- Я вас слушаю, - продавщица придирчиво поглядела на Людмилу.
- Мне шестьдесят штук «Белочки» можно? - Людмила потупила свой взор.
- Можно, - недовольно сказала продавщица, начала считать, потом передумала. – Давайте я вам грамм шестьсот сделаю, а дома пересчитаете. Так быстрее будет, а то сзади вас уже хвост выстроился.
- Мне нужно ровно шестьдесят, - тихо, но настойчиво повторила Людмила.
- Тьфу, ты, - про себя чертыхнулась работница торговли и стала бросать в пакет по одной конфетке.
Очередь молчала, и только Мария – соседка Людмилы и давняя её подружка – начала возмущаться:
- Милка, ты чего народ маринуешь? Не соображаешь что ли, что тут люди рабочие стоят, все спешат с утра дела делать, а тебе приспичило конфетки на счёт брать.
- Не голоси, Маша, - Людмила повернулась лицом к соседке. – Надо мне!
- Да, помолчите вы, из-за вашего гомона сбилась, - продавщица со злостью высыпала конфеты обратно в коробку и начала считать снова.
- Вот, упёртая, - не унималась Мария, - ты с детства такая была. Всё только для себя делала, на других тебе наплевать было. Ох, гляди накажет тебя боженька…
Из магазина Людмила вылетала, как пробка из бутылки, была на это причина – боялась она, что догонит её Мария, увяжется с ней до дома, и будет по дороге ругаться и новости выспрашивать. А ей, Людмиле вовсе не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, не хотелось рассказывать, что стукнуло ей сегодня шестьдесят лет. Спешила она домой к своим маленьким внучкам, оставшимся на время без её присмотра.
Только дверь в дом открыла, как услышала писклявый щебет Вероники – старшей внучки – и голос ещё одной соседки Татьяны, да в нос приятно ударил сладкий запах ванили.
- С днём рождения, бабушка, - громко закричала Вероника и бросилась навстречу Людмиле.
- С юбилеем тебя, подруженька! – присоединилась к ней Татьяна. – Ты уж прости, что я без приглашения к тебе в гости набилась.
Маленькая Надюшка подошла к бабушке и тихонько стояла рядом, выжидала, когда на неё обратят внимание. Людмила нагнулась к ней, хотела обнять, но Надюшка отстранилась, взяла в свои маленькие ручки бабушкино лицо и поцеловала в губы.
- Спасибо вам, родные мои, - на глазах Людмилы блеснули слёзы. – А ты, Тань, приглашения особого не жди, приходи, когда вздумается. Вот ещё Машку сегодня хотела позвать, но встретила её недавно в магазине, и ничего ей не сказала. Что-то происходит с нашей Машей, злость в ней какая-то поселилась. На меня сегодня налетела, как коршун на цыплёнка, отругала за то, что я людям жить мешаю. А я ведь всего-то конфетки покупала, шестьдесят штук.
- Я так поняла, что Виктор с Леночкой не приедут? – спросила Татьяна.
- Не приедут, - вздохнула Людмила. – У них опять стреляют по домам. А ты откуда про юбилей мой узнала, неужели сама вспомнила? Ещё и пирог испечь успела.
- Нет, не сама, куда мне… - призналась Татьяна. – С моей памятью, скоро себя забуду. Девчонки твои подсказали. С утра вчера в огород вышла, гляжу, Надюшка возле малины топчется. Я её окликнула, к себе позвала, спрашиваю, чего она ищет. Надюшка кулачок разжимает, кисточку рябины мне показывает. У меня, честно признаюсь, вариантов никаких не было, зачем ей рябина понадобилась. Хорошо, Никуша подоспела, рассказала, что у тебя юбилей, и они хотят для бабушки, то есть, для тебя, пирог испечь. Я девочек домой отправила и слово с них взяла, что они сами ничего печь не будут. Пирог твой любимый ванильный с вечера поставила, рано утром испекла. Пришла, а тебя нет. Так и подумала, что ты в магазин за продуктами пошла, пока Никуша с Надюшей спят.
- Я так рада, что ты пришла, Танька. Всё, как в детстве: ты, я, чай из самовара с пряниками, - щёки у Людмилы покрылись румянцем. – Тань, а давай самовар вскипятим, как раньше? Я ведь сегодня всю ночь колдовала над пряниками, над нашими медовыми пряниками. Форму прадедову деревянную достала…
- Ту самую? – удивилась Татьяна. – Она ещё цела? А рецепт где взяла, в интернете?
