Утром собираюсь на автобус. Надо привыкать к новой жизни. Искать, где оплатить интернет, найти почту. Теперь надо постоянно себя контролировать, ничего не забыть.
Телефон во внутренний карман сумки.
Фотоаппарат в сумку.
Ключи держать наготове.
Кошелёк в сумку. Всё на месте.
Здесь не деревня, где тебя знают, и каждый остановится, чтобы перекинуться словом. В деревне и собаки всех знают. Так, ничего не забыла. Краны не капают. Электричество выключено.
Красная шляпа моя на голове, перчатки в кармане. Носовой платок в кармане. Шаль вязаная поверх пальто, кисти на груди. Сумка через плечо.
Осторожно открываю дверь. Только не подведи, как в тот раз, когда замкнуло тебя на час.
И никто не мог открыть, и телефон остался за этой дверью. И я чуть не умерла от ужаса, в котором очутилась. Чужой молчаливый коридор. Закрытые двери. Без телефона. Адрес дочери не знаю, не успела она сказать.
Я только ночью приехала. Вот как становятся бомжами.
Пришлось менять замок.
Она открылась. Поворот ключа. Закрылась. Можно спускаться по лестнице.
А автобус только отъехал от остановки.
Подожду.
- А вы, почему не поехали на автобусе?
Передо мной стоял мужчина. На голове кепка, в чёрной куртке осенней. Перед ним чёрный несовременный велосипед.
Такой же примерно и у меня под крышей в деревне. Он из восьмидесятых. Я его берегу как память о сыне. Ещё в Перми покупали, потом везли с оказией в Чернушинский район. Прежний велосипед растоптало колхозное стадо коров, а мы успели юркнуть в калитку медпункта. Мы, это я и дочка в коляске, сын десяти лет. Когда прошло плотной стеной это стадо коров в шестьсот голов в клубах дорожной пыли, изнывающее от жары и оводов, на обочине осталась от велосипеда груда железа.
- Опоздала, - сказала я.
А когда следующий?
- Минут через сорок. Сначала приедет тот, что на кладбище, а потом другой.
Он улыбнулся простецкой, не лукавой улыбкой. И мне невольно пришлось отвечать на его вопросы, потому что он кого-то напомнил.
Да, он походил с этой улыбкой на актёра Александра Панкратого - Чёрного в фильме « Мы из Джаза». Такие же живые глаза, чёрные усы. Видно, не русский.
- А вы случаем не узбечка? Глаза-то чёрные и узкие.
- Нет. Папа и мама русские были.
- Я молдаванин.
А вопросу я не удивилась. Казахи и татары принимали за свою всегда.
Вот и опять. Уже узбечка. Так не стала я подкрашивать глаза, вот и узенькие кажутся. А чего это он меня разглядывает?
- А родом то вы откуда?
- Из Перми.
- Бывал я в Перми. Служил там. А потом Афганистан.
- Зачем она была нужна война эта? Сколько наших ребят погибло.
И я опять вернулась в Пермь. Кладбище на Южном. Шла к могиле брата и оглянулась. Женщина лет сорока, мать, стояла на коленях перед могилой молоденького лётчика. Сын. Горе на всю жизнь.
- Одиннадцать тысяч. В других местах больше. Есть такое понятие. Долг свой выполнить, - сказал он без пафоса.
Я с удивлением смотрела на него.
- Вы что из деревни, которая рядом?
-Да. За хлебом приехал.
Вот что значит. Помотался по жизни. И к деревне прибился. А деревенские любят поговорить, если есть время и собеседник.
- У меня гуси. Вам не надо гуся?
-Нет. У меня всё было, от цыплёнка до лошади. Больше не надо. А гуси.., они…
И я вспомнила гусей из восьмидесятых. Когда подходила к школе, несколько гусей с громким, скандальным гаканьем шли на меня, а вожак, вытягивая змеиную белую шею, с шипением нёсся к моим ногам. Ничего не оставалось делать. Я схватила его за эту шею и крутанула несколько раз в воздухе тяжёлого гуся. Выбросила. Всё. Больше они ко мне не подходили.
- Они крикливые и много едят, - добавил мужчина.
А вы чем занимаетесь?
Я улыбнулась.
- Вот фотографирую.
- Только приехали сюда?
- Да.
- Корреспондент?
- Была и корреспондентом. И отец мой фотографировал.
- Так это не ваш папа там на площади стоит?
- Нет. Мой папа был рядовым и дошёл до Германии. Просто пехотинец Иван Жуков.
- А мой дед дошёл в сорок пятом до Германии и пропал без вести.
Все документы о нём были у брата Фимы. А родители мои ещё живы, им за восемьдесят.
- Так сейчас можно найти через интернет что-нибудь о нём.
- Мой интернет - это гуси.
- Простите, а вас как зовут? - спросил он так просто, что я поразилась.
-Меня вот зовут Николай Иванович.
И мне ничего не оставалось, как ответить, улыбаясь:
- Татьяна Ивановна.
- Была у меня Татьяна в Саратове, - с лёгкой грустью сказал собеседник.
- Её отец не любил, когда я приходил.
- Может, он не верил в ваши серьёзные намерения?
- Да, мне надо было в армию уходить на следующий день. А шли мы мимо её дома.
Я намекнул старшему, что проститься бы надо. Тот подошёл к её отцу и сказал, что парень проститься хочет с девушкой.
Вышла Татьяна. А отец потом принёс телогрейку, протянул мне:
- Бери. Ночью холодно будет.
Сколько живу, а отца её помню.
Мне к шестидесяти. А…
- А мне на автобус. Вон подходит. А вам за хлебом.
И я пошла к автобусу.
Николай, Николай!
Когда тебе было двадцать, тебя отправили в Афганистан. А мне в это время было к тридцати.
Вот и поговорили.
- А, может, всё это моя красная шляпа виновата? Но я улыбалась. И с этой улыбкой сидела в автобусе. Он летел, покачиваясь сквозь шуршащий безудержный листопад. Листья взлетали из-под колёс, как золотые брызги. Октябрь.
фото автора