомнатной "хрущевки" в Юнгородке, куда и переехал со своей супругой. А однушку в "сталинке" отдал сыну, который вскоре действительно, женился. Лена, жена Дениса, работает конструктором товаров народного потребления на заводе. - Кроме ракет завод производит гражданскую продукцию: детские санки, коляски и моторные лодки из дюралюминия. Батя однажды рассказал, что моторные лодки у них вообще стали выпускать случайно. В начале шестидесятых жены руководителей местных оборонных предприятий поехали в туристическую поездку в Америку. Это было неслыханно, учитывая, что на заводе уже изготовили ракету для первого спутника и оставался год до полета Гагарина. Другие местные гиганты оборонки тоже вносили свою лепту в дело развития отечественной космонавтики: на одном заводе изготавливали ракетные двигатели, на другом - камеры сгорания для этих двигателей, еще с десяток предприятий делали другие важные для ракет узлы и агрегаты. Но факт остается фактом: жен руководителей оборонных заводов выпустили в туристическую поездку в Штаты. В Советский Союз начальственные супруги вернулись с заграничными покупками: они привезли импортные плащи-макинтоши, твидовые блейзеры, ламповые магнитофоны и транзисторные радиоприемники. Но самой диковинной оказалась покупка, сделанная женой одного из начальников: из-за границы она привезла дюралюминиевую моторную лодку с двигателем. Загадка: как ее привезли из-за океана, но сделанная в Америке лодка так понравилась заводскому начальству легкостью хода и управляемостью (а протестировать её они сумели неоднократно во время рыбалки на Волге и Самарке), что было решено начать производство такого отечественного легкого судна. При этом все обводы корпуса лодки были скопированы с американского образца. Слизали. Заодно уже на моторном заводе, также разобрав и скопировав до винтика американский образец, запустили в серию товаров народного потребления двигатель для этой лодки, - утверждал отец. Несмотря на нелицензированный выпуск, изготовленный из дюралюминиевого сплава марки Д16Т и собранный на алюминиевых же заклепках корпус лодки получился легким и прочным и ничуть не уступал американскому оригиналу.