Часть I
Глава I
Северная Америка.1649 год. В краю Великих Озёр тогда было, скажем, неспокойное время, если нельзя сказать, самое неспокойное время за прошедший период жизни коренных американцев. Уже несколько десятилетий враждующие между собой ирокезы и гуроны не могли прийти к мирному соглашению, хотя, возможно, и не хотели к нему приходить, ведь для каждого племени отстаивать свою территорию было не только долгом, но и честью. Ирокезы начали воевать с гуронами ещё до начала Бобровых войн, которые оказали существенное влияние на жизнь индейцев того региона в целом и предзнаменовали новый виток в торговых отношениях европейцев и коренных американцев. Так, ирокезско-гуронская война продолжалась много десятилетий, пока не наступил переломный момент. Когда 17 век приближался к экватору, в местах, полных бобрами и другими, менее ценными пушными зверьми, царил союз 6 племён – родственные племена мохоки, онейды, сенеки, кайюги, онондаги и, присоединившиеся позже, тускароры. Конечно читателю, возможно, будет сложно запомнить названия всех 6 племён, для этого, видимо, и существовало общее название союза- ирокезы. Их также называли макуасами или мингами. Враждовавшие долгое время с гуронами, ирокезы, а они были далеко не мягкотелым народом, нажили себе множество врагов, и перед началом Бобровых войн к ним, помимо гуронов, относились уже и ленапы, в большинстве своём состоящие из делаваров и могикан. Последние также подверглись нападению со стороны ирокезов и были вытеснены со своих земель. В те времена артерией союза 6 племён было племя онейда, которое со своим вождём Аскуном, или как называли его многие - Змеёй, в 1649 году и заставили могикан сдать свои земли. В то время большинство сражений было причиной нежелания делить территории, на которых добывалось большинство пушнины, которая продавалась европейцам. Но до начала этих конфликтов ирокезы нанесли весьма ожидаемый визит гуронам, которые в большинстве своём обитали на берегах озера Гурон. Мы будем называть водоёмы и поселения так, как их называют сейчас, чтобы читателю было проще понять, о чём идёт речь. Перенесёмся на 9-10 лет назад. Онейды же жили на берегах Онтарио, однако некоторая часть гуронских, деревень перебираясь с Гурона к истокам реки Святого Лаврентия, остановилась на Онтарио, не успев преодолеть трудный и долгий путь. Так, между онейдами и частью вайандотов лежало всего несколько километров, и путь к гуронам заслонял только массивный лес, который не был проблемой для опытных воинов, да весьма проходимые болота. Тогда вождь Аскун вместе со своими воинами решили сделать вылазку во вражескую деревню. Когда солнце только начало заливать вершины гор, а в низовьях еще гулял лёгкий туман, Аскун вышел из своей хижины и осмотрелся вокруг. На небольшом холмике, который был своеобразным постом, стоял караульный. Аскун сделал несколько жестов в его сторону, и молодой ирокез выудил из себя мрачные и неуклюжие звуки, подражавшие крику гагары. Это был своеобразный зов, и, хоть звуки, которые издал часовой, были не очень то похожи на гагару, привычные к голосу своего караульного воины через несколько секунд вышли из своих жилищ и уже направлялись в сторону своего вождя. Так как они разговаривали на ирокезском наречии, которое было бы не понятно читателю, мы будем передавать суть всех разговоров на родном нам языке. Воины шли не спеша, и было видно, что к этой встрече с вождём они были готовы заранее. Аскун сделал одобрительный жест в сторону молодого воина, глядя на его томагавк.
-Это хорошее оружие, -произнес Аскун, и жестом попросил молодого человека дать топор, что бы лучше его рассмотреть. Воин подчинился, и Аскун, взяв томагавк, стал рассматривать его очень тщательно. Оружие действительно было прекрасным, ручка топора была разукрашена черными полосами, вперемешку с красными, а на верху, над самим лезвием, висело 2 черно-белых пера, что означало участие в победном бою.
-Это хорошее оружие, - повторил Аскун после долгого изучения топора, -молодой воин уже видел кровь, и значит сегодня не побоится снять скальп с гурона. С этими словами он отдал томагавк юноше и, дождавшись когда все его соплеменники, которые были в состоянии воевать, собрались в целостный отряд, издал боевой клич. В это же мгновенье весь лес был оглушён этим зовом, и казалось, даже все жившие в нём создания, уже знали, чем знаменуется этот клич. Солнце уже озарило горы, и воины двинулись в путь. Им предстояло пройти около 6 километров через лес, и чуть больше по берегу озера. Но так как враги были недалеко, а отряд Аскуна был весьма многочислен, около 300 ирокезов, нужно было двигаться как можно тише, не привлекая к себе внимания. Вождь шел впереди отряда. Его называли Змеёй не только белые, но и практически все индейцы, как враги, так и соратники, и называли не зря. Подобно змее он мог пройти по любой тропе, не оставив ни единого следа. Он передвигался так бесшумно, что даже если бы деревья вдруг замолчали и ветер покинул эти края, а всё живое, что могло дышать и издавать какие-либо звуки, в мгновение омертвело, даже тогда бы, никто не услышал бы шагов Аскуна, настолько он был осторожен, но в тоже время проворен. Он был по-настоящему атлетически сложен, а его богатырский рост в совокупности с силой, давали ему огромное преимущество в рукопашной схватке. Его тело было разукрашено боевой раскраской, которая, если даже смотреть издалека, сразу говорила о намерениях её носителя. На голове красовалась скальповая прядь, которую по обыкновению носили ирокезы, часть волос была заплетена в косу, а у основания пряди, привязанный жгутом, висел целый пучок орлиных перьев разных расцветок, которые сразу говорили и о заслуге воина, и о его храбрости, и о величии. В этих местах царило тепло, и воинам не нужно было обременять себя меховыми плащами. Привычные к утренним холодам, они спокойно передвигались в леггинсах, или лишь в набедренной повязке, а на ногах, как и у всех индейцев, у них были мокасины, которые помогали им не создавать шума при ходьбе.
Когда солнце уже полностью озарило долину, где было пристанище ирокезов, отряд Аскуна уже добрался до деревни гуронов. Они не спешили нападать. Вождь подозвал к себе шестерых воинов, по-видимому они были лучшими в своём деле и пользовались уважением предводителя. -Если у храбрых воинов есть предложения, они могут говорить,- сказал вождь и жестом показал, что мужчины могут выдвинуть свои идеи на счёт атаки и дальнейших действий, и дал полную свободу слова. -Мы можем разделиться, одна часть нападёт с тыла, другая отсюда, мы загоним их в ловушку,-проговорил один из воинов. -Лучше окружить их и отрезать все пути, по которым они смогли бы уйти,-перебил его другой. Аскун молчал, раздумывая над словами соратников. –У воинов есть еще предложения? -Да вождь. Приготовим лук и стрелы. Быстро разведём небольшой костёр, и пустим стрелы с огнём. А после сразу атакуем. Сожжём деревню. Кто попытается спастись, убьём нашими томагавками,-сказал молодой юноша, с таким воодушевлением поднявший свой разукрашенный томагавк вверх. -Твоё оружие говорит, что ты храбр, после победы мы будем называть тебя Этейхай-Острый томагавк. Вождь одобрил предложение юного ирокеза, чья храбрость и хитрость смягчила его твёрдый и голодный до крови взгляд. Приготовления к атаке заняли несколько минут, и воины уже были наготове, оставалось ждать приказа вождя. Пристанище было весьма многочисленно – около 280 гуронов остановились в этих краях. В деревне было спокойно, дети шныряли из хижины в хижину, мужчины осматривали своё оружие, и вряд ли кто-то ждал нападения. В центре деревне стояла хижина, по виду больше напоминавшая ирокезскую овачиру. В этом жилище, по-видимому, жил вождь гуронов и его семья. Из хижины поспешно вышел совсем юный паренёк, за ним выбежала маленькая девочка, а следом их мать, что-то кричавшая парню. После попыток вернуть мальчика домой в защищённое место, и видя, что юноша не собирается повиноваться, женщина позвала девочку и ушла обратно в жилище. Мальчишка, лет 12 отроду, а звали его Науэль, что значило Ягуар, направился в сторону хижины, внутри которой, и снаружи, находились мужчины. Он с осторожностью пробирался ближе и ближе к ним, чтобы понаблюдать и послушать о военном деле. Он практически ничего не расслышал, в тот момент весь лес заревел жутким воплем, от которого Науэль остолбенел. Он знал, как звучит боевой клич ирокезов. С 6 лет его брали в различные походы и вылазки, в свои 12 на его счету было несколько убитых мингов. Но в силу возраста, он был ещё ребёнком, и конечно в его душе ещё жил страх, хоть и отвага иногда брала верх над ним. Мужчины вскочили со своих мест, похватали оружие, в то время как из леса полетели огненные стрелы. Они попадали то в землю, то в хижины, то в бегающих в страхе людей. Одна стрела попала в оружейную хижину, где находился настоящий клад, настоящее сокровище гуронов – небольшой бочонок с порохом, который им отдали голландцы взамен 2-3 рулонов пушнины. Порох загорелся и взорвался, осколки орудий разлетелись в разные стороны, зацепив какого-то молодого, но храброго гурона, который намеревался начать атаку в лес, но не сумел осуществить свой план. Через несколько минут вся деревня была в огне, огонь перекинулся и на хижину вождя, откуда выбежали женщина с ребёнком на руках, маленькая девочка, и двое мужчин. В это время ирокезы начали свою атаку вооружившись томагавками. Они выбежали с нескольких сторон, окружив пылающую деревню, не давая гуронам шансов на спасение. Науэль стал звать мать, искать её и своих братьев и сестру. Он побежал в сторону своего горящего жилища, но столкнулся с кем-то. Быстро очнувшись от столкновения, он побежал дальше, но увидел, что его мать уже лежит на земле со снятым скальпом и с томагавком в спине, а его совсем маленький брат, под ней. Он подбежал к ним, но они не выказали никаких признаков жизни. Ирокезы носились из одного края деревни в другой, перерубая черепа каждому, кто встретится на пути, и если бы не пожар, долина, где жили гуроны, наполнилась бы кровью, как бокал знатного помещика вином. Науэля не даром звали Ягуаром, он был таким же свирепым, но только когда это было нужно. Он вытащил томагавк из тела матери, и хотел дать бой мингам, но кто-то схватил его за плечо. –Отец! –Науэль, недалеко от старой сосны, где мы недавно рыбачили с тобой, лежит большой сухой дуб, в нём пирога. Беги туда, возьми пирогу, когда проплывёшь 500-600 метров начни брать на восток, потом увидишь возвышающуюся скалу, сделай в пироге пробоину и пусти по течению, а сам доплыви до берега и доберись до скалы, в ней есть пещера, там ты будешь в безопасности. -Но отец! Мать, сестра и братья! - Нас уже не спасти, беги сын, и сбереги честь нашего народа. Беги! Науэль не мог не повиноваться вождю, тем более в нём всё еще была, хоть и маленькая, но доля страха и страдания, от чего он был бы не так силён в схватке. Он был не большого роста и худеньким, несмотря на то что большая часть храбрости его покинула, он всё же был очень проворным и хитрым, и сумел вырваться из вражеского окружения. С томагавком в руках, он добрался до места, где должна была быть пирога. После недолгих поисков он нашел средство для плавания и через несколько минут уже делал гребки восточнее места своего отплытия. Пару раз, пока Науэль плыл, он оборачивался, и смотрел в сторону своей деревни, откуда только шёл дым и, вскоре, донёсся победный клич ирокезов. Науэль знал, если они издали этот клич, значит они уже не будут его преследовать, так как считают, что уничтожили всех врагов в этом бою. С лица мальчика сошло напряжение, он стал грести не так активно, и отвёл глаза от воды, в которую впивался взглядом последние десятки минут своего плавания. Перед ним открылась зеркальная гладь озера. Он держался недалеко от берега, и мог наблюдать, как ветви прибрежных деревьев, купаясь в воде, создавали арку, под которой спокойно могла проплыть пирога. Он сделал несколько ловких движений, и приблизился к купающимся ветвям. Сделав себе проход, он проплыл в глубь природной арки и направился дальше. Спустя примерно час такого спокойного плавания, во время которого он то и дело выглядывал из под веток, чтобы не упустить скалу, к которой он направлялся, он наконец увидел вдалеке гордо возвышавшийся утёс. Вспомнив слова отца он остановился, вылез из пироги, сделал топором в судне пробоину, раздвинул ветви и пустил лодку в свободное дрейфование. У берега было не глубоко и он прошёл ещё несколько метров по воде, а потом, найдя подходящее место, направился в лес. Пройдя в гору с километр он увидел еле заметную тропку, которая вела прямо к скале. Было видно, что по этой тропе ступали много раз, но было это давно. Науэль добрался до скалы и обнаружил, как отец и говорил, пещеру. День близился к концу и юноше необходимо было где-то отдохнуть и собраться с мыслями. Он собрал немного валявшихся по близости веток и оборудовал в пещере себе постель. Вход пещеры уже не озарялся солнцем, так как оно начало садиться, а светло было внутри только в полдень, а когда солнце заходило, оно оказывалось позади пещеры, что давало мальчику небольшое преимущество- если вдруг минги будут преследовать его по озеру, они, даже в ярких солнечных лучах, не заметят пещеры, а так как с лесной стороны солнца к вечеру уже не было, то и заметить вход в скалу было бы сложно, нужно было бы специально останавливаться и сходить на берег, пробираться сквозь лес, а так как скала находилась выше уровня воды в озере метров на 15, обитатель убежища заметил бы приближающуюся опасность. В общем, вождь гуронов знал, что говорил, и обеспечил своему сыну безопасное ближайшее будущее.
Глава II
Вернувшись в своё становище вождь Аскун собрал весь народ, чтобы продемонстрировать успехи своих воинов. Пройдя в центр долины, Аскун воткнул в землю длинный тонкий кол, на котором висело 6-7 скальпов. В те времена у ирокезов это действо было самое почитаемое – воин демонстрировал скальпы врагов, бессловесно говоря о победе и о своей храбрости. Вся долина взорвалась радостным, но жутким воплем, означавшим победу над гуронами. –Во времена, когда все ирокезские племена жили в разных землях, и даже тогда, когда еще не было союза наших племён, наши предки воевали за свою честь и жизнь, они храбро сражались с делаварами и могиканами. Позже, когда гуронские собаки осмелились оставить след своего мокасина на землях ирокезов, солнце для них перестало светить так ярко, как для нас. Вождь начал углубляться в историю сражений своего народа, вспоминал о великих победах, о том, какими отважными были их предки. Впрочем, как всегда бывало в таких случаях, после яркой победы над каким-либо врагом, индейцы начинали вспоминать всю историю своего народа. Наконец Змея подошёл к рассказу о делах недавно минувших. – Когда мы подошли к пристанищу врагов, мало кто осмелился высказать свои идеи. Но этот мальчик,-а он указал на упомянутого нами ранее юного ирокеза с цветным томагавком,-этот мальчик проявил не только храбрость, но и отвагу. Если бы великий Антинэнко-Орёл Солнца-вождь вождей, был среди нас во время битвы, он бы сразу наградил этого юношу своим солнечным пером. Но он был далеко в небе, подобно орлу и солнцу, парил, защищая нас. И он подсказал мне, как мы можем наградить этого смелого молодого воина. Мы будем звать тебя Этейхай-Острый томагавк. Произнеся радостный зов, вся долина заразилась этим весёлым событием. Практически всех детей и юношей этого племени называли Нойнун, но после какого-то выдающегося достижения в битве, их нарекали новым именем, которое говорило об их заслугах. С этим именем они уже и шли дальше по жизни. Ещё несколько часов в племени стоял шум и гвалт, у костра танцевали победные танцы, некоторые воины рассказывали подробности боя, ничуть не приукрашивая события. Наступила ночь, и в деревне уже было более-менее спокойно. Так жили ирокезы несколько лет, иногда мирно, а иногда им приходилось снова браться за оружие и совершать кровопролитные набеги. Шло время, остатки гуронов, оттеснённых на север и запад, почти на казали носа во владения ирокезов. Это не спасло их, и во время эпидемии оспы в 1638 году гуронов осталось не больше 10 тысяч человек, а через почти 10 лет после поражения от ирокезов их стало в разы меньше и остатки некогда могучего племени прочно обосновались в долинах реки Святого Лаврентия. Но мир развивался, и европейцы не могли не сыграть свою роль в жизни индейцев. Всё больше европейцев прибывало к берегам Великих Озёр, они даже обучали некоторых индейцев английскому или французскому языку, что благотворно сказалось на построении дальнейших торговых отношений между бледнолицыми и краснокожими. Но, перенесёмся в годы, с каких начиналось наше повествование. В 1649 году начались битвы за территории, богатые бобрами. Но так как ирокезы были не единственными, кто мог бы вести торги с европейцами, уже известное нам племя онейда, во главе с Аскуном, не раз пытались уничтожить своих главных соперников на рынке – могикан. Онейда, жившие тогда на озере Онтарио, не раз направлялись на Гурон и Мичиган с попытками разгромить могикан и прекратить их существование. Но им это долго не удавалось, пока Аскун со своим отрядом, не взялись за это дело. За время после победы над гуронами, ирокезы обзавелись гораздо более интересным оружием, чем томагавки и лук. С приходом европейцев у них в руках оказалось множество огнестрельного оружия разного типа. Ирокезы разбились на несколько отрядов – каждый отправился в положенные для зачистки места, где с каждого могиканина ирокезы должны были снять скальп. Отряд Аскуна отправился на Гурон, где к этому времени, основательно обосновалась небольшая часть могикан. В его отряде было около 150 человек, в то время как могикан было не больше 80. Через 2 часа после захода солнца Аскун собрал своё войско для того чтобы обговорить план нападения. После часа переговоров, когда все нюансы были уяснены, Аскун направился в свою хижину, что бы поговорить со своей дочерью. У Аскуна подрастала дочь Мимитех-Новая Луна, и был взрослый сын, Энэпей, что по-ирокезски значило Храбрый. Сына он брал в это трудоёмкое путешествие, он считал, что сын вождя уже должен был давно повесить на свой пояс скальп делавара и привязать к волосам орлиное перо, хоть он и был юн. После недолгого прощания Аскун и Энэпей вышли из хижины наружу, где отряд мингов уже ждал приказа и жаждал услышать клич, означающий атаку, но нужды в нём не было, так как до лагеря могикан было достаточно долго идти, и по весьма неудобному пути, и мнение, что клич будет издан, когда они увидят дым костров могикан, было разумным. В те времена бобры, живущие на берегах Онтарио, сильно пострадали. Французы, прибывшие ещё за год до чуть выше описанных событий, нуждались в мехе и шкурах, которые им поставляли ирокезы взамен на оружие и порох. И так как могикане не хотели оставаться в стороне, то они тоже начали истреблять бобров, и, за более низкую плату, продавали пушнину европейцам, что последним нравилось больше, ведь за меньшую плату они приобретали больше шкур, и это, естественно стало камнем преткновения между ирокезами и ленапами, и, возможно, отправной точкой Бобровых войн. Нежелание делиться возможностью приобретения нового и весьма ценного оружия и побудило ирокезов напасть на могикан. В ту ночь, когда Аскун со своим отрядом вышел в направлении лагеря могикан, разразилась сильная буря. Отряду пришлось остановиться на ночлег прямо в лесу. Предводитель, оборудовав убежище для себя и сына, приказал всем быть начеку. -До лагеря могикан всего пара километров, а эти проворные собаки могут выйти из своих хибар даже в такое ненастье. Переждём непогоду здесь, как буря утихнет – двинемся в путь. Он отправил одного из воинов приготавливать себе укромное место и назначил часового. Проникнув к себе в укрытие, он заметил каким отрешённым был его сын. –Туча села на лицо Храброго ирокеза. Я вижу, как тебя беспокоит ненастье. –Быть может, отец, нам не стоило начинать этот поход, и сама природа препятствует нам. Или, быть может, она предупреждает нас. -Несомненно, она нас предупреждает, сын мой. Она предупреждает, что дело которое мы творим, будет тяжелым, и если мы переживём сегодняшнюю ночь, поверь сын, природа наградит нас за нашу отвагу. Сегодня, мать-природа раскрывает себя перед нами, и дарует милость, чтобы мы смогли отдохнуть. Она благосклонна к храбрым воинам. Но если юный ирокез боится могикан…-Нет отец, я боюсь что нас настигнет кара за наши деяния. -Кара…Наслушался миссионеров, которые свою трусость и слабость прячут за верой. Такие мысли не достойны ирокеза. Ты огорчил меня сегодня, сын. С этими словами он отвернулся от сына и начал готовится ко сну, жестом показав Энэпею, что тот тоже должен лечь спать, и, так как он в эту ночь подверг свою храбрость сомнению, чем вогнал отца в раздумья, вождь предоставил сына самому себе и оставил его в безмолвии до самого утра. Буря утихла ещё до рассвета и, после недолгих приготовлений, отряд снова двинулся в путь. Через час с небольшим они были уже в нескольких сотен метров от пристанища могикан. Они шли осторожно, ведь в это время деревня уже не спала и мужчины могли оказаться в опасной близости от отряда. Вдруг, по лесу пробежался гулкий голос выстрела карабина, и один из мингов рухнул на землю, после чего прозвучал протяжный вой, который означал, что могикане обнаружили врагов и первыми вступили в схватку. В это время, с западной стороны леса, выбежала целая ватага индейцев, и ирокезам пришлось сбиться в один отряд. После непродолжительной тирады выстрелов, когда кучка могикан лежала лицом в листьях, и всего 2-3 индейца продолжали атаку, ирокезы рассредоточились, и часть воинов, с Аскуном во главе, двинулась на деревню. Тут же из леса выбежало несколько десятков могикан, которые сразу получили пулю в лоб, или томагавк в спину. Предоставим читателям возможность самим представить, как велась битва и какими способами были убиты могикане, так как события эти были непродолжительны. После того, как часть могикан была убита, а часть просто сдалась, несколько ирокезов собрали отряд и повели остатки могикан в места, не угрожавшие приостановлением торговых отношений с европейцами, а точнее на западные берега Гурона. После счастливой победы, Аскун, его сын и остальные воины, что остались в живых, снова прибыли в своё родное поселение. В то продолжительное время, что отделяло победу отряда Аскуна над гуронами и победу над могиканами, остатки поражённых гуронов вели своё хозяйство на севере Верхнего озера и никаким образом не собирались вступать в конфликт с более могущественным и многочисленным племенем ирокезов. И читателю наверняка будет интересно узнать, как всё это время жил юный гурон Ягуар, которого ирокезы больше знали как Энкудэбэу, что значило «тот, кто живёт один». Когда Науэль добрался до своего спасительного убежища, макуасам уже не было дела, остался кто-то из деревни жив, или нет. Но среди ирокезов то и дело ходили истории о мальчике, а позже муже, который не принадлежал ни к какому племени, за что его и называли Энкудэбэу. Науэль, после того ужасного для него дня, провёл в ранее упомянутой пещере несколько ночей, а позже отправился в труднейший путь, и через несколько недель своего путешествия, добрался до озера Сент-Клэр, где и жил последние годы. Но дух воина никогда не покидал его, а ненависть к ирокезам с каждым годом только росла, как и он сам. Если он узнавал, что где-то по близости будет совершен набег ирокезов, он направлялся туда, как посланец мира, и помогал подавляемому племени в борьбе с противниками. Он прославился среди многих племён, но никому из тех, с кем он воевал на одной стороне, или же на противоположной, не удалось поговорить с ним и узнать его историю. Так, он оставался тёмной и страшной загадкой для всех индейцев. Несколько раз он бывал в поселении гуронов на Верхнем озере, когда те еще не были уничтожены ирокезами, сначала, что бы узнать, выжил ли кто из его родных, а потом, вместе с мужчинами помогал отстраивать новую деревню, ходил на охоту. Когда однажды он, вернувшись с охоты, а обычно после этого он берёт немного пищи и уходит в дальнейшие странствия, он решил остаться в деревне, чтобы поучаствовать в приготовлении к празднику урожая, а после и отдохнуть немного, наблюдая за удивительными процессиями во время празднования. Когда праздник был в самом разгаре, к Науэлю подсела девчушка, лет 15. –Ты много добра делаешь для нас. Я слышала, как воины говорили, что ты отлично охотишься, подобно ягуару. Науэль не выказал никакого волнения или подозрения к девушке. –Мой отец один из старейшин, и он рассказывал мне о мальчике, который смог спастись от мингов, когда те напали на беззащитную деревню и сожгли её. Не бойся, я сохраню твою тайну, и открою её только если ты сам этого захочешь. -Это лишь история, Аламеда. Старики и шаманы знают много подобных. С этим словами Науэль встал со своего места и хотел было уйти, но обернулся. -А деревня была не так и беззащитна, - сказал он, и направился в сторону леса. Пройдя мимо кучки весёлых детей, он скрылся в тёмной густоте листвы. Эти места были довольно тихими и защищёнными, и молодой воин не боялся внезапного нападения врагов, но слова девушки заставили вспомнить его тот злополучный день и пережить снова ту боль утраты, и затаённая ненависть снова вылилась наружу. Он вёл достаточно спокойную по тем меркам жизнь и никогда сам на рожон не лез, хотя его оружие и сила позволили бы одержать победу в схватке с парой тройкой мингов. Он был отличного склада, ростом он немного не доставал вставшего на задние лапы разъярённого медведя, да и по силе уступал ему совсем не много. И то было дано ему самой природой, которая практически и воспитала его. Он не был, при своём росте, особо габаритен, он действительно напоминал ягуара, такой же вёрткий и пластичный, он мог, как кошка, забраться на какое-нибудь дерево и провести на нём ночь, и если опасность была бы близко, его острое зрение и воинский слух обязательно бы рассекретили врага. Все эти годы с собой он носил небольшой томагавк, тот самый, который вынул из спины матери. Но, так как он принадлежал ирокезу, а оружие у каждого племени носило какие-либо отличительные черты, ему пришлось обернуть топор куском ткани, и он никогда не использовал его в бою или на охоте, но каждый день, тогда, когда его никто не видел, а он мог бы услышать, что кто-то за ним наблюдает, он поддерживал остроту его лезвия. Тогда, когда он был ещё совсем юн и неопытен, сидя в пещере, в своём убежище, он долго смотрел на томагавк врага и однозначно для себя решил – нет прощения тому, у кого оказался скальп его матери, и когда-нибудь он отомстит грязному ирокезу.
Глава III
В 1651 году на берегах Великих озёр высадился отряд французской армии. Они заняли юго-западную часть Гурона. В этих местах было достаточно много живых бобров, и французы решились на экстремальный экономический поворот. Платить ирокезам или могиканам за шкуры они перестали, и решили, что куда выгоднее будет добывать шкуры самим. Сами ирокезы же жили тогда на берегах Онтарио, но некоторые племена расселились по берегам других озёр в силу многочисленности своего народа и нежелания оставлять богатые земли на произвол судьбы. Тогда, с юго-восточной стороны к Гурону подошла часть племени онейда и попыталась прочно обосноваться там. И конечно, так как на одном озере только на разных берегах, на одном ирокезы, которые не хотели делиться бобрами и хотели получать вознаграждения за свою работу, а на другом французы, которые в свою очередь не хотели делиться ни бобрами ни оружием, конечно стороны знали о существовании друг друга и то, что они по праву своего рождения должны были отстаивать свою правоту, не могло не привести к войне. В этот год появились предпосылки для начала Бобровых войн. В те времена, оставшиеся могикане жили на западной стороне Гурона, и французы, так как они были многочисленнее и сильнее, уговорили их присоединится к коалиции против ирокезов, что бы завладеть землями и, обитавшими там, бобрами. Тогда, обескровленные после разгрома ирокезов могикане верили, что сила и мощь бледнолицых наконец вернут былую славу, честь и мощь могикан. С этого момента могикане тех краёв и французы, прибывшие туда, образовали коалицию, которая должна была нанести удар по ирокезам и оттеснить их в безродные и нищие, уже к тому времени, берега Онтарио. Слух о том, что бледнолицые объединились против ирокезов разошёлся на много километров и не обошёл стороной странствующего гурона. Когда он в очередной раз посетил деревню своего племени, которое к тому времени уже было оттеснено на восток, к истокам реки Святого Лаврентия, тогда он и узнал о планах французов, которые ему несомненно понравились. Вся злоба, заточённая внутри что бы выплеснуть её в подходящий момент, казалось во вот вырвется наружу, но Науэля больше захватило сладкое предвкушение мести, и он решил, во что бы то ни стало добраться до лагеря французов и предложить им свою помощь в грядущей войне. Несколько дней, 15 может 20, он шел через лес и преодолевал бескрайние воды Онтарио, пересёк Ниагару, пробирался через бескрайние леса, окружавшие Эри. Однажды на пути ему пришлось не сладко. Он редко останавливался, так как жажда мести гнала его как заведённого, он не чувствовал усталости и ему не требовалось много времени на отдых. Когда он пересекал северную часть озера Эри он встретил там неожиданных гостей. Хотя, наверное, неожиданным гостем скорее был он. Он плыл на своей пироге глубокой ночью, было настолько темно, что он едва различал берега и горизонт, но луна и звезды, явно сулили ему удачу и были на его стороне. Когда ночное светило озарило озеро и стали видны очертания отвесных берегов Науэль заметил, что на озере он не один. Оглядевшись по сторонам, глубоко в лесу он заметил еле заметный трепещущийся огонёк, то был костёр. Сначала он был в замешательстве, ведь он долго не был в этих краях и не мог сразу догадаться чьё бы становище это могло быть. Он перестал грести, и, оставив вёсла, стал прислушиваться, в надежде уловить хоть какие-то звуки. К его счастью, ему повезло – он не только расслышал звуки, но и смог даже расслышать слова. -Эти бледнолицые слишком близко смотрят, они видят только свои мокасины, они глухи не замечая, как быстро шагают мокасины ирокезов. -У них нет мокасин, брат. У них белые голые ноги, которые даже когда лежат делают больше шума, чем муравей. Потом индейцы рассмеялись и завели новый разговор уже о волнующих их проблемах, явно касающихся охоты или рыбалки. Но даже той пары фраз было достаточно Науэлю что бы понять – это ирокезы. Что бы не создавать много шума вёслами ему пришлось бы пустить лодку по течению, а он как раз плыл против. Ему нужно было развернуть лодку и обогнуть небольшой остров, не больше пары километров в длину и ещё меньше в ширину, который находился напротив берега, где было становище ирокезов. Он начал своё незатейливое предприятие с разворота. Спустив одно весло, он аккуратно начал им разворачивать пирогу, время от времени наблюдая за индейцами, а так как было достаточно темно, и луну то и дело заволакивало тучами, он не смог точно определить в каком направлении движутся минги. Когда он наконец развернулся, он собрал вёсла и чтобы не привлечь внимания доверил её чёрной ночной озёрной воде. Он двигался со скоростью течения, а так как скорость была небольшая, он успел насладиться пейзажем и немного отдохнуть от мрачных мыслей и воспоминаний, преследовавших его большую часть пути. Когда луна высовывалась из облаков, её отражение легко и непринуждённо колыхалось в зеркале воды. С права от него находился тот самый небольшой островок, с его стороны несколько раз доходили цокочущие звуки, скорее всего белки. –Видимо зверёк так же одинок как я, и скучает по своим братьям. Но можно ли обсуждать того, кто остался одинок не по своей воли,- думал Науэль, а взглянув на свёрток с вражеским орудием он погрузился в совсем печальные думы и воспоминания. -Ты сослужишь своё дело, острый друг, ты расплатишься за твоего создателя. Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как позади его, метрах в 150, плескалась вода, и было очевидно, что кто-то работает вёслами. Науэль вдруг очнулся и даже сразу не смог собраться с мыслями. Он рассчитывал на то, что минги не будут отплывать далеко от своего лагеря, но вдруг, оглядевшись, справа он заметил еще один мерцающий огонёк, но уже более яркий, по-видимому ирокезы заняли и этот небольшой островок. Он оказался в западне. Позади плыла набирающая ход пирога, и с правой и с левой стороны были вражеские логова, из оружия у него было ружье, кинжал и томагавк, ждавший своего часа. Взяться за вёсла и умчаться вперёд минуя остров он не мог – враги бы сразу заметили такое оживленное движение и не упустили бы его из вида. Заметив, что впереди на остров падает тень от недалеко расположенного утёса, он решил положиться на судьбу. Враги были уже в опасной близости и Науэль попытался прижаться к берегу и надеялся, что минги проплывут мимо, не заметив его в тёмной полосе тени. Лодка Ягуара плыла очень медленно, в то время как ирокезы прытко орудовали вёслами и были уже в 5-6 метрах от гурона. Они стали всё больше прижиматься к правому берегу, и так как оживлённо о чём то беседовали и шумно гребли вёслами, возможно они бы и не рассмотрели и не расслышали бы, что буквально в нескольких сантиметров по воде свободно дрейфует лодка. Но когда они уже почти проплыли мимо Науэля, задняя часть их пироги слегка задела нос пироги гурона, и они резко остановились. Было темно, всё та же полоса тени застлала глаза индейцам, но так как они были с более освещённой стороны, небольшие отблески лунного света нет-нет, да и падали на их тела, и Науэль смог разглядеть их очертания. –Кто в пироге? -спросил минг, но ответа не последовало. Он повторил вопрос. И снова тишина. –Может она пустая? Какой-нибудь делавар сошёл на берег, а пирогу пустил по течению. Тут Науэль осторожно стал доставать ружье. Зная, какие опасности его могли настигнуть, он всегда держал его заряженным, что бы не мешкать, когда придёт время защищаться. Еле улавливая очертания мингов он постарался прицелится и выстрелил. Гулкий гром выстрела пронёсся по обоим берегам озера, и было слышно, как тело упало в воду. Науэль, быстро подпрыгнув, оказался во вражеской пироге и одним движением перерезал мингу горло, а потом и снял скальп. Он сделал всё быстро, но тянуть было нельзя. Лес уже огласился настороженным зовом и остальные ирокезские воины скорее всего уже выступили в разведку, что бы понять, что произошло на озере. Науэль быстро перепрыгнул в свою лодку, схватил вёсла и стал грести со всех сил, направляясь вперёд, так как огибать остров не было смысла из-за присутствующих там мингов, а поворачивать назад тоже было не резонно, лагери ирокезов были с обеих сторон. Он работал вёслами очень быстро, и через минут 10 уже был недосягаем для ирокезов, тогда он немного сбавил ход и услышал отголоски страшного рёва, который ясно говорил – минги нашли своих братьев. Но то что на одном из двух черепов не оказалось скальпа выразилось в ещё больше душераздирающем вопле. Науэль знал, что его уже не догонят, и сегодняшняя ночь, точнее её окончание, уже не сулит ему беды. Несколько дней ещё он плыл через озеро, днём любуясь солнечными переливами на лазурной глади воды, а ночью, становясь таким же угрюмым, как водное зеркало, позволял себе окунутся в глубины своей души, такой же глубокой, как воды Великих озёр. Через ещё несколько дней он наконец достиг западных берегов Гурона, где могикане и французы готовились к наступлению на ирокезов, они во всю вели приготовления, раздавали индейцам оружие. В этой части береговой линии озера главным был отряд генерала-полковника Жорж-Луи де Шароля, который состоял из двух рот, одной из которых командовал молодой капитан Андре Арно. И так как назревал нешуточный конфликт, французы отправили действительно настоящих военных, имеющих опыт и в более масштабных сражениях и по более весомым мотивам. Метрах в 200 от входа в лагерь, который больше напоминал небольшой форт, Науэля остановил французский солдат. –Стой! Откуда ты прибыл и с какими намерениями движешься в сторону лагеря французской армии? Науэль знал французский язык, так как во время его странствий он не раз забредал в учёные деревни, где европейцы учили детей и взрослых языку и даже письму и чтению, он также, из-за большого в последнее время наплыва европейцев, часто встречал их на своём пути и слышал много речей из уст бледнолицых. – Я пришёл, что бы помочь,-подняв руки, выражая тем самым, что он не опасен, отрывисто произнёс Науэль. –Ладно, отведу тебя к генералу Шаролю. Француз взял Науэля за руки, и грозя ему оружием, повёл в центр лагеря. Проходя, Науэль заметил, как многие могикане смотрели на него с подозрением. Миновав невысокую навесную палатку, в которой столпились и белые и индейцы, что-то обсуждая, гурон и француз добрались до палатки генерала. –Генерал Шароль! Месьё, этот индеец был схвачен мной перед входом в лагерь. Он сказал, что пришёл помочь нам. Генерал, обсуждая с могиканином, которому он по-видимому охотно доверял, пути отхода в случае неудачи, отвёл взгляд от карты и посмотрел на индейца. Взгляд у него был весьма заинтересованный, и он не чуть не выдавал никаких опасений в отношении незнакомца. –Откуда вы прибыли, юноша? –Я пришёл с Великих озёр, что бы в момент, когда кровь макуаса прольётся на земли принадлежавшие мне и моему племени, воткнуть томагавк в спину вождю ирокезов,- выразил Науэль, довольно сносно говоря по-французски, и вытащив завернутый томагавк ирокеза, швырнул его на стол, где лежала карта. Генерал осторожно развернул свёрток, и могикане, присутствовавшие там, издали монотонное, но удивлённое «Ууух». –Томагавк минга! Собака, ты можешь обмануть белого, но ты не можешь обмануть могиканина. Это томагавк минга. Тебя послали ирокезы, но вы слишком глупы, думая, что обманите могикан, переодев тебя, но вы забыли спрятать нутро воина – его оружие! - эти слова, произнесённые ленапом, заставили всех присутствующих там могикан разразиться презрительными и насмешливыми возгласами. –Да, это томагавк минга. Но честный и храбрый гурон вытащил его из спины матери, когда его деревня полыхала в огне. Белые люди сильны, у них есть оружие, они способны одолеть макуасов. Я не слишком уважаю могикан, но ирокезов я презираю больше. Острое лезвие должно отплатить своему хозяину за его выбор, а мой кинжал – снять скальп с головы вождя Аскуна,- произнес Науэль на делаварском наречии, что могикане не могли не понять. -Аскун? Он сжёг твою деревню? -всё на том же языке продолжали свою беседу индейцы. - Да. Он убил, отца, мать, брата, сестру Ягуара, а ему удалось выжить. Ягуар остался один, и долго жаждал крови минга. И поэтому я пришёл к бледнолицым, чтобы быть в центре, и издать победный клич, и вернуть честь своему народу, что бы они смогли вернуться на безжалостно отобранные у них земли, принадлежащие им по праву крови. Могиканин перевёл французу всё, о чём он говорил с гуроном, и вынес вердикт. -Что ж гурон, ты держишь достойный путь, и по сему, наш бледнолицый друг, генерал Шароль, разрешает тебе остаться и биться против ирокезов бок о бок с могиканами. По сердцу Науэля пробежала лёгкая волна удовлетворения. За последние несколько минут он выразил столько эмоций, и пережил столько боли от воспоминаний, не смотря на то что до сих пор он не давал волю своему сердцу так открыто. Тяжесть от ноши, которую он возложил на себя за эти десять лет, казалось приобретает новую окраску, и она уже не гнёт спину, а воодушевляет идти всё дальше и дальше. В этот момент Ягуар почувствовал сладкое приближение долгожданной мести. Когда он вышел из палатки, кокой-то молодой могиканин предложил ему устроиться в одной из хижин, которые занимали индейцы. Наступил вечер, и индейцы, отделившись от белых, развели костёр и расселись вокруг него, обсуждая планы бледнолицых. Тут могиканин, повернувшись к гурону, спросил- Тебя зовут Ягуар? –Да. Ирокезам я известен как Энкудэбэу. Я не раз встречал их на пути сюда. -Ты храбрый воин, расскажи свою историю своим братьям по оружию. Науэль начал рассказывать о своих путешествиях, о стычках с мингами, против которых он воевал с разными племенами, об опасностях, что встречались ему на пути к французам. Он охотно отвечал на вопросы, делился своими приобретёнными в ходе своей странствующей жизни знаниями. Пришла ночь, и в скором времени весь лагерь погрузился в сон, предвкушая приближающийся победный бой.
Глава IV
На восточном берегу, где расположилась часть племени онейда, этой ночью не было так спокойно, как на противоположном. Хоть и между враждующими сторонами было пару сотен километров по воде, и почти в 2 раза больше через лес, ирокезы не чувствовали себя в безопасности. В отряде Аскуна было около 300 воинов, среди которых 6-7 скво. Одной из них была Мимитех- дочь вождя. Остальные женщины, а так же старики, оставались на берегах Онтарио. Когда ирокезы разбивались на группы, что бы занять оборонительные позиции на берегах Великих озёр, в отряд Аскуна попросилась его дочь, убедив отца, что её знания помогут лечить раненых людей. Когда Мимитех была маленькой, она много времени проводила с племенным шаманом, у которого научилась различать лекарственные травы от ядовитых, он показывал ей обряды очищения духа, подготовки к войне, и даже похоронные обряды. С частыми встречами с европейцами к ней пришли умения перевязывать раны, залечивать переломы, зашивать повреждения, а так же она научилась говорить, весьма сносно, на французском языке, и могла не много понимать английскую речь. Она была юной, ей было не больше 17, но она была достаточно мудрой девушкой. По мимо непоколебимой рассудительности, природа наградила её необычайным обаянием и красотой. Её маленький рост и худощавое тело делали её очень проворной. Она носила собственноручно расшитое бисером платье, больше напоминавшее сарафан с длинными тонкими лямками, белую расшитую рубаху под ним, и накидку из кожи, которую чаще надевала в холодные времена. На голове она всегда заплетала 2 косы, в которые были вплетены лоскуты белой ткани. Вокруг головы красовалась разноцветная лента из бисера, на шее висело объёмное, но лёгкое ожерелье из перьев, а в ушах- серьги из серебра, украшенные перьями птенцов орла, что было редкость – у индейцев прокалывание ушей было отличительной чертой больше мужчин, нежели женщин. Эти украшения ей подарила девушка Джудит, приезжавшая в эту часть Америки, чтобы учить индейских детей грамоте, но её целеустремлённость и резвость не слишком нравились мингам, и ей пришлось покинуть селения ирокезов. Она перебралась в восточную Канаду обучать детей дальше, оставив маленькой Мимитех на память самодельные безделушки, которые, кстати, подчёркивали красоту молодой ирокезки и добавляли ей загадочности и привлекательности. Она часто разговаривала с отцом о будущих делах, чем была занята и в эту ночь. -Я вижу, как в лагере не спокойно. Ты расставил воинов, что бы следить за лесом, глаза ирокеза никогда не подведут его, ты можешь быть спокоен. –Это дело не женщин, а мужчин. Но ты права, ирокезы – самые храбрые и самые зоркие воины, наш слух расслышит писк комара во вражеском лагере, а наш нос учует дым их костра. Ничего не нарушало их разговора. Они сидели у небольшого костра, и к ним присоединился Энэпей. –Отэктэй так жаждет крови, что готов выступать хоть сейчас. В его замыслах есть смысл, но не думаю, что нужно так горячо следовать за неутомимым сердцем. Что скажешь, отец? – Отэктэй – храбрый воин и он старше тебя, думаю он справится с кратковременными порывами его пылкого сердца. Но, быть может, он хочет кому-то доказать свою храбрость и мудрость? -засмеялся Аскун, и перевёл взгляд на Мимитех. –Он слишком алчен, отец. А его жестокость преобладает над храбростью. Такой воин не сможет завоевать сердце девушки, которая умеет мечтать и верит, что мы можем жить в мире с другими племенами. Нет. –Ты права, Новая Луна, и если ты не согласна стать его женщиной, я буду отстаивать твою честь, и приму как родного брата того, кто будет люб твоему сердцу. - Даже если это будет могиканин? - расхохоталась девушка, поднимаясь с колен. – Могикане - трусливое племя. Там не осталось достойных воинов, а после того, как мы разобьём их жалкий отряд, остатки этого племени, подобно их братьям делаварам, облачатся в юбки, и не останется никого, кто смог бы посягнуть на теплоту и преданность твоего бесстрашного сердца. Выслушав слова брата, Мимитех опечаленная, побрела в хижину, чтобы подготовить постели для отца и брата, и вскоре после недолгих приготовлений, ушла в свою хижину, где расположились все женщины, прибывшие вместе с отрядом воинов. –Твой жених опечалил меня своей глупостью, Ватанэй, а его безосновательная ненависть ко всем индейцам, кроме ирокезов, еще больше раззадорила мою печаль,-обратилась она к девушке, которая, готовясь ко сну, расчёсывала свои длинные шелковистые густые волосы. – Это дело мужчин-разбираться в индейцах, кто храбр, так же как ирокезы, а кто сбегает в горы и прячется в пещерах при первом шорохе сухих листьев, не пытаясь узнать причину волнения мёртвой листвы. Не нам судить Энэпея, и уж тем более обвинять его в глупости. -Но ты тоже воин, Ватанэй, ты сражаешься наравне с мужчинами, никто не уйдёт от выпущенной тобою стрелы. -Да, когда бледнолицые принесли в наши края свои ружья, цена лука как оружия стала слишком низкой. -Но выстрелы ружей делают много шума, а твоя стрела летит беззвучно, как звезда, сорвавшаяся с небосклона. И взять вторую стрелу гораздо быстрее, чем перезарядить ружье. -Да, но ловкий и проворный индеец, ожидающий стрелу, сможет перехватить её на лету, чего не сделаешь с пулей. Девушки поговорили еще не много об оружии и о военных действиях, о том, как важно иметь твёрдую руку и сердце, и вскоре легли спать. Когда солнце только начало вставать и выходить из озёрной глади, направляя свои лучи на макушки деревьев, слегка колыхавшихся от легкого и тёплого осеннего ветра, могикане уже были на ногах, в отличие от своих белых союзников. Индейцы что-то оживлённо обсуждали, всё время поглядывая на палатку где спал Науэль. Через несколько мгновений они заметили высокую и стройную, могучую фигуру индейца, нёсшего на себе оленёнка. По началу могикане насторожились, но когда фигура приблизилась, они узнали Науэля и издали удивлённое «Уууух!». –Брат мой, мы не спим давно, а ты уже успел сходить на охоту! Ты бы спокойно прошмыгнул во вражеский стан, с такой-то проворностью! Науэль ничего не ответил, а лишь доброжелательно улыбнулся на слова могиканина и предложил расправиться с его добычей сообща. Молодые ленапы отнесли оленя на, так называемую, кухню, где белые готовили завтрак для всего отряда. –Что сильным индейцам твоя жижа, готовь это, бледнолицый! -проговорил молодой могиканин и швырнул оленя под ноги французу. Повар очень удивился, увидев целую тушу оленя, но без всяких вопросов принялся разделывать её. Могиканами, присоединившимися к французам, руководил опытный воин Шикоба, что по-делаварски значило Перо. Он долго смотрел на Науэля, и, с нетерпением и торопливостью, сказал,- Ты действительно очень проворный. Сегодня, как только солнце поднимется над лесом, мы выдвинемся в разведку. Мы собираемся проплыть по озеру несколько километров и сойти на южном берегу, а пробравшись через лес, приблизиться к нашим врагам, что бы осмотреть их лагерь, численность, оснащение. Ты с нами? -Я с вами, - ответил Науэль, подумав минуту-две. -А бледнолицые? -Они тоже идут. Храбрый Арно идёт с нами. Через час-полтора молодой французский воин протрубил в рожок, призывая всех к подъёму, чем вызвал со стороны могикан скрытые тихие подсмеивания. Сытный завтрак был готов и индейцы принялись за трапезу в своей части лагеря, а белые – в своей. Они ели в разных сторонах не потому что кто-то из сторон брезгливо или не доверительно относился к другой, а потому, что каждый народ привык к своим традициям и не хотел подражать другому. Науэль закончил раньше всех и ушёл приготавливать своё оружие. Когда все уже были готовы, мужчины, белые и индейцы, идя бок о бок, ведомые одной целью, отправились в путь. Оставим воинов в их долгом пути, и вернёмся на восточный берег озера Гурон. Ночь там прошла абсолютно спокойно и ничего не потревожило спокойный, но чуткий сон вождя и его сына, и сладкий мечтательный кроткий сон Мимитех. Аскун встал раньше остальных и, так как утро было прохладное, а осенний ветер с озера дул временами сильными порыва, он разжёг не большой костерок и уселся подле него. Он сидел наедине с собой, полностью погрузившись в свои раздумья, какие-то мысли заставили его улыбнуться, а какие-то опечалиться. –Нет, это не пройдёт,-покачав головой сказал он после долгих раздумий. –Тебя что-то тревожит, отец, я вижу, не стоит отрицать,-промямлила Мимитех сонным голосом, и уселась рядом с отцом. – Если ты в чём-то сомневаешься, непременно сделай это, и ты скорее поймёшь, нужно это было, или нет. –Девочка, в тебе красота матери и мудрость вождя. Иногда мне кажется, что ты поведёшь племя после меня. - Но я не воин. Ватанэй воин, она сможет вести народ, если ты сомневаешься в Энэпее. -Я уверен, что он станет великим вождём. У него хорошая кровь, все его предки были победоносными вождями. У костра воцарилось молчание. И отец, и дочь погрузились в свои мысли. Солнце выглянуло из-за горизонта и уже кидало своё пёстрое отражение на водную неспокойную гладь. Этот день прошёл тихо и спокойно, ирокезы не предпринимали никаких действий, и от врагов не было слышно ни одного вторжения. Это насторожило Отэктэя. Он был хладнокровным воином, хотя и жаждал доказать, что он храбрейший индеец из всех ныне живущих, но иногда он действовал так пылко, что эмоции брали верх над разумом, что заканчивалось, обычно, разоблачением всех его планов. Он был явно заинтересован Мимитех, и так как она была с ним в одном лагере в это время, он считал это подходящим моментом, чтобы покрасоваться и похвалиться перед девушкой. Она это прекрасно понимала, но всячески игнорировала его грубые, и где-то даже смешные, намерения. Хоть Отэктэй и был немного самовлюблённым и имел слегка завышенную самооценку, он всё-таки был опытным и проверенным бойцом, а вождь ему доверялся, как своей правой руке. К таким воинам относился и Энэпей, и его друг Окэмэн, что по-ирокезски означало Дикий Кондор, и Ватанэй, будущая жена Энэпея, которая многим могиканам была известна как Найра-Большие Глаза, так как она превосходно владела луком, даже лучше многих мужчин, причастных к этому делу. Вечером следующего дня ирокезами была предпринята небольшая кампания, которой руководил Отэктэй. Его бдительное чутьё предостерегало его, и он, взяв с собой еще с десяток воинов, решил обследовать лес. К тому времени могикане, а их было человек 8, в компании 4 французов и одного гурона достигли юго-восточной части леса, окружавшего Гурон. Они намеревались поставить свой лагерь километрах в 4 от становища ирокезов, и ночью, приготовившись к небольшому отдыху, развели костерок, на котором собирались приготовить свой ужин из пойманной Науэлем дичи. Французы отказались ужинать, посетовав на усталость, и быстро приготовившись ко сну, начали потихоньку задрёмывать. Отэктэй и его соратники несколько часов бродили среди леса, и по велению судьбы, или так подсказало ему чутьё, они решили пройти мимо отвесной скалы, возвышающейся над речушкой. Местность была холмистая, если не сказать скалистая, и речка в некоторых участках водопадом катилась вниз, точа под собой вековые камни. Водоём был узкий и не глубокий, а течение слабое, его можно было спокойно перейти, хотя в это время года вода была уже достаточно холодной, но это не было препятствием для опытных воинов. Перейдя через реку, ирокезы стали присматриваться к еле заметным в темноте очертаниям деревьев. –Там! Костёр! Могикане,-шёпотом прокричал Окэмэн, и взгляд всего маленького отряда устремился в глубь леса, где мерцал маленький огонёк. Схватившись за ружья и томагавки, они, совсем бесшумно, начали продвигаться навстречу огню. Пройдя метров 600, они остановились чтобы разглядеть численность отряда, но у огня сидел только один человек. Они подошли близко к лагерю, и свет от костра освещал достаточно много пространства, и зоркий глаз ирокеза без труда разглядел ещё как минимум дюжину спящих солдат. Человек у костра сидел спокойно, и непринуждённо смотрел на пылающий огонь. Казалось, он погружён в свои думы, и не заметил, если бы минг прошёл у него за спиной. Отэктэй разделил свой отряд на две группы, и они медленно пробирались к врагам, минуя освещённые участки, старались оставаться в тени. Если бы у огня сидел старик, или ребёнок, возможно у ирокезов получилось бы бесшумно перерезать горло могиканам. Когда один из макуасов оказался в 5-6 шагах от костра, но позади человека, сидящего у огня, гробовая тишина вдруг нарушилась. -Я вижу тебя, минг. Ты держишь в руках ружьё. Я же – безоружен. Будь честен. В этот миг ирокез вышел из тени, и встал против своего врага. –Запомни моё лицо, могиканин. Это будет последнее лицо, которое ты увидишь в своей жалкой жизни. Пылающий огонь ясно озарял их грозные лица, выдававшие враждебную настроенность. Но человек оставался сидеть не подвижно, его непоколебимость привела минга в бешенство, и он уже навёл ствол ружья на врага, но не успел он выстрелить, как ударом ноги его противник выбил оружие из его рук, быстро подхватил ружьё, и вскочив на ноги, ударил прикладом своего оппонента. Из леса прогремел первый выстрел, но наш храбрец, будто предугадывал события, быстро сгруппировался, и сделав пару движений, оказался за высохшим поваленным деревом, где свет костра его не захватывал. В этот момент весь лагерь проснулся и мужчины схватились за ружья. Началась перестрелка. Одного минга зацепило пулей, и двум другим пришлось отступить, что бы позаботиться о раненом товарище. Двое могикан подкрались к истекающему кровью ирокезу и его двум друзьям, что бы заполучить скальпы, но враги оказались не так глупы и вступили в рукопашную с врагом. Один повалил другого на землю и они катались по земле, барахтались, поочерёдно выходя в лидеры боя, но вмиг, мощная рука ирокеза схватила врага за часть волос, и уверенным движением кинжалом распорола могиканину горло. Вторая пара бойцов дралась руками, но недавно одержавший победу поспешил соплеменнику на помощь и всё тот же кинжал вонзился в грудь освирепевшего ленапа. У огня драка проходила намного живее, там участвовало больше бойцов, и белые, уверенно державшие ружья в руках, подстрелили ещё одного минга, в то время как Отэктэй, метнув свой томагавк, ранил молодого офицера в ногу. –Отступаем! Бегите в лес! -прокричал человек, что недавно так спокойно сидел у огня. –Да, беги делавар, возвращайся в своё жалкое бабье племя, готовь своё праздничное платье! -выразил Энэпей, чем вызвал несказанный смех у своих братьев. Тут человек, убедившись, что его попутчики, те кто выжил, совершили удачное отступление, вышел к костру. –Я не могиканин. Я гурон! - с честью и достоинством произнёс юноша, вкладывая в слова всю свою силу и волю. –Гурон, что бьётся за могикан? Это ещё ниже, чем если бы ты надел юбку! –Ирокез, оставивший в живых мелкий отряд, состоявший наполовину из белых, и не пустившийся в преследование врагов, ты считаешь себя выше гурона, который спасает своих братьев по оружию? -Заткнись гурон. Ты идёшь с нами. Ирокез хотел продолжить, но его прервал ноющий вопль, раздавшийся из кустов. Отэктэй жестом приказал Энэпею разузнать в чём дело. –Жалкий гурон, сегодня придёт част твоей смерти, твой скальп украсит мой пояс. После этих слов Отэктэй связал Науэлю руки, взял конец веревки, и последовал за своим другом, к месту, где лежал раненый белый. Они связали двух пленников вместе и потащили с собой. В это время побитый и обескровленный отряд, точнее то что от него осталось, поспешил вернуться в лагерь французов.
