Бабка была – Аксинья. То есть, это моему деду Николаю она бабка, а мне прапрабабкой доводилась, значит, – прабабушки Веры мать. Сама-то прабабушка Вера с сыном жила и с его семьей. Потом и Аксинья к ним переехала – со своим сыном, Митрофаном, жить не смогла – со снохой не ужилась, ну и уехала к дочери, а с сына алименты получала – семь рублей. А приехала с узелком: там юбка, кофта, платок, рубаха, всё – смертельна одежда. Еще когда единолично жили, узелок собирала.
И уж такая активная была! Всё бегом, вся в делах, везде поспевала. Сто пять лет прожила! И все на своих ногах ходила, еще и Любашу качала – правнучку свою старшую, бабушки Татьяны и деда Николая дочь. Сядет у люльки и качает, да песни поет.
Баню Аксинья страшно любила! Попервости все туда бегала, потом уж, как сил не стало, так дома мыться начала. Дочь, прабабушка Вера моя, возьмется ей помогать, так нет, та кричит: «Верка! Ты почто холодной водой моешь? Таня, помой!» - тело уже не чувствовало ничего. Вот Татьяна нагреет воды горячей-разгорячей, едва рука терпит, да и намоет ее.
Бабушка моя с дедом тогда как раз дом себе взялись строить. А тут Аксинья и свалилась. Бегала-бегала, и раз – лежит, не встает. Два дня пролежала, с ложечки кормили. Дед Николай на стройке был – только залез стропила ставить, сосед прибегает: «Колька! Бабка Аксинья померла!» Дед не поверил: «Да иди ты!» - говорит. «Да точно!» Пошли они – и правда, померла. Ну, давай старух созывать да обмывать. Хоронили ее в той одежде, что она с собой привезла. На похоронах моя бабушка Татьяна со всей дедовой родней и познакомилась – до этого-то никого толком не знала.
Время такое было – горе совместное больше объединяло, чем праздники. А долгожители в дедовом роду и кроме Аксиньи были – вот, вроде, и жили тяжело, и работали много, а погляди-ка! Сильные люди были, выносливые. И память о себе оставили долгую. А те, о ком не забывают, те и посейчас с нами живут.