- Да, ты что? – рассмеялась Людмила. – Кто же тебе рецепт тульских пряников в интернет выложит? Мне все секреты и пропорции мама раскрыла перед смертью. Позвала меня к себе, велела взять бумагу и карандаш. Продиктовала и говорит: «Сначала запомни, потом испеки, после всего писульку уничтожь. Это знание в строжайшем секрете храни, как наши предки хранили, и в следующее поколение не забудь передать». Вот так-то. Так что, будем самовар разжигать?
Спустя час все сидели за столом, накрытом праздничной крахмаленной скатертью, пили чай: кто с пряником, кто с пирогом, кто с конфетами. И вдруг Татьяна предложила:
- Девчонки, а давайте песни петь? Какая же гулянка без песен?
- Давайте, - согласилась Людмила. – Кто будет запевалой?
- Я, я… - вскочила из-за стола Вероника. – Я знаю песню про день рождения. Нам её мама пела. И Надя знает.
- Запевай, - скомандовала Татьяна, - а Надюша подпевать будет, если захочет. Правда, Надя? И мы с бабушкой тоже будем подпевать.
Надюша развела ладошки в стороны и пожала плечами, а Вероника запела.
Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам
А вода по асфальту рекой
И неясно прохожим
В этот день непогожий
Почему я весёлый такой…
А я играю на гармошке…
- Ой, девчонки, стойте, - замахала руками Татьяна. – Никуша, ты же большая молодчина, что эту песню запела. Мне гармошка досталась в наследство, так что я сейчас мигом её принесу. Будем петь под музыку.
Через некоторое время Татьяна вернулась с гармошкой. Села на стул посреди комнаты, и растянула меха. Гармошка издала протяжный звук, словно всхлипнула.
- Чего будем петь? – спросила, с нетерпением крутившаяся вокруг Татьяны, Вероника.
- Ту самую песню, про волшебника в голубом вертолёте. Только я сейчас пальчиками кнопочки потрогаю, чтобы вспомнить. Давно я в руки этот дивный инструмент не брала.
Наблюдая, как подружка мучает гармонь, Людмила улыбалась. Она вспоминала, как раньше по праздникам стол накрывали во дворе, и гуляли всей улицей и стар и млад. Их, неразлучных подружек Таньку – Милку – Машку, упрашивали развлекать соседей. Они стеснялись сначала, потом отнекивались, наконец-то соглашались, когда им сулили много сладостей за выступление. И тогда Танька брала гармошку и играла Венский вальс, а они с Машкой этот самый вальс танцевали. И летело над улицей:
Помнят Альпы, помнит Вена и Дунай…
- А давай наш, Венский, Танька! – попросила Людмила.
- Давай, Милка.
- А что значит Венский? – спросила Вероника.
- Сейчас расскажу тебе, Никуша. Когда-то была война. Когда она закончилась, то русский солдат…
Услышав слово «война», сидевшая на диване Надюшка, зажала уши своими маленькими ладошками, втянула голову в плечи, зажмурилась и застонала. Людмила бросилась к внучке, схватила её, усадила себе на колени и, крепко обняв, начала приговаривать:
- Тише, не бойся, моя родная. Всё уже закончилось, войны нет.
- Что с ней? – спросила Татьяна шёпотом у Вероники.
- Она всегда так себя ведёт, когда слышит слово война, или громкий шум. Это у неё с тех пор, как мы под обстрел попали. Надька после этого разговаривать перестала. Даже когда салют красивый был, она моргала глазами как кукла и плакала. Ты играй, она сейчас успокоится.
Надюша действительно вскоре успокоилась. Сидела за столом, болтала ногами и уплетала конфеты. Татьяна подсела к Людмиле на диван:
- Ты прости меня, Милка. Весь праздник со своей музыкой тебе испортила. Я не нарочно, не знала я про Надюшку-то.
- Это я виновата, Тань. Надо было бы давно тебе рассказать, а я всё молчала. Мне казалось, что она успокоилась и вот-вот говорить начнёт.
- К врачу надо, Мил.
- Были мы у врачей. В областную ездили. Там нам таблетки какие-то прописали и сказали, что время вылечит. Только что-то не лечит оно пока.