Глава V
К вечеру следующего дня Отэктэй и его отряд были уже в своей деревне. Пленников они привязали к столбу, а сами, оставив одного человека за ними наблюдать, направились к костру, который женщины развели уже давно, ожидая победоносного прихода своих воинов. Мужчины собрались в центральной типи, в котором жил Аскун и его сын, Мимитех жила с остальными женщинами в другой хижине, но в этот вечер она была у отца и они ждали скорого прихода Энэпея вместе. Когда в хижину вошёл отряд только что прибывших воинов, Мимитех горячо обняла брата, поинтересовалась здоровьем Окэмэна и жестом в сторону Отэктэя сообщила что рада видеть его живым и здоровым. Потом, оставив мужчин, которым было необходимо обговорить все подробности встречи с врагами и решить, как действовать дальше, она присоединилась к женщинам, которые помогали раненым бойцам. Когда они закончили процедуры, Мимитех направилась в сторону столба, где были привязаны пленные. В это время, закончив все обсуждения, Энэпей вышел из овачиры. –Стой! Эта белая собака не достойна, чтобы твои руки залечивали ему раны. –Но он истекает кровью, и умрёт ещё до рассвета, если ему не помочь. Тогда вы не узнаете от него того, чего хотите. –Всё равно. У нас есть гурон! Посмотри, на нём ни царапины, он точно доживёт до утра, если вождь не снимет с него скальп раньше. –Гурон, воюющий за одно с могиканами? –Да, сестра, и это не делает ему чести. –У него свои причины, что бы так поступать, он тоже воин, и если выстоял в схватке с вами – он сильный воин. –Если бы он был сильным воином, мы бы не вернулись сегодня домой. Но ты правильно мыслишь, ни один индеец не сравниться с ирокезом. Они еще немного о чём-то поговорили с сестрой и Энэпей направился к костру, где давно сидели его товарищи, и принялся за ужин, который охотно поглощал после утомительного и нелегкого путешествия. Мимитех же принялась за раненого. Она оторвала окровавленную штанину на ноге француза, промыла рану, и начала зашивать её, от чего бледнолицый жутко, но тихо, стонал. Она обработала шов какими-то мазями и приложила травы. Пока она перевязывала ногу, молодой человек оклемался, и дрожавшим голосом заговорил. –Ваши руки, мадемуазель, заставляют забыть меня о всякой боли. Спасибо вам за вашу доброту, благодаря вам, я проживу немного дольше того, что отвела мне судьба. Вы, верно, не понимаете меня, но всё же я должен был выразить вам свою искреннюю благодарность. –Отчего же я не понимаю вас? То, что я краснокожая, не значит, что я никогда не встречалась с белыми людьми. –О, слава Господи, вы понимаете меня! И хвала Всевышнему, вы не настроены так враждебно, как мужчины вашего племени, и я могу поговорить с кем-то, в этот предсмертный час. –Вас не убьют до рассвета, и этой ночью вы ещё будете дышать так же спокойно, как если бы вы прилегли отдохнуть среди поля нежнейшей травы, во время охоты на куропаток. –Нет, милая девушка, зная, что я больше не увижу ваших искрящихся и великодушных глаз, даже если я выживу, я уже не смогу чувствовать что-то прекрасное, что-то, что прекраснее чем ваши глаза и руки. И никакие полевые травы и озёрные глади не возбудят больше мою больную и омертвевшую без вашей теплоты душу. Обеспокоенная такой откровенностью и душевной лестью, и почувствовав, как румянец ударил ей в щёки, она не знала что ответить, а лишь опустила глаза, и через мгновение перевела свой взгляд на Науэля, что бы посмотреть, в порядке ли он. Всё это время он не обронил ни звука и не издал ни единого шороха, будто его тут и не было, или будто он был мёртв. Но его горящие глаза встретились с глазами ирокезки, от чего она издала удивлённый, но в то же время полный страха, совсем тихий возглас. –Юная ирокезка, ты слишком добрая. Я желаю тебе не быть такой же глупой, как ваши мужчины. –Наши мужчины храбрые и мудрые, и ты узнаешь это сегодня ночью. С этими словами она покинула пленников и присоединилась к уже отдыхавшему брату. –А что вы будете делать с белым? Я перевязала его ногу. Он силён духом и справится с этой болью. –Я отсюда слышал его вопль, и если мы начнём расспрашивать его, боюсь он отдаст свою душу прежде чем мы его коснёмся. Он труслив и беспомощен. –Не говори так! Он обессилен от тяжёлой раны, которую получил в бою…-В бою? Он трусливо прятался в кустах, когда томагавк ирокеза настиг его. –Но ирокез промахнулся. –Или хотел промахнуться. Не забывай дочь, это бледнолицый. Белые мужчины для индейских девушек как фарфоровая кукла, которыми богаты дома людей за большими водами. А для белых мужчин краснокожая девушка как кроткая лань, которая бессильна перед оружием воина, и которую он обязательно попытается забрать с собой как трофей,-спокойно и тихо, но с такой глубиной звука, произнёс подошедший внезапно и резко, как змея, вождь Аскун. Кровь прихлынула к лицу Мимитех и её лицо снова залилось румянцем. Отец заметил это, и когда девушка встала, чтобы удалиться в свою хижину, не стал её останавливать. Когда луна уже поднялась над вигвамами ирокезов, две женщины сидели у костра и следили за огнем, чтобы он не разгорался сильно и не потухал. Мужчины же, недалеко от костра, готовили место для какого-то обряда. Двое рослых и мощных мингов вкапывали столб посреди круга, образованного нарытым песком. Потом они отправили куда-то женщин, а сами направились в сторону пленников. Француз в это время спал, и казалось, его сон ничто уже не нарушит, и его можно было бы убить прямо во сне, что бы не создавать лишнего шума, но идущих мужчин интересовал не он. Они отвязали Науэля, который сидел не сомкнув глаз, наблюдая за процессами приготовления. Он знал куда его поведут -отдать свою жизнь ножу ирокеза, даже не пытаясь бороться, не говоря уж о том, чтобы попытаться отомстить. Но это не входило в его планы. Теперь его привязали к другому столбу за руки, но ноги у него оставались в движении, и он находился в центра песчаного круга, под угнетающими взглядами ирокезов. Он осмотрел весь круг и не увидел женщин, кроме одной, крадущейся в тени, позади всех карателей. Далее, минут 20-30, длилась совсем неинтересная тирада вождя, как обычно это бывает в таких случаях, как этот. Он рассказывал о подвигах его праотцов, о победах ирокезов, чем воодушевлял всех. Вспоминал, как погибали бравые воины, чем вызывал жалость и опечаленные «Ууух» у своих соплеменников, и закончил он рассказами о врагах, в частности о гуронах, от рук которых погибло много ирокезов - их братьев и друзей, чем вызвал свирепые вопли, отвечавшие эхом в лесу и над озером, и озлобленные взгляды, направленные на Науэля. –Отвечай гурон, сколько вас и где бледнолицые и могикане расположили свой лагерь? Науэль не произнёс ни слова, он только смотрел куда-то в сторону, в темноту. Тогда Отэктэй ударил его кулаком по лицу, и кажется вложил в этот удар всю свою мощь и силу, но Науэль продолжать молчать и был неподвижен, как камень. Тогда Отэктэй нанёс ему еще один удар, только с другой стороны, и кровь стала капать из носа и струиться по обнаженной груди молодого гурона. –Трусливый минг может требовать слова только кулаками против безоружного. После его слов Отэктэй рассвирепел ещё больше, и чуть было не набросился на парня с кинжалом, но вождь его остановил. –Гурон может умереть сегодня ночью, среди победивших его врагов, и остаться трусливой собакой, держащейся за юбки могикан, или принять смерть, прослыв храбрым и честным воином среди его врагов. Отвечай гурон, какую смерть ты выбираешь. –Пусть она за меня ответит,- и он кивнул в сторону, где казалось, была лишь темнота, но острое зрение ирокезов заметило небольшую и хрупкую фигуру, стоявшую за деревом, метрах в пяти от песчаного круга, где должна была произойти кровавая кончина гурона. Круг мужчин расступился, и небольшой отблеск костра долетел до прятавшегося там небольшого человека. –Новая Луна! - вскрикнул Аскун, а Отэктэй, поражённый проворностью маленькой Мимитех, и тем, что она незаметно проскользнула мимо всего отряда, и долго и неподвижно стояла неподалёку, подался чуть вперёд, прокручивая в голове, что бы было с бедной девушкой, если бы она увидела, что задуманные им планы в отношении гурона осуществятся, и как бы потом смотрела на него эта, мечтательная и кроткая девушка, грезившая о мире во всём мире. Для Науэля это был подходящий момент, потому что, подавшись вперёд Отэктэй оказался в метре от гурона, и охваченный неожиданной резвостью девушки, что была так мила его сердцу и душе, больше заботился о том, что бы девушку отвели обратно в типи. Тогда Науэль выбил ногой кинжал из рук ирокеза и виртуозно перебросил его себе за спину, в одно мгновение перерезав верёвку на руках. Опомнившийся от грузных раздумий Отэктэй с выпученными глазами смотрел на вскочившего на ноги истекающего кровью гурона. Весь отряд издал удивлённое и одобрительное «Уууух», означавшее, что они были поражены проворностью и смелостью врага, и в то же время, не знали, что предпринимать дальше, не знали, как поведёт себя гурон, державший в руке острое лезвие, предназначавшееся для его скальпа. В миг, он набросился на макуаса и нанёс ему несколько ударов. Потом подошли несколько мингов и попытались побороться с проворным юношей, который заслуженно получил себе имя Ягуар. Он с такой непоколебимой мощностью и силой расправился с тремя мингами, что весь отряд стоял, поражённый непредсказуемостью и прыткостью врага. Тогда почти половина отряда начала нападать на Ягуара, образовав так называемую свалку, из которой Науэль вырвался с необычайным успехом. Вскочив на спину согнувшегося в ходе драки минга, он огромным прыжком, оттолкнувшись от державшей его спины, нырнул в темноту лесной чащи, до которой не доходил уже почти погасший огонь костра. Шесть или семь ирокезов рванули за ним, а остальные поднимались с песка, на котором еще не успела высохнуть кровь так недавно сидевшего тут беспомощного гурона. Вождь жестом приказал нескольким мужчинам встрепенуть и оживить огонь, а остальным предложил собраться в своей хижине. Уверяя, что через несколько часов гурон снова будет у них в деревне, полагаясь на проворность и силу его соплеменников, отправившихся в погоню за врагом, Аскун успокоил своих воинов, и предложил пока ничего не предпринимать. Несколько минут Энэпей провёл среди товарищей, а потом покинул их, что бы вызвать сестру на разговор. Он подошёл к её жилищу и издал звук, похожий на шипенье змеи, которым всегда в детстве выуживал свою сестру на прогулку. Мимитех вышла. -Я не хотела, что бы вы сделали это сегодня ночью, - взволнованно пробормотали девушка. –Зачем ты вышла из типи, когда всем женщинам было приказано готовиться ко сну? -произнёс брат, едва сдерживая свою злость и раздражённость. Ничего не сказав, он указала рукой на небо, где сиял красновато-желтый круг луны. В первые Мимитех заметила такую луну четыре года назад, в день, когда умерла их с Энэпеем мать. И с того дня они решили, что в деревне, в день, когда на небе зияет душа жены вождя, не прольётся ни единой капли крови, и они все будут вспоминать её учения. Мать Мимитех была, как бы мы, христиане назвали её, пророком, или что-то типа того. Все считали, что Великий Маниту разговаривает с людьми через неё, и что через неё он передаёт все наставления своим детям. Эту женщину почитали во всех племенах, она являла собой мир, и иногда индейцы, даже из вражеских племён захаживали в поселение ирокезов, чтобы спросить совета у всевидящего и всемогущего Маниту, который говорил устами прекрасной и мудрой женщины. У неё спрашивали совета как назвать ребёнка, она давала, разрешение, если нельзя сказать благословение, на брак молодым людям, она отправляла погибших в бою или умерших от старости индейцев в последний путь, и ни один обряд, будь то похороны, или свадьба, не обходился без неё. Её уважали, почитали и любили. Она заболела какой-то страшной болезнью, которая выжала из неё все силы буквально за несколько недель, и как бы за её жизнь ни боролись многие шаманы и врачеватели, она вскоре приняла свою учесть, ясно дав всем понять, что так хочет Маниту и все должны подчиниться его воле. На самом деле такая медно-кровавая луна означала лишь лунное затмение, но индейцы того времени верили в сверхъестественные силы, и для них такие предзнаменования являлись своеобразной непоколебимой святыней. Энэпей отвёл взгляд от неба и направился в хижину, где сидел его отец и остальные воины, обсуждавшие последние события. Он нарушил неспокойную обстановку, что-то тихо сказал отцу, и тот известил всем, что Великий Маниту сегодня был на стороне гурона, и этой ночью больше не прольётся ни единой капли крови, а когда враг будет доставлен, ему предстоит провести ночь под строгим присмотром нескольких воинов. Но пока в деревне происходили эти весьма спокойные события, в лесу разыгралась настоящая драма. Убегавший от преследователей Ягуар, встретил своих врагов в нескольких километрах от деревни ирокезов. При них не было оружия, так как они рассчитывали взять гурона численностью. У Науэля же был кинжал, который он завоевал своей хитростью и необычайной проворностью. Ночь была достаточно тёмной из-за луны, которая окрасилась в красный цвет, и враги не сразу обнаружили друг друга. Но так как ирокезов было больше, они создавали шум, который уловил острый слух гурона. Он спрятался за деревом, и подстерегая бежавших мингов, стал прислушиваться. Ирокезы сбавили ход, и уже шли пешком, догадываясь что враг неподалёку. Они уже были в 2-3 метрах от Ягуара, и он только ждал, когда отряд пройдёт немного вперёд. Пройдя мимо дерева, за которым стоял Науэль, они не заметили ни малейшего повода для волнения. Ягуар бесшумными шагами подобрался к ним со спины и одним резким ловким движением перерезал мингу горло, после чего последний издал краткосрочный вопль, полный безнадёжности. С несколькими ирокезами он вступил в рукопашную, в которой одержал небольшую победу расшвыряв их в разные стороны. Пока они лежали, оглушённые ударом, Ягуар расправился с остальными. Встав на ноги, двое обескураженных бойцов двинулись в атаку, но провели её неудачно и потерпели ужасное поражение. Лишь одному мингу удалось спастись, и он, охваченный ужасом, ринулся в обратный путь. Науэль осторожно прислушался, но ничего кроме убегающих ног макуаса не услышал. Все остальные тела лежали без движения и без признаков жизни. Тогда он перевёл дух, расправился с вражескими скальпами, и двинулся в спасительный путь. Миновав струящийся поток воды, вброд который переходили минги, он добрался до своего бывшего лагеря, и отыскал припрятанный им томагавк. Теперь в его арсенале было два оружия, оба принадлежавшие ирокезам.
Глава VI
Через сутки после своего триумфального спасения, Науэль был уже во французском лагере. Пройдя пост охраны, где его пропустили, выразив необычайное уважение и удивление, он зашёл в палатку генерала Шароля, с 6 скальпами в руках, которые он бросил на стол перед генералом, так же как в первую встречу бросил томагавк. –Невообразимо, друг мой! Вам удалось вырваться из плена? –Молодой бледнолицый там. Гурон думает, скоро солдат вернётся к друзьям с гораздо ценной добычей, чем эта. Ошеломлённые могикане, взглянувшие на трофеи Ягуара, издали оглушающий победный вопль, и стали расспрашивать его о подробностях последних произошедших событий, но Науэль, дав короткие и выразительные ответы, дал понять всем, что устал, и хочет побыть один. Молодой могиканин, что провожал его в хижину в первый раз, вызвался помочь герою, и принёс ему в жилище еду и воду. Он с таким воодушевлением смотрел на гурона, будто они всегда были из одного народа, а Науэль – вождём этого племени. Вскоре героизм Ягуара позабылся, и генерал вызвал его на разговор о молодом офицере. Науэль рассказал подробности и объяснил положение дел так, как ему это позволял его французский. Солдаты и индейцы принялись разрабатывать новый план для захвата ирокезов. Тем временем, на рассвете, в деревне ирокезов произошла страшная трагедия. Прибежавшего ночью минга, ждала кровавая расправа, и Отэктэй, со всей хладнокровностью, после детального разбора действий и побуждений, которые заставили юношу сбежать с поля боя, решил дело весьма предсказуемо-отрубил молодому мингу голову и повесил её на кол, в доказательство того, что ирокезы презирают трусость, и трусливому индейцу не место в жилищах ирокезов. Хотя вождь и посчитал этот демонстративный поступок Отэктэя слишком жестоким, ведь по обычаю трусу, который бежал от врага в страхе, просто вспаривали живот или перерезали горло, он не стал спорить со своим верным другом, зная, что очень тяжело обуздать его жажду крови, тем более когда он находился в таком положении, что враг оказался хитрее и сильнее его. К вечеру волнение улеглось. В деревне, но не в душах и мыслях ирокезов. Теперь они были озадачены тем, что в стане врагов есть какой-то очень хитрый и проворный гурон, который смог вырваться из плена. Почти все мужчины собрались в вигваме вождя, где детально прорабатывали планы по уничтожению коалиции, направленной против них. В это время Мимитех сидела у огня, но встревоженный голос окликнул её. –Милая девушка, не могли бы вы составить мне компанию в этот прекрасный вечер, когда небо озарено такой громадной и холодной луной. Девушка подошла к французу и села подле него, захватив с собой какой-то горячий напиток. Юноша смотрел на чашку с жидкостью такими больными и слабыми глазами, которые говорили о его жажде и о том как он продрог этой прохладной осенней ночью, что Мимитех не выдержала, и попробовала напоить юношу. Сделав пару глотков он выдохнул с таким облегчением, будто весь день охотился на бизона и наконец принёс его огромную неповоротливую тушу в свой вигвам. –Вы спасли мне жизнь, прекрасная мадемуазель. Это настоящее целительное зелье, напоминающее цветочный чай, который я так любил пить у бабушки за городом. О, моя бедная бабушка, я так любил её! И дедушку, с которым я так часто в детстве ходил на рыбалку. Теперь, я наверняка их не увижу, - с горем и отчаянием, тихонько простонал юноша. –Молодой офицер, так же как ирокезы, уважает своих предков. Это достойно чести. Но что это, бледнолицый совсем продрог,- с ужасом выразила девушка,- я принесу тебе тёплых шкур, что бы ты согрелся. Мимитех раздобыла огромную меховую накидку и укрыла ею раненого солдата. – Ничто не согреет меня так, как ваша доброта и забота. А ваши глаза? Да я готов вечно утопать в них, жаль, только, что ваши ирокезские мужчины стоят у меня на пути, и эти путы,- уверенно, но нежно проговорил юноша, и они вместе тихонько и искренне засмеялись,- Но постойте-ка! Я же не знаю вашего имени, а принялся раздавать комплименты. Прошу простить меня за бестактность. Я Андре Арно. Я бы протянул вам руку, но увы, эти адские оковы сковывают все мои желания и побуждения. - Я Мимитех, и я прощаю вам то, что вы назвали сложным для меня словом, - и они снова добродушно рассмеялись. –Мимитех значит Новая Луна,- сказала девушка, пронзив своим нежным голосом недолго стоявшую тишину. – У вас прекрасное имя. Вы так же очаровательны и нежны, как лунный свет, что озаряет путь, когда воин идёт в ночи. Но мне кажется, отныне для меня путеводителем будет не лунный свет, а ваш. Девушка, прежде не слыхавшая таких задушевных и ласковых слов, тут же впала в нерешительность, её лицо снова залилось румянцем, а дыхание участилось и стало неровным. –Я бы хотела развязать ваши путы, и показать вам, на что способен лунный свет, и какие чудеса он создаёт, когда всё вокруг спит. –Так развяжите! –Ах, вы не знаете, что говорите,- задыхаясь вскрикнула смущённая девушка. –Милая, добрая, сердечная Мимитех, в моём лагере ко всем относятся с гостеприимством и доброжелательностью. Вспомните того гурона! Мы приняли его за своего. Ну а невесту солдата там примут как свою сестру! -Невесту? Вы хотите сказать, что хотели бы, чтобы я стала вашей женщиной и хранила тепло вашего вигвама? -Да, да! О, Новая Луна, вы настолько запали мне в душу, что кажется, даже если я не погибну от руки ирокеза, я всё равно обречён. Жизнь без ваших глаз и рук уже не жизнь для меня! –Хоть и вы запали мне в душу, все же, вы слишком много от меня просите. Я ирокезская девушка, и если я сбегу с вами, это будет предательство и трусость. А вот что делают с предателями и трусами,-прощебетала Мимитех, и указала на кол, где всё ещё висела голова молодого минга. –Предательство? Это будет спасение, дорогая Новая Луна. Когда мы доберёмся до лагеря, я договорюсь с генералом Шаролем, что бы он выслал посыльного к вам в деревню, с белым флагом, что бы назначить место и час переговоров. Мы решим наш конфликт мирным путём, наш командир и ваш вождь договорятся, как и где нам можно будет охотиться, вот и всё. А если мы останемся здесь, то тот гурон, что сбежал вчера, ведь парни, которые отправились за ним вдогонку так и не вернулись, обязательно передаст все данные о ваших бойцах нашем генералу, и он уже не будет думать, как уладить конфликт мирно, он просто соберёт всех бойцов, и они целой артиллерией выдвинуться на вашу деревню, и убьют всех! –Вы говорите неправду! Наши мужчины сильные, и их не смогут победить какие-то бледнолицые! - с этими слова, Мимитех, едва сдерживая слёзы, убежала в свою хижину. Её переполняло волнение, она не могла собраться с мыслями. Ватанэй, находившаяся в тот момент с ней в хижине, попыталась узнать, что произвело на девушку такое впечатление, но все попытки оказались тщетны, и вскоре Мимитех покинула хижину и направилась в лес, туда, где её не достанет огонь костра, туда, где она спокойно, наедине с собой, смогла бы обдумать все произошедшие события. В голове у девушки поселились ангел и бес, если можно так выразиться. Она то склонялась к тому, чтобы рассказать о случившемся отцу, то к тому, чтобы убежать вместе с пленником, надеясь на мирное будущее. В её сердце жила надежда, и она даже чуть не ринулась высвобождать молодого солдата, но в мгновение стряхнула с себя ворох пыли, которую принесли пылкие признания молодого человека. Она чувствовала, что этот юноша нуждается в ней, и ей на миг показалось, что она тоже нуждается в нём. Потом она представила свою жизнь после того, как закончится эта вражда, и как она будет проводить свои дни, если этого миловидного и добродушного юноши не будет рядом. Охваченная порывом чувств, она вернулась в свою хижину и со спокойным видом легла спать. Когда луна зияла во всю свою мощь, костёр стал потихоньку гаснуть, его уже никто не поддерживал, так как почти все мужчины отправились в свои типи чтобы отдохнуть после долгого и весьма шумного совета. За пленником в эту ночь никто не следил, так как все его считали просто ноющим трусом, не способным провернуть хотя бы что-то напоминающее то, что виртуозно проделал гурон прошлой ночью. Как только последние искры костра потеряли свою яркость, к пленнику кто-то подошёл и, закрыв рот ему рукой, чтобы он не закричал от неожиданности, разрезал верёвки, чем освободил несчастного от мучительных пут. –Иди к своему народу и сделай так, как говорил мне. Иди, юный, но мудрый бледнолицый. - Мимитех, я никуда не уйду без тебя. Представь, что с тобой будет, когда на рассвете воины не обнаружат меня. Твоё чистое и правдивое сердце не заставит молчать и ты выложишь всю правду, и окажешься на том же колу, что тот бедняга. Я не могу этого допустить. Обратного пути нет. Ты идёшь со мной. Поверь мне, моё очаровательное создание. Во французском лагере тебя смогут уберечь от гнева вождя. Но разве должна ты страдать и нести наказание, за то что полюбила бледнолицего. Я ведь не выбирал каким родиться, и ты тоже. Так что же, мы будем заниматься расточительством и позволим новой звезде, родившейся от наших чувств, угаснуть? Молодой человек взял ирокезку за руки и хотел было поцеловать, но что-то его остановило. Девушка стояла в раздумии и нерешительности. –Идём же, прекрасная и мудрая Мимитех! Скоро будет поздно. –Я смогу пройти такой дорогой, что наших следов не найдут. А ты, будешь делать так как я скажу, и сразу прошу прощения за эту грубую вольность. Но ум ирокезки лучше знает куда упадёт глаз ирокеза. Но обещай мне, бледнолицый, что мой народ не тронут, и ваши офицеры придут в мой дом с переговорами. А теперь, нам нужно спешить. Она схватила Андрэ за руку и они скрылись в густой и непроглядной чаще леса. Они бежали всю ночь и следующий день, но предоставим им совершать свой путь самостоятельно, и вернёмся к ирокезам. Когда солнце позолотило маковки лысеющих деревьев, добрая половина мингов уже была на ногах, но так как они с самых ранних минут пробуждения начали снова обсуждать варианты нападения на союз белых и могикан, никто даже и не заметил отсутствия пленника. Когда была приготовлена утренняя трапеза, один из ирокезов направился к тому месту, где сидел француз, чтобы дать ему возможность подкрепить свои силы. –Бледнолицый! Его нет! Трусливый щенок сбежал! –Мимитех нигде нет! Я проснулась задолго до рассвета, но её уже не было в хижине,- с нескрываемым волнением прокричала какая-то женщина. В деревне началась паника и суета, вождь же держался спокойно. Казалось, ничто не сможет поколебать его холодный и рассудительный взгляд. Он подозвал к себе шестерых воинов и начал давать им какие-то указания. В это время, рассвирепевший Отэктэй, можно сказать, рвал и метал. Он что-то кричал женщинам, обвиняя их в том, что не доглядели Луну, кричал на своих солдат. –Этим мы ей не поможем. Она ушла с ним со собственной воле. Одному Маниту известно, что мог сделать этот жалкий бледнолицый, чтобы такая девушка как Мимитех сама захотела последовать за ним, -успокоил Энэпей бушевавшего товарища. Вместе, они подошли к Аскуну. –Отец, мы с Отэктэем возглавим этот отряд и найдём нашу Луну. –Хорошо. Выдвигайтесь сразу после утренней пищи. Да прибудет с вами Маниту! Отец сделал одобрительный и повелительный жест в сторону сына. –Энэпей! Знай, твоя сестра умная девушка, и она будет путать следы. –Да отец. После трапезы, небольшой отряд выдвинулся на поиски сбежавших. К этому времени молодые влюбленные, ведомые и страстью и страхом, прошли уже добрую половину пути. Они бежали изо всей прыти, при этом Мимитех успевала пытаться скрывать свои следы. Она шла впереди Андре и он ступал точно ей вслед. В середине пути им пришлось сделать небольшую петлю, чтобы след запутался. Новая Луна то накидывала на тропу листьев, то искусно ломала веточки, как будто это сделал олень. Она была маленького роста и у неё были по-настоящему детские крохотные ножки, в то время как юноша также не обладал особенно крупными габаритами. Он был стройным, если не сказать худощавым, и их совместные след казался следом какого-то могучего охотника или траппера, неопытный следопыт наверняка так бы и подумал. К вечеру тучи застлали небо и разыгрался нешуточный ливень. Это усложняло ирокезам поиски беглецов, и, напротив, давало возлюбленным шанс на спасение. Они не стали пережидать бурю, и двигались всё дальше и дальше. Тем временем ирокезы остановились, чтобы дать волю стихии, в надежде, что молодые люди тоже остановятся на передышку, и после бури их след будет отчётливее виден, и их будет легче настигнуть. Но когда природа успокоилась, а небо уже озарилось засыпающей луной, ирокезы продолжили поиски, но всё было тщетно, ибо даже в такую светлую ночь, как была эта, следов разглядеть было невозможно, тем более после разгневанного дождя. – Если Новая луна ушла с ним, значит она того хотела. Бледнолицые жестокие и алчные люди, но Мимитех – мудрая девушка. Она рассмотрела бы обман. Маниту подсказывает мне, что во вражеском лагере её не тронут. Двинемся обратно. Настигнем врага в час настоящей битвы. Тогда и заберём ирокезскую девушку, -полный рассудительности произнёс Энэпей. Его поддержали, и ирокезы пошли в обратную сторону. Когда солнце уже зависало в безоблачном осеннем небе, беглецы остановились, чтобы перевести дух. Они оказались на берегу озера, и Мимитех поняла, что во время своего бегства, когда она снова стала путать следы, она взяла в право слишком круто, и они прошли французский гарнизон километрах в пяти. Девушка была очень выносливой, но её раненый возлюбленный не мог продолжить путь, не отдохнув хотя бы пару часов. –Эта попытка была опасна. Признаюсь, я не думала, что у нас получится. –Ты уверена, что нас не настигнут ваши мужчины? –Ирокезская девушка знает, как обмануть глаз ирокезского мужчины. Только она это знает. Но ни одна не делает этого, потому что мы уважаем наших мужчин. Они лучшие воины, они никогда не испытывают страха. – Но ты сделала это, милая Мимитех. И я ценю то, что ты делаешь для меня. – Я сделала это не только для тебя, а в большей мере, для своего народа. Иногда храбрость наших воинов застилает им разум, и они не видят ни одного пути, кроме как пути по крови. - Но почему, если у вас такие храбрые воины, ты не выбрала себе какого-нибудь в мужья? –Ни один воин, который не боится ни дикой кошки, ни медведя, не осмелился сказать ирокезской слабой женщине хотя бы одно ласковое слово. - После нашего знакомства моя жизнь заиграла новыми красками, да я и не жил вовсе, но ты вселила в меня веру в спасение и безоблачное будущее, которое я мечтаю провести бок о бок с тобой. Я обещаю, что наши бойцы не тронут ни тебя, ни твою деревню, только если, конечно, ваши мужчины примут наше предложение. Дальше они немного ещё поговорили, и Мимитех оставила своего друга отдыхать, а сама подошла к озеру. Картина, открывшаяся перед ней, на несколько мгновений успокоила её взволнованное сердце, и затмила думы, томящиеся в её голове.
Глава VII
Ослепляющее солнце сияло в глади воды, и отражаясь, казалось, освещало весь мир. Леса, окаймлявшие берега озера, нарядились в свои недолговечные костюмы, и всё вокруг струилось теплом и благоговейностью. На небе не было ни облачка, и только орёл парил в высоте, то зависая, то махая крыльями, описывал круги над озером. Безбрежная гладь воды веяла спокойствием, и лишь иногда лёгкий ветерок пускал рябь по кристально-прозрачной воде. Казалось, в такой день, что бы человек не затеял, у него обязательно получиться осуществить свои планы и мечты. Это умиротворение веяло ото всюду: леса дышали теплым осенним солнцем, вселяя в смотрящего на него лёгкость души и тела; птицы, плавающие по озеру в полнейшем спокойствии, говорили, что по близости нет ни малейшей опасности, и если кто-то бежит от врагов, то здесь самое место чтобы спрятаться. Мимитех стояла заворожённой, прильнув к прибрежному деревцу, мягко купающего свои ветви в хрустальной воде, не меньше получаса, а потом подсела к своему спутнику, который был поглощён сладкой дремотой, которая настигла его в этих спокойных и тихих краях, будто тут никогда и не было никаких войн и расправ, и никогда здесь не проливалась кровь ни одного живого существа. После долгожданного отдыха наступил час отправиться в путь, и через несколько часов молодые были уже в лагере французов. Они шли спокойно, и патрульный, что стоял метрах в 400 от лагеря, ни сделал ни каких действий, которые помешали бы ирокезке и французу пройти, а только поприветствовал молодого офицера и был слегка удивлён девушке, что составляла ему компанию. Они прошли через весь лагерь и заглянули в палатку к генералу, где вокруг стола столпились могикане и французские солдаты, а в углу сидел гурон, точивший своё оружие. Появление гостей отвлекло присутствующих там мужчин. –Милостивый Господь! Не успели мы обрадоваться возвращению гурона, как наш товарищ уже стоит перед нами! - воскликнул генерал Шароль, с глазами, полными удивления и надежды, а Науэль бросил в его сторону презрительный взгляд, а после, перевёл его на только что пришедшую пару, всё с таким же призрением. –Генерал, я несказанно рад вас видеть! Вот- ирокезская девушка, она послужит нам хорошую службу в осуществлении наших планов,- с тщеславием и самолюбием выразил Андре, схватив Мимитех за руку, и приложив усилие, швырнул её к ногам стоящих там солдат. Девушка, охваченная скорбной печалью и растерянностью, ничего не смогла ответить. Её глаза остекленели, а тело парализовала боль от раны, нанесённой в место, которое находится намного глубже, чем сердце. Индейцы, присутствующие там, издали одобрительно «Ууух», и генерал приказал одному увести девушку в отдельную палатку и поставить над ней надсмотрщика. Когда дело было сделано, Андре попросил у генерала аудиенции, и тот вежливо приказал могиканам и своим солдатам выйти. –Генерал, довожу до вашего сведения, что эта девушка – дочь вождя ирокезов, и я думаю, он на многое готов, чтобы его дитя вернулось невредимым в родные вигвамы. –Да юноша, я знал, что вы храбр и умён, но чтобы настолько! Даже я не додумался бы выкрасть дочь индейского вождя. Но это одно дело. Другое дело – как вам это удалось! – Девушка совсем юная, она не видела ещё мужской доброты и ласки, мне без труда удалось убедить её, что я питаю к ней искренние и нежные чувства. –Вы оболгали юную красавицу? Эх, Андре… Ну, Господь простит тебе этот грех, ведь он во благо не одного тебя, а всей нашей нации. –Хоть я и оболгал девушку, в том что люблю её, всё же в ней определённо есть что-то великодушное и прекрасное, что влечёт к ней мужчин, хоть она и говорит, что среди мужчин её племени не нашлось человека, который смог бы признаться ей в чувствах. Выйдя из тёмного угла Науэль встал за спиной Арно. –Даже грязный минг не сделал бы так, ты хуже минга. Ты больше похож на делавара, который надел юбку, что бы отвести от себя глаза врагов, когда вот-вот наступит час роковой битвы. Андре вздрогнул от неожиданности, и обернувшись, с отвращением посмотрел на гурона. –Генерал приказал выйти всем, ты что, душевнобольной, или глухой? Какое право ты имеешь подслушивать разговор двух вышестоящих тебя чинов? Ты находишься в обществе генерала-полковника и одного из капитанов нашего войска, будь добр, индеец, избавь нас от страдания наблюдать твою дикую физиономию. – Вождь бледнолицых сказал могиканам и французам. Ягуар – гурон. Ягуар не могиканин. И тем более не француз. –Юноша, не горячитесь, оставьте в покое нашего товарища. Будьте уверены капитан, он еще сыграет свою роль в этой битве. Науэль с безразличием, приправленным долькой отвращения и ненависти, посмотрел на Андре и безмолвно покинул палатку, оставив офицеров одних. Генерал захотел разузнать подробности спасения, а так же расспросить солдата о положении ирокезов, насколько велик их отряд, вооружение и так далее. Науэль, выйдя из палатки, направился к месту, где сидела Мимитех, окружённая и индейцами, и бледнолицыми. Последние то и дело подшучивали над девушкой, в то время как могикане выражали презрение и недовольство тем, что девушка предала своё племя ради глупого и трусливого бледнолицего. Но Луна держалась достойно, и с невозмутимым видом выслушивала всё, что лилось из уст окружавших её солдат. – Только глупые мужчины могут смеяться над девушкой, или презирать её, за то что она имеет мужественное и кроткое сердце, которое изменило ей самой, - выразился Науэль, и жестом показал, что хочет, чтобы все покинули пленницу. С неодобрительными взглядами и возгласами солдаты встали и, удалившись, вернулись к своим привычным делам. – Я предупреждал ирокезку. Она слишком добра. Она погибнет от своего добра,-сказал Науэль и подсел к Мимитех. Воцарилось молчание. Невозможно передать словами, что чувствовала в это время девушка, обманутая и оскорблённая. Из палатки генерала вышел Андре. – Тебя ждут в палатке генерала, краснокожий. –Гурон подчиняется своему разуму, а не разуму глупого бледнолицего шакала. Девушка нужна живой. Слова шакала могут убить её. –Да, гурон, видно ты не глухой, а в действительности тугоумный. Тебя ждёт генерал Шароль, и не в твоих интересах заставлять его ждать, гурон. – Не слушай щебетанье соловья, когда идёшь по дну озера. Чем больше веришь, что он там есть, тем ближе смерть. Чем слаще он щебечет, тем скорее приходит твой закат,- обратился Ягуар к ирокезке, на языке, который понимали из присутствующих только они двое. Мимитех проводила его взглядом до палатки, взглядом, полным непонимания и нерешительности, и когда он скрылся внутри, её глаза снова потухли. Слова Науэля пробудили в ней новые силы. Она ясно поняла, что гурон предостерегал её, и что она должна сохранить здравый рассудок, когда Андре будет выражаться. –Ты верно немного обескуражена. Но пойми, поле боя– не место ни для любви, ни для каких-либо чувств вообще. Мы должны сохранять хладнокровие и разумность, и применять хитрости, когда обдумываем планы нападения или отхода. Я не мог допустить, что бы ирокезы убили меня, а ты была такой доверчивой. Право прости меня, что я не считаю тебя человеком, -он говорил эти слова с надменной насмешливой улыбкой, и пытался ещё больше разрушить разбитое сердце мечтательной девушки,- да что там человеком,-продолжал он,- я не вижу в тебе даже девушки, которую можно было бы полюбить. Я не скрою, ты хороша собой, и у тебя достаточно миловидное личико, но для белого офицера ты не представляешь никакого личного интереса. Молчи, молчи индейская скво, и запоминай мой голос, потому что возможно, это последний голос что ты слышишь в этой жизни. Он еще немного посмеялся и убрался прочь. Девушка сидела всё с такими же стеклянными глазами, полных отчаяния, но ни одна мышца её лица, ни один мускул, что только были в её теле, не дрогнул. Она сидела, полная невозмутимого спокойствия с виду, а внутри горел огонь, который пробирался всё выше и выше, её грудь так горела, что вот-вот девушка могла разразится страшным, полным боли и страдания, криком, но она по прежнему смотрела куда-то в даль, на подступавшие сумерки, и не выдавала состояния своей души. Науэль вошел в палатку Шароля в полной уверенности, не чувствуя власти над ним. –Бледнолицый сказал, вам нужен гурон. –Да, да, юноша, проходите, присаживайтесь сюда,-указал Шароль на мягкие подушки, лежавшие в углу палатки. –Вы индеец, и вы достаточно здраво мыслите. Мои друзья могикане посоветовали мне, как можно применить девчонку, и для завершения нашего плана мне нужно 3-4 храбреца, которые смогут прийти в деревню ирокезов и выложить им наши предложения. Вы согласны, вместе с двумя могиканами и одним нашим французским офицером, выполнить это поручение? Я в праве приказывать вам, но я знаю, что имею дело с человеком достойным. Вы отлично знаете эти края, и сможете сохранить послание и передать его вождю ирокезов. –Ягуар – не собака, он – гурон. Женщиной пользоваться – чести нет. Ирокезы не тронут могикан, если те пойдут с деловым предложением, у них свои законы – у вас свои. –То есть вы отказываетесь. Ну что ж, ладно. Будем надеяться, что будет всё так, как вы говорите. –Что ждёт ирокезку? Она нужна живой. – Ты берёшь на себя слишком много, гурон, и мы не обязаны отчитываться в своих действиях перед краснокожим,-вмешался Андре Арно, - Но будь уверен, нам будет над чем позабавиться. У этой скво прекрасные волосы, -рассмеялся Андре своим надменным и лицемерным смехом. К этому времени Отэктэй со своим небольшим отрядом, вернулся в свою деревню. Вождь встретил их, и по его лицу было заметно, что последние несколько часов он переживал страшную боль, что отразилась на его лице, хотя он и старался не выдавать своего волнения. Отэктэй начал разговор. –Стихия смела все следы с нашего пути. Мы ослеплены печалью, и не можем заметить знаков, что посылает нам Великий Маниту. –Что нам делать, вождь? Объявим войну, вождь? - с нескрываемой растерянностью и грустью поинтересовался Энэпей. –Отец? –Мы будем ждать. Маниту сохранит свою дочь, да, Маниту сохранит её. Пришедшие воины в недоумении проводили взглядом растерянного вождя, и прошли в глубь становища, где женщины готовили тёплый очаг и желанный ужин. В это время во французском лагере могикане и белые люди снова совещались по поводу дальнейшей судьбы пленённой девушки. Одни высказывали свое желание просто убить девчонку, другие – сначала придать пыткам и выудить из неё информацию касательно лагеря ирокезов, и позже убить, ну а белые, в большинстве своём, признали, что судьба её решена, и как бы того не хотели индейцы, с ней поступят так, как приказал генерал. Приближавшаяся ночь накрыла всех обитателей лагеря утомлением, и многие уже готовились ко сну в своих палатках. Мимитех сидела у разведённого Науэлем небольшого костра, в отдалении от поселенцев. Она пыталась всячески скрыть свою боль и разочарование. – Как бы гурон не воевал, в его сердце живёт надежда на мир, - произнёс подсевший к девушке Ягуар, - Подобно орлу, что летает в облаках, но мечтает ходить по земле. Но есть гуроны, которые любят войну и ничего кроме неё не видели, подобно орлу, парящему высоко над горами, и не признающего землю, думая, что до неё не возможно долететь. Ирокезка борется, но ей может не хватить сил. – Ирокезку не беспокоит бледнолицый шакал, её беспокоит сердце, что позволило обмануть себя, и здравый смысл, что не разглядел обмана. Она не боится пыток белых людей, она боится, что больше не вернётся к отцу и брату. Она знала, что влечёт за собой её отчаянный шаг, но она ослепла от белого лица, что истончает слепящий свет. Слишком белое, что бы что-то чувствовать, будто кровь покинула это несчастное жалкое тело и только злость и ненависть заставляет двигать его язык, руки и ноги. –Ни могикане, ни бледнолицые не будут тебя пытать. Но всё зависит от твоего отца. –Если так, то мне неизбежно грядут пытки, хотя существует ли большая пытка, чем стать предателем своего народа, и потерять честь в глазах отца, подобно тому, как если бы птенец улетел в другое гнездо, только лишь от того, что туда приносят пищу больше и вкуснее. Но даже птаха бы не сделала того, что сделала я, гурон. Хотя воюя бок о бок с могиканами, ты не делаешь чести, как если бы волк дрался за шакалов. – Гурон не волк, но и не шакал. Он Ягуар, и делает то, что требует его сердце и честь – он бьётся за всех ягуаров, хоть их с ним и нет, и он не подчиняется шакалам, а лишь пользуется их оружием и положением. Они лишь идут по одной тропе, но каждый со своей целью. –Ирокез бы никогда не позволил себе встать на одну тропу с могиканами или гуронами. –Да, если ирокеза кто-то ждёт в его вигваме. Удивительно, но только Науэль из всего отряда, состоящего из индейцев и белых, из всех 200 с небольшим человек, говорил с Мимитех так, будто они вовсе не враги, а он не собирался никого убивать, а просто шёл мимо лагеря, и решил заглянуть, а заодно и поговорить с одинокой девушкой. Он знал, что она такой же враг, как и каждый ирокез, но что-то сдерживало его, хотя когда он узнал, что она дождь вождя Аскуна, его одолевало желание убить девушку, без всяких расспросов и церемоний, и отнести её скальп гуронам, но всё же, созревший в его голове план, о котором мы расскажем чуть позже, перебил жажду вражеской крови. Но план его был жесток, а девушка была храброй и милой, что смягчало сердце молодого воина, когда он разговаривал с ней, и на мгновение ему показалось, что его план слишком бессердечный и невежественный, хотя и не предрекал опасности для жизни девушки. Но теперь, когда девушка оказалась в таком положении, что у себя в племени она станет предателем, и её скорее убью там, нежели будут спасать, исход его дела мог оказаться не таким торжественным и драматичным, как он это предрекал. Науэль стал продумывать все детали, и учёл то, что минги ещё не знают о проступке дочери вождя, если только она сама не заводила с кем-то разговор, и если кто-то ещё из племени не помог ей в этом деле. Науэль удалился в свою палатку, и девушка осталась в одиночестве, наедине со своими мыслями. Она думала о том, как правильнее будет принять смерть - от белых или могикан, или вернуться в родное поселение, где она станет приманкой для изголодавшихся воронов. Девушку не пугало предстоящее будущее в лагере французов, хотя и гурон известил её, что жизни её ничего не угрожает. И всё же ей казалось, что она должна принять с достоинством уготованную ей учесть в родных местах, чем быть поверженной от рук бледнолицых. Под ласковым светом угасающего костра девушка погрузилась в сон, когда луна уже ярко освещала всё, что было в её владениях, и весь лагерь сонно дышал из своих палаток. Она проснулась когда солнце только начало показываться из-за горизонта, в то время как весь лагерь, кроме одного человек, ещё отдыхал. Под нежными рассветными лучами Науэль бродил вокруг лагеря, с ружьём, даденым ему генералом Шаролем. Он держал его на плече и, если бы рассвет не освещал лес так сильно, можно было бы подумать, что человек, бродящий взад и вперёд, никто иной как часовой. До для Науэля не было надобности следить за границами лагеря, это не входило в его обязанности, он лишь высматривал, кого можно было бы подстрелить, ведь охотой он занимался чаще и больше, чем любым другим делом. Вскоре он скрылся из поле зрения, а Мимитех, так и не заметившая его, была обеспокоена услышанным вдалеке выстрелом, через некоторое время после того, как Науэль погнался за добычей. Неся на правом плече ружьё, а в левой руке подбитую утку, он приблизился к лагерю, и пройдя мимо смотревшей на него с небольшим удивлением Мимитех, скрылся в своей палатке. Через недолгое время из неё повалил лёгкий дымок, а еще через час-полтора гурон вышел с миской еды, искусно приготовленной самолично им, и приблизился к пленнице. –Славная пища, что бы ободрить тело, в котором заточён терзающийся дух. Я развяжу тебе руки, ирокезская девушка. Тебе не за чем бежать, скоро ты окажешься дома. Глаза луны загорелись, и она с нетерпением, несвойственным индейской скво, да и индейцам вообще, стала расспрашивать Ягуара. –Ты что-то знаешь, гурон? Ты видел, быть может, моего брата в лесах, когда гнался за этой уткой. –Я гнался за уткой, так же как видел кого-либо из ирокезов. Утка спокойна плавала, и моя пуля достигла её тела быстро, не дав ей даже возможности побарахтаться. Я не гнался за ней. Пуля гналась, когда ружьё спокойно лежало в моих руках, а ноги твёрдо и недвижимо стояли на земле. –Новой Луне никогда не взойти, она навсегда останется пятном на небе, потому что останется в лагере шакалов навечно, и даже кости её будут лежать не в родной деревне. –Стало быть, Мимитех нарекла тебя мать, -произнёс Науэль, попутно развязывая путы на руках девушки, - я помню её, и видел однажды, как Маниту говорил её губами, когда была пора большой воды и долины гуронов были наполнены жидкостью. Когда племени приходилось кочевать с места на место, не успев построить старые вигвамы, им приходилось строить новые. Но прошлое утекло так же, как та вода, что залила наши селения. А будущее еще не предопределено. Пусть Дневная Певчая – не говорит того, чего не знает. –Никто не имеет права называть меня иначе, чем назвала меня мать. Но мне нравится это имя, гурон, ирокезы бы звали меня на свой манер -Мэтэйнэй. Но я не буду носить это имя. Назови им другую индейскую девушку, которая будет щебетать нежным голоском, и которая понравится твоему сердцу. – Луна щебечет также нежно, как королёк в весеннем лесу, но даже её сладкое щебетанье не может унять сердце гурона. Сердце гурона уймёт только скальп отца щебечущего королька. С этими словами индеец снова связал девушке руки и оставил её одну, видя, что лагерь оживился, и скоро могикане отправятся в путь по опасной тропе. Когда солдаты и краснокожие закончили с приготовлениями, небольшая группа индейцев, а также Шароль и Арно, подошли к сидевшей в томной печали пленнице. Один ленап приблизился к ней с ножом, но девушка не подала вида, и оставалась невозмутимой. –Прядь за прядью будет исчезать с твоей головы, если вождь ирокезов будет молчать, и пока он молчит, мы срежем все твои прекрасные волосы, оставив одну прядь, чтобы легче было снять скальп, хотя со всеми его волосами он был бы более ценен. С этими словами могиканин распустил волосы девушки, которые по обыкновению были заплетены в косы, и отрезал ножом не большую прядь. У неё были густые волосы, длиной доходившие почти до колен, и чёрные, как перья ворона, и если бы дальше они оставались невредимыми, не было бы заметно, что враг украл с головы девушки часть её прекрасных волос.
