Неначавшееся застолье

Иракли Ходжашвили
Неначавшееся застолье

      В этом доме я не был лет 65… Раз моего двоюродного брата Петьки еще не было, значит, не позже 54-го года прошлого века. (Звучит, да?)

     Дом № 5 располагался на подъеме улицы Броссе, отходящей от Инженерной у набережной Куры, где была остановка автобуса № 18, на котором мы с бабушкой приезжали, садясь на него прямо около нашего дома, что было, конечно, очень удобно.
     Две каменные ступени упирались в высокую резную дверь подъезда, откуда сразу же, без какой-нибудь площадки, начиналась крутая деревянная скрипучая однопролетная лестница с перилами слева (справа была стена), по которой надо было подняться на длинный, широкий, открытый деревянный балкон второго этажа, выходящий в очень маленький внутренний дворик.
     Вдоль правой стены располагались двери в комнаты жильцов, в дальнем конце балкона был «Г»- образный загиб налево, который упирался в дверь общего туалета. Где-то там, в области поворота, располагалась и общая кухня с несколькими столами и керосинками.

Первые две (кажется, две) двери вели в комнаты, где проживала семья моей двоюродной бабушки Тамары Гвердцители, золовки моей беби, к которой мы и приходили. Мои папа и дядя называли ее ;;;;;; ;;;;;;, «мамида» Тамара, т.е. сестра отца (сестра матери будет ;;;;; «деида»), поэтому в нашей семье ее так и звали.
      Почему-то из детских воспоминаний мне запомнился этот балкон, на котором, очевидно, я и играл один, потому что дети мамиды Тамары, мои двоюродные дядя и тетя, — Мишка и Нинико (как их звали все родственники и тогда, и потом, когда у них самих появились внуки), — еще учились в вузах и пока не обзавелись собственными семьями и детьми, а других детей на балконе, как видно, не было.

Помню и ветки высокой кавказской хурмы, которые свисали так, что ее мелкие плоды можно было срывать без труда. Кстати, мне это было строжайшим образом запрещено и не только потому, что взрослые боялись, как бы я не свалился вниз, а потому, что у этого вида хурмы есть одна очень опасная особенность — если ее плоды есть неосторожно и проглотить косточки, то они в желудке склеиваются друг с другом, образуя «камни» («безоары»), которые, застревая в кишечнике, вызывают его непроходимость. Приходилось оперировать такого лакомку.
     Поэтому мне давали кушать эту хурму уже без косточек.

     (Между прочим, странно, но за всю мою последующую жизнь я, кажется, лишь раз встретил такое дерево!)

     Запомнилось еще то, что в первой комнате, слева от входа, стояла большая низкая тахта со множеством разного размера продолговатых подушек-мутак, среди которых можно было не сразу разглядеть свекровь мамиды— миниатюрную княгиню Марию Ильиничну, урожденную Амилахвари-Хидирбегишвили, а по мужу — Гвердцители.
     Так и вижу её лежащей со сложенными на груди пухлыми ручками,всю такую маленькую, округлую, близоруко щурящуюся и лишь изредка что-то тихо произносившую, что было больше похоже на шелест листьев хурмы. Это особенно контрастировало с энергичной и властной мамидой Тамарой, чей голос был слышен по всему балкону. Ее муж, дядя Павле (Павел), работал главным рентгенологом в Сухуми, где он и жил один, периодически наезжая в Тбилиси, в семью.
      Это был невысокого роста, тоже весь округлый, постоянно курящий мужчина, довольно энергичный и громкоговорящий, в отличие от матери, но такой же близорукий, как она (сказался, вероятно, наследственный диабет).
     Кроме того, что он был страстным курильщиком, дядя Павле отличался еще тем, что обожал зажигалки и часы.
     Точнее, как только ему в руки попадало что-нибудь такое, он, немного повертев вещицу в руках, уходил в отгороженный шкафом и занавеской свой «угол» (где стоял его стол, заваленный инструментами и коробками с разными винтиками и пружинами), доставал большую лупу, внимательно её рассматривал и начинал разбирать. Не помогали ничьи протесты, в том числе и мамиды! (Сомневаюсь, что ему хватало терпения на обратную их сборку).

     Почему решили собраться именно в этом доме, каким образом мы в него попадем, если учесть, что вскоре (где-то во второй половине 50-х, очевидно, после кончины Марии Ильиничны), наши съехали оттуда, я как-то не задумывался.
     Сказали — приди в такое-то время туда-то, вот я и пришел.

     Всё было по-прежнему — каменные ступеньки, двери, лестница, которая, кажется, так и скрипела, как прежде. Балкон, не такой уж и длинный, оказался не таким и широким... Туалет был там же…
     Мне показалось, что сохранился даже тот запах керосина, хотя, вероятнее всего, после 90- х годов, когда не было электричества, газа и отопления, к старому запаху добавился новый и уже основательно пропитал все стены и деревянные части дома.

     Столы, которые как раз начали накрывать, стояли везде — и в комнатах, где раньше жили наши, и в соседних, и на балконе...
     Среди женщин я заметил нескольких, с которыми учился еще в первых классах… На балконе курили и двое парней из той же компании… Поодаль переговаривались мои туапсинские друзья… Мимо, неся тарелки с зеленью, пробежали две девочки, которым (могу признаться, ведь это было в 6-ом классе) я симпатизировал.
     В одну из них был влюблен и мой лучший друг-туапсинец.
     Помню, одно время мы с нашим третьим другом, Витей, забирались в заросли кустов на склоне горки, откуда видны были окна квартиры, где жила она, и не мешали Саше наблюдать за ними. Бинокля у нас не было, расстояние же было довольно приличное.
     Вряд ли (в лучшем случае) можно было увидеть что-то кроме нечетких теней непонятно кого, но какое это имело для него значение! Да и для меня тоже…

     Откуда-то появился папа, познакомил меня с симпатичным пареньком, сказав, что тот неплохо играет в шахматы и хотел бы, чтобы я проверил его. Пока не все столы были накрыты, мы нашли укромное место, расставили фигуры, но тут пришли только что прилетевшие некоторые «целиноградцы» и «душанбинцы», которых жизнь раскидала по всему миру… Было уже не до шахмат…

      Наконец, начали рассаживаться, но люди все прибывали — мои знакомые, сотрудники из разных мест, где работал, бывшие больные— и весело рассаживались, как-то и где-то умещаясь…
     Надо было начинать ведение стола…
     Естественно, тамада — я. Обратившись ко всем, до кого мог дойти мой голос, я сказал, что так как это какой-то необычный стол, то я сперва пожелаю всем, чтобы у них всегда было такое хорошее настроение и чтобы не жалели о том, что не сбылось...
       Мне захотелось сфотографироваться со всеми...

      Я потянулся за моим мобильным телефоном…
      и проснулся…
                19.10.2018 г.