На том и разошлись. Ночью Людмиле не спалось, не шёл сон. Воспоминания о прошлом, думы о будущем не давали сомкнуть глаз. Когда рассвело, поднялась Людмила с кровати, глянула на спящих внучек, оделась и вышла за дверь, в огород. Недавно прошедший дождь умыл землю. Ветер сбил в кучу ковёр из разноцветных листьев. От вчерашнего тепла сегодня уже ничего не осталось, видно кончилось бабье лето.
Людмила подошла к яблоне. Крепкие большие яблоки антоновки склонили ветви к земле. Эту яблоню сжали они вместе с мужем, в ту самую осень, когда умер их младший сын Лёнька. Докатилось до их города «Чернобыльская беда», рак на людей нападать начал. Кому медики успели помочь, а кого болезнь свалила, словно траву на покосе. Поговаривали, что все беды от повышенной радиации, но точно никто не знал. Яблоня, в тот год посаженная, тоже приживаться не хотела. Хилая была, чахлая. Да ещё и вредители - тля, клещи – её подтачивали. Ходила Людмила за деревцем, словно за сыном, и победила. Выжила яблоня…
Чуть дальше по тропинке – абрикос. Больше всего любил муж Людмилы абрикосы. Сам он был родом из Крыма, ходил по молодости на кораблях. Вследствие болезни был списан на берег. Но море не отпускало, и Толик постоянно мечтал о бушующих волнах, кричащих чайках и тёплых абрикосах. Вот только не дотянул Толиков корабль до больших морей, затонул в стакане. Предчувствуя свою кончину, попросил муж Людмилу: «Когда помру, посади абрикос недалеко от Лёнькиной яблони». С трудом нашла Людмила саженец абрикоса, по почте выписывала особый морозостойкий сорт. Принялся абрикос, вырос крепким, вот только не плодоносил ни разу.
Похлопала Людмила по стволу яблоню, потом абрикос, словно поздоровалась. После отправилась в сарай, достала лопату с чердака. Из-за двери извлекла саженец черешни, что купила накануне своего дня рождения. Пока ямку копала, ком к горлу подкатил. Не выдержала, заплакала – тяжело со всхлипами. Не заметила, как и черешню прикопала, а слёзы всё бежали и бежали ручьём.
- Милка, ты чего такую рань там возишься? – вдруг услышала голос Марии.
- Да я… - испугалась, засуетилась, словно в чужой сад залезла. Слёзы по щеке грязной рукой размазала.
Мария, увидев только что посаженный саженец, испугалась не меньше Людмилы. Глаза на подругу подняла, потом снова на черешенку глянула. Рука сама в воздух взметнулась, перекрестила хозяйку:
- Земля ему пухом…
А Людмила зарыдала, напружно в голос:
- Снаряд в их дом попал, всех накрыло. Витьку, Леночку и сваху со сватом. Никого не осталось.
- Сейчас, я сейчас, Милка, - Мария, направилась к Людмиле прямиком через невысокий заборчик, разделявший их огороды, взяла подругу под руку, усадила на скамейку. – Ты поплачь, Милочка, поплачь. Слёзы вместе с горем наружу выйдут, душе легче станет, просторнее. А меня, дуру, прости за то, что вчера в магазине на тебя накинулась. До меня ведь и не дошло, что ты сама конфетки покупаешь. Ведь знаю же про твой юбилей, помню, как Витюшка, когда ещё пацанёнком был, каждый год тебе эти конфетки на счёт брал. Мы с бабами над ним посмеивались, а он со знанием дела нам говорил: «Пусть мамке будет сегодня сладко-сладко!» И так было каждый год, и конфет с каждым годом становилось на одну больше.
- Не те конфетки стали, Мань.
- Конечно, не те. И мы не те уже, Мил. К зеркалу давно подходила? Подойди, глянь: раньше тебе девушка пригожая из него улыбалась, а сейчас кто? Вот и оно: состарилась та пригожая девушка, нет её больше.
- А ведь правда, Мань. Состарились мы, стали злобные, словно чужие друг другу, хотя когда-то были, водой не разольёшь.
- Да, - согласно кивнула головой Мария, - так и есть. Каждого своя беда к старости к земле гнёт.