Глава VIII
Когда солнце находилось в своей высшей точке, могикане отправились в путь. Они были достаточно легко одеты для того времени года, но теплые шкуры взяли с собой, чтобы прохладной ночью можно было под ними укрыться и обогреться. Они шли не торопясь, и пришли к ирокезам только к полудню, проведя в дороге чуть меньше двух суток. Когда они приблизились к лагерю, их заметили несколько макуасов, блуждавших вокруг своих владений, на своей оборонительной позиции. Шло всего два могиканина, их звали Иси и Керук, что по-ирокезски значило Олень и Медведь соответственно. Шли они спокойно и непринуждённо, будто просто прогуливались по лесу, оружие мирно было заткнуто за пояс-при них были только томагавки и пара кинжалов. Минги встретили их с небольшой тревожностью, и один повёл гостей к вождю, другие же остались наблюдать, не привели ли они за собой остальных воинов. –Чем можно объяснить такую смелость могиканских воинов? – Мы к тебе с посланием от белого вождя. Мудрый бледнолицый предлагает тебе сделку,- с эти словами Медведь протянул Аскуну маленький сверток, но Змея не стал разворачивать сам, а указал Энэпею, чтобы он сделал это. Энэпей подчинился, и развернув свёрток, издал тихонькое и удивлённое «Ууух». В свёртке лежала прядь чёрных и очень длинных волос, которые Энэпей сразу же узнал. – Пока ирокезский вождь молчит, со скальпа его дочери будет исчезать прядь за прядью, пока не останется одна. –Вождь молчит, потому что не слышал ещё слов, на которые можно было бы дать ответ. Говори, грязный могиканин, что хочет твой бледнолицый союзник. -Белый вождь хочет, что бы онейда оставили эти земли и вернулись к своим женщинам на Онтарио. Там их никто не тронет, и там они могут добывать себе дичь как и когда им захочется. Выждав несколько минут, как подобает настоящему вождю, Змея наконец начал высказывать свой вердикт. –Что бы ирокезы оставили единственный шанс на благополучное существование? Ни один бледнолицый, и ни один могиканин, пришедший к нашим вигвамам, чтобы изгнать нас, не уйдёт живым из нашей деревни. Но мы прощаем Оленя и Медведя, и даруем им жизнь, чтобы они могли вернуться к своему белому вождю,- выделил с презрением Аскун,- и передать ему ответ Великого вождя могучего племени онейда племени ирокезов. Мы не сдадим границы без боя, и ничто не заставит нас убрать часовых со своих постов. Они будут стоять до конца, и следить, так же зорко, как орёл, парящий в небесах, следит за своим гнездом, и бросается на помощь, извещая своим криком об опасности, если видит зло, что приближается к его птенцам. В недоумении стоящий Энэпей не рискнул прервать отца, и высказаться на этот счёт. Ему показался странным слишком быстрый ответ вождя, он считал, что нужно было, как минимум, собрать совет, и вместе решить, как поступать, но оказалось, вождь, в такой несвойственной для индейцев манере, уже всё просчитал, и ответ был готов заранее у него в голове. Такое редко бывает у индейцев, ибо они не живут будущим, и не смотрят дальше горизонта, они решают дела по мере их поступления, и редко продумывают действия вперёд, полагаясь лишь на свою интуицию. –Вождь сказал своё слово, и мы не отдадим границы, даже если вы принесёте скальп той девушки, что сидит сейчас в ваших вигвамах. Могикане, пришедшие в недоумение, были обескуражены, они полагали, что известие о том, что дочь вождя подверглась, хоть и не значительным, потерям приведёт Аскуна в ярость, они уже прокручивали в своих головах, как вождь, чья сила и красота уже катилась к закату, будет рвать и метать, круша всё на своём пути, и какова будет его беспомощность и отречённость в этом деле. Но Змея не оправдал их ожидания, и с хладнокровным видом приказал провести могикан до границы своего лагеря и отправить их в путь под зорким наблюдением. Аскун направился в свою хижину, но Энэпей, перегнавший его, остановил его весьма быструю поступь. –Отец, не ужели ты не узнал локоны своей дочери и моей сестры? Или ты действительно хочешь, чтобы её скальп красовался на поясе у могикан? Или ты простишь то, что какой-то грязный ингиз, хоть и лицо его бело, как снег, обманул девчонку и силой потащил с собой? –Он не тащил её силой, она ушла сама. Она добровольно предала руки, которые её кормили и согревали. –Что?!Проклятый ингиз! Он влюбил в себя её нежное сердце, и обманул! Он не достоин даже того, чтобы рука ирокеза убила его, для него это будет слишком почётно,-бесновался Энэпей, но отец его не поддерживал. – Сердце ирокезки не разглядело обмана, и предало свой народ, ей нет больше места в наших вигвамах. Её место теперь там, где покоятся все предатели. Вождь, очевидно, был полностью обескуражен и растерян, на его лице появлялись страдальческие ужимки, но он не стал изменять своё решение, и даже не послал отряд вдогонку за могиканами. Тогда Энэпей рассвирепел ещё больше, - Мы должны защищать ирокезских женщин. Они не мужчины, что убивают своих братьев, когда предают их, и ты знаешь, какое нутро у твоей дочери, она воистину дочь Маниту, а не твоя! - раскричался Энэпей,- вождь ещё не стар, но мыслит как дряхлое полено, и боится покинуть свой вигвам, даже когда дочь его оказалась в руках врагов, которые обесчестили её. Он не в силах мыслить здраво и уже не понимает где смерть, а где жизнь. Бойся дальше вождь, если ещё есть право так тебя называть, а я поведу отряд, чтобы спасти дочь Маниту, у которой дух крепче всякого металла, что видел когда-либо ирокез! Этими репликами Энэпей привёл всех собравшихся ирокезов в такой восторженный ужас, что они то и дело издавали свои излюбленные «Ууух!», но каждый по-разному – кто-то с благоговейным восхищением, а кто-то с презрительным неодобрением. Но Энэпей должен был занять место вождя, когда тот отошёл бы в мир духов, и его почитали не меньше, чем Аскуна, который, впрочем, никак не отреагировал на выкрики своего сына, и невозмутимо удалился в свою хижину. Тогда будущий вождь, который вёл себя поистине храбро и дерзко, собрал практически всю деревню вокруг себя, и начал издавать непоколебимую тираду, вспоминая, какой является Мимитех по своей сути. Тогда он начал извлекать из себя всю свою благородность, придавая своим словам настоящее величие, что сулило ему успех в конце его речи. Он начал облагораживать всех ирокезских женщин, напоминая всем, какую суровую тяжбу они несут на своих плечах, говорил о том, как трудно им приходится справляться со всем хозяйством, что выпадает на их долю, как они делают для своих мужчин удобные жилища и одежду, как они, каждый день занимаясь непосильным трудом, сохраняют теплоту и уют вигвамов. Заканчивал он словами о том, каким является сердце юной девушки, которая за всеми своими заботами уже перестала понимать где искать добра, а где зла, а так же напомнил, что они как воины должны защищать женщин, когда их настигает такая опасность. Многие воины поддержали его, но были и те, кто презрительно отвернул свои лица от молодого ирокеза, и жужжащим нудным тоном дали понять, что не собираются тратить свои силы на предательски сбежавшую с пленником девушку, тем более что она помогла ему в этом, сулившем беду, деле. Но Энэпей не стал обращать внимание на этих воинов, и распорядился, чтобы те, кто готов пойти с ним, собрались у шалаша для оружия через несколько часов, тем самым дав каждому время, чтобы хорошо обдумать своё решение. И пока ирокезы это делают, перенесёмся во французский лагерь, где с нетерпением ожидали прихода могикан. Предвкушая победу, генерал Шароль, уже было хотел сворачивать свой лагерь, но гурон, объяснивший ему обычаи индейцев более подробно, заставил генерала повременить и не надеяться понапрасну. По наставлению всё того же гурона, Мимитех же уже не была связана, и спокойно сидела у разведённого ею же костра, когда вечер начинал вступать в свои права. Она смущенно оглядывалась по сторонам, и хоть её лицо не выдавало никакого беспокойства, всё же она была абсолютно подавленной. В её душе томились несчастные думы и казалось, они предрекали её скорую гибель. Минуты бежали не так быстро, как хотела девушка, чтобы скорее избавить своё тело от сердечных и душевных мук. Она была обманута и опозорена, но что хуже всего – она стала предателем своего народа, хотя и знала, что ни один ирокез не поверит тому, что она предприняла такой отчаянный шаг сама, пока не услышит это из её собственных уст, но как девушка правдолюбивая, она не смогла бы держать в себе эту тайну, и несомненно опозорила бы вождя своей выходкой. Когда она сидела, полностью погружённая в свои думы, но с необычайно серьёзным и в тоже время спокойным выражением лица, к ней подсел Науэль и заговорил с ней, как ей поначалу показалось, как с другом. – Дневная Певчая поникла головой, но не духом, хоть и не щебечет больше так сладко, как прежде. Дневная певчая совсем не щебечет. – Гурон, твои слова такие же мягкие, как пух гуся, но ими набита подушка так сильно, что голова прислоняется к ней, будто к камню. Новая Луна больше не верит мягким словам врагов или друзей. –Гурон не друг Дневной Певчей, но и не враг ей. Он не лжёт ей, когда говорит, что ему нравится её голос. Ему всего лишь нравится голос ирокезки, и он не собирается пользоваться им, чтобы одурманить других. Он воспользуется её кровью как принадлежностью к роду. –Мой род откажется от меня, гурон, когда узнает, что стыдливая крыса завелась в их вигвамах. – Он уже знает об этом, но часть ирокезов благородна, и будет защищать свою женщину. – Гурон говорит то, чего не знает даже Маниту. –Маниту сообщил мне об этом, устами юного могиканина. Читатель верно помнит, что когда брат Мимитех пытался образумить отца, последний сказал, что знает, как поступила его дочь, и теперь должна считаться предателем. У Науэля был свой план, который он прорабатывал до малейшей детали, и чтобы успех был гарантирован, он решил исключить появление всех возможных трудностей, чтобы исполнить свой замысел. На разработку плана его острому уму не потребовалось много времени, и ночью того дня, когда ирокезская девушка появилась во французском лагере, он отослал совсем юного могиканина, который постоянно вился возле него, в деревню онейда, чтобы отдать вождю послание, в котором было извещение о действительной сущности того предприимчивого поступка, который совершила дочь вождя. Змея сразу понял, в каком положении находится его племя. Если бы его дочь подверглась пыткам, посредством которых француз заставил девушку развязать ему руки, такой не по-индейски мнительный и чувствительный вождь непременно согласился бы на обмен, но так как она стала предателем и изгоем, её ждала расправа от рук ирокезов, и Аскун передал с юношей свой ответ на словах, в котором ясно говорилось, что хоть и девушка стала предателем, всё же найдётся добрая часть воинов, которые будут защищать её честь, веря в свою правоту, пока не услышат все обстоятельства дела из уст самой сбежавшей с пленником ирокезки, и если её вина подтвердится, они созовут совет. Читатель верно будет недоумевать, от чего вождь такого племени как ирокезы проявил такую снисходительность и поделился сведениями со своим врагом, что при обнародовании неизбежно сулило ему также стать предателем. Хоть и вождь действительно не был стар, его сердце тяжело болело, и он не мог дышать так легко как раньше. Его переполняли горькие и мучительные чувства потери, и он был близок к отходу в мир духов, как казалось его разуму, затуманенному печалью и скорбью. Он был подавлен и угнетён потерей дочери, но в тоже время храбрость и предприимчивость гурона располагали его внимание, и он не стал игнорировать послание, переданное проворным могиканином. Науэлю оставалось ждать ответа от минга, чтобы быть точно уверенным в успехе своего плана, и он дождался его, когда белые отправили могикан со своим предложением к ирокезам, вертлявый могиканский юноша уже прибыл обратно с ответом от Змеи, который Науэля нисколько не разочаровал, а только поставил прекрасный восклицательный знак в предложении о его плане. Разговор Мимитех и Науэля продолжался ещё несколько минут, хоть и между фразами общающихся были довольно долгие промежутки молчания. Они совсем не смотрели друг на друга, но как только Ягуар сообщил девушке, что её племя знает о её поступке всё, каким он был, девушка взглядом, полным безнадёжной отчаянности посмотрела на Науэля, и столкнувшись взглядами заметила на его лице тень торжественной ухмылки. – Они узнали от тебя, гурон, я это вижу. Но так и лучше, да, так лучше. Ты избавил меня от страдания, которое мне причинило бы неизбежное признание в своей вине. – Ягуар милосерден, он помог тайне ирокезки обнаружится, она не будет страдать от попыток оправдания. – Я бы не стала оправдываться, гурон, в том, что совершила проступок против своего племени. Я бы не стала защищать себя от заслуженной казни, так делают только бледнолицые. –Не все бледнолицые одинаковы. Проворный Ягуар много где бывал, и видел много бледнолицых. Были и те, кто не уступил бы в храбрости и честности индейцу. Дневная Певчая судит только по тому, что видела, подобно тому, как говорить, что все горы маленькие, когда ты видел только камни. Ирокезка увидит горы, если пойдёт с Ягуаром. –Ирокезская девушка никогда не отправится вслед за гуроном. Она луче примет смерть, достойную или же нет. –Дневная Певчая храбрая девушка, но она слаба. Отец отказался от неё, но брат чувствует запах родной плоти, и помчится за ней, чтобы, если ей и суждено сгинуть, отдать её Великому Духу в родных ей местах, и чтобы свой последний вдох она сделала одним с ним воздухом. – Новая Луна мечтает вдохнуть родной воздух в родной ей овачире. И ничто не отделит её от брата, даже если Великий дух придёт за ней, чтобы увести в свои края, полные дичи и бескрайних вод. –Пусть ирокезка не говорит того, чего не знает даже Маниту. С этим словами Науэль оставил девушку и присоединился к остальным индейцам чтобы начать вечернюю трапезу. Пару часов спустя в ирокезской деревне, после того как Энэпей закончил свою ораторскую речь, практически половина воинов собралась у вигвама с оружием. В этот трудный час собрались те, кто любил и уважал дочь вождя, и был готов идти за его храбрым сыном и совершить спасительную миссию прекрасной и добросердечной девушки. Отэктэй, хоть и был хладнокровным и жестоким, а по отношению к Мимитех невежественным, всё же не мог оставить девушку в руках бледнолицых и могикан и согласился пойти с Энэпеем. Окэмэн также не остался в стороне, они росли вместе и для него Мимитех была как родная сестра. В этом же отряде оказалась и Ватанэй, возлюбленная Энэпея. Женщины никогда не принимали участие в боях и не имели, обычно, даже права на слово, если речь касалась войны. Как и все индейские скво, Ватанэй управляла хозяйством, но бесстрашный поступок в доказательство своей силы помог ей обрести друзей среди мужчин, и возлюбленного, с которым она решила не расставаться даже во временя самой кровопролитной войны. Некоторым женщинам давали охотиться вместе с мужчинами, но это было очень редко и не во всех племенах. Ватанэй же оказалась исключением, и возможно благодаря своей связи с сыном вождя, ей нашлось место среди мужчин, хоть и мнение её было не так ценно. Столпившиеся в кучу ирокезы покорно молчали и ждали, когда заговорит, назначенный на время похода, их молодой вождь. Хоть и Энэпей ещё не мог полностью взять руководство в свои руки, так как его отец еще был в здравии, все единогласно решили, что предводителем в этой компании будет именно он. Энэпей заговорил, и начал призывать всю храбрость, честность и мужество тех, к кому он обращался. После бравады, принёсшей ослепительный успех говорящему, все собравшиеся решили отправиться в путь на рассвете. Отэктэй приказал проверить оружие, а Ватанэй ушла к остальным женщинам, чтобы помочь в приготовлении ужина и подготовке к утренней трапезе, что бы на рассвете они не теряли время и всё было готово, ибо путь предстоял не лёгкий, и был возможен трудный бой, победа в котором будет требовать много сил.
Глава IX
Могикане, шедшие с ответом от Аскуна, обратный путь преодолевали гораздо быстрее, и к вечеру следующего дня были уже в лагере. В это время ирокезы уже были в пути, но они двигались медленнее, останавливаясь на отдых и охоту, чтобы подкрепить организм. Когда Иси и Керук прибыли с известиями, Шароль встретил их с необычайной заинтересованностью и нетерпением. Ему так хотелось занять места ирокезов, чтобы добывать там пушнину, что сначала он даже не поверил отказу макуаса. Науэлю нужно было, чтобы вождь узнал о проступке дочери, и он известил его, зная, что после такого, он непременно не сдаст свои позиции, и знал, если бы девушка ушла не сама, а её похитили, Аскун отдал бы свои земли взамен дочери. Он не мог допустить чтобы минги просто покинули свои края, не отдав при этом свою кровь. Теперь он знал, что макуасы не отдадут и сантиметра своих владений, независимо от того, будут ли требовать французы выкуп дальше, или же нет. Его план, в который входило развязать нешуточную борьбу с ирокезами был почти завершён, когда Медведь известил Шароля об отказе.
–Вы верно шутите, друзья мои, неужели вождю безразлична жизнь его дочери! Какой всё-таки кровожадный народ индейцы. Белому человеку этого не понять. Ну значит, надобность в ирокезской скво исчерпана, и мы не будем обременять себя её присутствием. Ах девочка, как жаль, что твоя жизнь закончится так рано. Но как тебе повезло! Ты не увидишь пролитую кровь своих соплеменников, которым, как оказалось, плевать на жизнь своих кровных сородичей, - высказался генерал, обращаясь к Мимитех. –Пусть могикане решат это дело по своему, а мы будем готовиться к выступлению. Он указал ленапам на девушку, показав, что она полностью в их руках, а сам с остальными белыми солдатами удалился в палатку для переговоров, приказав нескольким бойцам начать приготовление оружия. Могикане, столпившиеся вокруг пленницы, ужа начали точить свои кинжалы и выбирать, кто же исполнит кровавую расправу. В то время, когда выбранный единогласно исполняющий стал приближаться к Мимитех, в его спину прилетел кинжал, и могиканин рухнул на землю. Удивлённые и озадаченные «Ууух» в миг сменили подшучивания и упрёки, вылетавшие из могиканских ртов. – Гурон, ты решил помешать сотворить правосудие? – Могикане исполняют волю белого вождя, как грязные собаки, которых поманили куском свежего мяса. Нежная кровь ирокезки затупит ваши кинжалы, и вы не сможете снять скальп, когда придёт роковой час. Минги придут за ней. Пусть они её забирают, и расправляются с ней по своим законам, а не по законам бледнолицых. Погибнуть от руки могиканина для неё теперь самая лёгкая смерть. – Ты прав гурон, мы не белые люди. Предательница, как и полагает индейский закон, вернётся в свой вигвам, чтобы принять смерть опозоренной, глядя в глаза своим братьям и сёстрам. Могиканин будет слишком добр, если заберёт с собой сегодня твой скальп, ирокезка, -глядя на Мимитех произнёс все тот же ленап, - я не завидую подлой ирокезке, её ждёт самая ужасная смерть, но ты ответишь за свой поступок как подобает, и мы не будем нарушать традиции, сотворённые Великим Маниту. Могиканин убрал свой кинжал за пояс и все последовали за ним в хижину. В этот момент отдельные строки стоит посвятить переживаниям и терзаниям Мимитех. Её не мог оставить равнодушной тот факт, что отец отказался от предложения генерала, но вспомнив, что гурон известил её отца о положении дел, она приняла это как должное. Когда же смерть была так близка и лежала на кончике ножа в руках могиканина, она думала, что хоть это и не достойная смерть, и она не успела покаяться в содеянном, всё же Шароль был в чём то прав, и после её ухода к Великому Духу она бы не смогла наблюдать ту кровавую расправу, что сулили разногласия сторон, в которой ничем бы не смогла помочь, даже если бы не была изменницей. Её не удивило поведение могикан, и она с полной самоотверженностью была готова принять смерть, хоть и всё же надеялась, что это произойдёт в родных ей стенах и от родной руки, но когда гурон своим отчаянным поступком предотвратил её кончину, в её сердце поселилось недоумении и досада, что ей суждено прожить ещё несколько мучительных часов, ожидая прихода своего брата и его отряда. Слова Науэля произвели на неё впечатление, и в глубине души она была слегка раздосадована, что гурон пожелал ей самую жестокую смерть, хотя и в то же время была немного обрадована, что примет смерть самым подобающим образом, как и хотела. Когда могикане отошли по своим делам, Ягуар и Новая Луна остались наедине. – Теперь Дневная Певчая может радоваться. Она увидит своего брата. Гурон оказал ей великую услугу. – И Дневная Певчая благодарит его за дарованную возможность перед кончиной увидеть своего брата и покаяться в своей глупости и трусости. –Мэтэйнэй рано говорит о кончине. Гурон уже говорил, что он не друг Новой Луне, но и не враг. –Гурон говорил, что не лжёт, и он доказывал это. Но сердце Новой Луны теперь не ослеплено наивностью и доверчивостью, и она принимает свою судьбу, какой бы она ни была. –Тем лучше для Ягуара. –Гурон помог, но всё же он не может быть мне другом. – Гурон не ищет этого, он не причинит вреда Дневной Певчей, и постоит за её жизнь, если это будет нужно. После его слов в девушке разбушевались чувства, и с одной стороны она хотела считать Науэля другом, а с другой - он был гуроном, и считать врага другом – было бы уже непростительным предательством, которое нанесло бы неискупимый удар и неизгладимый след на её репутацию, и она не могла снова предать свою кровь. – Я благодарна тебе, Ягуар, но твоя защита уже будет ни к чему. У тебя нет права спасать от смерти и расправы родного племени. После слов Мимитех Ягуар встал и принял весьма властительную и гордую позу. -Ирокезская девушка пойдёт в вигвам гурона, станет его женой, и сообщит эту новость отцу, перед тем как я сниму с него и его братьев скальпы. – Гурон лгал, что он не враг, он лгал во всём,- с отчаянностью и болью воскликнула Мимитех. –Гурон сохранит ирокезке жизнь. Он отнимет всего две жизни взамен пяти, отнятых ирокезами. Это мало. Но ирокезка – слишком добрая. Её нужно научить жизни. –Разве ты честен, гурон? Ты обманом завладел моей добротой к тебе, зная, что мой дух обессилен после жестокого предательства. Новая Луна дождётся своих мужчин, и они отведут её домой, и не важно, какая участь её там ждёт. Ирокезская девушка ни за что не пойдёт с гуроном, уж лучше умереть самой позорной смертью! Науэль ничего не ответил и ушёл в свою палатку, оставив Мимитех горевать о своём недалёком и неизбежно печальном будущем. Ягуар понимал, что девушка находилась в отчаянном положении, и с одной стороны, он хотел спасти её от расправы её вождя, а с другой – перестать терзаться ненавистью и муками мести, покончив с родом Аскуна раз и навсегда. Он не знал, что будет делать после такого как заберёт Мимитех с собой, но он полагался на судьбу, и в данный момент ему куда важнее было почувствовать сладкий вкус исполненной мести. Эту ночь он провёл в лесу, по обыкновению блуждая в серьёзных размышлениях. За это время он ни разу больше не подошёл к пленнице, которая покорно сидела привязанная к тоненькой сосне. Когда солнце ещё не встало, и плотный туман стелился над озером, девушку разбудил Науэль, и после того, как дал пищу для поддержания жизни, лишил Луну возможности говорить, засунув ей в рот кляп. Подобрав с земли лоскутки он с необычайной искусностью и нежностью заплёл девушке косу, чтобы её длинные шелковистые волосы не мешали ей. Он развязал ей ноги, оставив руки связанными. Сам сходил в свою палатку, откуда принёс небольшой мешок и длинную верёвку. Верёвку он привязал к рукам девушки, и, схватив другой конец верёвки в одну руку, а в другую мешок с различными принадлежностями, скрылся в лесу, ведя за собой ирокезскую девушку. Стоит упомянуть, что пропажа гурона и пленницы не стала новостью для генерала, в то время как могикане яростно бесновались, но в их положении идти против Шароля было весьма невыгодно. Отряд Энэпея, а в нём было около 70 человек, уже подходил к лагерю французов, и на рассвете следующего дня оказались в паре километрах от него. – Мы не должны медлить, переведём дух, и атакуем, -предложил Отэктэй, - они не могут знать о нашем визите. Это будет маленькой, но великой победой. Энэпей поддержал его, и проведя еще несколько минут в расслаблении, они выдвинулись в атаку, но так как они были не настолько близко, чтобы пустить все свои силы, они передвигались очень тихо и плавно, хотя и резво. Их прекрасные мокасины, украшенные пёстрыми лентами и лоскутками, помогали им бесшумно делать шаг за шагом. Они подобрались к французам на достаточное расстояние, чтобы осмотреть лагерь, и не заметили никаких причин, чтобы не начать атаку. –Ты видишь Мимитех, Окэмэн? –Нет, брат. Должно быть она в одной из палаток. Бледнолицые и ленапы ещё спят. Они как избалованные дети, просыпаются только когда солнце уже жжёт их макушки или пятки,-весьма задорным тоном ответил Окэмэн на слова своего друга, - но Дикий Кондор видит присутствие Новой Луны в этом лагере. У дерева, разорванные путы. Ей позволили этой холодной ночью обогреться в чьей-то палатке. –Лучше бы Дикий Кондор не произносил последние слова. Они разжигают в моём сердце ненависть, - тихо произнёс Отэктэй, еле сдерживая свою злость и жажду мщения. В лагере было пустынно, костёр не горел, и даже часовых не было, иначе они не подпустили бы макуасов так близко. Ирокезы не стали медлить, и в одно мгновение молодой вождь издал боевой клич, который пронёсся по всему лесу и дошёл до каждой палатки, стоящей в лагере. Ни медля ни секунды они разбросались по всей долине, метаясь со своим жутким боевым воплем то в одну сторону, то в другую. В этот миг, когда они всем составом оказались в чаше долины, из палаток высунулись ружейные дула и, под прикрытием шатких стен, могикане и белые начали пальбу. Ирокезы один за другим падали на землю, кому-то попали в ногу или руку, но он мог ещё передвигаться, а кому-то в голову или грудь, от чего он падал и больше не в силах был сделать хоть каких-то движений. Когда минги, ошарашенные неожиданным открытым огнём, немного охладели и держались более кучно, из палаток выбежали могикане, и не щадив ни себя ни врагов, палили из ружей так, будто оружие само по себе заполнялось порохом. Отэктэй, не страшась вступил в рукопашную с могиканином, и воткнув ему свой томагавк поперёк живота, сразу же принялся за другого. Из леса, со стороны озера, вышли французские солдаты, держа на мушке каждого минга. Энэпей понимал, что по численности они проигрывают, и их неожиданный ход оказался для врагов предсказуемым. Он видел, как его братья падают один за другим, и ему пришлось отступить. Прикрывая отступавших, в чем ему помогал Отэктэй и ещё несколько храбрецов, он провожал пробегающих взглядами. Пытаясь рассмотреть лица погибших, он надеялся не встретить самое дорогое ему лицо, и когда Ватанэй пробежала и скрылась в лесу, он стал более хладнокровным и мог лучше контролировать ситуацию. Когда все скрылись в лесной чаще, Энэпэй осмотрел место битвы ещё раз, и мимолётным взором прикоснулся к знакомому лицу. Окэмэн лежал возле места, где разжигался костёр, и его тело было продырявлено несколькими выстрелами. Охваченный горькой потерей Энэпей ринулся снова к врагам, оставив оружие Ватанэй, но на этот раз с деловым предложением. Шикоба возглавлял присутствующих могикан, и он решил обратиться к нему. – Я безоружен. Мои воины – великие ирокезские воины. Они пали сегодня. Разреши забрать тела, и мы закончим начатое, когда будем в равных условиях. - Я знал Дикого Кондора, он был великим воином, и отличным другом для тебя. Для могиканина скальп этого ирокеза стоит очень дорого. Но мы не станем разжигать битву в этот трагичный момент. Забирай павших. Раненых мы оставим себе. Шикоба был мудрым индейцем, и чтил все традиции. Оставлять в лагере трупы мингов ему не хотелось, а дальнейшее пребывание здесь было необходимо. Он чтил храбрость и мужество, и полагал что достойно сражавшийся воин, павший в бою, имеет право быть и достойно похоронен, не зависимо от того, какого он рода и племени. Отэктэй подошёл с десятком бойцов и они стали перетаскивать тела своих соплеменников в лес, чтобы придать их дух земле. Когда с трупами было покончено, поверженный и обескровленный отряд Энэпея направился в обратную сторону. Проходя по тропинке, пересекавшей солнечную лесную опушку, молодой вождь заметил следы, ведущие в глубь леса. Следы были достаточно крупными, будто шагал какой-то тяжёлый мужчина, неся на себе тушу оленя, но приглядевшись, он заметил и второй след, совсем крохотный, и хоть мужской след покрывал этот маленький след, который несомненно принадлежал девушке, идущая весьма искусно выгибала стопы, и иногда волочила подошву мокасина, что дало понять, что следы пытались скрыть, и здесь проходило 2 человека. –Отэктэй, ты поведёшь отряд обратно в деревню, а мне нужно пройти по этому следу. Он кажется любопытным. – Кто-то нёс подбитую дичь. Возможно кто-то украл запасы из лагеря бледнолицых. Ты пойдёшь искать вора? Это глупо. – Здесь шло два человека, посмотри внимательнее. И я готов отдать свой скальп могиканам, если это не Мимитех. – Если так, то я иду с тобой. – Нет. Людям нужен предводитель, пока меня не будет. Ты должен в целости доставить отряд обратно. Если я прав в своих мыслях, то кроме Мимитех и её проводника больше никто по этой тропе не шёл. Я должен выяснить, друг он, или враг. – Да, вождь,-с неохотной податливостью ответил Отэктэй, хоть он и назвал Энэпея вождём, всё же он считал его не достаточно сильным и мудрым, что бы посягать на это звание, во времена когда истинный вождь ещё находится в здравии. Так, отряд ирокезов и Энэпей пошли разными путями – одни двигались в сторону дома, в то время как другой – начал преследование своей сестры и неизвестного, скрывшись в густой чаще леса.
Глава X
Вокруг всё заливалось туманными сумерками когда Науэль и Мимитех приблизились к озеру. До него оставалось не больше двух часов пути, но путники ни разу не отдохнули за то время, что прошло с момента когда они покинули лагерь. Луну уже освободили от мешающей ей говорить преграды, но двигалась она очень медленно и неохотно, изнеможённая долгой и трудной дорогой. – Я вижу, тебе тяжело. Но ты сильная. Осталось совсем не много, и мы доберёмся до озера. Там ты сможешь отдохнуть. Девушка ничего не ответила своего попутчику, только вздохнув с усталым негодованием, дернула руками за верёвку. Её руки раскраснелись от пут, что причиняло боль, но она покорно шагала за Ягуаром, зная, что бежать было бы бессмысленно, даже если он освободит её конечности. Она была слишком уставшей, в то время как Науэль бодрой поступью приближался к цели, почти уже силой ведя за собой Новую Луну. Но хоть Мимитех физически уже не могла совершать подвиги, всё же сообразительность и хитрость девушки могли бы и помочь ей в спасении, если бы не внимательность её проводника. Наклонив голову она зубами сняла со своего ожерелья маленькое пёрышко и бросила его на тропу. – Даже если я не вижу, что ты делаешь, я не глухой,-сказал Науэль, указав на обронённое перо, - и даже если сюда придёт отряд мингов, они ничего не смогут сделать. У меня есть твой скальп и острый нож. Не думай, что гурон глупец. Не думай ничего, ты только замедляешь нас. Ягуар высказался с нескрываемым недовольством, но смог подавить злобу, таившуюся у него внутри. Они шли медленно, а Энэпей бежал по следу со всех ног, изредка останавливаясь, чтобы убедиться, что он не потерял след из виду. Ягуар и Луна наконец добрались до озера, и молодой человек развязал ирокезке руки, зная, что она не в состоянии сбежать от него, но он перестраховался и посадив девушку возле старой и толстой сосны, аккуратно перевязал всё той же верёвкой талию своей пленницы, сделав её и дерево единым целым. Сам он прошёл несколько метров и начал копошиться у поваленного сухого дуба, в котором, как оказалось, была спрятана пирога. Науэль подтащил судно к берегу, и принялся его осматривать. Но в миг что-то его насторожило. Он вытащил из-за пояса томагавк, и знаком дал понять Мимитех, что она должна сидеть молча. Он не знал кто это мог быть, и если это были могикане или французы, ему нужно было бы скорее отплывать в путь и времени на бегство было бы очень мало. Его отвлёк резкий и неожиданный свист, похожий на трель какой-то лесной птахи, раздавшийся позади него. В глубине леса послышался ответ, и Науэль заметил приближающуюся метрах в трёхстах фигуру. – Глупая птаха. Я отрежу тебе язык, что бы ты больше не могла щебетать,- уже с нескрываемой злобой и яростью прошипел Ягуар. Он подскочил к ней со своим томагавком, размахнулся и перерубил верёвку. Взяв Луну одной рукой, а другой схватив рюкзак, быстрыми движениями отвёл девушку к лодке, посадил её в судно, бросил мешок и сделав невиданной силы толчок от берега, прыгнул в лодку сам. Всё произошло буквально в одно мгновение. Быстро схватив вёсла он стал работать точно прямо по курсу, чтобы сократить время отдаления от берега, на котором показалась высокая фигура Энэпея. Судно и только что подоспевший спаситель находились на расстоянии 18-20 метров друг от друга, и Энэпей предпринял отчаянную попытку, метнув свой томагавк точно по направлению отдаляющегося судна. Но попытка оказалась неудачной, и летящий томагавк легко пропарил над в миг прижатой головой Науэля, который тем временем рукой пригнул голову Мимитех. Оружие застряло в носу пироги. Так у гурона оказалось теперь три оружия, а у соперника – ни одного. Он мог бы нанести ответный удар, но ему нужен был скальп, и он посчитал, что время свести счёты еще представится, да и расстояние до цели увеличивалось. Он предпочёл быстрее грести, и не обращая внимания на разъярённые крики брата его пленницы, извещавшие о том, что ирокез будет искать его, стал усиленней налегать на вёсла. Спустя около часа спокойного плавания перед Науэлем уже открылась бескрайняя озёрная гладь, в которой отражались мерцающие звёзды и тонкий диск луны, слегка заволоченной тучами. –Куда гурон ведёт дочь вождя? И от чего он боится, что его недавние соратники прервут его поход? –Гурон спасает Дневную Певчую. Её нежные глаза не должны видеть кровь, иначе её отражение навсегда отпечатается в них и они помутнеют как озеро, наполненное голодными крокодилами, которые наконец получили желаемый кусок тёплого мяса. Нам предстоит долгий путь по воде,- говорил он, копошась в рюкзаке, - скоро придут первые холода, но даже сейчас на озере воздух холодный. Возьми это. Согрейся. Нам придётся провести ночь на озере, - с этими словами он подал Луне свёрнутое одеяло из шкуры. – Жестокий гурон с такой заботой печётся о Новой Луне. Где только в этом кровожадном теле может прятаться то доброе существо, что толкает своего обладателя делать добро. Кажется, всё внутри у гурона заполнено злостью и ненавистью, и там нет места добросердечности. Хоть девушка и колебалась, она всё же взяла одеяло и укрылась им, хотя глядя на полураздетого Ягуара ей становилось холоднее. Он сидел в одних ноговицах -леггинсах, поверх них была набедренная повязка, а грудь у него была обнажена, но он не выказывал никаких признаков того, что ему холодно, хотя и на озере этой ночью действительно было уже достаточно прохладно. Осенние ветра пригнали первые морозы к берегам Гурона, и теперь над водой стояла почти невидимая дымка пара. Согревшись, Мимитех начала засыпать, и устроившись на дне пироге, вытянулась во весь свой крохотный рост, укутавшись тёплой шкурой. Науэль же продолжал неподвижно сидеть и наблюдать за горизонтом, лишь изредка поглядывая на Мимитех. Он знал, что она находилась в таком подавленном состоянии, что увести её в деревню гуронов, где точнее жила лишь их часть, которых он и считал своей семьёй, и женить на себе не заставило бы труда. В одно мгновение его сердце поколебалось, и его стали терзать сомнения – правильно ли он поступает. Но воспоминания об обиде, нанесённой ему ирокезами, всегда брали над ним верх, и этот случай не был исключением. В эти минуты девушка казалась ему совсем беззащитной и спокойной, и его сердце смягчалось при мысли, что в её племени никто не будет рад её появлению, возможно кроме брата, и ей уготована печальная и жестокая учесть погибнуть от родной руки в качестве изменницы. До поселения гуронов на реке Святого Лаврентия было слишком много расстояния, пришлось бы пересекать воды озера Эри, и ещё больше пути по Онтарио, и Науэль решил отправиться к Лейк-Сент- Клэр, пройдя по реке Сент-Клэр-Ривер. Берега озера Гурон были достаточно холмистые, если не сказать скалистые. Здесь то и дело встречались потайные лазейки к вершинам скал, пещеры и другие уединенные места, которые были хорошо замаскированы природой. Науэля не привлекали эти места, и он стремился спрятать девушку в его знакомой, почти родной пещере, которую он обнаружил в одном из прибрежных утёсов Сент-Клэра во время своего путешествия из Онтарио. То место было отлично защищено и спрятано даже от самого острого зрения так, что заметить убежище можно было только с высоты. Скала и пещера в ней была укрыта густо поросшими кустарниками, и казалось, что путь к ней непроходим. За несколько километров до истока Сент-Клэр Науэль и его пленница высадились на берег, чтобы развести костёр и приготовить пищу, попутно отдохнув на суше от водных вибраций, что сопровождали их во время почти суточного путешествия по Гурону. Вечер надвигался и беглецам необходимо было согреться. Науэль, подавляя в себе злость и жестокость, попросил Мимитех принести дров и устроить костёр пока он отлучится на охоту. Он не стал ни связывать ей руки или ноги, ни привязывать её к дереву. Он считал, что честное и доверительное отношение куда прочнее удержит, чем приносящая боль и увечья верёвка. Как ни странно, но он оказался прав. Девушка подчинилась ему, точнее сказать, выполнила его просьбу. Они были в одинаковом положении, их обоих искали и свои, и враги, только у Мимитех не было шанса на спасение в любом случае, в какие бы руки она ни попала. Через пару часов Науэль вернулся с весьма знатной добычей, у девушки же уже было всё готово, чтобы начать обрабатывать свежее мясо и придать ему съедобный вид. Поужинав, Мимитех приготовила место для сна, а Ягуар дал ей необходимые тёплые вещи, в то время как сам даже и не собирался спать. Когда Луна уснула, он почти загасил костёр, оставив немного угольков чтобы их тепло согревало уставшую девушку, и по обыкновению стал блуждать неподалёку своей стоянки в густой и непроглядной тьме леса. Когда же он убедился, что они в лесу одни на несколько десятков километров, он снова оживил костёр, сделав его менее жарким чем в начале, и уселся подле него. Он почти непрерывно смотрел на огонь, лишь изредка поглядывая на Мимитех. Вдруг он понял, что ещё не много, и его планы рухнут как заброшенный шалаш от порывистого ураганного ветра. Всё о чём он грезил последние годы, предвкушая сладкую и долгожданную месть, рушилось по мере того, сколько времени он проводил в обществе прекрасной юной ирокезки, которая предопределённо была его врагом. Чем больше он смотрел на неё, чем чаще он слышал её голос, тем меньше и реже он вспоминал прошлые обиды, стремясь уже не использовать девушку в качестве главного, победоносного и унижающего оружия, а защитить её от грозящей ей опасности. В один миг, пока он смотрел на спящую Новую Луну, ему пришла настолько безумная идея, что его недавно составленный, блестящий, но жестокий по отношению к Луне план, казался детской забавой, но Ягуар в миг стряхнул с себя эти мысли, легко дёрнув головой. Ему часто приходили в голову безумные идеи. Он не был похож на большинство индейцев. Конечно, по внешнему виду его никто не упрекнул бы в непринадлежности к американским аборигенам, но в душе своей он становился похожим на белых людей, с которыми так часто встречался в том или ином путешествии. Около десяти лет он жил вдали от своего народа и вдали от какого-либо племени вообще, изредка захаживая в деревни, чтобы отдохнуть или полюбоваться праздничными танцами и процессиями. И все эти годы он встречал гораздо больше бледнолицых, военных или трапперов, или же простых колониальных поселенцев из Нидерландов или Франции, которые относились к нему всегда как к гостю или таинственному незнакомцу. Он был слишком разговорчив для индейца, его интересовало всё новое и он хотел поскорее забыть всё старое, сперва покончив с терзающей и мучающей его жаждой мести. К середине ночи парня всё-таки начало клонить в сон, и он подгрёб под себя сухие листья, сделав себе природную постель, защищавшую его от лёгкого осеннего мороза, что расстилался по лесной земле. В эту ночь ему снился сон, чего не было уже многие годы, так как обычно он засыпал и просыпался с мыслями о мести, войне, мыслями о будущем. Обеспокоенность сказывалась на долготе сна, а усталость на его глубине, но в эту ночь ему снилось лёгкое и безмятежное видение, от которого он даже иногда улыбался во сне. На рассвете путники собрали все вещи, устранили следы своего пребывания, тщательно замаскировав, в чём Мимитех весьма охотно помогала своему похитителю, и отправились дальше в путь по реке. Водоём был не очень широким, а до озера Сент-Клэр, оставалось 6-7 часов пути, и это время они теперь могли провести в дороге с полным спокойствием, после хорошего ночного отдыха. –Твоя деревня очень далеко. Я знаю, что мы не плывём в деревню гуронов. – Путь до моей деревни очень дальний, тебе его не преодолеть. Когда с войной и ирокезами будет покончено, мы спокойно сможем добраться до долины реки Святого Лаврентия, где нас примут так же тепло, как принимают вот-вот родившееся дитя. Оно никому ещё не знакомо, но все верят в его непоколебимую доброту и чистоту. Это так глупо. – Мы говорим с тобой на одном языке, но я не понимаю тебя. Ты будто разговариваешь сам с собой. В тебе будто живёт два разных человека. Ты воспеваешь милосердие твоего народа, показывая, что ты уважаешь это и ценишь. И тут же обвиняешь, говоря, что это глупо. – Эта глупость вызвана милосердием. Но это глупость не моего народа, это глупость людей. Она независима от их цвета кожи и места обитания. Мне не важного какого рода человек, если в нём нет и доли сердечности. И я никогда не отвечу злом на добро, и наоборот. После недолгого диалога девушка замолчала, углубившись в себя и свои думы. Ягуар смотрел на неё более пристально чем раньше, и Луна это заметила. Несколько раз они встречались взглядами, но потом, когда девушка заметила тень ухмылки на лице Науэля и его светящиеся глаза, она отвернулась и села к нему спиной. – Ты думаешь, если я не вижу твоих глаз, значит я не вижу тебя? Ты всё так же передо мной, и всё так же встревожена. –Я не могу быть не встревоженной, не зная, что ждёт меня в ближайшие часы. Несколько дней назад всё было так ясно, я знала, что мне уготовано, и мне было спокойно. Теперь же я не знаю, чего ждать, добра или зла, - ответила Луна действительно встревоженным голосом, слегка повернувшись к Науэлю. –Пока ирокезка со мной, она не должна ждать зла. –Откуда я знаю это, гурон. В твоих блестящих глазах играет жестокость. Месть так застилает твои глаза. Они подобны водопаду, что в яркий солнечный день, падая вниз, переливается всеми красками мира, а когда вода приземляется, всё вокруг кутается дымкой пара и брызг, что сам водопад не возможно разглядеть, не поднявшись на его вершину. – Может ли судить человек, который не видел никаких других глаз. – Я видела другие глаза. Глаза, заполненные любовью, добротой, мудростью, злом, ненавистью или жестокостью. – Глаза отца или брата не могут выражать для тебя ничего, кроме любви и доброты. Даже если они наполнены кровью, ты будешь видеть в них лишь усталость и волнение. Глаза гурона не понятны тебе, как и его побуждения. – Я не понимаю всего смысла твоего существования. Если он заключается лишь в ненависти и мести, то скоро он изживёт себя. И когда ты добьёшься своей цели, тебе незачем будет жить. Воцарилось молчание, и слова Мимитех, которые глубоко осели в душе Ягуара, побудили его на отчаянный поступок, мысль о котором уже не так давно приходила в его голову. – Мы достигнем берегов Сент-Клэр и я спрячу тебя. Ты будешь ждать меня в проверенном убежище, и когда я завершу свои дела на земле, по которой сейчас ходят минги, мы отправимся в Новый Амстердам. Там на севере от поселения, на Гудзоне, живёт мой приятель, колонист из Англии. Его семья прибыла сюда, когда его ноги ещё не могли ходить. Он вырос здесь, и полноправно может считаться коренным поселенцем берегов Гудзона. Мы оставим эту войну. Оставим так же и гуронов в покое, что бы война не пришла к ним в хижины снова. Пусть французы и минги сами разбираются, где и как им убивать. – Ты безумный человек! Новая Луна никогда не пойдёт с гуроном. Она не бросит свой народ, тем более в такое неспокойное время. –Твой народ обречён. Ты так уверена, что тебя там ещё ждут? Слово твоего брата не повлияет на решение верховного сахема. Даже если ирокезы выстоят в этой войне, рано или поздно ваше племя воссоединится, и решать твою судьбу будет уже не брат, а престарелая жрица вашего племени. Женщины зря считаются слабыми и добрыми созданиями. Они не уступают мужчинам в жестокости и бессердечии, если не превосходят их. Мужчины могут побороть это в себе, женщины же поддаются эмоциям. – Ты не имеешь права говорить о сахеме моего племени. У нас мудрая жрица, и она всегда рассудит по совести, и вынесет честный и заслуженный вердикт. Не говори о женщинах только то, что услышал от своих бледнолицых друзей. Ты веришь им больше, чем своей крови. Лучше убей меня, чем поведи за собой. Я не пойду по своей воле. Я предала свой народ, и второй раз я этого не сделаю. Я должна была понести заслуженное наказание, и я мечтала о том дне, когда прервутся все тяготы моей души, но ты разрушил всё в один миг, и теперь делаешь вид, будто спасаешь меня. Ты спас бы меня, если бы отдал в руки моего брата. – Даже если твой вождь вынесет решение в твою пользу и сохранит тебе жизнь, тебя неизбежно ждут пересуды твоих же братьев и сестёр. Ирокезы никогда не забудут твой поступок. За одно преступление не наказывают дважды. Ты уже стала изменницей своего народа, и ничто не искупит твою вину, даже твоя смерть, и отвечать за другие проступки тебе не придётся. И тогда не всё ли равно, как ты продолжишь свою жизнь и куда отправишься теперь, когда ты потеряна в глазах твоего народа? Есть ли разница предателем ходить по одной земле с ирокезами, или в дали от них? Какой теперь смысл твоего существования? Ты можешь просто высадиться на берег и умереть в лесу от голода или жажды. Ты никогда не оправдаешься в глазах своих соплеменников. Даже если твой брат скажет, что прощает тебя, тебя не простит отец. И его дух постоянно будет напоминать о тебе и твоём деянии другим, во время его жизни и после смерти. Лучше последуй его примеру и унеси свои тайны с собой, не разбрасываясь силами попусту. Новая Луна не стала ничего отвечать Науэлю. Она снова отвернулась от него, а её лицо стало каменным и безжизненным. Девушка побледнела, и, казалось, ей было всё равно, что творится вокруг, но душа её билась в горячей агонии, осознавая, что гурон прав. Они плыли дальше и дальше, но уже в полном молчании, и в такой же тишине наконец добрались до Лэйк-Сент-Клэр.
