Эссе
Не волнуйся. Ты писал прежде, напишешь и теперь.
Тебе надо написать только одну настоящую фразу.
Самую настоящую, какую ты знаешь.
Э. Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой»
Сколько себя помню, в круговерти повседневного бытия, бодро клацающего на банджо в ритме степа: «утро, ночь – сутки прочь, неделя-год, смело – вперед! упца – упца- ца-ца» почти всегда вплетался скрипучий голос старой шарманки: «ра-азлука-а ты, ра-азлука… жизнь просто ма-а-ета-а»…
Отрешенные лица прохожих на улице, заткнутые плеерными наушниками уши, короткие безразличные взгляды поверх экранов айфонов, отрывистый смех вперемешку с усеченными до минимума репликами: «во блин! че? круто! жесть! отпад!». Аудио, видео, интернет, ТВ, «Гигабайты на минуты!». Все, о чем ты подумал, за тебя уже додумали, что намеревался сказать – сказали, что не понял – растолковали, загрустил – развеяли, засомневался – уверили, захотел – кредит тебе под 12%, только не переключайся - все правильно сделал! «Биг Мак» за 100 р. и «Кола-Лайт» в подарок! А банджо: уп-уп-упца-ца!.. И это все? – спросите вы. - Почти. Если сильно постараться, то можно еще «двушку» по цене «трешки» в Бутово в ипотеку на 30 лет и кредитный «бумер» в рассрочку; летом в Турцию или Таиланд на «все включено», зимой – в Эмираты и Шарм–Аль-Шейх. Вот теперь – все: «На-ас утро встре-е-ча-а-ет прохла-адой…» - жизнь удалась! Но почему-то хочется «Вставайте, граф, рассвет уже полощится…». Пусть и с непредсказуемым результатом.
Но однажды друзья поздравят тебя смс с очередной «днюхой», а на работе преподнесут подарочный сертификат для бесплатного полета на дельтоплане. И в ближайшие выходные, сунув подарок в карман джинсов и не так, чтоб уж очень веря, что это хорошая затея, ты все же отправишься на Ворбьевы Горы на метро и взлетишь…
… над Моской-рекой, над шумной городской суетой, над кронами деревьев и крышами высоток, обдуваемый колючими ветрами и теплыми восходящими потоками – один в бескрайней молчаливой синеве с протяжными серебристыми стрелами перистых облаков. И встречный ветер будет трепать шпангоуты твоих штанин и нашептывать в твои обалдевшие уши какие-то быстрые, проникновенные, и необыкновенно нежные слова, что-то вроде: «мими упендо веве»,* похожими на латынь или эсперанто, а может, вообще – на суахили. И приземлившись на исходной позиции, и снова топая по пропыленной дорожке ко входу в подземку, и позже, раскачиваясь в переполненном вагоне в такт перестуку колес, ты все еще будешь ощущать на губах исчезающе-прохладный солоноватый вкус северо-западного бриза и вслушиваться в гулкий рокот метро-туннеля, ожидая встречи со словами, соприкоснувшимися с тобой в вышине. А когда поднимешься на поверхность и вновь вдохнешь сладковатый бензиновый смог большого города, твой язык коснется губ, чтобы напоследок еще разок ощутить смак сегодняшнего дня. И может быть позже, когда веки смеживаются в предчувствии провального забытья сна, ты снова вспомнишь то быстрое, трепетное дуновение неведомого, манящего… Что это было?! - торопливо спросит внутренний голос, прежде чем сознание покинет бренное тело, утопая в крахмальной юдоли ночных грез. И проснувшись ночью с ощущением сиюминутной радости жизни от того, что снова только что парил в неоглядной выси, почувствуешь на губах капли дождя из серебристой кромки темного облака, со вкусом мандариновой кожуры от низкого заходящего солнца. Возможно, ты даже поймешь те странные, быстрые слова, что нашептал тебе ветер, и станешь везде искать эти мимолетные и удивительные моменты, живущие среди нас, но встречающиеся лишь тем, кто готов ощущать их. …Эти пряные соблазнительные вкусы жизни - эфемерные, влекущие, обещающие… И вот тут уж ты точно никуда больше не денешься от этого наваждения. И по утру, глядя в зеркало, когда чистишь зубы в ванной, вдруг начнешь размышлять о том, станешь ли кладоискателем старых книжных развалов, где книжка, вытащенная наугад из стопки старья, а там все то же: «Ваше имя? – спросил комиссар. – Атос, – ответил мушкетер»; или многопытным жуиром, вальяжно просвещающим молодую светскую львицу премудростям севильской корриды в ложе арены Маэстранса. А если теплый июльский дождь нежданным водопадом грянет с небес на твою новую пляжную шляпу, можешь вообще оказаться босоногим китайским кули, согнутым под непомерной тяжестью мешка с рисом на спине в порту Цзиньджоу, и даже косые упругие струи дождя будут казаться желтыми – тут все зависит от воображения. Но если войти во вкус, то чего уж там китайцем, бери выше – можно и мессиром Воландом, предводительствующим на балу потустороннего праздника с неведомыми ритуалами людских страстей, – это, когда ты просто обнимаешь свою подругу, нашептывая ей в ушко тысячу слов придуманных тобой историй, половина которых уже сбылась… Да мало ли, что еще взбредет в твою больную на всю катушку голову, чтобы написать все это буквами другого мира, что скрывается за пустыми вешалками пальто пыльного шкафа в старой московской коммуналке, в котором раз в тридцать лет открывается Окно в Париж. И отныне, ты уже умудренный начальным опытом удивительных преображений, будешь стремиться узнать еще и еще: что там сейчас за этим волшебным окном – дождь или метель, или низкий обрез суфлерской будки на сцене «Гранд Опера» и страстный баритональный бас Квазимодо, изгоняющий из души муки неразделенной любви: «Нет, твой покой я страстью не нарушу». И ты, как раз, закончишь свой утренний туалет пригоршней холодной воды в лицо, на верхнем «до-диез» третьей октавы, и выйдешь на кухню с раскинутыми руками, будто на поклоны к краю рампы. Браво, маэстро! Bellissimo! А новый день встретит тебя овациями и бравурным маршем из радиоточки в углу за холодильником: «Вдох глубокий, руки шире, приседайте – три-четыре!»… И чуть позже, торопливо глотая остывший чай с горбушкой позавчерашнего батона, ты будешь коситься на ненавистное с детства блюдечко; «Овсянка, сэр!», - подаст голос невозмутимый дворецкий. «Спасибо, Бэрримор», с достоинством ответит сэр Генри и, вытянув из мятой пачки сигарету «Прима», распахнет форточку.
…И с легким порывом весеннего ветерка Белая Магия Воображения спиралевидным торнадо впорхнет в твою душу, и ты поймешь все, и напишешь ту единственную настоящую фразу, которая все объясняет. Единственно верную. Потому что, как ее ни крути, все равно звучит одинаково: "... ибо сказано мудрецами, что главные в жизни вещи – не вещи".
И Мастер не сожжет свои рукописи, потому что Маргарита ждет его. И его истории. Со всеми вкусами и ароматами жизни. И он расскажет. Обязательно. Для них обоих. А всего-то и нужно было – несколько нежных слов... Да хоть, на суахили.
* * *
* Mimi upendo wewe – я тебя люблю (суахили).