- У тебя-то что, рассказывай? Слышала от людей, что у тебя тоже жизнь не сахар. Ты при встрече молчишь, ничем не делишься, только здороваешься. Я и решила, что не буду приставать к тебе с расспросами, если прорвёт – сама выложишь.
- Юрка мой с невесткой разошлись. Врать не буду, не знаю, чего не поделили, молчат оба, как рыбы. Лариска детей собрала и увезла их к матери в Ростов, а Юрка места себе не находит. Звонит, говорит, что всё у него в порядке, но я по голосу знаю, что врёт, переживает. В дальнобойщики подался, мотается по всей России. Боюсь, как бы на грудь принимать не начал. Тогда – пиши пропало. Знаю я его заводного, не остановится. Вот так и живу – накручиваю сама себя, потом злюсь на весь мир.
- Чего раньше-то молчала, не рассказала?
- Не хотела, - Мария поджала губы. – Я же вижу, что тебе самой до себя. У тебя вон одна потеря за другой: сначала Лёнька, потом Анатолий. А когда война на Донбассе началась, когда Витюшка девчонок к тебе привёз, я и вовсе к тебе лезть не хотела. У тебя итак, мозги набекрень от своих дум. К Таньке принципиально не пошла, не понять ей меня бабу тёмную. У неё муж олигарх, сын дипломат, живёт, как сыр в масле катается.
- Ой, а вы, значит, тут не просто так сидите, вы мне кости моете? – Татьяна, возникшая из ниоткуда, тоже присела на лавку. – Ну, подруженьки, чем я вам не угодила с утра пораньше?
- Да мы не про тебя, Тань, разговариваем, мы свои беды перебираем, - вздохнула Мария и показала взглядом на саженец. – У Милки вон фруктовое пополнение.
- Витя? – спросила Татьяна почти шёпотом. – Ужас какой! Я вчера заметила, что ты какая-то нервная была. А девчонки…
- Не, даже не думаю о том, чтобы им докладывать. Зачем их детства лишать? Они итак натерпелись по подвалам. Вон Надюшка даже замолчала. Никуша от новостей не отрывается каждый день. Разве это нормально? Мы в их возрасте перед сном Хрюшу со Степашкой глядели, а она – новости. По родителям скучает, ждёт, что их случайно по телевизору покажут.
- Да, дела, - только и вздохнула Татьяна. Помолчали недолго. Утренний воздух тугой и холодный хранил в себе тишину, не давая вторгаться в неё посторонним звукам.
- Ты как, Танька? Хоть ты порадуй хорошими новостями.
Татьяна пожала плечами, нахмурилась: - Нечем особо радовать.
- Да вроде как у тебя всё ладится в жизни? – снова запытала подругу Мария.
- Вроде, - Татьяна выдохнула. – В том и дело, что только «вроде». Мужики мои за границей поселились, носу не кажут. Проблемы у них с властями, перевороты да революции на уме. Потонули они в своих амбициях. Димка звонил поначалу. Редко, но интересовался как у мамки дела. А сейчас… давно уже вестей от него не получала. Сама звонить пыталась, только куда там. Дорого, у меня на международные звонки денег от пенсии не остаётся. И чего толку звонить, если только и сводятся все разговоры к политике. Они через меня пытаются ситуацию в стране прояснить, а до всего остального им дела нет. Как только поняли, что я в их «цветных революциях» участия принимать не буду, сразу пропал интерес ко мне и к моей жизни.
- Ох, Танька, - Мария прикрыла рукой рот, - вот как тебя жизнь крутанула. А все соседи тебе завидуют по незнанке, думают, что у тебя всё крепко да ладно.
- Вот и пусть думают, - Татьяна встряхнула головой, - а мы просто жить будем. Жили ведь до сих пор, а это уже здорово! И всё ещё будет у нас замечательно, какие наши годы!
- Ох, Танька, оптимистка ты по жизни, - Людмила улыбнулась сквозь набежавшие слёзы.
- Споём, бабоньки, пока никто не слышит? – предложила Татьяна. – Тихохонько, в полголоса. Давай, Машка, запевай.
- Не для меня придёт весна – тихо затянула Мария.
- Нет не ту, эту на потом оставим, когда из нас троих двое останется. А сейчас…
И полетело ввысь в самые небеса, навстречу наступающему осеннему дню:
Ваше благородие, госпожа победа,
Значит моя песенка до конца не спета…