Глава XI
Солнце распространяло свой свет даже в самые отдалённые уголки живого мира в тот момент, когда Науэль и Мимитех добрались до убежища. Ягуар спрятал пирогу под свисающими ветвями деревьев у самого берега, в небольшой тростниковой заросли. Ему предстояло вернуться, поэтому он не стал выдумывать, как бы замаскировать судно. Пробираясь сквозь густой лес, Мимитех поранила ноги в нескольких местах, но это не повлияло на мужество девушки, и она с покорностью продолжала идти за своим похитителем, вновь тянущим её за верёвку. Когда они приблизились к скале, девушка не сразу заметила вход, и было подумала, что проводник её ошибся, перепутав место, где находилось его пристанище, которое спасало его много раз когда он в одиночку путешествовал среди диких лесов. Так как сам он не был аристократом, для него эти места были родными по духу, и в этих местах он чувствовал себя настоящим, таким, каким он был в душе. Ностальгия и приятные воспоминания, связанные с этими местами размягчили сердце Науэля, и он развязал девушке руки, предоставив передвигаться так, как было бы удобно ей. Добравшись до пещеры Науэль сначала убрал заграждающие вход помехи, после чего так культурно и ласково, как он мог, предложил девушке пройти внутрь. Там было темно и сыро, дожди, что шли над этими лесами, впитывались в стены убежища, и каменная поверхность была настолько холодной, что босиком было бы невозможно ходить там. Помимо всех прочих неудобств, сырости и каменного холода, пещера была достаточно маленькой и низкой, хотя Мимитех спокойно прошла внутрь, не задевая потолок головой. Ягуар разложил вещи, постелил на пол одеяло и предложил своей пленнице подождать его, пока он очистит проход и раздобудет дров для костра. Когда Луна осталась наедине с собой, её охватили призрачные мысли, безумные помыслы и рассуждения. Она колебалась в своих чувствах, попеременно то ненавидя Ягуара, то восхищаясь им. Его последние слова произвели на девушку сильное впечатление и оставили глубочайший след в её душе, который она уже ничем не могла заполнить. Струны её сердца были настолько натянуты из-за неразберихи, что могли вот-вот порваться, выпустив на волю бушующего и страдающего демона, что жил внутри запутавшейся юной девушки. Просидев в полной тишине и темноте, иногда рушимой только отблесками солнечного света, около двух часов, она увидела, как её попутчик возвращается, неся с собой дрова, сухие листья и добытую дичь. Ягуар устроил ей постель, развёл костёр, и девушка была уже не так напугана происходящим и неизвестностью, а в душе у неё поселилась идея вывести Науэля на откровенный и серьёзный разговор. – Теперь ты оставишь меня здесь одну, а сам пойдёшь вершить злой и коварный поступок. Есть ли что-то на свете, что может тебя остановить? -Я часто задавал себе такой вопрос, но я слишком долго жил с этой мыслью, и она стала частью моей сущности. Но я не хотел бы говорить об этом с тобой. – Если Новая Луна согласиться пойти за Ягуаром, и отправиться туда, куда он пожелает, сжалится ли он, и сможет ли он тогда простить своих обидчиков? –Ты пойдёшь со мной, хочешь ты того или нет. Я не отступлюсь от того, ради чего жил на этом свете и ходил по этой земле. Разговорами ты не поможешь своему народу. Да и мне нужны не все. –Душа юной ирокезки не окупит душу тех двоих, за которыми ты так долго охотишься? Я понимаю, что мой слабый и жалкий дух не стоит жизни двух отчаянных и храбрейших воинов, но может если Ягуар поразмыслит и рассудит по тому, что говорит ему сердце, а не боль, полученная в прошлом? –В тебе живёт великий дух, и ты стоишь больше, чем десяток ваших воинов. Любовь твоя и смелость толкает тебя на безрассудные поступки, из-за которых ты можешь потерять свою храбрость. Ты всеми способами готова спасти жизнь брату и отцу, отдавая любую плату, даже жизнь и свободу. Подумай, смогли бы так сделать твои сородичи. У меня нет больше времени на эти бесплодные разговоры. Поддерживай огонь, или замерзнешь здесь до смерти. Пищу приготовишь сама. И знай, если ты сбежишь, я всё равно найду тебя. Но для уверенности и надёжности, я обездвижу тебе ноги. Ягуар, покопавшись в рюкзаке, достал железные наручники не большого размера, и хоть они и были предназначены для рук, тоненькие ножки Мимитех пролезли в них. Заковав свою пленницу и лишив её всякой возможности бегства, но позволяя передвигаться внутри убежища, он покинул Луну и отправился в путешествию по обратному пути. Девушка же стала вспоминать её разговор с Ягуаром, когда они плыли, заострив свои думы на его последних тогда словах, и раздумывая, что бы они могли значить. За то время, что мы описывали, Энэпей уже добрался до своего лагеря и обо всём известил своё племя. Когда он, уставший, пришёл к отцу, тот не подал никаких признаков волнения, точнее не подал вообще никаких признаков участия в жизни детей. Он лежал недвижимо и очень тяжело дышал. Появление сына лишь слегка приковало его внимание, но через секунду он снова смотрел в темноту, красными и слезливыми глазами. У его постели сидела женщина, утиравшая его мокрый лоб, она напоила его отваром, и когда Энэпей зашёл в типи, молчаливо удалилась, лишь взглядом показав, как тяжело обстоят дела. Хоть и вождь был очень слаб, он всё-таки смог поговорить со своим сыном. –Я вижу по твоим глазам, что Маниту не пощадил мою маленькую Новую Луну. Не говори мне ничего. Скажи только, похоронили ли вы её по достоинству, или так как было положено её новому положению? – Отец. Мимитех жива. И мне кажется, она в безопасности. – Она будет в безопасности только когда окажется у ног своего больного отца. Даже в таком состоянии, я смогу её защитить. Но ты говоришь, она жива. Так где же она? Почему я не слышу её щебечущего голоска и топот её маленьких ножек? –Гурон увёл её с собой. Но он не причинит её телу никакого вреда. Ему не нужно это. Иначе бы он давно это сделал, тем более шанс у него был. – Гурон? Этот презренный шакал! Знай сын, нас с ним связывает одна большая тайна, но я унесу её с собой в могилу. –Тебе ещё рано умирать отец. Кто-то должен повести отряд на войну с бледнолицыми и могиканами. –Это теперь твоё право. Ты по достоинству можешь занять моё место. – Хорошо, отец. Но что за тайна может связывать вождя ирокезов и гуронскую собаку? –Мне осталось не долго, сын, и я не хочу этими разговорами ускорить срок приближения моей кончины. Но скажи, Энэпей, куда ведёт гурон твою сестру? – Я следил за ними, пока они не скрылись за горизонт, и скорее всего они поплывут к берегам Эри. Возможно, они уже достигли цели. Какой выкуп хочет он за неё? Что мы можем дать этому шакалу в обмен на Луну? – Нет, сын, ему не нужны от нас богатства или оружия. Ему нужно одно – наши скальпы. И увёл он девочку не ради выкупа. Он не собирается её возвращать нам. Наверняка, он поведёт её в деревню гуронов, когда бои более-менее утихнут. - Без скальпов нам уже будет не вернуть Мимитех, да и ни к чему. –Она сильная девочка, и наверняка справится со своей тяжелой судьбой. Она позаботиться о себе сама. Гурон не причинит ей вреда. Сейчас нам нужно позаботиться о бледнолицых и могиканах. Они главные наши враги. А теперь сын, оставь меня. Иди к воинам, и наставь их на истинный путь. И помни – твоя сестра сильная девушка, она дочь великого вождя и великой жрицы, у неё сильный дух и Маниту сбережёт ей душу и тело. - Хорошо, отец. На этом разговор отца и сына закончился, и Энэпей вышел из типи, где умирал его отец, и направился к свои воинам. Юный вождь понимал, что скоро вся власть будет принадлежать ему, но даже не имея её, он сможет сподвигнуть хоть нескольких воинов на спасительную операцию Мимитех. Он не мог смириться с тем, что его сестра может стать женой гурона – его заклятого врага с давних времён. Он во что бы то ни стало решил уничтожить того человека, который отдалил его сестру от него. В его сердце зрела обида и злость на этого проворного юношу, но иногда его даже охватывало удивление и признательность гурону в том, что он без труда ускользнул и от них и от союза французов, не отступая от своей цели. Энэпей собрал всех своих воинов и призвал их выпустить на волю всю свою злость и решительность, но в этот раз он не стал прибегать к чужой помощи, чтобы наставить бойцов, а объяснил план дальнейших действий сам. –Грядущий бой может стать решающим в жизни ирокезов. Наш народ стойко бился с любым врагом долгие столетия. Мы терпели поражения, но позже одерживали ещё более громкие и внушительные победы! Мы не будем трястись перед бледнолицыми и прислуживающими им шавкам делаварских народов. Мы ещё раз, вновь, покажем, что ирокезы – великий и храбрый народ! Эти слова Энэпея были встречены восхищающимися и одобрительными возгласами. Его речь всё больше пробуждала даже в самых юных и неопытных ирокезах великих воинов. – Мы сильный народ. Мы хитрый народ. Мы поступим так, как часто поступают бледнолицые, и победим их, их же оружием. Они всегда прикрывают свои зады, несутся в атаку и тут же отступают. Мы не станем так делать. Мы умнее и хитрее. Сегодня на закате мы отправимся в путь. Одна часть пойдёт в сторону озера и настигнет их со стороны воды. Отэктэй, ты поведёшь эту часть воинов. Ты хладнокровен и мудр, ты честен. Ты заслуживаешь быть одним из лидеров. Вторая часть, её поведу я, пойдёт через лес. Когда мы настигнем бледнолицых, мы окружим их. Им некуда будет деться. В эти предбоевые минуты мы должны отдать дань нашим предкам, нашим великим воинам, которые выиграли не одну битву, и по серьёзнее грядущей. После более детального разбора плана все воины собрались в центре поселения. Женщины разожгли костёр, приготовили краску. Все минги поочерёдно придавали своим могучим телам ещё более угрожающий вид, расписывая себя, что называлось, боевой раскраской. После этого начались ритуальные танцы, предшествующие приближающемуся бою. Энэпей прошёл в типи к своему отцу, желая отдать дань подвигам своего отца и, мы бы сказали, попросить благословения на битву, но не застал там его духа. Когда он оказался вблизи безжизненного тела, он упал на колени, и совсем беззвучно зарыдал. Хоть его отец не был примером для многих, и учил его, что жизнь всегда предоставляет испытания, и человек непременно должен бороться с ними, даже ценой жизни близких, он всё же любил своих детей, и в положенное время давал положенные уроки. Теперь, чувствуя, что вся ответственность лежит на нём, он вышел из убежища, с чёрным от печали лицом, чем сразу обратил на себя внимание. –Великий вождь Аскун отошёл в мир духов. Теперь вокруг него бескрайние плодородные поля; леса, полные дичи; озёра, из которых рыба сама прыгает к нему в руки. Он был великим вождём, и в его честь мы одержим победу в грядущей схватке. Он ещё несколько минут поговорил о подвигах своего отца, чем пробудил во всех ностальгические и печальные чувства, перемешанные с восхищением и уверенностью в победе. Весть о кончине вождя разнеслась по всему поселению тихим и печальным шёпотом. Энэпей приказал девушкам подготовить тело вождя к захоронению, и пообещал успеть одолеть врагов до дня похорон. Энэпея ничего не останавливало и когда пляски и ритуалы в честь великого вождя закончились, пристанище ирокезов опустело, в нём остались только женщины и тяжело больные мужчины. Все кто мог ходить своими ногами и держать в руках оружие отправились за Энэпеем. Они были в пути около четырёх часов, до того, как заметили движение в синей глубине леса. Ирокезы уже разбились на два отряда, и Отэктэй со своим отрядом отделился практически в самом начале пути. Теперь около семидесяти ирокезов шло под предводительством Энэпея. Он был молод, но всё же детство, проведённое в боях, сражениях и походах, научили его мужественно принимать все подарки судьбы и не отступать ни на шаг. Всё, что он пережил до этого дня, стало для него учебником, по которому он обучился, ведению боя, тактике отступления; благодаря которому он научился терпеть боль и потери. Могучий молодой ирокез был готов к любым сюрпризам, и то, что враги оказались по близости так скоро не стало для него удивительным. К этому времени вторая часть мингов, под руководством Отэктэя, уже переплыла через озеро и подходила к французскому лагерю. Энэпею оставалось надеяться, что бледнолицые поступили в излюбленной своей манере, которой индейцы пытались подражать – разделились, оставив часть своего войска в лагере. Он не знал обстоятельств дела, и не мог знать, что его догадки были верны. Храбрость его никогда не поддавалась сомнению, но в этот момент, когда ничего не было известно, когда густая тьма, окутавшая лес, создавала непроглядные помехи, Энэпей стал сомневаться в успешности своего плана. Но поразмыслив и предположив, что если бы он не выдвинул свой отряд этим вечером, враги непременно застали бы их врасплох, он стал более уверенно двигаться вперёд по направлению к двигающимся туманным теням. Шаг за шагом враги приближались друг к другу. В непроглядной тьме они и не заметили, как перемешались, но возгласы французский солдат привлекли внимание индейцев и дали им ясно понять, что враг уже среди них. Тогда Энэпей издал боевой клич, который поддержали все его воины, и ирокезам стало куда яснее, где собратья, а где враги. Переполошившиеся французы стремительно стали собираться и строиться в оборонительные ряды. Луна вышла из облаков и стало ещё чётче видно, на кого ирокезам нужно нападать. В это время, Науэль, услышавший пронзительный боевой клич, понёсся сломя голову, что бы не опоздать на кульминационный момент схватки. Он был в паре километров от места действий, но звук, который вырвался из самой глотки Энэпея, пронзил тишину, висевшую над лесом металлическим звоном, и гурон предпринял отчаянную попытку пробраться к месту боёв, что бы наконец заполучить скальп своего врага. Внешний вид Науэля намного отличался от внешнего вида ирокезов. У него были длинные волосы, с одной стороны заплетенные в тоненькую косу, к которой были привязаны перья. Голову обрамляла сходившаяся на затылке повязка из шкуры, на месте завязки которой красовались когти большого и грозного хищника, которого когда-то убил ещё тогда юный Науэль, после чего и получил своё прозвище, извещавшее о его грозности и проворности. Его походка и одеяние было уже знакомо ирокезам, в особенности их нынешнему вождю. Пробравшись в гущу событий, Науэль жадно рыскал глазами, надеясь встретить взглядом заветную добычу. Даже в этой невообразимой толкотне и перепалке Энэпей узнал своего злейшего врага, и поспешил покончить с ним, что бы не отвлекаться от центрального боя, мечтая поскорее вернуться к своим главным врагам, а позже, завершить свою спасительную миссию в отношении Мимитех. Запрыгнув на Ягуара со спины он всё-таки не смог осуществить блестящий план, придуманный им в одно мгновение. Науэль славился своей проворностью, и конечно был готов к нападению с любой стороны. Индейцы взялись друг за друга, и как бы пританцовывая, хватаясь за руки и шею, стали вальсировать среди выстрелов ружей и звона томагавков. Секунд двадцать они продолжали схватку, и попеременно беря лидерство, описали достаточно большой круг своими танцами, немного выйдя за пределы смертоносного поля боя. Повалив Энэпея, Ягуару не хватило усилий воткнуть кинжал в его тело. Выронив оружие он продолжал сдерживать своего врага руками, прикладывая к этому неимоверные старания. Его оппонент не был слюнтяем, и побарахтавшись на земле секунду другую, по началу уступая в физической силе, Энэпей всё же оттолкнул своего визави. Подпрыгнув и упёршись коленом в живот Ягуара, ирокез одной рукой держал его за горло, а другой выискивал у себя за поясом нож. Оружия не оказалось, и он стал тянуться к мокасину, внутри которого, под стопой, у него лежало лезвие. Он ослабил хватку меньше чем на мгновение, но и этого стало достаточно Ягуару, что бы дать отпор и нанести ответный удар. В одну секунду он оказался уже в противоположном положении, по сравнению с Энэпеем, вытащил из его мокасина лезвие, и уже примерялся надавить посильнее, одной рукой держа нож, а другой дёрнув за волосы врага, но вдруг остановился. Свою хватку он не ослабил, хотя намерения явно изменил, что понимал и Энэпей. Он не сразу сообразил в чём дело, но расслышав неодобрительные возгласы на делаварском наречии понял, что теперь его враг, Ягуар, оказался в ловушке, со всех сторон которой были лишь его враги. Несколько человек стремительно приближались к воюющим между собой, издавая при этом презрительные возгласы. Для Энэпея могикане естественно представляли опасность, и если бы бойцы остались на месте, их бы неизбежно постигла гибель, их двоих. Науэль же был поражён реакцией могикан на его появление, что привело его в небольшой ступор. Он знал, что если не сдвинется с места, его непременно убьют и заберут его скальп, но если же он убежит, он потеряет, возможно, самую великолепную возможность отомстить за боль, причинённую ирокезами. Могикане были уже совсем близко, и Ягуару пришлось сделать предприимчивый и решительный поступок. Он вскочил на ноги, за руку подтянув минга, чем помог ему встать, и ринулся в глубь леса. В создавшемся положении Энэпей не придумал ничего получше, как последовать за своим врагов, убегая от другого. В мгновение бегства он предположил, что если им с Ягуаром удастся покончить с преследователями, или хотя бы оторваться от них, то у него будет шанс взять жизнь Науэля в свои руки, и повелевать ею, а добравшись до Мимитех непременно закончить прерванную схватку. Так, вдвоём, они бежали достаточно долго, но Ягуар явно отрывался от Энэпея и отбежал от него уже метров на шестьсот. Стараясь не упускать из виду врага, и заметив, что могикане, преследовавшие их уже были вне поле зрения и скорее всего отступили, ирокез прибавил ход, что бы не отстать от своего соперника, который может привести его к горячо любимой сестре. Мимитех оставалась в убежище, и предприняв несколько попыток освобождения ног, которые оказались тщетны, смирившись сидела у костра, изредка вставая на ноги и делая пару шагов, которые давались ей с большим трудом. Она понимала, что ей придётся сидеть здесь до возвращения Науэля, и решила экономнее использовать дрова и пищу, но вдруг подумала о своей судьбе, если гурон не вернётся. В её голову пришла мысль, что никто и никогда не найдёт её здесь, а брат и не догадается заглянуть в такое место, как эта пещера. Тогда она злобно стала бить о землю ногами, пытаясь расколотить оковы, но все усилия оказались бесполезны. Она отдышалась, и решила ждать судного дня, который решит её судьбу.
Глава XII
Французы, оставшиеся в лагере, спокойно расхаживали по местности, шутя предвкушая победу, в то время как из леса выбежала целая толпа ирокезов, и без предупреждений и каких-либо знаков о начале атаки, напала на лагерь. Индейцы численно превышали белых, которых было не больше сорока человек. Все могикане и добрая половина французов под предводительством генерала Шароля выдвинулись в лес, надеясь на внезапную атаку, что, как думали они, непременно создаст для них преимущество. В лагере разразилась битва, и так как минги имели невообразимую мощь и целеустремлённость, они разбили лагерь, используя своё численное преимущество, хитрость и кровожадность. Хоть и все главенствующие личности французской армии покинули эти края, в лагере оставалось немного молодых солдат, но в основном там были раненые и больные, так что одержать победу на этом поле боя ирокезам не составило труда, и они, захватив с собой оружие белых и другие трофеи, направились в лес на подмогу остальной части племени, пробираясь по следам, оставленным отрядом Шароля. Дорога через лес занимала достаточное количество времени, и мы опустим подробности прибытия ирокезов на место главного сражения и бегства двух молодых индейцев. Энэпей преследовал Ягуара, что бы тот выдал место своего пребывания, где также была спрятана Мимитех, Ягуар же, зная делаварскую натуру, был уверен, что те трое, что помешали ему осуществить возмездие, непременно будут искать его, преследовать, чтобы совершить возмездие уже над ним. Когда сладость мести была уже на кончике его языка, и он вот-вот проглотил бы её, вмешательство могикан изменило его жизнь. Когда он убегал, его ноги неслись так же быстро, как лапы ягуара, и он мало о чём мог думать. Ему приходилось перепрыгивать через поваленные деревья, спускаться по крутому склону и забираться в горы через непроходимые дебри. Когда он понял, что преследователи остановились, он сбавил ход, и мог спокойно обдумать произошедшее и грядущее. То, ради чего он выживал, ради чего долгие годы боролся с самой смертью, было в его руках. Победа была так близка, казалось, что лучшего момента и представиться не могло, но она всё же ускользнула. По началу Науэль стал винить могикан и в его сердце поселилась ещё одна порция ненависти, но, остыв и успокоившись, он всё же решил, что виноват сам, в том что в какое-то мгновение оказался слабее соперника и не смог убить его раньше, чем их бы заметили могикане. Он так же понял, что теперь его дальнейший путь и место назначения не определены. Ведь в случае победы тех или других, для любого он окажется врагом, и путь в мир духов ему заказан. Продолжая размышлять он не мог не вспомнить Мимитех. Он решил во что бы то ни стало не отпускать её от себя, оберегать её и был готов скрываться столько, сколько потребуется для сохранения её жизни. Теперь он понял, что смысл его жизни был не в том, чтобы отомстить за свою семью, а в том, чтобы не уподобиться тем безжалостным скотам, которые фактически прервали род вождя гуронов. Ягуар не редко встречал бледнолицых, и бывало даже он был у них гостем. От них он не раз слышал о Боге, и о том, что должно делать каждому живущему на земле, а чем он заниматься не должен. Он, как и остальные индейцы, не был приверженцем христианской религии, но всё же уважал веру своих белых друзей, не выказывая недовольства или раздражительности, когда те упоминали о Господе. Он слушал миссионерские проповеди не вдаваясь в подробности и постоянно ища схожести с верой индейцев. Убежав на время от преследователей он смог перевести дух и практически перешёл на шаг, но зная, что где-то за ним тащится Энэпей, держал ситуацию под контролем, то и дело оглядывая окружающий его лес. Он стремительно двигался вперёд, продумывая план дальнейших действий, взвешивая все за и против. Сердце его вдруг сжалось болью и окуталось неизвестностью. Мысль, что ему придётся отдать Луну её брату разозлила его, и он, встряхнув головой, заверил себя, что не допустит такого, в то же время, мысль, что она была сестрой и дочерью его самых заклятых врагов привела его в растерянность и уныние. Он понимал, что пойдёт Луна с ним по своей воле или же нет, его будут преследовать духи предков, напоминая, что он связал жизнь с отпрыском врага. Он вспоминал, как когда-то ирокезы и гуроны были братскими народами и межплеменные браки случались не редко. Это прогнало мыль о том, что даже если бы он не преследовал цель отомстить, его народ бы не принял ирокезку в свою семью и посчитал бы его предателем. Сложно описать, что творилось в голове и душе у Науэля. Путаница, возникшая из-за смешанных чувств начинала сеять панику в его разуме и сердце. На его лице то проскальзывал наглый оскал, то насмешливая улыбка, сменявшаяся воодушевлённым выражением лица, то начинали проступать слёзы, или лицо выражало огромную боль и скорбь. Чувства в этом молодом и чувственном человеке настолько сильно боролись друг с другом, что непременно оставляли след на его миловидном, но часто суровом и невозмутимом лице. Мимитех провела слишком много времени в укрытие, силы её покидали, а из-за холода она не хотела шевелиться и долгое время просто просидела без движений, закутавшись в тёплое одеяло из бизоньей шкуры. Она ненадолго уснула. Сон её был чутким, и она в мгновение подняла голову, когда услышала приближающиеся торопливые шаги. Через несколько минут показался Науэль, полный печали и тревоги, он быстро вбежал в пещеру. Не сказав ни слова он буквально подпрыгнул к Мимитех, и, вытащив из под повязки на голове шнурок с ключом, который был привязан к волосам, но тщательно замаскирован, освободил ноги Новой Луны. Схватив её за руку, не обращая внимания на оставшиеся вещи, он поспешил выбраться наружу. Он двигался слишком быстро, так, что уставшие и затёкшие ноги девушки не поспевали за ним. Пока Ягуар освобождал пленницу, обессиленный Энэпей подошёл гораздо ближе к пещере, чем того ожидал гурон. Ирокеза покидали силы, но разглядев через кусты, как два человека покинули убежище и быстро ринулись в дальнейший путь, его тело выпрямилось. Он сжал в кулак всю свою волю и отправился по пятам. Долгое и изнурительное бегство вымотало всех, и ни Энэпей, ни Науэль не могли уже двигаться так же проворно, как до недавних событий. Возгласы и оханья Мимитех заставили её проводника не на долго остановиться. Конечно, она понимала, что поблизости где-то блуждает её брат, и он непременно их настигнет, если они остановятся хотя бы на короткую передышку. Ягуар согласился на остановку. Он посадил Луну к дереву, а сам уселся рядом, держа её за руку. В полном молчании, то ли от бессилия, то ли о незнания что сказать, они просидели не больше 20 минут, как бегущий на кураже Энэпей показался вдали голубого леса. Немного задыхаясь, он двигался уже довольно медленно, по сравнению с тем темпом, что держал на последнем отрезке дистанции. Полуденное солнце роняло отблески, спускавшиеся всё ниже и ниже, они озарили статную точёную фигуру ирокеза. Он был, как и его враг, измотан почти суточным бегством, и подходя к паре, сидящей под сосной, чей ствол был абсолютно лыс, но маковка служила зонтом от ослепительного осеннего солнца, не произнёс ни звука, только лишь кинул быстрый взгляд на Ягуара, и вцепился глазами в свою сестру, высматривая в каком она состоянии и нет ли у неё повреждений. Слёзы проступили в его глазах, он был счастлив видеть свою сестру живой и почти невредимой, но Мимитех не ответила тем же, а лишь слегка покосилась на брата, и снова сидела, отведя глаза в сторону. Она так ждала этого момента, так мечтала встретить брата, но вот не в силах смотреть ему в глаза. Стыд тянул её взгляд к земле, она чувствовала себя виноватой во всём, что случилось, и знала, что будет винить себя и в том, что случиться. Побыв в тишине еще минут пять, первым заговорил Ягуар, вытащив из-за пояса кинжал Энэпея, начал играться лезвием, по-прежнему крепко держа руку Новой Луны. – Твои усилия были напрасны. Я не отдам тебе её. Если ты тронешься с того места, где сейчас стоишь, я убью её. Позже убью и тебя, заберу твой скальп и со спокойным сердцем отправлюсь в родные края. Прибыв туда я стану героем. – Ты убьёшь её в любом случае. Так убей лучше сейчас, на руках у её брата. Забери наши скальпы, и твоя слава удвоится. –Гурон никогда не причинял Дневной Певчей мучения. И не причинит. Гурон никогда не лгал ей раньше, и не солгал, говоря, что вернётся со скальпом её брата. Могикане, они помешали подтвердить честность гурона. –Если правдивый гурон так печётся об ирокезке, если она ему так дорога, почему бы ему не отстоять право на неё в честной битве? Эти слова вызвали улыбку у Науэля. Он понимал намерения минга вызвать его на бой, и он принял бы его, но цена поражения была слишком высока, он мог навсегда потерять Мимитех, а все попытки заполучить её снова были бы невозможны. – Ты считаешь меня таким глупым? -не скрывая улыбки произнёс Ягуар, - все твои намерения мне ясны как июньское небо, а шансы твои, без оружия, схожи по размерам с детёнышем черепахи,- всё так же, улыбаясь, произнёс Науэль. - Что ждёт её в селении ирокезов? Сможешь ты жить, видя, как твоя кровная сестра страдает от нападок соплеменников? Сначала найдётся один, кто тыкнет ей в лицо её же предательством, потом ещё и ещё, с каждым днём всё больше. Не пройдёт и года, как её маленькое трепетное сердце не выдержит и разорвётся. И во всём будешь повинен ты. Спроси сначала её, хочет ли она возвращаться туда, где она будет лишь предателем, никогда не оправдав себя ни перед племенем, ни перед Маниту. Хочет ли твоё племя видеть её среди покорных и немых ирокезок? Мимитех оставалась безучастной до этого момента, но слова Науэля откликнулись в сердце и её лицо залилось румянцем, хотя она и тщательно прятала его, отводя в сторону. Мысль о том, что гурон прав как никто другой, твёрдо засела в её голове, и она невольно крепче сжала руку Науэля. Она боялась взглянуть на брата, ей казалось, что небо падает на неё, что стадо бизонов, мирно пасшееся на лугу, вдруг подорвалось и со всей яростью стало топтать её. И в этот момент её по-прежнему крепко держала только рука человека, доселе являвшимся врагом, и захватчиком её мертвеющего сердца. Чувствуя, как рука Луны становится холоднее, а хватка сильнее, он слегка потянул её к себе, что она чуть коснулась своим плечом его руки. Будто парализованное, её тело поддалось лёгкому принуждению, и в этот миг, ей казалось, кто-то подошёл, разогнал стадо разъярённых животных и, подхватив на руки, унёс её в темную и холодную пещеру, где было как нигде безопаснее в этот момент. – Сестра, что говорит тебе сердце, что говорит твоя ирокезская кровь? Хочешь ли ты видеть своих братьев и сестёр? Хочешь ли ты проводить своего отца в мир духов? Эти слова врезались в сердце несчастной девушки, и глаза застлали слёзы. Она, не заметив того сама, взглянула на брата. Пытаясь что-то сказать, ей не хватило сил и смелости. -Великий Аскун отошёл в мир духов? Тогда на моём счету будет меньше скальпов,-выпалил Науэль, нисколько не скрывая удивления и разочарования,- но и одним твоим противником, Мимитех, стало меньше. Он ведь сказал тебе,-обратился он к Энэпею,-что перед смертью могиканин принёс ему весточку, в которой содержалось настоящее положение его дочери? Он сказал, какой ответ он прислал? Поражённый новостью ирокез, был не в меньшей растерянности чем его сестра. Он понял о чём шла речь, о той тайне, которую его отец пообещал унести с собой в могилу. – Был великий вождь ирокезов честен или нет, у тебя нет права судить его и молвится о нём хоть одним словом. –Я буду молчать. Гурон обещал не раскрывать тайну. -Тогда гурон лжец, как и всё ваше племя. –Гурон не обнародовал тайну, а лишь сказал, что она ей есть место быть. Текущее положение дел поменяло выражения лиц всех присутствующих. Энэпей, чувствуя поражение, стоял опустив голову, в то время как Науэль смотрел вдаль и по сторонам с весьма озадаченным лицом. Новая Луна Снова устремила взгляд в землю. Тот факт, что отец, как она догадалась, оказался причастным к её разоблачению, не прошёл мимо. Всё в голове смешалось и она сидела абсолютно недвижима, только слегка поднимающаяся грудь говорила, что девушка ещё дышит. Она как и прежде крепко держала Науэля за руку, но в отличие от неё, он абсолютно владел собой. Ни зрение, ни слух не были подавлены, и хоть по виду он казался отстранённым от внешнего мира, его прирождённая способность концентрироваться на враге начала играть свою роль. Ягуар вдруг осторожно начал вставать на ноги, устремив взгляд в синюю глубину леса. Надвигался вечер, лес не был хорошо освещён и было много мест, где солнце не капало своими лучами. Трое запутавшихся путников были в выгодном положении. Они находились на засолнечной стороне, и идущий из леса не сразу бы заметил их, ослеплённый вечерним предзакатным светом. И напротив, те кто были в тени, скорее бы разглядели надвигающуюся опасность, когда она перешла в полосу света. Проще говоря, те, кто в тени, видят того, кто на свету, и напротив, тот кто на свету, не видит того, кто в тени. Но тень была весьма зрима, и даже если бы нашим трём героям повезло, им не удалось бы далеко убежать от преследующего их врага. Когда Науэль уже встал на ноги, заткнув за пояс нож, и выпрямился, рука Мимитех по прежнему была в его руке. Он обратил внимание Энэпея на себя, и своим видом показал, что достаточно взволнован. Ирокез осторожно и внимательно стал смотреть по сторонам, и когда взгляд его, и взгляд Ягуара сошлись на одном и том же предмете, соперники взглянули друг на друга и приняли непоколебимое, и возможно единственное правильное решение в такой ситуации – бежать. Мимитех была очень слаба, но взволнованность окружавших её мужчин привела её в чувство, и заметив поспешность остальных, она стала двигаться более резко и оживлённо. Поначалу Науэль осторожно ступал по земле, стараясь не наделать шума, но чуть отдалившись, стал прибавлять скорость, по-прежнему ведя за собой Мимитех, держа её руку крепче, чем охотник держит свой лук, когда намеревается выстрелить. Энэпей спешил за ними, и то, что его сестра снова в полной власти Ягуара, идёт с ним впереди и даже не пытается вырваться, приводило его в лёгкое бешенство, что помогало сохранять темп и не отставать. Читатель верно будет интересно узнать, что же такое было в лесу, из-за чего наши уставшие путники снова кинулись в отчаянное бегство. Если бы там был волк, или медведь, они бы скорее даже не сдвинулись с места, но там было животное, сулившее куда большую опасность, чем лесные звери. Могиканин, опёршись на приклад ружья, стоял, оглядывая окрестности. Он несколько раз обернулся, явно дожидаясь кого-то. Когда ирокез с сестрой и гурон покинули место своего привала, охотник заметил их, и окликнул своего товарища, требуя двигаться быстрее. В месте с другим охотником подошёл ещё один. Он нёс с собой рюкзак, которым ранее владел Науэль, а другой облачился в тёплое бизонье одеяло, в которое куталась Мимитех в моменты ожидания своего проводника. Находки вызывали у могикан смех и уверенность в том, что прежние их обладатели погорячились, не взяв с собой теплые вещи. Заметивший беглецов охотник тут же приказал своим товарищам бросить эту обременительную ношу, тем более когда враги были замечены, и преимущество было не на их стороне. Выразив удивление в том, что погоня была такой непродолжительной, и разочарование в союзе гурона и ирокеза, могикане поспешили, и так как мужчин было больше у них, они позволили себе рассосредоточить силы. Беглецы же двигались стремительно и почти не оглядываясь. –Могикане? Французы? От кого мы бежим? - задыхаясь, на ходу выкрикнула Мимитех, уставшая от неизвестности. – Могикане, трое,- ответил Науэль, нисколько не скрывая усталости и начиная верить в безысходность создавшегося положения. Он не мог предугадать действия могикан, и начал опираться на то, что они в большей степени будут бороться с ним и Энэпеем, оставив девушку в живых, что бы в дальнейшем взять снова в плен. Он чувствовал, что сил было мало, но они были, и знал, что мог бы потягаться с одним из преследователей в рукопашную. Он не плохо знал эту местность, и был уверен, что по правую сторону от тропы, по которой они идут, должен быть обрыв. Тогда он предпринял отчаянный шаг. Остановившись на мгновение, он вытащив из-за пояса нож, и положил его в руку Мимитех. Он толкал её в противоположную от места, где должен был быть обрыв сторону, но она не поддавалась. Тогда к нему подключился Энэпей и приказал девушке бежать. Враги были достаточно близко, но особо не спешили, зная положении бежавших от них индейцев. В последние мгновения Науэль схватил руками лицо Мимитех. – Мы встретимся на мысе, где Длинный Дуб впервые разделяется перед тем, как слиться с озером. Жди меня там, когда с неба сойдёт последняя звезда. Названием «Длинный Дуб» он, и некоторые другие индейцы, называл реку Сент-Клэр, соединявшую Гурон и озеро Сент-Клэр. Его слова указали место и время их встречи, и каждый из них понимал, что это произойдёт только при условии если все останутся живы. Ягуар улыбнулся, глядя в глаза Мимитех. Он казался абсолютно спокойным и уверенным в своих силах, не выказывая никакого волнения из-за преследовавших их могикан. Он оттолкнул девушку и крикнув, приказал ей бежать. До последнего не отпуская Науэля, Мимитех стала пятится, и когда Науэль сам отдёрнул свои руки от её, она бросилась прочь, что бы попытаться скрыться в синеющем лесу. Слегка озадаченный тем, какое влияние имел на сестру гурон, Энэпей жестом показал, что побежит в сторону обрыва. Ягуару оставалось третье направление- только по прямой.
Глава XIII
Преследователи, заметившие уловку врагов, разделились, и каждый погнался за своей добычей. Охотник с ружьём посчитал что Энэпей – главная добыча, и его скальп будет куда ценнее, чем остальные. Остальные не имели при себе другого оружия, кроме ножей и томагавков. Раньше всех была настигнута Мимитех, но какой бы маленькой и слабой она ни казалась, в её душе жила неимоверная отвага и сила. Могиканин, считавший свою добычу лёгкой, даже не стал хвататься за оружие. Луна остановилась, и между ней и врагом было несколько метров. Сделав покорный вид, Мимитех опустила голову, и с опущенными руками направилась к врагу, показав, что не имеет намерения бороться и отдаётся во власть могиканину, честно захватившему свою добычу. Воин подошёл ближе и стал рассматривать её, такое уставшее и изнеможённое лицо, которое не смотря на то что выражало печаль и скорбь, было поистине прекрасным и сияющим. Совсем не обращаясь к оружию, он трогал её волосы, и видимо, уже представляя, как он и его соратники будут с ней забавляться, не скрывал нахальной ухмылки. Заворожённый приятным зрелищем, или от глупости своей, он совсем не обращал внимания на всё, что было ниже головы Мимитех. Пока он представлял, какую честь ему будут отдавать, когда он приведёт пленницу, Луна вытащила из рукава нож и воткнула его в горло одурманенного могиканина. Кровь хлынула из раны, когда девушка вытащила нож и добила врага, пронзив его грудь. В предсмертных судорогах он схватился за её волосы, долго не отпуская, но когда его глаза потеряли цвет, Мимитех смогла освободить свою косу и откинула на землю поверженного врага. Теперь она знала, что преимуществ у могикан не было. –Я не обещала тебе встретиться на мысе, я не обещала, что брошу тебя,- проговорила она шёпотом вперемешку с хрипом, еле сдерживая слёзы. Посмотрев жадным взглядом в ту сторону, в которую убегал Науэль, когда она в последний раз взглянула на него, она сделала глубокий вдох и попросила Маниту о помощи. Тем временем Науэль и настигший его могиканин вступили в отчаянную схватку. У Ягуара не было оружия, и ему пришлось отбиваться голыми руками, несколько раз подставляя свои кулаки под острое лезвие врага. Его пальцы были изрезаны, и из-за крови, тёкшей по ним, руки стали скользкими и не могли долго удерживать натиск нависших над ними рук могиканина. Сколько усилий он не прикладывал, всё оказалось тщетно. В одно роковое мгновение ленап повалил Науэля, но не поспешил вершить суд, а его пауза смутила Ягуара. Он понял, что кто-то пришёл к нему на помощь, и не слыша выстрелов, которые означали бы кончину Энэпея, надеялся на то, что хоть они и были врагами, сердце брата размякло и не желало причинять душевные муки горячо любимой сестре. Тогда оппонент схватил гурона за волосы и поднял на ноги, не скрывая своего наглого смеха. Его забавляла эта ситуация, и то, какие лица принимали в ней участие. Энэпей, чудом и хитростью сбежавший от преследователя, наблюдал за этой картиной чуть поодаль, не желая вмешиваться в момент, когда должно было свершится правосудие. В его сердце жила скрытая, такая горячая ненависть к Науэлю, что он не мог упустить такой момент из вида. И даже когда он заметил сестру, к которой были прикованы взгляды до недавнего времени сражавшихся, он не стал продвигаться к могиканину и гурону. – Ирокезка пришла поглазеть на кровавую расплату. Что ж, смотри, глупая девочка, и запоминай, как выглядят глаза гурона в его смертный час. Трудно описать словами чувство человека, который смотрел на свою новую знакомую, что так глубоко и надёжно обосновалась в его сердце. Науэль не выражал беспокойства, и лишь встретившись взглядом с Мимитех, снова улыбнулся, как тогда, держа в руках её лицо. Лишь в голове промелькнула мысль, что не всё потеряно, когда в руках Мимитех показался нож. Могиканина это не смутило, а лишь позабавило, и только он собирался нанести удар Науэлю, как раздался выстрел, и он, потянув с собой Науэля, рухнул на землю. Подбежавший к ним Энэпей открыл рот в изумлении и ужасе, увидев в голове могиканина кинжал. Он подоспел к сестре, которая лежала на земле с простреленной грудью, но всё же ещё испускала последние вздохи. Последние события битвы произошли в одно мгновение, и мы должны их описать чуть подробнее. Мимитех, собиравшая всю волю в кулак, метнула свой кинжал, который, как и было задумано, оказался в голове могиканина, державшего Науэля на крючке. В тот же момент могиканин, от которого убегал Энэпей, поразил трепетную и нежную мишень. Выстрелив с весьма далёкого расстояния, и попав, он ринулся убегать прочь, как трусливая собака, встретившая на пути волка. Он понимал, что находится в невыгодном положении, пороха было мало, а своя жизнь для него представляла большую ценность. Он не хотел терять её, и предпринял попытку бегства, увенчавшуюся успехом. Освободившись от мёртвой хватки врага Науэль ринулся в сторону Мимитех. –Зачем же ты сделала это, глупая? – со слезами на глазах прошептал Энэпей, держа за руки свою сестру. –Он стал люб моему сердцу,-собрав все силы прохрипела Мимитех. Эти слова стали последними, из тех что она произносила. Горькая боль проникла в сердце гурона. Он стоял окаменевший над её телом, в то время как ирокез разразился слезами горя. Опустившись на колени Науэль снова взял в свои руки безжизненное лицо возлюбленной, чьи пустые глаза ещё смотрели на него мёртвыми теплом и нежностью. Поцеловав ещё тёплые губы Новой Луны, он провёл ладонью по лицу, закрыв ей глаза. Не сдержав боль, терзавшую его, из его груди вырвался чудовищный крик, выражавший неизмеримую муку от потери. Казалось, он взглядом провожал воздух, которым дышал могиканин, убивший его смысл жизни. Невосполнимая утрата настигла двух, прежде воюющих мужчин. Девушка, которая смогла оживить сердце Ягуара и придать его жизни истинный смысл, объединила враждовавших между собой гурона и ирокеза. Энэпей долго не мог произнести хоть какой-либо звук. –Я обещал своей сестре принять как родного брата того, кто станет люб её сердцу. Я отпускаю тебя в этот скорбный час. Возьми Новую Луна за руку в последний раз, -прошипел Энэпей, горьким от боли и страдания голосом. – Её тело будет предано земле там, где оно появилось на свет. Я понесу её на своих плечах, и пусть Маниту покарает меня, если я хоть раз скажу, что устал нести эту ношу. Науэль продолжал держать Мимитех за руку, не обращая внимания на слова её брата. Его понял бы лишь человек, что испытал такую же горькую утрату как и он. То, что творилось в его заблудшей душе не поддаётся описанию. Каков бы не был богат язык, слов, выражающих боль молодого гурона, не подобрать. Мучительный огонь обжигал его грудь, а слёзы беззвучно накатывали пенной волной к чёрным от горя глазам. Он размышлял, как много он не успел для неё сделать и сказать, и как много сделал бы, будь она жива, и рядом с ним. –У нас разные с тобой пути, гурон. Иди своей дорогой, а я своей. Пусть твоя смерть придёт тогда, когда этого пожелает Маниту, я же не буду желать тебе удачи в твоём дальнейшем странствии, ибо удача не сопутствует никому из нас. – Тем не менее, ты стоишь здесь и говоришь, я могу слышать твои слова, а она скитается отныне в бескрайних просторах, но я верю, что она попала в наилучший мир, какой только может представить индеец. Науэль встал на ноги, покачиваясь и задыхаясь от волнения. Всё же он переборол себя, и смог отпустить руку Новой Луны, передав её Энэпею, который после, взвалив на себя окровавленное бездыханное, но невесомое и крохотное тело сестры, отправился в путь, полный неизвестности и опасности. Так, Науэль видел Мимитех и Энэпея в последний раз. Что произошло дальше, добрался ли ирокез до своей деревни целым, или же был настигнут могиканами и погребен под опадавшей листвой североамериканских лесов вместе с сестрой, никто не знает. Ягуар и Новая Луна не стали героями умопомрачительного романа, их общение состояло из нескольких фраз, чаще всего противоречащих друг другу. За то короткое время что они были вместе, возможно, юноша уже и привык к простоте и душевности своей спутницы, открывшей ему глаза на истинный смысл жизни. Провожая взглядом её ускользающее тело, он наконец понял, в чём заключается смысл жизни всех живых существ. Хранить то, что даровано нам такой мелкой ценой, и понимать важность самых мелких деталей и самых незначительных слов и взглядов, стало предопределяющим правилом в жизни Науэля. Он и его возлюбленная разошлись в самом начале пути, и он так и остался тем, кто живёт один.
Часть II
Глава I
Ирокезы одержали верх в той битве, но война на этом не закончилась. Набеги ирокезов продолжались ещё несколько лет. Хотя и после трёх лет вражды наступили мирные переговоры, они так и не привели к полному перемирию между французами и ирокезами. Набеги ирокезов возобновились, они громили и захватывали всё больше племён, военное и мирное положение чередовалось. Для солдат французской армии и индейских воинов эти события стали основой их жизни, но только не для Науэля. Он не смог смириться с потерями, которые ему принесла эта война, и окончательно покинул края, где разгорались самые кровавые очаги битвы, после небольшого дела, которое не мог не предпринять. Он был отчаянным даже для индейца, так как ни один другой представитель этого народа не смог бы пойти во вражеский лагерь не имея при себе никакого оружия. На плечах Науэля обосновалась тяжкая ноша, бремя, которое он нёс на протяжении всей своей жизни. Но лишний камушек откололся от этой скалы, обременявшей тело и душу гурона, когда он совершил расплату, смысл которой диктовала ему сама честь. Имея при себе погнутый кинжал, на котором навсегда осталась кровь могиканина, он больше думал о том, что на нём навсегда остались отпечатки рук Новой Луны. Стоило бы описать те предприимчивые поступки, что совершал гурон, когда направлялся к становищу могикан и французов, но переменчивая судьба внесла свои коррективы, и Ягуар настигнул вечных врагов намного позже, чем то планировал. Лицо делаварского охотника отпечаталось в воображении гурона, и он не спутал бы его даже в самой непроглядной тьме. Стоит сказать, что Науэль, собиравшийся сойти с кровавой военной тропы, ведомый только местью, перешёл на тропу одинокого и долгого скитания, вдали от боёв, обещая себе воевать только в самых экстренных ситуациях, когда под угрозу поставлена жизнь его друзей или его самого, не уподобляясь бледнолицым и ирокезам, убивающих в большинстве случаев ради удовольствия. И лишь однажды он сошёл с этой праведной тропы, совершив возмездие над преступником, отобравшим у него беззаботную мирную жизнь, что могла бы случиться с ним, если бы он продолжил свой путь бок о бок с трепетной и верной ирокезкой. Впервые после того, как он покинул берега Гурона, он побывал в районе реки Святого Лаврентия, где обитали его соплеменники, перемешавшиеся с другими племенами. Там его приняли с теплом и заботой, хотя и новые вожди не одобрили то, что из такого отчаянного похода он вернулся лишь с одним делаварским скальпом. Несколько лет он блуждал в лесах, то и дело заглядывая в родную деревню, но постоянно там селиться не хотел. Много воды утекло с тех пор, как Науэль в последний раз видел Мимитех. За годы странствий ему не раз встречались неоднозначные личности, с некоторыми он завёл дружеские отношения. Одним из таких людей был Пол Мессот, голландский поселенец. Он жил на реке Гудзон вместе со своим сыном и юной девушкой Джил. Родители Пола прибыли в Новый Амстердам в 1624 году, когда ему было 9 лет, и вместе с остальными людьми, прибывшими из Голландии, отстраивали город, который позже станет называться Нью-Йорком. Когда он ещё не был взрослым мужчиной, но и уже вышел из детского возраста, его родители погибли. Он учился французскому от солдат, которые захаживали в город и стал немного понимать суть их речи. Позже он познакомился с Аланой, девушкой, также прибывшей из Нидерландов. Вскоре он обзавёлся семьёй, но счастье его было не долгим. Когда его сыну, Томасу, было 6, Алана умерла от болезни лёгких, и он, пожив ещё немного в строящемся городе, не вынес тяжбу мук от окружавших его людей, всячески пытавшихся сгладить его скорбь. Томасу было всего 8 лет, когда он и его отец покинули шумные края, ставшие им второй родиной. Пол отправился к реке Гудзон, где воздвиг собственноручно, но и не без помощи сына, уютный небольшой домик, который охранял его от диких животных и непрошенных гостей. Дом его был сделан из толстых сосновых брёвен, и снаружи казался кривым и безжизненным, будто кто-то просто от безделья решил потратить полезные лесные ресурсы, не имея при этом должного запаса времени. Внутри же всё обстояло иначе. Жилище было разделено на две половины, в одной находилась что-то вроде кухни, а в другой спальня. Внутри брёвна были слегка обтёсаны, что придавало стенам более ровный и плоский вид, чем то было снаружи. Дом стоял на прочных, врытых в землю на полтора-два метра сваях, в обхват достигавших больше полметра. Строение достаточно возвышалось над землёй, к которой, словно трап самолёта, вела лестница. Вход в дом был один, и не было никаких пристроек, лишь в нескольких метрах, также возвышаясь, стоял небольшой склад, где Пол хранил одежду, шкуры и некоторое продовольствие. В основном он занимался охотой и рыбалкой, но раз в месяц-два уходил в новостроящийся город за картофелем, кукурузой или маисом, оставляя небольшое хозяйство на сына. Из мебели в доме было несколько стульев и стол, сделанные из молодого дуба. Некоторые давно, а некоторые недавно, о чём говорило состояние древесины. Те, что были сделаны позже, были ещё из свежего дерева, не успевшего высохнуть до конца. Появились они позже, так как ранее в них не было надобности. Надобность пришла, когда Пол, в 1649 году, возвращаясь из очередного похода в Новый Амстердам, привёл с собой необычного гостя. Он хорошо знал леса, и так же знал, что человеку, впервые находящемуся здесь, придётся несладко, тем более ребёнку. Джил он нашёл километрах в 40 от города. Тогда он сразу понял, по её разговору, а она говорила по-французски, что девочка эта потерялась или отстала от отряда солдат, следовавших к берегам Онтарио. Ей было около 10 лет на тот момент. Она была ужасно замёрзшей и истощенной. Её бело-голубое платье стало грязно-серым, а некогда, по-видимому, прекрасно уложенные каштановые локоны растрепались и превратились в нечто похожее на птичье гнездо. Девочка не плакала и охотно пошла со своим новым другом. Так дом Пола обзавёлся дополнительными предметами мебели и посуды. Джил обучилась голландскому языку и свободно общалась со своими новыми родственниками. С Полом она часто общалась и по-французски, чтобы не забывать родной язык, и также обучила Томаса парой-тройкой фраз. Девочка была всего на год младше Томаса, и они стали отличными собеседниками и друзьями. Во времена, когда не нужно было помогать отцу, а летом это было очень часто, они много времени проводили вместе, а когда стали немного старше, однажды даже совершили поход к Ниагарскому водопаду, естественно не без сопровождения отца. За эти годы, что они прожили бок о бок, они стали настоящей семьей. Джил называла Пола отцом, а Томаса считала родным братом, который в своё время помнил о том, что они не родные, и иногда, глядя на прекрасную молодую девушку, его глаза загорались совсем не родственным огнём. Особое внимание нужно уделить положению Пола и его детей в обществе. Ясно показав всем, кто к нему когда-либо захаживал, что он не имеет враждебного настроя ни к одному человеку, будь то индеец или белый любой национальности, его дом всегда оставался непоколебимым. И хотя для проходивших мимо индейцев это крепкое сооружение представлялось прекрасным пунктом для обороны, и им иногда приходили в голову мысли, что овладеть этой постройкой не составило бы труда, всё же все отвечали обладателю и создателю деревянной крепости честностью и редко у кого хватало ума напасть на этот дом. Так, этот человек и очаг его дома стали скорее пристанищем для заблудившихся или путников, проделывающих долгий путь, которым нужно было место, где можно было бы передохнуть и набраться сил. Зима 1654 года выдалась очень суровой, и людям требовалось больше меха, чтобы согревать свои тела, но в доме Пола Мессота было достаточно тепло и уютно, во многом благодаря усердной и тяжёлой работе, которую он и его подопечные проделали осенью. Выпало достаточно большое количество снега, так, что нижние брёвна в основании постройки едва были видны. Около полудня, Томас и Джил обычно ходили за водой к небольшому источнику. Возвращаясь, девушка обронила ведро со страшным испуганным криком. –Боже мой! Томас, посмотри, это человек? Если так, он наверняка очень устал, что решил отдохнуть здесь, посреди леса. –Глупая, это наверняка грабитель! – с недовольством произнёс Томас, поднимая с земли упавшее ведро. –Ну вот, снова идти за водой. Будь внимательнее, пожалуйста, - обратился он к девушке, которая внимательно всматривалась в лежащего без дыхания человека. – А вдруг он замёрз! Посмотри, он почти раздет. Может он просто хотел помощи, но не успел добраться до нас. – Может и так. Идём скорее, узнаем. Нет, лучше позови отца, а я посмотрю, жив ли он. Девушка побежала в дом, а Томас подошёл к мужчине, лежавшему у входа в склад. На нём были ноговицы из весьма толстой шкуры, и белая охотничья рубаха с порванным рукавом и расстёгнутым воротом. Неподалёку валялась меховая накидка, слегка запорошенная снегом, видимо, слетевшая с мужчины когда он упал. Томас проверил, есть у человека признаки жизни, и заметив слабое тяжёлое дыхание, быстро схватил накидку и укрыл ею человека. На вид ему было около тридцати, но его тело ещё дышало юностью. Парень сделал вывод, что человеку было не больше 25, но на лице его остались отпечатки страшных мук и терзаний, пережитых в прошлом. Мужчина был очень худ, и приобрёл новый вид, так что его вряд ли узнал бы даже тот, кто когда-то находился рядом с ним, например в одной лодке, или в одной пещере. Его длинные тёмные волосы лежали на плечах, к ним прилипли маленькие комочки снега, а значит человек лежал здесь уже несколько мучительных для него часов. Пока Томас осматривал незнакомца, Джил и отец подоспели к нему. – Что тут у нас случилось? О Боже! Томас, скорее, несём его в дом! – прокричал Пол. Они с сыном схватили человека, и аккуратно понесли его внутрь, стараясь не задевать снежную поверхность земли. Джил с удивлением смотрела на этого пришельца. Прежде она не видела индейцев, и такого рода одеяние, причёска и внешний вид в целом вызвали в ней несказанный интерес к пострадавшему. Когда мужчину в бессознательном состоянии занесли в дом и устроили у очага, отец приказал детям приготовить что-нибудь поесть и погреть воды, а сам устроил ему место и укрыл мужчину одеялами из шкур. Через 3-4 часа мужчина наконец проснулся. Джил, сидевшая у окна, вышивала красивые незамысловатые узоры. Увидев, как человек у огня начал шевелиться и открыл глаза, она подскочила к нему, и стала расспрашивать. – Наконец-то вы очнулись! Что с вами приключилось? Куда вы направлялись? Как вас занесло в наши края? Надеюсь, вы не грабитель. Никто никогда не пытался ограбить нас. Вы попали в руки самого честного и доброго человека на этой земле. –Девочка моя, человек едва не умер, а ты задаёшь столько вопросов. Вот, юноша, возьмите. Это вода, не бойтесь. Человек посмотрел на чашку с водой, от которой шёл слабый пар, и хотел было взять её, но в недоумении посмотрел на Пола. Его глаза плохо раскрывались, очевидно, последние несколько часов он просто спал, выйдя из того бессознательного состояния, в котором был из-за сильного переохлаждения. Теперь он согрелся, но всё же не мог уверенно шевелить руками. –Был бы рад, если бы вы мне помогли, - выразил он на французском, который слышал через сон из уст обитателей дома. – О, юноша, вы знаете язык? Я не надеялся, что мы сможем с вами понять друг друга. Я конечно помогу вам, только придерживайте чашу. Пол помог незнакомцу выпить воды, после чего последний стал вести себя более оживлённо. – Я шёл к реке Святого Лаврентия, там живёт моё племя. Зима ужасно суровая, и им нужна помощь, чтобы обогреть свои вигвамы. Я шёл долго, а когда увидел дым, сначала подумал, что это минги добрались уже и до Гудзона. Я столкнулся с ними к западу от Эри и в схватке повредил ногу. Но я слышал, что в этих краях живёт мужчина с детьми, который помогает каждому путнику. У меня было мало сил, их не хватило, и я пал. Человек говорил по-французски, и Пол, и Джил смогли понять его. – Что ж, не волнуйтесь. Вы попали куда нужно, здесь вам помогут вернуть силы и залечить ваши раны. Меня зовут Пол Мессот, а это мой сын Томас, и дочь Джил, -сказал Пол, указывая на каждого, кого называл. – Я Ягуар, моё племя зовёт меня Науэлем, а минги называют меня Энкудэбэу. Зовите меня, как вам будет привычнее. –Сколько имён! Разве может быть у человека столько имён! – с озорной торопливостью протараторила Джил. – Может, милая, если это индеец. Что ж, Науэль. Можно так? – обратился он к новому другу, который кивнул ему в ответ, - Ты можешь остаться здесь пока не придёшь в себя. Пока отдыхай, а когда наберёшься достаточно сил, расскажешь нам о своих приключениях. С этими словами Пол оставил мужчину у огня отогреваться дальше, а сам позвал детей и начал с ними оживлённый разговор на голландском. – Джил, нехорошо так наваливаться с расспросами на незнакомого человека. Он сказал, что встретил на пути мингов, а значит он за них не воюет. Они завоевали здесь достаточно земель, и у меня есть опасения, что они захотят заполучить и земли вдоль Гудзона. Когда этот юноша окрепнет, он будет отличным воином. Посмотрите на него, он очень сильный. Снаружи такой лютый мороз, вода замерзает, мы едва успеваем натапливать дом, чтобы поддерживать тепло, а он полураздетый пролежал в снегу Бог знает сколько времени и ничего! – с нескрываемым, но подавляемым удивлением выразил Пол, и продолжил. – Он поможет нам оборонять наше жилище в случае опасности. Когда он будет в состоянии здраво мыслить, поговорим с ним. Вдруг он согласиться пожить с нами. Или вообще решит остаться у нас. – Отец, не забывай, у нас не такие огромные хоромы, как строят в Новом Амстердаме. Здесь нет достаточно места, да и Джил…Она совсем юная. Кто знает, что придёт в голову этому дикарю. –Томас, как ты можешь! Быть может, он и не выглядит так опрятно как мы, всё же мы не должны называть его дикарём. Он знает язык, и у него достаточно хорошие манеры, - вмешалась своим тоненьким голоском Джил. – Не суди, сынок, человека только по его внешнему виду. Никто не знает, какие беды и напасти приключились с этим человеком и что сделало его таким. – Вот именно, отец, никто не знает. Вдруг он какой-нибудь разбойник и собирается втереться к нам в доверие, а потом приведёт целую ватагу индейцев и разорит нас. Может там, на улице, он вообще притворялся! – Хватит! Хватит, Томас. Это уже слишком. Наш дом всегда был открыт для всех. Вспомни, как пригрели к себе одного старого ирокеза. Вспомни, как он хотел сначала убить нас, и привёл своих соплеменников сюда. Вспомни как он собрал всех, и перед всеми своими братьями, могучими воинами, объявил, что ни один ирокез не тронет наш благословенный дом. Вспомни, как он поклонился и простился, оставив нам свои подарки. Впредь, сынок, я не хочу слышать такие безосновательные обвинения в адрес этого несчастного человека из твоих уст. А теперь, дети, помолимся. Они помолились и принялись за ужин. После трапезы она разошлись, каждый по своим делам. Джил снова взялась за вышивку и подсела ближе к огню. Томас ушёл в спальню, достал из под кровати пару книг и принялся изучать их с интересом и любознательностью. Пол прошёл к двери, прочно задвинул засов и уселся в пороге, взяв охотничье ружьё. Он начал начищать его и готовить к новой работе – на следующий день в полдень он собирался на охоту, и стал подготавливать новый шёлковый пыж, который дал бы возможность стрелять немного дальше обычного. Несколько часов, два, может три, Джил просидела за вышивкой, то и дело поглядывая на нового знакомого. Она рассмотрела в его лице достаточно милые черты, слегка исковерканные тяжёлой дорогой и небольшой травмой. – Он необычайно хорош для индейца, не так ли, отец? Из всех, что я видела, я не видела более милого индейца, - с игривостью проговорила Джил. – Учитывая, девочка, что ты вообще не видела индейцев, да. Он определённо очень мил, - напомнил ей Пол, искренне и добродушно улыбнувшись. -Поди в комнату и скажи Томасу, что будешь ночевать сегодня там, а мы с ним устроимся на кухне. Джил сделала последнюю петлю, с огорчением и разочарованием посмотрела на Науэля и удалилась в комнату к Томасу. – Милый мой братишка, находишь ли ты этого индейца очень милым, а? –Бога ради, Джил! Они все на одно лицо. Свирепые глаза, наглая ухмылка. А в голове – не пойми что! Как ты можешь говорить, что он мил? Ты даже индейцев никогда не видела. – Ну вот ещё один, - с недовольством и иронией простонала девушка. – Я видела индейцев. – Тех, которые чуть не убили нас с отцом? Ты подглядывала из-за двери? Отец же всегда прячет тебя от чужих глаз. Ты ослушалась отца? – Нет, я никогда его не ослушивалась, и не буду впредь. Хоть я и правда никогда не видела индейцев, мне всегда хотелось на них посмотреть. Но отец прячет меня от внешнего мира. Из-за чего, как думаешь? – с небольшой досадой во взгляде и голосе сказала Джил, а Томас, с нескрываемой улыбкой, стал чувственно выражать свои мысли. Он по-театральному махал руками, совершал такие смешные жесты. – Ну, может потому, что мы оба очень сильно любим тебя и боимся за твою жизнь. Если эти дикари прознают, что здесь живёт такая хорошенькая девочка, они соберутся и целыми племенами выстроятся в очередь, чтобы заполучить твоё сердце. Джил расхохоталась над ним во весь голос, а из-за приоткрытой двери послышался голос отца. – Если молодые люди не прекратят шуметь, я выставлю их на мороз. И все трое тихонько засмеялись. Томас оставил Джил одну и вышел на кухню. После небольших приготовлений свет был погашен и весь дом погрузился в тихий сон.
Глава II
Солнце уже постучалось в окна деревянной крепости, и хозяин сего жилища проснулся и в недоумении посмотрел на место около очага. Их нового знакомого там не было, и Пол сразу же кинулся проверять сундук. – Неужели меня обхитрили, приговаривал он, - неужели твоё чутье подвело тебя, Пол Мессот. Но открыв сундук, оглядевшись по сторонам и увидев, что всё на свои местах, он облегчённо выдохнул и неодобрительно покачал головой. – Эх, Пол. Как ты так можешь… Ты скоро перестанешь доверять даже себе. Тут он перевёл взгляд на дверь, которая была по прежнему задвинута на засов. Тогда он с ужасом представил, что сын его был вчера прав, и поспешил в комнату, где спала Джил. Он открыл дверь и ахнул от изумления. Джил спала, раскинув руки в стороны, а её тоненькая ножка свисала с кровати и касалась пола, от чего она немного иногда подёргивалась. –Как он смог? – шёпотом произнёс Пол. – О, папа, наверное он вылез через трубу,- сонно пролепетала Джил и тихонько расхохоталась. – Я проснулась около пяти, и индеец уже был на ногах. Он ушёл на охоту. Так он сказал. Я задвинула засов, когда он ушёл. – Он не причинил тебе вреда, милая? –Папа! Кажется, из всех кого я знаю, он один – точно не причинит мне вреда, - приподнимаясь с кровати произнесла девушка. – Я рад, что ты имеешь возможность подружиться и общаться с кем-то, кроме нас. Но не забывай, милая моя, что тебе всего 15, и излишне тесное общение может нанести тебе вред. – Папочка, я может ещё и ребёнок, но я прекрасно понимаю опасность тех или иных вещей. Не волнуйся. Вы ведь всегда будете с Томасом рядом, несмотря ни на что. – Конечно, милая. Ну, отдыхай. Пол вышел из комнаты дочери, и только он принялся разжигать очаг, как в дверь глухо но тяжело постучали. – Науэль? Это ты? – Да, - послышалось из-за двери. Парню открыли дверь, и он вместе со своим трофеем ввалился в дом. – Боже правый, мальчик мой! – прокричал Пол, глядя на кабана с простреленным брюхом. – Я взял твоё ружьё. Надеюсь ты не против, - с лёгкой улыбкой выразил Ягуар, - оно отлично стреляет, дальше, чем я предполагал. – Это всё шёлковый пыж,- улыбаясь в ответ сказал Пол, - ну, хоть ты и лишил меня возможности самому его испытать, ты всё же заслуживаешь благодарности. – Не могу спать долго. По утрам я всегда охочусь. Всегда по утрам. Они ещё немного поговорили об охоте, посмеялись над произошедшим и принялись разделывать тушу. Томас и Джил тоже проснулись от шумных разговоров. Они были удивлены проворности индейца, но Томас был сдержан и выразил скорее безразличие. После всех приготовлений мясо искусно было приготовлено рукой Джил. Томас ей помогал, и пока они были заняты, у них завязался разговор. – Как ты думаешь, он захотел произвести на нас впечатление, или сделать так, что бы мы были перед ним в долгу? – Томас! Тебе должно быть стыдно за такие слова, брат. Мой дорогой, посмотри на Науэля. Он же само очарование и доброта, - слегка поглядывая на Ягуара произнесла Джил. –Господи, Джил! Тебе рано ещё думать об этом! Если я услышу от тебя подобное ещё раз, я выставлю его из дома, и даже спасибо не скажу. – Ты ужасно груб, Том. Она произнесла эти слова раздражённо и раздосадованная отошла от стола, где они с Томасом готовили мясо. Закончив трапезу, за которой Пол и Ягуар оживлённо обсуждали всё те же произошедшие дела утром, Джил убрала со стола. Томас поглядывал на Науэля с опаской и презрением, но тщательно это скрывал. Мессот старший не стал мешкать и выразил своё предложение сразу после того как Джил справилась с уборкой и все собрались вместе за столом. Пол закурил трубку и начал. – Куда ты направлялся, Науэль? Ты видимо долго был в дороге. И раз ты решил пополнить свои силы, оставшийся путь также не близок. – Да. Я уже говорил. Я направлялся к истоку реки Святого Лаврентия. Моё племя, - здесь он немного опустил глаза и его рот исказился страдальческой раной, - то, что осталось от моего племени, живёт там, и им нужна помощь. Я не живу в поселении гуронов постоянно. Только когда им нужна помощь, я появляюсь там. – Так ты гурон! – прервала его Джил своим звонким голоском. – Простите, - произнесла она, когда отец и брат неодобрительно на неё посмотрели. – Да, я гурон, и гордо несу за собой это имя, и буду нести его дальше, даже если всё моё племя сгинет в землях, кишащих грязными мингами. Эти слова взбудоражили Науэля и его глаза засияли по-новому, нежели это было раньше, когда он впервые после морозной мучительной ночи открыл их, или когда вернулся с добычей после своего любимого занятия. Он немного выпрямился и слегка поднял голову, всем своим видом показывая гордость за то, что принадлежит именно к племени гуронов. – Твоя верность непременно заслуживает уважения. Ты давно занимаешься охотой? Как вообще ты живёшь? – заинтересованно, будто выведывал секретную информацию, спросил Пол. – Я люблю охотиться, но только ради добычи. Индеец не убивает ради забавы. Только если индеец не минг. Но больше всего меня в этом привлекает сам, -он приостановился и задумался над словом, которое подошло бы, чтобы правильно выразить его мысли. Секунды три-четыре он повспоминал французские слова. – Привлекает сам процесс, - наконец он нашёл подходящее слово. – Выстрел, работа ружья в этот момент. Я люблю стрелять по мёртвым мишеням. – Ты стреляешь по мёртвым животным или людям? – с удивлённым отвращением, искривив лицо, спросил Томас. – Нет. Нет, я имел в виду не живым мишеням. Деревья, камни. – А, так ты занимаешься стрельбой? Это интересно. А как давно ты стреляешь? Этот разговор больше стал похож на допрос, и Науэль заметил слишком живой интерес к своему образу жизни. – Когда мою деревню сожгли, я отправился в далёкое путешествие. Я одиноко плыл по рекам, пересекал озёра и карабкался по скалам, возвышающимся у берегов Онтарио и Эри. Но я уже не помню, когда впервые взял в руки ружьё. Но знаю точно, это было не так давно. – Милый мальчик мой, ты натерпелся. Значит, тебя никто не ждёт в твоей новой деревне? Или кто-то из твоих родственников остался в живых? Науэль поднял голову и обвёл взглядом всех его окружавших. – Чего вы от меня хотите? – не выдержав притупленных и изумлённых взглядов, которые ждали чего-то со всем своим нетерпением, спросил наконец Ягуар. Они смотрели на него почти не моргая. Джил с трепетом и интересом, а Пол с притворной жалостью, которая была больше похожа на иронию и насмешку. Пол начал грызть свою трубку, в которой почти истлел весь табак. Он добавил новую порцию, и с нескрываемым волнением спросил. – Видишь ли, Науэль, ты и сам знаешь, какие проворные эти ирокезы. Они завоевали в округе столько земель, и хоть наш дом они всегда проходят стороной, всё же я не могу не опасаться. Сейчас у них один вождь, завтра другой. Кто знает, что придёт ему в голову. Вдруг он захочет завоевать здесь всё, включая территории вдоль Гудзона. И конечно, не дай Господи, если они нападут, у нас нет шансов. Томас ещё совсем юн, а про Джил я лучше и вовсе промолчу. Она совсем ребёнок, и с роду не держала в руках оружие, да и индейцев до тебя не видела. Мы говорили об этом, я и дети, и может, если ты считаешь это возможным, - сбиваясь с ритма, путаясь и слегка заикаясь, Пол не знал, как выразить свои мысли дальше, чтобы не спугнуть молодого гурона. – Может ты захочешь остаться с нами? Ну хотя бы на эту зиму. Тем более что ты недостаточно окреп, и тебе нужно полностью вылечить ногу, мы в свою очередь обеспечим тебя…-он не успел договорить, как Науэль его прервал. – Я благодарен Маниту, что мне на пути встретились такие люди, как вы. Я обязан вам жизнью. Но в этот трудный час для моего народа, как один из последних, я не могу оставить их. Завоёванные племена скоро перемешаются, и чистой гуронской крови всё меньше и меньше будет в детях. Но пока она течёт, я буду поддерживать её ход всеми возможными способами, на которые у меня хватит сил. Мой бледнолицый друг, я рад что встретил тебя, и обязательно отплачу тебе добром на добро, но не в этот час. У вас есть время, пока во главе ирокезов стоит мудрый предводитель. Я знаю его. И я не имею в виду что знаю, как он выглядит. Я знаю его сущность. Я знаю, что кровь, текущая в его жилах, чистая и сильная. Его отец не был храбрейшим или мудрейшим из вождей или воинов, но мать его и сестра, были самыми смелыми существами, что я видел. И хоть я ненавижу ирокезов, к Храброму вождю я не испытываю того отвращения. Мы были врагами, но нас связало одно горе. Мы не стали друзьями, но мы простились не врагами. Он заслужил быть вождём всех ирокезов своими поступками и победами. Он ещё молод, силён, мудр и храбр. Пока он во главе, вы можете жить в безопасности, и не переживать, что ирокезы нарушат обещания и предадут своё слово. Мудрый Мессот, мог бы ты оставить своих детей, даже зная, что им ничего не грозит, и уйти со мной в деревню гуронов и охотиться вместе со мной и кормить гуронских детей и женщин, оставшихся без отцов и мужей? После своей продолжительной и ёмкой речи в доме воцарилось молчание. Пол страшно задумался и устремил взгляд в середину стола. Он смотрел в одну точку не мигая, но было видно, что взгляд его блуждает в иллюзиях, представляя ту картину, что ему описал Науэль, задавая свой глубокий по смыслу вопрос, требующий такого же глубокого и содержательного ответа. Мессот старший вернулся в привычное состояние. – Я понимая тебя, мой мальчик. Тебя никто не будет удерживать силой. Но, мой дорогой друг, ты всегда можешь вернуться. Мы всегда встретим тебя так же отзывчиво и радушно, как это случилось не так давно. – Я благодарен моим новым бледнолицым друзьям. Я буду следить за этими краями, и если какая-то опасность будет к вам приближаться, вы можете быть уверены, что я не оставлю вас в беде. И Мессот, вам бы следовало обучить свою дочь, как вы это назвали, стрельбе. Ей пригодиться это в любом случае. Мы живём в опасное время, и неизвестно, когда закончиться эта война за бобров. Не бойтесь ирокезов, вождь сдержит своё слово, бойтесь белых. Никто не знает сколько ещё их прибудет в наши края. Но пока они заняты бобрами, и воюют с ирокезами, им не будет дела до вас. Я выполню свой долг, как и всегда выполнял, но непременно отзовусь, если что-то случиться. – Быть может, судьба ещё сведёт нас и в мирное время при мирных обстоятельствах. Если будешь в наших краях, будем рады принять тебя. Мы всегда будем рады видеть тебя у нас в доме, и разделить с тобой наш кров и пищу, а наш очаг всегда готов обогреть тебя. Пол был раздосадован, но доводы, которые привёл Ягуар в защиту своего отрицательного ответа, были неоспоримы. Он ясно представил, что может произойти, если вдруг предположения Науэля сбудутся, и французские или английские солдаты придут к нему с оружием. Он понимал, что тогда он не сможет отстоять своё жилище, но слова Науэля были весьма убедительны. Он представил, как страдает маленькое индейское племя, и как они будут рады появлению их молодого друга. – Он определённо нужен там, больше чем здесь, - подумал Пол, и провёл своего индейского друга до двери. Простившись, Науэль вышел из дома и побрёл по заснеженной тропинке до родника, набрал там себе воды и отправился в путь. Стоит сказать, что ни Джил, ни Томас не стали прощаться с Ягуаром так горячо, как это сделал Пол. Он, за эти несколько часов так проникся к этому юноше, что мысль о том, что они больше не увидятся и не пообщаются, доставила ему неприятные ощущения, которые он подавил, во многом благодаря той удивительно светлой прощальной улыбке, посланной Науэлем. Дабы сохранить своё доброе имя, но в первую очередь из человеческих соображений, Пол одарил своего нового друга полезными вещами. Дал ему несколько меховых шкур, рюкзак с провиантом на несколько дней и отличный, с широким острым лезвием, напоминающий по форме коготь медведя, увесистый нож. Теперь гурону предстояло пройти чуть больше 300 километров, перед тем как он окажется в деревне индейцев, среди которых жили и гуроны. Среди – именно то слово, которым можно обозначить положение этого племени в то время. Часть эри, потерпевших поражение от ирокезов, также переселилась к истокам реки Святого Лаврентия. В каждом племени, как и в каждом любом народе, любой национальности, как в любом коллективе, любой семье, был человек, выделяющийся от общей массы и отличающийся от остальных. Такой человек иногда привлекает к себе внимание, иногда отталкивает от себя, а бывает и так, что его вообще никто не замечает или не хочет замечать. Такого человека можно назвать безумцем или ненормальным, в наше время его назвали бы неординарной личностью. Но в наше время учёные или изобретатели не являются чем-то необычным, скорее сейчас без них не возможна была бы та жизнь, которой живут люди в 21 веке. Те, кто занимается искусством, спортом, медициной, историей – они не выделяются своим образом жизни, и для всех они- что-то повседневное и обычное. Кажется, такие люди всегда были понятны, и издревле привносили в массы свои творения и суждения. Однако, и сейчас существуют субкультуры и отдельные их представители, которые вызывают у нас недоумение, смех, осуждение. Но всё же, это выделение из общей массы, сейчас не является чем-то невообразимым, чем-то, что мы себе никогда не смогли бы представить. И люди такие живут сейчас в полной свободе и уверенности в себе, впрочем, как и раньше. Мог бы представить себе индеец, что через 300-350 лет его племя будет жить в резервации и иметь над собой какую-то другую власть, которую он лично никогда и не встречал, в отличие от вождя своего народа. Мог бы он представить, что индейцы будут говорить на одном языке с белыми, лишь иногда обращаясь к древним языкам своего народа. Могли бы они, люди лесов, степей, озёр и рек, подумать, что можно жить в мире с другими, попутно перенимая от них какие-то вещи и привычки. Предоставим читателям такую своеобразную пищу для размышлений и вернёмся к экстраординарным личностям. Индейцы не считали умалишённых больными или несильно развитыми людьми. Они видели в них посланцев Маниту, или Бога, в которого верили практически все бледнолицые. И если когда-нибудь они встречали миссионера, или псалмопевца, они скорее обходили его стороной, или пытались понять, за что Маниту обделил его разумом и силой. Но, как говорилось раньше, среди всех обычных, встречался необычный. Это естественно для белых, но было так неестественно для индейцев. И если бы вы встретили Монгво, не зная его истории, с ужасом сбежали бы, отстреливаясь луком или отбивая кинжалами. Он блуждал среди лесов, постоянно бормоча что-то себе под нос, напевая или пританцовывая. Он повидал столько разных людей, и столько разных реакций на него, что ничему никогда не удивлялся. Но в один зимний день, когда он ночью, сидя у костра, по обыкновению напевал свою любимую песню, он испытал не новые чувства, а хорошо забытые старые. Поднимая голову, он заметил приближающуюся из тьмы фигуру, закутанную в меха и обременённого какой-то ношей. Вдруг лицо индейца, горящее жаром огня от костра, озарилось улыбкой, которая прервала его пение. – Если ты убьёшь ягуара – он не испугается тебя, если ты его не испугаешься – он тебя не убьёт, - проговорил он, вставая со своего места, и его лицо ещё больше расплылось в приветливой улыбке.
Глава III
Как же была холодна та ночь, когда Науэль бродил сквозь непролазные сугробы, окутанные темнотой ночного холода и мглы. Он не надеялся встретить в лесу человека, и опасался, что напади на него зверь, он не сможет от него отбиться. В первый раз в его голове мелькнула мысль, что он слабеет, что он так сильно устал, что он не знает, зачем и для кого живёт. Но он сразу же отбросил эти мрачные думы и побрёл дальше, и, увидев костёр вдалеке, был несказанно рад. Он забыл про усталость и быстро зашагал по рыхлому поглощающему снегу. – Монгво, друг! В такой час и в такую погоду только ты мог оказаться в этом лесу, -немного задыхаясь, но справляясь с этим, сказал Науэль, не скрывая своей радости от встречи. Он подошёл к вставшему индейцу, и они пожали друг другу руки крест накрест и обменялись объятиями. – Почему же только я мог оказаться здесь? – предлагая место у костра, сказал индеец. – Только безумцу придёт в голову проводить ночь в таких местах. – Но ты тоже в этом лесу, и разделяешь со мной тепло костра. Но ты не безумец. Ты отчаявшийся. – Это не одно и тоже? – Думаю, одно и тоже, только ты потерял своё, а я своё. – И что же ты потерял? Ты рассказывал, что сам ушёл от племени. – Я потерял себя, брат. И потеряв себя, я себя нашёл. Наступило молчание, и Науэль стал вдумываться в слова Монгво. В них было много смысла, но они не всегда были понятны. Они познакомились несколько лет назад, когда Ягуар отправился к истоку Святого Лаврентия. По дороге туда он напоролся на, как ему тогда показалось, медвежью берлогу. Но зверь там давно не жил, а жил там Монгво, примерив на себя шкуру бывшего хозяина берлоги, но то было временное жилище. Днём он чаще спал, а ночью выходил из своего убежища, и бродил по лесам, пел песни, сидя у костра, или заговаривал собранные травы и коренья. Он не считал себя шаманом, и когда однажды Науэль спросил его, зачем он собирает эти травы, он ничего ему не ответил, а лишь развеял высушенные листья и травинки над его головой. Монгво исходил из племени делаваров, но давно потерял счёт дням, которые он провёл в одиночестве и отречении. Ещё будучи ребёнком он ушёл из семьи и стал жить один. Он поведал свою историю Науэлю, который проследил в ней линию, весьма схожую с его линией жизни. Тогда, они вдвоём отправились в индейскую деревню, а позже, и вдвоём покинули её. Ягуар встречал его чаще, чем кого-либо, и зная, что вряд ли Монгво сойдётся с кем-то характером также, как с ним, поведал ему уже свою историю, от начала до конца. Он делился своими переживаниями, рассказывал о случившихся трагедиях, о планах на будущее, а в ответ получал не всегда понятные высказывания, или вовсе тишину. Его не удручало такое общество, и он был рад встречи с человеком, который снял груз с его сердца. Он знал, что этому индейцу можно высказать всё, без утайки, и знал, что об этом больше никто не узнает. Он мог выговорится, когда в сердце томились какие-нибудь сомнения или печаль. Монгво почти никогда не отвечал ему, но к Ягуару после их своеобразного разговора, почти всегда приходили решения проблем, или тёмные мысли, томящиеся в его голове, ускользали, как по накатанной ледяной тропинке. Теперь же, когда он не видел Монгво больше трёх месяцев, он забеспокоился, не случилось ли с его другом что-то странное или опасное, но обрёл душевный покой, когда оказался рядом c ним у одного костра. Сова, что значило его имя, обычно ночью не спал, но в этот раз Науэль уговорил его на отдых, что бы потом вновь вместе отправится в индейскую деревню. Ягуар привык вставать рано, в то время, когда Монгво только ложится спать, поэтому с утра последний был в весьма вялом состоянии, но, пересилив себя, он, пробудившись, поспешил за своим другом. Они отправились в путь. Науэль поделился своей ношей, в ответ на предложение о помощи со стороны Монгво, и мужчины побрели по лесу, в котором, казалось, не ступала нога человека. Чуть меньше чем за две недели, с остановками, ночлегом, перерывами на охоту, они наконец добрались. В деревне у истока Святого Лаврентия, километрах в 20-25 от берегов Онтарио, жило около 300 гуронов, остальные же проследовали дальше по реке. Селение было обнесено частоколом в два ряда для защиты от нежданных и незваных гостей с одной стороны. С другой стороны защитой служила река, шириной почти 10 километров. За границами частокола открывалась площадка, больше километра тянувшаяся вдоль берега реки и вытягивающаяся от него по суше метров на 500. В центре стоял большой высокий дом из сухой коры, покрытый на зиму шкурами. Такие дома могли стоять 8-10 лет, по истечении этого срока его жители переехали бы на другое место, возведя уже и новое жилище. По всей деревне были разбросаны шалаши и вигвамы, ближе к берегу стояло несколько типи, принадлежавшие воинам, которые отправлялись в долгие походы на вражескую территорию. В частности, к границам деревни, где жили онейда, на юго-восточном берегу Онтарио. Но пока лютая зима со своими непроходимыми снегами царила в этих краях, типи приспособили под склады, в которых хранили шкуры, меха, провиант и оружие. Одна из хижин, стоявшая немного поодаль от остальных, пустовала. Она предназначалась для человека, который не жил в деревне постоянно. Науэль и его друг прошли вдоль берега, и его встретили несколько молодых людей, которые своими радостными криками оповестили об их приходе всю деревню. Из центрального строения, вокруг которого располагались очаг, тотемный столб и хижина шамана, вышел пожилой мужчина, опираясь на сухую дубовую палку. Аххисенейдей, или Длинное Перо, в этот период времени был вождём гуронов. Его избрали сахемом на всеобщем голосовании, в котором и участвовал когда-то Науэль. После поражения от ирокезов, Длинное Перо занял место отца Науэля, в связи с его трагической гибелью. Он был очень стар, но всё же передвигался без помощи посторонних. Он поднял свою худую морщинистую руку, облачённую в бизонью шкуру. Поприветствовав Ягуара и его друга, он предложил пройти внутрь его большого и просторного жилища. Науэль оставил свои вещи в хижине, и они вместе с Монгво проследовали за старым вождём. Аххисенейдей знал, что по праву занять место сахема должен был Науэль, но в одном откровенном разговоре, последний признался, что это будет слишком тяжкое бремя для него, и он еще не готов вести за собой племя, а кочевая жизнь нравится ему больше. Тогда вождь пообещал хранить тайну происхождения Ягуара, и многие гуроны жили в неведении, не подозревая о том, что к ним в деревню заходит не просто странствующий индеец, а истинный вождь их племени. Мужчины зашли внутрь дома, напоминавшего ирокезскую овачиру, в которой обычно селился целый клан племени. Но гуронская постройка была порядком меньше, и предназначалась лишь для вождя, жена которого сгинула в очень давние времена, ещё до того как дети их взяли в руки оружие. Внутри, как и обычно, собрались все старейшины, самые почитаемые и уважаемые люди племени. Науэль поприветствовал их, и сел у очага, оказавшись прямо напротив вождя. Монгво оставался в стороне, но один из старейшин чуть ли не силой усадил его по правую руку от Науэля. Они сидели в полном молчании, раскуривая трубку. Трубка ходила по кругу, от мужчины к мужчине, и после нескольких кругов над головами присутствующих заклубилось огромное облако дыма. Просидев в молчании с пол часа, вождь наконец выразил благодарность и почтению молодым людям. – В такое трудное время наши юные друзья не побоялись пройти долгий путь, и оказались в деревне, где их всегда рады видеть. Расскажи нам, Ягуар, кого ты встречал в пути, а кого не встречал. – Вождь может не верить мне, но в своём походе я не встретил ни одного ирокеза. Я встретил лишь бледнолицего, и он оказался другом. Он помог мне после долгой ночи, проведённой в снегу. Отогрел, накормил и напоил меня, а также дал в дорогу свои дары. Он предлагал мне остаться, чтобы в случае опасности помочь ему защитить его детей. – От чего же ты не остался? Там действительно опасные места? – Нет. Он живёт на Гудзоне. Он рассказал мне, что один ирокез однажды забрёл в его края, и в ответ на помощь ему, он не только оставил его и его детей в живых, но и помимо даров, пообещал не приходить к нему с войной. – Друг мой, ты думаешь этот ирокез сдержит обещание? – Онейда. Их вождь не тот, кто станет нарушать своё слово. Я спокоен за судьбу брата Мессота. – Так его зовут? – спросил вождь, и Науэль легонько кивнул в ответ. Он рассказывал о том, как его принял Пол, о своём путешествии и о встрече с Монгво посреди бескрайнего заснеженного леса. Он хотел было поделиться планами на будущее, но посчитал, что слишком рано об этом говорить, не пережив такую суровую и снежную зиму. Он провёл в хижине вождя несколько часов, и после общей вечерней трапезы, вместе с Монгво, они удалились в свои, немного отдалённые от общей массы жилищ, хижины. Отходить ко сну ещё было рано, и в деревне устроили небольшой праздник по случаю прихода долгожданного и желанного гостя. Девушки разожгли сильный костёр, юноши стали танцевать вокруг него. – Друг мой, не можем ли мы присоединиться к радостной процессии? – со скромностью спросил Монгво. – Конечно. Наверное, мы даже должны сделать это. Они направились к ярко пылающему огню, который иногда, сильно разгораясь, поднимался вверх и вился над землей. Один из мужчин, долгое время не принимавший участие в празднике, достал свою флейту. Пляски продолжались, но стали спокойнее. Юноши старались танцевать в такт окутавшему их звуку. Монгво достал свою трубку с длинной ручкой, засунул в неё травы из своего кисета, что висел у него на поясе, и закурил. Науэль вслушивался в каждый звук, и чувствовал себя спокойным и защищённым. Его окружало родное племя, люди, которых он знал с детства. Аламеда, которая до этого пела под флейту, прервала свою партию и дала инструменту и музыкальную полную свободу от своего голоса. Она подсела к Науэлю. – Придёт ли момент, когда Ягуар остепенится, и не захочет покидать свою деревню? Где ещё он услышит эти звуки и ощутит тепло такого родного костра? – Эти звуки навсегда поселились в душе и сердце Ягуара, и где бы он ни был, он никогда их не забудет. Где бы он ни был, он всегда чувствует теплоту родного костра. – Время идёт так быстро, Ягуару нужна женщина, которая продолжит его славный род. – Ягуар сам знает, что ему нужно. – Конечно. Но иногда боль застилает наши глаза, и мы не видим того, что дарует нам Маниту. Пока ты живёшь призрачным прошлым, ты упускаешь настоящее. Только Маниту знает, было ли то прошлое судьбой, или тебе лишь показалось. Ты не можешь этого знать. Но ты можешь знать, есть ли у тебя судьба в будущем, или она навек покинула тебя. Не упусти настоящее, иначе у тебя не будет будущего. Слушай, что тебе говорит Маниту, - глядя на Науэля проговорила девушка, но он не смотрел на неё, а вцепился взглядом в огонь. –Маниту давно покинул меня. Моё настоящее и будущее уже давно не существует. Оно погибло там, где я сам пожелал оказаться. Маниту отказался от меня, он не видит во мне души, потому что она сгинула, и мне нечего будет ему отдать, когда сгинет и моё тело. Он перевёл взгляд на девушку, и в его глазах отражался огонь, от чего они казались свирепыми и полными ненависти. Девушка слегка отпрянула и, встав со своего места, ушла в свою хижину. Пока Науэль был погружён в философские думы, звук флейты утих. Ягуар вернулся мыслями во внешний мир, когда запел Монгво:
«Шли мы с тобой через реки и горы.
Мы шли через лес, огибая скалы.
Когда дикий зверь устремил на нас взгляд,
Мы прошли мимо него.
Он сказал нам вслед,
Что мы не одиноки.
Он напомнил нам об отцах,
Что легли в землю за нас,
И который смотрят на нас с неба,
Облачившись в перья орла.
Мы шли с тобой дальше,
Через бескрайнюю степь,
Где орлы клубились над головой.
Мы смотрели в небо
И ощущали заботу отцов наших
И любовь матерей наших.
Мы шли с тобой вдвоём,
Но мы не были одиноки».
У Монгво был необычайно красивый голос, который слегка дрожал, когда он пел о предках. Он был немного старше Науэля, но из-за внешнего вида этого было не понять. Половина его лица была выкрашена красной краской, а вторая половина – чёрной. Вдоль лица тянулись тусклые белые полосы. Он почти никогда не смывал краску с лица, и как только старый слой стирался или смывался, наносил новый. Его длинные волосы были слегка спутаны, и ложились крупными прядями на его широкую мощную грудь, которая под слоем одежды казалась ещё крупнее. В волосы были вплетены перья, окрашенные в черно-красный цвет. Он был не высокого роста, но очень плотного телосложения. Зимой он редко облачался в меха, чаще накидывал на себя всего одну шкуру, а в этот холодный вечер, отогревшись у костра, вовсе скинул с себя шкуры и сидел в одной кожаной рубашке, чем некоторых привёл в замешательство. Он закончил петь, и всё тот же музыкант легонько ему поклонился головой, в знак уважения и почтения его таланта. Дальше флейта запела весёлыми мотивами, и пришло время, когда у костра могли танцевать и девушки. Мужчины танцевали со своими возлюбленными или сёстрами, и праздник приобрёл окраску душевного веселья. Науэль, после того как Монгво закончил, покинул своё место у костра, и отправился отдыхать. Он напомнил другу, что тому тоже пора, ведь на рассвете они вместе идут на охоту, но захваченный праздником индеец отказался идти, заверив друга, что с утра будет чувствовать себя как только что родившийся.
Глава IV
-Тише. Тише, Монгво. Дождись пока он убедится, что в безопасности. Посмотри на свою стрелу. Она же колышется, как дубовый лист во время бури. – Не забывай друг, лук в моих руках бывает не чаще, чем в твоих руках иголка для вышивки. Науэль рассмеялся, и прицелившись уже своей стрелой, стал выжидать момент. Молодой олень, озиравшийся по сторонам, стал сдирать кору с дерева. Науэль натянул тетиву и выстрелил. Стрела пронзила живот оленя, и он рухнул в снег, барахтаясь и мыча от боли. Монгво подошёл к нему, и после того, как закончил страдания животного перерезав ему горло, попросил у него прощения и поблагодарил Великого Духа за дар. В тот день они убили два оленя и кабана. Они пробыли в деревне гуронов чуть больше месяца, и почти каждый день выходили на охоту. Иногда им приходилось уходить на несколько дней. А однажды, когда их не было больше недели, они, в компании ещё 11 мужчин, вернулись с двумя бизонами, оленем и кабаном. Удивившись и обрадовавшись такой добыче, вождь отблагодарил Науэля и его друга, и, отправляя их в дальний путь, наградил их провиантом. Немного попутешествовав вместе, Науэль и Монгво всё-таки разошлись и пошли разными дорогами. Когда пришла весна, Науэль был уже в районе устья реки Святого Лаврентия. Он навестил оставшуюся часть племени, так же помог им заготовить пищу и дрова, и снова отправился в путешествие. Теперь настало тепло, и он направлялся к Гудзону, что бы узнать, как обстоят дела у его бледнолицего друга Пола Мессота. Он немного заплутал, и прошёл западнее того места, где Мессот воздвигнул свою маленькую крепость, но, добравшись до берега реки, не стал больше сворачивать в лес и шёл прямо по берегу. Впереди, у берега в воде, он заметил какое-то движение, и решил зайти в лес, чтобы незаметно проследить за тем, кто копошился в воде. Пройдя немного по лесу, стараясь не шуметь, он оказался позади рыбачившего человека. Он узнал его, и беря в руки свой лук, достал стрелу из колчана и приготовился выстрелить. Он вышел из тени деревьев, и, немного приблизившись к берегу, выстрелил. Стрела попала в песок, в полуметре от ног, стоящих в воде. Человек немного простоял в полном покое и не двигался, но, когда услышал тихонький смех, обернулся. – Боже сохрани тебя! Зачем пугать мирного человека? Науэль разразился искренним смехом, и поспешил к мужчине. – Брат Мессот, тебе стоит учить людей, как спасаться от врагов, -через смех сказал Науэль. – А тебе, мой друг, никто не уступит во внезапности. Будь на моём месте твой враг, его непременно настигла бы эта стрела. Он поднял снаряд и протянул его Ягуару. – Значит, слава Маниту, что ты мне друг, а не враг. Пол не сдержался и обнял Науэля. – Ты добываешь себе пропитание? Далеко мы находимся от твоего дома? – В паре километров. – Я боялся, что заблудился. Но, удача оказалась на моей стороне. – Порыбачишь со мной? А потом вместе отправимся. – Конечно. Позже расскажешь, как вы жили это время. Пол стал возиться с самодельной сетью, а Науэль, закатав низ своих леггинсов, вошёл в прохладную воду реки. Руками, барахтаясь в воде, он изловил пару лососей, от чего Пол раскрыл глаза настолько широко, сколько это возможно. – Чувствую себя таким бессильным перед природой, и таким неумелым, - с добротой и душевность рассмеялся Пол. Когда они пришли домой с немалым уловом, Науэль обратил внимание, что появилась новая постройка, чуть поодаль от склада с вещами и припасами. Он не стал расспрашивать Пола, для чего она служила, и последовал за ним в дом. Джил возилась на кухне, начищая новую современную посуду, привезённую Полом из Нового Амстердама. –Джил, посмотри, твой отец просто молодец. Если бы он не встретил Науэля, он никогда не наловил столько рыбы,- улыбаясь обратил на себя внимание Пол. Джил, услышав имя её старого знакомого, обернулась и радостно закричала. – Мистер Науэль! Томас! Науэль зашёл к нам в гости! Она бросилась на встречу Науэлю, но, попридержав эмоции, просто пожала ему руку и предложила устроиться за столом. –Посмотри, что привёз отец из города. Это ложка. Посмотри на её ручку. Какое же мастерство нужно, чтобы такое изготовить. Приборы были действительно прекрасные. Для таких диких мест, в каких жил Науэль, они были просто каким-то чудом. Металлические ложки с резными ручками, металлические тарелки. Но большее внимание Науэль обратил на чашку из фарфора. Она была украшена голубым рисунком, на котором была изображена девушка под раскидистым деревом. А ручка была отделана завитком, что придавало предмету необычайную грациозность и лёгкость. – Мой друг отплывал в Европу зимой. Он встретил там какого-то торговца из Азии, и выменял эту чашку, в обмен на сундучок с индейскими безделушками. Обменялись опытом, так сказать. Она очень древняя. Она прекрасна, правда? Науэль аккуратно провёл пальцем по краю кружки, удивлённо и восхищённо вздохнув. – Красота. Такого в индейских деревнях не увидишь. – Да. Думаю, когда-нибудь такие изделия заполонят дома людей, как в Европе, так и в Америке. Мой друг сказал, что не видел такого ни в одном доме Европы, где только бывал. – Для чего это предназначено? – Чтобы пить, друг мой. Но мы сбережём такое сокровище до лучших времён, и пока уберём всю эту посуду в сундук. Пойдём-ка, я покажу тебе ещё кое-что. Такое ты вряд ли видел. – Что же это такое, что может превзойти мои впечатления от только что увиденных приборов? –Идём, идём, дружок. Ты будешь в восторге! Они вышли на улицу и Пол направился к постройке, на которую Науэль обратил внимание, когда только приблизился к дому. Пол открыл двери и подозвал своего друга. – О, Великий Дух, он прекрасен? - открыв рот от изумления еле произнёс Науэль. – Это, мой дорогой, лошадь. Лошадь. Её можно оседлать и ездить верхом. – Там ещё одна! Только маленькая. –Да. Жеребёнок. Вот что, я подарю тебе одну. Представь, какое уважение ты получишь от своего народа, а главное, какую могущественность! Пол выразился действительно подобающим тоном, вложив в слова гордость и мощь. – Я обменял их на 40 рулонов пушнины, но оно того стоит, брат. Я научу тебя ездить на ней. - Я видел их, но не знал, как они называются. Большое стадо паслось в прериях, когда я…был в одном из своих путешествий. Они показались мне слишком своенравными. Я не думал, что их можно приручить. – Можно, и даже нужно. Лошадь очень сильна и вынослива. Тебе не придётся ходить пешком в твои путешествия. Последнее слово он произнёс иронично, зная, что под словом «путешествие» Науэль имел ввиду какую-то вылазку во вражеский стан, или бегство от настигающих врагов. Науэль ещё немного полюбовался животными, Пол предложил ему погладить одну из лошадей. Потом они вернулись в дом, где Томас и Джил спокойно что-то обсуждали. – Как твоя деревня, Науэль? Она ещё стоит? Или ирокезы разграбили всё уже и там? - с насмешкой, неторопливо, спросил Томас. – Слава духам, всё в порядке. Ты упомянул ирокезов. Вам что-то известно об их последних набегах? – Да, они изрядно погромили какое-то племя. Эри, кажется, - предлагая Науэлю место за столом произнёс Пол. – Ах, Эри… Я мог наблюдать, как они двигались по реке, вверх, к устью, только по противоположному берегу от того, где расположилось моё племя. – Они, наверно, были рады тебя видеть! – с озорной проворностью протараторила Джил. – Да. Они устроили даже небольшой праздник в честь нашего с Монгво прихода. – Кто такой Монгво? Твой друг? Вы давно знакомы? –Джил, детка, зачем так заваливать вопросами? – Ничего, Пол. Я понимаю интерес юной девушки. Мы знакомы пару лет. Он такой же странствующий индеец, как и я. Он из делаваров. Мы не очень хорошо ладим с ними, но с Монгво у нас особое взаимопонимание. – Это так прекрасно, что у тебя есть друг! Почему ты не привёл его с собой? – Мы много проводили времени вместе, но, всё же, у нас разные пути. Один занимается своим делом, другой своим. Томас, до этого момента не участвующий в беседе, обратился к Джил, выражая недовольство и, снова, насмешку. – Конечно, одного безумца, который бродит по лесам, не известно зачем, нам мало, сестра. –О Томас! –Зачем ты так, Томас? Науэль наш друг. Видишь, он исполнил обещание и пришёл к нам, чтобы справиться, как наши дела. – Я понимаю тебя, Томас. Тебе не хочется видеть человека, не такого образованного и культурного, как ты. Но не думаю, что задержусь у вас надолго. – Не обращай внимания на этого сорванца. Думаю, индейские дети такие же, в этом возрасте. Всегда всем недовольны, и думают, что мир вращается исключительно вокруг них. – Индейские дети в этом возрасте часто уже воспитывают своих детей, - с добротой и лёгкость, без намерения обидеть кого-то заметил Науэль, и своими словами вызвал смех у Пола и Джил. В отличие от них, Томас нахмурился ещё больше. – Порыбачим завтра снова, Науэль? Пару таких рыбалок, как сегодня, и нам хватит рыбы на месяц, - смеясь, предложил Пол. Науэль согласился, и после того, как поведал историю своего пребывания в деревне, он, вместе с Полом, вышли на улицу. Науэль снова подошёл к лошадям. – Необычайно прекрасные животные. – Да, очень прекрасные. Я отдам тебе жеребёнка. Ты сможешь отвести его к себе в деревню. За ним там будут следить, пока он не окрепнет и не станет настолько сильным, чтобы можно было его оседлать. – Оседлать? Однажды, я попытался приручить мустанга. Но он сбросил меня, в мгновение ока. Я тогда сломал ногу. После того случая я избегал их, больше чем мингов. – Ах, Науэль! Ты приносишь в наш дом хорошее настроение! – Я стараюсь не приносить плохого. Но не замечаю, что это получается. Но скажи, не заходили ли к вам ирокезы? Не проходили ли они мимо? – Нет. Вся зима прошла спокойно, а когда наступило тепло, думаю, им стало не до нас. Вообще, ты первый человек после тебя, кто забрёл в наши края. Мужчины немного пошутили, и разговором о предстоящей рыбалке их диалог закончился. Вечером, Науэль изъявил желание устроиться на улице, что бы не занимать место в доме и не смущать некоторых его обитателей. Он пробыл у Пола несколько недель, хотя не собирался задерживаться на долго. Мессот помог ему наладить контакт с лошадью, и после немногих падений и неудач, Науэль уже уверенно стал руководить животным, время от времени делая вылазки в лес верхом на коне. Распростившись со своими друзьями, он вновь направился в свою родную деревню, ведя за собой молодого жеребца. Часть своей ноши он повесил на него, а часть взвалил на себя, что бы молодому животному не было слишком тяжело. Через пару недель он был уже в селении, и пробыл там до конца лета. Лошадь он оставил в деревне, так как знал, что путешествовать придётся много, и иногда по таким местам, где животному будет тяжело пробираться. Когда Науэль впервые появился в деревне с животным, всё племя ахнуло от удивления, а вождь заподозрил в нём действо злых духов. Ягуар стал чаще бывать в деревне, чтобы знать, как живёт Вемэтин. Вемэтин значило «Друг». Так он назвал своего коня. Когда Ягуар оседлал своего подопечного, реакция вождя Аххисенейдея была настолько удивительной, что он чуть было не назвал Науэля повелителем всех животных, после того как увидел, с какой лёгкость Ягуар справляется с ролью хозяина наездника. Летом 1658 года Науэль снова оказался в доме Пола Мессота. Вемэтина с ним не было, так как он решил отправиться в гости к белому другу на лодке. Из деревни он весь путь тащил лодку на себе, а приблизившись к реке наконец сумел отдохнуть от похода. Когда он, дрейфуя на пироге вдоль Гудзона, оказался метрах в 600 от дома Пола, впереди он увидел высокую фигуру, купающуюся в речной прохладной воде. Девушка была в сорочке, её длинные тёмные волосы слегка намокли, но по прежнему вились крупными кудрями, и ветер подбрасывал их, когда она на мгновение замирала, любуясь солнцем и небом. Ягуар узнал девушку, и, чтобы не спугнуть её, ему пришлось остановить судно и высадиться на берег. Он взвалил на себя пирогу и тихой поступью пошёл вдоль берега. Оглядевшись, он понял, что Джил здесь совершенно одна. – Молодой и прекрасной девушке не стоит быть в таких местах одной,- прокричал он, когда приблизился к Джил настолько близко, чтобы она смогла его услышать, и успела привести себя в порядок, чтобы никого не смутить своим видом. Девушка приблизилась к берегу и накинула на себя одеяло, после чего быстро зашагала Науэлю навстречу. – Мне некого здесь бояться. Кроме вас, мистер Науэль, здесь никого не бывает. Здесь настолько спокойное место, что мы можем делать что хотим, никого не опасаясь. Я несказанно рада вас видеть, Науэль, но, всё-таки, признаюсь, вы меня напугали. Она протянула Ягуару руку, и поприветствовав друг друга, они обменялись радостью от встречи. – Когда отец вернётся, он так обрадуется, что ты снова зашёл к нам. Куда ты теперь держишь путь? Может в этот раз, ты задержишься у нас подольше? Тебя долго у нас не было. Около четырёх лет, да? Чем ты занимался всё это время? – Снова та прозорливость, и снова много вопросов. Ты всё та же, юная Джил. Твоего отца нет дома? – Да, он ушёл в город. Он собирался продать немного мяса и прикупить маиса, что бы пополнить запасы. Он вернётся через пару дней. Думаю, Томас будет рад тебя видеть. – Может быть. Но не думаю, что он будет также приветлив, как его сестра. – О, на самом деле я ему не сестра, а он мне не брат. Отец нашёл меня лет 8-10 назад. Но до того, как я стала жить здесь, я мало что помню. Я не помню, как жила раньше, понимаешь? – Да. Я не знал, что ты помнишь тот день. Пол рассказывал мне, как нашёл тебя. Наступило молчание и молодые люди просто, не торопясь, шли по берегу реки. Река сделала поворот, и людям открылась широкая водная гладь, сплошняком залитая солнцем. Оно было настолько ярким, что, отражаясь в воде, ослепляло смотревшие в реку глаза. Ветви прибрежных деревьев слегка колыхались, поддаваясь почти незаметным порывам ветерка. Солнце светило сквозь листву, и маковки деревьев будто блестели алмазами. – Это самое замечательное место, которое я видела в своей жизни. А вот и наш дом! Идём, Томас будет так удивлён! Науэль оставил пирогу под одним из деревьев, растущих невдалеке от дома, и проследовал за Джил. Томас сидел на траве и читал книгу, а рядом с ним паслась Юта. Лошадь немного заволновалась, увидев незнакомого человека, на что Томас не мог не обратить внимания. Он оторвал взгляд от книги, и, увидев Науэля и Джил, вскочил со своего места. – Если моя память не изменяет мне, и если глаза мне не врут, то это Науэль! Кого-кого, а тебя я не ожидал здесь увидеть! Ты встретил Джил у реки? Она почти каждый день ходит туда. Говорит, там она чувствует себя наиболее живой. – Да. Я застал её, когда она ещё купалась. Я плыл в пироге, но не хотел испугать её, поэтому сошёл на берег. – Надеюсь, сестра, ты вела себя прилично, - улыбнулся Томас, и предложил пришедшим пройти в дом. – Ты сказал, что плыл в пироге. Это прозвучит удивительно, так как мы живём у реки, но я никогда не плавал в лодке! – Это легко можно исправить, друг мой. Я заметил, что ваша лошадь пасётся. Почему Пол не взял её, чтобы поехать в город? Он отправился пешком? – Да. Юта немного приболела. Когда кое-кто, - переводя взгляд на Джил, укоризненно говорил Томас, - когда кое-кто совершил поездку в непролазные дебри, Юта упала, запутавшись в сломанных ветках, и повредила ногу. Отец решил, ей пока нужен покой. А где твой конь? Почему ты решил добраться по реке? Или ты к нам, так сказать, проездом? – Вемэтин ждёт меня в селении гуронов. Я уверен, что там за ним следят и ухаживают как положено. Я решил проложить свой путь по реке. Мне не хватало её живого течения. Я целенаправленно плыл к вам, но надеялся застать Пола. Джил сообщила мне, что он в Новом Амстердаме. – Да, но он скоро вернётся. Он ушёл неделю назад. Ну, думаю, нам будет чем заняться, чтобы скоротать время до его прихода. – Вам не боязно оставаться одним? – Мы не одни, мы есть друг у друга. Томас всегда защитит меня, если опасность подберётся к нам, - обнимая за плечо Томаса, с уверенность и гордостью проговорила Джил, несвойственным ей спокойным и размеренным тоном. Науэль ощутил в этот момент, как тепло они относятся друг к другу, и почувствовал, что к нему они проявляют такие же дружественные чувства. Ему было удивительно слышать отзывчивые слова Томаса, так как он до сих пор считал, что парень невзлюбил его с самой первой встречи, и думал, что он сохраняет этот настрой и по сей день. Но поняв, что в этом доме он никого не раздражает и не вызывает ни у кого ненависти, его охватило спокойное и тёплое чувство нужности. Он понял, что в этом мире есть люди, которые волнуются за него, которые рады, когда у него всё в порядке. В разговоре с Томасом и Джил он практически всё время улыбался, а ему улыбались в ответ. Он впервые за долгие годы почувствовал, что кому-то доставляет радость то, что в его душе томится нежное спокойствие.
Глава V
Первую ночь в доме Мессотов после долгого отсутствия Науэль провёл в комнате, которую все называли кухней. Когда Джил встала, чтобы приготовить завтрак и прибраться, Ягуар уже был на ногах. Он осматривал Юту, и гладя рукой её роскошную гриву, что-то приговаривал. Джил вышла на улицы, услышав тихое бормотанье, но не хотела мешать Науэлю. – Тебя разлучили с твоим сыном. Но будь уверена, он в безопасности. О нём заботятся также хорошо, как о тебе. Я знаю, что такое терять близких. Это больно. Очень хорошо, если вас просто разлучили. Очень плохо, если их отобрала у тебя смерть. Ты сильнее меня, и если я справился с этим, то ты подавно справишься. Он говорил достаточно громко, и если бы он не говорил на ирокезском наречии, Джил поняла бы его. Но, видимо он не хотел, чтобы даже случайный слушатель понял его. Он закончил беседу с животным, и, почувствовав чей-то взгляд, на последок ещё раз провёл рукой по шелковистой и густой гриве Юты. – Тебя же отец учил, что нехорошо подслушивать, - с улыбкой, продолжая смотреть на животное, но отдаляясь, заметил Науэль. – Я не подслушивала. Я забеспокоилась, когда не застала тебя. Подумала, что ты покинул нас. Но потом я вспомнила, что ты не любишь долго спать, и любишь охотиться по утрам. Но позже, я услышала бормотанье, и мне просто стало любопытно. – Любопытно? Надо запомнить эту отговорку. Когда я приду к мингам, чтобы снять с них скальпы, а они спросят меня, для чего я пришёл, я скажу, что мне просто стало любопытно, -продолжая улыбаться сказал Науэль, приближаясь к Джил. – Я и вправду не люблю долго спать. Но сейчас не время для охоты. Сейчас можно добывать рыбу, не трогая беззащитных животных, которые итак на грани истребления. – Отец рассказывал мне, что в Европе мужчины собираются, и компанией идут на охоту. А позже вешают рога оленя или лося на стену своего дома, как трофей. Убийство ради удовольствия. – Да. Только бледнолицые так могут. Индеец никогда не убивает никого просто так. Только чтобы выжить. – Не все белые одинаковые, правда же? – Да. Есть и хорошие люди, такие как ваша семья. – Я хочу верить, что хороших людей больше, чем злых. Добро должно перевешивать зло. –Добрым быть гораздо сложнее, чем злым. Поэтому злых людей всегда будет больше. Но это не значит, что мы должны их ненавидеть или избегать. Мы должны их вдохновлять, что бы они тянулись к свету. Джил вздохнула, и постояв ещё несколько секунд, прошла в дом. Она продолжила готовить завтрак. Науэль не хотел оставаться наедине с ней, и решил побыть на улице, пока не проснётся Томас, который к этому времени уже, сонный, сидел у очага, подогревая воду, чтобы заварить для всех чай. Услышав, что юноша тоже уже не спит, Науэль проследовал в дом и устроился за столом рядом с Томасом. Науэль в эту жаркую пору ходил только лишь в леггинсах и набедренной повязке, а его обнажённая грудь и руки были разрисованы в нескольких местах различными символами и рисунками. Эти тату приковали взгляд Джил, и она с нетерпением стала расспрашивать его. – Что значат эти рисунки на твоём теле? Я заметила их ещё вчера, но подумала, что и так завалила тебя расспросами. Да и заметила, что вы с Томас очень оживлённо беседовали. Не хотела портить идиллию, - с улыбкой протараторила она. – Вот эта, - Науэль указал на тату на правой руке, - эту мне сделал Монгво, после того, как узнал историю моего поединка с ягуаром в южных краях, очень далеко отсюда. Татуировка состояла из линий и треугольников, черных и красных, а два завитка в центре рисунка, были выполнены красным цветом и говорили о свирепом взгляде, которым воин смотрел на своего разъярённого противника. – А это – что-то вроде амулета. Ловец снов – оберег у оджибве и лакота. Он отгоняет злых духов. Амулет делают из лозы и сухожилий, ещё из птичьих перьев, и вешают над местом, где спишь. Но в основном я сплю в лесах или в пещерах, и если собрать всю лозу в округе, и убить всех животных ради сухожилий и всех птиц ради перьев, этого не хватит, чтобы смастерить амулет, который можно было бы повесить над всей Америкой. Поэтому, один мой знакомый из оджибве однажды предложил мне нарисовать амулет на спине, чтобы он всегда был со мной. Джил подошла поближе, чтобы рассмотреть рисунок, который красовался на правой лопатке Науэля. Она восторженно и удивлённо ахнула, и поинтересовалась, что значат остальные рисунки. – Это? Это просто линии, они ничего не значат. – А это животное у тебя на груди? – Это красный волк. Символ моего рода. Этот рисунок наносили каждому, кто рождался в нашей семье. Такой был и у моего отца. Когда Джил и Томас заметили, что к Науэлю подступили печальные думы и воспоминания, воцарилось молчание. Но, вскоре, Томас завёл разговор о том, как трудно им приходилось иногда ловить рыбу. Он рассказывал, как отец часто вспоминал Науэля при этом деле, и сетовал на свою неловкость. Через некоторое время обстановка в доме разрядилась и стала снова тёплой и приветливой. После завтрака Науэль поблагодарил друзей за угощения и вышел на улицу, чтобы ещё раз полюбоваться лошадью и окрестными красотами. Он, крича с улицы, предложил юным друзьям совершить прогулку по реке, чтобы скоротать время, но Томас отказался. – Я не могу тратить на это время, мне нужно осмотреть нашу землю и урожай. Но Джил может пойти с тобой. Она любит реку, думаю, ей не помешает такая прогулка. – Правда? Томас, это правда?! Ты разрешаешь мне? О дорогой брат, спасибо, спасибо тебе! Спасибо! –Но учтите, юная барышня, в следующий раз в путешествие по реке отправлюсь я, - улыбаясь сказал Томас, приобняв сестру за плечи. – С тобой, Науэль, она будет в безопасности, я могу на тебя положиться. – Спасибо за доверие, брат. Науэль положил руку себе на грудь и слегка наклонил голову, выражая признательность Томасу. – Как сказал твой брат? Юная барышня? Идёмте, юная барышня, я открою вам удивительный мир речного плавания на пироге. Науэль предложил Джил пройти вперёд, и та, ещё раз обняв брата, вприпрыжку побежала к тому дереву, где была оставлена лодка. Науэль заметил странную вещь, слишком нежную для брата, в прощании Томаса с Джил, но не придал ей значения. Джил с нетерпением побежала к берегу, а Ягуар подтащил лодку, предлагая девушке сесть в неё. Она запрыгнула со своей лёгкой игривостью, и недавно вставшее солнце озарило её бледное лицо ярким малиновым цветом. Науэль оттолкнул пирогу и прыгнул следом, взяв вёсла в руки, направил лодку по течению. Когда судно вышло на достаточно широкий участок реки, он отложил вёсла, чтобы полюбоваться открывшейся им с Джил картиной. В светло-карих глазах девушки отражался рассвет, а лёгкий ветер трепал её густые крупные кудри, свисавшие на грудь и спину. В изумлении, увидев озарённую реку и переливами перекатывающиеся волны на ней, она приоткрыла рот и закрыла глаза. Она была очень красивой девушкой, и даже жизнь в дали от богемы и светских вечеров не могла нарушить её непоколебимую красоту и изящество. Ни один званный ужин не мог бы представить публике более прекрасную девушку, чем Джил. Каждая черта её лица дышала молодостью, и глаза горели желанием познать неизведанное и тайное. На мгновение Науэль обратил внимание на её воодушевлённое и прекрасное лицо. – Она прекрасна. Но никто не сравниться с той, что однажды так же плыла со мной в одной пироге. Она так молода, - проговорил он в мыслях, - у неё такое живое лицо. Я бы хотел, чтобы она никогда не видела крови и никогда не испытала страданий, которые могут погубить её природную красоту. Он перевёл взгляд на природу, и, также закрыв глаза, стал прислушиваться к окружавшим его звукам. Он практически ничего не уловил, кроме плескания воды и шороха листьев, но, где-то вдалеке, услышал свист королька. – Всё так же щебечешь. Так близко, и так далеко, - слетело с его уст, что он этого даже не заметил, и остался погружённым в свои воспоминания. Он представлял, как Мимитех стоит на утёсе у реки, а ветер играет с её платьем, попутно поднимая вверх её длинные косы. Джил открыла глаза, и перед ней сидел прекрасный молодой человек. Он был прекрасен во всём, думала она. И даже его необычный для неё вид, нисколько не искажал прелесть этого молодого индейца. Его грудь делала глубокие и спокойные вдохи, и выдыхала медленные ровные выдохи. Он был в полном отречении от мира. Джил видела его таким. Но у него в душе, помимо спокойствия и лёгкости, царила необузданная страсть и нежность, которая никогда не найдёт своего адресата. Он представлял себе удивительные и счастливые картины, так, что иногда улыбка вскользь появлялась на его лице. Джил смотрела на него не отрываясь, пыталась разглядеть и запомнить малейшие черты его лица. Ему было почти 30, но сейчас он выглядел гораздо моложе. Он выглядел совсем юным и робким. В голове девушки появились надежды, которые вылились румянцем на её щеках. Солнце достаточно встало и уже светило своим золотым цветом. – Хорошо, что он не видит меня, -подумала Джил, почувствовав, как кровь хлынула к её лицу. Она поняла, что Науэль может открыть глаза в любой момент, и отвела взгляд. Она посмотрела на пролетавших над головой птиц и, не сдержавшись, снова посмотрела на Науэля. Его лицо было серьёзным и обеспокоенным, а руки немного дёргались. Но он залез в свои мысли так глубоко, что казалось, что он в своём роде трансе. Мимитех, стоявшая на утёсе всё это время, вдруг начала спускаться. Она ускорила бег, начала что-то кричать и звать Науэля. Она была в паре метров от него, и уже схватила его руку, но вдруг раздался выстрел, и их тела упали в реку, которая унесла их в какие-то неизведанные и далёкие края. Вдруг из груди Ягуара вырвался глухой и совсем тихий звук, похожий на эхо крика, и он открыл глаза. Перед ним сидела Джил, смотрящая на реку, в которой она купала свою руку. – Мне показалось, что ты уснул. – Да. Я очень крепко спал. Он не знал, что сказать ещё. – Долго мы плыли? Кажется, будто целую вечность. Мне снился сон. – Мы в плавании чуть больше получаса. Этот сон. Он был хорошим? – Отчасти да, отчасти нет. Но я бы хотел, чтобы он длился вечно. Это удивительно. Человек может видеть то, чего никогда не будет. Вдруг он понял, что если сейчас нагонит на себя мучительную тоску, весь его день, как обычно бывало в таких случаях, пройдёт в полном отдалении от всего живого. Обычно, после того, как ему виделась Мимитех, он уединялся в какой-нибудь пещере, в дали от света и жизни. Ему помогала тьма, он не хотел ничего видеть и слышать. И он так не хотел ничего чувствовать, но даже холод каменных стен не охлаждали его душу и сердце. В этот раз, он решил поскорее вернуться в реальность и не обращаться к призрачным видениям, которые так часто его преследовали. Он не хотел омрачать беззаботное существование его друзей, и стал придумывать тему для разговора, но ничего не приходило в голову. Джил заметила его растерянность и сама начала разговор, чтобы отвлечь его и отвлечься самой. – Я люблю бывать на реке одна. Люблю приходить на рассвете и закате, когда солнце и небо особенно прекрасны и таинственны. Мы, как христиане, верим, что на небесах живёт Бог, и наши души после смерти тела попадают к нему в Рай. Я всегда представляю себе Рай солнечным местом, где никогда не бывает дождей и холодов. Я очень хочу, чтобы так и было, потому что тогда моему отцу там хорошо. – Твой отец не на небесах, Джил. Он всего лишь в Новом Амстердаме, - с улыбкой, тихо произнёс Науэль, и ему удалось отвлечься от своих мыслей. – Я говорю о настоящем отце, о том, что породил меня. И о матери. Хотела бы я знать, какая она. – Тебя не устраивает та семья, что у тебя есть? Мне кажется, лучшей семьи, чем ваша, нельзя и придумать. – Конечно, ты прав. Отец любил меня всегда и заботился как о своей, но иногда я чувствую себя чужой в этих землях. – А что Томас? Что ты чувствуешь к нему? Этот вопрос немного обескуражил девушку и она растерянно поспешила ответить. –Томас мой брат, и я всегда считала его братом, и буду считать. Он очень любит меня, а я его, и мы всегда постоим друг за друга. Хотя, мне кажется иногда, что он скорее постоит за меня, чем я за него, - с улыбкой произнесла она. – Мне показалось…Нет, я всего лишь подумал... Мне стыдно даже за свои мысли, поэтому я их не озвучу, - он заметил, что Джил хочет его спросить, но быстро перевёл тему разговора, - думаю, нам пора приближаться к дому. Но, посмотри-ка, мы уплыли достаточно далеко. Течение сегодня не слабое. Нам предстоит поработать вёслами, чтобы скорее добраться. Поможешь мне? – Конечно, ты только покажи, как и что нужно делать. – Нет, грести буду я. А ты будешь моим проводником. Я буду сидеть спиной вперёд. Говори мне, когда река делает повороты, и предупреждай, если я буду слишком близко к берегу или когда на пути появятся преграды, договорились? – Да, Науэль. Её голос немного дрогнул, и Ягуар заметил это. Она почувствовала, что Науэль обращается с ней, как с ребёнком, но не стала зацикливаться на этом, и приняла гордое положение, указывая в какую сторону нужно двигаться. Таким образом они достигли берега весьма успешно. Вернувшись домой, они застали Томаса спящим, с книгой в руках. – И он говорил, что у него нет времени, - с иронией выпалила Джил, стуча ладонями по столу, от чего Томас проснулся. –Ты пропустил столько интересного и прекрасного, братишка, -с разочарованием и огорчением выдохнула Джил. Они уселись за столом и девушка стала рассказывать об их с Науэлем плавании. На самом деле, ничего ведь особенного не происходило. Он был полностью погружён в себя, не желая покидать свою прекрасную обитель из грёз и видений, а она вглядывалась в его лицо, изредка переводя глаза на окружающие предметы. И только заключительная часть их путешествия была достаточно увлекательной. Джил то и дело пугала Науэля, то ни откуда не возникшим огромным камнем в воде, то стаей птиц, купающейся прямо по курсу, и не желающей покидать своё место. Всё же, девушке нашлось чем позабавить брата, и они долго продолжали свою беседу, разукрашивая её теплыми, но яркими и сочными тонами.
Глава VI
Весь оставшийся день Ягуар провёл в компании Томаса, помогая ему с запасами рыбы, и с участком, на котором Мессоты пытались возделать тыкву и зерновые. На следующий день Науэль снова отправился на реку, но уже вместе с Томасом. Они немного порыбачили и поговорили о жизни в этих местах, вдали от других людей. – Я признаю, что жить здесь нелегко, но лучшей жизни я не вижу. Я знаю, есть места, где люди служат другим, помогают им в работе по дому. Но я бы не хотел себе судьбу раба, и не подверг бы такой судьбе другого человека. Свобода, как я думаю, один из самых великих даров. Человечество развивается, и, может, наступит время, когда человеку не придётся самому добывать пропитание, воду, дрова, но мы вряд ли застанем это время. – Да, пока люди разделяются на тех, кто считает себя властителем всего живого, и тех, кто этому противостоит, мир будет развиваться медленно. У людей нет времени на обустройство своей жизни, они следят за тем, как живут другие. И решают, удобна ли такая жизнь, абсолютно чужих людей, для них. Много белых людей пришло сюда. Они пытаются доказать, что мы, индейцы, лишь средство обогащения для них. Нашими руками они вершат здесь промысел. Мы воюем друг с другом, племя с племенем, чтобы угодить бледнолицым, которые после всего, после всех потерь с нашей стороны, развернутся и уйдут, оставив нас голодать и мёрзнуть. И им не будет никакого дела до нас. Слава великому духу, что есть те, кто живёт своей жизнью, и не препятствует другим делать так же. – Не думаю, что это надолго. Я имею в виду французов. Рано или поздно они уйдут, со всем, что награбили и добыли здесь, как ты сказал, чужим трудом. Но те, кто своими руками строит свой дом, заботится о нём, они останутся. И уже мы будем населять эту страну. И будем жить бок о бок с индейцами, в мире и согласии,- посмеялся Томас. – Уйдут одни, придут другие. Я уверен, война никогда не оставит эти края, пока все белые не истребят краснокожих. – Но, вас очень много. Французам или англичанам придётся изрядно с вами повозиться, - снова улыбаясь ответил Томас. Науэль принял более спокойный и простой вид, нежели раньше, когда он говорил о том, что нация его может исчезнуть по вине бледнолицых. Он отвлёкся от серьёзных мыслей, и они с Томасом продолжили беседой на тему животных. Науэль рассказывал, как в его племени были удивлены, когда он привёл с собой лошадь, и как все были поражены, когда он её обуздал. После того как Науэль и Томас вернулись после увлекательного времяпрепровождения, они не много позанимались домашними делами. Джил почти всё это время просидела дома, лишь изредка Юта составляла ей компанию, когда девушка приходила к ней, чтобы накормить, дать воды и осмотреть ногу. Молодые люди не переставали беседовать и по приходу домой, и когда сидели за столом, ожидая ужина, над которым колдовала Джил. Науэль впервые почувствовал, как ему нравится общаться с Томасом. У них было достаточно тем для разговоров, иногда они спорили, и это было самым увлекательным в их беседе – когда каждый выражает своё мнение и приводит в его защиту какие-то аргументы. - Так и должна проходить беседа, - подумал Ягуар, и вся эта обстановка дружбы и любви согревала его душу, не давая места для зла и обид. Он чувствовал с какой заботой к нему относится Джил, но не принимал во внимание, что эта забота может быть выражением чего то иного, кроме дружбы. Глядя на Томаса, он, понял, что тот относится к девушке по иному. Она любила и уважала брата, а он явно видел в ней кого-то большего, чем сестру. Она не замечала этого, и не могла даже подумать, что такое возможно, тем более, что все её мысли были заняты другими переживаниями. – Как думаете, опасно ли ночью будет на реке? – В чём дело, Джил? Зачем тебе ночью идти на реку? – Я хотела просить Науэля, чтобы он снова покатал меня на пироге. Я ходила туда на рассвете, на закате, но вот ночью... Ночью я никогда не была на реке. Наверно, в это время она особенно красива. Сегодня будет ясная и тихая ночь. – Тебе не кажется, что твоя просьба слишком своенравна? Не думаю, что ночь – подходящее время для прогулок. – Не волнуйся, брат. Если хочешь, Джил, мы можем отплыть. В пироге хватит места для всех. – Нет уж, с меня сегодня хватит путешествий. Ночью я буду спать, и вам предлагаю сделать то же, - Томас был раздражён таким предложением сестры. Он понимал, как она относится к Науэлю, но боялся, что не сдержит свои эмоции. – Ну вот, Джил, - улыбнулся ей Науэль, -твой брат против. Значит, отложим наше отплытие. Со дня на день должен прибыть Пол. Жду не дождусь встречи с вашим отцом, - попытался он разрядить обстановку, но в доме воцарилось молчание. Через пару часов все отправились спать. Когда луна зияла высоко в безоблачном небе, освещая необъятные просторы, Науэль лежал на траве, у постройки, где отдыхала Юта. Ему не нравилось ночевать в доме, так как он считал, что своим присутствием он стесняет друзей. Он был погружён в лёгкую дремоту, а мысли о прошлом не покидали его. Ему снова привиделось, как Мимитех, стоящая на утёсе, зовёт его. Он видит, что она кричит, но не слышит её голоса. Она махала ему рукой, а потом, обернувшись, указала на надвигающуюся грозовую тучу. Молнии начали пронзать небо, пошёл сильный ливень. Ветер разыгрался, поднимая к небу деревья. Вдруг Мимитех, подхваченная сильнейшим порывом, ускользнула от его глаз, и в мгновение ока, ветер унёс её с собой. Он ясно услышал своё имя из чьих-то уст, но слишком сильно был погружён в себя. Он услышал имя снова и открыл глаза. –Я не думала, что ты спишь. Идём скорее, неужели я зря подняла тебя и сама поднялась в такой час! – Джил, я знал, что ты сделаешь это, - сказал Ягуар так, будто ему помешали, мы бы сейчас сказали, досмотреть какой-то очень знаменитый голливудский фильм, конец которого он теперь никогда не узнает. – Бежим же! Посмотри, какая ночь! Звёзды так сияют. Они осторожно прошли мимо открытой двери в дом, и поспешили к пироге. – Что ни сделаешь, лишь бы дитя по тешилось, - прошептал Науэль, а Джил его не услышала. Он стал толкать пирогу к берегу, но, услышав приближающийся шум воды, остановился и остановил Джил. Они спрятались за дерево, и Ягуар рукой обхватил девушку за талию, прижав её спину к своей груди. – Хорошо, что он меня не видит, - подумала она снова, когда поняла, что её лицо вновь выдаёт её чувства. – Молчи, - еле слышным шёпотом сказал он, - молчи, и ни звука, что бы ты не увидела. Эти слова её напугали, но чувствуя железную хватку Науэля, она успокоилась и была уверена в своей безопасности. Они стояли так, что гладь воды была прямо перед ними, в нескольких метрах, но их не было видно с берега. Из-за кустов и зарослей показался нос пироги, а плеск воды стал громче. В лодке, проплывавшей мимо них, сидело несколько мингов. – Онейда, - всё так же, едва уловимо, шепнул Ягуар. Он дождался, когда судно минует их с Джил. Он схватил её руку, и, сильно дёрнув, от чего она тихонько ойкнула, потащил девушку обратно к дому. –Кто это, Науэль? Разве они так опасны? Почему мы возвращаемся? – Разве они опасны? Разве они опасны?! – прокричал Науэль, уже не сдерживая эмоции, - это минги, и этим всё сказано. Жаль, что они не заметили нас. Может тогда ты поняла бы, какую опасность могут навлечь твои детские прихоти! – Детские прихоти? Я хотела побыть с тобой наедине, хотела поговорить с тобой. И думала, что ты хотел того же! Слёзы подступили к её глазам, и она убежала в дом, закрыв за собой дверь. Теперь Науэль ясно понял, что чувства девушки действительно были больше, чем дружеские. Его догадки подтвердились, но он не знал, как вести себя дальше, и решил, что дождавшись Пола, обговорит с ним, когда ему можно будет появляться, и возможно ли это вообще. Он не хотел причинять девушке боль, но и не хотел покидать недавно приобретённых друзей. Из-за разговора на высоких тонах, и из-за хлопка двери, закрытой от обиды, Томас проснулся. Он застал Джил, сидящей на кровати, наглухо закрытой одеялом. Она не плакала, но была в полном отречении от окружающего мира. – Что здесь произошло? Я слышал, как хлопнула дверь. – Ничего не произошло. Я предложила Науэлю переночевать в доме, у тебя в комнате, но он отказался. Я закрыла дверь, но выпустила ручку из руки, и она хлопнула. – Ладно. Он не обидел тебя? Джил? Она молчала, зная, что тайна, которую она утаила, всё равно всплывёт наружу. – Нет. Я просто предложила ему. Подумала, что ему одиноко. Но я ошиблась. Когда проблема, как думал Томас, была решена, все снова расположились на своих местах и маленькое поселение, состоящее из одного дома, погрузилось в сон. Джил не могла уснуть, но всё же природа взяла своё, и она, спустя примерно час, уже томилась сладким и безмятежным сном. Науэль же не мог уснуть и провалялся не смыкая глаз до самого утра. Места вокруг селения Мессотов были на удивление спокойными. Индейцы проходили здесь всего пару раз в месяц, и то в основном плыли по реке, не обращая внимание на спрятавшийся в зарослях дом и его обитателей. Онейда, жившие в то время у берегов Онтарио, бывало, плыли по реке в Новый Амстердам, чтобы продать там меха или шкуры. После смерти Аскуна Энэпей не стал взваливать на себя бремя вождя и во главу онейда встал старый вождь Кохена. Позже тот умер, и верховная жрица ирокезов, посовещавшись с остальными сахемами племён, назначила вождём онейда Энэпея. Он долгое время не казал носа в дом Мессотов, сохраняя слово, данное предыдущим вождём. Но эти земли всё больше и больше привлекали его, и он дал себе слово, что, пока эти люди не представляют угрозы, и пока надобности в овладении их жилищем нет, он не станет с ними воевать, но и объявил, что никакой ответственности за дела его соплеменников на этих землях не несёт. Когда Пол обзавёлся нужными товарами и уже держал путь домой, ему повстречались в дороге несколько ирокезов. Они направлялись в город для обмена добытой пушнины на оружие. Он разминулся с ними в паре километрах от города, когда пробирался через прибрежные заросли Гудзона. Они проплыли мимо спокойно, не выказывая никаких чувств враждебности. Но их грозный и свирепый вид заставил Пола побеспокоиться о защищённости и неприкосновенности своего жилища. Тогда он прибавил ход, но старался держаться у берега, чтобы не сбиться с пути, хотя знал эту дорогу уже достаточно хорошо, чтобы миновать ещё одну встречу с индейцами, проделав путь через лес. На рассвете Томас вышел на улицу и предложил Науэлю пройти внутрь и отведать завтрак, который приготовила Джил. Он вошёл, но не почувствовал и тени обиды или злости. Джил поприветствовала его и улыбнулась. – Возможно, мы вчера неправильно поняли друг друга. Я не хочу, чтобы в этом доме были какие-то разногласия. Мы всегда жили в мире и дружбе, пусть так будет и дальше. – Конечно. Тем более, что я не вижу омрачающих поводов, - сухо ответил Ягуар, хотя в душе его зрела надежда на откровенный разговор и с Джил, и с Томасом. Все уселись за стол, но Науэля не покидало чувство неопределённости. Он понял, что Джил не рассказала брату о случившемся, и не захотел портить итак надорванные отношения с ней. – Вчера ночью, я решил прогуляться. Когда я бродил у реки, я наткнулся на пирогу. Минги плыли, вероятно из Нового Амстердама. Сейчас они живут у юго-восточных берегов Онтарио. У них было оружие. – Господи, Науэль! Ты от этого такой мрачный сегодня? Они не заметили тебя? Ирокезов, их было много? – Онейда. Четыре человека. Но оружия, скажу я тебе, было для всех двадцати. Они не видели меня, - пояснил Ягуар, и его взгляд устремился куда-то в окно, - что-то серьёзное затевается в этих местах. Мирному человеку ни к чему столько оружия. Их вождь, Энэпей, вряд ли пошлёт сюда отряд или, тем более, придёт сам. Он не нарушит слово, я уверен. Но он не в ответе за остальных, понимаешь? Вам нужно быть начеку. – Боже! А я думал, война никогда не коснётся этих земель, - растерянно вздохнул Томас, видимо я ошибался. Вдруг, все трое обратили свое внимание на шум, доносившийся с улицы. Юта взволнованно заржала, но через мгновение успокоилась. Ягуар вышел наружу, рукой показав, что остальные должны сидеть. Он сделал пару осторожных шагов. – Сохрани тебя Маниту! Я не мог дождаться, когда ты вернёшься! – прокричал Науэль, распахивая руки для объятий. – Друг мой! Это самая головокружительная встреча, из всех что я знаю! Пол и Ягуар обменялись приветствием и радостью от встречи, а Томас и Джил выбежали на встречу с отцом.
Глава VII
Несколько часов все провели за увлекательной беседой. Пол упомянул ирокезов, которых встретил по пути домой, а Науэль рассказал, как чуть не был ими обнаружен. Когда он упомянул об оружии, Пол сильно разволновался, думая, как бы онейда не захотели бы захватить его непреступную маленькую крепость. Ягуар заверил его, что пока он гостит, ни при каких обстоятельствах не позволит кому-либо, будь то индеец или белый, приблизиться к их дому. Пол был утомлён длительным путешествием, и после обеда решил прилечь отдохнуть. Томас стал изучать книги, которые, помимо всего прочего, его отец принёс из города. Он также принёс для Джил платье, красоты, удивительной по тем меркам. Оно было небесного цвета, и подчеркнуло здоровую бледность кожи девушки. Простое, но искусно сшитое, без единой неточности, украшенное бело-розовой вышивкой гладью на манжетах и небольшом декольте, оно прекрасно село на высокую фигуру Джил. Оно ещё больше выделило её тонкую талию, что её хрупкий стан казался ещё тоньше и легче. Девушка была действительно очень красивой, а её светлая кожа, темные каштановые волосы и яркие выделяющиеся губы придавали ей вид фарфоровой куклы, и если бы в то время в Америке их уже изготавливали, с образа Джил непременно слепили бы одну из таких кукол. Даже Томас, который не мог и дня прожить без книги, и мог не отрываясь просидеть над текстом несколько часов, отвёл взгляд от страниц, когда Джил вышла из комнаты, демонстрируя свой наряд. – Я не пойму эту красоту. Для меня существует одна красота. Та, которой владела Новая Луна. Но и она, и её красота, канули в безмятежную вечность, - подумал Науэль, глядя на юную девушку. Он заметил, как Томас буквально заворожился видом, и не мог отвести глаз от прекрасной леди. В этом наряде она была действительно похожа на барышню из высшего света. Но, чтобы не изнашивать платье, Джил сняла его и положила в сундук, как она позже сказала, до лучших времён. Вечер приближался. Пол почивал на кухне, а остальные вышли на улицу, чтобы не беспокоить уставшего путника. – Не правда ли, Науэль, это платье, что приобрёл отец для Джил, столь прекрасно, как летнее небо? – Джил красива сама по себе, и без него, - сухо ответил Науэль Томасу, выделяя голосом последние слова. – Хочешь сказать, без платья она прекраснее? – Великий Дух! Я имел ввиду, что платье лишь украшает её. Но она красива в любом другом платье, - засмеялся Науэль, но Томас не понял его шутку, и был разозлён нахальством Ягуара. – Ты считаешь её красивой? – продолжил Томас, заметив, что Джил возится с Ютой и находится достаточно далеко от них, чтобы не услышать их разговор. Он воспользовался моментом, ведь так давно хотел поговорить с ним на чистоту. – Да, считаю. В мире много красивых девушек, я уверен. Я знал одну. Новая Луна была не менее прекрасна. – Насколько она была красива? – Настолько красивой, насколько может создать природа. И красота эта была не только внешняя, но и внутренняя. Такая красота обезоруживает. Ты смотришь на неё, и не можешь оторваться. Ты не чувствуешь опасности, когда глаза её встречаются с твоими. Ты чувствуешь, как живёшь. Ты чувствуешь, как жизнь скоротечна, и любая ошибка непоправима. –Та девушка, ты назвал её Новой Луной. Где она? – спросила Джил, которая покинула юту и поспешила присоединиться к друзьям. – Я не знаю. – Ты не искал её? – Я бы нашёл её за краем света, будь она жива, - он вздохнул и мгновение помолчал, - есть вещи, которые, когда ворошишь их, наносят глубокую и резкую боль. Он вспомнил её образ, её туманный взгляд, обращённый к неизвестности, тогда, в лодке. Её крохотную фигурку, сложившуюся на дне судна, укутанную в одеяло и спящую тревожным сном. Он вспомнил глаза, которые смотрели на него в последний раз. И такой живой, но ускользающий умирающий взгляд, которым она простилась с ним. Он молчал. У него не было сил говорить, на миг ему показалось, что он онемел, но то было боль, и страх, что если он произнесёт хоть слово, он не сдержится, и снова станет кричать от жгучей муки, что поразила его грудь тогда, долгих семь лет назад. И все эти годы он хранил о ней память, о той единственной, что смогла его понять и смогла бы помочь ему, останься она в живых. Он совсем поник. И Томас, и Джил заметили это, но в отличие от Джил, Томас сразу понял, что мысли о прошлом доставляют Науэлю неприятные ощущения. Джил же решила, что это лишь прошлое, а в настоящем есть она, и лишь она могла бы сравниться с той, о ком так томно и печально вздыхал Науэль. И так как прошлое его покинуло, она подумала, что теперь его сердце открыто, у неё нет преград в его покорении, и в её душе надежда обрела новую силу. Томас что-то шепнул сестре на ухо, предупредив Науэля, что, если что-то понадобится, он может смело просить, и предложив ему переночевать внутри, если он захочет, они ушли в дом. Ягуар остался на месте, подавляя в себе уныние, он нашёл силы поблагодарить друзей, но после того, как они скрылись в сенях дома, он снова устремил взгляд в одну точку и недвижимо продолжал сидеть долгое время. Солнце уже зашло, а в окне светил огонёк свечи. Науэль устроился на траве, как и обычно. Джил выходила пару раз, спрашивала, всё ли в порядке и нужно ли что-то ему, но он спокойно и дружелюбно отвечал, что всё хорошо и он будет готовиться к отдыху. На утро им с Полом предстояло отправиться на рыбалку, которую Мессот старший так любил, особенно в компании Ягуара. Они отплыли на пироге на север, за пару километров от дома. Спокойное и тихое, но непривычно слегка туманное утро вселяло надежду в завтрашнем дне в сердце каждого, кто бодрствовал в это время. На реке было спокойно, и лишь иногда водную гладь колыхали крылья испугавшихся гагар. Мужчины рыбачили практически в тишине, изредка отвлекаясь на обсуждения тех или иных дел, сопровождавших их рыбалку. Науэль всегда отличался внимательностью, и в этот раз, учуяв запах костра, он остановил Пола и посоветовал ему не издавать никаких звуков. Впереди, метрах в десяти от берега, напротив места, где река была достаточно мелкой, и не было ни зарослей, ни тины, ни камыша, потрескивали горящие ветки. Трое индейцев сидели, окружив огонь, шумно справляясь с дичью. Ещё двое спали под деревом, в нескольких метрах от костра, а один сидел у берега, держа в руках мёртвую птицу, которую тщательно рассматривал. Рядом с ним, на берегу, лежала пирога, дном вверх. У дерева, где спали двое, лежало и оружие, и разные принадлежности, там же и стоял ящик с бутылками, наполненными какой-то жидкостью. Науэль осторожно взял вёсла и погрузил их в воду, но почти бесшумный плеск воды был замечен, и минг, сидевший на берегу, возвестил своих товарищей о, теперь отдаляющихся, врагах. Трое у костра вскочили со своих мест, но один не устоял на ногах и навзничь упал на землю. Остальные два поспешили к пироге и втроем, а мёртвая птица, которую швырнул в лодку её рассматривавший ирокез, была четвёртой, они налегли на вёсла и во всю прыть понеслись за лодкой, в которой был Мессот и Ягуар. Сил у мингов явно было не много, и гурон смог от них оторваться и добраться до берега, на котором была расположена маленькая крепость. – Быстро, найди оружие! – прокричал Науэль Полу, и тот побежал в сарайчик, где помимо провианта, в достаточном количестве, было и оружие, в частности длинноствольный карабин и деревянная коробочка с порохом. Пол на ходу стал заряжать ружьё, а минги уже высадились на берег, и, шатаясь, приближались к дому. Мужчина с ружьём прицелился и выстрелил, но промазал. На выстрел выбежал и Томас из дома. – Зайди обратно! И не дай выйти ей! – прокричал Науэль, и молодой человек понял, что сейчас должен охранять свою сестру. Пока Пол мучился, дрожащими руками перезаряжал ружьё, один из мингов напал на Ягуара, но последний был устойчивее на ногах, и ударом в живот повалил своего оппонента. Пол подбежал к Науэлю и отдал ружьё ему, надеясь, что у того рука окажется увереннее. Раздался выстрел, и один из мингов рухнул на землю, держась за бедро. Мучавшийся от боли после удара в живот до сих пор лежал на земле, и его друг, единственный, кто не был травмирован, поднял руки и показал, что они готовы отступить. Науэль опустил ружьё, но оставался наготове. Невысокий и очень худой индеец помог встать на ноги, корчившемуся от боли другу, и они вместе потащили раненого к пироге. Ягуар проследовал за ними, оставаясь на расстоянии. Раненый, который и известил друзей о врагах, был помещён на дно лодки, где он начал возиться с мёртвой птицей, которую швырнул Науэлю под ноги, издавая глупый и омерзительный смех. Его сородичи что-то пробормотали ему, от чего он успокоился, и взялись за вёсла. Они отплыли, и Науэль спокойно выдохнул. Ворон, лежавший в метре от его ног, смотрел на него своими чёрными глазами, а вокруг его шеи был повязан лоскуток окровавленной ткани. Ягуар взял птицу в руки и отнёс к берегу, где снял с ворона повязку, а тело опустил в воду и предал течению реки. – Онейда. Я чувствовал, что здесь будет не безопасно, но не думал, что так скоро, - обратился индеец к своему белому другу. – О, милостивый Бог! Науэль, что же нам делать? – Пока ничего. Но мы должны быть наготове. Нужно приготовить оружие, что бы не возиться, как сегодня. – Ты предлагаешь просто сидеть и ждать, когда они придут снова? – Они не придут, если мы не ответим, -сказал Науэль и протянул Полу окровавленный кусок ткани. – Что же это значит? – Это значит, они хотят получить плату за рану, нанесённую их соплеменнику. Они будут ждать ответа, и не придут за ним сами. – Чем же мы можем отплатить им? Мы же не станем жертвовать чьим-то здоровьем, или, не дай Бог, жизнью! Мы должны придумать, чем откупиться от них. – Его ранил я, мне и платить. – Нет. Мы не станем подвергать тебя такой опасности, а вместе что-нибудь придумаем, ладно? – Всё не так страшно. Обговорим это позже, - улыбкой успокоил Ягуар Пола, увидев, как Томас и Джил выходят из дома. – Вы целы? Науэль? Что здесь произошло? Кто это был? – со своей привычной торопливость, но со страхом и беспокойством в голосе спросила Джил. – Всё в порядке, идёмте в дом, дети, - успокоил девушку отец. – Науэль, ты тоже. Тебе нельзя оставаться на улице одному, идём. Обсудим всё. Все проследовали в дом, а Джил, подбежавшая к Ягуару, стала осматривать и расспрашивать его, не ранен ли он, нет ли у него повреждений. Все четверо уселись за столом, и рассказ о прошедших событиях начал Ягуар. – Мы спокойно дрейфовали в паре километров отсюда. Онейда, высадившиеся на берег, тоже вели себя спокойно, даже слишком. В такое время вряд ли кто-то будет просто лежать под солнцем и поглощать дичь, они явно были не в своём уме. Вдруг на них что-то нашло, и один, который сидел у берега, погнался за нами, призывая в помощь своих товарищей. – Да! И слава Богу, что наш друг, Науэль, заметил их, иначе, если бы я был один, мне бы пришлось расстаться со своим скальпом! – Они были такие свирепые, Науэль? – подоспела Джил. – Нет, я не заметил в них враждебности, но как уже говорил, в их поведении было что-то не совсем разумное. Ты видел ящик у дерева, Пол? – Я не был так внимателен, как ты, да и сидел спиной к ним. – Там была стеклянная тара, очень похожая на ту, что привозят белые индейцам в обмен на шкуры. Огненная вода. Она сводит людей с ума. Однажды я попробовал её, и совершил…уже не помню, что я совершил. – Ты имеешь в виду алкоголь? Всё может быть, Науэль, всё может быть. Тогда можно объяснить их резкое нападение. – Да, но это не оправдание. – Ну и что мы имеем? Шестеро онейда, пьяные, с оружием. Они же могут натворить таких дел! А если они придут ночью и расстреляют нас? – Ты преувеличиваешь, Пол. Они под действием огненной воды…-Алкоголя, - перебил Ягуара Томас. – Алкоголя. Но они не глупцы. И помни про это. Он вытащил лоскуток в свежей крови, и Джил с ужасом ахнула. – Что это такое? Что это значит, Науэль? Они вызывают тебя на бой? – Почти. Я ранил одного из них, теперь они хотят моей крови, взамен той, что потерял их брат. Муэта. Я знаю его. Он достаточно опытный воин, но, как видите, поддался огненной…алкоголю. Ещё один - Ахэну, тот, что первым пошёл на попятную, один из доверенных Энэпея. Остальных я не узнал. Я не понимаю, как такие воины, как они, оказались в этих местах, ещё и в таком состоянии. Они явно идут своей дорогой, чисто из своих помыслов. – Так что же ты предлагаешь, брат? – с несвойственной неторопливостью спросил Томас, - может нам вообще ничего не предпринимать, раз они не в своём уме? Может они забудут к следующему утру, что видели вас? – Нет, Томас. Здесь удача не на нашей стороне. Я знаю, что делать. И только я один знаю, как это сделать лучше. – Ты же не пойдёшь к ним, Науэль? – Будь уверена, Джил, что я вернусь живым и невредимым. Слова Науэля вызвали у девушки шок, и она, почувствовав головокружение, схватилась за плечо Томаса. Она представила картину жестокой расправы, представила, как истекающее кровью тело Науэля бесшумной скользит по реке, проплывая мимо. Её итак бледное лицо побледнело ещё больше и она стала очень тяжело дышать. Томас справился о её здоровье и она не стала скрывать, что чувствует себя неважно. Юноша проводил её в комнату и уложил в постель. – И с чего ты так переживаешь за него? Он не пропадёт. Он столько пережил, что это – просто пустяк! – Наверное, ты прав. Но я действительно нехорошо себя чувствую, и мне хотелось бы побыть одной, в тишине. – Как скажешь, дорогая моя. Позови, если тебе будет что-то нужно. С этими словами парень оставил сестру, и вышел на кухню, желая присоединиться к оживлённой, но тихой по уровню громкости беседе. Как бы Пол не расспрашивал Ягуара, последний ничего не рассказал ему о своих планах, а лишь сказал, что отправится к ним после заката. -Если через два часа, после ухода, я не вернусь, вы должны будете собрать вещи и поехать в город. Юта справится с Томасом и Джил, а ты Пол…Тебе придётся идти пешком, во имя спасения своих детей. – Неужели, всё так серьёзно и опасно? Тебя могут там убить? – спросил Томас. В его голосе была слышна обеспокоенность, но нотки лицемерия дали Науэлю понять, что именно на это он и надеется – чтобы Ягуар не вернулся живым. Он не понял такую резкую перемену в Томасе, и не хотел знать её причину. – Нет. Не сегодня. По крайней мере, не думаю, что до такого дойдёт.
Глава VIII
Солнце купалось на маковках деревьев последние минуты, а Науэль стоял, вглядываясь в синеющую гладь реки, на которой стелились отблески багрового заката. Пирога была уже на воде, но он не решался в неё ступить. Он не знал, как повернуться дела, и что в голове у тех мингов, которые отделились от своего племени. – Может, их вообще уже там нет, - шепнул он себе под нос. – Если мне суждено сегодня умереть, о, Великий Маниту, прошу тебя, отправь мой дух в те же края, где и её дух, - подумал он, боясь произнести эти слова вслух, подумав, что кто-то всё-таки может его услышать. Он прежде не боялся идти на такие предприимчивые занятия, но в этот вечер в его голове всё перемешалось. Он не боялся смерти, он боялся что больше не увидит её. И пусть он видит её только в своей голове, когда мозг его уснёт вечным сном, он не сможет воспроизводить те картины, что были с ней связаны. Он также боялся, что его надежда на то, что она осталась в живых, прожила бесполезную жизнь, и что он никогда не узнает, что сталось с ней. Он выдохнул и прыгнул в лодку. Ночь была светлая, а зашедшее солнце всё ещё испускало последние отблески своего янтарного света. Он плыл не торопясь, размеренно, улавливая каждый шорох вокруг. Он приблизился к тому месту у берега, где с утра был небольшой лагерь онейда, там же он находился и сейчас. Костёр ярко горел, взмывая вверх своими языками, а вокруг танцевало двое мужчин. Один был полностью раздет, а другой в набедренной повязке. Они кричали и смеялись. Хватая друг друга за локти, они кружились в танце, как дети кружатся вокруг ёлки на новогоднем утреннике. Муэта лежал в стороне с перевязанной ногой, наблюдая за плясками вокруг костра своими чёрными маленькими глазами. Ахэну и двое других, не участвовавших в процессиях, что-то обсуждали, сидя на поваленном дереве. Ахэну неодобрительно покачал головой и махнул рукой, после того, как на мгновение взглянул на беснующихся собратьев. Науэль сошёл на берег и стал приближаться к лагерю, и когда его заметили, всё тот же Ахэну остановил пляски и приказал парням угомониться. Он был явно лидером этой, так называемой, банды, и парни, весело плясавшие у огня, подчинились ему и скрылись в переносном типи. Науэль поприветствовал минга и протянул руку с кусочком окровавленной ткани. – Брат сам решит, как с тобой быть, - сказал минг, и рукой указал дорогу к месту, где лежал Муэта. Ягуар беспрекословно прошёл дальше, и обратил внимание на ящик, в котором было несколько бутылок. – Энкудэбэу. Что ты делаешь в этих краях и что за дела у тебя с бледнолицым? – спросил Муэта хриплым дрожащим голосом. – Этот человек – мой друг. Он однажды спас мне жизнь, а я пытаюсь спасти его. Минг усмехнулся и попытался встать на ноги. Ему это удалось и он вытащил из-за пояса длинный кинжал с округлённым лезвием, напоминавшим месяц. Одной рукой он схватил Науэля за руки, а другой приставил лезвие к его горлу. – Жалкий гурон возится с белыми. Они мало принесли бед? – прорычал Муэта на ухо своей жертве. Смотря Ягуару в глаза, он опустил руку с ножом и полоснул по обнажённой груди Науэля. Из раны потекла кровь, но гурон оставался недвижим. Тогда он сделал ещё один надрез, и кровь из двух ран смешалась и потекла ещё сильнее. Науэль по прежнему смотрел в глаза врага не моргая, после чего последний приложил свою ладонь к ранам, нанесённым им же, и кровью вымазал себе лицо. – Что сделала с вами огненная вода, посмотри, Муэта. Вы стали теми, кем вас считают – дикарями. – Есть ли тебе дело до других, гурон? – всё так же, на ухо, прохрипел минг и оттолкнул высокую фигуру подальше от себя, настолько, насколько хватило сил. Ягуар пошатнулся, но устоял на ногах. – Убирайся, гурон. Пользуйся тем, что у Муэты нет сил сегодня сражаться с тобой. Ягуар кивнул, и, развернувшись, хотел было уходить, но остальные, прибывавшие в лагере, встали у него на пути. – У Муэты нет сил. Но сила есть у его братьев, - засмеялся минг смехом, больше похожим на смех старика, прокурившего свои лёгкие самым дешёвым, отсыревшим табаком. Ахэну поглядел на гурона блестящими от злорадства глазами и замахнулся своей тощей длинной рукой, в которой был томагавк. Он метнул оружие, но промазал. Науэль успел увернуться от летящего предмета, тем более что рука метавшего сильно дрожала. Ягуар не заметил больше оружия в руках врагов, и кинулся к ящику. Он начал извлекать из него бутылки и бросать в огонь. – Гнусный гурон! Кто дал тебе право распоряжаться нашими вещами? – Для вашего же блага, - кивнул Науэль и направился к пироге. Опьянённые минги побежали за ним, слабо держась на ногах. Ягуару не составило труда повалить обоих преследователей, и он, покончив с ними, оставил их лежат на земле, корчившихся от боли после ударов. Гурон прыгнул в лодку под мстительные крики недавних врагов, и не обращая на них внимания, отправился к дому, что стал его пристанищем на эти несколько дней. Пока плыл, он промыл свои раны прохладной водой, и умыл лицо. – Сегодня я сжёг вашу погибель, но завтра вы можете найти другую, - подумал он. Никто в доме не спал, ожидая возвращения друга, и как только в дверь постучали, Джил подоспела открыть её. На пороге стоял Науэль, держась за раны на груди. – Господи! Слава Богу ты жив! – прокричала девушка и кинулась Ягуару на шею, не заметив ран на его теле. Она горячо его обняла, но через мгновение опомнилась и отпрянула, шёпотом попросив извинения. Заметив повреждения, девушка поспешила принести лекарства и обработать раны своему другу. Его возвращению Пол был обрадован не меньше, всячески показывая свою заботу, он помог Науэлю пройти к огню и предложил воды. Томас же сидел отрешённым. – Ну слава Богу, теперь нам есть с кем возиться. Больше же нет дел, - недовольно пробурчал он. Пол обернулся, и показал, что не одобряет слова сына, который, отмахнувшись, встал с кровати, на которой сидел, читая книгу. Он сел за стол и налил себе чай, продолжая пялиться в литературу. – Всё в порядке. Небольшие царапины, ничего серьёзного. Вам не стоит так волноваться, - пояснил Науэль. – Они были свирепыми? Они больше не тронут тебя? Что заставило их так жестоко обойтись с тобой? – О чём ты, Джил? Говоря честно, я не думал, что всё решится так легко. Я думал, что они хотя бы прорежут в моём бедре дыру и прижгут её, подобно той ране, что я нанёс Муэте. – Видишь дочь, какими могут быть индейцы. И нам посчастливилось, что Науэль очень храбрый и сильный. – Нам посчастливилось, что они были пьяны. Хотя, в трезвом уме они вряд ли бы довели ситуацию до такого. Вскоре всё улеглось, и Джил, и Пол не были так взволнованы, как раньше. Ночь вовсю захватила эти края и поселенцы на Гудзоне отправились отдыхать. Джил и Томас расположились в комнате, что была похожей на спальню, а Пол спал на кухне. В эту ночь Науэлю не позволили спать на улице, и он расположился у очага. Ему постелили тёплые одеяла, место было очень удобным, но индеец не чувствовал себя комфортно, думая, что стесняет друзей. Ему была привычна жизнь на природе, и он не представлял, до встречи с Полом, что когда-нибудь будет находится в жилье из брёвен и досок, и что ему этот дом будет мил. Всю ночь он пребывал в тяжёлой дремоте, так и крепко не уснув до утра. Ему приходили в голову мысли и видения. Он видел, как Мимитех полыхала в огне. Она стояла посреди какого-то селения, а вокруг всепоглощающий огонь пожирал строения и людей. Она стояла неподвижно, и он чётко видел её лицо. Оно было безжизненно синим, в груди была дыра, обрамлённая запёкшейся кровью. Её глаза были мутными, как мыльная вода, а рот исказился ужасающим беззвучным криком. Она кричала, но он её не слышал. Он открыл глаза, и поглядев в окно, увидел тонкий ободок месяца. – Луна возрождается, -подумал он, - но Новой Луне никогда не взойти. Пот прошиб его. Он стёр капельки со лба и уткнулся затылком в стену, у которой лежал. Он боялся закрыть глаза, боялся снова увидеть это изуродованное лицо. В его памяти она всегда была прекрасной, какой бы пейзаж он не представил бы. Даже если смерть её настигала, в его мыслях, она оставалась лучезарно улыбающейся. Он не мог понять, от чего она привиделась сегодня такой. – Это предупреждение, не иначе, - подумал он. Он провалялся до утра, и, как только рассвело, он вышел на улицу. Вдохнув ещё не успевший накалиться утренний воздух, он уселся на траву и слёзы потекли из его глаз. Он не мог поверить, что она действительно так выглядит, теперь, после смерти. Он не мог это принять, не хотел принимать. Он подумал, что мир никогда не увидит более прекрасной и мудрой женщины. Каких бы она могла воспитать детей, его детей, которые продолжили бы его род. Он знал, что она любила его, но была слишком горда, чтобы это сказать, а может и не верила сама себе, и от этого молчала. Но он всё понимал. В каждом её взгляде и жесте он читал её отношение к нему, к её брату, ко всему окружающему. – Если бы ты была жива,- шептал он, - если бы ты была жива, я бы ждал тебя, когда взойдёт звезда, и даже когда погаснет. Даже в непроглядной тьме, я бы искал тебя, будь ты жива. И тут он подумал, если бы она была жива, искала бы она его, захотела бы его видеть. Ждала бы она его так же страстно, как он её. – Конечно ждала бы, - ответил он сам себе. Солнце уже озарило прибрежный лесной лес, и Науэль услышал, как дом оживился. Дверь приоткрылась, и Джил нервно выпалила неодобрительные слова. – Разве можно так уходить? Ты думаешь, можно вот так играть нашими чувствами? Мы беспокоимся, переживаем, а он сидит преспокойно на улице. Да ещё и улыбается, - пискляво воскликнула она, заметив, как Науэль слегка ехидно смеётся. – Если бы минги пришли за мной, стены этого дома меня не спасли бы, - пояснил он, почему смеётся. – Не говори того, чего не знает даже Бог! – Науэль, вставая с земли, немного покачнулся, услышав её слова. – Не говори того, чего не знает даже Маниту. Так отвечала мне она. Но ты не похожа на неё, - мелькнуло в его мыслях, - ничем не похожа. Он смутился и посуровел, но, не показывая этого, прошёл в дом вслед за Джил. Пока завтрак готовился, Ягуару было не по себе, и он жаждал поговорить с Полом один на один. Он понял, что такого случая не представится, и решил не медлить. – То, что учинили минги, наталкивает меня на подозрения. Я боюсь, как бы они не решились на более отчаянный поступок, и не добрались бы до моей деревни. Они не задержатся здесь на долго, тем более, что я сжёг их припасы, - слегка посмеялся он. – Хочешь сказать, что тебе пора уходить? – вмешался Томас. – Да. Я люблю вас всех, и уважаю, но моя деревня и мои соплеменники мне так же дороги. Это моё племя, мои братья и сёстры, понимаете? – Ну конечно, Науэль, -поторопился Пол, - когда ты уходил в прошлый раз, с нами ничего не случилось после. Думаю, в этот раз всё так же разрешится благополучно. – Да. Но я всё же прошу тебя, Пол, держать оружие заряженным. – То есть, ты уходишь сегодня? – волнительно спросила девушка, и, представив, что больше она его не увидит, слёзы подступили к её глазам. – Может останешься ещё на один день? Переночуешь в последний раз, и тогда отправишься. А пока мы подготовим тебе еды и вещей в дорогу. – Спасибо за заботу, Джил, но не думаю, что можно мешкать. Моё сердце говорит, что скоро опасность приблизится к гуронской деревне. – Ну что ж, решено, отправляешься сегодня. Джил, доченька, помоги Науэлю с провизией и принеси флягу с водой. Может возьмёшь Юту? Так ты быстрее доберёшься. – Нет, в этом нет нужды. Я сумею дойти меньше чем за неделю. Я знаю укороченный путь. Пройду по Мохоку, оставлю пирогу у устья реки. Чуть больше суток по реке, а потом 3-4 дня через лес, - Ягуар улыбнулся, чтобы друзья перестали так волноваться. Джил в растерянности стала копошиться с сумкой, в которую укладывала вещи Науэля. Она не знала, чтобы такого придумать, чтобы он задержался хотя бы ещё на пару дней. – Может за это время я успею сделать так, чтобы он меня полюбил, - понадеялась она в мыслях. Она подумала, что терять уже нечего, и, долго колебавшись, всё-таки решила рассказать Науэлю о своих чувствах. Пока она была поглощена работой и своими мыслями, она не заметила, как Пол и Ягуар вышли на улицу. Она обернулась, отрываясь от дела за столом, чтобы попросить Науэля поговорить с ней. – Науэль, я…-она замолчала и вздрогнула, когда увидела, что в комнате только Томас. Её глаза, которые вот-вот могли заплакать, в растерянности осмотрели комнату и устремились на улицу, где заметили Науэля. Она отложила работу и хотела пойти, но Томас остановил её. – Не стоит, Джил. Он сегодня уйдёт и возможно никогда не вернётся. Чем дольше прощаешься, тем дольше плачешь. – Я не собиралась с ним прощаться, я хотела поговорить с ним о… - О чём же, Джил? – он произнёс это с удивлением и заинтересованностью, хотя в голосе было заметно и недовольство вперемешку с раздражением. – О нас. – О вас? О вас с ним? У вас с ним что-то было? – и тут он вскочил из-за стола, уже не скрывая злобу и чрезвычайное удивление. – Нет. Конечно, нет. Но я подумала, что могло бы быть. Если бы он только остался… Она произнесла это с воодушевлением и мечтательностью, и кротостью в голосе, которая была ей не свойственна. – Ты любишь его? – грозно спросил брат сестру – Отвечай! Любишь? – Томас! Говорить о любви слишком рано, но, я думаю, что если бы узнали друг друга ближе, то мы... – Никаких мы никогда не будет! Он уйдёт сегодня, раз и навсегда. Он вышел из дома и направился к отцу и индейцу, попутно закрыв дверь в дом. Он был очень зол, но почему – Джил не могла понять. Она решила, что сейчас лучше не приставать к брату. – Друг мой, Науэль. Есть разговор, отойдём? – О чём спрашиваешь, брат. Конечно! Давай поговорим. Они отошли за сарайчик, так, чтобы их не могли услышать. Ягуар подумал, что Томас что-то хочет сказать ему на прощание, или извиниться за предвзятое отношение иногда. – У тебя было что-то с Джил? – Томас не церемонился. Ягуар ответил вопрошающим взглядом. –Нет. С чего ты подумал такое? – Слушай, если ты сегодня уйдёшь, и как можно скорее, я буду благодарен тебе всю оставшуюся жизнь. – В чём дело, ты можешь объяснить? При чём всём этом Джил? – При том, что она безответно влюблена в тебя. Лучше разбей ей сердце сейчас, чем всели в него надежду. – Я догадывался о её чувствах. – И что же? Ты тоже влюблён в неё? Боялся сказать? Боялся отца или меня? –Нет. Даже если бы моё сердце было открыто…Нет, даже тогда бы. Джил очень молода, её юность прекрасна, как и твоя. Я не спорю, она красива, но я вижу в ней ребёнка, младшую сестру если хочешь. Она очень хорошая девушка, но ей не сравниться с той, что навсегда в моём сердце. И ты должен меня понять, ведь в твоём сердце так же теплится любовь к очаровательной девушке, и ты вряд ли променяешь её на кого-либо. – Значит, у тебя есть женщина в деревне? – Нет. Моя женщина живёт только в моём сердце, и в моей памяти. Ягуар приложил руку к груди. С Томаса сошла злоба и обида, и ему стало не по себе от того, что он заподозрил верного и порядочного человека в тайных отношениях с его сестрой. Конечно, он давно не считал её сестрой, и она была единственным объектом его воздыхания и обожания, но он не осмеливался в этом ей признаться. Разговор бы принёс удачные плоды, если бы не Джил, стоявшая за стеной небольшой деревянной постройки. Поражённая безразличием Науэля, и ещё больше поражённая тем, что брат её испытывает к ней совсем не братские чувства, она не знала, что делать. Она решила, что если брат ей не брат, а любимый – не любимый, ей незачем оставаться в месте, которое она и так часто считала чужим. Незаметно проскользнув мимо дома, она отправилась к реке.
Глава IX
Томас и Ягуар были заняты своим разговором, после которого Томас обмяк и выразил сочувствие другу. Теперь он был опечален уходом индейца и боялся за него, хотя и не от чистого сердца выражал свою озабоченность судьбой Науэля. Он всё же боялся, что Джил не изменит своего решения и будет до последнего страдать, не в силах забыть о молодом и прекрасном индейце. Джил шла уверенным шагом вдоль берега реки и не могла сдержать слёз. Она прибавила ход и уже почти бежала, а вспомнив, как Науэль сказал, что видит в ней только ребёнка, и что в его сердце живёт какая-то другая женщина, она зарыдала ещё сильнее и пустилась прочь, подальше от дома. Вскоре она устала, и присела на огромный валун у берега. Она не замечала ничего вокруг, но когда из леса послышался хруст веток, она стала всматриваться в заросли. Её сердце затрепыхалось, когда взгляд черных узких глазок настиг её. Ахэну вышел из тени кустов и спросил, что девушка здесь делает и кто она такая. Джил не поняла его, ибо он изрекался на ирокезском наречии. – Я сбежала из дома. Вы возьмёте меня в плен? Мой друг хорошо заплатит за меня, - сказала она. Она повторила слова ещё раз, помогая себе жестами, чтобы минг мог понять. – Твой друг кто есть? – Ох, - воскликнула она от неожиданности, - вы знаете язык? Это чудесно! Мой друг Науэль. Он индеец. Он был недавно в вашем лагере. – Энкудэбэу? Он будет платить хорошо? За девушка с черные волосы он должен будет много отдать. – Много, много отдаст, только возьмите меня в плен! Ахэну удивился такой прыти незнакомки и тем более её желаю попасть в плен. Он вытаращил глаза на неё, с минуту подумал, и схватил за руку девушку. – Ты будешь идти со мной. Ты будешь молчать. Когда кто-то из ирокезов будет хотеть взять тебя в жёны или будет хотеть бить тебя, ты будешь говорить мне. Ахэну будет сохранять тебя для выкупа. Энкудэбэу будет приносить выкуп. А выкуп - его жизнь. Он ехидно улыбнулся, и потащил девушку за собой. Джил не могла поверить в его последние слова. Неужели, этот минг действительно хочет жизнь Науэля в обмен на неё? Она стала вырываться, быть индейца, но он махнул своей тощей рукой по лицу девушки, и она рухнула в его руки без сознания. Тучи стали сгущаться, а с востока приближался грозовой фронт. Ветер поднялся, и первые капли дождя стали срываться с небес на землю. Мужчины засуетились и начали прибирать всё на улице. Томас и Ягуар закрыли Юту, а Пол прикрыл тканями и шкурами созревающую тыкву, чтобы дождь её залил не так сильно. Он стал звать дочь, но та не отзывалась. Он подумал, что она блуждает где-то у реки, и как только стихия разыграется, прибежит домой. Мужчины прошли в дом, а дождь становился сильнее. Джил нигде не было, и когда осадки стали литься, как из ведра, все удивлённо и растерянно посмотрели друг на друга. – Что ж, Науэль. Даже природа не хочет, чтобы ты сегодня покидал нас. Но где же Джил, где моя девочка? Вы видели её? Может, её кто-то обидел и она спряталась где-нибудь в лесу? – Я не видел её, отец. Мы думали она дома. Как только дождь немного стихнет, мы поищем её. Думаю она в безопасности. Она умная девочка и знает, где можно скоротать время, пока природа властвует над этой землёй. Они просидели около десяти минут в полном молчании, и когда ливень начинал стихать, Ягуар вышел на улицу. Он посмотрел на небо, которое вновь сияло, и лёгкие капельки влаги касались его лица. Он прошёл к реке, в надежде, что Джил уже возвращается. Дождь слегка размыл берег реки, и мелкий песок перемешался с грязью и травой. Науэль устремил взгляд на воду, и вдруг у его уха просвистела стрела, которая воткнулась в дерево рядом с ним. К стреле была привязана ткань с какими-то символами. Ягуар вытащил стрелу, огляделся по сторонам, и стал рассматривать послание. Его глаза округлились, и он поспешил домой к друзьям. –Этого я и боялся, -запыхаясь, вбегая в дом, прокричал он, и положил стрелу на стол перед Полом и Томасом. – Что это, друг мой? – с ужасом простонал старший Мессот. – Минги. Она у них в плену, и они просят выкуп за неё. – Вот что ты сделал с бедной девушкой! От отчаяния она сбежала прямо в лапы этих грязных животных! – Сын, ты не имеешь права так говорить с Науэлем! Он наш друг. – Имею право, ещё и какое! Она была безответно влюблена в этого проходимца, отец. Я просил его уйти, но он всё тянул. Ну что ж, ты своего добился, гурон! – Замолчи, бледнолицый! – свирепо прокричал Ягуар, что Томас, уставившись на него, тут же замолчал. Глаза индейца горели и буйствовали, он хотел было сказать, что брат сам виноват, что его сестра сбежала. Вместо этого он попытался успокоить всех, и предложил пораскинуть мозгами, что же можно предложить мингам в обмен на девушку. – Здесь указано, что срок выплаты выкупа – до рассвета. Завтра с последней звездой мы должны принести выкуп. До этого времени её не тронут. Мы должны придумать чем откупиться. – А может им нужен ты? Может они взяли в плен бедную девушку, чтобы заполучить твой скальп? – Томас! Я не потерплю такого отношения к человеку, который пытается всеми силами нам помочь! Выйди вон из дома, я не хочу слышать твои жалкие слова – впервые Ягуар видел Пола таким суровым и грубым. Сын подчинился отцу и, проходя мимо Ягуара, толкнул его и плюнул ему под ноги. Индеец еле сдержался, ему так хотелось научить этого мальчишку, как нужно обращаться с тем, кто сильнее и старше его, с тем, кого уважает большинство, но он подавил в себе злость, помня о дружбе, которая была между ними. – А теперь объясни, почему Томас винит тебя. – Я узнал, что Джил была ко мне неравнодушна. Но я не мог ответить ей тем же. Моё сердце давно закрыто на самый прочный засов. Мы говорили об этом с Томасом. Я сказал, что вижу в Джил лишь дитя, безропотное и невинное, и от слов своих не отказываюсь и сейчас. Я могу предположить, что она слышала наш разговор. – Вот как, - задумался Пол, что ж, это многое объясняет, но ничего не меняет. Мы должны придумать, что предложить ирокезам взамен Джил. – Нужно собрать самые ценные вещи. Из них мы выберем, что их может привлечь. Индейцы неприхотливый народ, - улыбнулся Науэль чтобы остудить ситуацию, - у них мало такой красоты, какая есть у белых. В конце концов, мы можем поехать в город и купить там много огненной воды. Я бы не хотел, чтобы они губили себя ею. Но если это поможет, я готов. Юта в хорошем состоянии, она домчит меня за пару часов. Я успею к рассвету. Но нужно торопиться. Пол хотел пригласить Томаса для выяснения обстоятельств выкупа, но, выйдя на улицу, нигде его не застал. – Науэль! Томас исчез. – Сдаётся мне, он отправился её спасать. – Но, Боже милостивый, его же убьют там! – Да, поэтому мы не должны медлить. Пол, помнишь ту чашку, кажется из Азии. Невиданной красоты. – Понял. Мы сберегали её до лучших времён, но не учли, что могут наступить худшие. Они отдадут мою девочку? – Да. Мы должны торопиться. Мужчины начали приготавливать выкуп и оружие, на случай, если они не успеют догнать Томаса, который был уже в лагере мингов. Пройдя на пироге по реке, он за несколько минут доплыл до нужного места. Сошёл он немного раньше того места, где располагался небольшой лагерь. Подойдя почти вплотную к ирокезам он увидел Джил. Она не была привязана к дереву, а индейцы обходились с ней хорошо. Ахэну поил её горячим чаем из трав. Муэта, не смотря на свою рану, вместе с двумя другими, танцевали перед ней, будто давая ей какое-то представление. Остальные трое сидели у тусклого костра, хотя уже начинало смеркаться. Было не холодно, но девушку укутали в одеяло и было видно, что, когда шёл ливень, она была укрыта в типи. Она улыбалась, и можно было подумать, что она не в плену, а на празднике. Полагаясь на свою силу и смелость, Томас выпрыгнул из кустов. – Если кто-то посмеет тронуть, хоть пальцем, эту девушку, тот будет казнён моей рукой! – прокричал он. Минги прервали свои дела, с минуту молчали, а позже разразились неистовым смехом. Джил качала головой, указывая Томасу, что он должен скорее убираться. – Что ты делаешь, глупый! Сейчас же убирайся! Я в безопасности, скоро придёт Науэль и спасёт меня! – Да. Скоро Ягуар отдать жизнь мой клинок. – улыбнулся Ахэну, - за двоих – плата быть больше. Он кивнул головой и приказал схватить Томаса. – Грязные животные! Если вы приблизитесь ко мне, вам не сносить головы. Держись на расстоянии, и отдайте девушку, пока я в хорошем настроении. Стой! – крикнул он приближающемуся Ахэну, - или мой кинжал поразит твоё грязное вонючее сердце! Ахэну не испугался, а лишь усмехнулся. Он и двое других схватили парня и потащили к дереву. Сначала его привязали к стволу, а потом накинули на шею петлю и вкопали землю колышек, к которой привязали верёвку с шеи парня. Джил стала кричать и ругаться, умоляла отпустить её брата, но этим только разозлила ирокезов. Муэта подошёл к ней, и нанеся пощёчину, отключил её на несколько минут. Пока она была без сознания, её также привязали к дереву. Она открыла глаза, но не могла говорить – что-то было засунуто в рот, похожее на кляп из свежей шкуры. Она не могла кричать, и слёзы стали обжигать её лицо. Она не могла выносить картину, что открывалась на её глазах. Её усадили специально прямо перед церемонией, как главного и почитаемого зрителя. Парень сидел на земле связанный по рукам и ногам, руки его были связаны сзади, что бы он не мог ими достать до верёвки, ведущей от шеи к колу. Один из мингов начал срезать тонкие полоски кожи с его ног, прижигая раны углём из костра. Крик, раздававшийся вокруг, был услышан и мужчинами, спешащими на подмогу. – Науэль! –дрожащим голосом простонал Пол. –Скорее, друг. Они пробирались через реку и заросли, и были совсем недалеко от лагеря мингов. Пол отставал, а Науэль узрел кровавую картину. Окровавленный Томас, привязанный к колышку в земле, бегал вокруг, подгоняемый горящими палками. Не выдержав страданий, он рухнул на землю, в крови и грязи. Тогда минги отрезали верёвку и подвесили юношу к ветке, прямо над головой Джил. Ахэну сделал пару взмахов кинжалом, и кровь потекла из Томаса, капая на Джил. Она не могла кричать и не могла пошевелиться. Науэль, поражённый, остановил спешащего Пола. – Друг мой, жди меня здесь. Я приведу Джил, и прикрою ваш отход. –Хорошо, друг, - запыхаясь, еле проговорил Пол, - а где же Томас? Ты видел его? – Нет. Спрячься. И сиди тихо. Не смотри в их сторону. Они заметят тебя. Гурон побежал в лагерь и издал боевой клич, чтобы отвлечь ирокезов, надругавшихся над молодым человеком. – Ох как же мне повезло,- подумал он, когда понял, что минги были в не своём уме и слабо держались на ногах. Откидывая опустошённую бутылку в сторону, Ахэну улыбнулся Ягуару. – А вот и выкуп, -выразил минг на своём языке, -долго ты шёл, Энкудэбэу. Ягуар посмотрел на труп, висевший над головой дрожащей девушку, и не раздумывая бросился на врага. Пока остальные вставали на ноги и пытались приблизиться, Науэль проткнул сухую грудную клетку Ахэну. Нож прошёл между торчащих рёбер, а когда Ягуар вынул его, кровь хлынула из раны, а раненный застонал, хватаясь за грудь. Ягуар был очень прытким, подтверждая своё имя. Он схватил Джил, и они побежали к Полу. – Беги! Тебя ждёт отец, скорее. – Я не уйду без тебя! – Уходи! – он оттолкнул девушку и она поддалась. Воин вернулся на поле битвы, чтобы забрать тело ни в чём не повинного молодого человека. Расправившись с Муэтой, проткнув ему ногу в том месте, где ещё не зажила рана от выстрела, он переключился на остальных. Двоих он завалил и перерезал им горло, одного кинул в костёр, и тот, горящий, ринулся прочь, освещая собой темнеющий лес. Он стоял один на один с молодым ирокезом, но вдруг раздался выстрел и парень рухнул. Из того, что осталось от его головы, потекла кровь. Науэль обернулся и увидел ружьё Пола. Сначала мужчина нахмурив волнительно брови посмотрел на Науэля, но взгляд его приковало тело, висящее на ветке головой вниз. – Мой мальчик...Томас, мой сын! Он побежал к телу, но Науэль задержал его и крепко обнял. – За что? В чём его посчитали виновным? – Он виноват лишь в том, что любил, - глядя на рыдающую Джил, тихо шепнул Науэль, пытаясь унять боль своего друга.
Глава X
Закончив похороны, все прошли в дом. Вещи были сложены в коробки и мешки, и в отдельную коробку – книги и личные вещи Томаса. Юта была запряжена и ожидала хозяина. Пол водрузил на неё пожитки, и подозвал Науэля. – Если ты хочешь, ты можешь здесь остаться. Теперь этот дом нам не нужен. – Этот дом принесёт зло. Куда вы отправитесь? И Пол рассказал о своих планах. Вернувшись, он совещался с дочерью, и они решили переехать в Новый Амстердам. Они решили навсегда оставить дикие края. – Я думал, что в дали от людей, от их злых языков, нам будет лучше. Когда мы с Томасом закладывали здесь первый венец, мы надеялись на долгую и спокойную жизнь. Всё это время, которое мы провели вместе, Науэль, я не сомневался в счастливом конце. Когда мы встретили тебя, мы были рады. Очень рады. Мы встретили друга, который помогал нам и защищал нас. Пол не мог сдержать слёз и Науэль, похлопав его по плечу, оставил его. – Мы будем жить в городе, вдали от диких и глупых людей. – Если ты будешь и дальше думать, что индейцы глупы и дики, ты никогда не познаешь счастья, и никогда не будешь жить в мире с нами. Однажды ты поймёшь, что ошибалась. Индейца сломит только другой индеец. И если наша империя, -он выделил это слово с достоинством, будто бы индейские племена и вправду были каким-то великим неприступным государством, - если наша империя падёт, то только из-за вражды внутри неё. И не нужно плакать, Джил, - более мягко сказал он, заметив, как к глазам девушки подступили слёзы, - Если у меня когда-нибудь будет наследник, то в его крови будет течь истинно индейская кровь. А в твоих детях должна быть кровь бледнолицего. Таков закон природы. Таков закон моего рода. Вождём станет лишь истинный наследник с чистой гуронской кровью. Он не сдержался, видя, как девушка заплакала, и обнял её. – В твоей жизни будет ещё много хорошего, Алая Роза. Она взглянула на него печальными глазами. – Я не уберегла любовь, Науэль. Как я буду жить с этим? Науэль понял, что слёзы Джил были не по нему, а по Томасу. – Просто помни его, помни таким, каким он был с тобой. Юным и красивым. Храни его в своём сердце, разуме и в своей душе. Он не покинет тебя никогда, если ты будешь держать его внутри себя. – Ты терял родного человека, как ты мог пережить это? – Это трудно, всегда трудно. Но я жив, я не отчаялся, я знаю, что, пока живу, они тоже будут жить. Девушка слегка улыбнулась и подошла к отцу. Они ещё раз попрощались с Науэлем и двинулись в путь. Науэль провёл ночь в деревянной крепости, а на утро, собрав свои вещи в дорогу, распрощался с ним. Он подумал, что пока этот дом стоит здесь, в него может вселиться кто угодно. Он заслал пол дома сеном из сарая Юты, и поджёг. Так, наблюдая за пылающим домом, он простоял пару минут, а после отправился уже в свой путь. Он провёл в дороге меньше недели, и в его памяти ещё стояла картина гибнущего дома. Пробираясь к своей деревне, он переходил поле, за которым был частокол, служивший защитой селению гуронов. Он поднялся на гору, и сначала подумал, что картина с домом ещё владеет его мыслями. Но, опомнившись, он понял, что дым и еле заметный огонь были на самом деле, а не в его голове. Он поспешил в деревню. Проходя мимо дымящегося тлеющих кольев, он подумал, что всё кончено, и макуасы снова подчинили себе все близлежащие земли. Вдруг он услышал шорохи и слабые голоса, и, выйдя из полосы дыма, ему открылась печальная и душераздирающая картина. Вся деревня, те, кто выжили, толпилась в центре у хижины Аххисенейдея. Люди собирали уцелевшие вещи, женщины утешали детей и помогали раненным, а мужчины пытались восстановить жильё. – Пока тебя не было, много бед навалилось на нас. Когда ты с нами, нам спокойнее жить, - подбежала Аламеда. – Онейда? –Онейда. Во главе с вождём Энэпеем. В отряде было больше 150 человек, это точно. Кэйтахекэсса всё разузнал ещё до их прихода, но мы не смогли им противостоять. – Чёрное крыло жив? – Да, он в типи вместе с остальными воинами. Монгво тоже там. – Спасибо. Аламеда, -остановил он девушку, глядя на её перевязанные из-за ожогов руки, -как ты сама? Как твой отец? – Со мной всё хорошо. Вождь Аххисенейдей ждёт не дождётся тебя. – А Вемэтин? – Он в порядке. Когда онейда пришли, я спрятала его. Они кивнули друг другу в знак благодарности и уважения, и девушка, нёсшая еду и одежду пострадавшим, скрылась в хижине, где орудовал знахарь. Науэль снова оглядел всю деревню, и разглядел в лёгком дыму фигуру вождя. – Я опоздал. Прошу простить меня, вождь, что в этот трудный час меня не было рядом. – Мальчик мой, если тебя не было, значит на то были причины. – Я был у своего друга на Гудзоне. Онейда, 6 человек, поселились в паре километров от дома Мессотов. Я собирался в путь ещё вчера, но вечером случились неприятные обстоятельства. Минги напали на дочь моего друга, убили его сына. У них была огненная вода. Они были безумны и не ведали, что творили. Не думаю, что Энэпей был в этом замешан. Не смотря на это, всё же, он повинен в других грехах. – Если это продолжится, сын мой, нам не выстоять в битве. Нас слишком мало, а я слишком слаб, чтобы вести за собой племя. Не пора ли истинному вождю взойти на солнечный трон? – Время покажет, вождь. За недолгим разговором Аххисенейдей и Науэль решили, что сначала последний поможет братьям восстановить хоть какое-то подобие жилищ. Ягуар прошёл вглубь деревни, где собралась большая часть людей. Аламеда подозвала Ягуара к себе и отвела его к Вемэтину. – Ты такой сильный, брат, -заулыбался индеец глядя на своего друга, - как хорошо, что есть тот, кто о тебе позаботился. Он не пугал тебя, Аламеда? – Нет. Он очень добрый и спокойный. Он хорошо себя вёл. Науэль, могу ли высказать тебе свои мысли? – От чего нет? – Многие не знают твою правду, но я знаю. Отец говорил мне, но я догадывалась и сама. Красный волк должен взойти над небом и защитить своё логово. – Этот вопрос мы уже обговаривали с твоим отцом. Мы решили пока пустить силы на восстановление деревни. – Есть ли шанс, что ты займёшь место вождя? Есть ли шансы у гуронов на спасение? – Эти разговоры не для женщин, Аламеда. Если я что-то и решу, то сообщу это только вождю. Девушка покорно поклонилась и помахала рукой маленькому человеку. – Скорее сюда, твой друг здесь! – прокричала она всё тому же мужчине. – Ягуар прошёл сквозь заросли, чтобы стать волком? – Монгво! – обрадовался Науэль, - снова твои непонятые речи. – От чего они не понятны? Пожертвуешь ты вольностью ягуара ради волчьей стаи? Что важнее тебе, одиночество более сильного или семья более слабого? Кем ты будешь для нас? Ягуаром или волком? – Монгво, я не ждал от тебя этих вопросов. Вместо искренней радости я снова слышу укоры. Почему все велят мне, что делать и кем быть? – Я не велю, друг. Я спросил. А позже я отвечу. Но мой ответ зависит от тебя. Науэль был раздосадован через чур сильным давлением от него. Все, кто знал его историю, пытались убедить его встать во главе племени. Но Монгво быстро отошёл от этих вопросов и стал расспрашивать Ягуара о его жизни среди бледнолицых, и после прослушивания рассказа, вечером, сидя у костра, также поведал историю, но уже свою. – Я шёл через степи и реки, когда заметил отряд мингов у берегов Онтарио. Я понял, что они непременно захотят подчинить себе все земли вокруг, и знал, что деревня гуронов будет первой на очереди. Я решил присоединиться к друзьям, чтобы помочь им. Я надеялся застать тебя здесь, но теперь понимаю, почему тебя не было. Кэйтахекэсса отличный воин, он принёс много интересного после разведки. Макуасов было больше чем нас. Женщины не могли сражаться, младенцы и старики тоже. Минги воспользовались моментом, когда все уснули, и подожгли окружающую нас защитную изгородь. Они пускали свои огненные стрелы, пока мы спали. Куидель разбудил всех. Мы тушили пожар, но стрелы продолжали летать. Они попадали в наши шалаши, в бегущих и суетящихся людей. Больше 20 тел мы развеяли по ветру. От них остался только пепел. Дети полегли здесь, бравые воины, и почитаемые мудрецы. Огонь не щадил никого. Минги не щадили никого. Отэктэй не щадил никого. Скажи, Науэль, должны ли мы щадить их? – Если мы нападём, нас станет ещё меньше. Вот что, Монгво. Сходи к Аххисенейдею и спроси, может ли он собрать совет. Ещё мне нужен человек, который сможет собрать самых сильных воинов. Когда найдёшь его, приведи ко мне. – Вот и ягуар снимает с себя шкуру, и одевает волчью, -заулыбался Монгво. Через несколько минут он привёл Кэйтахекэссу и принёс вести от вождя. – Вождь созовёт совет, когда тебе будет нужно. Обратишься к нему. Так он сказал. – Спасибо, Монгво. Что ж, Чёрное Крыло, поведай мне о самых сильных и смелых гуронах в этой деревне. – Если хочешь всё узнать, обратись к Кэйтахекэссе, -заулыбался молоденький индеец, - Начну. Истэка – очень проворный. Он может с лёгкость пройти во вражеский лагерь и вернуться оттуда незамеченным. Вияя – отличный стрелок. Он также мастер притворства. Адэхи – знает все тропы леса, и знает самые короткие пути к тому или иному месту. Чёрное Крыло долго продолжал рассказ о достоинствах воинов, а Науэль слушал его внимательно и не перебивая. Позже он поблагодарил за сведения всезнающего друга и отправился к вождю. Все старейшины, что были в здравии, собрались и ждали его. Больше двух часов они просидели за беседой, в которой приняли окончательное решение. Выйдя из хижины в прекрасном радостном настроении, Науэль подозвал Аламеду. – Тополиная Роща, прекрасная моя, завтра с утра всё должно быть готово к походу. Ты и другие женщины должны приготовить краску для обрядов. Установите тотемы. Разожгите костёр. Скажи Кэйтахекэссе, что я жду его у своего костра. Девушка, полная счастья и воодушевления побежала к женщинам. Монгво и Чёрное крыло подошли к костру, у которого сидел Науэль. – Лицо прекрасной Аламеды сказало мне, что совет прошёл хорошо, принеся соответствующие плоды. – Да, Монгво. Это решение далось мне не просто, но другого выхода теперь нет. Чёрное Крыло, в завтрашнем походе я надеюсь на твою верность и проворность. Ты выйдешь раньше нас, и если что-то пойдёт не так, оповестишь нас. Адэхи пойдёт с тобой. – Да, вождь, - улыбнулся юноша. – Я, Вияя, Истэка и Роутег пойдём впереди. Меджедэджик, Охатека, и Гэхедж пойдут следом. Остальные воины будут ждать нас в паре километров от лагеря онейда. Да, Чёрное Крыло, я пойду на Вемэтине, вам предстоит идти пешком. – От чего мы пойдём пешком, вождь Ягуар? – он указал на лиственную рощу, где паслось с десяток лошадей. – Откуда они здесь? – Белые продали нам в обмен на меха. Некоторых мы отобрали сами. Некоторые были вообще дикими. Смелый Монгво помог нам оседлать их. –Монгво! – засмеялся Науэль, - я всегда знал, что ты безумец! Мужчины ещё поговорили о том, как же Монгво удалось приручить диких лошадей, и все отправились отдыхать. Всю ночь шла подготовка к церемонии, одни уходили отдыхать, принимались за работу другие. На рассвете всё было готово. Горел костёр, на своеобразных скамейках из стволов деревьев стояли чаны с краской. У тотемного столба сидел вождь Аххисенейдей. В его руках был прекрасный головной убор – Солнечный головной убор, украшенный по меньшей мере пятьюдесятью перьями. Собрались все старейшины, даже те, кто еле стоял на ногах. Недалеко от них бы Монгво, одетый в волчью шкуру. Он курил свою длинную трубку и что-то бубнил себе под нос. Рядом с ним сидел Лен – игрок на флейте, а рядом с ним – несколько мужчин с барабанами. Аламеда стояла между Монгво и Леном. Из хижины вождя вышел Науэль. На нём были надеты леггины и набедренная повязка, украшенные цветными лентами и бисером, и рубашка из оленьей шкуры, также украшенная бисером всех возможных цветов. На мокасинах был вышит красный волк. Аххисенейдей начал речь, когда Науэль встал напротив него. Старый вождь поднялся на ноги и поднял над головой прекрасный убор. – Наконец, Солнечный головной убор вождей нашёл своего обладателя. Науэль приостановил его. – Настало время, когда мы должны принимать решения, от которых зависит наше дальнейшее существование. В недалёком прошлом мы уже переживали моменты поражений и потерь. Почти 20 лет назад ирокезы пришли к нашим вигвамам и выгнали нас из них. Они убили множество наших людей. Детей, что могли бы стать великими воинами, женщин, что могли бы родить еще больше воинов, мужчин, что могли бы сейчас быть с нами в этот светлый час, и стариков, которые так и не дождались момента, когда мир наконец может прийти к племени гуронов. Я, сын великого вождя Текамсеха и прекрасной его жены Ниты, потомок рода красных волков, принимаю на себя бремя вождя. Я поведу вас к миру и свободе от ирокезских томагавков и стрел. Да поможет мне Великий Маниту в моём нелёгком деле и приумножит наш успех, если мы справимся. Он распахнул свою рубашку и все увидели изображение на его груди. Красный волк подтверждал слова Науэля – он был потомком вождя, наследником престола, если читателю будет так привычнее. Все ахнули и растянулись в счастливой улыбке. Слёзы счастья наполнили глаза людей, надежда вернулась к ним. Заиграли барабаны, молодые парни стали танцевать вокруг костра. Монгво пел свою песню, восхваляя нового вождя:
Ты вспоминаешь мать,
Ты вспоминаешь отца и братьев.
Твоя кровь вспоминает их.
Они зовут тебя.
Твоя кровь зовёт тебя.
Маниту ведёт тебя к истине.
Поднимись, подобно орлу,
Будь сильным, словно медведь,
Не забывай отца и мать.
Маниту ведёт тебя к истине.
Великий вождь идёт по тропе,
Расступитесь, Великий вождь идёт.
Маниту ведёт тебя к истине.
Запела флейта и зазвучал голос Аламеды. Торжественная и величественная часть была закончена, теперь все, под звуки флейты и прекрасный женский голос, стали приготавливаться к походу к врагу. Все радовались новому вождю и верили в его силу, бесстрашие и честность. Женщины стали раскрашивать своих мужчин, которые отправлялись в поход вместе с Науэлем. Он наблюдал за всеми процессиями не скрывая своей радости и гордости. – Позволь мне раскрасить твоё лицо, - подошла к нему Аламеда, - я не претендую на роль твоей женщины, но хотела бы быть твоим другом. Науэль присел на сухое бревно, девушка с чашей в руках подсела к нему. Он снял свой убор, а она провела пальцами по его лицу. Нарисовав несколько линий, она отставила краску. – Я горда, что живу в то время, когда во главе нашего племени стоит вождь Науэль. Ты продолжишь вершить великие дела вслед за своим отцом. – Я благодарен тебе за помощь, Тополиная Роща. С твоей дружбой и заботой в сердце я и отправлюсь к нашим врагам. Но мы не будем воевать. Мы попробуем заключить мир между нами. Девушка хотела сказать что-то, но Монгво прервал их разговор. – Дорогой друг. Я остаюсь здесь, чтобы оберегать твоё племя. Я верю, ты вернёшься живым. – Пока нас не будет, позаботься о всех как подобает. И спасибо тебе, друг, что не оставляешь наше племя. Ты можешь считать себя здесь своим. Деревня гуронов теперь и твой родной дом. Они поклонились друг другу, но, не сдержав эмоции, обнялись. Науэль снова надел свою «корону» и подозвал лошадей. Кэйтахекэссу и Адехи уже были в пути. От них не было вестей, а значит путь был открыт. Весь отряд собрался воедино, и Науэль ещё раз наставил своих воинов. Через несколько мгновений они отправились в путь.
Глава XI
Отряд продвигался спокойно и размеренно. Тихий шелест листвы успокаивал сердце Науэля, в котором нежилась надежда на мир. Воины были в нескольких километрах от берега озера, на котором онейда разбили свой лагерь. Он был больше похож на деревню, целое поселение. Подойдя ближе, Ягуар заметил, какое оживлённое было селение. Детишки шныряли туда и сюда, у берега купались молодые девушки, которые, увидев гуронов, испугались и попрятались в глубине воды. Одна женщина с двумя детьми стояла на берегу. Встретившись с ней взглядом, Ягуар отшатнулся. Увидев знакомые черты Мимитех, он встряхнул головой. – Ты уже видишь её в каждой встречной, Ягуар – подумал он. Он ещё раз посмотрел на женщину, но она уже стояла спиной. Науэль осматривал владения онейда, и был поражён спокойствием и миром в этом месте. Когда отряд гуронов был замечен, несколько мингов подошли к раскрашенным воинам и остановили лошадей. Науэль спрыгнул с коня и подошёл к нахмурившемуся макуасу. –Передай своему вождю, что вождь гуронов пришёл, чтобы решить важный вопрос. Макуас оглядел Ягуара и побежал в хижину к Энэпею, а спустя несколько минут вернулся. – Вождь говорит, что ты можешь пройти к нему. Мужчины кивнули друг другу, а из хижины вышел Энэпэй. Он был удивлён и поражён величественным нарядом Ягуара, но животные, которых оседлали гуроны, вызвали в нём ещё больший восторг. Ягуар приказал привязать лошадей к дереву, чтобы они спокойно смогли попастись. –Энкудэбэу! – Энэпей. Я не буду подавать тебе руку, чтобы ты не смог её отрезать. – Судя по тому, что я вижу, гуроны назначили тебя вождём. Не зазнавайся, Ягуар. Твоё величие понятно лишь твоим последователям. Для ирокезов есть лишь один великий вождь. И это я. И кем бы ты не был, ирокезы примут тебя только после того, как я приму тебя. – Не ставь себя выше остальных, Энэпей. Перед Маниту мы все равны. Перед Маниту мы все простые рабы. – Ты пришёл для того, чтобы учить меня? Если так, то не испытывай моё терпение, уходи. – Да простит меня Маниту. Я пришёл не для ссоры с тобой. Я пришёл чтобы заключить мир и распределить территории между нами. – Маниту простит тебе твою дерзость. Но, как вождь гуронов, ты имеешь право отстаивать честь своего племени. Ну и раз ты пришёл, я готов выслушать тебя. Что ты хочешь предложить ирокезам? – Мы должны обозначить границы наших территорий. Когда мы определимся с этим, я надеюсь на твоё благоразумие, и верю, что томагавк между нашими племенами будет зарыт, хотя бы до определённого времени. – Обозначить границы? Ладно, и где же ты хочешь провести свою границу? – Ровно с того места, где начинается берег озера, и триста километров по реке будут наши владения. С береговой линии, на запад, и вся территория Онтарио, и те земли, что вы завоевали, останется у вас. – Учитывая, что численность нашего населения в разы превышает ваше, было бы уместно просто разгромить вас, как мы делали это и раньше. – Ты прав, гуронов осталось слишком мало, чтобы противостоять ирокезам. Но каждое племя имеет право существовать. В этом сила индейцев. Рано или поздно бледнолицые придут сюда, и будут пытаться вышвырнуть тебя с твоих родных земель. Тогда ты вспомнишь, что если бы не уничтожил всех гуронов, мы смогли бы сплотиться против бледнолицых и отстоять свою честь. Честь всего индейского народа. Между нами всегда была вражда, но бледнолицые – наш общий враг. – Пока я не заметил, чтобы белые были настроены враждебно. Напротив, они поддерживают с нами хорошие отношения, как в торговле, так и в остальном, и даже в военном деле. – Так будет пока белым будет чем поживиться. Вашими руками они истребят здесь всё живое, а потом возьмутся и за нас. Вашими руками они убьют всех индейцев, а потом всех ирокезов настроят друг против друга, так, что брат пойдёт на брата, а отец на отца. – Может ты и прав. Но пока я вождь, этому не бывать. Белые считают нас дикарями, думают, что мы слепо пойдём за ними. Но следя за нами они сами становятся слепцами. Мы же живём своим умом, а победы вершим своими томагавками. Некогда гуроны и ирокезы были братьями. Когда то мы совершали совместные победы. Триста километров по реке, говоришь? Мы зароем томагавк. Но если хоть один гурон вторгнется на наши земли, и тронет хоть одну муху, нашему перемирию конец. – Гуроны будут охотиться вверх по реке. Нас не так много, и нам хватит тех земель, что у нас есть. Со стороны ирокезов мы также ждём честности. Граница указана, и никто не должен переходить её без предупреждения. Если вам нужно будет пройти через наши земли, вы будете обязаны известить нас. Мы в свою очередь будем поступать так же. – Это разумно. Последние годы мы много воевали, потеряли многих воинов. Сейчас, когда мы обосновались крепко на берегах Онтарио, нам не хочется снова поднимать своё оружие и возносить его над врагами. Нам так же хочется спокойствия и мира. Многие из смелых и бывалых воинов обзавелись семьёй. Никто не хочет терять то, что так трудно ему далось. Мы долго пытались обозначить своё господство в этих краях, и сейчас нам удалось подтвердить своё превосходство над другими племенами. Я принимаю твоё предложение. Да поможет нам Маниту. Да сохранит он нас и наших детей. – Я рад, что моё предложение не показалось тебе заносчивым. Мы наконец положим конец нашей межплеменной войне. – Возвращайся с миром, гурон. Сообщи своему племени, что великий вождь ирокезов даровал им свою милость и распахнул двери своих вигвамов миру и спокойствию. Науэль собирался уже уходить, полный воодушевления и гордости, но Энэпей его остановил. –Науэль. Если ты увидишь то, чего всегда так желал увидеть, но так боялся, - он на мгновение замолчал, не зная, какие лучше подобрать слова, - закрой глаза и представь, что это сон. Забудь то, что всегда помнил. Отдай сам то, чем всегда желал владеть. Глаза Энэпея были полны страха и опасений. Он боялся, что Ягуар может сделать что-то такое, что навредит только что объявленному миру. Науэль вышел из хижины вождя и направился к лошадям, но неведанная сила потянула его ближе к берегу озера. Там горел костёр, и подле него сидела женщина и заплетала косы своей дочери. Позади них Отэктэй и маленький мальчик играли с деревянными палочками, рисуя на песке какие-то причудливые узоры. Отэктэй узнал Ягуара, и встав с земли, поклонился ему. – Рады видеть вождя гуронов в наших краях. Он ещё раз кивнул ему и вместе с сыном направился к хижинам. Женщина, сидевшая у костра, встала. Науэль смотрел на неё и не мог отвести глаз. Его грудь горела адским пламенем, иссушивая все слёзы, которые он мог бы пролить. – Знала ли ты, что я жив? – Знала. Науэль на мгновение взглянул на небо, слегка поклонился и приказал привести лошадь. – Лучше бы ты умерла. С этим я ещё смирился бы – подумал он, и, запрыгнув на лошадь, умчался прочь, подстёгивая животное изо всех сил. Он не сказал больше не слова ей, и не услышал от неё ни звука. В голове вертелось лишь «знала». В селении онейда Энэпей объявил о мире с гуронами. Многие заворчали и воспротивились, но большинство с облегчением вздохнуло, и ещё раз восхвалило своего вождя. Мимитех ещё долго провожала взглядом ускользающую тень. Она отправила дочь к отцу и уединилась на берегу. Слёзы обжигали её лицо, но она не могла кричать. Боль парализовала её. – Когда Маниту заберёт меня, лишь телом я не смогу его желать. Но душа моя всегда будет верна ему, всегда будет болеть и помнить. О Маниту, сохрани детей моих, моих кровиночек, и позволь им избежать моего страдания. О Маниту, если он забыл меня, то это подобно тому, что ты меня забыл. Забудь и ты меня, Маниту. Забери мою душу, разрушь её, уничтожь, чтобы не горевать мне и не страдать по нему. О, Великий дух, забудь, что я существую, пошли все кары земные мне, но вырви из моей души эту любовь. – Если бы она могла послать мне весточку…А она могла. Но не захотела. Значит, так тому и быть – думал Науэль, мчась прочь от привидения. Думы заполонили его голову и он не заметил, как добрался до дома. Он слез с лошади и отправил Вемэтина отдыхать, вместе с другими животными. Монгво встретил Ягуара, но они стояли молча и долго смотрели друг на друга. – Я знал, что ты вернёшься живым, но не думал, что ты умрёшь – он положил руку на грудь Науэля, склонил голову и продолжил. –Ты умер вот здесь, когда увидел её. – Ты знал, что она жива? – Нет, но я понял это по твоим глазам. – И что они сказали тебе? – Они сказали, что ты умер. Умер, когда твоя утомлённая душа, которая всегда хранила верность одной, и жила только ради неё, потеряла смысл. Когда ты думал, что она мертва, ты любил её страстно и нежно, ты хранил её в своём сердце, но вот она жива, и нет в сердце теперь той истомы и печали, что была приятна тебе при мысли о ней. – Каждый шёпот в моей голове, что я слышал, это был её шёпот. Каждый призрак, что я видел, был её призраком. Она была передо мной. Я смотрю на неё, но не вижу. Не могу коснуться её, хоть она и близко. Она будет… Она никогда не будет моей. Она навсегда останется лишь призраком в моей жизни. Я не хочу больше видеть её. Пусть она останется в моей памяти такой, какой я её всегда помнил. Дышащей весной и теплом, чувственной, робкой. Юной и прекрасной. Пусть останется той, что была наедине со мной, что была в моей власти и никому не принадлежала. Я не хочу, чтобы мне в мысли въелась картина, как она, увядающая, идёт рука об руку с другим, ведя за собой своих детей. Я сотру из памяти сегодняшний день, и по-прежнему буду думать, что она умерла. – Ты не сможешь забыть этот день, брат. Этот день убил твоё сердце. Этот день стал похоронами твоей любви. – Оставь, Монгво. Маниту послал мне эту муку, и я должен справиться с ней. Придёт время и тело моё, и дух, вознесутся к Маниту. Но я не знаю, сможет ли моё сердце забыть её после смерти. Кажется, даже тогда она будет преследовать меня и звать своим немым криком. Науэль не мог больше говорить. Он еле стоял на ногах, и Монгво хотел помочь ему пройти в его типи, но Ягуар отмахнулся. Весь вечер он провёл в своей хижине, а ночью вышел и отправился в лес. Он прошел несколько километров туда и обратно, а позже отправился к реке. Сидя на берегу он смотрел на тёмные воды реки. В отражении, на трепетной глади воды, он видел её лицо. Оно было такое же, как тогда, когда он впервые увидел её. Любовь его не умерла. Она по-прежнему душила его, преследовала. Он решил попытаться смириться с тем, что никогда не обретёт счастье, но подумал, счастлив бы он был, если бы всё тогда обернулось иначе. Был бы он счастлив с ней, если бы она тогда пришла к нему на утёс. Он долго думал и размышлял, но ответ сам пришёл к нему. Если уж он слышит её голос в шорохе листвы, видит её в речной глади, а в лике луны видит лишь свет её лика, возможно было бы счастье? Он ответил себе положительно, но ему стало ещё больнее. Он был один в эту ночь и позволил слезам оросить его лицо. Она была жива, его любовь спаслась и дышала одним с ним воздухом, ходила с ним под одним небом, но он горевал, желал смерти, чтобы не испытывать больше этих страданий. Он так хотел увидеть её вновь, столько раз представлял своё счастье рядом с ней, и никогда не думал, что встреча с ней обернётся такой болью и горем. Он терзался, почти не мог дышать. Он не знал что делать и как ему теперь жить. Она была не из тех, кого можно было заставить что-то сделать. Её никто не заставлял связать судьбу с другим и позабыть его, она решила это сама. - А может ли любящее сердце принять такое решение? - в этот раз он ответил отрицательно. -Было ли то любовь, или лишь помешательство? Может это было лишь желание обладать самым смертоносным оружием против ирокезов? Было ли между нами чувство, искреннее и чистое? Действительно ли она так не покорна, как мне казалось? -эти вопросы теснились в его голове, но он не мог на них ответить. –Но что это тогда, если не любовь, что же это? – прокричал он, захлёбываясь слезами. Ему не было стыдно за свою слабость. Теперь ему не перед кем было стыдиться. Всё, чем он жил, ему уже не принадлежало и для него погибло. Он понял, что жил всё это время зря. Что напрасно надеялся, напрасно пытался выжить. До рассвета он пролежал на траве. Всю эту адски длинную ночь он лишь изредка погружался в сон, на несколько секунд, а после снова открывал тяжёлые после жарких слёз глаза. Солнце светило ярко, и свет резал глаза, но Науэль, сделав усилие, всё же открыл их. Перед ним сидела Аламеда. У неё было мрачное лицо, и, казалось, в глазах блестели слёзы, но вскоре, встретив взгляд Ягуара, она улыбнулась. –Не терзайся. Всё случилось так, как пожелал Маниту. – О чём ты? Считаешь, я по ней страдаю? Не лезь в ту душу, которую не знаешь. – Я лишь хотела подбодрить тебя. Не сердись. – Подбодрить? Свои мысли оставь при себе. Да и кто ты такая, что бы я сердился на тебя, тратил на тебя свои силы и своё время. – Считаешь её лучше? Считаешь её достойной тебя? Достойней, чем я? – Не забывай с кем ты говоришь, Аламеда. Перед тобой твой вождь. Любое лишнее слово может оказаться для тебя последним, и моё решение никто не осудит. Ни у кого нет такого права. Ни у кого нет власти, выше моей. Лучше помолчи, а ещё лучше принеси мне огненной воды. Я знаю, твой отец припрятал несколько бутылок на случай торжества. – Ты изменился, Науэль. И если любовь может убить в человеке всё человеческое – я не хочу любить. Теперь слёзы действительно мерцали в глазах девушки. Она поспешила оставить Ягуара наедине с его болью и печалью, снова. Через несколько минут она вернулась, неся с собой бутылку вина. Науэль сидел ещё более опечаленный. Девушка молча подошла к нему и протянула выпивку. –Подожди, - шепнул Ягуар, схватив Аламеду за запястье. – Я был очень груб с тобой, прости меня. Ты, да и никто другой в этой деревне, не заслуживает таких слов от меня. – Такие слова оскорбительны в первую очередь для тебя. Ты теряешь разум, Науэль, - подсев к мужчине, с дрожью в голосе, произнесла девушка. – Ты одна всегда понимала меня. С тобой мне всегда было легко, мы всегда говорили с тобой так, будто знаем друг друга вечность. Если можешь, выслушай меня ещё раз. – Я готова слушать тебя неделями, годами. Лишь бы быть тебе чем-то полезной. – Если бы ты узнала, что твой возлюбленный, которого все считают мёртвым, жив, но не может быть рядом, ты бы смогла связать свою жизнь с другим? – Если бы такое случилось со мной, то я до последнего своего вздоха ждала бы свою любовь. Но такого я себе представить не могу. Девушка говорила очень тихо, глядя Науэлю в глаза. Сначала он отводил взгляд, но её пауза заставила его взглянуть на неё. – Потому что я всегда знала, что моя любовь жива. Бродит, скитается, но жива. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Науэль смотрел в глаза прекрасной Аламеды и видел в них слёзы. Но хоть они и были печальны, в них горел такой живой блеск, такой нежный и манящий. Он невольно подался вперёд и поцеловал её, но через мгновение отпрянул. Девушка улыбнулась, а из глаз хлынули слёзы. Будто горная река, они омывали её щёки. В её душе теснилось столько чувств. Она была счастлива, что наконец Науэль проявил к ней нежность и желание, но в то же время была опечалена, чувствуя, что это могло произойти лишь от того, что мужчина пытается заглушить боль всеми способами. Они молчали и больше не смотрели друг на друга, будто поцелуя вовсе и не было, будто они вообще не знали друг друга. На мгновение, Ягуару показалось, что его влечёт к этой девушке, но что, не знал. Прикоснувшись к ней, он почувствовал тяжесть в груди. На секунду он посчитал этот поцелуй предательством. За всё время, что он бродил в лесах, представляя и вспоминая свою Мимитех, он не думал ни об одной женщине. Он не понимал, что заставило его поцеловать Аламеду. Двойственные чувства теперь теснились в его груди. Ему была приятна забота, но он не хотел давать девушке пустые надежды. После долгой тишины Аламеда встала, и уже собиралась уйти, Науэль снова остановил её. – Я хочу, чтобы эту ночь ты провела со мной. – Я буду рядом всегда. Я никогда не оставлю тебя, что бы ты мне ни говорил. – Ты не поняла меня? Этой ночью ты станешь моей. Моей женщиной. Девушка стояла в ступоре. – Я не хочу, чтобы ты совершил ошибку, о которой будешь вскоре жалеть, - произнесла она твёрдо, неоднозначно смотря на бутылку. – Говорят правду. Огненная вода лишает рассудка. – Аламеда, - поднявшись с колен и приблизившись к девушке, шёпотом произнёс Науэль, - в своей жизни я не делал ничего, о чём потом жалел. Я всегда знаю, что мне нужно. И сегодня – мне нужна ты. Он снова поцеловал её, но в этот раз со страстью, обхватив её нежное лицо ладонями. Девушка не могла сопротивляться. Любовь к этому мужчине велела ей делать всё, что он говорит и просит.
Глава XII
Эту ночь они провел в его типи, что находилось в отдалении от центральных жилищ деревни. Утром девушка проснулась рано, а её возлюбленный ещё дремал. Вино, которое он до этого не употреблял в таких количествах, сыграло свою роль. Науэль проспал до полудня, а когда открыл глаза, завтрак уже лежал у изголовья его спального места. Аламеды не было в типи. На улице были слышны весёлые разговоры. Люди, в полном спокойствии, обсуждали минувшие дни и то, что за последнее время произошло. Отодвинув еду, при виде которой ему стало дурно, он попытался встать, но голова сильно кружилась и болела. Вспоминая прошедшую ночь, он, закрывая лицо руками, начал стонать и бормотать. – Что же ты наделал, грязный шакал. Как же ты мог, - говорил он так, что понял бы его только он. Шатаясь, он вышел из хижины. Выпрямив спину, он вдохнул свежий тёплый воздух полной грудью, так, что казалось, будто его лёгкие вот-вот разорвутся от огромного количества кислорода. Он ещё немного постоял, наслаждаясь окружавшей его природой, и направился к центральной хижине, где обитал Аххисенейдей. Подле старца сидела его дочь. Она была занята каким-то рукоделием и не сразу заметила Науэля. – Тяжёлая ночь после трудового дня всегда сопутствует бравым воинам, -отозвался старик. Девушка подняла голову, и, отбросив дела, поспешила встретить возлюбленного. – Науэль! – не сдержалась она, -о, наш вождь. Да защитит тебя Маниту. Да дарует он тебе долгие годы. – День вчера был не так труден физически, как морально. На мою долю выпало не мало, как говорят французы, сюрпризов. Неожиданностей. Но они не выбьют меня из нужного русла. – Слава Маниту! – снова воскликнул старик, - слава Маниту! – Близится осень, о потом придёт зима. Нам нужно готовить запасы мяса и шкур, -раздумывал Науэль, подсаживаясь к старому вождю. – на днях я соберу людей, и мы двинемся на охоту. Как считаешь, Аххисенейдей, на правильном мы пути? Думаешь, этот мир с ирокезами принесёт нам хоть какое-то спокойствие? – Вправе ли я обсуждать с вождём такие дела? Я долго был вождём, но не по праву. Так пришлось, и я нёс это бремя, как мог. Теперь пришёл истинный вождь, нужда в моих словах исчерпана. Все твои поступки продиктованы Маниту, и они не могут быть не правильными. – Я благодарю тебя за то, что всё это время ты был рядом с племенем. Я бы хотел с тобой поговорить об одном деле. В этот момент сердце Аламеды сжалось. Она представила, как Науэль будет объясняться перед её отцом и просить разрешение на брак. Улыбка уже сияла на её лице, но она прятала её, опуская голову. – Ты знаешь мою натуру, старик, - начал Ягуар, - я странник, я не могу сидеть на месте. Там, где мир и покой, мне нет места. Я всегда там, где играет буря. А может, буря всегда там, где я, - задумался он. – Твой путь определяешь ты. Но не забывай, ты всегда оказываешься там, где велит Маниту. – Сегодня я здесь, завтра я могу быть на краю света. Но в этот момент, когда меня не будет в родных краях, ты будешь вести моё племя, вместо меня, как и делал это раньше. – О, мой дорогой вождь, не сомневайся, я всегда буду следовать твоим желаниям. И никогда никто не посмеет поглотить могучее племя гуронов, пока у нас такой вождь, как ты. Где бы ты ни оказался, ты всегда в наших сердцах. Мы помним о тебе, мы чтим твою справедливость и мудрость. – Я благодарен тебе, Аххисенейдей. Ты великий человек. Ни один белый учёный не сравнится с твоей мудростью,- поднявшись с колен, и слегка поклонившись, произнёс Ягуар. Он заметил, что Аламеда была не то что взволнована, а, скорее, разочарована. Он жестом ей указал следовать за ним. Они прошли через всю деревню и он предложил ей присесть на берегу реки. – К тебе, Тополиная роща, у меня тоже будет просьба. Конечно, я не уйду, пока должное количество запасов не будет приготовлено. Но придёт зима, а потом весна, и где буду я – я не знаю. Я прошу простить меня за то, что я как неразумное дитя утешался тобой, когда у меня болела душа. Я никому не сделал лучше. Душа моя по прежнему болит, а твоё сердце теперь разрывается. Но ты не должна мучиться из-за того, что произошло. Ты должна принять это как очередной удар судьбы. У тебя не было лёгкой жизни, с самого детства ты была подле отца, помогала ему во всех делах, тяжкими они были, или же нет. Ты не роптала на судьбу, что послал тебе Маниту. Ты безответно любила меня долгие годы, а я безответно любил другую. Но кто знает, с кем мы найдём счастье, и найдём ли мы его. И кто знает, быть может мы еще увидимся с тобой, а после встречи – никогда не расстанемся. Может быть, но не сейчас. Я ещё не обрёл душевный покой, и тем более, когда в душе моей произошла такая перемена. Я не хочу заглушать боль твоими чувствами. Я не хочу пользоваться тобой, ничего не давая взамен, потому что сейчас я не могу дать тебе ничего, кроме слов. – Тебе незачем просить прощения. Я считаю нашу связь не ударом судьбы, а подарком небес. И пусть твоя безутешная душа будет скитаться, помни: есть человек который любит тебя и ждёт, моля Великого Маниту о благосклонности к тебе. На этом разговоре Науэль и Аламеда разошлись, но кто знает, навсегда ли. Долгие дни Ягуар был занят охотой, а Аламеда, ночами безутешно рыдая, пока её никто не видит и не слышит, днём занималась привычными женскими делами. Около месяца прошло с тех пор, как Науэль впервые встретил Мимитех после долгой разлуки. Все эти дни мысли о ней не покидали его. Поначалу он терзался из-за разбитого сердца Аламеды, но, вскоре, его мысли вновь поглотила Мимитех. Он почти не спал ночами, вспоминая их встречу. Он прокручивал все варианты событий, последствием которых был брак его возлюбленной с другим. Он размышлял, прикидывал, от чего она могла так поступить, и остановился на мысли, что, такая мудрая женщина, как Мимитех, пошла на этот брак не по желанию, а по какому-то неизвестному ему расчёту. Было ли это принудительное решение, или добровольное, в любом случае, у неё была очень веская причина принять его. Он решил, во что бы то ни стало, выяснить всё, и не собирать информацию по слухам, а разузнать всё от самой Мимитех. Он долго не мог сообразить, как ему устроить встречу с женщиной, которую он любил, но которая была ему не доступна. Он сам когда-то пришёл к ирокезам с перемирием, и теперь не мог его нарушить, думая только о своих интересах. Он вождь, в его руках было целое, хоть и небольшое, племя. Но перенесёмся же в деревню к ирокезам, и узнаем, как жила Мимитех всё это время. После встречи с Науэлем, той, единственной встречи после долгой разлуки, она долго приходила в себя. Её сердце не унималось. Временами она испытывала чувство вины, но оно затихало, когда на глаза появлялись их с Отэктэем дети. Он не был для неё идеальным спутником, но и жаловаться она права не имела. Столько лет он заботился о ней, выхаживал, залечивал её раны. В нём таились нежность и доброта, но он боялся их, стеснялся. Мимитех знала его горячий нрав, но смогла найти лазейки к доброму сердцу своего мужа. Вскоре после свадьбы у них родился первый ребёнок, который размягчил душу Отэктэя. Он заботился о нём, помогал Луне, когда это было нужно. Девочка росла быстро, и брала от родителей только хорошее. От матери красоту, а от отца – тягу к справедливости. Позже родился и второй ребёнок, и после того, как грозный воин –индеец взял на руки своего сына, его сердце оттаяло. Он научился быть смиренным, унял гнев и вспыльчивость. Юношеское хвастовство и гордыня ушли навсегда. Сейчас мы бы назвали его примерным мужем, но в то время всё было иначе. Мужчины, воины, в которых всегда живёт ощущения войны, редко предавались домашним заботам, но Отэктэй был другим. За его грубостью томились высокие чувства, но теперь, став отцом, причём дважды, он не боялся их открывать. Он не боялся изливать душу жене, но только ей, ибо лишь она всегда слушала и не осуждала. Энэпей был вождём, а муж его сестры – правой рукой вождя. Вопросы относительно племени, охоты, обороны и войны не обходили Отэктэя стороной, и он всегда делился со своей Луной всеми переживаниями. Мимитех в свою очередь уважала любое решение мужа, и, хоть он и был очарован ею и был слишком к ней привязан, так, что она могла бы приказать ему выполнить что угодно, и он выполнил бы, не пользовалась этими чувствами. Она считалась с мнением супруга, никогда не учила его жизни и никогда не делала упрёков. Она долгое время уже была с ним одним целым, и если бы Науэля не было в её жизни, можно было бы сказать, что Отэктэй был предначертан ей свыше. После появления гуронского вождя, сердце её перестало биться так спокойно. Нет, она не вспыхнула, как лучина, от вновь обретённой любви. Эта любовь была так давно потеряна, что казалось, будто её и не было вовсе. Она переживала, зная крутой нрав Науэля, зная его самоотверженность и самоуверенность. Она боялась, что встреча их навлечёт беду, и поклялась Великому Маниту никогда боле не вспоминать его, а если вспомнит он, да ещё и будет давать какие-то знаки, она уверяла себя, что лучше будет рассказать всё мужу, просить его быть милосердным, и наконец – навсегда забыть то, чего, по сути, и не было. Осень двигалась, и природа стала терять свои краски, сменив золотую листву на пустые мёртвые ветви. – Дочка, находиться в воде уже нельзя. Вода очень холодная, ты можешь заболеть, - останавливала Мимитех свою малышку, которая так хотела искупаться в озёрной воде. – Но ты же вылечишь меня, мама? Папа говорит, ты исцеляешь одним взглядом. – Я вылечу любого, но лучше не болеть, - пытаясь поймать игривую девочку говорила женщина. – Кто тут собрался болеть? –подоспел отец, и, подхватив своё дитя, со смехом, присел к своей любимой. – Иди поиграй с братом. Он остался один, пригляди за ним, он в типи. Давай, беги, маленькая стрекоза. Мимитех, скоро наступят холода. Зима близко. Мы решили уйти на охоту, нас не будет больше недели. Ты справишься с детьми? – Я справлюсь со всем, что мне уготовано. Ты не должен волноваться за нас. В твоих руках не только семья, но и племя. Я знаю, Энэпей без тебя пропадёт. – Ты слишком возносишь меня и принижаешь брата. Он великий вождь. Такой же как отец. –Я скажу тебе честно. Я не хотела бы что бы он был таким же. Иначе в нём не останется любви. – Твой брат ценит семейные узы, и ему пора бы тоже жениться. - После того, как Ватанэй не смогла выносить дитя и отправилась к Маниту в бескрайние просторы изобилия, он погрузился в скорбь. Лишь Маниту ведает, сможет ли кто-то снова зажечь его глаза. Они гаснут, с каждым днём. Я волнуюсь за него, но он не подпускает меня к себе, и как только я завожу разговор на подобную тему, он ускользает. – Он справится с болью. Хотя, я бы не смог пережить, если бы такое случилось с тобой. Береги себя и детей. Мы вернёмся скоро,- поцеловав жену, Отэктэй зашёл в типи попрощаться с детьми. Охота была обычным делом, и он не раз уже уходил на более долгое время, чем в этот раз. Раньше Мимитех спокойно относилась к этому, но в этот раз её сердце сжалось, предчувствуя беду. Отэктэй вышел из жилища, и женщина остановила его. – Сегодня сердце моё не спокойно. Остерегайся там, в лесу. Гуроны близко. Они говорят, что пришли с миром, но могут вонзить томагавк тебе в голову. Будь осторожен. – Тебе не идёт волнение. Мы вернёмся с крупной добычей, я уверен. Муж покинул жену, и та отправилась к детям. Несколько дней она занималась обычными делами, трудом, к которому она привыкла с детства. Уложив детей спать, она блуждала вдоль берега озера, и вдруг услышала хруст веток неподалёку. Она никого не заметила, и продолжала блуждать в задумчивости, но неприятный звук снова сбил её с мысли. Приглядевшись, она увидела что-то меж деревьев, что-то, что двигалось, но очень медленно. Она подошла ближе, и в памяти встала картина. Та самая картина, когда Науэль, во всём величии, въезжал к ним в деревню верхом на четвероногом извозчике. – Нет, нет, нет! – кричала в мыслях женщина,- только не это, только не он! Она не заметила человека, хоть и вглядывалась очень тщательно. Смеркалось, и Луна не могла различить силуэты. Кровь хлынула к лицу и забила в висках. Гул от пульсаций в крови стал оглушать её. Злой дух потянул её к животному. В этот момент кто-то подошёл сзади, и подсадил женщину на коня, прикрыв ей рот рукой. Сам же человек запрыгнул следом и подстегнул резвого друга. Кто-то увозил Новую Луну вдаль, но она не могла издать спасительный кличь – рука по-прежнему мешала ей. Из-за волнения она стала задыхаться, пыталась освободиться, но ничего не удалось. Вдруг лошадь остановилась, мужчина, всё так же прикрывая заложнице рот, спрыгнул со скакуна вместе с пленницей. Рука тихо стала разжиматься, и Мимитех могла свободно дышать, но услышанный голос привёл её в ещё большее волнение. – Мимитех. Это я. Ягуар. Ты не должна бояться, я не сделаю тебе плохо. Он опустил руку, а Луна полной грудью хлебнула воздух, будто провела несколько минут под водой. Она еле могла дышать от волнения, и состояние её было действительно сравнимо с погружением в воду. Она будто тонула в океане своих слёз и страданий, а горькие воды словно выжигали ей глаза. – Ты совершаешь огромную ошибку. Если ты будешь молить меня о пощаде, возможно, останешься в живых. – О пощаде? Ты забыла кто перед тобой? Я Ягуар- гроза и мрак всех ирокезов. –Ты так уверен в себе, так смел, что же тебе, такому великому храбрецу нужно от беззащитной слабой ирокезки? – Я смел, я силён. Я не ищу лёгких путей никогда, и никогда не падаю на колени перед трудностями. Но сейчас я слаб. Я подобен подбитой птахе, что не может вспорхнуть. Меня изувечило твоё молчание, и не вырастут больше крылья на моей спине. Они обгорели на солнце твоей любви. Твоя любовь обожгла меня, сделала меня калекой. Каждое утро я умирал, глядя на небосвод, зная, что грядущий день готовит мне. Зная, что не будет в нём тебя. И каждую ночь я восставал, вглядываясь в луну, вспоминая твоё лицо. Я восставал во снах, в которых была ты. – Твои речи полны лжи и грязного обмана. Не будь трусом, прямо скажи, что тебе нужно. – Мне нужна ты. Твои слова. Скажи же мне, от чего ты так быстро смирилась с тем, что я не был рядом, и предалась страсти с другим? Быть может, от обиды ты соединила свою жизнь с ним? Ведь ты же знала, что я жив. А я не знал…Я не знал, что ты выжила. Я искал тебя, искал всюду. И пока искал умер сам…Он взял её руку, которая была очень холодной из-за волнения в груди женщины, и приложил её тонкие пальцы к своей груди. – Ты чувствуешь? Моё сердце снова бьётся. Рядом с тобой я снова живу, я снова могу дышать, не боясь задохнуться от того дыма, что клубился над моим обугленным сердцем. Дым развеялся, а свет твоих глаз снова поджог моё сердце. И лишь тебе теперь решать, сгорит оно, не оставив даже углей после себя, или возродится из огня, подобно тому, как возрождается трава на земле после долгого зимнего сна. – Я знала, что ты жив. Да, знала. И мне сказали, что ты тоже знал, что я уцелела. Я просила брата послать тебе весточку. Но когда ответа не пришло, и после долгих, мучительно долгих дней и ночей, которые я провела в слезах, ожидая тебя, я разуверилась. Я не могла поверить, что ты меня любишь, что я дорога тебе, ведь ты так легко меня забыл! – со слезами на глазах кричала Мимитех. В её груди зажгло. Она вспомнила, как сердце разбилось тогда, и миллионы его осколков будто вонзались в её душу, причиняя боль. Ничто тогда не доставляло ей столько боли. Даже на страшную рану, что могла стать смертельной, она не обращала внимания. Боль, что губила её тело, меркла перед той болью, что разрывала её душу. – После всего, что я пережила, мне не страшны теперь никакие мучения. Я лишь прошу Маниту не посылать моим детям такой же муки. Я не хочу, чтобы они страдали так же, как когда-то, по глупости своей, страдала и я. – Мимитех! О какой весточке ты говорила? После того, как твой брат прогнал меня, я лишь дышал тем ускользающим следом твоим, тем последним взглядом. Тем последним прикосновением руки…- он взял её руки в свои и поднёс их к губам, но Мимитех вырвала их. – Не нужно. Науэль…Ворошить опавшую листву. Она опала и не возродиться больше. Вырастут новые листья, но старые исчезнут навсегда. Я забуду, всё забуду. Весь этот разговор, и то, что ты нарушил правила мирного договора. Только уходи, прошу тебя. И не возвращайся. Она хотела развернуться и идти, но Науэль схватил её за руку и прижал к себе. Всё её тело дрожало, а лицо было мокрым от слёз. Он прижался лбом к её лбу. – Есть ли теперь мне жизнь, зная, что ты никогда не будешь моей…- тихо говорил он. – Как смогу я существовать, когда ты с ним, укладываешь ваших детей спать, а позже остаёшься с ним наедине. Когда он говорит тебе слова о любви. О любви которой нет. И когда ты говоришь ему слова о любви, слова, что предназначались мне. Он немного нагнулся, и заговорил громче. – Если ты пожелаешь, я убью его, и он не сможет встать между нами. Хотя, мне твоё разрешение не нужно. Сейчас же пойдём к вам в лагерь, и расскажем всем правду. Я вступлю с ним в схватку, и будь уверена, одержу победу. И больше ничто нас не разлучит, моя Новая Луна. – Науэль! О, Маниту! Прости своего слугу за эти слова! Что ты говоришь? Он мой муж! Отец моих детей! И всё останется так, как было. Я не позволю тебе разрушить мою жизнь снова! - Ах! Он твой муж! И отец детей твоих, да…Но любовь твоя – я! – почти криком произнёс Ягуар. В его последней фразе было так много надменности и самоуверенности. Он был рассержен, и на неё, и на себя. – Сколько лет я жил, думая, что ты погибла? Сколько? Семь? Восемь? И все эти годы, каждую секунду я видел твоё лицо. Меня окружала такая прекрасная, таинственная природа, но что она значит, когда красота для меня существует лишь одна – красота твоего лица. Твой нахмурившийся взгляд, твои нежные волосы, и твой голосок, Дневная Певчая. – Науэль! Ты зашёл слишком далеко, - пыталась вырваться женщина, но у неё не получилось. Науэль схватил её ещё крепче, и ещё сильнее прижал к себе. Он случайно коснулся губами её лица, и руки её перестали вырываться из горячих объятий. Ягуар ослабил хватку, когда понял, что Луна больше не вырывается из его цепких и сильных рук. Она стояла, закрыв глаза, и слёзы текли по её щекам. Она понимала, что кое-что прояснилось, и что обиды её и боль были напрасными. «Он ничего не знал» - думала она. «Он искал меня. А брат солгал» - крутилось у неё в голове. – Я вечность готов ждать, пока ты не позволишь поцеловать тебя. – У нас нет этой вечности. У нас вообще ничего нет, и никогда не будет. У меня есть муж и дети, они любят меня, а я их, люблю как могу. Они пропадут без меня, а я без них. Ягуар опустил голову и его затрясло. Он снова вскрикнул. – Без него ты будешь счастлива! – он упал на колени. – Как ты можешь предать чувство? Променять его на власть и влияние твоего мужа? За это ты с ним? Так я лучше его. Я сильнее. Я вождь своего племени! – поднялся он, и его лицо зависло над прекрасным ликом Луны. На улице было уже совсем непроглядно, и он слышал только её дыхание, которое и успокоило его. – Мимитех…Не предавай нас. Твои дети станут моими детьми, а моё племя примет тебя как родную. – Науэль…Зачем ты говоришь «не предавай», когда сам же и предал…- Разве я отдал своё сердце кому-то другому? Разве нашёл я в свете луны чей-то другой лик? Разве не перед тобой я стоял на коленях? Он вдруг резко приблизился к ней и поцеловал. Он шептал ей, как он страдал без неё, как не мог жить, как в каждом отблеске света и в каждом шорохе листвы встречал её черты. – Я не думала, что ещё нужна тебе, - ответила она ему, так же шёпотом. Ягуар стал отталкивать её. Он хотел высказать ей всё. «Значит ты сама не любила, если подумала, что не нужна мне» - думал он, но не успел сказать. Луна перебила его в первое же мгновение, после того, как Науэль стал её отталкивать. Он не успел произнести ни звука, и даже не успел взять воздух и собраться. – О нет, не прогоняй меня! Лишь сейчас, я поняла, что такое любовь. Она снова погрузилась в его объятия, погрузилась в океан. Но на этот раз океан оказался райской обителью. Несколько часов они провели вместе. Они лежали на холодной земле, но им казалось, что они находятся на раскалённых углях. Начинало светать, и женщина опомнилась, что ей нужно домой. – Науэль! Солнце скоро встанет! Дети наверное потеряли меня! Да и вся деревня может перевернуться, если обнаружат, что меня нет на месте! – Тише...Я понимаю. Ты должна идти. Я буду ждать следующей встречи, словно ночное небо ждёт луну и звёзды. – Науэль…Следующей встречи не будет. Хватит с нас. Мы итак ходим по краю. Сейчас Окэмэна нет в деревне. Брат, он и небольшой отряд отправились на охоту. Если всё это, то что между нами было, продолжиться, мы можем лишиться своих жизней. Прости меня, но…- Хочешь сказать, что всё было ошибкой? Тогда иди к своему дорогому мужу и страдай дальше. Страдай от того, что больше не увидишь меня. Науэль запрыгнул на лошадь и умчался.
Глава XIII
Науэль возвращался домой. Он спрыгнул с коня и шёл пешком, ведя Вемэтина за собой. Голова его было сильно опущена, казалось, будто Вселенная обрушилась на него и он больше не мог тянуть эту ношу. Подходя к своей деревне он услышал крики и ругань. – Неужели я говорю не понятно? Найдите моего мужа! Если с ним что-то случилось, или случиться, вы ответите своими жизнями! – Аламеда! Что это за крики? – Науэль! – побежала девушка навстречу любимому. Она распахнула свои объятия, но Ягуар отстранился. – Аламеда, ты вышла замуж? Ты так грозно приказывала воинам найти твоего мужа. Он так значим для племени? Мне казалось, значимее меня нет никого здесь. – Это так, мой вождь. Я не вышла замуж, я искала вас, - со смущением ответила Тополиная Роща. – Меня? Ты назвала меня мужем? А ты спросила меня? Да кто ты такая! Всего лишь дочь старого, выжившего из ума вождя, который по праву вождём никогда и не был! Он подошёл ближе и стиснув зубы рычал, наклонившись над лицом Аламеды. – Запомни. Я вождь. И я буду сам выбирать женщину, такую, какую захочу. А теперь отправляйся к себе и на глаза мне не попадайся. Раз ты так хочешь замуж, я подыщу для тебя подходящего воина. Хотя, вряд ли кто-то из гуронов подойдёт тебе. Тебе подходят лишь ирокезские лживые собаки, а уж точно не вождь великого племени гуронов. Он говорил так надменно, столько гнева было в его глазах, столько обиды. Он не слышал что говорил, в голове вертелись лишь слова Мимитех. Через мгновение он понял, что оскорбил девушку очень сильно, задев не только её достоинство, но и достоинство её отца. Но было поздно, слов назад не вернуть. Он понял, что из-за своей неутолимой злости он обидел тех, кто был ему дорог. – Науэль! – сквозь слёзы улыбалась девушка, - ты можешь унизить меня, оскорбить, растоптать в грязи, но делая это ты причиняешь боль не только мне, но и нашему сыну. Я беременна. И это твой ребёнок. Ты знаешь что я люблю тебя вот уже много лет. Никому на свете не под силу разрушить мою к тебе любовь и мою верность. Ягуар стоял и смотрел на Аламеду не отрываясь. Его глаза остекленели и налились слезами. – Ребёнок? Беременна? – с осторожностью решил убедиться он. – Именно так. – Уходи к себе. – Нау... -Уходи! Он долго не мог понять, как теперь ему быть. Он любил Мимитех, и хоть они разошлись, он намеревался во что бы то ни стало снова встретиться с ней. Новость Аламеды изменила его. Теперь у него мог родиться сын, наследник. Племенем будет продолжать руководить его род. До вечера он просидел у себя и ни разу не вышел. Лишь однажды Монгво зашёл к нему, и вышел через несколько минут. Науэль собирался с мыслями. В деревне уже горели костры, кто-то пел песни. Вождь вышел из своей хижины и увидел невдалеке Монгво. Он подозвал его к себе. – Мой друг. Сможет ли мне дать прощение та, что была оскорблена и унижена мною…Монгво. Я стану отцом. Той ночью я был с Мимитех, но мы расстались далеко не друзьями, и уж точно не влюблёнными. Она не захотела ничего менять, пожелала, чтобы всё было как раньше. Если бы она любила меня, как думаешь, она смогла бы отказаться от меня. – Вождь, если вам будет интересно моё мнение, то я его выскажу, если мне это дозволено. Маниту знает всё наперёд, он посылает людям такие ситуации, какие нужны ему. Если она отказалась от вас, значит Маниту пожелал, чтобы вы обрели настоящую семью, а не гонялись за видениями. Они так прозрачны и неуловимы… - В твоих словах стоит поискать истину. Спасибо тебе. У меня будет для тебя поручение. Ты должен пойти к Аламеде и оповестить её о грядущей свадьбе. Пусть женщины всё приготовят. И предупреди шамана. И Аххисенейдея. До утра меня не беспокоят пусть. – Вождь, вы умеете читать знаки, что шлёт вам Маниту. Всё, что вы просили, будет готово. Можете отдыхать спокойно. Только…Науэль, не думай о том что было, думай о том что будет. Вырви занозу, и рана затянется, не оставив намёка на шрам. Монгво поклонился и отправился известить будущую мать о том, что она скоро станет и женой. Приготовления были закончены, всё уладили очень быстро. Аламеда была наряжена в прекрасное платье, а на голове её красовались повязки из перьев и бисера. В такой день женщина должна быть счастлива, но Тополиная Роща еле сдерживала слёзы печали. Она знала, что брак этот не принесет радости, ни ей, ни её будущему мужу. Церемония началась. Науэль был одет в белую длинную рубаху, украшенную разноцветными перьями, камушками, жгутами, выплетенными из ярких ниток. После того, как, так сказать, официальная часть была завершена, началось празднество. Девушки и парни пели песни, играли на бубнах и других инструментах. Монгво сидел у главного костра. Он заиграл на флейте, а женщина, сидевшая рядом, запела.
Сегодня солнце светит по-другому.
Сегодня даже облака его не тревожат.
Какой свет льётся от лиц обручённых.
В дом стучится благо.
В наше племя прибыла ещё одна семья.
Счастье их мы будем воспевать
Долгие годы и века…
Все были довольны праздником. Дети резвились, юноши танцевали, девушки весело смеялись. Все бросили свои дела, только ради того чтобы порадоваться за своего вождя и его избранницу. Лишь невесте было ведомо, что свадьба эта сулит скорые похороны. «Этот праздник, словно все они танцуют на моей могиле. Но никто не узнает, какая боль жжёт меня. Я оставлю это в себе. Сможет ли он быть хладнокровным? Не причинит ли он мне этим праздником ещё большую боль?» - думала Аламеда. Она хотела уйти, скрыться в лесу, и рыдать, кричать от боли, что съедала её сердце. Весь день и вечер она просидела на одном месте, лишь изредка отвлекаясь на те моменты, когда традиции должны были быть исполнены. Наступила ночь, и молодые, согласно обычаям, могли удалиться в своё жилище для уединения. Науэль подошёл к девушке, взял её за руку. Она покорно подчинилась и последовала за ним в типи, склонив голову. – Не волнуйся, я не трону тебя. Отныне, в твоём теле живёт мой сын, внук великого Текамсеха. Если Маниту позволит, я назову сына в честь его славного и храброго деда.
Много времени прошло со дня их свадьбы, уже подходил срок родов Аламеды. За это время Науэль ни разу не встречал Мимитех. Прошла зима, весна, и Ягуар был занят делами племени, которые помогли ему справиться со всем, что навалилось на него. Наступило лето, и свободного времени было не мало. Однажды вечером, когда вождь и его воины обсуждали дела, относящиеся к охоте, в деревне раздался крик. Аламеде резко стало плохо, и все побежали к ней в хижину. – Что с ней? Она рожает? - спросил Науэль у повитухи. – Нет вождь, пока нет. Она просто почувствовала резкую боль. Но скоро, с позволения Маниту, ваш ребёнок появится на свет. – Аламеда, ты в порядке? Боль прошла? – Да, мой вождь, я чувствую себя уже намного лучше. Ягуар оставил Аламеду одну, а сам, незаметно для всех, вышел из типи и побрёл в лес. Он долго думал о том, что никогда не сможет посмотреть Аламеде в глаза без зазрения совести. За все эти месяцы они с Аламедой так и не стали близки. Он думал и том, как ему вновь встретиться с Мимитех, но решение пришло оттуда, откуда он не ждал. Он сидел под поваленной сосной, и лишь луна освещала лес. Костры деревни уже скрылись от его взора. Он смотрел на небо сквозь ветви деревьев и вспоминал ту ночь, что они с Новой Луной провели вместе. Первую, и, как думал он, единственную. Его острый слух заметил какое-то движение, а глаза увидели маленькую стройную фигуру. Он насторожился, но вскоре понял, что зря. – Науэль! Это ты? Ягуар вскочил с места, узнав милый голос Дневной Певчей. – Моя Новая Луна! Неужели ты? Или я так устал, пока блуждал, что теперь мне сниться сон? – Это действительно я. Я пришла что бы кое-что тебе сказать. – О, моя Мимитех, говори, и не останавливайся. Я хочу слушать твой голос вечно. – Ты помнишь, что говорил тогда? Когда мы впервые были наедине. Ты говорил: «Разве я отдал своё сердце кому-то другому?» Ты врал мне, а я поддалась чувствам…- Мимитех! – Науэль хотел было обнять женщину, но она отпрянула назад. – Не подходи ко мне. Несколько недель назад в нашем племени объявили, что вождь гуронов ждёт сына от своей жены. – Вот ты о чём…Мимитех, если я женился на ком-то, или был близок, это ещё не значит, что я не люблю тебя. Всё это было до того, как мы воссоединились. А ребёнок – это мой наследник. И не важно, кто его родил, если ты со мной быть не захотела. – Я не захотела, а ты и не пытался сделать так, чтобы мы были вместе. Я ждала тебя, ждала вестей, но от тебя была лишь тишина. Я смирилась с тем, что не нужна тебе. И когда я узнала обо всём, мне было очень больно. Я решилась прийти к тебе сегодня лишь для того, чтобы в последний раз взглянуть в твои лживые глаза и спросить. За что? За что ты обошёлся со мной так, будто я ничего не значу в твоей жизни? Ты говорил столько слов, но предал меня. А я ничему не научилась…Однажды в моей жизни уже было подобное предательство, но я не думала, что через столько лет, как ты говорил, безутешных скитаний и страданий, ты лишь воспользовался мной. И ради чего, объясни? Науэль посмотрел на неё с недоумением. – За что? Ты спрашиваешь меня? За что я повиновался твоей воле и мучился всё это время от того, что даже за столько лет твоё сердце не стало нежнее? Ты лицемерная, видишь только мои ошибки, которых на деле то и нет. Посмотри на себя, Мимитех. Ты обвиняешь меня в предательстве, а сама, зная, что я жив, даже не захотела послать мне весть. Ты столько лет молчала, от чего же говоришь теперь? Только не говори, что тебе больно из-за любви. Ты не любила меня никогда. Ты никого не любила. Ты лишь ждала, пока к твоим ногам упадёт весь мир в несчастной мольбе. Ты устала жить так, как положено правилами. На моём месте ведь мог оказаться кто угодно. Ты устала от одного и того же начала дня, тебе захотелось привнести в свою жизнь что-то новое. Я стал для тебя лишь развлечением, каким обычно предаются белые. С самого начала я был для тебя именно этим. Не в ту ночь когда мы были вдвоём, нет. С самого первого дня, как только мы увидели друг друга. Ради тебя я отпустил все свои прошлые обиды, забыл тот томагавк, что вонзили ирокезы в спину гуронов. – Вот теперь я вижу твоё истинное лицо, гурон! Во всём винишь меня? Сам ты хоть как-то пытался меня вернуть? Ты хоть что-то сделал для того, чтобы стать хотя бы на шаг ближе ко мне? Нет. Ты наоборот, предал меня и заключил брак с другой женщиной, которая ещё и ждёт ребёнка от тебя. Не говори мне больше о лицемерии и лжи. Ты сам с ног до головы в этом…Ягуар хотел ответить ей, высказать ещё больше, всё что накопилось у него на душе, но его прервал топот шагов. Вдалеке, со стороны деревни, показались фигуры мужчин. – Если тебя увидят здесь, то пострадает всё племя, и не только моё, но и твоё. Уходи, и больше пусть уши мои не услышат тебя, а глаза – не увидят. – Вождь! – послышалось из далека. Ягуар ещё мгновение посмотрел на Мимитех, отвернулся и поспешил на встречу воинам. Мимитех осталась смотреть на ускользающий след Ягуара. – Вождь! Радостная новость! Вы должны поспешить. Ваш сын родился! – Сын? Это точно, Адэхи? – Точно, мой вождь. Кто это? – кивнул индеец в сторону Мимитех, которая до сих пор стояла на том же месте. – Это заблудшая душа, Адэхи. Идём скорее к моему сыну. А вы, - он посмотрел на двоих воинов, - скажите той женщине, чтобы она возвращалась туда, откуда держала путь. Если она пойдёт за мной – убейте. Так и скажите ей. Идём, Адэхи. Маниту посылает нам великое счастье. Мы должны стать его свидетелями. Ягуар поспешил домой, а юноши с ножами подошли к Мимитех. –Вождь приказал тебе вернуться туда, откуда пришла. Если последуешь за ним, мы убьём тебя. – сказал один. – Да ты ирокезка! – воскликнул второй. –Что у вождя за дела с ирокезкой? Или ты та самая Мэтэйнэй? Дневная Певчая, так он тебя называл. Да проклянёт тебя Маниту! Наш вождь столько настрадался из-за тебя. Он никому не рассказывал, но все и так знают. Из-за тебя он бросал свой родной дом, забыл о том, что священно…Может убить тебя, а скажем, что ты не подчинилась. – Оставь её. Уходи, ирокезская женщина. Слава Маниту, если обо всём этом никто не узнает. Мимитех с горечью и разочарованием побрела назад. Она не плакала в этот раз и приняла расставание с Науэлем спокойнее. Она знала, что это не последняя встреча, что он обязательно ещё придёт к ней. «Он придёт, и будет снова говорить, как любит. И в этот самый момент я воткну кинжал в его грязное сердце. Отвечу на всю ту боль, что он причинил мне. Да. Он ответит» - думала она, шагая в одиночестве по лунному лесу. Лицо её залилось краской, а зубы стиснулись от гнева. Науэль добрался до деревни и поспешил к Аламеде в хижину. Там находилась повитуха и пара женщин, помогавших при родах. –Где мой сын? – воскликнул новоиспечённый отец. – Вот он, вождь. И женщины принесли ему, завёрнутое в одеяльце, чудо. – Слава Маниту! Ребёнок жив, здоров и полон сил. Давайте его сюда, пусть малыш спит. – Хорошо. Аккуратнее с ним. Это мой наследник, и ваш будущий вождь. Как Аламеда? Она спит? – спросил Ягуар, заглядывая через плечо повитухи, когда заметил, что Аламеда спокойно лежит, укрытая белой тканью. – О, мой вождь, роды были тяжёлыми, а Роща была очень слаба. Она умерла. Но слава Маниту, она успела прижать к груди своё дитя и взглянуть на него. Пульс застучал у Ягуара в висках. Он подошёл к телу женщины, и взял её холодную руку. – Сейчас я жалею лишь о том, что не успел попросить прощения у тебя. Я надеюсь, что твой дух ещё здесь. Прости, Тополиная Роща. Я причинил тебе столько боли, столько, что ты не смогла всё пережить. Благодарю Маниту, что послал мне тебя. Память о тебе навсегда останется в моём сердце.
Прошли дни. Обряд похорон был выполнен, и тело Аламеды, как тело жены вождя, было погребено со всеми почестями. Ягуар отложил церемонию наречения имени наследнику до конца похорон своей жены. После печальных дней начались светлые. Праздник в честь малыша был радостным. Как и собирался вождь, ребёнка нарекли Текамсехом. Больше Ягуар не видел Мимитех, больше не слышал даже вестей о ней. Чтобы читателю было легче понять, можно сказать как закончилась вся история Ягуара. Он растил сына, был примерным отцом и благородным вождём. Когда Текамсеху исполнилось 16, он стал новым вождём, похоронив своего отца. Он стал прекрасным воином, таким же храбрым, сильным и проворным, как его отец. Он никогда и ни от кого не слышал о женщине, что разбила сердце и душу его отцу. В нём не было жестокости, жажды мести. Он был благородным индейцем, таким, какими не всегда бывают белые люди. А каким был его отец, не знаем и мы с вами. Каждому отведён свой срок, посланы свои страдания. Кому-то любовь дарована для счастья, а кому-то в наказание. Кто-то счастлив без любви, а кто-то боится одиночества. Люди не одинаковы, и души их такие же. Но одно справедливо для всех – после смерти мы обретаем вечный покой. И нет уже для нас ни любви, ни ненависти, ни счастья, ни горя. Все мы равны, когда отправляемся в последний, но вечный путь.